Страница:
— Ой, ты же меня еще не видел в одежде!
— Ничего.
Мы знаем, как это получилось.
— Ты хочешь, чтобы я поскорее ушла, кого-то ждешь?
— Нет.
— А кто этот друг Берни, который твой друг?
— Она актриса.
— О, шикарно!
— Э… Берни любит ее, я думаю.
— Берни любит все, что в юбке. Иди принимай душ.
Когда Кирби вышел из душа в рубашке и брюках Берни — одежду официанта он аккуратно сложил в угол, — по комнате гулял жизнерадостный запах кофе.
— На тебе Бернины шмутки, Кирк. Может, ты был официантом в «Элизе»? И что вообще происходит?
— Бонни Ли, я не могу сейчас объяснить…
— Объясняй сейчас, мистер, а то плохо тебе будет.
— В действительности меня зовут Кирби Уинтер… — неуверенно начал он.
— Ты говоришь так, будто это что-то значит.
— Я думал, что значит.
— Кирби Уинтер?
Похоже, я это имя где-то слышала. Говоришь ты как образованный. Актер, что ли?
— Я… нечто вроде знаменитости. Со вчерашнего дня.
— Ну я не особо обращаю внимание… Она вдруг умолкла, глаза ее расширились. — Милок, ты — ОН?
Двадцать семь миллионов долларов! Ты украл эти деньги!
— Я не крал. И денег у меня нет.
Она зачарованно покачала головой.
— Ты родственник этого Крупса.
— Креппса. Мой дядя Омар.
Она подошла к кровати и как-то вяло опустилась на нее.
— Ты и какая-то девица, вроде школьной училки на вид, провернули эту операцию, вас все ищут, а ты оказался в одной постели с Бонни Ли Бомонт и ни с кем иным.
— Я не взял ни цента.
Несколько мгновений она молча изучала его.
— Кирк, сладкий мой. То есть Кирби. Уж я-то знаю, что ты не брал. Я людей чувствую — так почему же ты не сдашься и не расскажешь, как все было?
— Не могу. На это есть много причин, сейчас некогда рассказывать тебе, но я просто не могу. Я только надеюсь, что ты согласишься помочь мне, хотя знаешь, кто я такой.
— Хотя и знаю? Не зли меня. Я ж говорила, что начинаю в тебя влюбляться.
Бонни налила кофе в чашки.
— Ты говорила, что у тебя есть машина? — спросит Кирби.
— Да, маленький старенький желтенький «санбим».
— А где Бискэйнская гавань, знаешь?
— Конечно.
У меня там знакомый парень держал лодку.
— Я бы хотел, чтобы ты меня туда отвезла, Бонни Ли.
— А потом?
— Просто оставишь меня там.
— Это все? Не очень-то большая услуга.
— Многие знают меня в лицо. Многие меня ищут — Ты собираешься убежать на лодке?
— Я… думаю, что да.
— Ладненько. Сейчас посмотрим, что тут у него есть. — Бонни начала рыться в одежде хозяина квартиры. Отыскала «плантаторскую» шляпу с широкими полями и темные очки. — Вот, попробуй.
Шляпа оказалась маловатой, но ее вполне можно было натянуть на лоб.
Бонни кивнула.
— Теперь ты похож на кого угодно. Повесишь камеру на шею и будешь невидимым по всей Флориде.
— А ты не боишься, что это тебя во что-то вовлечет?
— Вовлечет? Кирби, если я кого-то люблю, я делаю, что он просит.
Он снял очки и шляпу и уставился на нее.
— Любишь?
— Ты меня не слушала постели, да?
— Слушал, но… — Кирби очень смутился.
— Ну вот и не усложняй все, жизнь и так сложная. Ладненько, сейчас будут новости по телевизору.
Они сели на кушетку. В местных новостях Кирби шел первым номером.
«Власти штата, федеральные и местные, объединили усилия .
В поисках Кирби Уинтера и его сообщницы, Уилмы Фарнхэм. Прошлым вечером Артур Вара, официант номерного обслуживания в одном из отелей Майами-Бич, заявил в полицию на Уинтера за разбойное нападение. По словам полиции, Уинтер, спасаясь от преследования репортеров, вломился в соседний номер, позвонил в номерное обслуживание, а когда пришел Вара, оглушил официанта, надел его униформу и пробрался мимо репортеров к выходу из отеля. Его еще не задержали».
Бонни Ли повернулась к Кирби и вопросительно подняла бровь. Он кивнул с виноватым видом.
«Доктор Роджер Фарнхэм, старший брат Уилмы Фарнхэм, заявил, что мисс Фарнхэм покинула вчера квартиру, где жила одна, взяв кое-что из вещей, и с тех пор он ее не видел. Полиция установила, что мисс Фарнхэм и Уинтер тайно встречались в Майами во время его нечастых возвращений в эти места из различных зарубежных стран.
Всех интересует, что могло случиться с двадцатью семью миллионами долларов, переведенными из «Креппс Энтерпрайзис» в «О. К. Дивайсис» по непосредственному указанию Омара Креппса, международного финансиста, который внезапно умер на прошлой неделе. Есть мнение, что Уинтер и Фарнхэм готовили свою финансовую аферу в течение длительного времени, включая планы уничтожения документов и, как считает полиция, включая планы выезда за границу, — что они и осуществили прошлым вечером.
Фирма «К. Э.» возбудила против Уинтера дело о растрате и назначила десять тысяч долларов вознаграждения за информацию, способствующую поимке одного или обоих беглецов. Налоговое управление также имеет претензии к Уинтеру и Фарнхэм.
Полиция дает следующее описание Уинтера: рост шесть футов полтора дюйма, вес приблизительно сто девяносто фунтов, песочного цвета волосы, темно-голубые глаза, возраст тридцать два года, маленький шрам в виде полумесяца на левой скуле, в обращении вежлив, речь мягкая, в целом производит весьма приятное впечатление».
Бонни Ли выключила телевизор и посмотрела на Кирби, качая головой.
— Ну ты действительно знаменитость. Надо побыстрее доставить тебя на ту лодку.
Он надел шляпу и очки и проверил карманы. Золотые часы нашел рядом с телефоном. Спасибо за все, дядя Омар, подумал он.
— Долго ехать до гавани?
— Минут десять примерно.
Прежде чем они вышли, Кирби поцеловал Бонни Ли. Несколько мгновений они стояли, крепко обнявшись.
— Ладно, пойдем, Кирби, а то я расплачусь.
Маленький «санбим» был весь во вмятинах, грязный и местами проржавевший, но с места снялся весьма резво. Было около девяти часов. Бонни Ли вела машину как будто небрежно, но Кирби вскоре понял, что она искусный водитель.
