Страница:
— Я.:, думал о другом.
— Позавчера я приехал сюда из Мичигана. Может быть, я что-то не так понимаю. Может быть, здесь это обычное явление?
— Ну я не…
Вдруг Бонни Ли оказалась так близко, что можно было достать ее рукой, а у себя на коленях Кирби увидел кучу бумажных денег. Они стали соскальзывать на скамью и песок. Бонни Ли коротко хохотнула и исчезла.
Старик резко повернулся.
— Сынок, вам хорошо смеяться над… у вас, кажется, что-то выпало.
— А, это?
— Деньги, не так ли?
— Да, — с чувством сказал Кирби. — Несомненно. — Он схватил несколько банкнотов, которые чуть не унес ветер.
— Наверно, я на солнце перегрелся, — заявил старик. — Надо убираться отсюда к чертовой матери. — И он ушел, тяжело ступая.
Еще кое-кто подошел ближе, с любопытством глядя на деньги. Кирби быстро их собрал. Бонни Ли не снисходила до однодолларовых бумажек, и даже пятерок было мало. Пачка получилась такая толстая, что он с трудом засунул ее в карман брюк.
Потом подобрал одежду Бонни Ли и пошел вдоль пляжа, зная, что она всегда сможет его найти.
Пока она в красном мире, он для нее неподвижен.
Вдруг у Кирби оказалась новая трубка во рту, букет роз под мышкой, золотое кольцо с большим брильянтом на мизинце левой руки, а рядом шла Бонни Ли в бюстгальтере и трусиках и хихикала. Он попытался схватить ее, но она ускользнула танцующим шагом, покрутила часы и исчезла.
Позже он узнал, что за пятнадцать минут, на которые она ушла из-под его контроля, Бонни Ли прожила около четырех часов субъективного времени — четыре часа, пока она не устала от игр и забав.
Сначала она, захлебываясь, рассказала, как раздела всех загоравших и какой был переполох.
— А деньги? — сухо спросил Кирби. Этот вопрос очень его беспокоил.
— Деньги?
— Ну да, которые ты свалила мне на колени.
— О! Ну, это когда я прошлась по всем магазинчикам. Из каждой кассы брала понемногу. Но там носить что-нибудь — замучаешься. Приходится толкать или тащить за собой. В универсальном магазине интересный случай был. Пожилая леди споткнулась или еще что-то на самом верху эскалатора — и вот я вижу, она уже почти висит в воздухе, руки вытянуты вперед, лицо перепуганное. Тогда я и обнаружила, что людей тоже можно передвигать. Я подошла к ней сзади и взяла за талию. Поднатужилась — и сначала подумала, что ничего не получится. Но если их тянуть ровно, они двигаются. Ну вот, я ее вернула обратно на площадку. Потом собрала из воздуха ее свертки и сунула ей в руки. Получалось, что она держит их как-то странно, но я не рисковала сгибать ей руки. Вдруг сломается что-нибудь. Потом я подошла к вешалкам, натянула на себя какое-то платье и вернулась к старушке. Переключилась часами на этот мир и стала смотреть. Она подскочила и рассыпала все свои свертки. Выражение лица у нее было черт-те какое, можешь мне поверить. После этого я обнаружила еще кое-что забавное.
— Что ты натворила?
— В спортивном отделе — я еще была в том платье с вешалки — маленький мальчик бросил баскетбольный мяч в продавца. Продавец протянул руки, улыбаясь. Мяч был в воздухе и у меня на пути, так что я толкнула его в сторону продавца и пошла дальше. Через секунду мое время истекло. В магазине я вообще забыла о времени. Вдруг я услышала тупой удар и грохот — кто-то упал. Я оглянулась: продавец катался по полу, держась за живот, а мальчик и его мать смотрели, разинув рты.
«Дорогой, ты слишком сильно бросил мячик», — сказала мать мальчику. Они помогли продавцу встать, лицо у него было ужасного цвета. Женщина сказала, ей очень жаль, что се маленький мальчик столь резко бросил мяч. Продавец прохрипел, что она упускает огромные возможности. Пусть отдаст своего маленького поганца в спортивный клуб, и уже к осени он будет зашибать бешеные деньги. Они стали кричать друг на друга, а мальчик заплакал. Я ушла. А потом еще много интересного было…
— Да, ты не скучала.
— Увидела, огромный мужчина бьет свою маленькую жену по щекам — ну я с ним поиграла! Там поблизости скамейки красили, так я раздела его догола и выкрасила зеленым. Вот смеху-то было!
Но все это он узнал позже. Когда же она одарила его трубкой, кольцом и розами, он не был уверен, что еще когда-либо ее увидит. Он сунул кольцо в карман, трубку и розы выбросил в урну.
Суматоха на пляже привлекла полицию. Когда мимо проходил высокий молодой полицейский, Кирби слишком быстро отвернулся. Полицейский резко остановился, потом направился к нему, внимательно разглядывая.
— Сними очки, приятель, — сказал он.
— Но я только…
В грудь ему уже смотрел револьвер.
— Протяни документы, только очень медленно и осторожно. А то, если я нервничаю, у меня что-нибудь дергается. Рука дергается просто ужасно. Особенно палец на спусковом крючке.
Кирби вложил свой бумажник в руку полицейскому — очень, очень осторожно. Тот раскрыл бумажник, заглянул внутрь — и начал ухмыляться и пританцовывать.
— Ах вы мои милые десять тысяч долларов! Прекрасный подарочек! Скажешь потом, что тебя задержал Танненбаум. Теперь положи руки на затылок. Вот так, хорошо. Харри! Эй, Харри! Посмотри, кого я поймал!
Харри тоже был высокий и загорелый и тоже немного глуповатый на вид. Он рассмотрел документы и сказал:
— Ну, Танни, ты можешь упасть в сточную канаву и вылезти оттуда с золотым слитком. Хочешь, я пойду скажу сержанту?
— Нет, Харри. За одну тысячу ты забудешь о сержанте. За тысячу мы отведем его вдвоем, а сержант пусть занимается этими свихнувшимися пляжниками.
— За две тысячи, Танни.
— Полторы, больше не дам.
— Нам его далеко вести, Танни.
— Ну так пристегни его ко мне наручниками.
— А почему не ко мне?
— Потому, Харри, что за десять тысяч ты ударишь меня кастетом по голове и оставишь валяться на песке. Кстати, что тут вообще происходит?
— Сообщили, что здесь много голых баб, Танни, и я вижу много голых баб. А еще ловят какого-то парня, выкрашенного в зеленый цвет. Но расклад, по-моему, такой, что какая-то банда устроила всю эту заваруху, чтобы спокойно очистить магазины вон там, через дорогу. К черту все это, Танни. У нас есть дело поважнее. — Танненбаум встал рядом с Кирби и протянул левую руку; Кирби, как ему было сказано, — правую. Харри достал наручники и посмотрел на одежду Бонни Ли, лежавшую на песке. — Что это за шмутки?
