Макгрегор Кинли. Пират моей мечты

   Но он все так же продолжал ласкать ее.
   — Я больше не могу, — дрожа, простонала она. Морган убрал руку. Обняв Серенити, он прислонил ее спиной к поручню борта. Только теперь она заметила, что по лицу его струится пот, а тело сотрясает крупная дрожь.
   — Это лишь немногое из того, во что я готов посвятить вас, — хрипло прошептал он, склонившись к ее уху.
   И тотчас же ушел прочь.
   — Морган! — крикнула она ему вслед. — Куда же вы?
   — Мне надо выкупаться. Приму холодную ванну, а после напьюсь.
   Морган отхлебнул рому из высокого жестяного кубка. Внутри у него все горело. Но еще неистовее был пожар, пылавший в его чреслах. Он всерьез опасался, что просто не выдержит этой боли и испустит дух.
   «Ты же мог взять ее!»
   Она готова была уступить ему. Но он не дал воли своей страсти, он отпустил Серенити, обрекая себя на эти адские мучения.
   «Значит, ты это заслужил!»
   Все верно. Он не имел права так поступать с ней. Ведь после нынешней ночи она никогда уже не будет прежней. Серенити познала плотские наслаждения, она изведала, что значит утоленная страсть.
   Он был несказанно зол на себя. Ему не следовало врываться к ней в каюту, чуть ли не силой тащить ее на палубу, ласкать ее так нескромно, так неистово…
   Но если быть честным с самим собой, он вовсе не собирался этого делать, когда приглашал ее полюбоваться звездным танцем. Все вышло само собой. Его изначальные намерения были безупречны.
   Хотя вообще-то не вполне… Он ведь мечтал о том, как они будут целоваться.
   «Да полно тебе, Дрейк! Ведь ты давно решил, что соблазнишь ее! Не пытайся же лгать самому себе. Разве можно скрыться от правды?»
   Выбранившись, он обхватил ладонями голову.
   — Капитан!
   При звуках голоса Барни Морган выпрямился. Старик стоял у входа в камбуз.
   — Что вам угодно, мистер Питкерн?
   — Ах, «мистер Питкерн»? Вот вы как! — с усмешкой воскликнул рулевой, входя в просторное помещение. — Вам, видно, худо приходится, коли вы так официально меня величаете, хотя мы тут вдвоем.
   — Вдвоем? Ты хочешь сказать, что позабыл взять свою Пести?
   Барни уселся за стол рядом с ним и доверительно сообщил:
   — Я решил немного выпить, а моя Пести не выносит, знаете, запаха рома.
   — Как и любая женщина, — кивнул Морган. Барни выставил на стол кружку и плеснул в нее изрядную порцию любимого напитка всех моряков.
   — Она у меня та еще ворчунья. Пожалуй, почище даже незабвенной Берты.
   Услышав из уст старика имя его покойной жены, Морган нахмурился. Барни редко о ней говорил.
   — То, что ты сюда заявился среди ночи, как-то с ней связано? — полувопросительно произнес он.
   Барни с тяжелым вздохом поднял кружку и опорожнил ее почти до дна.
   — Нынче ее рождение, — помолчав, ответил он. — Я тут подумал, а что бы она хотела получить в подарок, ежели бы до сей поры оставалась на земле. — Его жеваное лицо на миг осветила ласково-грустная улыбка. — Очень уж она у меня лилии любила. Мы весь наш садик ими засадили. Почитай, в медовый месяц только и делали, что копали да бросали в землю луковицы. Я-то думал, слишком ранняя для них пора, но Берта мне возражала. И оказалась права. — Он на мгновение задумался. — Знаете, она почти всегда оказывалась права, о чем бы мы ни поспорили. Даже когда прав бывал я!
   Морган невольно улыбнулся, вспомнив Серенити и ту легкость, с какой она одерживала над ним верх почти в любом споре.
   — Не жалеешь, что променял сушу на море? Барни откашлялся.
