Макдональд Джон Д.. Трэвис Мак-Ги

   Убей меня Бог, я не помню этого разговора. Но потом, покопавшись в памяти, я понял, что и в самом деле разговаривал с Райном Хуком. Это было год назад или чуть больше. Я даже вспомнил, как он выглядит: человек с крупной головой, большой лысиной, с вечной перхотью в волосах и огромными очками в черной роговой оправе.
   Именно на него я наткнулся, выходя их бара.
   Он окликнул меня, я обернулся и, вгшлядевшись узнал его.
   - Господи Боже мой, Райн! - воскликнул я прежде, чем спохватился.
   Он покачал головой и увел меня за столик в углу у стойки.
   - Я знаю, я знаю! Я посмотрел бы на тебя, если бы ты носил эту штуку, да не теперь, а в такую погоду, которая стояла последние две недели. Трев, эта штука смахивает на ушанку оленеводов. Я сам не понимаю, зачем обливаться потом, но зато тебя в ней никто не узнает. А очки довершают дело. Я теперь вообще не тот, что в молодости. А торговля - игра для молодых, Трев, не следует забывать этого.
   - Кончай ныть, Райн. Как там насчет Сандерса и его тощих цыплят?
   - Я не продол и коробки.
   - Не надо обижаться на меня только потому, что мне не нравится твоя лысина. У меня скоро такая же будет. Мы никогда не были близкими друзьями, Райн, но ты мне симпатичен. Ты представляешь собою редкое ископаемое: честный делец в бизнесе, где честность практически исключена. Слушай, я хочу узнать у тебя пару вещей. Во-первых, почему такой жуткий цвет? Пряио как шерсть у ирландского сеттера.
   - Ты будешь очень смеяться, но это натуральный цвет моих волос.
   - Ты продал те шлюпки в пятьдесят футов, или они все еще на торгах?
   - Продал, прямо в этой забегаловке.
   - А маленькая подружка у тебя есть?
   - У меня?!!
   - Ну ты хотя бы ищешь себе?
   - Я что, похож на человека, который жаждет неприятностей с судебным исполнителем?
   - Райн, кто-то не сумел в свое время наставить тебя на путь истинный. А яхты ты все еще продаешь?
   - Знаешь, дела сейчас чертовски паршивы.
   - Слушай. Я не хочу знать, стар ты или молод. Я знаю о тебе только то, что ты - Райн Хук, человек, занимающийся продажей всевозможных плавучих средств. Я никогда особенно не задумывался о твоем лице. Но сейчас я вижу твою физиономию в обрамлении красно-коричневых дыбом стоящих волос, и выглядишь ты таким несчастным и старым, что я не знаю, плакать или смеяться. Ты выглядишь настоящим дауном, Райн. Ты выглядишь так, как будто ты не знаток своего дела. Ты выглядишь унылым и угнетенным. Я бы не стал покупать и обрывка бечевки у торговца с такой опрокинутой физиономией.
   - А ну-ка вставай и чеши отсюда, - сказал он, не глядя мне в глаза.
   - Райн, - произнес я очень вежливо.
   Он набрал полную грудь воздуха, видимо, собираясь сказать мне что-нибудь убийственное, но только медленно выдохнул. Он растерянно моргал за стеклами очков, и я видел, что глаза у него влажные и несчастные. В конце концов он вскочил с места, подбежал к двери и пинком распахнул ее. Чувствовал я себя паршиво. Некоторые люди так зацикливаются на своих неудачах. Но почему бы им просто не пресечь их? Но это уже вне моей компетенции. Я ждал. И ждал. И ждал.
   Он тщательно протер стекла, насадил очки обратно на нос и вернулся. Он не смотрел на меня. Он сидел, сгорбившись, на своем стуле, особенно несчастный на фоне великолепной панели вишневого дерева, украшавшей стойку бара.
   - Сделать тебе "Черного Джека"?
   - Прекрасная идея.
   Он заказал два одинаковых коктейля убийственной крепости. Принес их на наш столик. К нему подсунулся какой-то парень, судя по всему, его клерк.