— Женская одежда, черт возьми. Ну и что? Может быть, он хотел замаскироваться. Ты тянешь время, чтобы успел подойти сержант? Он заберет все десять тысяч, а нам даст по сигарете и день отгула. Скорее!
Харри уже собирался пристегнуть Кирби к Танненбауму, как вдруг оказалось, что наручники прочно сцепили его собственные запястья.
— Какого черта! — возмутился Танненбаум. — Харри, вор проклятый, ты специально тянешь время!
— За что вы его арестуете? — спросила Бонни Ли.
Харри и Танненбаум удивленно повернулись к ней. Танненбаум сказал:
— Не разрешается ходить в нижнем белье ни на одном публичном пляже округа Дейд. Иди надень что-нибудь, детка, не то отведем в участок.
— Сними с меня эту штуку, Танни, — жалобно проговорил Харри. — Ключ у меня в кармане рубашки.
Танненбаум отомкнул один из наручников, который тут же оказался на его запястье.
— Наверно, рука соскользнула, — сказал он с некоторым смущением. — Где ключ?
— Ключ у тебя, Танни.
— Он у меня был.
— Наверно, упал в песок, а?
— Харри, кажется, сюда идет сержант. Детка, — в нижнем белье здесь нельзя, это же не купальник.
— Я никому не мешаю, — сказала Бонни Ли.
— Послушай, Харри. Вот что мы сделаем — прицепим его наручником к моему другому запястью, так и пойдем.
— А не будет это выглядеть смешно, Танни?
— Ничего не поделаешь.
— Машину-то как поведем, Танни?
— Все втроем сядем впереди. Давай сюда запястье, Уинтер. Харри, я отдал тебе свой револьвер?
— Ты мне его не давал. Эй, девушка, ты видела, чтобы он передавал мне свой револьвер?
— Не впутывай ее. Дай мне свой револьвер, Харри.
— Черт, они, наверно, оба упали в песок. Танни, у нас этот арест не очень хорошо получается, ты согласен?
— Если они упали в песок, то где они?
— Мы же двигались, Танни. Может, незаметно забросали их песком.
Пока они рылись в песке, Бонни Ли подобралась к Кирби, вложила часы с цепочкой ему в руку и проговорила:
— Унеси меня отсюда, любимый. Я тебя унести не смогу.
Танненбаум повернулся и завопил:
— Отойди от… — Вдруг он превратился в красную статую. Кирби посмотрел на часы. Стрелка была переведена на двадцать минут назад. Облегченно вздохнув, он обнял Бонни Ли за талию. Она казалась каменной статуей, покрытой слоем жесткой резины. Плавно и сильно напрягая мышцы, он смог приподнять ее от земли. Подняв фута на два, отпустил. Зашел сзади, уперся ладонями в прикрытые нейлоновыми трусиками выпуклости и стал толкать. Получалось, что задачу он выполнит, но сил на это уйдет много.
Он приостановился, обдумывая ситуацию. Природная осторожность не позволяла ему оставить полицейских перед фактом их с Бонни Ли необъяснимого исчезновения. Он сбережет себя в будущем от многих хлопот, если подсунет им кого-нибудь: полицейские смогут тогда убедить друг друга, что просто обознались. Он подошел к лотку с напитками, где столпились красные статуи, и сначала выбрал девушку. Она была ростом с Бонни Ли и тоже светловолосая, а если бы не отсутствие подбородка, смотрелась бы очень даже неплохо. Чем меньше инерции, решил он, тем легче будет с ней справиться. На девушке была юбка-«обертка», и снимать ее было примерно то же самое, что развертывать листовую жесть, закрученную вокруг воротного столба. С блузкой тоже пришлось повозиться. Белье у нее было черное кружевное внизу, белое вверху. Преодолев с девушкой ярдов пятьдесят, он методом проб и ошибок нашел самый легкий путь: расположить ее в воздухе горизонтально земле, стиснуть ноги под мышками и тянуть. Поставил ее Кирби там, где раньше находилась Бонни Ли.
Тащить мужчину было еще тяжелее, и когда Кирби доставил на место свою замену, он дышал с присвистом, а колени подкашивались. Потом он вытащил из кармана Танненбаума свой бумажник, засунул в бумажник незнакомца одну из своих карточек и положил его в карман Танненбаума.
Одежду Бонни Ли он собрал и запихнул ей под мышку. Ее сумочку и туфли и свои ботинки запрятал себе под рубашку. Схватил Бонни Ли за ноги, прижал их правой рукой к своему боку и, наклонившись далеко вперед, потащил к стоянке для машин — туда было ярдов двести. Несколько раз пришлось отдыхать. Потом он придумал, как облегчить работу. Раздвинул ей ноги осторожно в коленях, затем положил согнутые ноги себе на плечи и, придерживая за деревянные лодыжки, потащил Бонни Ли дальше.
Вдруг мир стал ярким. Бонни Ли обрушилась на него сокрушительным весом, скульптурными ягодицами на плечи, отчего Кирби свалился лицом в песок, а Бонни Ли закувыркалась дальше, резко вскрикивая. Кирби сел, выплевывая песок, и оглянулся. Девушка без подбородка стояла и вопила что было мочи, а спаренные наручниками полицейские гнались за подменным мужчиной.
— Поосторожнее, черт возьми! — прокричала ему Бонни Ли.
— Ты не ранена?
— Скажи спасибо, что не ранена, дурак! Какого…
Он перебросил ее в красный безмолвный мир. Поднялся, увидел, что в этот раз дал себе полчаса, опять приспособил ее для транспортировки и поволок в сторону автостоянки. Там нашел будку сторожа, стена скрывала ее от дороги. Выпрямил ноги Бонни Ли и прислонил ее к стене. На лице девушки застыло выражение негодования и гнева. Он попытался вытрясти песок из ее волос, но песчинки так и остались висеть в воздухе вокруг головы. Оглядевшись — не наблюдает ли кто, — он нажал на головку часов.
— ..
Черта ты вытворяешь? — сказала она, быстро восстанавливая равновесие. Потом заметила, что находится уже совсем в другом месте. — О…
— У меня время неожиданно кончилось.
— Надо было проверить, Кирби. А эдак можно и сломать кого-нибудь.
— У тебя все в порядке?
Она осторожно потрогала плечо и бедро.
— Ты мне половину кожи содрал, а больше ничего, заботливый мой. Что теперь будем делать?
— Для начала оденься.
— Ах да. Где легавые?
— Гоняются не за тем парнем.
