МакБейн Эд. Тот, который колебался

   - А зачем же тогда все эти вопросы?
   - Вот этот ваш дружок провел в тюрьме... Ральфи, сколько раз ты там был? Три, четыре? За хранение - раз, это я помню, за грабеж сидел, потом...
   - Только два, - прервал его Ральф.
   - И двух достаточно, - сказал Паркер. - Вот поэтому я и задаю эти вопросы, Роджер. - Паркер улыбнулся. - А что, вы что-нибудь успели натворить?
   - Я? Нет, - торопливо ответил Роджер.
   - Это точно?
   - Абсолютно.
   - А вы тут никого не убивали, а? Тесаком. - Паркер засмеялся. - У нас тут одного действительно в прошлом месяце зарубили тесаком.
   - Топором, поправил Чип.
   - Какая разница? - сказал Паркер.
   - Есть разница, - не согласился с Паркером Чип, пожав плечами.
   - Кому разница? Тому, кого зарубили? Ему-то что до этого? Он там с ангелами поет. - Паркер снова засмеялся, встал и пошел надевать пальто. Одевшись, он обратился к Чипу: - Сколько я тебе должен, Чип.
   - Забудь. Или запиши на воде.
   - Ага, как же, - сказал Паркер, потом покачал головой. - Хочешь купить меня кофе с булочкой? Хочешь купить меня - придумай что-нибудь похлеще. Так сколько я должен?
   Чип пожал плечами.
   - Двадцать пять центов.
   - А сколько нужно, Паркер? - снова вступил в разговор Ральф. - А то у меня есть ребята на примете.
   - Ха-ха, ты меня насмешил, - весело сказал Паркер. Положив на стойку двадцать пять центов, он повернулся к Ральфу. - А чего бы тебе самому иногда не подкупить меня, а, парень? Когда я в следующий раз поймаю тебя с полными карманами всякого дерьма, ты и попытайся сунуть мне, ладно?
   - Нет, Паркер, с наркотиками вам меня не поймать, сами знаете.
   - Ну, смотри, тебе же хуже, друг. - Паркер махнул на прощанье рукой Чипу. - Пока, Чип, до встречи.
   - Будь здоров, Энди.
   В дверях Паркер обернулся. Без тени улыбки посмотрев на Роджера, он отчеканил:
   - Если я увижу, что вы слишком долго болтаетесь тут с нашим общим другом, то, возможно, задам вам ещё кое-какие вопросы, Роджер.
   - Понятно, - ответил Роджер.
   - Я вам сообщил это на всякий случай, пригодится.
   - Спасибо за сообщение.
   - Не за что, - ответил Паркер и улыбнулся. - Это часть моей работы, исключительно часть работы.
   Он открыл дверь, вышел на улицу и с шумом закрыл за собой дверь.
   - Вот, сукин сын, - прошептал Ральф.
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   Роджера совсем не тянуло туда. Он стоял на другой стороне улицы напротив здания полицейского участка, смотрел на холодный серый фасад учреждения и думал о том, что он не прочь рассказать им всё, но при условии, что не надо заходить внутрь здания. Он подумал и о том, что мог бы всё рассказал детективу из забегаловки, но тот ему не понравился, а ему казалось немаловажным найти для разговора собеседника, который ему понравился бы. Ему казалось, что тот же Ральф, у которого и отсидка за грабеж за спиной, и наркотиками балуется (опять же по словам того детектива), человек куда более симпатичный, чем этот Паркер. Будь Роджер уверен, что встретит в этом здании такого же симпатичного человека, как Ральф, он не колеблясь пересек бы улицу, смело вошел бы в здание, сказал бы, что он Роджер Брум и потом рассказал бы всё о своем деле.