Показалась гавань с множеством парусных и моторных лодок. Вдруг Бонни утопила педаль акселератора, мотор взревел, и машина пронеслась мимо, а Кирби увидел полицейские машины у обочины и людей в форме на причале. Бонни завернула за ближайший угол и остановила машину.
— Эта дверь закрыта и заперта, — сказала она.
— Что же делать, черт возьми!
— Просто сидеть, пока Бонни Ли все выяснит. Как называется лодка?
— «Глорианна».
Она вытащила газету из-под сиденья и подала ему.
— Закрывайся, красивый мой. А я быстренько.
Ее не было пятнадцать невыносимых минут. Потом она села за руль и повела машину в заданном направлении. Остановилась у торгового центра, чтобы затеряться в массе других машин.
— Я разговорила одного легавого, Кирби, потеряла время. Эта «Глорианна», она ушла двадцать минут назад, а легавые опоздали на десять минут. Как я поняла, они узнали, что твои вещи были вывезены из какого-то дрянного отеля, и с большим трудом проследили их до «Глорианны». Вот они и думают, что ты на лодке и скоро тебя можно будет взять, потому что подключилась береговая охрана и «Глорианне» далеко не уйти. Лодка очень большая, сказал легаш. Ты знаешь, они думают, что те двадцать семь миллионов сейчас на борту, и стоят все потные от волнения. Мне бы не помешало знать, что именно туда погрузили.
— Всякое личное барахло. В переводе на наличные, может, две сотни. Там даже есть пара коньков.
— Коньки!
Ну ты даешь!
— Мне теперь совсем некуда идти, Бонни Ли.
— Я очень хочу все услышать с самого начала. Может, вернемся к Берни?
— Нет, туда лучше не нужно.
— Сейчас нам нужно место, чтобы поговорить. А уж где тебя никогда не станут искать, так это на публичном пляже.
— Ну, рассказывай, золотой мой.
И он рассказал. Нудным голосом перечислил факты, без окраски и надежды. От этого пересказа ему стало совсем тошно. Закончив, он тупо посмотрел на нее.
— Может попробовать им все объяснить?
— Да кто тебе поверит? Черт возьми, Кирби, у тебя сразу станут искать следы от иголок на руках.
— А ты веришь?
— Ну я, — девушка, которая тебя любит. Помнишь? Я верю. Но, Богу известно, это трудно. Не любить — это как раз легко. Вот верить трудно. Шарла. Что это вообще за имя?
Она помолчала.
— Если обе те девицы были на лодке, то сейчас их уже взяла береговая охрана. И тогда Шарла и Джозеф не в лучшем положении, чем ты.
— Сомневаюсь.
Он извлек из кармана золотые часы дяди Омара. Рассеянно стал поигрывать ими. Завел, вытащил головку, стал устанавливать по своим наручным часам. У золотых были часовая, минутная и секундная стрелки. Четвёртая стрелка стояла неподвижно на двенадцати часах — серебряная в отличие от остальных, золотых. Интересно, для чего она, подумал Кирби. Он опять вдавил головку и обнаружил, что, нажимая на нее и поворачивая, можно передвинуть серебряную стрелку.
И как только он ее передвинул, мир стал беззвучным, а зрение затуманилось-. Первой мыслью у него было, что это сердечный приступ. Тишина была полнейшая, он даже слышал движение собственной крови в ушах. Кирби не пытался догадаться, что случилось: все затопил тотальный, примитивный ужас.
Он вскочил на ноги, задыхаясь, дрожа, и резко снял солнечные очки.
Вскакивая, почувствовал какое-то странное сопротивление, как будто на него давил ветер, которого он раньше не замечал. А весь мир был неподвижен. Без очков он казался бледным, с неприятным красным оттенком. Такой мир Кирби уже видел однажды через красный светофильтр фотокамеры. Но тогда сохранилось нормальное движение в окружавшей его реальности. А сейчас он находился в розовой пустыне, или в саду дикарских скульптур, или внутри картины Дали, наполненной ужасом вневременной неподвижности.
Довольно высокая волна, во всю длину берега, загнулась и не упала. Чайки из розового камня свисали с невидимых проволок. Он повернулся и посмотрел на девушку. Цвет лица у нее был неприятный, губы казались черными. Она завязла намертво в этой вечности, приподняв руку в жесте, приоткрыв губы, касаясь языком передних зубов.
Кирби зажмурился, опять открыл глаза. Ничего не изменилось. Он посмотрел на золотые часы. Золотая стрелка, отмечавшая секунды, была неподвижна. Тогда он посмотрел на наручные часы. Они тоже стояли. Он очень пристально стал изучать серебряную стрелку на золотых часах и наконец смог заметить ее очень медленное движение: она приближалась к двенадцати. Кирби поднес часы к уху, и ему показалось, что он слышит тончайший звук — легкую, растянутую музыкальную ноту. Он передвигал серебряную стрелку на десять. Сейчас она стояла на без семи двенадцать. Получалось, что он пробыл в красном мире безмолвия три минуты.
Он попробовал сделать два шага и опять ощутил сопротивление своему телу. А ботинки, казалось, весили по двадцать фунтов. Было трудно поднять их, передвинуть вперед по воздуху и опять поставить. У них был непривычный вес и инерция, как будто он шел сквозь клей. А давление на тело, как ему показалось, было вызвано такой же инерцией в одежде. Он наклонился и поднял брошенный кем-то бумажный стаканчик. Стаканчик был тяжелый, как из свинца. Он чувствовал вес и сопротивление только при подъеме, а когда движение прекратилось, вес сразу исчез. Все нормальные сигналы от мышц к мозгу были искажены. Кирби осторожно отпустил стаканчик. Он повис в воздухе на этом же месте. Кирби толкнул его рукой. Оказалось, что можно двигать стаканчик по воздуху, но движение тут же прекращалось, как только Кирби переставал оказывать давление. В этом красном мире тело, пришедшее в движение, не имело тенденции оставаться в движении. Он схватил стаканчик и сжал.
Ему удалось его смять, но это было все равно что сминать тяжелую свинцовую фольгу, а не тонкий картон.
Он опять посмотрел на часы. Без трех двенадцать. Перевел взгляд на пляж, на сотни неподвижных людей. На подъездной дорожке увидел замершую реку машин.
Над городом висел приклеенный к небу реактивный самолет.
Кирби — осторожно надавил на головку часов, думая, что нужно вернуть серебряную стрелку на двенадцать, стараясь верить, что тогда мир станет привычным: он знал, что еще три минуты красного молчания может не выдержать.
А когда он вдавил головку на место, серебряная стрелка, подобно стрелке спортивного секундомера, прыжком вернулась на двенадцать. Сразу же ударил грохот реального мира, краснота исчезла. Волна накатила на берег, смятый стаканчик упал, самолет стал перемещаться по небу.