   — Нисколечко. Только о Берте. Вот о ком я по-настоящему тоскую.
   Несколько минут прошло в молчании. Каждый думал о своем. Они стремились к несбыточному и понимали это, и у обоих на душе было уныло.
   Барни допил остатки рома из кружки и снова ее наполнил.
   — Коли кого любишь, жизнь кажется веселой сказкой, какой бы она ни была на самом деле, — глубокомысленно проговорил он. — Когда у меня была Берта, кажется, ел бы землю и спал в соломенной хижине, и все равно почитал бы это за счастье.
   Морган задумался над его словами. Они отчего-то вызвали в его душе воспоминания о матери. Он плохо ее помнил, но одна картина навек врезалась в его память: отец и мать, веселые, смеющиеся. Мать играет на фортепиано любимую песню отца, он, стоя позади нее, склонил к ней голову и положил ладонь ей на плечо. Они были так счастливы, так полны друг другом, что не сразу заметили сына, остановившегося в дверях.
   Картина эта часто потом возникала перед его внутренним взором, наполняя душу печалью.
   Не забыл он и страшной тоски, в которую погрузился отец, когда матери не стало. Как часто он выходил из кабинета, где часами сидел, затворившись от всех, с красными заплаканными глазами! Он то и дело открывал часы-медальон, чтобы коснуться локона черных волос, который хранил под крышкой.
   Даже теперь Морган, словно наяву, слышал голос отца, говорившего, что потеря земель и титула ничто в сравнении с безвременным уходом из жизни его несравненной Беатрис. Деньги можно заработать, титул восстановить, но любимого человека, ушедшего навсегда, никто не в силах вернуть.
   Морган тяжело вздохнул при мысли, что самому ему не суждено изведать такую любовь. Он пройдет свой жизненный путь в одиночестве. И никому не будет дела до того, здоров он или болен, жив или уже отправился в мир иной.
   И в этот миг он вдруг осознал, что в глубине души ему всегда хотелось знать, каково это — быть готовым умереть ради любимого человека, ощущать полноту жизни только лишь в его присутствии…
   Каково это — внимать любимой женщине, которая шепчет, что любит тебя одного, что никогда не желала для себя иной участи, кроме как делить с тобой радости и горе?
   Он снова обхватил ладонями голову. Ему хотелось бы услышать эти слова из уст Серенити.
   — Дьявольщина!
   — Морган! — встревоженно воскликнул Барни, приподнимаясь со стула. — Эй, капитан, что с вами? У вас такой вид, словно вы увидали рядом с собой привидение!
   — Так, ничего особенного. В голову лезет всякая чепуха.
   И в самом деле, мысль была глупой. Ведь, пробыв с ней наедине лишь несколько минут, он неизменно ощущал желание задушить ее.
   Они совершенно разные. Трудно сыскать двух людей, которые так решительно не подходили бы друг другу. Он — реалист, она — мечтательница. Он убежден, что женщина должна знать свое место, она же полагает, что женщина должна наконец занять то место, какое сама для себя выберет.
   Страшно помыслить, чему она научила бы детей, если бы Бог послал им потомство! Она привила бы дочерям бунтарский дух, и те возмечтали бы стать моряками и носили бы мужское платье!
   Хотя, по правде говоря, Серенити в мужском костюме выглядела восхитительно. Едва ли не лучше, чем в платье Лорелеи.
   Но стоило ему вспомнить об этом, как напряжение внизу живота усилилась настолько, что он глухо застонал, уронив голову на руки.
   — У вас, мой капитан, никак пожар ниже ватерлинии? — лукаво обратился к нему Барни.
   Морган поднял голову и озадаченно взглянул на него:
   — Ты о чем?
   — Пожар, говорю. — Барни понимающе ухмыльнулся. — Барышня улизнула, оставив вас ни с чем, и вы, поди, готовы бодаться, как стадо быков.
   — Да полно тебе глупости болтать, — не желая признавать его правоту, буркнул Морган. — Не понимаю, что ты имеешь в виду.