   Он прикинул, что начал бы рассказ с той женщины и закончил бы ею, хотя это было бы и непросто - рассказать им, как он познакомился с ней. Он не мог представить себе, что будет сидеть за служебным столом против незнакомого человека и рассказывать ему, как он познакомился с этой женщиной по имени Молли. А вдруг ему дадут такого детектива, как Паркер из забегаловки? Как можно такому человеку рассказывать про эту женщину, про знакомство с ней или что они с ней делали? И чем больше он думал об этом, тем труднее казалось ему всё это дело. Непреодолимо трудным казалось пересечь улицу, настолько же трудным - подняться по ступенькам, а рассказать какому-то детективу об этой женщине - ещё труднее, хотя рассказать о самой сути , о самом важном, не представлялось ему чрезмерно трудным - только бы преодолеть прочие сложности.
   Ему следует поведать им, размышлял Роджер, что вчера вечером он и не искал никакой встречи, хотя сам не понимал, какое это для них может иметь значение. И в то же время это казалось ему важным, что следовало бы, думал он, объяснить им в первую очередь. Он, значит, поужинал - это было часов в семь - и вернулся в свою комнату. Там он сел у окна, стал смотреть на улицу и думать, как же ему повезло, что он так здорово продал салатницы и что наладил новый контакт здесь, в том магазине центральной части города.
   Да, подумал он, надо рассказать им. Вот сейчас пойдет, войдет в это здание и всё-всё расскажет.
   Тем вечером он уже подумал было, что надо позвонить матери и сообщить ей о приятной новости - хорошей выручке, но потом ему показалось, что его радость - это нечто интимное и делиться этим ни с кем не стоит, даже с таким близким человеком, как родная мать. О, в Кэри всегда были с этим проблемы. У них ведь такой маленький дом. Рядом комната матери, братишка спит с ним в одной комнате, такая теснотища, что почти невозможно побыть наедине со своими мыслями, подумать о чем-то личном. И комната в доме миссис Дауэрти крепко напоминала дом. Туалет в коридоре, пока идешь, обязательно кто-нибудь попадется по дороге. Комнатушка крохотная, вечно шум с улицы доносится, то и дело вой в трубах - водопроводных, канализационных. Чего не хватало их домику в Кэри и его комнатенке здесь, так это тихого местечка, где можно было бы насладиться одиночеством, даже поплакать или просто побыть с самим собой.
   Вчера вечером он покинул комнату в прекрасном настроении. Времени было полвосьмого-восемь. Он не искал себе компании. Ему просто хотелось вырваться из стен комнаты, в которых было тесно его радости, на простор улиц большого города. И ни о каких женщинах не думал. Взял да вышел из комнаты, спустился по ступенькам и оказался на улице. Вчера вечером было похолоднее, чем сегодня. Выйдя, он поднял воротник пальто, сунул руки в карманы и прогулочным шагом пошел вдоль улицы - так, без цели, просто шел и полной грудью вдыхал холодный колючий воздух, даже слишком колючий - до того вечером было морозно.
   Он прошел примерно шесть-семь кварталов, может быть больше, когда по-настоящему начал чувствовать мороз. Первым делом прихватило ноги, и он понял, что если не зайдет в какое-нибудь помещение, то пальцы у него совсем отмерзнут. Он был не любитель выпить, а если и выпивал, то, как правило, пиво, одно или два. И бары он недолюбливал, но тут впереди замаячил бар, и он подумал, что если он сейчас не заскочит куда-нибудь, то пальцы начисто отмерзнут. Он не совсем был уверен, что отмерзнут, но ему так казалось, это точно.
   Название бара он не запомнил, а ведь эти, подумал он, наверняка захотят знать его название и название улицы, где расположен бар.
   Он, должно быть, прошел от своего дома шесть-семь кварталов, никуда не сворачивая, и шел все время по Двенадцатой улице в южном направлении. Но вот до какой авеню дошел - не знает. Помнит, что в витрине бара горела зеленая неоновая надпись. В общем, он вошел в бар и сел за столик возле батареи, потому что ноги здорово замерзли. А с Молли познакомился так... Хотя и не стремился к этому.
   Да нет, не то.
   Нет, это как-то невразумительно звучит, это будет трудное место в его рассказе.
