— Вы тот джентльмен, который хотел повидать мистера Роулинсона?
— Да. Моя фамилия Арчер.
— А я миссис Шеперд. Он сейчас обедает и не станет возражать, если вы к нему присоединитесь. Он любит есть в компании. Обед я приготовила только на нас двоих, но буду рада предложить вам чашечку чая.
— От чая не могу отказаться, миссис Шеперд, — сказал я и прошел за ней в дом. Если не приглядываться, холл производил внушительное впечатление. Но я тут же заметил, что паркет расшатался и покоробился, а стены потемнели от плесени.
Столовая казалась менее запущенной. Под тусклой хрустальной люстрой, где горела всего одна лампочка, стоял стол, накрытый на одну персону, на белоснежной скатерти красовалось начищенное до блеска столовое серебро. Седовласый старикан в порыжевшем смокинге доедал нечто напоминающее рагу. Миссис Шеперд представила меня. Старик отложил ложку и, с трудом встав, протянул скрюченную руку.
— Не жмите сильно — у меня артрит. Присаживайтесь, миссис Шеперд подаст вам кофе.
— Чай, — поправила она. — Кофе кончился. — Но она не торопилась уйти: ей было интересно послушать, о чем пойдет речь.
Глаза Роулинсона сверкнули слюдяным блеском. Он тут же перешел к делу — так велико было его нетерпение.
— Этот револьвер, по поводу которого вы мне позвонили, его, как я понимаю, использовали в противозаконных целях?
— Вероятно. Но пока нельзя сказать ничего определенного.
— Но если это не так, значит, вы проделали весь этот длинный путь впустую?
— В моем деле приходится проверять все до последней мелочи.
— Как я понимаю, вы частный сыщик, — сказал он.
— Совершенно верно.
— Кто вас нанял?
— Адвокат из Пасифик-Пойнта по фамилии Тратвелл.
— Джон Тратвелл?
— Да. Вы с ним знакомы?
— Я познакомился с Джоном Тратвеллом через одного из его клиентов и раза два-три встречался с ним. Это было очень давно — он тогда был молод, а я уже нет. Вот и выходит, что не видел я его лет тридцать — ведь со смерти Эстеллы прошло почти двадцать четыре года.
— Эстеллы?
— Эстеллы Чалмерс — вдовы судьи Чалмерса. Дивная была женщина, — и старикан причмокнул, словно смакуя вино.
— Это когда еще было, мистер Роулинсон. Мистера Арчера не интересует древняя история, — недовольно сказала миссис Шеперд. Она все еще топталась в дверях.
Роулинсон засмеялся.
— А я никакой другой и не знаю. Кстати, где же чай, что вы так любезно предлагали, миссис Шеперд? Думает, я ее собственность, — обратился ко мне старик. — Но она сильно ошибается. Если в моем возрасте и воспоминаний лишиться, так вообще ничего в жизни не останется.
— А меня очень интересуют ваши воспоминания, — сказал я, — особенно относительно того револьвера, который вы купили в сентябре сорок первого года. Не исключено, что прошлой ночью из него застрелили человека.
— Кого?
— Некоего Сиднея Хэрроу.
— Никогда не слышал о нем, — сказал Роулинсон так, словно ставил под сомнение существование Хэрроу. — Он умер?
— Да.
— И вы хотите доказать, что мой револьвер имеет какое-то отношение к убийству?
— Не совсем так. Одно из двух: либо убийца стрелял из него, либо нет. Так вот, хочу выяснить, что было на самом деле.
— Разве баллистической экспертизой нельзя этого определить?
— Можно. Но экспертиза еще не производилась.
— Тогда мне, пожалуй, лучше подождать результатов экспертизы, верно?
— Если убийца — вы, тогда, конечно, мистер Роулинсон.
Он покатился со смеху, чуть было не потерял верхнюю челюсть, однако успел подхватить ее большим и указательным пальцами и водворить на место. В дверях появилась миссис Шеперд с подносом.
— Что вы смеетесь? — спросила она.
— Да, вас бы это не рассмешило, миссис Шеперд. Вам недостает чувства юмора.
— А вам приличия. Кто бы мог подумать, что вам за восемьдесят и вы когда-то были президентом банка... — Она грохнула подносом о стол, как бы ставя точку. — Вам с молоком или с лимоном, мистер Арчер?
— Просто крепкий чай.
Она разлила чай в две чашки тончайшего фарфора от разных сервизов. «Кто же Роулинсон на самом деле, бедняк или скупец, — думал я, глядя на остатки былой роскоши, — и что, черт подери, стряслось с его банком?»
— Мистер Арчер подозревает, что я совершил убийство, — сказал он не без бахвальства.
Но миссис Шеперд это сообщение ни в коей мере не рассмешило. Ее смуглое лицо стало еще темнее, у рта и глаз обозначились угрюмые морщины.
— Раз так, к чему скрывать от него правду? — накинулась миссис Шеперд на старика. — Вы же помните, что отдали револьвер дочери, и отлично помните когда.
— Помолчите.
— Вот еще! Вы, чего доброго, дошутитесь, а я этого не допущу. Умный-то вы умный, а от безделья каких только глупостей не надумаете.
Однако Роулинсона эти нападки ничуть не рассердили. Его скорее радовала чуть ли не супружеская заботливость миссис Шеперд. К тому же, по всей видимости, он просто забавлялся, а утаивать ничего не хотел. Зато миссис Шеперд встревожилась не на шутку.
— Кого застрелили?
— Некоего Сиднея Хэрроу, — он временно подвизался в роли сыщика.
— Не знаю, кто бы это мог быть, — покачала она головой. — Выпейте-ка чаю, пока горячий. Хотите фруктового кекса, мистер Арчер? У меня остался с рождества.
— Нет, благодарю вас.
— А я, пожалуй, не откажусь, — сказал Роулинсон, — и положите наверх еще ложечку мороженого.
— Мороженое у нас вышло.
— Похоже, что у нас все вышло.
— Нет, еды у нас хватает, а вот денег в обрез.
С этими словами миссис Шеперд удалилась. С уходом добродушной и энергичной экономки в комнате стало неуютно. Роулинсон беспомощно озирался, словно его вдруг одолели все старческие недуги разом.
— Мне очень жаль, что ей взбрело в голову навести вас на след моей дочери. Но я надеюсь, что вы не броситесь очертя голову к Луизе. Потому что это пустой номер.
— Почему?
— Я действительно подарил дочери револьвер в сорок пятом году. Но у нее его украли много лет спустя, в пятьдесят четвертом году, если быть точным, — даты он приводил торжественно, гордясь своей памятью. — Однако к вашей истории это никакого отношения не имеет.
— Кто украл револьвер?
— Откуда мне знать? Дом моей дочери ограбили.
— А для чего вы вообще подарили ей револьвер?