   — Еще как понимаете, — подмигнул ему Барни. — Я ж видел, как вы на нее глядели. Как дите на мятный леденец. А до чего ж близко стараетесь к ней придвинуться, когда она выходит на палубу и смотрит в море. Я ж ведь еще не ослеп, хотя и порядком состарился!
   Стоило ли отрицать очевидное? Но, начав возражать старику, Морган уже не мог остановиться.
   — У меня давно не было женщины. В этом все дело, — сказал он, обращаясь не столько к Барни, сколько к себе самому. — Ты ж помнишь, каково это. От вида любой юбки просто голова кругом идет.
   Но Барни, судя по плутоватой улыбке, мелькнувшей на его морщинистых губах, не поверил ни единому его слову.
   Вслух же старик произнес: — Что ж, капитан, все в ваших руках. — Он выразительно покосился на свои замызганные штаны и прибавил: — Вы понимаете, о чем я.
   Морган, откашлявшись, произнес вслух то, что уже не раз приходило ему в голову и нисколько его не радовало:
   — Боюсь, что не в моих. А в ее руках, Барни. Старик пожал плечами:
   — Что ж, тогда вам недолго осталось мучиться. Вот пройдет несколько деньков, мы бросим якорь у Санта-Марии, а там любая разбитная бабенка будет к вашим услугам.
   Сказав это, он поднялся и вышел из камбуза.
   Морган остался в одиночестве. Последняя фраза Барни никак не выходила у него из головы. На Санта-Марии и впрямь было множество привлекательных особ женского пола. Некоторых он знал довольно близко. Но, вспоминая их, представляя их гибкие тела в своих объятиях, он ничего не чувствовал.
   И тут в его воображении возникли лицо и стройный стан Серенити.
   И внутри у него все словно огнем опалило.
   О Боже! Долго ли ему еще суждено выносить эту пытку?!
   Серенити стояла у растворенного окна, глядя на темные волны, гребешки которых поблескивали в лунном свете. Но она словно не замечала этой красоты. Взор ее был обращен внутрь ее собственного существа. Она вспоминала о том, что произошло между ней и Морганом на верхней палубе.
   Ей трудно было подобрать слова для тех необыкновенных ощущений, которые он умелыми ласками вызвал в ее теле. Это было сродни волшебству.
   Ничего удивительного, что юным девушкам строго запрещалось оставаться наедине с мужчинами. Боже правый, кто бы мог подумать, что прикосновение мужской руки может доставить такое наслаждение?!
   Она чувствовала себя виноватой. Ей было стыдно. Ах, зачем она позволила ему увлечь себя на палубу?
   И что он теперь о ней думает? Ведь ни одна порядочная женщина не разрешила бы ему столь вольно вести себя с ней.
   Но память тела говорила ей совсем другое. Полуприкрыв глаза, она томно вздохнула. Щеки ее заалели.
   Что же ей теперь делать? Избегать его?
   Это единственное, что ей оставалось. Запереться в каюте и никогда больше не видеть его. Иначе она просто умрет со стыда, вспоминая, как извивалась в его объятиях, стеная от восторга, как позволяла ему… Но полно! Серенити тряхнула головой.
   Она ни при каких обстоятельствах не откроет ему дверь. Даже если корабль начнет тонуть или его охватит пламя пожара!
   Морган пытался снова увидеться с Серенити, но всякий раз, как он подходил к двери каюты, ответом на его настойчивые просьбы отворить было молчание.
   Дверь оставалась запертой.
   Мало того, что он был лишен возможности видеть ее. Ему приходилось одалживать чистое белье и рубахи у подчиненных! Ведь она отказалась даже ненадолго впустить его в каюту, чтобы он мог воспользоваться запасами платья.
   Серенити отворяла дверь только Корту и Киту.
   — Корт! — крикнул Морган, увидев поваренка, который шествовал по коридору с подносом в руках.
   Мальчик остановился и почтительно поклонился ему:
   — Слушаю, капитан.
   — Ты несешь это мисс Джеймс?