   У него в голове сохранилась ясная картина того, как все происходило, но он был уверен, что, пойди он в полицию и расскажи все это какому-нибудь детективу, получится недостоверно, он был уверен в этом. Сидеть напротив какого-то незнакомого человека и рассказывать ему, что не успел он посидеть там и пары минут, как к нему подошла женщина... Нет, недостоверно как-то, хотя он видит все это сейчас так же ясно, как все то, что окружает его в данный момент. Он видит, как она подходит к его столику, смотрит на него каким-то непонятным и несколько недовольным взглядом, вызывающе подбоченясь.
   - В чем дело? - спросил он её.
   - Вы, мистер, редкостный нахал, - произнесла она. - Вы сами-то это понимаете?
   - А что такое?
   - Видите на уголке стола записную книжечку? Как вы думаете, зачем она там лежит?
   - Какую записную?.. О-о...
   - Вот именно: о-о.
   - Извините, я, когда садился, не заметил.
   - Ладно. Но теперь-то видите?
   - На столе не было ни стакана, ни чего другого, вот я и...
   - Это потому, что я ничего не заказала еще. Я же должна была привести себя в порядок.
   - А-а.
   У неё были рыжие волосы, и эти волосы казались единственным, что привлекало к ней взгляд. Но он подозревал, что и те были крашеные. Ресницы она носила приклеенные, брови - подрисованные, а губы казались большей величины, чем на самом деле, благодаря тому, что помада выходила за пределы их естественных границ. На ней была белая шелковая блузка и черная юбка, груди казались высокими и так торчали, что производили то же впечатление искусственнности, как и ресницы, брови и губы. Волосы имели ярко-рыжий цвет, почти оранжевый. Только что покрасилась, подумал он тогда. И вообще она представляла собой не вполне удачное произведение природы. Даже ноги выглядели не слишком привлекательными. Он подумал тогда, что ноги уж никак не подправишь.
   - Вы меня извините, - сказал он. - Я только выпью пива и пересяду на другое место.
   - Благодарю вас, - отреагировала она. - Весьма признательна.
   Она продолжала стоять над столиком, держа руки на боку и ожидая, когда он уберет свою бутылку и полстакана пива и пересядет за другой столик. Беда была в том, что, дабы поскорее согреть ноги, он снял под столом ботинки и прислонил ноги к батарее, и теперь, чтобы сдвинуться с места, ему надо было изловчиться и обуться. Он вытянул ноги и стал шарить ими под столом. Вот он нашел правый ботинок и надел его, а она всё продолжала стоять, уперев руки в бока, и наблюдать за ним. Он стал шарить в поисках второго ботинка и никак не мог наткнуться на него. Пришлось залезть под стол, опустившись на четвереньки. Она же по-прежнему стояла над ним, уперев руки в бедра, и наконец произнесла:
   - О Господи, ладно! Я сама пересяду! Будьте любезны, подайте мою сумку.
   - Извините, но я...
   - Можете не извиняться, ради Бога, только подайте мою сумку!
   - Я снял ботинки потому...
   - Вы что, фермер или что-то в этом роде? Вы что, вообразили, будто сидите у себя дома? Надо же - ботинки снять в общественном месте! Да ещё в каком. Ну, вы действительно нахал, мистер, да ещё какой!
   - Да всё потому, что ноги...
   - Прекратите!
   - Вот ваша сумочка.
   - Благодарю вас. Спасибо за всю эту чертовщину, которую вы мне тут устроили, - сердито произнесла она и стремительно перешла к столику на противоположном конце зала.
   Он оглядел её со спины, пока она шла через зал, и подумал, что у некоторых женщин вообще ничего симпатичного нет - ни мордашки, ни ног, ни груди, и даже сзади похожи на шофера грузовика.
   И ещё он подумал о том, что ему вечно попадаются некрасивые, сколько он себя помнит.
