Макдональд Росс. Прощальный взгляд

   — Вы имеете в виду смерть вашей жены?
   — Конечно. Со смертью жены ответственность за налгу грудную дочь целиком легла на меня, — и он посмотрел на меня с обезоруживающей прямотой. — Ответственность, с которой я справился не так уж успешно.
   — Но ведь теперь все позади. Бетти давно взрослая и вправе собой распоряжаться.
   — Я не допущу, чтобы она вышла за Ника Чалмерса.
   — Если вы не прекратите это повторять, так и будет.
   Тратвелл снова погрузился в молчание. Казалось, он пытается охватить мысленным взором целые этапы прожитой жизни. Заметив по его глазам, что он вернулся к настоящему, я сказал:
   — Вам известно, кто убил вашу жену?
   Он покачал седой головой.
   — Полиции так ничего и не удалось добиться.
   — Когда погибла ваша жена?
   — Третьего июля сорок пятого года.
   — Расскажите мне подробно, как это произошло.
   — К сожалению, я и сам толком не знаю. Единственной оставшейся в живых свидетельницей была слепая Эстелла Чалмерс, а она, разумеется, ничего не видела. По всей вероятности, жена заметила, что у Чалмерсов творится что-то неладное, и пошла посмотреть, в чем дело. Грабители погнались за ней на машине и сшибли ее. Машина, кстати, была краденая. Полиция выудила ее из заросшего камышом болота в окрестностях Сан-Диего. Сохранившиеся на бампере следы не оставляли сомнений, что жену переехали именно этой машиной. Убийцы, наверно, удрали за границу.
   Тратвелл вытер блестевший от пота лоб шелковым платком.
   — К сожалению, мне больше ничего не известно о событиях той ночи. Меня не было тогда в городе — я уезжал в Лос-Анджелес по делам. Домой вернулся на рассвете и узнал, что жена в морге, а дочь на попечении полисменши.
   Голос Тратвелла задрожал, мне вдруг открылось то, что он так тщательно таил от всех. Безутешное горе подтачивало его и лишало сил — от этого он казался куда более мелкой натурой, чем был на самом деле, во всяком случае, в прошлом.
   — Извините, мистер Тратвелл. Но я не мог не задать вам эти вопросы.
   — Не вполне понимаю, какое отношение они имеют к нашему делу.
   — Я и сам не понимаю. Так вот, когда я вас прервал, вы рассказывали, как окружной администратор составлял опись.
   — Совершенно верно. Как поверенный в делах семьи Чалмерсов я открыл ему дом и набрал шифр сейфа — Эстелла незадолго до смерти познакомила меня с ним. Как и следовало ожидать, сейф был битком набит деньгами.
   — Вы не помните точной суммы?
   — Нет. Но она исчислялась сотнями тысяч. Окружной администратор чуть не целый день считал деньги, хотя там попадались и крупные купюры, даже десятитысячные банкноты встречались.
   — Вам известно происхождение этих денег?
   — Какую-то сумму миссис Чалмерс, наверно, оставил муж. Но Эстелла овдовела совсем молодой и ни для кого не секрет, что в ее жизни были и другие мужчины. Один-два из них — преуспевающие дельцы. Вероятно, они помогали ей деньгами или советами, говорили, как выгодней поместить капитал.
   — И как уклониться от налогов?
   Тратвелл смущенно заерзал на сиденье.
   — Мне кажется, не имеет смысла поднимать вопрос о налогах. К чему ворошить далекие, не имеющие никакого отношения к сегодняшнему дню дела?
   — Мне кажется, они не такие уж далекие и имеют непосредственное отношение к сегодняшнему дню.
   — Если вы так настаиваете, — сказал Тратвелл раздраженно, — должен вам сообщить, что вопрос о налогах давным-давно снят. Мне удалось убедить правительство обложить налогом всю сумму наследства. Выяснить, из какого источника Эстелла получила эти деньги, не представлялось возможным.
   — А меня прежде всего интересует их источник. Насколько мне известно, одним из поклонников миссис Чалмерс был пасаденский банкир Роулинсон.