   - Мистер Хук!
   - Да, Марк?
   - Там пришел мистер Мертц. Он интересуется "Метьюз - 52".
   - Ну так продай ему.
   - Но вы говорили...
   - Выкинь из головы все, что я говорил. Прекрасная цена за прекрасную вещь. Продай ему.
   Он взял свой бокал, приподнял его в мою честь и выпил все разом до дна. Потом поставил локти на стол и обхватил ладонями свою лысую голову.
   - Никак не привыкну. Свои старые очки я забыл на буфете.
   - Так разбей эти к чертовой матери.
   Ноконец разозлившись, он ударил кулаком по столу.
   - Ты даже понятия не имеешь, Трев, как это ужасно, когда ты вдруг обнаруживаешь, что кто угодно может отпускать шуточки в твой адрес.
   - Могу себе представить.
   - Ничего ты не можешь себе представить. Господи. Все усилия впустую.
   - А ты только сейчас это понял?
   - Нет. Все, что ты сказал мне, я знаю давным-давно. Это точно - я теперь просто старая плешивая дворняга. Но я благодарен тебе, Трев, за то, что ты мне это все-таки сказал. Не хочешь ли ты купить у меня... парочку обрывков бечевки?
   Он широко ухмыльнулся и наморщил нос.
   Я понял, что все в порядке, и спросил его напсчет "Трещотки", в первый момент невероятно шокировав его тем, что я вообще интересуюсь этой старой посудиной. Посудину он хорошо помнил, но как ни старался, так и не мог сообразить, что же с ней сталось в конце концов. В итоге он полез в записную книжку, где нашел пометку, что владелец прислал двоих ребят отогнать так называемую яхту обратно в Техас и попробывать продать ее там. Ребята возвращались дважды, пытаясь устроить переезд так, чтобы она не развалилась по дороге.
   - А Говард Бриндль хорошо за ней присматривал?
   - Я так желею, что он больше у меня не работает. Мне бы дюжину таких Говардов Бриндлей - я бы горы свернул. Нельзя сказать, чтобы он очень гнул спину на то, чтобы все было в порядке, но если ты говорил ему: нужно, чтобы было так-то и так-то, то мог быть уверен, что так оно и будет. А если бы это его хоть немного заинтересовало, он мог бы стать великолепным торговым агентом.
   - Это Том Коллайр рекомендовал его тебе?
   - Должно быть, он. Я точно не помню. Или миссис Харрон. Или оба сразу.
   - И никогда никаких проблем?
   Он покачал головой.
   - Чего это ты так им интересуешься?
   - Забавный вопрос.
   - Да уж, пожалуй. Фархоузер вряд ли вернет себе потраченные на ремонт деньги, даже если когда-нибудь и продаст эту свою посудину. Да и дочь он, наверное, до сих пор разыскивает.
   - Сьюзен? Ту девчонку, которая жила с Говардом на "Трещотке"?
   - Вовсе не жила. То есть ни малейшего намека на "жила с Говардом". Он только, кажется, ссудил ей немного денег, чтобы добраться домой. Он сказал это парням, которые явились его разыскивать, и сказал то же самое мне - в смысле, что у него не было с этой девчонкой абсолютно ничего. Он просто позволил ей жить на борту и немного придти в себя, прежде чем она вернется домой; и никогда ни о чем не спрашивал. Он сказал, что под конец серьезно подумывал, чтобы в любом случае связаться с ее родней, но потом решил все же этого не делать. Я думаю, она совсем не хотела возвращаться в Техас, и если ее сейчас там нет, то больше никогда и не будет.
   - Может быть, теперь она и дома.
   - Ладно, так почему ты расспрашиваешь насчет Говарда?
   - Так, небольшое обозрение. Как было имя Фархоузера?
   - Джефферсон.
   Я поблагодарил его. Возвращаясь к машине, я обернулся и увидел, что Райн Хук разглядывает себя в небольшое зеркало, высевшее на стене. Кажется, он решил все-таки заняться собой. Но пока что выглядел чертовски старым.