— Может быть, ты… — проговорила Бонни Ли и остановилась; она посмотрела на него, на скамью, опять на него. — Ну, какой ты быстрый! Ого! Ты в лучшей форме, чем я думала.
Он расхохотался. И хохотал до тех пор, пока слезы не побежали по щекам, а в голосе не появились истерические нотки. Она пыталась смеяться вместе с ним, но скоро перестала, глядя на него с некоторой тревогой.
— Кирби! Кирби, черт возьми!
— Я в прекрасной форме, — проговорил он, переводя дыхание. — Я никогда не был в такой форме!
— Ты сходишь со своего хилого ума, милок?
Он ушел при помощи золотых часов в красный мир. Ему нужно было время подумать, время, чтобы справиться с этим дурацким смехом. Но смех оказалось очень легко взять под контроль. Он звучал слишком жутко в тишине. А Бонни Ли опять замерла, глядя сейчас ему прямо в глаза.
Он встряхнулся, как мокрый пес. Посмотрел на часы. Серебряную стрелку он поставил на без четверти двенадцать. Пятнадцать минут, если ему понадобится все это время. Или просто нажать на головку, и мир мигом вернется к норме. Нет. Это искаженная версия реальности, приглашение в безумие. Мир остался прежним.
Он продолжает развиваться по своим законам. А Кирби вышел из него. Все остановилось, кроме вибрации света. А красная окраска мира может означать, что скорость света уменьшилась по отношению к наблюдателю. Еще логичнее — он изменил свое объективное отношение ко времени, так что, возможно, один час красного времени составляет крошечную долю секунды реального времени. Используя эту предпосылку, он рассмотрел феномен бумажного стаканчика. Ощущение веса является в данном случае продуктом натуральной инерций, умноженной на чрезвычайную скорость — ту скорость «реального мира», с которой он его поднял. А когда он его отпустил, стаканчик вернулся к скорости реального мира, которая в красном мире означает объективную неподвижность. Кирби смял стаканчик и остановил невидимое движение вверх. Он начал незаметно падать, а когда мир вернулся к норме, Кирби уголком глаз увидел все его падение до конца. Вдруг он понял, почему дяде Омару так удавались фокусы и всякая любительская магия. И живо себе представил, как дядя разбогател в Рено, играя в кости. Он буквально увидел нервного маленького учителя из средней школы в истрепанной одежде и с нервной улыбкой: пухленький человечек наблюдает, как ложатся кости на зеленый стол, и в то самое мгновение, когда они останавливаются, переходит в красный мир, огибает стол, в полнейшей тишине протягивает руку и поворачивает одну кость на выигрышный для него номер, затем возвращается на свое место и в «реальный» мир.
Теперь уже нетрудно было догадаться, откуда взялись остальные деньги и почему он так много отдал. А еще Кирби понял, что наконец получил свое наследство…
Он коснулся кончиком пальцев щеки девушки.
Щека была на ощупь не теплая и не холодная. У нее как будто вообще не было различимой температуры. И еще она казалась нечеловечески твердой, как если бы ее вылепили из плотного, но чуть эластичного пластика. Он потрогал светлые локоны и ощутил железную проволоку. Когда он согнул волосы в одном месте, они так и остались согнутыми.
Опять он чуть не совершил субъективную ошибку, предположив, что мир изменился. Но с неожиданной благодарностью вспомнил, что дядя Омар заставил его пройти курс логики. Бонни Ли находилась в «реальном» времени. Для ее глаз он двигался слишком быстро, чтобы оставить образ на сетчатке, а его прикосновения к коже и волосам были слишком кратковременны и не оставляли ощущений.
Вдруг он сам дошел до одного из правил, которому дядя Омар, наверное, следовал всю жизнь. Нужно возвращаться в реальный мир в том же самом месте, где ты его покинул. Иначе окружающие свихнутся. Несмотря на предосторожности Омара Креппса, весь мир считал его странным и эксцентричным человеком. Возможно, иногда он допускал небрежность. Теперь он понимал, почему Шарла и Джозеф относились к нему с почти суеверным страхом. В международных финансовых интригах золотые часы давали дяде Омару преимущества, сопоставимые с преимуществами одноглазого в стране слепых.
Вот чего они хотели — и не могли в точности описать! Он похолодел, думая, что будет, если это устройство окажется в руках Шарлы.
Еще десять минут. Он решил подождать, пока истечет время, и посмотреть, будет ли результат прежним, когда серебряная стрелка коснется двенадцати. Он попробовал прогуляться, но инерция ботинок делала этот процесс чрезвычайно трудным и медленным. Он снял ботинки. Один остался висеть в воздухе. Кирби стал давить на него, но быстро сообразил, что можно оставить и так. Теперь передвигаться было легче, но приходилось преодолевать инерцию одежды — Кирби понял, что голым он передвигался бы без затруднений. Его ноги не проваливались в песок так глубоко, как это было бы в обычной ситуации, но все же оставляли до странности ровные неглубокие отпечатки. Он прошел мимо красных статуй к самой воде. Ступил в воду. Она оказывала сопротивление, но нога опустилась в нее. Похоже было на густое желе. Когда он вытащил ногу, остался отпечаток в несколько дюймов глубиной. Капли морской воды висели в воздухе, идеальные сферы, розовые в красном свете этого мира.
Оставалось пять минут.
Он прошел обратно мимо тех же людей. В одном месте заметил, что в ярде от затылка маленькой девочки замер в воздухе какой-то предмет. Оказалось, что это игрушечная лопатка для песка. Чуть подальше стоял в позе метателя толстый мальчик на несколько лет старше этой девочки, лицо его было искажено злобой. Девочка кормила чаек кусочками хлеба.
Кирби взял лопатку и передвинул на несколько футов в сторону. На толстом мальчике были плавки и пузырящаяся безрукавка. Кирби осторожно взял одну из чаек, подошел к мальчику и засунул птицу ему под безрукавку.
Две минуты.
Он поспешил к павильону. Надел ботинки, занял прежнее место и обнаружил, что время еще остается. Повинуясь импульсу, взял сигарету и осторожно просунул ее Бонни Ли между губ. Серебряная стрелка приближалась к двенадцати…
Вспыхнуло яркое утро.
Бонни Ли подскочила от удивления и вытащила сигарету изо рта.
— Какого черта!
— Фокус, которому научил меня дядя, — сказал Кирби. Он повернулся посмотреть, что же получилось. Игрушечная лопатка, никому не причинив вреда, упала в песок. Толстый мальчишка взбесился, он выл и скакал в разные стороны, пока из-под рубашки у него не вырвалась чайка, оставив несколько кружащихся перьев.
У Бонни Ли напряглось лицо.