   — Да, сэр.
   — Тогда передай ей вот эту записку. — Морган вынул из кармана камзола запечатанное — письмо и вручил ему.
   Черт возьми, это была единственная возможность соотнестись с ней. Быть может, она наконец сменит гнев на милость. Джейку, во всяком случае, не раз удавалось именно таким способом смягчать неуступчивые сердца.
   Да и, в конце концов, не век же она будет сидеть взаперти?
   И что она там делает в одиночестве? Не иначе как снова мастерит шторы? Его прямо-таки передернуло от этой мысли.
   Серенити услышала знакомый стук в дверь — негромкий, осторожный.
   — Это ты, Корт?
   — Ага, мэм.
   Она открыла дверь и улыбнулась ему. За последние несколько дней он много чего порассказал ей о себе. В частности, что отец его, совсем как ее собственный, был придирчив и бранчлив, но никогда даже пальцем его не тронул.
   Кок оказался совсем не таким человеком, каким она представляла его себе со слов Моргана. Дурное настроение, в каком почти неизменно пребывал бедняга, по большей части объяснялось тем, что он завидовал матросам, которые могли любоваться морскими просторами и дышать свежим воздухом, тогда как он вынужден был день-деньской проводить на камбузе. Вдобавок он был застенчив и потому чурался общества всех без исключения членов экипажа.
   Корт являл собой полную ему противоположность. Он любил людей и был едва ли не более болтлив, чем сама Серенити. Она с удовольствием принимала его у себя.
   — Как дела? — спросила она, наблюдая за ним. Корт аккуратно поставил на стол блюдо, накрытое крышкой. — Ожог тебя все еще беспокоит?
   — Да нет, мэм, почти совсем прошел. Спасибо! Луковый сок, как вы и говорили, просто чудо как помог.
   Вот, поглядите-ка сами. — И он закатал рукав рубашки. На предплечье еще виднелся след от волдыря. Он сильно обжег руку, когда случайно задел рукой раскаленную сковороду.
   Серенити внимательно оглядела место ожога и удовлетворенно кивнула.
   — Я рада, что доктор Уильяме и на сей раз оказался прав. Иногда читаешь в его колонке такие странные рекомендации и думаешь про себя: ну не может быть, чтобы это помогло.
   Лицо Корта расплылось в улыбке.
   — Па то же самое сказал. Мол, глупости все это. А как убедился, что помогло, другую песню запел. А после велел мне у вас спросить, может, вы знаете, как унять зубную боль. А то ему совсем худо от нее. Даже на капитана вчера накричал.
   Глаза Серенити округлились от изумления. Морган был единственным, с кем кок держался с неизменной почтительностью.
   — Не может быть!
   — Правда, мэм. Я уж думал, капитан ему голову оторвет. Ей-богу!
   Она невольно улыбнулась, представив себе, как Морган препирается с коком. Дорого бы она дала, чтобы воочию лицезреть эту картину.
   — Нет ли на корабле гашеной извести? Корт покачал головой:
   — Нет, мэм. Точно. А то я бы знал.
   — А как насчет ромашки? — Сняв с блюда крышку, она уселась за стол. — Быть может, кто-нибудь из матросов заваривает ее вместо чая?
   — Барни кой-когда добавляет ее себе в чай! — просиял мальчик. — Он, если что, с нами поделится. Барни — добряк.
   — Вот и хорошо. — Серенити отставила в сторону поднос и крышку. — Все, что твоему отцу понадобится, — это выжать немного масла из цветков и накапать совсем чуть-чуть в дупло больного зуба. Боль утихнет, во всяком случае, до тех пор, пока он не сойдет на берег и не обратится к дантисту.
   — Вы просто святая, мэм. Точно вам говорю. Вы похожи на мою маму. Па тоже так считает. Сказывал, она была вроде вас, настоящая леди. Не то что эти потаскухи, что встречают нас на берегу, чтоб выманить у нас денежки. Нет, она была из благородных.
