Страница:
– Конечно, он здесь, – ответил дежурный администратор на вопрос Спока, – но вам будет трудно вести с ним беседу.
– Почему трудно?
– У него большая депрессия. Ему назначено лечение, но, очевидно, переборщили с дозой. И он не очень связно разговаривает.
– И все-таки я хочу с ним поговорить, – настаивал Спок.
– Думаю, это можно. Только постарайтесь не расстраивать его.
Дежурный проверил удостоверение личности Спока, провел его в обширный коридор и открыл одну из дверей.
– Я буду наблюдать по экрану, – предупредил он.
– В этом нет надобности.
– Может быть. Но такова моя работа, – он впустил Спока в палату.
Она представляла из себя что-то вроде недорогого номера в гостинице среднего класса в дальнем захолустье обитаемого мира. Из мебели были одна лишь кровать и кресло, их дополняли раздаточный пищевой автомат и терминал, клавиатура которого была ограничена последними известиями и развлекательными программами. На большее тюремщики не решались, как видно, опасаясь, что доктор Мордро сумеет проникнуть в городскую компьютерную программу и сам себя освободит.
Доктор плашмя лежал на кровати, беспомощно вытянув руки вдоль длинного худого тела, широко раскрыв большие светло-карие глаза. Он и раньше был худощавым, чуть выше среднего роста, но не казался ни худым, ни высоким. Иллюзию худобы создавал слишком просторный костюм арестанта в светло-коричневую полоску. Но больше всего Спока поразили беспорядочно взъерошенные седеющие волосы Мордро и неподвижно застывший взгляд, наполненный страданием и безысходностью, – в нем не осталось ничего от былого возбуждения, от постоянного ожидания новых открытий.
– Доктор Мордро? Профессор?
В ответ ни звука, ни шороха – ничего. Вглядываясь в неподвижное тело, Спок размышлял: «Что это? Вызванная переживаниями кататония? Медитативный транс? Конечно, нет. Это наркотики! Но кто додумался травить ими такой блестящий ум?»
Спок познакомился с Мордро во время своей учебы в одном из самых знаменитых университетов Федерации – в Макропирусе. Доктор занимал университетскую должность профессора-исследователя и одновременно вел небольшой, но нацеленный на углубленные знания семинар. В тот год, когда Спок занимался на семинаре, там было всего пятнадцать студентов, и доктор предъявлял к ним такие требования, что даже для Спока они казались чересчур завышенными.
Но доктор Мордро так не считал, потому что сам работал где-то за пределами человеческих возможностей: его труды ошеломляли коллег своей парадоксальностью и периодичностью. А награды сыпались на него с регулярной монотонностью.
– Профессор, нам надо поговорить с вами.
Джордж Мордро словно ничего не слышал. Он лежал все так же неподвижно, взгляд его все так же был переполнен страданием и безысходностью. Наконец доктор издал какой-то звук, и Спок не сразу сообразил, что слышит смех. И он вспомнил, как профессор Мордро смеялся когда-то: восторженно, заразительно для всей аудитории, разряжая шутками и тонким юмором напряженность исследовательской работы. Какие изменения!
Неожиданно Мордро уперся в жесткое ложе кровати, с трудом приподнялся и сел. Его осмысленный взгляд остановился на посетителе, но осмысленность ограничивалась одной подозрительностью.
– Зачем вы прибыли на Алеф Прайм, мистер Спок?
– Я думал, вы забыли меня, профессор.
– У меня хорошая память.
– Корабль, на котором я служу, прибыл сюда для того, чтобы взять вас на борт.
Крупные слезы беззвучно выкатились из глаз профессора и потекли по его щекам.
– Чтобы этапировать меня в тюрьму, – закончил он за Спока. – Чтобы перевоспитать меня.
– Профессор, что случилось? Как против вас могли выдвинуть такие чудовищные обвинения? В них нет ничего правдоподобного!
Мордро откинулся на кровать, свернулся беззащитным клубком и зашелся горьким безудержным плачем, то и дело перемежая его диким, отвратительным смехом.
– Уходите! – закричал вдруг он. – Все уходите, оставьте меня одного! Я уже говорил вам, что хотел только помочь людям, и помогал им, когда меня просили об этом. Что еще вы хотите от меня узнать? Я все сказал!
– Профессор, – как можно мягче произнес Спок. – Я пришел к вам для того, чтобы помочь вам. Так помогите и вы мне – давайте сотрудничать.
– Вы меня не обманете! – взвизгнул Мордро. – Вам, как и всем другим, хочется, чтобы я предал своих друзей. Но не надейтесь – вы ничего от меня не добьетесь, и уходите прочь от меня!
Неожиданно открылась дверь, в палату поспешно вошел администратор, объявил:
– И в самом деле – уходите. Я же предупреждал вас, что ничего путного вы здесь не услышите. А при желании успеете наговориться с доктором по пути, – он почти вытолкал Спока из палаты.
Спок не обратил внимания на грубость администратора. Он удостоверился, что ничего здесь не добьется и, покидая больницу, тщательно обдумывал слова профессора. В них не было новизны, если не считать фразы о друзьях, которых Мордро не хочет предавать. Но какой конкретный смысл кроется за этими словами? Или это всего лишь больной бред безумца?