— Фокусы — это очень прекрасно, Кирби, но этот мне не понравился. Я прямо вся похолодела.
Он сел рядом с ней на цементную скамейку.
— Извини.
— Честно, Кирби, сначала ты ведешь себя так, будто конец света уже наступил, потом вдруг начинаешь смеяться как псих и устраиваешь какой-то фокус. Я думала, что понимаю тебя, но…
— Неожиданно произошло… нечто важное, Бонни Ли.
— Не понимаю.
— Я хочу провести один… эксперимент. Смотри вот на это место на скамейке между нами. Потом скажешь, что ты увидела и как к этому относишься.
— Знаешь, я уже о тебе беспокоюсь, хороший ты мой.
— Пожалуйста, Бонни Ли.
Он ушел в красный мир, на этот раз повернув серебряную стрелку дальше прежнего — до двенадцати. Здесь и был, следовательно, предел красного мира, один час субъективного времени. Кирби осторожно положил часы .
И убрал руку. Ничего не изменилось. Значит, в течение красного интервала действительный контакт не обязателен. Он увидел обломок раковины неподалеку. Поднял его и положил на скамейку прямо перед глазами Бонни Ли. Потом взял часы и нажал большим пальцем на головку. Серебряная стрелка промелькнула по циферблату к двенадцати, и окружающее преобразилось в обычный мир.
Бонни Ли вздрогнула. Она казалось серой под загаром. Осторожно протянув руку, коснулась обломка раковины, передвинула немного в сторону. Вся передернулась. Посмотрев на Кирби, жалобно проговорила:
— Ты прекрати эти фокусы. Пожалуйста.
— А что было?
— Ты видел! Черт возьми, ты это сделал! Вдруг здесь появился кусок раковины.
Он ниоткуда не упал, просто появился на этом месте!
— Что ты при этом чувствовала?
— Ну, я просто испугалась. — Она хмуро уставилась на него. — Ага, я поняла, подлый ты тип. Ты меня гипнотизируешь! И мне это не нравится. Так что прекрати, слышишь?
— Я тебя не гипнотизирую, не злись. Сейчас я хочу попробовать еще что-то. Если получится, сначала ты можешь испугаться, но…
— Не нужно больше, Кирби!
— Но ты же говорила, что хочешь помочь мне…
— Да, но…
— Тогда давай попробуем это, и я клянусь, что ничего с тобой не будет, а потом я все объясню.
Она смотрела на него угрюмо, с недоверием, но потом согласно кивнула. Он подошел ближе, часы держал обеими руками, так, чтобы она видела.
— Накрой мои руки своими.
Она сделала это и проговорила:
— Какое отношение имеет эта золотая луковица к…
Мир стал красным, а она неподвижной, как статуя. Может быть, никак нельзя взять другого человека в красный мир, изъять из «реального» времени. Он вернул серебряную стрелку на место.
— …
Твоим фокусам? — закончила она.
— Сейчас попробуем касаться часов.
— Ну, если ты так хочешь, — опять она стала статуей в красном мире.
Он вернулся в реальность.
— Теперь сделай пальцы вот так: большой к головке, а когда я надавлю, ты тоже дави и чуть поворачивай в эту сторону…
Он сидел один на скамье, руки его придерживали девушку, которой уже не было. Часов тоже не было.
Итак, вдвоем уйти нельзя.
Кирби сидел потрясенный от сознания того, что он сделал с Бонни Ли. У нее нет ни зрелости, ни жизненного опыта, чтобы справиться с бесшумным ужасом того мира. Ее примитивный ум, хотя и гибкий от природы, разобьется от такого столкновения. Ему пришла страшная мысль. А если она решит, что во всем виноваты часы, и швырнет их в море? Часы остановятся и навсегда оставят ее в красном времени, где никто не увидит и не услышит ее, где вся ее остальная жизнь может пройти примерно за полчаса реального времени…
Пока Кирби не — поднялся со скамейки, он не заметил у противоположного ее конца маленькую кучку одежды — лимонного цвета брючки, белые сандалии, белая блузка с желтым узором, желтый жакетик, белая сумочка. Он поднял их и положил на скамью. Не хватало голубовато-зеленого бюстгальтера и таких же трусиков.
Голос Бонни Ли донесся из-за его спины.
— Эй! Эй, любимый!
Забавно-то как!
Он резко повернулся и увидел ее в солнечном свете, загорелую и красивую, всю светящуюся от возбуждения. Солнце блестело на золотых часах в ее руке. Она коснулась пальцами головки часов.
— Дай сюда! — завопил он, но Бонни Ли уже исчезла.
Донеслись пронзительные крики, чем-то напомнившие чаек, Кирби посмотрел в ту сторону пляжа, где толпа была самая густая, и ему показалось, что все люди там сразу сошли с ума. Он прищурился от яркого солнца и увидел Бонни Ли, она появлялась на мгновение то тут, то там и вновь исчезала.
Лишь постепенно Кирби начал понимать, что неправильно оценил реакцию Бонни Ли на красный мир. У нее прагматичный ум. Плевала она на любую теорию. Ее могло интересовать только, как это действует, а ключ к действию часов он дал ей сам. И никак нельзя забывать, сказал он себе, что ей нет еще и двадцати лет, а для детских шалостей у нее никогда не хватало времени… вот сейчас она, полная энергии, и забавляется.
Все так же прищурившись, он смотрел на людей, беспорядочно бегавших туда-сюда и вскрикивавших, и думал, не выпустил ли он случайно на них в это приятное утро нечто вроде игривого тигра. Он вспомнил, с каким удовольствием засунул чайку под рубашку толстому мальчишке. Собственный поступок его поразил. Конечно же, Бонни Ли сделает в несколько раз больше, прежде чем что-нибудь ее поразит.
Он видел две фигуры, приближавшиеся к нему бегом, словно наперегонки. Он смотрел на них во все глаза, когда они пробегали мимо. Направлялись они, видимо, к стоянке для машин. Это были две молодые женщины с прекрасными фигурами — и совершенно голые.
Проходивший мимо немолодой турист резко остановился у скамьи и, разинув рот, глядел на бегущих женщин. Потом он повернулся и вопросительно посмотрел на Кирби.
— До этой минуты, сынок, я гордился своим зрением.
— Сэр?
— Не могли бы вы сказать мне, кто это сейчас пробежал?
— Э… две молодые женщины.
Пожилой турист подошел ближе.
— Сынок, а что, по-вашему, на них было надето?
— Похоже, на них вообще ничего не было надето.
Старик внимательно посмотрел на него.
— Если бы я был в вашем возрасте, сынок, я бы уже бежал за ними. А вы даже не заинтересовались. Вы больной?
— Ничего.
Мы знаем, как это получилось.