   Он вспомнил, что, когда учился во втором классе - ещё жив был его отец, - ему уже начали попадаться некрасивые девочки. Во втором классе это была Юнис Макгрегор - самый, возможно, некрасивый ребенок, когда-либо рождавшийся в Соединенных Штатах. К слову сказать, и мать у неё была далеко не первая красавица, это он как сейчас помнил. И надо же, Юнис влюбилась в него и всем разболтала об этом, а его предупредила, что расквасит ему нос девочка была крупная и сильная, - если Роджер откажется поцеловать её, когда бы это ей ни понадобилось. Господи, до чего ж она была страшная! Значит, это случилось во втором классе. Потом у Роджера умер отец. Ему показалось, что затем страхолюдины стали попадаться ему все чаще и чаще, и он не мог понять, что так привлекало их в нем. Его мать в молодые годы была красивая как картинка. Она и сейчас выглядела очень приятно. А всё дело - в строении лица, оно остается у интересной женщины на всю жизнь, никакой возраст не в силах изменить его. Расположение лицевых костей остается таким же и в пятьдесят лет, и в шестьдесят, и даже в семьдесят. Его же матери теперь сорок шесть, и эти неизменные основы строения лица у неё сохранились. Иногда мать сама посмеивалась над девушками, которые липли к нему. Как-то она ему сказала, что он нарочно собирает всех гадких утят, где он их только ищет. Он никак не мог понять, что она хотела этим сказать. Ей он ничего не сказал, он не любил прекословить матери, знал, что она по-прежнему относится к нему, как к сосунку. Но думать о её словах он продолжал, хотя так и не смог разобраться в их смысле.
   Он понаблюдал, как рыжеволосая устраивается за столиком в противоположном конце зала, нахохлившаяся и раздраженная, как выглядят обычно люди, готовые выйти из себя. Смотрел он на неё с тем же радостным чувством, которое испытывал, выходя из дома миссис Дауэрти. Он наблюдал за этой женщиной со странным, всё усиливающимся чувством нежности к ней и получал удовольствие от того, как это маленькое рассерженное существо суетится над своей внешностью - одергивает юбку на коленях, расправляет спереди блузку, приглаживает назад выбившуюся прядь волос, потом ищет глазами официанта и, по-прежнему раздраженная, несколько жеманная, с чисто женским достоинством делает официанту знак подойти. Глядя на весь этот ритуал, он чуть не рассмеялся. Он получал определенное удовольствие, наблюдая за этой женщиной. Поскольку ноги у него отогрелись (мать говорила ему, чтобы он никогда не снимал обуви, если ноги замерзли, а грел их в обуви, и тогда они не будут мерзнуть весь день, но он не прислушивался к её советам, которые касались его ног, потому что это были его собственные ноги и он, слава Богу, сам знал, как их отогреть) и поскольку он успел выпить хороший бокал пива, да сидел к тому же в теплом месте, а в другом конце зала музыкальный автомат играл спокойную, умиротворяющую песню, он начал думать о том, как много денег он выручил за товар, который привез в город, и снова ему от этого стало хорошо, и он подумал о том, что женщина с рыжими волосами, пусть и крашеными, имеет какое-то отношение к его приподнятому настроению.
   Он смотрел, как она сделала заказ, потом встала и подошла к музыкальному автомату, выбрала пластинку, пустила её и вернулась на место. Никто в баре не обращал ни малейшего внимания на эту женщину. В баре было около дюжины мужчин и только четыре особы женского пола, помимо рыжеволосой, но, несмотря на такой дисбаланс, никто из мужчин не сделал попытки приблизиться к её столику. А он сидел и смотрел на нее. Она знала, что он на неё смотрит, но ни разу не взглянула в его сторону и всем своим видом демонстрировала, что и не собирается этого делать и по-прежнему сердита на него за то, что он занял её место.
   Он подумал, что не отказался бы очутиться с ней в постели.
   Эта мысль отнюдь не взволновала его, потому что женщина не была симпатичной или привлекательной. Он просто подумал, что не прочь оказаться с ней в постели, вот и всё. Он даже был уверен, что этой ночью окажется с ней в постели.