   Вернулся на "Молнию" я только в половине четвертого. Сотворил себе огромный сандвич и откусил ровно половину. Пошарив по карте райнов в телефонной книге, я нашел квадрат пятьсот двенадцать, включавший в себя нужную мне часть Техаса, и запросил в местном справочном домашний номер Джефферсона Фархоузера.
   Набрав указанный номер, я услышал в трубке густой женский голос. Я едва сумел определить, что он женский - это был почти баритон. Я сказал, что хочу поговорить с Джефом, а она поинтересовалась, которого Джефа я имею в виду, потому что, сказала она, Джеф-младший в данный момент находится на Кубе, или в какой-то другой чертовой коммунистической стране, а если я хочу поговорить с Джефом-старшим, то тогда мне чертовски не повезло, потому что шесть месяцев назад, но, может быть, неделей меньше, его сердце взяло и взорвалось, как кукуруза на раскаленной сковородке, и этот сукин сын умер прежде, чем свалился на пол, а кроме этого, я задерживаю ее, потому что ее ждут гости и разопьют без нее всю текилу, и что б я знал, у нее тут нечто вроде вечеринки, к которой я могу присоединиться, если мне скучно сидеть дома одному и хочется выпить и посмеяться. Я сказал, что я был бы счастлив, но в данный момент нахожусь во Флориде, и, пожалуй, мой приезд займет слишком много времени, но она сказала, что это пустяки, потому что ее вечеринка началась еще с Кануна Рождества и вряд ли закончится раньше следующего. А когда я спросил наконец, воспользовавшись паузой, кто она такая, она сказала, что она Бонни Фархоузер, бедная безутешная вдова.
   Я сказал, что я ищу следы Сьюзен, блудной дочери покойного. И не могла бы она мне помочь как-нибудь связаться с девочкой. На что она ответила, что желала бы получить наличными все те деньги, которые Джеф-старший угробил на этих койотов-ищеек и поиски своей развеселой доченьки.
   - А если ты хочешь знать все начистоту, мылый мой мальчик из Флориды, так я тебе скажу. У нас в банке лежит огромный мешок денег, и все они на закрытом счету, а мы них имеем раз в год какие-то паршивые проценты, и все это потому, что завещание не вступит в силу, пока ее не найдут, а мертвой она не может быть объявлена еще годы, годы и годы. Черт бы ее побрал! Любой дурак скажет тебе, что это тощее и ноющее создание сдохло под каким-нибудь забором еще тысячу лет назад и похоронена собственными сутенерами. У меня нет охоты играть в эти игры. Все равно, что играть в волейбол без мяча. Но ты, дурак, все-таки можешь заявиться к нам, самые милые развлечения начнутся, когда чуть-чуть потеплеет.
   Расхаживая по палубе, а дожевывал свой сэндвич и пытался представить, что бы мне сказал по этому поводу Майер. Он сказал бы: не расхаживай взад и вперед, когда ешь, у тебя сыпятся крошки и ты их затаптываешь.
   От нечего делать я выдвинул маленький ящик телефонного столика и принялся шарить в невероятной свалке, которая образовалась тас уже давным-давно, потому что я слишком часто выгружал туда содержимое моих карманов. Очень скоро я наткнулся на пленку, которую всучила мне Гуля. "Забери ее, - сказала она мне тогда. - Я не хочу выкидывать эти кадры, но и не хочу, чтобы они снова попадались мне на глаза, а то я опять свихнусь. Но ты их все же сохрани, чтобы потом, когда мы с тобой будем уже старыми и седыми, мы моглм посмотреть на них снова вместе и вместе посмеяться".
   Двенадцать квадратных снимков, двенадцать негативов, разрезанных по три. Я подсел к самой лампе и просмотрел первые девять один за другим. Я немного знал окресности Санта-Круса. А вот то самый катамаран их Хоустона, который она мне показывала. На двух кадрах был Говард. Улыбающийся. Широкоплечий. Счастливый. И, наконец, последние три. Кадры, которые едва не свели с ума мою Лу Эллен. Кадры с воображаемой мисс Джой Херрис. Пустой бак "Лани". Пустая крышка люка. Перила, над которыми никто не склонился.