— Ну, это давняя история, и довольно грустная, — сказал он. — Муж моей дочери оставил ее, притом оставил без всяких средств к существованию с Джин на руках.
— С Джин?
— Ну да, с моей внучкой Джин. Две слабые женщины остались одни в доме, ну вот Луиза и решила на всякий случай завести оружие, — внезапно ухмыльнулся он. — По-моему, надеялась, что он вернется.
— Кто вернется?
— Ее муж. Мой неподражаемый зять Элдон Свейн. Я ни минуты не сомневаюсь, что, если б Элдон вернулся, она бы его застрелила. И получила бы на то мое благословение.
— За что вы так не любите своего зятя?
Он засмеялся, но тут же оборвал смех.
— Бесподобный вопрос. Но, с вашего позволения, я, пожалуй, не стану на него отвечать.
Миссис Шеперд принесла два тончайших ломтика кекса. Я вмиг проглотил свой, она это заметила.
— Вы голодны. Я сделаю вам бутерброд.
— Не стоит беспокоиться. Я сейчас еду домой, там и пообедаю.
— Ну что вы, какое беспокойство.
Однако Роулинсон явно не желал делить со мной ее внимание.
— Мистеру Арчеру угодно узнать, — сказал он с шутовским видом, — чем мне насолил Элдон Свейн. Ну как, рассказать ему?
— Нет. Вы и так слишком много болтаете, мистер Роулинсон.
— О махинациях Элдона всему свету известно.
— Вовсе нет, о них уже давно забыли. Не стоит ворошить прошлое. Все могло обернуться еще хуже. Шеперду я так же сказала. Когда начинаешь ворошить старое, того и гляди, накличешь новую беду.
— А я думал, ваш муж в Сан-Диего, — раздраженно сказал старик: он ревновал.
— Рэнди Шеперд мне не муж, а бывший муж.
— Вы с ним виделись?
Она пожала плечами.
— А что мне делать, если он приходит. Я его не приваживаю.
— Значит, вот куда у нас идет кофе и мороженое.
— Ну уж нет. Никогда Шеперду не перепадало ни кусочка и ни цента вашего.
— Обманщица!
— Вы не смеете меня обзывать мистер Роулинсон. Такого я и от вас не потерплю.
Роулинсон повеселел: весь пыл ее души и внимание опять принадлежали ему.
Я поднялся.
— Что ж, мне пора.
Они не стали меня удерживать. Миссис Шеперд пошла со мной до двери.
— Ну как, не зря потратили время, узнали, что вам нужно?
— Кое-что узнал. Вы не можете сказать мне адрес дочери мистера Роулинсона?
— Конечно, сэр. — Она продиктовала мне адрес, здесь же, в Пасадене. — Только не говорите ей, что адрес вам дала я. Миссис Элдон Свейн меня не больно жалует.
— По-моему, вы от этого не слишком страдаете, — ответил я. — Скажите, Джин Траск приходится дочерью миссис Свейн?
— Да. Неужто и Джин тут припутана?
— Увы, это не исключено.
— Вот жалость-то! Я ведь Джин помню еще невинным ангелочком. Они с моей дочкой так дружили — водой не разольешь. А потом рассорились, — тут она сообразила, что сболтнула лишнее, и прикусила язык. — Я и сама что-то слишком разболталась, того и гляди, накличу беду.
Глава 11
Глава 12
— Да. Моя фамилия Арчер.
— А я миссис Шеперд. Он сейчас обедает и не станет возражать, если вы к нему присоединитесь. Он любит есть в компании. Обед я приготовила только на нас двоих, но буду рада предложить вам чашечку чая.
— От чая не могу отказаться, миссис Шеперд, — сказал я и прошел за ней в дом. Если не приглядываться, холл производил внушительное впечатление. Но я тут же заметил, что паркет расшатался и покоробился, а стены потемнели от плесени.
Столовая казалась менее запущенной. Под тусклой хрустальной люстрой, где горела всего одна лампочка, стоял стол, накрытый на одну персону, на белоснежной скатерти красовалось начищенное до блеска столовое серебро. Седовласый старикан в порыжевшем смокинге доедал нечто напоминающее рагу. Миссис Шеперд представила меня. Старик отложил ложку и, с трудом встав, протянул скрюченную руку.
— Не жмите сильно — у меня артрит. Присаживайтесь, миссис Шеперд подаст вам кофе.
— Чай, — поправила она. — Кофе кончился. — Но она не торопилась уйти: ей было интересно послушать, о чем пойдет речь.
Глаза Роулинсона сверкнули слюдяным блеском. Он тут же перешел к делу — так велико было его нетерпение.
— Этот револьвер, по поводу которого вы мне позвонили, его, как я понимаю, использовали в противозаконных целях?
— Вероятно. Но пока нельзя сказать ничего определенного.
— Но если это не так, значит, вы проделали весь этот длинный путь впустую?
— В моем деле приходится проверять все до последней мелочи.
— Как я понимаю, вы частный сыщик, — сказал он.
— Совершенно верно.
— Кто вас нанял?
— Адвокат из Пасифик-Пойнта по фамилии Тратвелл.
— Джон Тратвелл?
— Да. Вы с ним знакомы?
— Я познакомился с Джоном Тратвеллом через одного из его клиентов и раза два-три встречался с ним. Это было очень давно — он тогда был молод, а я уже нет. Вот и выходит, что не видел я его лет тридцать — ведь со смерти Эстеллы прошло почти двадцать четыре года.
— Эстеллы?
— Эстеллы Чалмерс — вдовы судьи Чалмерса. Дивная была женщина, — и старикан причмокнул, словно смакуя вино.
— Это когда еще было, мистер Роулинсон. Мистера Арчера не интересует древняя история, — недовольно сказала миссис Шеперд. Она все еще топталась в дверях.
Роулинсон засмеялся.
— А я никакой другой и не знаю. Кстати, где же чай, что вы так любезно предлагали, миссис Шеперд? Думает, я ее собственность, — обратился ко мне старик. — Но она сильно ошибается. Если в моем возрасте и воспоминаний лишиться, так вообще ничего в жизни не останется.
— А меня очень интересуют ваши воспоминания, — сказал я, — особенно относительно того револьвера, который вы купили в сентябре сорок первого года. Не исключено, что прошлой ночью из него застрелили человека.
— Кого?
— Некоего Сиднея Хэрроу.
— Никогда не слышал о нем, — сказал Роулинсон так, словно ставил под сомнение существование Хэрроу. — Он умер?
— Да.
— И вы хотите доказать, что мой револьвер имеет какое-то отношение к убийству?
— Не совсем так. Одно из двух: либо убийца стрелял из него, либо нет. Так вот, хочу выяснить, что было на самом деле.
— Разве баллистической экспертизой нельзя этого определить?
— Можно. Но экспертиза еще не производилась.
— Тогда мне, пожалуй, лучше подождать результатов экспертизы, верно?