   Серенити, весело рассмеявшись, отвела локон с его лба.
   — Ты, наверное, очень по ней тоскуешь.
   — Еще бы, — охрипшим голосом пробормотал он.
   — И я часто вспоминаю маму. Она умерла, когда я была совсем малышкой, но иногда мне кажется, что это случилось только вчера.
   Корт, сопя, утер нос рукавом.
   — Я лучше уж пойду, мэм. Не хватало еще нам с вами тут нюни распустить. — Подхватив со стола поднос и крышку, он шагнул к двери, но вдруг спохватился и зачастил: — Ой, мэм, я чуть было не запамятовал: вам ведь капитан письмецо передал и строго мне велел отдать вам в собственные руки. — Он вытащил из кармана запечатанное письмо и вручил ей. — Масло из цветков ромашки. Скажу отцу. — С этими словами он поспешно ретировался.
   Серенити не заметила его ухода. Она быстро распечатала письмо. Взгляд ее скользил по строчкам, написанным уверенной рукой Моргана. В первое мгновение ей показалось странным, что пират умеет излагать мысли на бумаге. Но после она напомнила себе, что речь идет не о простом пирате. Ведь Морган как-никак был сыном лорда.
   Письмо гласило:
   Я как травинка холодной зимой. И лишь Ваша улыбка вернет мне живительные лучи весеннего солнца. Мы прибываем в порт через четыре дня. Надеюсь, Вы согласитесь со мной встретиться.
   Ваш Морган
   Серенити снова и снова перечитывала это короткое послание. Пират с душой поэта. Кто бы мог подумать?
   «Держись от него подальше!»
   Она знала, что должна подчиниться этому внутреннему приказу. Но справиться с волнением, которое ее охватило, как только Корт заговорил с ней о письме, было выше ее сил.
   Всего лишь короткая записка. Казалось бы, пустяк. А сердце готово выпрыгнуть у нее из груди.
   Она смяла письмо и собралась было швырнуть тугой комок за борт, но передумала.
   Никогда еще она не получала любовных писем. Большинство женщин готовы были бы душу продать за подобное послание. И как только ей могло прийти в голову выбросить его в море?
   Разжав кулак, она осторожно положила смятый лист на стол и бережно расправила его. Ведь никто не узнает, что она его сохранила…

Глава 12

   Минуло два дня. Морган так и не получил ответа на свое послание.
   Да, теперь он готов был признать, что слишком далеко зашел. Вне всякого сомнения, то, что он с ней проделал, смутило и напугало ее. Надо было действовать более осторожно. Сдерживать свои и ее порывы. Если бы только она дала ему возможность извиниться! Покорнейше попросить у нее прощения.
   Расстроенный, он побрел к камбузу. До обеда было еще далеко, и ему захотелось немного перекусить. Да и почти неизбежная стычка с коком хоть немного его развлечет.
   Подходя к двери камбуза, он услышал звонкий голосок Корта. Потом в разговор вступил кок. И тут произошло нечто странное. Морган застыл на месте и весь обратился в слух.
   — Повторите-ка мне еще разок насчет розмарина. Морган недоуменно пожал плечами. Неужто это и впрямь голос кока? Да нет, быть того не может. Он обращается к кому-то почти… почти дружелюбно…
   — Доктор утверждает, что, если настоять небольшую веточку в вине, это излечит несварение и уймет головную боль. — Голос Серенити звучал как сладчайшая музыка. Кровь быстрее побежала по его жилам. — Но я на собственном опыте убедилась, что он помогает от головной боли, если несколько минут прокипятить его в воде, а после выпить отвар.
   — И кто бы мог подумать?! — восхищенно произнес кок.
   — Корт! — воскликнула Серенити. — Что же ты? Где обещанное молоко?
   — Несу, мэм!
   Морган сделал несколько шагов вперед, держась в тени, чтобы остаться незамеченным.