   Вглядевшись, я заметил, что на последних трех цвета не так хороши, как на предыдущих кадрах. Может быть, из-за смены освещения. Автоматические аппараты очень плохо воспроизводят кадры против света, к тому же, эти потеки проявителя...
   Нол вдруг я сообразил, что потеки проявителя здесь совершенно непричем. А гораздо больше это смахивает на желто-зеленое пятно через все три кадра. Только последние три.
   Я почувствовал, как похолодело у меня в животе, и как бешено колотится о ребра мое готовое вот-вот выскочить сердце. Дрожащими руками я запихивал пленку и снимки обратно в пакет. Я рассыпал их дважды, но после того, как мне удалось наконец привести все в порядок, я схватил, как хватается за соломинку утопающий, телефонную трубку и набрал номер.
   11
   Я знал, что Гейб Марчмен должен быть дома - просто потому, что он никуда не выезжает. Он имкл мудрость купить что-то вроде ранчо к западу от Лодердейла, пятиакровую заброшенную ферму. В самом центре он поставмл дом и больше не переступал границ своей земли. Когда-то он был армейским фотографом, одним из самых лучших, пока шальная бомба не рахдробила ему ноги по самые коленные чашечки, на всю жизнь приковав его к инвалидному креслу. На маленькой ферме, кроме него самого, жила его жена Дорис, китайско-гавайской национальности, семеро их детей, шесть лошадей и бесчисленное множество собак, кошек, гусей, уток и прочей живности. Словом, королевство было маленькое, шумное и бестревожное. Одной из достопримечательностей фермы была фотолаборатория хозяина, почти такая же большая, как жилой дом. Он проделывал там свои эксперименты, всячески колдовал и считал себя одним из счастливейших людей на свете.
   Мы с Дорис вышли навстречу друг другу одновременно: она из дома, я из машины.
   - Он ужасно сердит на тебя, Тревис, так что тебе и вправду придется остаться на барбекю. Он ведь очень любит поболтать с тобой. И поболтать, и распросить тебя обо всем, что творится в мире.
   - Я должен остаться, потому что он сердит?
   - Потому что, как он сам сказал тебе по телефону, ты никогда не приедешь просто так, а только если у тебя что-то случилось.
   - Вот ведь странность, правда? Это потому, что каждый раз я боюсь остаться здесь навсегда. Я очень люблю бывать у вас. Что происходит?
   Дорис вынесла из Китая восхитительный оттенок кожи и детское телосложение, что делало ее похожей скорее на сестру собственной старшей дочери, которой было уже лет тринадцать.
   - Что происходит? - переспросила она. - Мы расстрачиваем дни своей жизни на никчемные вещи, тогда как должны были заботиться совсем о другом. Все-таки я надеюсь, что ты останешься и поешь с нами. Да? Прекрасно! Пойдем, поздороваешься с Гейбом.
   Мы обошли большой дом и вошли со стороны сада. Гейб, пыхтя, инспектировал длину нового бассейна, передвигаясь исключительно силой своих мощных рук. Увидев нас, он задержался и поднял вверх три пальца.
   - На три гребка больше, - пояснила она. - Его лучший результат был сорок, а он все хочет его побить.
   - Помогает?
   - Да, конечно! Весь тот год он в первый раз почти не чувствовал болей. Бедный трудяга. Он ненавидит упражнения.
   Очень скоро Гейб выкарабкался из бассейна, влез в мохнатый купальный халат и, склонившись над лестницей, принялся вытирать мокрые волосы. Потом устроился на своих легких костылях и лихо подлетел к нам.
   Усевшись на стеклянную крышку стола на веранде, он изучающе оглядел меня.
   - Ну, что у тебя там?
   - Ничего себе приветствие!
   - Ничего себе голос у тебя был, когда я поднял трубку! Я бы очень удивился, если бы это не отразилось на том челевеке, чей голос я слышал. Ну так, я тебе скажу, какой бы ни была твоя проблема на этот раз, она скорее личная, чем профессиональная.