— Ты подсунул им другого?
— И девушку.
— Пришлось потрудиться, да?
— Да, но мы не должны этим злоупотреблять, Бонни Ли. Если произойдет слишком много необъяснимого, кто-нибудь…
Она застегнула блузку и вытряхнула из волос остатки песка.
— Плохо ты знаешь людей, Кирби. Если они не могут что-то объяснить, то сами придумывают что-нибудь подходящее. Если парень вдруг начинает летать как птица, он точно знает, это от здорового образа жизни и чистых помыслов. — Она открыла сумочку, накрасила губы. — Слушай, дай-ка мне эти часы на минутку.
— Извини. Мы садимся в машину и уезжаем.
— Командовать захотелось, а?
Они сели в маленький «санбим». У выезда со стоянки Бонни Ли остановила машину, озабоченно хмурясь.
— В чем дело, Бонни Ли?
— Я вот что думаю. Не играй с часами, пока мы едем. Машина сразу остановится, а ты будешь продолжать двигаться. Мне придется стирать тебя с ветрового стекла губкой.
— Э… спасибо за совет. Что ты там такое делала, отчего народ с ума посходил?
— Много чего. Потом расскажу.
— Куда мы едем?
— Нам ведь нужно безопасное место, правильно? Я сейчас нарушу свое самое большое правило. Ни один мужчина не должен был переступить порог моего дома…
Бонни Ли сидела в крошечной спальне у зеркала. У нее была спущена блузка с правого плеча. Девушка замерла в тот момент, когда протирала чем-то ссадину, полученную при падении.
Оставалось пять минут.
Кирби взвесил часы на руке. В красном мире это был единственный предмет, не увязший в густом клее инерции Кирби с почтительным страхом думал обо всем том, что представляли эти безобидные на вид часы, обо всех искушениях, которые были связаны с обладанием этим предметом. На его ладони лежала абсолютная власть и сокрушительная развращающая сила. Свобода настолько полная, что она уже переставала быть свободой и становилась рабством у колдовской способности играть с самим временем. Это была невидимость, неуязвимость, богатство — да что там, все детские мечты, сложенные в один пакет и готовые к употреблению.
Возможности, которые давали часы, рождали у Кирби чувство какого-то дикого, безрассудного восторга, но в то же время побуждали не доверять себе. Обязанности, связанные с обладанием таким устройством, были довольно жесткими. Использование его непременно должно было контролироваться какой-то выверенной этической структурой. И прежде всего следовало скрывать это устройство от всего мира.
Он почувствовал новое уважение к Омару Креппсу. Двадцать лет Креппс имел это преимущество и никому не выдавал. Чтобы не привлекать чересчур пристального внимания к своим фантастическим выигрышам, намеренно проигрывал почти такие же суммы. Сделал своим хобби любительскую магию — чтобы скрыть любой возможный промах. Главное свое богатство дядя Омар приобрел на бирже — с такими часами биржевая игра становилась детской игрой…
И, несомненно, очень давно дядя Омар выбрал Кирби наследником этих фантастических возможностей, счел, что он сумеет достойно ими воспользоваться, позаботился, чтобы Кирби получил разностороннее образование, которое способствовало бы разумному применению этого устройства. Курсы, которые он прошел по настоянию дяди и которые казались в то время такими непрактичными, теперь наконец приобретали смысл.
Социология, психология, философия, древняя история, сравнительная религия, этика, логика, антропология, археология, языки, семантика, эстетика… А затем — одиннадцать лет хитростей, уловок, недомолвок, умолчаний и доброй воли в процессе раздачи денег.
Такая основа, подумал Кирби, идеальна для нового обладателя абсолютной власти. Она сводит к минимуму риск использования устройства в насильственных или своекорыстных целях.
Но, в таком случае, почему же дядя Омар не объяснил ему все заранее? Возможно, потому, что был недоволен им, даже назвал нюней в разговоре с Уинтермором. А когда дядю стало беспокоить сердце, он начал готовиться к смерти, придумал завещание. Сначала часы, а годом позже — письмо. Несомненно, письмо имеет отношение к часам. Что если бы он положил часы в ящик стола и забыл о них? Что если бы он, находясь в движущейся машине, поезде или самолете, передвинул серебряную стрелку, не зная, к чему это приведет? Почему дядя Омар так проинструктировал Кирби и Уилму Фарнхэм, что сразу после его смерти они попали в критическое положение? Конечно же, он не мог не предвидеть, что получится именно так.
Все это было похоже на нечто вроде испытания, но какой-либо системы Кирби здесь не находил.
Впервые он со всей тщательностью изучил часы. Дядины инициалы на крышке, гравированные вязью, почти стерлись. Вблизи головки был захват, позволявший открыть крышку.
Поколебавшись, Кирби поддел захват ногтем, и крышка поднялась. Под ней был второй футляр, из гладкого серого металла, но никакой возможности открыть его не представлялось. На внутренней стороне крышки Кирби увидел слова, выгравированные почти так же вычурно, как инициалы, и не без труда перевел с латыни: «Время не ждет никого». Высказывание звучало в духе Омара Креппса. Кирби защелкнул крышку и впервые подумал об источнике энергии. Надо полагать, для искривления пространства-времени требовалось немало энергозатрат. Кирби поднес часы к уху, и опять ему показалось, что он слышит ускользающую музыкальную ноту, в минорном ключе, словно дальний ветер в высоковольтной линии электропередачи.
Интересно, как долго будут работать часы? Наверное, об этом говорится в письме.
Опять оставалось пять минут. Он посмотрел на Бонни Ли с чувством спокойной, устойчивой радости. Столько лет одиночества, а теперь… Он подошел к ней, прикоснулся своими губами к ее неподатливым губам и вернул стрелку на место. По смягчившимся сразу же губам девушки пробежала теплота, и она вскрикнула от неожиданности. Карие глаза сузились.
— Но это подло, — прошептала она. — Я чуть из кожи не выскочила. К такому, наверно, никогда не привыкнешь. — Она зевнула. — Устала я, Кирби. Поспать бы. А ты не подходи к окну, кто-нибудь увидит.
— Мне нужно многое обдумать, Бонни Ли.
Она сбросила сандалии и вытянулась на кровати.
— А я ни о чем не могу думать, пока не посплю. Ты-то разве не устал?
— Устал, пожалуй. — Он сел на краешек кровати и поцеловал девушку долгим страстным поцелуем.
Она хихикнула.
— Какой резвый.
— Бонни Ли?
— Нет, родной мой. Я сейчас ни на что не гожусь. Дай мне поспать, потом посмотрим. И ты усни. Вон кушетка…
— Не хочется тратить время на сон при всех этих…
Она жестом заставила его замолчать, сказав:
— Дай-ка мне часы.