   — Да, их связь длилась долго. Но она прервалась за много лет до смерти миссис Чалмерс.
   — И вовсе не так уж за много, — сказал я. — В одном из тех писем — оно датировано осенью сорок третьего года — Ларри просит мать передать привет Роулинсону. Значит, она продолжала видеться с Роулинсоном.
   — Неужто? А как Ларри относился к Роулинсону?
   — По письму не поймешь.
   Можно было ответить Тратвеллу подробнее, но я решил утаить от него мою беседу с Чалмерсом. Хотя бы на время. Я знал, что у Тратвелла она не вызовет энтузиазма.
   — К чему вы клоните, Арчер? Уж не хотите ли вы сказать, что она получила эти деньги от Роулинсона?
   И тут, словно нажали кнопку, замыкающую цепь, в гостиной миссис Свейн зазвонил телефон. Прозвонил десять раз и замолк.
   — Идею подали вы, — сказал я.
   — Но я говорил вообще о поклонниках Эстеллы и никак не выделял Самюэля Роулинсона. Вам и самому прекрасно известно, что Роулинсона хищение окончательно разорило.
   — Оно разорило его банк.
   От удивления у Тратвелла рот пополз на сторону.
   — Не станете же вы утверждать, что Роулинсон сам похитил деньги?
   — Такое предположение высказывалось.
   — И всерьез?
   — Трудно сказать. Мне его высказал Рэнди Шеперд, а исходило оно от Элдона Свейна, что никак не говорит в его пользу.
   — Еще бы! Нам-то с вами известно, что Элдон удрал с деньгами.
   — Нам известно только, что он удрал. Но истина не бывает простой, она так же сложна, как люди, которые стремятся ее выяснить. Представьте, к примеру, что Свейн присваивает какую-то сумму из банковских денег, а Роулинсон, поймав его с поличным, присваивает остальной капитал и прячет деньги в чалмерсовском сейфе. Но волею судеб миссис Чалмерс умирает прежде, чем он успевает забрать оттуда деньги.
   Тратвелл посмотрел на меня с ужасом.
   — Ну и циничный же вы тип, Арчер, — но тут же добавил: — Когда произошло хищение?
   Я заглянул в черную книжку.
   — Первого июля сорок пятого года.
   — Всего за две недели до смерти Эстеллы Чалмерс. Что полностью перечеркивает вашу версию.
   — Разве? Роулинсон ведь не знал, что миссис Чалмерс скоро умрет. Возможно, они хотели уехать отсюда и поселиться вместе.
   — Старик и слепая женщина? Просто смехотворно!
   — И все же это не делает мою версию неправдоподобной. Люди часто совершают смехотворные поступки. К тому же в сорок пятом Роулинсон был далеко не стар. Он был примерно тех же лет, что и вы сейчас.
   Тратвелл покраснел. Очевидно, он не любил, когда ему напоминали о возрасте.
   — Только никому не говорите о вашем сумасбродном предположении. Иначе Роулинсон привлечет вас к суду за клевету, — и он снова посмотрел на меня с любопытством. — А вы невысокого мнения о банкирах, верно?
   — Они ничем не отличаются от остальных смертных. Однако нельзя не заметить, что среди расхитителей процент банкиров очень высок.
   — Просто у них возможностей больше.
   — Вот именно.
   В доме снова зазвонил телефон. Я насчитал четырнадцать звонков, прежде чем он смолк. Чувства мои были особенно обострены. Мне показалось, что дом подает мне сигнал.
   В час дня Тратвелл вышел из машины и стал мерить шагами выщербленный тротуар. Нахальный юнец, передразнивая Тратвелла, шел за ним следом, пока тот не шуганул мальчишку. Я взял с переднего сиденья конверт с письмами и запер их в металлический ящик в багажнике.
   Когда я поднял глаза, древний черный «фольксваген» миссис Свейн уже сворачивал на бетонные квадратики подъездной дорожки. Ребятишки повежливее прокричали миссис Свейн: «Привет!» — и помахали ей рукой.