   - Дорогой! - сказала Дорис.
   - Все в порядке, - сказал я. - Не вижу ничего удивительного в том, что для Гейба все написано на моей физиономии. Я думаю, для него это не первая перекошенная физиономия с проблемой скорее личной, чем профессиональной.
   - Глаза - зеркало души, - ответил Гейб. - Но о многом говорят иморщины на лбу, и сжатые губы. Но в основном, конечно, глаза.
   - Некто, очень дорогой мне человек, попал в ужасное положение. Я не знаю. Может быть, и нет. Все зависит от того, что ты мне скажешь. Я, признаться, почти не хотел обращаться к тебе.
   - Тебе нужна моя лаборатория?
   - Может, ты мне скажешь прямо здесь. Вот. Пленка из двенадцати кадров, "кодаколор", проявленная в дешевой мастерской. Скажи мне, что ты о них думаешь.
   Он вытащил кадры из пакета и разложил их пасьянсом на стекле стола. Я следил за тем, как он отложил три "пустых" кадра с баком "Лани".
   Затем он повернул все девять оставшихся снимков, если можно так выразиться, "лицом вниз". Через несколько секунд я понял, что он имел в виду. Меня изумило, как это я сразу не догадался о такой простой вещи. Бумага имела клеймо "К-Кодак", наискось, ровными рядами. Достаточно было только посмотреть на них в определенном освещении. Он отложил все девять в сторону, в один ряд, они больше не вызывали сомнений, на всех них без исключения была проставлена торговая марка. Потом он попытался обнаружить клеймо на тех трех немного зеленоватых снимках. Разумеется, его там не было. Два из снимков, по его мнению, были парными. Но третий не только не имел клейма, но и был не такой, как два предыдущих. Только после этого Гейб взялся за негативы. Он перевернул все снимки "лицом вверх", в том же порядке, что и разложил" и принялся сравнивать их с негативами. Дольше всего он изучал последний кадр из трех.
   Наконец, откинувшись на спинку своего кресла, он пожал плечами и сказал:
   - Все, что я тебе могу сказать, это то, что здесь кадры из по меньшей мере двух, но может быть, и трех пленок. Если держать пари, то я бы сказал: из двух. Эта зелень означает, что пленка, прежде, чем ее подменили - в салоне ли, где еще - слишком сильно нагрелась. Может быть, в аппарате. Обычно так и случается. Остальные девять лежали в катушке и ничего не ведали. В двух лентах я уверен, потому что эти два, по крайней мере, выглядят идентично. А вот третий... С третьим что-то странное. На первый взгляд он выглядит так, как будто его отпечатали с того последнего негатива, но если как следует присмотреться к кадру и негативу, можно увидеть, что на снимке часть крыши закрывает перила, а на негативе - нет. Я бы сказал, что здесь кто-то фокусничал, причем фокусничал наспех. Даже не подобрал аналогичные реактивы. Вот все, что я могу тебе сказать. И похоже, что это не то, что ты хотел услышать.
   - Нет. Я очень очень не хотел это услышать, особенно от тебя.
   Он взглянул на пакет, надписанный от руки и прочел вслух:
   - Пьер Жоликур, Рю де ла Тринитэ. Форт-де-Франс. Мартиника. Фотография и обслуживание фотолюбителей. Какая муха тебя укусила, Макги?