— Если убийца — вы, тогда, конечно, мистер Роулинсон.
Он покатился со смеху, чуть было не потерял верхнюю челюсть, однако успел подхватить ее большим и указательным пальцами и водворить на место. В дверях появилась миссис Шеперд с подносом.
— Что вы смеетесь? — спросила она.
— Да, вас бы это не рассмешило, миссис Шеперд. Вам недостает чувства юмора.
— А вам приличия. Кто бы мог подумать, что вам за восемьдесят и вы когда-то были президентом банка... — Она грохнула подносом о стол, как бы ставя точку. — Вам с молоком или с лимоном, мистер Арчер?
— Просто крепкий чай.
Она разлила чай в две чашки тончайшего фарфора от разных сервизов. «Кто же Роулинсон на самом деле, бедняк или скупец, — думал я, глядя на остатки былой роскоши, — и что, черт подери, стряслось с его банком?»
— Мистер Арчер подозревает, что я совершил убийство, — сказал он не без бахвальства.
Но миссис Шеперд это сообщение ни в коей мере не рассмешило. Ее смуглое лицо стало еще темнее, у рта и глаз обозначились угрюмые морщины.
— Раз так, к чему скрывать от него правду? — накинулась миссис Шеперд на старика. — Вы же помните, что отдали револьвер дочери, и отлично помните когда.
— Помолчите.
— Вот еще! Вы, чего доброго, дошутитесь, а я этого не допущу. Умный-то вы умный, а от безделья каких только глупостей не надумаете.
Однако Роулинсона эти нападки ничуть не рассердили. Его скорее радовала чуть ли не супружеская заботливость миссис Шеперд. К тому же, по всей видимости, он просто забавлялся, а утаивать ничего не хотел. Зато миссис Шеперд встревожилась не на шутку.
— Кого застрелили?
— Некоего Сиднея Хэрроу, — он временно подвизался в роли сыщика.
— Не знаю, кто бы это мог быть, — покачала она головой. — Выпейте-ка чаю, пока горячий. Хотите фруктового кекса, мистер Арчер? У меня остался с рождества.
— Нет, благодарю вас.
— А я, пожалуй, не откажусь, — сказал Роулинсон, — и положите наверх еще ложечку мороженого.
— Мороженое у нас вышло.
— Похоже, что у нас все вышло.
— Нет, еды у нас хватает, а вот денег в обрез.
С этими словами миссис Шеперд удалилась. С уходом добродушной и энергичной экономки в комнате стало неуютно. Роулинсон беспомощно озирался, словно его вдруг одолели все старческие недуги разом.
— Мне очень жаль, что ей взбрело в голову навести вас на след моей дочери. Но я надеюсь, что вы не броситесь очертя голову к Луизе. Потому что это пустой номер.
— Почему?
— Я действительно подарил дочери револьвер в сорок пятом году. Но у нее его украли много лет спустя, в пятьдесят четвертом году, если быть точным, — даты он приводил торжественно, гордясь своей памятью. — Однако к вашей истории это никакого отношения не имеет.
— Кто украл револьвер?
— Откуда мне знать? Дом моей дочери ограбили.
— А для чего вы вообще подарили ей револьвер?
— Ну, это давняя история, и довольно грустная, — сказал он. — Муж моей дочери оставил ее, притом оставил без всяких средств к существованию с Джин на руках.
— С Джин?
— Ну да, с моей внучкой Джин. Две слабые женщины остались одни в доме, ну вот Луиза и решила на всякий случай завести оружие, — внезапно ухмыльнулся он. — По-моему, надеялась, что он вернется.
— Кто вернется?
— Ее муж. Мой неподражаемый зять Элдон Свейн. Я ни минуты не сомневаюсь, что, если б Элдон вернулся, она бы его застрелила. И получила бы на то мое благословение.
— За что вы так не любите своего зятя?
Он засмеялся, но тут же оборвал смех.
— Бесподобный вопрос. Но, с вашего позволения, я, пожалуй, не стану на него отвечать.
Миссис Шеперд принесла два тончайших ломтика кекса. Я вмиг проглотил свой, она это заметила.
— Вы голодны. Я сделаю вам бутерброд.
— Не стоит беспокоиться. Я сейчас еду домой, там и пообедаю.
— Ну что вы, какое беспокойство.
Однако Роулинсон явно не желал делить со мной ее внимание.
— Мистеру Арчеру угодно узнать, — сказал он с шутовским видом, — чем мне насолил Элдон Свейн. Ну как, рассказать ему?
— Нет. Вы и так слишком много болтаете, мистер Роулинсон.
— О махинациях Элдона всему свету известно.
— Вовсе нет, о них уже давно забыли. Не стоит ворошить прошлое. Все могло обернуться еще хуже. Шеперду я так же сказала. Когда начинаешь ворошить старое, того и гляди, накличешь новую беду.
— А я думал, ваш муж в Сан-Диего, — раздраженно сказал старик: он ревновал.
— Рэнди Шеперд мне не муж, а бывший муж.
— Вы с ним виделись?
Она пожала плечами.
— А что мне делать, если он приходит. Я его не приваживаю.
— Значит, вот куда у нас идет кофе и мороженое.
— Ну уж нет. Никогда Шеперду не перепадало ни кусочка и ни цента вашего.
— Обманщица!
— Вы не смеете меня обзывать мистер Роулинсон. Такого я и от вас не потерплю.
Роулинсон повеселел: весь пыл ее души и внимание опять принадлежали ему.
Я поднялся.
— Что ж, мне пора.
Они не стали меня удерживать. Миссис Шеперд пошла со мной до двери.
— Ну как, не зря потратили время, узнали, что вам нужно?
— Кое-что узнал. Вы не можете сказать мне адрес дочери мистера Роулинсона?
— Конечно, сэр. — Она продиктовала мне адрес, здесь же, в Пасадене. — Только не говорите ей, что адрес вам дала я. Миссис Элдон Свейн меня не больно жалует.
— По-моему, вы от этого не слишком страдаете, — ответил я. — Скажите, Джин Траск приходится дочерью миссис Свейн?
— Да. Неужто и Джин тут припутана?
— Увы, это не исключено.
— Вот жалость-то! Я ведь Джин помню еще невинным ангелочком. Они с моей дочкой так дружили — водой не разольешь. А потом рассорились, — тут она сообразила, что сболтнула лишнее, и прикусила язык. — Я и сама что-то слишком разболталась, того и гляди, накличу беду.
Глава 11
Луиза Свейн жила в бедном районе неподалеку от Фэр-Оукс, на полпути между Старым городом и гетто. На углу, под фонарем, на выхваченном из тьмы пятачке, копошились ребятишки всех оттенков кожи.