— Но…
— Я хочу кое-что попробовать, глупый! Не буду я хулиганить, у меня на это сил нет. Ты должен мне доверять, иначе у нас ничего не получится.
Он неохотно отдал часы. Бонни Ли сразу прикоснулась рукой к головке. Едва уловимое глазом движение — и вот она уже лежит в совершенно другом положении, часы на постели в нескольких дюймах от ее обмякшей руки, глаза закрыты, дыхание глубокое и ровное. Он заговорил с ней, она не ответила. Встряхнул — недовольно пробормотала что-то сквозь сон. Когда он опять ее встряхнул, она потянулась за часами. В следующий момент она уже лежала иначе и совершенно голая. Только что она была в одежде. И вот уже одежда висит в воздухе рядом с кроватью. Он опять ее разбудил, она заворчала, взяла часы и переключилась на другую половину кровати. Кирби осторожно коснулся ее плеча, и теперь Бонни Ли проснулась совсем легко. Глаза у нее были припухшие от сна. Она зевнула и расслабленно потянулась. Со всеми ее просыпаниями вся процедура заняла две минуты.
Он устроился поудобнее на кровати и перешел в красный мир. Стрелку перевел на полный оборот, чтобы получился час. Потом еще два раза, просыпаясь, переводил стрелку, и наконец почувствовал себя отдохнувшим. Лениво подумал — какая Бонни Ли сообразительная, сам бы он еще долго не догадался, что часы позволяют спать с «ускорением».
— Это была одна из странностей у дяди Омара. Иногда казалось, что он обходится вообще без сна. Мы думали — как это он?
Бонни Ли — она не оделась, пока он спал — легла с ним рядом, стала поглаживать по плечам, груди. Она была так близко, что он видел только один огромный карий глаз, чувствовал жар ее дыхания.
— Тебя так приятно любить, — вздохнула она. — Может, потому, что ты не очень-то уверен в себе. Что бы ты ни делал, у тебя это кажется важным, Кирби. А я вся размягчаюсь и таю, и сердце колотится, и хочется плакать, и давай сейчас сделаем это медленно и нежно, и ты говори мне что-нибудь, говори мне всякие нежные слова…
Кирби Уинтер и Бонни Ли Бомонт занимались любовью, уходили вздремнуть в красный мир, опять любили… потом вместе приняли душ, забавляясь и дурачась… Он-то и не знал раньше, что любовь может быть такой, что жизнь может быть такой…
Но при всем при том он прекрасно понимал, что перед ним редкое существо, идеально приспособленное для того, чтобы сделать из нюни настоящего мужчину. Он чувствовал, что, будь в ней хоть чуточку фокусничанья, притворства, ложной скромности или расчетливой сдержанности, он быстрым шагом вернулся бы в ряды нюнь.
Новости в два часа дня они выслушали с изумлением и недоверием. Когда обычные пятнадцать минут истекли, начался специальный пятнадцатиминутный выпуск о Кирби Уинтере, авантюристе.
— Дикость не только новости, но и то, что они двухчасовые, — медленно проговорила Бонни Ли. — Я совсем запуталась во времени. Столько раз засыпала. Сейчас должно уже быть завтра. Все, больше не спать, Кирби, а то сам знаешь, что потом будет. Опять любовь, опять сон — и так без конца. — Она вдруг нахмурилась. — Послушай, твой дядя Омар выглядел намного старше своих лет?
— Что?
— В сутках двадцать четыре часа. Ты знаешь, я впихнула в эти сутки еще часов одиннадцать. Получается примерно полтора суток. Ну и вот, если бы у меня каждый день был таким десять лет подряд, мне бы вдруг стало тридцать пять вместо тридцати. Он казался старым?
— Да, пожалуй. Я бы сказал, он выглядел старше своих лет.
Но сейчас не это главное. Ты слышала новости?
— Что за дурацкий вопрос? Конечно, слышала. Они там все с ума посходили.
— Меня опознали, а потом я напал на полицейских, обезоружил их, сковал наручниками и затерялся в толпе.
Так что теперь я вооружен и опасен.
Она хихикнула.
— Ну что еще могли сказать эти полицейские? Знаешь, я умру от голода. У меня есть бифштексы — поджарить?
Он вспомнил кучу денег, смятение на берегу, трубку, кольцо и розы и спросил, как это все получилось. Она поставила бифштексы на плиту и начала рассказывать, перевернула их, продолжая рассказывать, а закончила уже за едой.
Кирби вытащил из кармана брюк пачку денег и кольцо. Бонни Ли молча наблюдала, пока он считал деньги.
— Шестьдесят шесть сотен и двадцать долларов!
Она пожала плечами.
— Ну, понимаешь, тогда это не казалось мне кражей, хотя, конечно, я деньги украла. Все было как во сне. Но ты слышал, что сказали в новостях. Двадцать тысяч. Черт возьми, они сами воры: преувеличили сумму, чтобы получить страховку!
— А кольцо?
— О, это. У кабинок с душами я увидела толстого противного типа с двумя приятелями, они прижали какого-то парня к стене, и он не знал, как вырваться. Я не люблю, когда трое против одного, поэтому заморозила их, связала одному лодыжки его ремнем, другому — галстуком, а третьего толкнула. Потом стянула у толстого кольцо с пальца и спряталась за кустом. Тот, которого я толкнула, улетел в заросли кактусов, толстый упал на спину, третий на бок, а парень, которого они зажали, быстренько убежал. — Она взяла у Кирби кольцо и поцарапала свой стакан из-под молока. — Алмаз, это точно. Большой, а? — Она быстро взглянула на него и успела заметить промелькнувшую по его лицу гримасу. — Тебе не все во мне нравится, так?
Кирби промолчал.
— Но, родной мой, жизнь у меня была такая, что сначала нужно было выжить, а потом уж становиться леди. Я леди-то стать и не успела, хороший ты мой.
— Бонни Ли…
— Да не смотри ты на меня так! Я справляюсь с жизнью, и никто мне не нужен, ни ты, ни кто-то другой! — Она бросилась на постель лицом вниз и заплакала.
Кирби не знал, что делать, но вскоре Бонни Ли сама успокоилась. Она пошла сполоснуть лицо, вернулась, пристыженно улыбаясь.
— Извини.
— Позавчера я приехал сюда из Мичигана. Может быть, я что-то не так понимаю. Может быть, здесь это обычное явление?
— Ну я не…
Вдруг Бонни Ли оказалась так близко, что можно было достать ее рукой, а у себя на коленях Кирби увидел кучу бумажных денег. Они стали соскальзывать на скамью и песок. Бонни Ли коротко хохотнула и исчезла.
Старик резко повернулся.