   Миссис Свейн вылезла из машины и пошла к нам по жухлой январской траве. Туфли на высоких каблуках и узкое черное платье сковывали ее движения. Я представил миссис Свейн Тратвеллу, они церемонно пожали друг другу руки.
   — Извините, что заставила вас ждать, — сказала она, — перед самым моим уходом в дом зятя явился полицейский и битый час меня допрашивал.
   — О чем? — спросил я.
   — О разном. Хотел, чтобы я ему рассказала все, что знаю о Рэнди Шеперде с тех пор, как он работал садовником у нас в Сан-Марино. Он, видно, считает, что следующей жертвой Рэнди буду я. Но я нисколько не боюсь Рэнди. Я не верю, что Джин убил он.
   — А кого вы подозреваете? — спросил я.
   — Прежде всего моего мужа, если, конечно, он жив.
   — Есть все основания полагать, что он мертв, миссис Свейн.
   — А если он мертв, так куда делись деньги? — она тянула ко мне руки, как голодная нищенка.
   — Неизвестно.
   — Мы должны найти эти деньги, — трясла меня за руку миссис Свейн. — Найдите их, и я отдам вам половину.
   В голове моей вдруг раздался пронзительный вой. Бедная старуха действует мне на нервы, решил я, и тут понял, что вой идет откуда-то извне. Это выла сирена. Вой ее хлестал по городу. Сирена звучала все громче, хотя звук ее шел по-прежнему издалека.
   Тут со стороны бульвара донесся визг шин на вираже. В нашу улочку свернул черный «меркурий» с откидным верхом. На повороте его занесло, дети вывернулись из-под колес, рассыпались в стороны, как конфетти.
   За рулем сидел мужчина с ярко-рыжей, похожей на парик шевелюрой. И хотя он был без бороды, я узнал в нем Рэнди Шеперда. Он на всех парах промчался до конца квартала, повернул на север и скрылся из виду. Тут же на другом конце квартала появился полицейский автомобиль и, не сворачвая, вылетел на бульвар.
   Я поехал вслед за Шепердом, но вскоре понял безнадежность своей затеи. Шеперд чувствовал себя тут как рыба в воде, а моей взятой в кредит машине было далеко до его краденого «меркурия». На миг «меркурий» промелькнул вдалеке на мосту; в окне его синтетическим костром пылал огненно-рыжий парик Шеперда.

Глава 29

   Я чуть не врезался в заграждение — улица кончалась тупиком. Впереди зиял глубокий овраг. Я выключил мотор и попытался сообразить, где нахожусь.
   Над оврагом парил рыжехвостый ястреб. Вдоль невидимого ручья росли карликовые дубы и платаны. Вскоре я понял, что это тот же самый овраг, который перерезает Локаст-стрйт, где живет Роулинсон. Только теперь я находился по другую его сторону.
   Я долго колесил, прежде чем нашел Локаст-стрит. А когда наконец отыскал ее, еще за полквартала от роулинсоновского дома мне бросился в глаза черный «меркурий» с откидным верхом.
   Ключи торчали в зажигании. Я сунул их в карман. Поставил машину перед домом и не без труда взобрался на веранду, споткнувшись о поломанную ступеньку. Дверь открыла миссис Шеперд. Увидев меня, она прижала палец к губам. Глаза у нее были встревоженные.
   — Не шумите, — прошептала она. — Мистер Роулинсон отдыхает.
   — Я не мог бы хоть минуту поговорить с вами?
   — Сейчас нет. Я занята.
   — Ведь я ехал к вам от самого Пасифик-Пойнта.
   Упоминание о Пасифик-Пойнте подействовало на нее магически. Не спуская с меня глаз, она бесшумно прикрыла дверь и вышла на веранду.
   — А что у вас там такое в Пасифик-Пойнте?
   Вопрос в подобных обстоятельствах естественный, но тут он, скорее всего, заменил собой другие вопросы, которые она не осмелилась задать. У меня создалось впечатление, что миссис Шеперд вдруг охватила отчаянная нерешительность, так не свойственная ее почтенному возрасту.