   Теперь, сидя на лавочке через дорогу от здания полиции, он задавался вопросом, как он объяснит полиции, что был не прочь той же ночью оказаться с ней в постели. И как он объяснит им, что знал, что окажется с ней той же ночью в постели, но мысль об этом совершенно не волновала его - ну как это объяснишь им?!
   Как он пойдет туда и скажет им все это? А что подумает его мать, когда она ... Впрочем, это не имеет значения, эта часть дела действительно не имеет значения. Вот сидеть напротив какого-то незнакомого человека и рассказывать ему о том, как ты с молодой женщиной... Нет, это было бы очень трудно. Он ни с кем в мире не говорил о подобных вещах, даже с собственной матерью - с матерью наверняка нет, - даже с братишкой. Как же он мог бы рассказать о Молли какому-то незнакомому детективу?
   И вдруг его озарило, словно вспышкой молнии, вот так, вдруг, как гром с ясного неба: он возьмет и позвонит!
   Он войдет в телефонную будку... Нет, стоп, там же нет телефонов полицейских участков, так что как же он?..
   Так, зовут его Паркер - того детектива в забегаловке. Паркер, восемьдесят седьмой участок, а на шарах у входа написаны как раз цифры восемь и семь, а это значит, что здесь и служит этот Паркер. О'кей, он позвонит в главную полицейскую штаб-квартиру и скажет, что собирался позвонить детективу по фамилии Паркер из восемьдесят седьмого участка, но потерял номер телефона, который дал ему Паркер, и попросит их дать ему телефон Паркера. Может быть, они напрямую свяжут его с Паркером - возможно, у них есть такой большой коммутатор, через который они могут связать человека с любым полицейским участком города. Или, возможно, они дадут ему номер телефона восемьдесят седьмого участка, и тогда он сам позвонит туда и попросит связать его с детективом - но не Паркером, точно не Паркером. Вот и всё, проще некуда.
   Довольный, он встал со скамейки.
   Он бросил последний взгляд на здание полицейского участка, улыбнулся и направился к выходу из парка. Он держал путь на аптеку, в которой уже побывал сегодня утром.
   ГЛАВА ПЯТАЯ
   Сержант, который снял трубку в главном управлении полиции города, терпеливо слушал, пока Роджер излагал ему выдуманный эпизод про Паркера, потом сказал Роджеру:
   - Подождите, пожалуйста, у телефона.
   Роджер стал ждать. Он предположил, что сержант сейчас проверяет, действительно ли есть такой детектив по имени Паркер в штате 87-го участка. А может быть, ничего такого сержант и не делает, очень ему это нужно, когда у него таких звонков, возможно, сто или тысяча в сутки. Может быть, ему до смерти надоело слушать лепет Роджера, осточертело искать по спискам телефонные номера.
   - Алло? - снова раздался в трубке голос сержанта.
   - Да?
   - Его номер - Фредерик 7-8024.
   - Фредерик 7-8024? Спасибо, - поблагодарил Роджер.
   - Пожалуйста, - ответил сержант и повесил трубку.
   Роджер пошарил в кармане в поисках ещё одной десятицентовой монетки, нашел и опустил её в прорезь, потом дождался гудка и стал набирать номер.
   FR 7...
   И вдруг быстрым движением повесил трубку на рычаг.
   Что он скажет, когда ему ответят? Здравствуйте, меня зовут Роджер Брум, я хочу рассказать о женщине по имени Молли, мы познакомились с ней в баре и?..
   Что? - спросят они.
   Кто? - спросят они.
   О чем вы говорите, мистер?
   Роджер сел и три минуты неподвижно смотрел на телефон. Потом получил обратно свою монету, нерешительно поднял руку и снова опустил монету в прорезь. Раздался гудок, Роджер снова начал набирать номер - медленно, аккуратно.
   FR 7...
   8, 0...
   2, 4.
   И стал ждать. На том конце провода раздавались звонки. Роджер терпеливо ждал. Несмотря на то, что 87-й участок находился всего в нескольких кварталах о него, гудки слышались слабо. Может, у них там сейчас запарка, в этом полицейском участке? Он стал считать гудки. ...Семь, восемь, девять.