Над дверью оштукатуренного коттеджа миссис Свейн горел фонарь поменьше, у обочины перед домом стоял фордовский «седан», он был заперт. Посветив фонариком, я прочел паспорт: машина была зарегистрирована на имя Джорджа Траска, проживающего в Сан-Диего, Бейвыо-авеню, 4545.
Записав адрес в книжку, я вытащил контактный микрофон и обогнул оштукатуренный коттедж по бетонной тропке, которая при необходимости могла служить и подъездной дорожкой. Под проржавевшим навесом стоял допотопный черный «фольксваген» с помятым крылом. Укрывшись в тени навеса, я встал под забранным жалюзи окном.
Микрофон мне не понадобился. Я и так отчетливо слышал голос разъяренной Джин.
— Я ни за что не вернусь к Джорджу...
— Послушай моего совета и возвращайся к нему, — отвечала более сдержанно женщина постарше. — Джордж тебя еще любит, он сегодня ни свет ни заря приехал справляться о тебе, но так будет не вечно.
— А меня это ничуть не трогает.
— И напрасно. Потеряешь его и останешься одна, а пока этого не испытаешь, не понять, что такое одиночество. И не думай, что я возьму тебя к себе.
— Да ты хоть на коленях умоляй, я у тебя жить не стану.
— Этого ты не дождешься и не рассчитывай, — сказала сухо женщина постарше. — У меня и места, и денег, и сил только-только на себя хватает.
— Какая ты жестокая, мама.
— Я? Что ж, такой меня сделали ты и твой отец. Когда-то я была другой.
— А-а, ревнуешь! — Теперь в голосе Джин сквозь горечь и ярость пробивалось торжество. — Ревнуешь меня к отцу. Теперь мне ясно, почему ты подсунула ему Риту Шеперд.
— Ничего подобного. Рита сама вешалась ему на шею.
— А ты ей помогала. Ты все это подстроила.
— Уходи, — сказала женщина постарше. — Уходи, пока ты не наговорила бог знает что. Тебе уже под сорок, и я не отвечаю за тебя. Скажи спасибо, что у тебя есть муж, который может и хочет о тебе заботиться.
— Я его не выношу, — сказала Джин. — Разреши мне остаться с тобой. Я боюсь.
— И я боюсь, — сказала ее мать. — Боюсь за тебя. Ты ведь опять пьешь, верно?
— Да, я выпила самую чуточку в честь праздника.
— Что еще у тебя за праздник?
— А тебе ведь интересно узнать, правда? — Джин замолчала. — Я тебе скажу, если ты хорошенько попросишь.
— Если тебе есть что сказать, говори. Не тяни.
— Раз так, я тебе ничего не скажу, — сказала Джин тоном ребенка, любящего трепать нервы. — Разузнавай сама.
— Я уверена, что и разузнавать-то нечего, — сказала мать.
— Ах вот как? А что бы ты сказала, если б узнала, что папка жив?
— В самом деле, жив?
— Ей-ей, — сказала Джин.
— И ты его видела?
— Скоро увижу. И напала на его след.
— Где он?
— А вот этого, мама, я тебе не скажу.
— Да ты опять за свое! С ума надо сойти, чтоб поверить в твои бредни.
Ответа не последовало. Решив, что и разговор и силы собеседниц иссякли, я вышел из-под навеса на темную улицу.
На пороге показалась Джин — тусклый свет фонаря выхватил ее из тьмы. Дверь хлопнула. Фонарь погас.
Я поджидал Джин, укрывшись за машиной.
Увидев меня, она попятилась и споткнулась о выбоину в асфальте: — Что вам нужно?
— Отдайте мне золотую шкатулку, Джин. Она ведь не ваша.
— Нет, моя. Это наша фамильная драгоценность.
— Да будет вам.
— Нет, правда, — сказала она. — Шкатулка принадлежала моей бабке Роулинсон. Она обещала завещать ее мне. И теперь она у меня.
Я почти поверил ей.
— А мы не могли бы поговорить в машине?
— Что толку? Чем больше говоришь, тем тоскливей на душе. Лицо у нее было угрюмое, она еле волочила ноги. И мне показалось, что передо мной не Джин Траск, а ее призрак; она чувствовала себя опустошенной — видно, жизнь для нее потеряла смысл.
— Отчего тоскливей, Джин?
— Да от всего, — и она приложила руки к груди, словно тоска причиняла ей физическую боль. — Жизнь не задалась. Папка убежал в Мексику с Ритой. Он мне даже открытки в день рождения не прислал.
— А сколько вам тогда было лет?
— Шестнадцать. И с тех пор ничего хорошего в моей жизни не было.
— Ваш отец жив?
— Я думаю, да. Ник Чалмерс говорил, что видел его в Пасифик-Пойнте.
— Где именно в Пасифик-Пойнте?
— Возле железнодорожных складов. Давно, Ник был тогда совсем мальчишка. Но он узнал папку по фотографии.
— А при чем тут Ник?
— Он свидетель, что папка жив, — сказала она неожиданно громко, словно ответ предназначался не мне, а матери, — да и с какой стати ему умирать? Ведь ему только... дайте подумать, мне сейчас тридцать девять, а папке было двадцать четыре, когда я родилась, выходит, ему сейчас шестьдесят три, верно?
— Да, если к тридцати девяти прибавить двадцать четыре, выходит шестьдесят три.
— А шестьдесят три еще не старость в наше-то время. Да и выглядел он молодо не по возрасту. Он и нырял, и танцевал до упаду, а уж какой подвижный был — передать не могу, — говорила она. — На колене меня качал.
Видно, она повторяла эти фразы с детства. Поток воспоминаний нахлынул на нее и — хотела она того или нет — тащил по подземным руслам и грозным стремнинам.
— Я разыщу папку, — сказала она. — Живого или мертвого. Если он жив, я буду ему стряпать, хозяйство вести, а уж счастливая буду, как никогда. А если умер, разыщу его могилу — и знаете что сделаю? — заберусь туда к нему и успокоюсь вечным сном.
Она села в машину, свернула на юг, к бульвару, и исчезла из виду. Наверное, надо было за ней поехать. Но я не поехал.
Над дверью оштукатуренного коттеджа миссис Свейн горел фонарь поменьше, у обочины перед домом стоял фордовский «седан», он был заперт. Посветив фонариком, я прочел паспорт: машина была зарегистрирована на имя Джорджа Траска, проживающего в Сан-Диего, Бейвыо-авеню, 4545.
Записав адрес в книжку, я вытащил контактный микрофон и обогнул оштукатуренный коттедж по бетонной тропке, которая при необходимости могла служить и подъездной дорожкой. Под проржавевшим навесом стоял допотопный черный «фольксваген» с помятым крылом. Укрывшись в тени навеса, я встал под забранным жалюзи окном.
Микрофон мне не понадобился. Я и так отчетливо слышал голос разъяренной Джин.
— Я ни за что не вернусь к Джорджу...