   — Все то же самое, — сказал я. — У всех свои неприятности. И по-моему, начались они вот с этого, — я протянул ей копию фотографии Ника, которую нашел у Сиднея Хэрроу.
   — Понятия не имею, кто бы это мог быть, — покачала головой миссис Шеперд.
   — Вы уверены?
   — Конечно, — и добавила торжественно: — Никогда в жизни не видела этого парня.
   Я в ей поверил, если бы она спросила, кто это такой, но она не спросила.
   — Этого парня зовут Ник Чалмерс. И снимали его для альбома выпускников университета. Только похоже, что Нику университет не кончить.
   Она не спросила: «Почему?» Но глаза ее были выразительнее слов.
   — Ник в больнице. Он пытался покончить с собой, но сейчас он поправляется. А неприятности все начались, как я уже говорил, с того момента, когда некий Сидней Хэрроу приехал в Пасифик-Пойнт обрабатывать Ника. Он носил с собой эту фотографию.
   — Где он ее раздобыл?
   — У Рэнди Шеперда, — сказал я.
   Она побледнела — лицо ее стало землисто-серым.
   — Почему вы мне это рассказываете?
   — Да потому, что мой рассказ вас явно заинтересовал, — и продолжал все так же спокойно: — Рэнди сейчас дома?
   Она безотчетно подняла глаза, и я понял, что Шеперд наверху. Но ответа не последовало.
   — Я больше чем уверен, миссис Шеперд, что он наверху. На вашем месте я не стал бы его прятать. За Рэнди гонится полиция, они прибудут сюда с минуты на минуту.
   — А за что они теперь его хотят арестовать?
   — За убийство. Убийство Джин Траск.
   Она застонала:
   — Он мне ничего не говорил.
   — Он вооружен?
   — У него нож.
   — Револьвера нет?
   — Не видела, — она прикоснулась рукой к моей груди. — Вы точно знаете, что Рэнди передал карточку тому парню, ну, тому, который ездил в Пойнт?
   — Теперь уже точно, миссис Шеперд.
   — Тогда пусть он горит огнем, — и пошла по лестнице вниз.
   — Куда вы?
   — К соседям, звонить в полицию.
   — Я бы не стал этого делать, миссис Шеперд.
   — Может, вы и не стали б. А с меня хватит — достаточно я от него натерпелась. И я не собираюсь сесть в тюрьму по милости Рэнди.
   — Впустите меня в дом. Я попробую с ним поговорить.
   — Нет, это слишком большой риск. Так что я зову полицию. — Она повернулась ко мне спиной.
   — Не стоит торопиться. Сначала нужно вывести из дому мистера Роулинсона. Где Рэнди?
   — На чердаке. Мистер Роулинсон в гостиной.
   Она ушла в дом и вывела старика. Роулинсон прихрамывал, зевал и жмурился от яркого солнца. Я усадил его рядом с собой и отвел машину к заграждению: нынешние полицейские любят популять вволю.
   — Не понимаю, зачем нам здесь торчать, — накинулся на меня старик.
   — Слишком долго объяснять. Скажу только, что мы кончаем распутывать одну историю, которая началась еще в июле сорок пятого года.
   — Это когда Элдон меня обобрал до нитки.
   — Если это был Элдон.
   Роулинсон крутанул головой в мою сторону, да так резко, что на шее канатами натянулись жилы.
   — Разве есть основания сомневаться?
   — Кое-какие есть.
   — Чепуха. Он был казначеем. Кто же похитил деньги, как не он?
   — Вы, мистер Роулинсон.
   Глаза старика, окруженные сетью морщин, заблестели.
   — Да вы шутите!
   — Нет. Хотя должен признаться, я сказал это в плане предположительном .
   — Вернее, оскорбительном, — сказал старик без особого пыла. — Неужели я похож на человека, который станет разорять собственный банк?
   — Нет, конечно, без веских причин вы бы на это не решились.