   Перед взором его предстала Серенити, которая склонилась над медной кастрюлей и деловито помешивала огромной ложкой какое-то варево. Кок раскатывал тесто, стоя у края стола. Серенити стянула волосы в аккуратный пучок на затылке и надела белый фартук поверх платья Лорелеи в розовую и белую полоску. Вот она постучала ложкой о край кастрюли и отложила ее в сторону. И вытерла руки о тряпицу. Все ее движения были исполнены непередаваемой грации.
   Над кастрюлей поднимался ароматный пар. Стоило Моргану его вдохнуть, как рот его тотчас же наполнился слюной.
   Корт протянул ей ковшик:
   — Вот молоко, мэм. Вам картошка тоже нужна?
   — Еще бы!
   При виде улыбки, которая осветила ее лицо, внутри у Моргана все сладко занялось. И все же он с трудом верил своим глазам: ведь кок прежде никогда никого не подпускал к плите. И вообще не терпел ничьего присутствия на камбузе. Даже Корта выгонял, если не требовалась его помощь.
   — Итак, мистер Родал, — сказала Серенити, и Моргану потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить: это она назвала кока по имени. Она добавила в кастрюлю молоко и картофель и снова помешала содержимое огромной ложкой. — Вы собирались рассказать нам какую-то забавную историю.
   Кок усмехнулся, склонив голову над столом, и принялся быстрыми движениями нарезать тесто на квадраты и бросать их на сковороду.
   — Верно. На чем, бишь, я остановился?
   — Один молодец, пират лет двадцати, пришел в таверну и… — Серенити снова постучала ложкой по краю кастрюли и отложила ее в сторону.
   — Точно, — усмехнулся кок. Скатав оставшееся тесто в шар, он посыпал его мукой. — Так вот, молодой пират, лет этак двадцати, пришел однажды в таверну и заказал себе кружку эля. Но не успел он даже ко рту ее поднести, как к его столику подходит старый пират на деревянной ноге, с крюком вместо одной руки и с повязкой на глазу.
   Сделав многозначительную паузу, он схватил скалку и снова принялся раскатывать тесто.
   — Ну, тот парнишка смерил его взглядом с ног до головы, как это водится у молодых, и спрашивает: «Как это вы лишились ноги, папаша?» Старый пират ему и отвечает: «Это случилось, когда мыс моей командой напали на самый что ни на есть большой португальский парусник. Мои люди и я бились как черти, и тут капитан того парусника прыгнул на нашу палубу и давай рубиться со мной. А я с ним. Но вот мне под ноги попала веревочная петля, и одна нога в ней застряла. Пока я пытался ее вызволить, тот капитан как ударит по ней мечом! И отсек ее по самое колено. И я схватился за поручень борта, оторвал от него изрядный кусок и приладил к обрубку. Вот как у меня появилась деревянная нога».
   — Какой ужас! — Серенити взяла со стола комок оставшегося теста и принялась отщипывать от него маленькие кусочки, которые затем бросила в кастрюлю. — Бедняга!
   — Не огорчайтесь! — улыбнулся Корт. — Па сейчас дойдет и до смешного.
   — Занимайся делом и не вмешивайся в разговоры взрослых! — одернул его кок. — Так на чем же это я остановился?
   — Пират объяснил юноше, при каких обстоятельствах он лишился ноги, — напомнила ему Серенити.
   — А-а-а, точно. Юнец, значит, и спрашивает его: «А откуда у вас вместо руки этот крюк?» А старый пират отвечает: «Крюк появился, когда мы с палубы обстреливали форт Святого Августина. Я как раз поджег запал, и тут нас качнуло, и пушка развернулась в сторону нашей мачты. Я, не будь дурак, бросился к ней и повернул дулом к форту. Корабль наш я спас, а себя не уберег. Пушка тут возьми да выстрели. И ядром мне руку-то и оторвало. Так что пришлось снять крюк с рангоута и приладить его к культе».
   Серенити поморщилась и передернула плечами. Морган едва удерживался от смеха.
   Корт взял метлу, стоявшую у чана с водой, и принялся подметать пол в камбузе.