— Послушай моего совета и возвращайся к нему, — отвечала более сдержанно женщина постарше. — Джордж тебя еще любит, он сегодня ни свет ни заря приехал справляться о тебе, но так будет не вечно.
— А меня это ничуть не трогает.
— И напрасно. Потеряешь его и останешься одна, а пока этого не испытаешь, не понять, что такое одиночество. И не думай, что я возьму тебя к себе.
— Да ты хоть на коленях умоляй, я у тебя жить не стану.
— Этого ты не дождешься и не рассчитывай, — сказала сухо женщина постарше. — У меня и места, и денег, и сил только-только на себя хватает.
— Какая ты жестокая, мама.
— Я? Что ж, такой меня сделали ты и твой отец. Когда-то я была другой.
— А-а, ревнуешь! — Теперь в голосе Джин сквозь горечь и ярость пробивалось торжество. — Ревнуешь меня к отцу. Теперь мне ясно, почему ты подсунула ему Риту Шеперд.
— Ничего подобного. Рита сама вешалась ему на шею.
— А ты ей помогала. Ты все это подстроила.
— Уходи, — сказала женщина постарше. — Уходи, пока ты не наговорила бог знает что. Тебе уже под сорок, и я не отвечаю за тебя. Скажи спасибо, что у тебя есть муж, который может и хочет о тебе заботиться.
— Я его не выношу, — сказала Джин. — Разреши мне остаться с тобой. Я боюсь.
— И я боюсь, — сказала ее мать. — Боюсь за тебя. Ты ведь опять пьешь, верно?
— Да, я выпила самую чуточку в честь праздника.
— Что еще у тебя за праздник?
— А тебе ведь интересно узнать, правда? — Джин замолчала. — Я тебе скажу, если ты хорошенько попросишь.
— Если тебе есть что сказать, говори. Не тяни.
— Раз так, я тебе ничего не скажу, — сказала Джин тоном ребенка, любящего трепать нервы. — Разузнавай сама.
— Я уверена, что и разузнавать-то нечего, — сказала мать.
— Ах вот как? А что бы ты сказала, если б узнала, что папка жив?
— В самом деле, жив?
— Ей-ей, — сказала Джин.
— И ты его видела?
— Скоро увижу. И напала на его след.
— Где он?
— А вот этого, мама, я тебе не скажу.
— Да ты опять за свое! С ума надо сойти, чтоб поверить в твои бредни.
Ответа не последовало. Решив, что и разговор и силы собеседниц иссякли, я вышел из-под навеса на темную улицу.
На пороге показалась Джин — тусклый свет фонаря выхватил ее из тьмы. Дверь хлопнула. Фонарь погас.
Я поджидал Джин, укрывшись за машиной.
Увидев меня, она попятилась и споткнулась о выбоину в асфальте: — Что вам нужно?
— Отдайте мне золотую шкатулку, Джин. Она ведь не ваша.
— Нет, моя. Это наша фамильная драгоценность.
— Да будет вам.
— Нет, правда, — сказала она. — Шкатулка принадлежала моей бабке Роулинсон. Она обещала завещать ее мне. И теперь она у меня.
Я почти поверил ей.
— А мы не могли бы поговорить в машине?
— Что толку? Чем больше говоришь, тем тоскливей на душе. Лицо у нее было угрюмое, она еле волочила ноги. И мне показалось, что передо мной не Джин Траск, а ее призрак; она чувствовала себя опустошенной — видно, жизнь для нее потеряла смысл.
— Отчего тоскливей, Джин?
— Да от всего, — и она приложила руки к груди, словно тоска причиняла ей физическую боль. — Жизнь не задалась. Папка убежал в Мексику с Ритой. Он мне даже открытки в день рождения не прислал.
— А сколько вам тогда было лет?
— Шестнадцать. И с тех пор ничего хорошего в моей жизни не было.
— Ваш отец жив?
— Я думаю, да. Ник Чалмерс говорил, что видел его в Пасифик-Пойнте.
— Где именно в Пасифик-Пойнте?
— Возле железнодорожных складов. Давно, Ник был тогда совсем мальчишка. Но он узнал папку по фотографии.
— А при чем тут Ник?
— Он свидетель, что папка жив, — сказала она неожиданно громко, словно ответ предназначался не мне, а матери, — да и с какой стати ему умирать? Ведь ему только... дайте подумать, мне сейчас тридцать девять, а папке было двадцать четыре, когда я родилась, выходит, ему сейчас шестьдесят три, верно?
— Да, если к тридцати девяти прибавить двадцать четыре, выходит шестьдесят три.
— А шестьдесят три еще не старость в наше-то время. Да и выглядел он молодо не по возрасту. Он и нырял, и танцевал до упаду, а уж какой подвижный был — передать не могу, — говорила она. — На колене меня качал.
Видно, она повторяла эти фразы с детства. Поток воспоминаний нахлынул на нее и — хотела она того или нет — тащил по подземным руслам и грозным стремнинам.
— Я разыщу папку, — сказала она. — Живого или мертвого. Если он жив, я буду ему стряпать, хозяйство вести, а уж счастливая буду, как никогда. А если умер, разыщу его могилу — и знаете что сделаю? — заберусь туда к нему и успокоюсь вечным сном.
Она села в машину, свернула на юг, к бульвару, и исчезла из виду. Наверное, надо было за ней поехать. Но я не поехал.
Глава 12
Я постучал в дверь; вскоре над порогом оштукатуренного коттеджа зажегся фонарь, потом дверь приоткрыли, не снимая цепочки, и из узкой щели выглянула седеющая блондинка. Лицо ее было суровым: наверное, она ожидала увидеть дочь. Видно было, что она все еще настроена воинственно.
— Что вам нужно?
— Я только что говорил с вашим отцом, — сказал я, — относительно кольта, купленного им в сорок первом году.
— Я ничего не знаю ни о каком кольте.
— Вы не миссис Элдон Свейн?
— Я Луиза Роулинсон-Свейн, — поправила она меня, но тут же добавила: — Скажите, выяснилось что-нибудь о моем муже?
— Не исключено. А мы не могли бы войти в дом? Я частный сыщик.
Я протянул удостоверение в щель. Миссис Роулинсон долго его осматривала — только что на зуб не попробовала — и наконец отдала назад.
— На кого вы работаете, мистер Арчер?
— На одного адвоката из Пасифик-Пойнта, его зовут Джон Тратвелл. Я расследую два взаимосвязанных преступления — кражу и убийство. — Я не стал говорить, что ее дочь наверняка замешана в одном из них, а скорее всего, в обоих.
Она впустила меня в дом и провела в тесную убогую гостиную. Однако, как и у Роулинсонов, здесь тоже бросались в глаза остатки прежней роскоши. На полке над газовым камином любезничали дрезденские пастух и пастушка. Восточный коврик лежал не на полу (его прикрывала потрепанная циновка), а на спинке дивана. Напротив дивана помещался телевизор, на нем электрические часы, рядом, на тумбочке, телефон. В чистой — нигде ни пылинки — комнате едва уловимо пахло плесенью, видно, комнату, как и ее хозяйку не часто посещали.