   — Какие причины могли у меня быть?
   — Женщина.
   — Какая женщина?
   — Эстелла Чалмерс. Она оставила большие деньги.
   Он моментально изобразил на лице взрыв негодования.
   — Вы черните память прекрасной женщины.
   — Думаю, что нет.
   — А я думаю, что да. И если вы не прекратите своих инсинуаций, я перестану с вами разговаривать, — он потянулся к дверце.
   — Вам лучше остаться здесь, мистер Роулинсон. В вашем доме сейчас небезопасно. На чердаке прячется Рэнди Шеперд, а вскоре не замедлит явиться полиция.
   — Это проделки миссис Шеперд? Она его пустила?
   — Скорее всего, у нее не было выбора. — Я снова вытащил фотографию Ника и показал ее Роулинсону. — Знаете, кто это такой?
   Он взял фотографию распухшими от артрита руками.
   — К сожалению, его имя мне неизвестно. Я мог бы поделиться с вами своими соображениями о том, кто он, но они вам вряд ли интересны.
   — Отчего же, поделитесь.
   — Этот парень близок и дорог сердцу миссис Шеперд. В начале прошлой недели я видел такую фотографию у нее в комнате. Потом фотография пропала, и миссис Шеперд обвинила в пропаже меня.
   — А следовало бы винить Рэнди Шеперда. Ведь это он ее взял. — Я отобрал у старика фотографию и снова спрятал вс внутренний карман куртки.
   — Так ей и надо! Будет знать, как пускать Рэнди в мой дом, — глаза Роулинсона слезились от бессильного стариковского гнева. — Так вы говорите, сейчас явится полиция. Что еще натворил Рэнди?
   — Его разыскивают по подозрению в убийстве, мистер Роулинсон. В убийстве вашей внучки Джин.
   Старик ничего не ответил, только еще сильнее сгорбился. Мне стало жаль его. Он был богат, счастлив и постепенно лишился всего, что имел. А в довершение еще и пережил собственную внучку.
   Я стал разглядывать овраг в надежде, что его зеленая глубь поможет мне забыть навеянную стариком тоску. Рыжехвостый ястреб, паривший по ту сторону, был виден и отсюда. Ястреб камнем ринулся вниз, темная кромка хвоста блеснула на солнце.
   — Вы знали о смерти Джин, мистер Роулинсон?
   — Да, мне вчера позвонила моя дочь Луиза. Но она не сказала, что Джин убил Шеперд.
   — Думаю, что это не так.
   — Тогда к чему вся эта свистопляска?
   — Полиция думает, что убийца он.
   И тут, словно услышав наш разговор, из-за угла роулинсоновского дома высунулся Рэнди Шеперд, в соломенной панаме с полосатой ленточкой, в потраченном молью пальто верблюжьей шерсти, и посмотрел прямо на нас.
   — Эй вы там, зачем мою шляпу надели? — завопил Роулинсон. — Господи, а ведь пальто тоже мое! — и полез из машины. Я велел ему оставаться на месте. Он повиновался.
   Шеперд двинулся по улице небрежной походкой джентльмена, совершающего моцион, но, поравнявшись с черным «меркурием», бросился к машине, одной рукой придерживая большую, не по голове, панаму. Посидел с минуту в машине, лихорадочно разыскивая ключи, выскочил и бросился к бульвару.
   И тут снова завыли сирены, да так пронзительно, что от их воя потемнело в глазах. Шеперд застыл на месте, прислушиваясь к вою. Потом повернулся и кинулся назад. У роулинсоновского дома он на миг остановился, словно раздумывая, не спрятаться ли там.
   На пороге показалась миссис Шеперд. Тут же на улицу влетели две полицейские машины и покатили прямо на Шеперда. Шеперд оглянулся, посмотрел на машины, перевел глаза на длинные викторианские фасады домов и опять припустил в нашу сторону. Шляпа с него слетела. Пальто вздулось парусом.