— Ты хочешь, чтобы я поскорее ушла, кого-то ждешь?
— Нет.
— А кто этот друг Берни, который твой друг?
— Она актриса.
— О, шикарно!
— Э… Берни любит ее, я думаю.
— Берни любит все, что в юбке. Иди принимай душ.
Когда Кирби вышел из душа в рубашке и брюках Берни — одежду официанта он аккуратно сложил в угол, — по комнате гулял жизнерадостный запах кофе.
— На тебе Бернины шмутки, Кирк. Может, ты был официантом в «Элизе»? И что вообще происходит?
— Бонни Ли, я не могу сейчас объяснить…
— Объясняй сейчас, мистер, а то плохо тебе будет.
— В действительности меня зовут Кирби Уинтер… — неуверенно начал он.
— Ты говоришь так, будто это что-то значит.
— Я думал, что значит.
— Кирби Уинтер?
Похоже, я это имя где-то слышала. Говоришь ты как образованный. Актер, что ли?
— Я… нечто вроде знаменитости. Со вчерашнего дня.
— Ну я не особо обращаю внимание… Она вдруг умолкла, глаза ее расширились. — Милок, ты — ОН?
Двадцать семь миллионов долларов! Ты украл эти деньги!
— Я не крал. И денег у меня нет.
Она зачарованно покачала головой.
— Ты родственник этого Крупса.
— Креппса. Мой дядя Омар.
Она подошла к кровати и как-то вяло опустилась на нее.
— Ты и какая-то девица, вроде школьной училки на вид, провернули эту операцию, вас все ищут, а ты оказался в одной постели с Бонни Ли Бомонт и ни с кем иным.
— Я не взял ни цента.
Несколько мгновений она молча изучала его.
— Кирк, сладкий мой. То есть Кирби. Уж я-то знаю, что ты не брал. Я людей чувствую — так почему же ты не сдашься и не расскажешь, как все было?
— Не могу. На это есть много причин, сейчас некогда рассказывать тебе, но я просто не могу. Я только надеюсь, что ты согласишься помочь мне, хотя знаешь, кто я такой.
— Хотя и знаю? Не зли меня. Я ж говорила, что начинаю в тебя влюбляться.
Бонни налила кофе в чашки.
— Ты говорила, что у тебя есть машина? — спросит Кирби.
— Да, маленький старенький желтенький «санбим».
— А где Бискэйнская гавань, знаешь?
— Конечно.
У меня там знакомый парень держал лодку.
— Я бы хотел, чтобы ты меня туда отвезла, Бонни Ли.
— А потом?
— Просто оставишь меня там.
— Это все? Не очень-то большая услуга.
— Многие знают меня в лицо. Многие меня ищут — Ты собираешься убежать на лодке?
— Я… думаю, что да.
— Ладненько. Сейчас посмотрим, что тут у него есть. — Бонни начала рыться в одежде хозяина квартиры. Отыскала «плантаторскую» шляпу с широкими полями и темные очки. — Вот, попробуй.
Шляпа оказалась маловатой, но ее вполне можно было натянуть на лоб.
Бонни кивнула.
— Теперь ты похож на кого угодно. Повесишь камеру на шею и будешь невидимым по всей Флориде.
— А ты не боишься, что это тебя во что-то вовлечет?
— Вовлечет? Кирби, если я кого-то люблю, я делаю, что он просит.
Он снял очки и шляпу и уставился на нее.
— Любишь?
— Ты меня не слушала постели, да?
— Слушал, но… — Кирби очень смутился.
— Ну вот и не усложняй все, жизнь и так сложная. Ладненько, сейчас будут новости по телевизору.
Они сели на кушетку. В местных новостях Кирби шел первым номером.
«Власти штата, федеральные и местные, объединили усилия .
В поисках Кирби Уинтера и его сообщницы, Уилмы Фарнхэм. Прошлым вечером Артур Вара, официант номерного обслуживания в одном из отелей Майами-Бич, заявил в полицию на Уинтера за разбойное нападение. По словам полиции, Уинтер, спасаясь от преследования репортеров, вломился в соседний номер, позвонил в номерное обслуживание, а когда пришел Вара, оглушил официанта, надел его униформу и пробрался мимо репортеров к выходу из отеля. Его еще не задержали».
Бонни Ли повернулась к Кирби и вопросительно подняла бровь. Он кивнул с виноватым видом.
«Доктор Роджер Фарнхэм, старший брат Уилмы Фарнхэм, заявил, что мисс Фарнхэм покинула вчера квартиру, где жила одна, взяв кое-что из вещей, и с тех пор он ее не видел. Полиция установила, что мисс Фарнхэм и Уинтер тайно встречались в Майами во время его нечастых возвращений в эти места из различных зарубежных стран.
Всех интересует, что могло случиться с двадцатью семью миллионами долларов, переведенными из «Креппс Энтерпрайзис» в «О. К. Дивайсис» по непосредственному указанию Омара Креппса, международного финансиста, который внезапно умер на прошлой неделе. Есть мнение, что Уинтер и Фарнхэм готовили свою финансовую аферу в течение длительного времени, включая планы уничтожения документов и, как считает полиция, включая планы выезда за границу, — что они и осуществили прошлым вечером.
Фирма «К. Э.» возбудила против Уинтера дело о растрате и назначила десять тысяч долларов вознаграждения за информацию, способствующую поимке одного или обоих беглецов. Налоговое управление также имеет претензии к Уинтеру и Фарнхэм.
Полиция дает следующее описание Уинтера: рост шесть футов полтора дюйма, вес приблизительно сто девяносто фунтов, песочного цвета волосы, темно-голубые глаза, возраст тридцать два года, маленький шрам в виде полумесяца на левой скуле, в обращении вежлив, речь мягкая, в целом производит весьма приятное впечатление».
Бонни Ли выключила телевизор и посмотрела на Кирби, качая головой.
— Ну ты действительно знаменитость. Надо побыстрее доставить тебя на ту лодку.
Он надел шляпу и очки и проверил карманы. Золотые часы нашел рядом с телефоном. Спасибо за все, дядя Омар, подумал он.
— Долго ехать до гавани?
— Минут десять примерно.
Прежде чем они вышли, Кирби поцеловал Бонни Ли. Несколько мгновений они стояли, крепко обнявшись.
— Ладно, пойдем, Кирби, а то я расплачусь.
Маленький «санбим» был весь во вмятинах, грязный и местами проржавевший, но с места снялся весьма резво. Было около девяти часов. Бонни Ли вела машину как будто небрежно, но Кирби вскоре понял, что она искусный водитель.
Показалась гавань с множеством парусных и моторных лодок. Вдруг Бонни утопила педаль акселератора, мотор взревел, и машина пронеслась мимо, а Кирби увидел полицейские машины у обочины и людей в форме на причале. Бонни завернула за ближайший угол и остановила машину.