— Сынок, вам хорошо смеяться над… у вас, кажется, что-то выпало.
— А, это?
— Деньги, не так ли?
— Да, — с чувством сказал Кирби. — Несомненно. — Он схватил несколько банкнотов, которые чуть не унес ветер.
— Наверно, я на солнце перегрелся, — заявил старик. — Надо убираться отсюда к чертовой матери. — И он ушел, тяжело ступая.
Еще кое-кто подошел ближе, с любопытством глядя на деньги. Кирби быстро их собрал. Бонни Ли не снисходила до однодолларовых бумажек, и даже пятерок было мало. Пачка получилась такая толстая, что он с трудом засунул ее в карман брюк.
Потом подобрал одежду Бонни Ли и пошел вдоль пляжа, зная, что она всегда сможет его найти.
Пока она в красном мире, он для нее неподвижен.
Вдруг у Кирби оказалась новая трубка во рту, букет роз под мышкой, золотое кольцо с большим брильянтом на мизинце левой руки, а рядом шла Бонни Ли в бюстгальтере и трусиках и хихикала. Он попытался схватить ее, но она ускользнула танцующим шагом, покрутила часы и исчезла.
Позже он узнал, что за пятнадцать минут, на которые она ушла из-под его контроля, Бонни Ли прожила около четырех часов субъективного времени — четыре часа, пока она не устала от игр и забав.
Сначала она, захлебываясь, рассказала, как раздела всех загоравших и какой был переполох.
— А деньги? — сухо спросил Кирби. Этот вопрос очень его беспокоил.
— Деньги?
— Ну да, которые ты свалила мне на колени.
— О! Ну, это когда я прошлась по всем магазинчикам. Из каждой кассы брала понемногу. Но там носить что-нибудь — замучаешься. Приходится толкать или тащить за собой. В универсальном магазине интересный случай был. Пожилая леди споткнулась или еще что-то на самом верху эскалатора — и вот я вижу, она уже почти висит в воздухе, руки вытянуты вперед, лицо перепуганное. Тогда я и обнаружила, что людей тоже можно передвигать. Я подошла к ней сзади и взяла за талию. Поднатужилась — и сначала подумала, что ничего не получится. Но если их тянуть ровно, они двигаются. Ну вот, я ее вернула обратно на площадку. Потом собрала из воздуха ее свертки и сунула ей в руки. Получалось, что она держит их как-то странно, но я не рисковала сгибать ей руки. Вдруг сломается что-нибудь. Потом я подошла к вешалкам, натянула на себя какое-то платье и вернулась к старушке. Переключилась часами на этот мир и стала смотреть. Она подскочила и рассыпала все свои свертки. Выражение лица у нее было черт-те какое, можешь мне поверить. После этого я обнаружила еще кое-что забавное.
— Что ты натворила?
— В спортивном отделе — я еще была в том платье с вешалки — маленький мальчик бросил баскетбольный мяч в продавца. Продавец протянул руки, улыбаясь. Мяч был в воздухе и у меня на пути, так что я толкнула его в сторону продавца и пошла дальше. Через секунду мое время истекло. В магазине я вообще забыла о времени. Вдруг я услышала тупой удар и грохот — кто-то упал. Я оглянулась: продавец катался по полу, держась за живот, а мальчик и его мать смотрели, разинув рты.
«Дорогой, ты слишком сильно бросил мячик», — сказала мать мальчику. Они помогли продавцу встать, лицо у него было ужасного цвета. Женщина сказала, ей очень жаль, что се маленький мальчик столь резко бросил мяч. Продавец прохрипел, что она упускает огромные возможности. Пусть отдаст своего маленького поганца в спортивный клуб, и уже к осени он будет зашибать бешеные деньги. Они стали кричать друг на друга, а мальчик заплакал. Я ушла. А потом еще много интересного было…
— Да, ты не скучала.
— Увидела, огромный мужчина бьет свою маленькую жену по щекам — ну я с ним поиграла! Там поблизости скамейки красили, так я раздела его догола и выкрасила зеленым. Вот смеху-то было!
Но все это он узнал позже. Когда же она одарила его трубкой, кольцом и розами, он не был уверен, что еще когда-либо ее увидит. Он сунул кольцо в карман, трубку и розы выбросил в урну.
Суматоха на пляже привлекла полицию. Когда мимо проходил высокий молодой полицейский, Кирби слишком быстро отвернулся. Полицейский резко остановился, потом направился к нему, внимательно разглядывая.
— Сними очки, приятель, — сказал он.
— Но я только…
В грудь ему уже смотрел револьвер.
— Протяни документы, только очень медленно и осторожно. А то, если я нервничаю, у меня что-нибудь дергается. Рука дергается просто ужасно. Особенно палец на спусковом крючке.
Кирби вложил свой бумажник в руку полицейскому — очень, очень осторожно. Тот раскрыл бумажник, заглянул внутрь — и начал ухмыляться и пританцовывать.
— Ах вы мои милые десять тысяч долларов! Прекрасный подарочек! Скажешь потом, что тебя задержал Танненбаум. Теперь положи руки на затылок. Вот так, хорошо. Харри! Эй, Харри! Посмотри, кого я поймал!
Харри тоже был высокий и загорелый и тоже немного глуповатый на вид. Он рассмотрел документы и сказал:
— Ну, Танни, ты можешь упасть в сточную канаву и вылезти оттуда с золотым слитком. Хочешь, я пойду скажу сержанту?
— Нет, Харри. За одну тысячу ты забудешь о сержанте. За тысячу мы отведем его вдвоем, а сержант пусть занимается этими свихнувшимися пляжниками.
— За две тысячи, Танни.
— Полторы, больше не дам.
— Нам его далеко вести, Танни.
— Ну так пристегни его ко мне наручниками.
— А почему не ко мне?
— Потому, Харри, что за десять тысяч ты ударишь меня кастетом по голове и оставишь валяться на песке. Кстати, что тут вообще происходит?
— Сообщили, что здесь много голых баб, Танни, и я вижу много голых баб. А еще ловят какого-то парня, выкрашенного в зеленый цвет. Но расклад, по-моему, такой, что какая-то банда устроила всю эту заваруху, чтобы спокойно очистить магазины вон там, через дорогу. К черту все это, Танни. У нас есть дело поважнее. — Танненбаум встал рядом с Кирби и протянул левую руку; Кирби, как ему было сказано, — правую. Харри достал наручники и посмотрел на одежду Бонни Ли, лежавшую на песке. — Что это за шмутки?
— Женская одежда, черт возьми. Ну и что? Может быть, он хотел замаскироваться. Ты тянешь время, чтобы успел подойти сержант? Он заберет все десять тысяч, а нам даст по сигарете и день отгула. Скорее!