Миссис Свейн не предложила мне сесть. Крупная, как и ее дочь, и в молодости, наверное, такая же красивая, она стояла напротив меня.
— Кого убили?
— Я сейчас к этому перейду, миссис Свейн. Сначала я хочу расспросить вас о некой украденной шкатулке, золотой флорентийской шкатулке. На крышке ее изображены мужчина и женщина в античных одеждах.
— У моей матери была такая, — сказала она. — Мать складывала туда свои драгоценности. Не знаю, куда она девалась после маминой смерти. — Но глаза ее забегали: она что-то лихорадочно прикидывала. — А в чем все-таки дело? Элдон дал о себе знать?
— Не знаю.
— Вы сначала сказали «не исключено»?
— Я хотел учесть все возможности. Но приехал я поговорить о том револьвере, который подарил вам отец. Заодно мы можем обсудить все, что вам угодно.
— Нечего мне обсуждать. — Но уже через минуту она спросила: — Что вам сказал отец?
— Что он дал вам кольт для защиты, после того как муж вас оставил. Он относит это событие к сорок пятому году.
— Совершенно верно, — сказала она осторожно. — Он вам не говорил, при каких обстоятельствах Элдон меня покинул?
Я решил расставить ей ловушку.
— Миссис Шеперд не дала ему говорить.
— При вашем разговоре присутствовала миссис Шеперд?
— Она то входила, то выходила из столовой.
— С нее станется! А что еще отец говорил при ней?
— Он сказал, что револьвер пропал в пятьдесят четвертом году, когда ваш дом ограбили. Но не припомню, была ли при этом миссис Шеперд.
— Понятно, — она обвела взглядом комнату, словно проверяя, поверю ли я в ограбление.
— Ограбление произошло в этом доме?
Она кивнула.
— Грабителя удалось поймать?
— Не знаю. Думаю, что нет.
— Вы сообщили полиции об ограблении?
— Не помню. — Она не привыкла лгать и ненавидела себя в этот момент. — Разве это важно?
— Я пытаюсь проследить, в чьих руках побывал револьвер. И если у вас есть какие-нибудь подозрения, миссис Свейн... — не закончив фразы, я взглянул на электрические часы. Половина девятого. — Около двадцати часов тому назад из этого револьвера убили человека, некоего Сиднея Хэрроу.
Она слышала его имя: я понял это по ее лицу. Вокруг ее глаз собрались морщины.
— Джин мне об этом не говорила, — спустя минуту сказала она. — Теперь понятно, почему она так перепугалась, — миссис Свейн заломила руки и отошла от меня, насколько позволяли размеры комнаты. — Вы подозреваете, что Сиднея Хэрроу убил Элдон?
— Не исключена и такая возможность. Кто взял револьвер в пятьдесят четвертом году, ваш муж?
— Да, он, — сказала миссис Свейн, поворачиваясь, словно в лицо ей дул ветер. — Мне не хотелось говорить отцу, что Элдон в городе и что мы виделись. Вот и пришлось сочинить историю про грабеж.
— А зачем вам понадобилось рассказывать об этом отцу?
— Потому что на следующее же утро он спросил меня, где револьвер. Кажется, до него дошли слухи, что Элдон в городе, и он решил его застрелить. Из этого самого револьвера. Но револьвер уже был у Элдона. Не ирония ли это судьбы?
Иронии я тут не уловил, но вежливо поддакнул.
— Как Элдону удалось заполучить револьвер? Вы ведь его вряд ли бы отдали?
— Разумеется. Револьвер хранился в тумбочке, — она посмотрела в сторону тумбочки. — Когда Элдон постучался в дверь, я вынула револьвер — почуяла, что это он. Я его по стуку узнала: уж очень у него стук нетерпеливый — вынь да положь, — в этом весь Элдон. Девять лет скрывался в Мексике с той девчонкой, принес столько горя мне и моей семье. А потом заявляется как ни в чем не бывало и еще уверен, что стоит ему улыбнуться — и все простят, как в прежние времена.
Она посмотрела на дверь.
— У меня тогда еще не было на двери цепочки — мне ее поставили на следующий день. Дверь была не заперта — и вот с улыбочкой входит Элдон, называет меня по имени. Я хотела его пристрелить, но не сумела спустить курок. А он подошел ко мне и выхватил револьвер.
Тут силы ее оставили, и она опустилась на диван, привалившись к восточному коврику. Я не без робости сел подле.
— А дальше что было?
— Все в том же духе. Элдон все отрицал: денег он не брал, не убегал в Мексику с этой девчонкой. А скрылся потому, что его несправедливо обвинили. И с тех пор, мол, так и хранил мне верность. Он даже утверждал, что моя семья у него в долгу, потому что отец публично назвал его растратчиком и лишил честного имени.
— Ну, а что же все-таки, предполагают, совершил ваш муж?
— Ни о каких предположениях не может быть и речи. Он служил казначеем в отцовском банке и похитил там полмиллиона долларов. Значит, отец вам этого не сказал?
— Нет. Когда это случилось?
— Первого июля сорок пятого года. Это самый черный день в моей жизни. Элдон разорил тогда отцовский банк, а меня запродал в рабство.
— Я не вполне вас понимаю, миссис Свейн.
— Не понимаете? — Она застучала кулаком по колену: так судья стучит молотком, призывая к порядку. Весной сорок пятого года я жила в большом доме в Сан-Марино. Но прежде чем настала осень, мне пришлось перебраться сюда. Конечно, мы с Джин могли поселиться у отца, но я не хотела жить в одном доме с миссис Шеперд. Пришлось искать работу. А я только и умела что шить. И уже больше двадцати лет я демонстрирую швейные машинки. Вот что я называю рабством. — Рука ее, лежавшая на колене, сжалась в кулак. — С тех пор я ничего хорошего в жизни не видела. И все по вине Элдона. А он еще имел наглость отпираться.
— Мне очень жаль.
— Мне тоже жаль. Жаль, что не застрелила его. Если б еще представился случай... — она глубоко вздохнула.
— Что толку, миссис Свейн. К тому же есть места и похуже этого. И одно из них — женская исправительная тюрьма в Короне.
— Правильно. Я просто так говорю. Скажите, Элдона видели в Пасифик-Пойнте? — заговорщически склонилась она ко мне.
— Не знаю.
— Я вас потому спрашиваю, что Джин уверяет, будто она напала на его след. Вот почему она и наняла этого самого Хэрроу.
— Вы знали Хэрроу?
— Джин приводила его ко мне на прошлой неделе. Мне он не понравился. Но Джин никогда ничего не понимала в мужчинах. А теперь вы говорите, что его убили.