— Эта дверь закрыта и заперта, — сказала она.
— Что же делать, черт возьми!
— Просто сидеть, пока Бонни Ли все выяснит. Как называется лодка?
— «Глорианна».
Она вытащила газету из-под сиденья и подала ему.
— Закрывайся, красивый мой. А я быстренько.
Ее не было пятнадцать невыносимых минут. Потом она села за руль и повела машину в заданном направлении. Остановилась у торгового центра, чтобы затеряться в массе других машин.
— Я разговорила одного легавого, Кирби, потеряла время. Эта «Глорианна», она ушла двадцать минут назад, а легавые опоздали на десять минут. Как я поняла, они узнали, что твои вещи были вывезены из какого-то дрянного отеля, и с большим трудом проследили их до «Глорианны». Вот они и думают, что ты на лодке и скоро тебя можно будет взять, потому что подключилась береговая охрана и «Глорианне» далеко не уйти. Лодка очень большая, сказал легаш. Ты знаешь, они думают, что те двадцать семь миллионов сейчас на борту, и стоят все потные от волнения. Мне бы не помешало знать, что именно туда погрузили.
— Всякое личное барахло. В переводе на наличные, может, две сотни. Там даже есть пара коньков.
— Коньки!
Ну ты даешь!
— Мне теперь совсем некуда идти, Бонни Ли.
— Я очень хочу все услышать с самого начала. Может, вернемся к Берни?
— Нет, туда лучше не нужно.
— Сейчас нам нужно место, чтобы поговорить. А уж где тебя никогда не станут искать, так это на публичном пляже.
* * *
Часов около десяти они сидели уже на цементной скамейке в маленьком открытом павильоне с видом на океан. Хотя было утро вторника в апреле, на берегу расположились сотни людей. Кирби чувствовал себя беспомощным.— Ну, рассказывай, золотой мой.
И он рассказал. Нудным голосом перечислил факты, без окраски и надежды. От этого пересказа ему стало совсем тошно. Закончив, он тупо посмотрел на нее.
— Может попробовать им все объяснить?
— Да кто тебе поверит? Черт возьми, Кирби, у тебя сразу станут искать следы от иголок на руках.
— А ты веришь?
— Ну я, — девушка, которая тебя любит. Помнишь? Я верю. Но, Богу известно, это трудно. Не любить — это как раз легко. Вот верить трудно. Шарла. Что это вообще за имя?
Она помолчала.
— Если обе те девицы были на лодке, то сейчас их уже взяла береговая охрана. И тогда Шарла и Джозеф не в лучшем положении, чем ты.
— Сомневаюсь.
Он извлек из кармана золотые часы дяди Омара. Рассеянно стал поигрывать ими. Завел, вытащил головку, стал устанавливать по своим наручным часам. У золотых были часовая, минутная и секундная стрелки. Четвёртая стрелка стояла неподвижно на двенадцати часах — серебряная в отличие от остальных, золотых. Интересно, для чего она, подумал Кирби. Он опять вдавил головку и обнаружил, что, нажимая на нее и поворачивая, можно передвинуть серебряную стрелку.
И как только он ее передвинул, мир стал беззвучным, а зрение затуманилось-. Первой мыслью у него было, что это сердечный приступ. Тишина была полнейшая, он даже слышал движение собственной крови в ушах. Кирби не пытался догадаться, что случилось: все затопил тотальный, примитивный ужас.
Он вскочил на ноги, задыхаясь, дрожа, и резко снял солнечные очки.
Вскакивая, почувствовал какое-то странное сопротивление, как будто на него давил ветер, которого он раньше не замечал. А весь мир был неподвижен. Без очков он казался бледным, с неприятным красным оттенком. Такой мир Кирби уже видел однажды через красный светофильтр фотокамеры. Но тогда сохранилось нормальное движение в окружавшей его реальности. А сейчас он находился в розовой пустыне, или в саду дикарских скульптур, или внутри картины Дали, наполненной ужасом вневременной неподвижности.
Довольно высокая волна, во всю длину берега, загнулась и не упала. Чайки из розового камня свисали с невидимых проволок. Он повернулся и посмотрел на девушку. Цвет лица у нее был неприятный, губы казались черными. Она завязла намертво в этой вечности, приподняв руку в жесте, приоткрыв губы, касаясь языком передних зубов.
Кирби зажмурился, опять открыл глаза. Ничего не изменилось. Он посмотрел на золотые часы. Золотая стрелка, отмечавшая секунды, была неподвижна. Тогда он посмотрел на наручные часы. Они тоже стояли. Он очень пристально стал изучать серебряную стрелку на золотых часах и наконец смог заметить ее очень медленное движение: она приближалась к двенадцати. Кирби поднес часы к уху, и ему показалось, что он слышит тончайший звук — легкую, растянутую музыкальную ноту. Он передвигал серебряную стрелку на десять. Сейчас она стояла на без семи двенадцать. Получалось, что он пробыл в красном мире безмолвия три минуты.
Он попробовал сделать два шага и опять ощутил сопротивление своему телу. А ботинки, казалось, весили по двадцать фунтов. Было трудно поднять их, передвинуть вперед по воздуху и опять поставить. У них был непривычный вес и инерция, как будто он шел сквозь клей. А давление на тело, как ему показалось, было вызвано такой же инерцией в одежде. Он наклонился и поднял брошенный кем-то бумажный стаканчик. Стаканчик был тяжелый, как из свинца. Он чувствовал вес и сопротивление только при подъеме, а когда движение прекратилось, вес сразу исчез. Все нормальные сигналы от мышц к мозгу были искажены. Кирби осторожно отпустил стаканчик. Он повис в воздухе на этом же месте. Кирби толкнул его рукой. Оказалось, что можно двигать стаканчик по воздуху, но движение тут же прекращалось, как только Кирби переставал оказывать давление. В этом красном мире тело, пришедшее в движение, не имело тенденции оставаться в движении. Он схватил стаканчик и сжал.
Ему удалось его смять, но это было все равно что сминать тяжелую свинцовую фольгу, а не тонкий картон.
Он опять посмотрел на часы. Без трех двенадцать. Перевел взгляд на пляж, на сотни неподвижных людей. На подъездной дорожке увидел замершую реку машин.
Над городом висел приклеенный к небу реактивный самолет.
Кирби — осторожно надавил на головку часов, думая, что нужно вернуть серебряную стрелку на двенадцать, стараясь верить, что тогда мир станет привычным: он знал, что еще три минуты красного молчания может не выдержать.
А когда он вдавил головку на место, серебряная стрелка, подобно стрелке спортивного секундомера, прыжком вернулась на двенадцать. Сразу же ударил грохот реального мира, краснота исчезла. Волна накатила на берег, смятый стаканчик упал, самолет стал перемещаться по небу.