Харри уже собирался пристегнуть Кирби к Танненбауму, как вдруг оказалось, что наручники прочно сцепили его собственные запястья.
— Какого черта! — возмутился Танненбаум. — Харри, вор проклятый, ты специально тянешь время!
— За что вы его арестуете? — спросила Бонни Ли.
Харри и Танненбаум удивленно повернулись к ней. Танненбаум сказал:
— Не разрешается ходить в нижнем белье ни на одном публичном пляже округа Дейд. Иди надень что-нибудь, детка, не то отведем в участок.
— Сними с меня эту штуку, Танни, — жалобно проговорил Харри. — Ключ у меня в кармане рубашки.
Танненбаум отомкнул один из наручников, который тут же оказался на его запястье.
— Наверно, рука соскользнула, — сказал он с некоторым смущением. — Где ключ?
— Ключ у тебя, Танни.
— Он у меня был.
— Наверно, упал в песок, а?
— Харри, кажется, сюда идет сержант. Детка, — в нижнем белье здесь нельзя, это же не купальник.
— Я никому не мешаю, — сказала Бонни Ли.
— Послушай, Харри. Вот что мы сделаем — прицепим его наручником к моему другому запястью, так и пойдем.
— А не будет это выглядеть смешно, Танни?
— Ничего не поделаешь.
— Машину-то как поведем, Танни?
— Все втроем сядем впереди. Давай сюда запястье, Уинтер. Харри, я отдал тебе свой револьвер?
— Ты мне его не давал. Эй, девушка, ты видела, чтобы он передавал мне свой револьвер?
— Не впутывай ее. Дай мне свой револьвер, Харри.
— Черт, они, наверно, оба упали в песок. Танни, у нас этот арест не очень хорошо получается, ты согласен?
— Если они упали в песок, то где они?
— Мы же двигались, Танни. Может, незаметно забросали их песком.
Пока они рылись в песке, Бонни Ли подобралась к Кирби, вложила часы с цепочкой ему в руку и проговорила:
— Унеси меня отсюда, любимый. Я тебя унести не смогу.
Танненбаум повернулся и завопил:
— Отойди от… — Вдруг он превратился в красную статую. Кирби посмотрел на часы. Стрелка была переведена на двадцать минут назад. Облегченно вздохнув, он обнял Бонни Ли за талию. Она казалась каменной статуей, покрытой слоем жесткой резины. Плавно и сильно напрягая мышцы, он смог приподнять ее от земли. Подняв фута на два, отпустил. Зашел сзади, уперся ладонями в прикрытые нейлоновыми трусиками выпуклости и стал толкать. Получалось, что задачу он выполнит, но сил на это уйдет много.
Он приостановился, обдумывая ситуацию. Природная осторожность не позволяла ему оставить полицейских перед фактом их с Бонни Ли необъяснимого исчезновения. Он сбережет себя в будущем от многих хлопот, если подсунет им кого-нибудь: полицейские смогут тогда убедить друг друга, что просто обознались. Он подошел к лотку с напитками, где столпились красные статуи, и сначала выбрал девушку. Она была ростом с Бонни Ли и тоже светловолосая, а если бы не отсутствие подбородка, смотрелась бы очень даже неплохо. Чем меньше инерции, решил он, тем легче будет с ней справиться. На девушке была юбка-«обертка», и снимать ее было примерно то же самое, что развертывать листовую жесть, закрученную вокруг воротного столба. С блузкой тоже пришлось повозиться. Белье у нее было черное кружевное внизу, белое вверху. Преодолев с девушкой ярдов пятьдесят, он методом проб и ошибок нашел самый легкий путь: расположить ее в воздухе горизонтально земле, стиснуть ноги под мышками и тянуть. Поставил ее Кирби там, где раньше находилась Бонни Ли.
Тащить мужчину было еще тяжелее, и когда Кирби доставил на место свою замену, он дышал с присвистом, а колени подкашивались. Потом он вытащил из кармана Танненбаума свой бумажник, засунул в бумажник незнакомца одну из своих карточек и положил его в карман Танненбаума.
Одежду Бонни Ли он собрал и запихнул ей под мышку. Ее сумочку и туфли и свои ботинки запрятал себе под рубашку. Схватил Бонни Ли за ноги, прижал их правой рукой к своему боку и, наклонившись далеко вперед, потащил к стоянке для машин — туда было ярдов двести. Несколько раз пришлось отдыхать. Потом он придумал, как облегчить работу. Раздвинул ей ноги осторожно в коленях, затем положил согнутые ноги себе на плечи и, придерживая за деревянные лодыжки, потащил Бонни Ли дальше.
Вдруг мир стал ярким. Бонни Ли обрушилась на него сокрушительным весом, скульптурными ягодицами на плечи, отчего Кирби свалился лицом в песок, а Бонни Ли закувыркалась дальше, резко вскрикивая. Кирби сел, выплевывая песок, и оглянулся. Девушка без подбородка стояла и вопила что было мочи, а спаренные наручниками полицейские гнались за подменным мужчиной.
— Поосторожнее, черт возьми! — прокричала ему Бонни Ли.
— Ты не ранена?
— Скажи спасибо, что не ранена, дурак! Какого…
Он перебросил ее в красный безмолвный мир. Поднялся, увидел, что в этот раз дал себе полчаса, опять приспособил ее для транспортировки и поволок в сторону автостоянки. Там нашел будку сторожа, стена скрывала ее от дороги. Выпрямил ноги Бонни Ли и прислонил ее к стене. На лице девушки застыло выражение негодования и гнева. Он попытался вытрясти песок из ее волос, но песчинки так и остались висеть в воздухе вокруг головы. Оглядевшись — не наблюдает ли кто, — он нажал на головку часов.
— ..
Черта ты вытворяешь? — сказала она, быстро восстанавливая равновесие. Потом заметила, что находится уже совсем в другом месте. — О…
— У меня время неожиданно кончилось.
— Надо было проверить, Кирби. А эдак можно и сломать кого-нибудь.
— У тебя все в порядке?
Она осторожно потрогала плечо и бедро.
— Ты мне половину кожи содрал, а больше ничего, заботливый мой. Что теперь будем делать?
— Для начала оденься.
— Ах да. Где легавые?
— Гоняются не за тем парнем.
— Ты подсунул им другого?
— И девушку.
— Пришлось потрудиться, да?
— Да, но мы не должны этим злоупотреблять, Бонни Ли. Если произойдет слишком много необъяснимого, кто-нибудь…
Она застегнула блузку и вытряхнула из волос остатки песка.
— Плохо ты знаешь людей, Кирби. Если они не могут что-то объяснить, то сами придумывают что-нибудь подходящее. Если парень вдруг начинает летать как птица, он точно знает, это от здорового образа жизни и чистых помыслов. — Она открыла сумочку, накрасила губы. — Слушай, дай-ка мне эти часы на минутку.