   Повар тем временем продолжил рассказ:
   — «Невероятно! — сказал молодой пират. — А как же вы лишились глаза?» «А вот эта история самая из всех печальная, — ответил старый пират. — Это случилось в тот же самый день к вечеру. Возвращался я из форта на корабль и тащил с собой прехорошенькую бабенку. А за плечами у меня болтался мешок с золотом. И тут услышал вдруг какой-то странный шум над головой. Я голову-то задрал и вижу: летит надо мной здоровенная чайка».
   — Чайка? — переспросила Серенити.
   — Ага, — с усмешкой подтвердил кок. — Старый пират засмотрелся на нее, ну она и напачкала прямо ему в глаз.
   Серенити развела руками:
   — Напачкала?
   — Ну-у, мисс Джеймс, как бы это выразиться… Облегчилась, если вам так будет понятней.
   Серенити смутилась.
   — И вот, молодой пират смотрит на старого пирата и ничего в толк не возьмет. «Но при чем же здесь повязка на вашем глазу? Я же спрашивал, как вы его лишились». «Ах, мой молодой друг, — отвечает ему старый пират. — Я ж ведь тогда еще не успел привыкнуть, что у меня крюк вместо руки!»
   Серенити весело засмеялась над незамысловатой шуткой. Морган не мог налюбоваться на нее.
   — Но вообще история жутковатая, — сказала она, когда общий взрыв веселья утих. — И где, если не секрет, вы ее услышали?
   Кок принялся вытирать стол.
   — Моряки много чего болтают за едой, — хмурясь, ответил он. По изменившемуся выражению его лица Серенити поняла, что он снова очутился во власти невеселых мыслей.
   Подойдя к нему, она положила руку ему на плечо. Морган ощутил укол ревности. Этого еще только не хватало! В добавление к тому, что она явилась сюда, нарушив его запрет.
   — Вы должны поговорить о своих проблемах с капитаном, — сказала Серенити. — Он наверняка пойдет вам навстречу. Скажите ему, что вам не помешала бы помощь, чтобы у вас была возможность хоть немного погулять по палубе в течение дня.
   Кок сердито засопел.
   — Что?! Пустить эту стаю мартышек на мой камбуз?! Да вы представьте хоть на минуту, что они тут устроят! Самое малое — перепутают порох с перцем. Вот уж тогда мы все от души повеселимся, прежде чем наши кишки взорвутся к чертям!
   Серенити улыбнулась и вновь подошла к кастрюле. Корт сгреб мусор в совок и стряхнул в очаг.
   — А я тоже знаю одну смешную историю, мисс Серенити, — похвастался он.
   — Рассказывай, — улыбнулась она.
   — Жил на свете один отважный капитан. И вот как-то раз кричит ему впередсмотрящий: «Капитан! На нас собирается напасть пиратский парусник!» Капитан приказал юнге: «Быстро беги ко мне в каюту и принеси мой красный камзол». Юнга побежал в каюту и принес капитану его красный камзол. И капитан в нем отважно бился с пиратами. И его матросы их победили. А потом, уже в другой раз, впередсмотрящий снова крикнул капитану: «Капитан! На нас собираются напасть пять пиратских парусников!» Капитан снова приказал юнге: «Беги в мою каюту и принеси красный камзол». Юнга принес ему красный камзол, и капитан надел его, и снова его команда победила всех пиратов. А после юнга его и спрашивает: «Капитан, а почему вы перед битвой с пиратами велели мне приносить вам красный камзол?» А капитан ему и отвечает: «А это для того, сынок, чтобы, если меня ранят, мои матросы не узнали бы об этом и не дрогнули в бою. Ведь на красном кровь не видна». А когда прошло еще несколько дней, впередсмотрящий крикнул: «Капитан, на нас собираются напасть десять пиратских парусников!» И тогда капитан весь побледнел с лица и говорит юнге: «Быстро беги в мою каюту и принеси мне мои коричневые панталоны!» Вот такая история, — с веселой усмешкой заключил Корт.