— Да.
— Застрелили из того револьвера, который отобрал у меня Элдон, — сказала она надрывно. Очутись Элдон в безвыходном положении, он пошел бы на убийство. Он не поколебался бы убить любого, кто попытался бы его сюда вернуть — ведь ему тут грозила тюрьма.
— Но Джин ничего подобного делать не собиралась.
— Знаю. Дурочка, она боготворит его память. Но у Сиднея Хэрроу могли быть другие планы. На меня Хэрроу произвел впечатление головореза. И не забудьте, что Элдон буквально купался в деньгах — ведь у него больше полмиллиона.
— Да, если считать, что он к этим деньгам прикасался.
Она зло ухмыльнулась.
— Вы не знаете Элдона. Не в его характере сорить деньгами. Ему, кроме денег, ничего в жизни не нужно. И он хладнокровно и методично разработал свой план. Ревизия выяснила, что он подготавливал кражу больше года. А как добрался до Мексики, так поместил весь капитал под десять процентов, не меньше, я уверена.
Я не слишком ей верил. Ведь она сама сказала, что не видела мужа с пятьдесят четвертого года. В ее рассказе о муже были неувязки, она явно давала волю воображению. Да, женщина может много чего напридумывать, демонстрируя двадцать лет подряд швейные машинки.
— А вы все еще не развелись с мужем, миссис Свейн?
— Нет. Может быть он и получил в Мексике развод, но мне об этом ничего не известно. Так что он по-прежнему живет во грехе с шепердовской девчонкой. А я ничего другого и не хочу.
— Вы имеете в виду дочь миссис Шеперд?
— Вот именно. Яблоко от яблони... Я пустила Риту Шеперд в свой дом, обращалась с ней как с родной, а она украла у меня мужа.
— Какая кража была первой?
Она посмотрела на меня недоуменно, но тут же смекнула.
— Поняла, что вы имеете в виду. Да, Элдон связался с Ритой до того, как украл деньги. Я их быстро вывела на чистую воду. У нас в Сан-Марино был бассейн в пятнадцать метров длиной, и мы устроили там вечеринку: плавали, ныряли, — добавила она еле слышно. — Мне невыносимо об этом вспоминать.
Последний час дался ей нелегко, да и мне порядком все надоело. Поблагодарив женщину, я встал, но она не отпускала меня.
— Скажите, а бывает так, что сыщики работают за условное вознаграждение? — спросила она, с трудом поднимаясь с дивана.
— Что вы имеете в виду?
— Мне сейчас нечем вам заплатить. Но если б я получила хотя бы часть тех денег, что присвоил Элдон... — фраза повисла в воздухе: она и надеялась, и давно потеряла надежду. — Мы снова стали бы богатыми, — сказала она тихим молитвенным голосом. — И тогда, конечно, я бы вас щедро вознаградила.
— Что вам нужно?
— Я только что говорил с вашим отцом, — сказал я, — относительно кольта, купленного им в сорок первом году.
— Я ничего не знаю ни о каком кольте.
— Вы не миссис Элдон Свейн?
— Я Луиза Роулинсон-Свейн, — поправила она меня, но тут же добавила: — Скажите, выяснилось что-нибудь о моем муже?
— Не исключено. А мы не могли бы войти в дом? Я частный сыщик.
Я протянул удостоверение в щель. Миссис Роулинсон долго его осматривала — только что на зуб не попробовала — и наконец отдала назад.
— На кого вы работаете, мистер Арчер?
— На одного адвоката из Пасифик-Пойнта, его зовут Джон Тратвелл. Я расследую два взаимосвязанных преступления — кражу и убийство. — Я не стал говорить, что ее дочь наверняка замешана в одном из них, а скорее всего, в обоих.
Она впустила меня в дом и провела в тесную убогую гостиную. Однако, как и у Роулинсонов, здесь тоже бросались в глаза остатки прежней роскоши. На полке над газовым камином любезничали дрезденские пастух и пастушка. Восточный коврик лежал не на полу (его прикрывала потрепанная циновка), а на спинке дивана. Напротив дивана помещался телевизор, на нем электрические часы, рядом, на тумбочке, телефон. В чистой — нигде ни пылинки — комнате едва уловимо пахло плесенью, видно, комнату, как и ее хозяйку не часто посещали.
Миссис Свейн не предложила мне сесть. Крупная, как и ее дочь, и в молодости, наверное, такая же красивая, она стояла напротив меня.
— Кого убили?
— Я сейчас к этому перейду, миссис Свейн. Сначала я хочу расспросить вас о некой украденной шкатулке, золотой флорентийской шкатулке. На крышке ее изображены мужчина и женщина в античных одеждах.
— У моей матери была такая, — сказала она. — Мать складывала туда свои драгоценности. Не знаю, куда она девалась после маминой смерти. — Но глаза ее забегали: она что-то лихорадочно прикидывала. — А в чем все-таки дело? Элдон дал о себе знать?
— Не знаю.
— Вы сначала сказали «не исключено»?
— Я хотел учесть все возможности. Но приехал я поговорить о том револьвере, который подарил вам отец. Заодно мы можем обсудить все, что вам угодно.
— Нечего мне обсуждать. — Но уже через минуту она спросила: — Что вам сказал отец?
— Что он дал вам кольт для защиты, после того как муж вас оставил. Он относит это событие к сорок пятому году.
— Совершенно верно, — сказала она осторожно. — Он вам не говорил, при каких обстоятельствах Элдон меня покинул?
Я решил расставить ей ловушку.
— Миссис Шеперд не дала ему говорить.
— При вашем разговоре присутствовала миссис Шеперд?
— Она то входила, то выходила из столовой.
— С нее станется! А что еще отец говорил при ней?
— Он сказал, что револьвер пропал в пятьдесят четвертом году, когда ваш дом ограбили. Но не припомню, была ли при этом миссис Шеперд.
— Понятно, — она обвела взглядом комнату, словно проверяя, поверю ли я в ограбление.
— Ограбление произошло в этом доме?
Она кивнула.
— Грабителя удалось поймать?
— Не знаю. Думаю, что нет.
— Вы сообщили полиции об ограблении?
— Не помню. — Она не привыкла лгать и ненавидела себя в этот момент. — Разве это важно?
— Я пытаюсь проследить, в чьих руках побывал револьвер. И если у вас есть какие-нибудь подозрения, миссис Свейн... — не закончив фразы, я взглянул на электрические часы. Половина девятого. — Около двадцати часов тому назад из этого револьвера убили человека, некоего Сиднея Хэрроу.
Она слышала его имя: я понял это по ее лицу. Вокруг ее глаз собрались морщины.
— Джин мне об этом не говорила, — спустя минуту сказала она. — Теперь понятно, почему она так перепугалась, — миссис Свейн заломила руки и отошла от меня, насколько позволяли размеры комнаты. — Вы подозреваете, что Сиднея Хэрроу убил Элдон?