— Может быть, ты… — проговорила Бонни Ли и остановилась; она посмотрела на него, на скамью, опять на него. — Ну, какой ты быстрый! Ого! Ты в лучшей форме, чем я думала.
Он расхохотался. И хохотал до тех пор, пока слезы не побежали по щекам, а в голосе не появились истерические нотки. Она пыталась смеяться вместе с ним, но скоро перестала, глядя на него с некоторой тревогой.
— Кирби! Кирби, черт возьми!
— Я в прекрасной форме, — проговорил он, переводя дыхание. — Я никогда не был в такой форме!
— Ты сходишь со своего хилого ума, милок?
Он ушел при помощи золотых часов в красный мир. Ему нужно было время подумать, время, чтобы справиться с этим дурацким смехом. Но смех оказалось очень легко взять под контроль. Он звучал слишком жутко в тишине. А Бонни Ли опять замерла, глядя сейчас ему прямо в глаза.
Он встряхнулся, как мокрый пес. Посмотрел на часы. Серебряную стрелку он поставил на без четверти двенадцать. Пятнадцать минут, если ему понадобится все это время. Или просто нажать на головку, и мир мигом вернется к норме. Нет. Это искаженная версия реальности, приглашение в безумие. Мир остался прежним.
Он продолжает развиваться по своим законам. А Кирби вышел из него. Все остановилось, кроме вибрации света. А красная окраска мира может означать, что скорость света уменьшилась по отношению к наблюдателю. Еще логичнее — он изменил свое объективное отношение ко времени, так что, возможно, один час красного времени составляет крошечную долю секунды реального времени. Используя эту предпосылку, он рассмотрел феномен бумажного стаканчика. Ощущение веса является в данном случае продуктом натуральной инерций, умноженной на чрезвычайную скорость — ту скорость «реального мира», с которой он его поднял. А когда он его отпустил, стаканчик вернулся к скорости реального мира, которая в красном мире означает объективную неподвижность. Кирби смял стаканчик и остановил невидимое движение вверх. Он начал незаметно падать, а когда мир вернулся к норме, Кирби уголком глаз увидел все его падение до конца. Вдруг он понял, почему дяде Омару так удавались фокусы и всякая любительская магия. И живо себе представил, как дядя разбогател в Рено, играя в кости. Он буквально увидел нервного маленького учителя из средней школы в истрепанной одежде и с нервной улыбкой: пухленький человечек наблюдает, как ложатся кости на зеленый стол, и в то самое мгновение, когда они останавливаются, переходит в красный мир, огибает стол, в полнейшей тишине протягивает руку и поворачивает одну кость на выигрышный для него номер, затем возвращается на свое место и в «реальный» мир.
Теперь уже нетрудно было догадаться, откуда взялись остальные деньги и почему он так много отдал. А еще Кирби понял, что наконец получил свое наследство…
Он коснулся кончиком пальцев щеки девушки.
Щека была на ощупь не теплая и не холодная. У нее как будто вообще не было различимой температуры. И еще она казалась нечеловечески твердой, как если бы ее вылепили из плотного, но чуть эластичного пластика. Он потрогал светлые локоны и ощутил железную проволоку. Когда он согнул волосы в одном месте, они так и остались согнутыми.
Опять он чуть не совершил субъективную ошибку, предположив, что мир изменился. Но с неожиданной благодарностью вспомнил, что дядя Омар заставил его пройти курс логики. Бонни Ли находилась в «реальном» времени. Для ее глаз он двигался слишком быстро, чтобы оставить образ на сетчатке, а его прикосновения к коже и волосам были слишком кратковременны и не оставляли ощущений.
Вдруг он сам дошел до одного из правил, которому дядя Омар, наверное, следовал всю жизнь. Нужно возвращаться в реальный мир в том же самом месте, где ты его покинул. Иначе окружающие свихнутся. Несмотря на предосторожности Омара Креппса, весь мир считал его странным и эксцентричным человеком. Возможно, иногда он допускал небрежность. Теперь он понимал, почему Шарла и Джозеф относились к нему с почти суеверным страхом. В международных финансовых интригах золотые часы давали дяде Омару преимущества, сопоставимые с преимуществами одноглазого в стране слепых.
Вот чего они хотели — и не могли в точности описать! Он похолодел, думая, что будет, если это устройство окажется в руках Шарлы.
Еще десять минут. Он решил подождать, пока истечет время, и посмотреть, будет ли результат прежним, когда серебряная стрелка коснется двенадцати. Он попробовал прогуляться, но инерция ботинок делала этот процесс чрезвычайно трудным и медленным. Он снял ботинки. Один остался висеть в воздухе. Кирби стал давить на него, но быстро сообразил, что можно оставить и так. Теперь передвигаться было легче, но приходилось преодолевать инерцию одежды — Кирби понял, что голым он передвигался бы без затруднений. Его ноги не проваливались в песок так глубоко, как это было бы в обычной ситуации, но все же оставляли до странности ровные неглубокие отпечатки. Он прошел мимо красных статуй к самой воде. Ступил в воду. Она оказывала сопротивление, но нога опустилась в нее. Похоже было на густое желе. Когда он вытащил ногу, остался отпечаток в несколько дюймов глубиной. Капли морской воды висели в воздухе, идеальные сферы, розовые в красном свете этого мира.
Оставалось пять минут.
Он прошел обратно мимо тех же людей. В одном месте заметил, что в ярде от затылка маленькой девочки замер в воздухе какой-то предмет. Оказалось, что это игрушечная лопатка для песка. Чуть подальше стоял в позе метателя толстый мальчик на несколько лет старше этой девочки, лицо его было искажено злобой. Девочка кормила чаек кусочками хлеба.
Кирби взял лопатку и передвинул на несколько футов в сторону. На толстом мальчике были плавки и пузырящаяся безрукавка. Кирби осторожно взял одну из чаек, подошел к мальчику и засунул птицу ему под безрукавку.
Две минуты.
Он поспешил к павильону. Надел ботинки, занял прежнее место и обнаружил, что время еще остается. Повинуясь импульсу, взял сигарету и осторожно просунул ее Бонни Ли между губ. Серебряная стрелка приближалась к двенадцати…
Вспыхнуло яркое утро.
Бонни Ли подскочила от удивления и вытащила сигарету изо рта.
— Какого черта!
— Фокус, которому научил меня дядя, — сказал Кирби. Он повернулся посмотреть, что же получилось. Игрушечная лопатка, никому не причинив вреда, упала в песок. Толстый мальчишка взбесился, он выл и скакал в разные стороны, пока из-под рубашки у него не вырвалась чайка, оставив несколько кружащихся перьев.