   - Может, она тебя сейчас тоже искусает. Мужчина и женщина совершают круиз по островам, один на один на моторной яхте. В одном порту мужчина подбирает на борт пассажирку. Не знаю, как он собирался хранить ее пребывание в секрете. Может быть, просто не задумывался над этим. Пассажирка вылезает на передний люк понежиться на солнышке. Жена видит ее и снимает, чтобы иметь доказательства. Три снимка. Пассажирка застает ее за съемкой третьего кадра. Она бежит вниз. Она рассказывает все мужчине. Наверняка жена возьмет пленку из фотоаппарата и спрячет ее куда-нибудь в укромное место. Когда она засыппыет, мужчина берет ее аппарат, вставляет пленку и снимает ее целиком, двенадцать кадров на один люк, со всех возможных позиций. В Форт-де-Франсе он следит за тем, куда она отправилась, - а может быть, во всем городке было одно единственное место, где проявляли и печатали "Кодак" - и отдает свою пленку в то же самое место. Я думаю, он заплатил огромные деньги фотографу, чтобы тот смонтировал из двух пленок одну. Может быть, он объяснил все невиннейшей шуткой. Он вернулся в салон после проявки обеих пленок и отобрал устроившие его снимки и негативы. Были вставлены съемки того же самого места на яхте с тем же самым морем, но, разумеется, без девицы. Он допустил, как видишь, несколько ошибок, отбирая парные снимкам негативы. А потом оставил все это в салоне, пока жена не пришла и не забрала их.
   - И все же я еще не вижу кусачей мухи.
   - Сам посуди, первое, что он заявил своей жене, это то, что она выдумала девушку на баке. Была сцена, и не одна. Он уверял ее, что на яхте вообще не было никакой девушки.
   - Ох, Господи, - вздохнула тихо Дорис.
   - И он даже отплыл от яхты на шлюпке, предоставив жене обыскать каждый дюйм, и, конечно, никакой девушки она не обнаружила. Девушка, с тех пор, как ее засняли, исчезла, разумеется.
   - Та-ак, уже что-то жужжит. Грязная работа, Трев.
   - Ты знаешь, что я ни в коем случае не мистик, и я сказал им обоим об этом. Потому что, когда она позвонила мне и вызвала на Гавайи, я взглянул на эти снимки и уверил ее, что у нее было что-то вроде галлюцинации.
   - Я бы на твоем месте спешно помчалась обратно, - заметила Дорис.
   - Идея недурна. Но сейчас, знаешь ли, она где-то к юго-западу от Гавайев на той самой восхитительной яхте, с тем же самым восхитительным парнем!
   - Ладонь Дорис тут же накрыла мою лапищу. Мне стало немного легче.
   - Ох, Господи, - сказала она. - Как безжалостно и глупо. Может быть, он сумасшедший?
   - Куда они направляются, - поинтересовался Гейб.
   - Паго-Паго. Должны быть там в четверг, десятого января. В пути уже двенадцать дней. Она собирается развестись с ним. По крайней мере, она объявила ему: что между ними все кончено. Она только помогает ему привести яхту, у них нашелся покупатель.
   - И эта девушка так дорога тебе?
   Я попробовал улыбнуться, но боюсь, вышла гримаса.
   - Она очень богата и недурно готовит. Она слишком молода для меня. Хотя считает, что мы созданы друг для друга...
   - Погоди-ка, - прервал меня Гейб. - Так они на яхте весь путь от Мартиники до Гавайев? Вдвоем?
   - Да.
   - Почему же теперь они в большей опасности, чем тогда?
   - Она была и тогда. - Я рассказал им о двух покушениях Говарда. - Я пытался осмыслить все это, но у меня ничего не вышло. Так просто было сказать: ребята, вы беситесь с жиру. Но Говард Бриндль знал, что убьет ее еще когда брал в жены. Весь этот круиз был задуман именно для убийства. Потому что, если они уплывут из Лодердейла на неделю-другую, а через три дня он вернется и скажет: вы знаете, Гуля свалилась за борт и утонула, его просто растерзают на месте. Он знал это. Эта история - одна сплошная помойная яма.
   - Говард Бриндль! - сказала Дорис. - До чего удивительно обычное имя.
   - А как насчет его биографии? - поинтересовался Гейб.
   - Не то, чтобы у меня были улики, но около него наличествует уже два трупа, не считая той несчастной попутчицы.
   - Из-за денег?
   - Не думаю, что этому были вообще какие-то определенные причины. Может быть, это мания, может быть озлобленность и желание противостоять всему миру. Он хитрый, поворотливый и сильный. Не думаю, что он слишком умен. Я хочу сказать, что умный человек изъял бы эти снимки у жены после того, как нужный эффект был достигнут.