— Не исключена и такая возможность. Кто взял револьвер в пятьдесят четвертом году, ваш муж?
— Да, он, — сказала миссис Свейн, поворачиваясь, словно в лицо ей дул ветер. — Мне не хотелось говорить отцу, что Элдон в городе и что мы виделись. Вот и пришлось сочинить историю про грабеж.
— А зачем вам понадобилось рассказывать об этом отцу?
— Потому что на следующее же утро он спросил меня, где револьвер. Кажется, до него дошли слухи, что Элдон в городе, и он решил его застрелить. Из этого самого револьвера. Но револьвер уже был у Элдона. Не ирония ли это судьбы?
Иронии я тут не уловил, но вежливо поддакнул.
— Как Элдону удалось заполучить револьвер? Вы ведь его вряд ли бы отдали?
— Разумеется. Револьвер хранился в тумбочке, — она посмотрела в сторону тумбочки. — Когда Элдон постучался в дверь, я вынула револьвер — почуяла, что это он. Я его по стуку узнала: уж очень у него стук нетерпеливый — вынь да положь, — в этом весь Элдон. Девять лет скрывался в Мексике с той девчонкой, принес столько горя мне и моей семье. А потом заявляется как ни в чем не бывало и еще уверен, что стоит ему улыбнуться — и все простят, как в прежние времена.
Она посмотрела на дверь.
— У меня тогда еще не было на двери цепочки — мне ее поставили на следующий день. Дверь была не заперта — и вот с улыбочкой входит Элдон, называет меня по имени. Я хотела его пристрелить, но не сумела спустить курок. А он подошел ко мне и выхватил револьвер.
Тут силы ее оставили, и она опустилась на диван, привалившись к восточному коврику. Я не без робости сел подле.
— А дальше что было?
— Все в том же духе. Элдон все отрицал: денег он не брал, не убегал в Мексику с этой девчонкой. А скрылся потому, что его несправедливо обвинили. И с тех пор, мол, так и хранил мне верность. Он даже утверждал, что моя семья у него в долгу, потому что отец публично назвал его растратчиком и лишил честного имени.
— Ну, а что же все-таки, предполагают, совершил ваш муж?
— Ни о каких предположениях не может быть и речи. Он служил казначеем в отцовском банке и похитил там полмиллиона долларов. Значит, отец вам этого не сказал?
— Нет. Когда это случилось?
— Первого июля сорок пятого года. Это самый черный день в моей жизни. Элдон разорил тогда отцовский банк, а меня запродал в рабство.
— Я не вполне вас понимаю, миссис Свейн.
— Не понимаете? — Она застучала кулаком по колену: так судья стучит молотком, призывая к порядку. Весной сорок пятого года я жила в большом доме в Сан-Марино. Но прежде чем настала осень, мне пришлось перебраться сюда. Конечно, мы с Джин могли поселиться у отца, но я не хотела жить в одном доме с миссис Шеперд. Пришлось искать работу. А я только и умела что шить. И уже больше двадцати лет я демонстрирую швейные машинки. Вот что я называю рабством. — Рука ее, лежавшая на колене, сжалась в кулак. — С тех пор я ничего хорошего в жизни не видела. И все по вине Элдона. А он еще имел наглость отпираться.
— Мне очень жаль.
— Мне тоже жаль. Жаль, что не застрелила его. Если б еще представился случай... — она глубоко вздохнула.
— Что толку, миссис Свейн. К тому же есть места и похуже этого. И одно из них — женская исправительная тюрьма в Короне.
— Правильно. Я просто так говорю. Скажите, Элдона видели в Пасифик-Пойнте? — заговорщически склонилась она ко мне.
— Не знаю.
— Я вас потому спрашиваю, что Джин уверяет, будто она напала на его след. Вот почему она и наняла этого самого Хэрроу.
— Вы знали Хэрроу?
— Джин приводила его ко мне на прошлой неделе. Мне он не понравился. Но Джин никогда ничего не понимала в мужчинах. А теперь вы говорите, что его убили.
— Да.
— Застрелили из того револьвера, который отобрал у меня Элдон, — сказала она надрывно. Очутись Элдон в безвыходном положении, он пошел бы на убийство. Он не поколебался бы убить любого, кто попытался бы его сюда вернуть — ведь ему тут грозила тюрьма.
— Но Джин ничего подобного делать не собиралась.
— Знаю. Дурочка, она боготворит его память. Но у Сиднея Хэрроу могли быть другие планы. На меня Хэрроу произвел впечатление головореза. И не забудьте, что Элдон буквально купался в деньгах — ведь у него больше полмиллиона.
— Да, если считать, что он к этим деньгам прикасался.
Она зло ухмыльнулась.
— Вы не знаете Элдона. Не в его характере сорить деньгами. Ему, кроме денег, ничего в жизни не нужно. И он хладнокровно и методично разработал свой план. Ревизия выяснила, что он подготавливал кражу больше года. А как добрался до Мексики, так поместил весь капитал под десять процентов, не меньше, я уверена.
Я не слишком ей верил. Ведь она сама сказала, что не видела мужа с пятьдесят четвертого года. В ее рассказе о муже были неувязки, она явно давала волю воображению. Да, женщина может много чего напридумывать, демонстрируя двадцать лет подряд швейные машинки.
— А вы все еще не развелись с мужем, миссис Свейн?
— Нет. Может быть он и получил в Мексике развод, но мне об этом ничего не известно. Так что он по-прежнему живет во грехе с шепердовской девчонкой. А я ничего другого и не хочу.
— Вы имеете в виду дочь миссис Шеперд?
— Вот именно. Яблоко от яблони... Я пустила Риту Шеперд в свой дом, обращалась с ней как с родной, а она украла у меня мужа.
— Какая кража была первой?
Она посмотрела на меня недоуменно, но тут же смекнула.
— Поняла, что вы имеете в виду. Да, Элдон связался с Ритой до того, как украл деньги. Я их быстро вывела на чистую воду. У нас в Сан-Марино был бассейн в пятнадцать метров длиной, и мы устроили там вечеринку: плавали, ныряли, — добавила она еле слышно. — Мне невыносимо об этом вспоминать.
Последний час дался ей нелегко, да и мне порядком все надоело. Поблагодарив женщину, я встал, но она не отпускала меня.
— Скажите, а бывает так, что сыщики работают за условное вознаграждение? — спросила она, с трудом поднимаясь с дивана.
— Что вы имеете в виду?
— Мне сейчас нечем вам заплатить. Но если б я получила хотя бы часть тех денег, что присвоил Элдон... — фраза повисла в воздухе: она и надеялась, и давно потеряла надежду. — Мы снова стали бы богатыми, — сказала она тихим молитвенным голосом. — И тогда, конечно, я бы вас щедро вознаградила.