   - Восемьдесят седьмой участок, сержант Мёрчисон.
   - Э-э... это полиция? - выдавил из себя Роджер.
   - Да, сэр.
   - Я хотел бы поговорить с детективом, если можно.
   - По какому вопросу, сэр?
   - Да-а... я хотел бы... сообщить...
   - Вы хотите сообщить о преступлении, сэр?
   Роджер заколебался, потом отнял трубку от уха и посмотрел на неё так, словно она должна была помочь ему принять решение, и повесил её обратно на рычаг. В пластмассовом корпусе как раз вновь зазвучал угасающий, удаляющийся голос сержанта с тем же вопросом:
   - Вы хотите сообщить... - но тут раз - и всё замерло.
   Нет, подумал он, ничего я не хочу сообщать. Я уезжаю из этого города и ото всех этих телефонов, потому что не желаю разговаривать с полицейскими. Ну и что делать? Я не хочу обсуждать этот вопрос ни с кем, а тем более с полицией, и что теперь? И правильно, подумал он, открыл дверь телефонной кабины, вышел из неё и пересек помещение аптеки. Смуглая Амелия по-прежнему сидела за кассой. Когда он приблизился к ней, она улыбнулась ему и спросила:
   - Вы снова здесь? А я и не заметила, как вы вошли.
   - Да. Сделал круг и вернулся, как фальшивая монета.
   - Отправили ваши поздравления?
   - Да.
   - Нашли своего друга из полиции?
   - Нет.
   - Как же так?
   - Я подумал: ну откуда у меня могут быть друзья в полиции?
   - Ну и ну! - воскликнула Амелия и весело засмеялась.
   - Вы когда кончаете работу? - спросил Роджер.
   - Что?
   - Я говорю: во сколько вы освобождаетесь?
   - А что?
   - Я хотел бы вырваться из города.
   - Что вы имеете в виду: вырваться из города?
   - Выбраться отсюда.
   - В смысле домой?
   - Да нет, не домой. Та же клетка. Этот город - большая клетка, а Кэри - маленькая. Но и то, и другое - клетки. Верно?
   Амелия улыбнулась и с любопытством взглянула на него.
   - Не знаю, - промолвила девушка.
   - Давайте снимайте свой халат, - медленно проговорил Роджер, - и вешайте его вон на тот крючок, справа, видите?
   - Вижу.
   - Повесьте его на крючок и скажите своему хозяину, что у вас жутко разболелась голова...
   - Но у меня не болит голова...
   - Да, да, ещё как болит, и вы больше не можете сегодня работать.
   Амелия пристально посмотрела не него.
   - А зачем это? - спросила она.
   - Поедем с вами за город.
   - Куда?
   - Еще не знаю.
   - И когда?
   - Там увидим. Сейчас главное - сделать то, что решили, а решили мы уехать за город, и как можно скорее.
   - За вами что, полиция гонится? - вдруг спросила Амелия.
   - Нет. - Роджер широко улыбнулся. - Чтоб мне провалиться на этом самом месте, никакая полиция за мной не гонится. Ну так что будем делать? Заболит у нас голова или нет? Повесим халат на гвоздь, пойдем со мной или нет?
   Амелия в нерешительности пожала плечами.
   - Не знаю.
   - И когда вы будете знать?
   - Сразу же после того, как вы скажете, чего вы от меня хотите.
   - От вас? А что, разве от вас кто-то чего-то хочет?
   - Раз ты цветная, то все.
   - Но не я, - заверил её Роджер.
   - Да-а?
   - Да.
   Амелия продолжала пристально смотреть на Роджера.
   - Не знаю, что и делать, - наконец произнесла она.
   - Повесить халат на гвоздь, - шепотом посоветовал он.
   - А-а.
   - Плюс головная боль.
   - М-м...
   - Такая, что работать не можете.
   - М-м...
   - Я буду ждать вас на улице. На углу. Через пять минут.
   - А зачем? - снова спросила она.
   - Отдохнем, повеселимся, - ответил он, повернулся и вышел на улицу.