   Я вышел из машины — преградить ему путь. Побуждение чисто рефлекторное. Патрульные машины резко затормозили, оттуда выскочили четверо полицейских и с места в карьер обстреляли Шеперда.
   Он упал лицом наземь, дернулся — и тут же по шее и светлому пальто Шеперда поползли пятна, еще более красные и яркие, чем свалившийся на землю огненный парик.
   Пуля вонзилась мне в плечо. Я стал оседать, ударился боком об открытую дверцу машины, упал ничком и притворился мертвым. Таким же мертвым, как Рэнди Шеперд.

Глава 30

   Очнулся я в палате пасаденской больницы. Меня, очевидно, накачали пентоталом, отчего я ощущал невероятный подъем жизненных сил. Хирург долго копался, вытаскивая пулю, и теперь рука и плечо на время вышли из строя.
   К счастью, пуля попала в левое плечо, на что неоднократно указывали как полицейские, так и посланцы окружного прокурора, посетившие меня днем. Полиция принесла свои извинения и в то же время дала мне понять, что не пуля нашла меня, а я сам подставил себя под пулю.
   Они сказали, что сделают для меня все возможное, и с радостью согласились перегнать мою машину на больничную стоянку.
   Тем не менее визит их меня и разозлил, и встревожил. Мне показалось, расследование вырвалось из-под моей власти и ушло далеко вперед, оставив меня на больничной койке. Я позвонил Тратвеллу. Экономка сказала, что его нет дома и Бетти тоже. Я позвонил в контору и попросил его секретаршу записать мое имя и номер телефона.
   Ближе к ночи я выбрался из постели и заглянул в стенной шкаф. Голова немного кружилась, но мне было нужно во что бы то ни стало разыскать черную книжечку. Куртка висела в шкафу вместе с остальной одеждой, а книжечка, пробитая пулей и залитая кровью, лежала в том же кармане, что и раньше. Так же, как фотография Ника.
   Я пошел обратно к кровати, но пол вдруг вздыбился и двинул меня по правой щеке. На минуту я потерял сознание, потом, очнувшись, подполз к кровати и прислонился к ножке.
   В комнату заглянула дежурная сестра. Хорошенькая и на редкость серьезная, в форменном чепчике лос-анджелесской больницы. Звали ее мисс Коуэн.
   — Скажите, бога ради, что вы тут делаете?
   — Сижу на полу.
   — Но так же нельзя!
   Она помогла мне встать и забраться в постель.
   — Надеюсь, вы не собирались от нас удрать?
   — Честно говоря, нет. Но спасибо за идею. Как вы считаете, когда меня выпустят на волю?
   — Это решает доктор. Возможно, он утром ответит на ваш вопрос. Ну как, в состоянии вы принимать гостей?
   — В зависимости от того, какие гости.
   — Пожилая женщина. Ее фамилия Шеперд. Она не родственница тому самому Шеперду... — девушка тактично замялась.
   — Да, тому самому, — подъем сил, вызванный пентоталом, прошел, я снова почувствовал слабость; и все же попросил сестру ввести посетительницу.
   — А вы не боитесь подвоха?
   — Нет, это не в ее характере.
   Мисс Коуэн удалилась. И почти тут же появилась землисто-серая миссис Шеперд. Мне показалось, что к ней уже никогда не вернется прежний цвет лица. Темные глаза ее стали огромными, словно расширились от ужаса.
   — Мне очень жаль, что вы ранены, мистер Арчер.
   — Ничего, заживет как на собаке. Вот с Рэнди нехорошо получилось.
   — По Шеперду никто плакать не станет, — ответила она. — Я и полиции так сказала и вам то же скажу. И муж он был скверный, и отец, и кончил тоже скверно.
   — Не слишком ли много скверного?
   — Я знаю, о чем говорю, — голос ее звучал торжественно, — не знаю, убил он мисс Джин или нет, но с собственной дочерью он обошелся хуже некуда. Загубил ее жизнь и довел до смерти.
   — Разве Рита умерла?
   Услышав ее имя, она вздрогнула.
   — Откуда вы знаете имя моей дочери?