— Извини. Мы садимся в машину и уезжаем.
— Командовать захотелось, а?
Они сели в маленький «санбим». У выезда со стоянки Бонни Ли остановила машину, озабоченно хмурясь.
— В чем дело, Бонни Ли?
— Я вот что думаю. Не играй с часами, пока мы едем. Машина сразу остановится, а ты будешь продолжать двигаться. Мне придется стирать тебя с ветрового стекла губкой.
— Э… спасибо за совет. Что ты там такое делала, отчего народ с ума посходил?
— Много чего. Потом расскажу.
— Куда мы едем?
— Нам ведь нужно безопасное место, правильно? Я сейчас нарушу свое самое большое правило. Ни один мужчина не должен был переступить порог моего дома…
* * *
У Бонни Ли была квартира с гаражом в старой части города. Она объяснила Кирби, как войти, и высадила за квартал от своего дома. Он выждал десять минут, прогуливаясь по тенистому тротуару, потом прислонился к железной изгороди и, когда никого не было поблизости, перешел в красный мир. С ботинками в руках — так было легче, чем идти в них — он приблизился к дому Бонни Ли по подъездной дорожке. Вошел в открытую дверь гаража, повернул направо, как было ведено, и стал подниматься по лестнице. Дверь вверху лестницы показалась тяжелой, как дверь склепа. Внутри краснота была гуще, но Кирби видел, что при нормальном освещении квартирка выглядела бы очень уютной — с яркими занавесками, соломенной мебелью, разноцветными коврами и подушками.Бонни Ли сидела в крошечной спальне у зеркала. У нее была спущена блузка с правого плеча. Девушка замерла в тот момент, когда протирала чем-то ссадину, полученную при падении.
Оставалось пять минут.
Кирби взвесил часы на руке. В красном мире это был единственный предмет, не увязший в густом клее инерции Кирби с почтительным страхом думал обо всем том, что представляли эти безобидные на вид часы, обо всех искушениях, которые были связаны с обладанием этим предметом. На его ладони лежала абсолютная власть и сокрушительная развращающая сила. Свобода настолько полная, что она уже переставала быть свободой и становилась рабством у колдовской способности играть с самим временем. Это была невидимость, неуязвимость, богатство — да что там, все детские мечты, сложенные в один пакет и готовые к употреблению.
Возможности, которые давали часы, рождали у Кирби чувство какого-то дикого, безрассудного восторга, но в то же время побуждали не доверять себе. Обязанности, связанные с обладанием таким устройством, были довольно жесткими. Использование его непременно должно было контролироваться какой-то выверенной этической структурой. И прежде всего следовало скрывать это устройство от всего мира.
Он почувствовал новое уважение к Омару Креппсу. Двадцать лет Креппс имел это преимущество и никому не выдавал. Чтобы не привлекать чересчур пристального внимания к своим фантастическим выигрышам, намеренно проигрывал почти такие же суммы. Сделал своим хобби любительскую магию — чтобы скрыть любой возможный промах. Главное свое богатство дядя Омар приобрел на бирже — с такими часами биржевая игра становилась детской игрой…
И, несомненно, очень давно дядя Омар выбрал Кирби наследником этих фантастических возможностей, счел, что он сумеет достойно ими воспользоваться, позаботился, чтобы Кирби получил разностороннее образование, которое способствовало бы разумному применению этого устройства. Курсы, которые он прошел по настоянию дяди и которые казались в то время такими непрактичными, теперь наконец приобретали смысл.
Социология, психология, философия, древняя история, сравнительная религия, этика, логика, антропология, археология, языки, семантика, эстетика… А затем — одиннадцать лет хитростей, уловок, недомолвок, умолчаний и доброй воли в процессе раздачи денег.
Такая основа, подумал Кирби, идеальна для нового обладателя абсолютной власти. Она сводит к минимуму риск использования устройства в насильственных или своекорыстных целях.
Но, в таком случае, почему же дядя Омар не объяснил ему все заранее? Возможно, потому, что был недоволен им, даже назвал нюней в разговоре с Уинтермором. А когда дядю стало беспокоить сердце, он начал готовиться к смерти, придумал завещание. Сначала часы, а годом позже — письмо. Несомненно, письмо имеет отношение к часам. Что если бы он положил часы в ящик стола и забыл о них? Что если бы он, находясь в движущейся машине, поезде или самолете, передвинул серебряную стрелку, не зная, к чему это приведет? Почему дядя Омар так проинструктировал Кирби и Уилму Фарнхэм, что сразу после его смерти они попали в критическое положение? Конечно же, он не мог не предвидеть, что получится именно так.
Все это было похоже на нечто вроде испытания, но какой-либо системы Кирби здесь не находил.
Впервые он со всей тщательностью изучил часы. Дядины инициалы на крышке, гравированные вязью, почти стерлись. Вблизи головки был захват, позволявший открыть крышку.
Поколебавшись, Кирби поддел захват ногтем, и крышка поднялась. Под ней был второй футляр, из гладкого серого металла, но никакой возможности открыть его не представлялось. На внутренней стороне крышки Кирби увидел слова, выгравированные почти так же вычурно, как инициалы, и не без труда перевел с латыни: «Время не ждет никого». Высказывание звучало в духе Омара Креппса. Кирби защелкнул крышку и впервые подумал об источнике энергии. Надо полагать, для искривления пространства-времени требовалось немало энергозатрат. Кирби поднес часы к уху, и опять ему показалось, что он слышит ускользающую музыкальную ноту, в минорном ключе, словно дальний ветер в высоковольтной линии электропередачи.
Интересно, как долго будут работать часы? Наверное, об этом говорится в письме.
Опять оставалось пять минут. Он посмотрел на Бонни Ли с чувством спокойной, устойчивой радости. Столько лет одиночества, а теперь… Он подошел к ней, прикоснулся своими губами к ее неподатливым губам и вернул стрелку на место. По смягчившимся сразу же губам девушки пробежала теплота, и она вскрикнула от неожиданности. Карие глаза сузились.
— Но это подло, — прошептала она. — Я чуть из кожи не выскочила. К такому, наверно, никогда не привыкнешь. — Она зевнула. — Устала я, Кирби. Поспать бы. А ты не подходи к окну, кто-нибудь увидит.
— Мне нужно многое обдумать, Бонни Ли.
Она сбросила сандалии и вытянулась на кровати.
— А я ни о чем не могу думать, пока не посплю. Ты-то разве не устал?
— Устал, пожалуй. — Он сел на краешек кровати и поцеловал девушку долгим страстным поцелуем.
Она хихикнула.