   Через пять минут Амелия не появилась. Не вышла она и через десять минут, а к концу пятнадцатой минуты он понял, что она вообще не собирается выходить. Он встал на возвышение под витриной аптеки и вытянув голову, заглянул внутрь. И увидел, что Амелия по-прежнему сидит за кассой и нет никаких признаков того, что она пытается отделаться от халата или сказать хозяину, будто у неё заболела голова. Да-а. Роджер пошел прочь от аптеки, размышляя о том, что для него это жестокий удар, потому что девушка по-настоящему симпатичная, да к тому же у него никогда не было небелой знакомой, а неплохо бы заиметь. Теперь, когда он решил не ходить в полицию со своим делом, ему все равно не пришло в голову, что пора ехать в Кэри. Он уже пытался объяснить Амелии, что Кэри, этот большой город и полицейский участок возле парка - всё это одно и то же, разница между ними в степени, всё зависит от того, как их сопоставить. Полицейский участок - это маленькая клетка, Кэри - клетка чуть побольше, а этот город - громадная клетка, и везде человек взаперти, в то время как он стремится к развлечениям и удовольствиям. Именно об этом, подумал Роджер, они начали говорить вчера с Молли, когда речь зашла об одиночестве и так далее. Но потом вдруг вместо этого она повела разговор о человеке из Сакраменто.
   У Роджера действительно никогда в жизни не было симпатичной девушки, и Молли представлялась ему такой простушкой, пока в два часа ночи... Впрочем, что теперь об этом... А эта девушка из аптеки - симпатичная, что и говорить. Поэтому она и не вышла к нему. Да он заранее знал, что не выйдет. По-настоящему симпатичные девушки никогда не принимали его приглашений. А тут оно и к лучшему. Если бы кто-нибудь из Кэри увидел его здесь с цветной девушкой, пусть наполовину и испанкой, то не дай Бог, чтобы об этом узнала его мать, она дала бы ему! Дело не в том, что его так уж волнует, что об этом подумает мать. Если бы оно было так, он давно бы уже катил в свой Кэри, вместо того чтобы торчать в этом городе и думать о том, как бы повеселее распорядиться своим свободным временем.
   Теперь, когда эта цветная девушка нарушила все его планы, он стал размышлять, куда бы ему двинуть. Ведь когда он ждал и надеялся, что она выйдет к нему, у него на самом деле не было ни малейшей идеи, куда бы им поехать. Сейчас Амелии было бы с кем посмеяться, поговорить, перед кем покрасоваться, а он уж что-нибудь да придумал бы, это несомненно. Может быть, повел бы её в кино, где между сеансами устраиваются представления он бывал как-то на одном из таких, когда приезжал в город в тот раз. Тогда ему понравилось, здорово было.
   - Эй, - раздался у него за спиной голос, - подождите!
   Роджер узнал этот голос и изумился. Обернувшись, он увидел бегущую к нему Амелию. На ней было бледно-голубое пальто с поднятым воротником, закрывавшим щеки, на голове развевался голубой платочек. Она, запыхавшаяся, подбежала к нему. Изо рта у неё шел пар. Немного переведя дыхание, Амелия промолвила:
   - Ну вы и ходите!
   - Я же не знал, что вы там...
   - Хозяину нужно было найти мне замену, а это заняло несколько минут.
   - Что ж, я очень рад, что вы здесь, - искренне признался Роджер.
   - А я ещё не знаю, радоваться или нет, - сказала Амелия и рассмеялась.
   У неё было чистое и гладкое лицо теплого шоколадного цвета, глаза на оттенок потемнее, черные как ночь волосы, покрытые голубым платком. Когда она смеялась, впереди открывался неправильный зуб, и она полунепроизвольно прикрывала его рукой, если не забывала. У неё были хорошие ножки, на которых красовались синие туфельки на низких каблуках. Амелия ещё не отдышалась после бега, но держалась рядом с Роджером, не отставая, а когда они стали переходить улицу, для верности ухватилась за его руку.