   — Слышал от кого-то. Кажется, от миссис Свейн.
   — Миссис Свейн не любила Риту. Она ее винила во всем. А разве это дело? Ведь когда мистер Свейн стал ее обхаживать, она еще несовершеннолетняя была. А тут еще родной отец сводничал, брал у мистера Свейна деньги за дочку, — слова как из вулкана извергались бурным потоком, будто со смертью Шеперда в ней прорвался какой-то кратер.
   — Рита уехала в Мексику со Свейном?
   — Да.
   — Она умерла там?
   — Да, там.
   — Откуда вам это известно, миссис Шеперд?
   — Мне так сам мистер Свейн сказал. Шеперд приводил его ко мне, когда он вернулся из Мексики. Так вот он сказал тогда, что Рита умерла и похоронена в Гвадалахаре.
   — У нее остались дети?
   Взгляд ее было дрогнул, но она тут же взяла себя в руки и твердо посмотрела мне в глаза:
   — Нет, у меня нет внуков.
   — Кем вам приходится парень на той фотографии?
   — На какой фотографии? — она изобразила удивление.
   — Если хотите освежить память, фотография в моей куртке, в стенном шкафу.
   Она посмотрела в сторону шкафа, а я сказал:
   — На фотографии, которую Рэнди Шеперд украл из вашей комнаты.
   На этот раз она искренне удивилась.
   — Откуда вам это известно? Для чего вы копаетесь в наших семейных делах?
   — Вы знаете для чего, миссис Шеперд. Я пытаюсь распутать одну историю, которая началась чуть не четверть века назад. Первого июля сорок пятого года.
   Она моргнула. Но лицо ее тут же снова застыло.
   — В этот день мистер Свейн ограбил банк мистера Роулинсона.
   — Так ли было дело?
   — А вам что рассказывали?
   — Я наткнулся на кое-какие улики, говорящие в пользу другой версии. Вот тут-то я и начал сомневаться, а достались ли эти деньги Элдону Свейну?
   — Кто, как не он, мог их взять?
   — Да хотя бы ваша дочь Рита.
   Она взорвалась, но далеко не так сильно, как я ожидал.
   — Рите в сорок пятом шел семнадцатый год. Дети не грабят банков. Уж вы-то должны бы знать. Такое под силу только тому, кто в банке работает.
   — Мистеру Роулинсону, например?
   — Глупости говорите, и сами знаете.
   — Просто мне захотелось проверить на вас эту догадку.
   — Не надейтесь меня подловить. И чего вы так стараетесь обелить мистера Свейна, не понимаю. Я-то знаю, что деньги взял он, а не мистер Роулинсон. Да о чем говорить — бедный старик тогда лишился всего своего достояния. И с тех пор еле сводит концы с концами.
   — На какие средства он живет?
   — Получает небольшую пенсию. У меня есть сбережения. Я долгое время работала санитаркой. Так мы и перебиваемся.
   Это было похоже на правду. Во всяком случае, я поверил миссис Шеперд.
   И она, уловив перемену в наших отношениях, стала смотреть на меня добрее.
   — Бедняга, вам надо отдохнуть, — она участливо прикоснулась пальцами к моему забинтованному плечу, — зачем вам забивать голову такой ерундой? Разве вы не устали?
   — Устал, — согласился я.
   — Тогда почему бы вам не поспать. — Голос ее действовал усыпляюще. Она положила ладонь мне на лоб. — А я посижу тут около вас, если вы не против. Люблю больничный запах. Я ведь работала в этой самой больнице.
   И она села в кресло, стоявшее между стенным шкафом и окном. Кресло застонало.
   Я закрыл глаза и размеренно задышал. Однако спать я и не думал, а просто лежал с закрытыми глазами и прислушивался к миссис Шеперд. Она не двигалась с места. В окно врывался уличный шум: гудели автомобили, пересмешник настраивался на ночную серенаду. Но он все откладывая и откладывал свою песню, пока меня не охватило предчувствие, что вот-вот что-то произойдет. Я был взвинчен до предела.