   - В чем заключался эффект? Заставить ее поверить, что она сошла с ума?
   - Заставить ее сказать нескольким близким друзьям, что она сошла с ума. Так, как она сказала мне. Так, чтобы он мог сказать, что он беспокоится за нее. Может бють, он спланировал все с самого начала. К тому моменту, как с ней наконец что-то произойдет, в его пользу будут играть и месяцы, проведенные ими вдвоем в океане, и ее безумие. И найдутся друзья, которые подтвердят: да, она стала какой-то очень странной, чудной какой-то. Может быть, у него такое хобби - убивать станных людей. С ними не будет ни одной серьезной улики. А тут еще солидный куш: около миллиона долларов. Так что он будет очень осторожен. Мне кажется, у него нет настоящих глубоких чувств. Он слишком легко плачет. Или в таком случае он величайший актер в мире.
   - Но ведь, можно связаться с ними по радио? - робко сказала Дорис. Выслать корабль. Вертолет, наконец.
   - Славная ты у меня девочка, - улюбнулся Гейб. - Океан, знаешь ли, большой. Несколько войн назад целая куча самолетов, кораблей, радарщиков и прочей ерунды пытались засечь в океане флотилию, а не одну маленькую яхту. Неделями пытались. Да, еще и подключили к поиску кучу субмарин. В конце концов обнаружили - совершенно случайно. А флотилия, скажу я тебе, занимает несколько квадратных миль в океане. Через Тихий может нестись целая регата парусных судов, ты будешь об этом знать, но пролетишь мимо раз десять, пока тебе посчастливится засечь хотя бы одну яхту. Вот если у тебя есть прямая радиосвязь и ты знаешь до тонтостей маршрут судна, вот тогда только ты сможешь по пеленгу обнаружить его. И то с поисковым самолетом.
   - Разумеется, ничего подобного на "Лана" нет, - сказал я.
   Повысло молчание. Гейб прищурился в небо. Казалось, он что-то обдумывает.
   - Являться в порт одному было бы вопиющей глупостью, - сказал он. Если человек говорит, что его жена упала или спрыгнула за борт, первый возникающий у всех вопрос будет: а не столкнул ли ты ее сам? При этом не важно, сколько месяцев или лет они плавали вместе. Хоть трижды вокруг света. А если еще и обнаружится - а это обнаружится тут же - что они женаты меньше полутора лет, сразу станет ясно, что дело в ее деньгах. И любой идиот сообразит, что в таком случае он должен был привести тело в порт.
   Я поинтересовался, будут ли законники чинить какие-либо препятстаия вступлению во владение наследством, потому что, насколько я знал, у Гули не было завещания. Все зависит от того, сколько будет длиться судебное разбирательство, ответил Гейб. Но в любом случае они будут иметь право отсудить в пользу государства до сорока пяти процентов. Я задумался над этим и дошел до совершенной ерунды. Голос Гейба вернул меня к действительности. Оставим завещание. Лучше подумаем, что Говард Бриндль вероятнее всего сделает с моей девочкой. Да, его женой. Но моей девочкой. Я могу назвать момент с точностью до дня, часа и минуты, с которой она перестала быть его женой.
   - Всегда хорошо быть жывым свидетелем, - пробормотал я.
   - Не понимаю, - отозвалась Дорис.
   - Кем-то, кто действительно знает, что то, что произошло, в самлм деле произошло, - пояснил Гейб. - Такие особы всегда думают, что они видели нечто, что кому-то важно было видеть и слышали нечто, что кому-то важно было слышать. Самовнушение. Но я должен тебе напомнить, что мистер и миссис Бриндль на своей яхте совершенно одни. Посреди Тихого океана. И без каких бы то ни было свидетелей.
   И все это потому, что я убедил себя и убедил ее, что Говард - очень славный, немного глуповатый обычный парень, а у нее - мания преследования на нервной почве! Но она решила его бросить, и теперь он знает, что больше у него нет шансов не будет. Единственная вещь, которую я еще могу сделать для нее - это быть В Паго-Паго в тот час, когда они туда прибудут.