У Бонни Ли напряглось лицо.
— Фокусы — это очень прекрасно, Кирби, но этот мне не понравился. Я прямо вся похолодела.
Он сел рядом с ней на цементную скамейку.
— Извини.
— Честно, Кирби, сначала ты ведешь себя так, будто конец света уже наступил, потом вдруг начинаешь смеяться как псих и устраиваешь какой-то фокус. Я думала, что понимаю тебя, но…
— Неожиданно произошло… нечто важное, Бонни Ли.
— Не понимаю.
— Я хочу провести один… эксперимент. Смотри вот на это место на скамейке между нами. Потом скажешь, что ты увидела и как к этому относишься.
— Знаешь, я уже о тебе беспокоюсь, хороший ты мой.
— Пожалуйста, Бонни Ли.
Он ушел в красный мир, на этот раз повернув серебряную стрелку дальше прежнего — до двенадцати. Здесь и был, следовательно, предел красного мира, один час субъективного времени. Кирби осторожно положил часы .
И убрал руку. Ничего не изменилось. Значит, в течение красного интервала действительный контакт не обязателен. Он увидел обломок раковины неподалеку. Поднял его и положил на скамейку прямо перед глазами Бонни Ли. Потом взял часы и нажал большим пальцем на головку. Серебряная стрелка промелькнула по циферблату к двенадцати, и окружающее преобразилось в обычный мир.
Бонни Ли вздрогнула. Она казалось серой под загаром. Осторожно протянув руку, коснулась обломка раковины, передвинула немного в сторону. Вся передернулась. Посмотрев на Кирби, жалобно проговорила:
— Ты прекрати эти фокусы. Пожалуйста.
— А что было?
— Ты видел! Черт возьми, ты это сделал! Вдруг здесь появился кусок раковины.
Он ниоткуда не упал, просто появился на этом месте!
— Что ты при этом чувствовала?
— Ну, я просто испугалась. — Она хмуро уставилась на него. — Ага, я поняла, подлый ты тип. Ты меня гипнотизируешь! И мне это не нравится. Так что прекрати, слышишь?
— Я тебя не гипнотизирую, не злись. Сейчас я хочу попробовать еще что-то. Если получится, сначала ты можешь испугаться, но…
— Не нужно больше, Кирби!
— Но ты же говорила, что хочешь помочь мне…
— Да, но…
— Тогда давай попробуем это, и я клянусь, что ничего с тобой не будет, а потом я все объясню.
Она смотрела на него угрюмо, с недоверием, но потом согласно кивнула. Он подошел ближе, часы держал обеими руками, так, чтобы она видела.
— Накрой мои руки своими.
Она сделала это и проговорила:
— Какое отношение имеет эта золотая луковица к…
Мир стал красным, а она неподвижной, как статуя. Может быть, никак нельзя взять другого человека в красный мир, изъять из «реального» времени. Он вернул серебряную стрелку на место.
— …
Твоим фокусам? — закончила она.
— Сейчас попробуем касаться часов.
— Ну, если ты так хочешь, — опять она стала статуей в красном мире.
Он вернулся в реальность.
— Теперь сделай пальцы вот так: большой к головке, а когда я надавлю, ты тоже дави и чуть поворачивай в эту сторону…
Он сидел один на скамье, руки его придерживали девушку, которой уже не было. Часов тоже не было.
Итак, вдвоем уйти нельзя.
Кирби сидел потрясенный от сознания того, что он сделал с Бонни Ли. У нее нет ни зрелости, ни жизненного опыта, чтобы справиться с бесшумным ужасом того мира. Ее примитивный ум, хотя и гибкий от природы, разобьется от такого столкновения. Ему пришла страшная мысль. А если она решит, что во всем виноваты часы, и швырнет их в море? Часы остановятся и навсегда оставят ее в красном времени, где никто не увидит и не услышит ее, где вся ее остальная жизнь может пройти примерно за полчаса реального времени…
Пока Кирби не — поднялся со скамейки, он не заметил у противоположного ее конца маленькую кучку одежды — лимонного цвета брючки, белые сандалии, белая блузка с желтым узором, желтый жакетик, белая сумочка. Он поднял их и положил на скамью. Не хватало голубовато-зеленого бюстгальтера и таких же трусиков.
Голос Бонни Ли донесся из-за его спины.
— Эй! Эй, любимый!
Забавно-то как!
Он резко повернулся и увидел ее в солнечном свете, загорелую и красивую, всю светящуюся от возбуждения. Солнце блестело на золотых часах в ее руке. Она коснулась пальцами головки часов.
— Дай сюда! — завопил он, но Бонни Ли уже исчезла.
Донеслись пронзительные крики, чем-то напомнившие чаек, Кирби посмотрел в ту сторону пляжа, где толпа была самая густая, и ему показалось, что все люди там сразу сошли с ума. Он прищурился от яркого солнца и увидел Бонни Ли, она появлялась на мгновение то тут, то там и вновь исчезала.
Лишь постепенно Кирби начал понимать, что неправильно оценил реакцию Бонни Ли на красный мир. У нее прагматичный ум. Плевала она на любую теорию. Ее могло интересовать только, как это действует, а ключ к действию часов он дал ей сам. И никак нельзя забывать, сказал он себе, что ей нет еще и двадцати лет, а для детских шалостей у нее никогда не хватало времени… вот сейчас она, полная энергии, и забавляется.
Все так же прищурившись, он смотрел на людей, беспорядочно бегавших туда-сюда и вскрикивавших, и думал, не выпустил ли он случайно на них в это приятное утро нечто вроде игривого тигра. Он вспомнил, с каким удовольствием засунул чайку под рубашку толстому мальчишке. Собственный поступок его поразил. Конечно же, Бонни Ли сделает в несколько раз больше, прежде чем что-нибудь ее поразит.
Он видел две фигуры, приближавшиеся к нему бегом, словно наперегонки. Он смотрел на них во все глаза, когда они пробегали мимо. Направлялись они, видимо, к стоянке для машин. Это были две молодые женщины с прекрасными фигурами — и совершенно голые.
Проходивший мимо немолодой турист резко остановился у скамьи и, разинув рот, глядел на бегущих женщин. Потом он повернулся и вопросительно посмотрел на Кирби.
— До этой минуты, сынок, я гордился своим зрением.
— Сэр?
— Не могли бы вы сказать мне, кто это сейчас пробежал?
— Э… две молодые женщины.
Пожилой турист подошел ближе.
— Сынок, а что, по-вашему, на них было надето?
— Похоже, на них вообще ничего не было надето.
Старик внимательно посмотрел на него.
— Если бы я был в вашем возрасте, сынок, я бы уже бежал за ними. А вы даже не заинтересовались. Вы больной?