— Какой резвый.
— Бонни Ли?
— Нет, родной мой. Я сейчас ни на что не гожусь. Дай мне поспать, потом посмотрим. И ты усни. Вон кушетка…
— Не хочется тратить время на сон при всех этих…
Она жестом заставила его замолчать, сказав:
— Дай-ка мне часы.
— Но…
— Я хочу кое-что попробовать, глупый! Не буду я хулиганить, у меня на это сил нет. Ты должен мне доверять, иначе у нас ничего не получится.
Он неохотно отдал часы. Бонни Ли сразу прикоснулась рукой к головке. Едва уловимое глазом движение — и вот она уже лежит в совершенно другом положении, часы на постели в нескольких дюймах от ее обмякшей руки, глаза закрыты, дыхание глубокое и ровное. Он заговорил с ней, она не ответила. Встряхнул — недовольно пробормотала что-то сквозь сон. Когда он опять ее встряхнул, она потянулась за часами. В следующий момент она уже лежала иначе и совершенно голая. Только что она была в одежде. И вот уже одежда висит в воздухе рядом с кроватью. Он опять ее разбудил, она заворчала, взяла часы и переключилась на другую половину кровати. Кирби осторожно коснулся ее плеча, и теперь Бонни Ли проснулась совсем легко. Глаза у нее были припухшие от сна. Она зевнула и расслабленно потянулась. Со всеми ее просыпаниями вся процедура заняла две минуты.
* * *
— Целых три часа. Х-х-хорошо. Теперь ты. Только разденься, а то одежда, как цемент., — улыбнулась она ему.Он устроился поудобнее на кровати и перешел в красный мир. Стрелку перевел на полный оборот, чтобы получился час. Потом еще два раза, просыпаясь, переводил стрелку, и наконец почувствовал себя отдохнувшим. Лениво подумал — какая Бонни Ли сообразительная, сам бы он еще долго не догадался, что часы позволяют спать с «ускорением».
— Это была одна из странностей у дяди Омара. Иногда казалось, что он обходится вообще без сна. Мы думали — как это он?
Бонни Ли — она не оделась, пока он спал — легла с ним рядом, стала поглаживать по плечам, груди. Она была так близко, что он видел только один огромный карий глаз, чувствовал жар ее дыхания.
— Тебя так приятно любить, — вздохнула она. — Может, потому, что ты не очень-то уверен в себе. Что бы ты ни делал, у тебя это кажется важным, Кирби. А я вся размягчаюсь и таю, и сердце колотится, и хочется плакать, и давай сейчас сделаем это медленно и нежно, и ты говори мне что-нибудь, говори мне всякие нежные слова…
Кирби Уинтер и Бонни Ли Бомонт занимались любовью, уходили вздремнуть в красный мир, опять любили… потом вместе приняли душ, забавляясь и дурачась… Он-то и не знал раньше, что любовь может быть такой, что жизнь может быть такой…
Но при всем при том он прекрасно понимал, что перед ним редкое существо, идеально приспособленное для того, чтобы сделать из нюни настоящего мужчину. Он чувствовал, что, будь в ней хоть чуточку фокусничанья, притворства, ложной скромности или расчетливой сдержанности, он быстрым шагом вернулся бы в ряды нюнь.
Новости в два часа дня они выслушали с изумлением и недоверием. Когда обычные пятнадцать минут истекли, начался специальный пятнадцатиминутный выпуск о Кирби Уинтере, авантюристе.
— Дикость не только новости, но и то, что они двухчасовые, — медленно проговорила Бонни Ли. — Я совсем запуталась во времени. Столько раз засыпала. Сейчас должно уже быть завтра. Все, больше не спать, Кирби, а то сам знаешь, что потом будет. Опять любовь, опять сон — и так без конца. — Она вдруг нахмурилась. — Послушай, твой дядя Омар выглядел намного старше своих лет?
— Что?
— В сутках двадцать четыре часа. Ты знаешь, я впихнула в эти сутки еще часов одиннадцать. Получается примерно полтора суток. Ну и вот, если бы у меня каждый день был таким десять лет подряд, мне бы вдруг стало тридцать пять вместо тридцати. Он казался старым?
— Да, пожалуй. Я бы сказал, он выглядел старше своих лет.
Но сейчас не это главное. Ты слышала новости?
— Что за дурацкий вопрос? Конечно, слышала. Они там все с ума посходили.
— Меня опознали, а потом я напал на полицейских, обезоружил их, сковал наручниками и затерялся в толпе.
Так что теперь я вооружен и опасен.
Она хихикнула.
— Ну что еще могли сказать эти полицейские? Знаешь, я умру от голода. У меня есть бифштексы — поджарить?
Он вспомнил кучу денег, смятение на берегу, трубку, кольцо и розы и спросил, как это все получилось. Она поставила бифштексы на плиту и начала рассказывать, перевернула их, продолжая рассказывать, а закончила уже за едой.
Кирби вытащил из кармана брюк пачку денег и кольцо. Бонни Ли молча наблюдала, пока он считал деньги.
— Шестьдесят шесть сотен и двадцать долларов!
Она пожала плечами.
— Ну, понимаешь, тогда это не казалось мне кражей, хотя, конечно, я деньги украла. Все было как во сне. Но ты слышал, что сказали в новостях. Двадцать тысяч. Черт возьми, они сами воры: преувеличили сумму, чтобы получить страховку!
— А кольцо?
— О, это. У кабинок с душами я увидела толстого противного типа с двумя приятелями, они прижали какого-то парня к стене, и он не знал, как вырваться. Я не люблю, когда трое против одного, поэтому заморозила их, связала одному лодыжки его ремнем, другому — галстуком, а третьего толкнула. Потом стянула у толстого кольцо с пальца и спряталась за кустом. Тот, которого я толкнула, улетел в заросли кактусов, толстый упал на спину, третий на бок, а парень, которого они зажали, быстренько убежал. — Она взяла у Кирби кольцо и поцарапала свой стакан из-под молока. — Алмаз, это точно. Большой, а? — Она быстро взглянула на него и успела заметить промелькнувшую по его лицу гримасу. — Тебе не все во мне нравится, так?
Кирби промолчал.
— Но, родной мой, жизнь у меня была такая, что сначала нужно было выжить, а потом уж становиться леди. Я леди-то стать и не успела, хороший ты мой.
— Бонни Ли…
— Да не смотри ты на меня так! Я справляюсь с жизнью, и никто мне не нужен, ни ты, ни кто-то другой! — Она бросилась на постель лицом вниз и заплакала.
Кирби не знал, что делать, но вскоре Бонни Ли сама успокоилась. Она пошла сполоснуть лицо, вернулась, пристыженно улыбаясь.
— Извини.