Так ни до чего не додумавшись, Спок решил отложить дело до той поры, когда Мордро окажется на борту корабля, – если, конечно, профессор сможет прийти в себя, если помощь ему еще не запоздала.
Уже достав коммуникатор, чтобы связаться с «Энтерпрайзом», офицер по науке, неожиданно для себя, принял другое решение: нелогично покидать Алеф Прайм с испорченным настроением. Спрятав коммуникатор, Спок направился в другой сектор станции.
– Какая синхронность! – пожаловался он Хантер. – А обещали не тревожить меня все послеполуденное время. Я им припомню это!
Хантер непроизвольно напряглась. «Аэрфен» не вызывал ее во время ее отлучек с корабля, если ему не угрожала серьезная опасность, а в спокойной обстановке любой член экипажа мог заменить ее на капитанском мостике. Она убедилась в этом, частенько покидая корабль в любое время. И делала это намеренно, потому что смотрела на жизнь откровенно трезво и сознавала, что она смертна и что рано или поздно ее место займет кто-то другой, может быть, более достойный капитанского звания.
В недавнем прошлом она имела неприятности за то, что предоставляла своему экипажу гораздо большую самостоятельность, чем это предусматривалось уставом. Но внезапно подули новые ветры, и ее даже вызывали в штаб Звездного Флота для обмена опытом по обучению молодого командного состава пилотированию межзвездных кораблей в режиме искривленного движения. Последнее обстоятельство настолько убедило ее в правильности своей тактики по отношению к экипажу, что она решила: Кирка срочно вызывают по случаю критической ситуации. И она готова была помочь, если Кирку понадобится помощь.
– Кирк слушает, – произнес Джим. Хантер почему-то вспомнила их первую встречу. Он был такой же аккуратный, причесанный, прилизанный, а у нее, как всегда, были пыльные башмаки. Та первая встреча закончилась взаимным чувством презрения.
– Капитан, – донеслось из коммуникатора, – я достал кое-какое оборудование для «Энтерпрайза», и нужна ваша подпись, чтобы я смог отправить его на борт.
– Что за оборудование, мистер Спок?
– Биоэлектронное, сэр.
– А зачем оно нам?
– Для оснащения аппаратуры, наблюдающей за аномальным образованием.
– Понятно, – сказал Кирк. – А где вы находитесь?
– На Алеф Прайме, в секторе 0-Г, в лаборатории по выращиванию кристаллов.
– Мистер Спок, я действительно нужен вам именно сейчас?
– Да, капитан. Время не терпит.
Джим посмотрел на Хантер и сделал кислую гримасу. Она недоуменно пожала плечами, но расслабилась – никакой опасности не предвиделось.
– Хорошо, мистер Спок. Я прибуду к вам через несколько минут, – он отключил коммуникатор и извиняюще обратился к Хантер:
– Мне очень жаль, но Спок так много работал, столько времени потратил на опаснейшие наблюдения и так внезапно был оторван от них. И мне нечем его утешить, разве что помочь в приобретении этой аппаратуры.
– Я все понимаю, – ответила Хантер. – И никаких проблем.
– Это не займет много времени…
– Джим, я же сказала тебе, что все в порядке. Сейчас я отправлюсь к себе на «Аэрфен», сделаю необходимые дела и сразу же прибуду на «Энтерпрайз».
– Хорошо, – наконец успокоился он. – Увидимся позже.
Она указала ему наиболее краткий путь к лаборатории, молча наблюдала, как он идет по полю, вспоминая и минувший день, и давно прошедшее время. Слава богу, их дружба выдержала испытания многих лет разлуки, хоть они оба остались такими же разными, какими были еще в первый год учебы в Академии.
Кирк и тогда уже был притягательной звездой для многих курсантов, общительный космополит, выросший в центре обитаемого мира, равно открытый для всех представителей этого мира. Хантер же, напротив, была колонисткой, с врожденным чувством ущербности, которое не давало покоя, держало в постоянной готовности дать отпор любому посягательству на ее свободу. Что и привело к нелепому, но памятному инциденту, который и показал ей истинное лицо курсанта Кирка.
Начало инциденту положил отказ Хантер вписать в документы свое второе, чисто семейное, имя. Это было явным нарушением устава учебных заведений вооруженных сил. Хантер сослалась на религию, которая запрещала ей открывать свое второе имя кому бы то ни было, кроме родных и самых близких ей людей. А поскольку свобода религии была для Звездного Флота потребностью номер один, ее оставили в покое.
Но новоявленный командир их подразделения, старшекурсник Фриндли (это смешное имя они моментально изменили на Френси) запретил ей носить орлиное перо, заплетенное в ее короткую косичку, узрев и в этом нарушение устава. Хантер и тут увидела посягательство на ее религиозную свободу и категорически отказалась выполнять приказ.
Френси посчитал себя оскорбленным и потребовал суда чести, обвиняя Хантер в непочтительном отношении к старшим по званию и в нарушении правил ношения формы. Остыв от первого порыва, она готова была признать себя виновной по первому пункту обвинения и как-нибудь отмолчаться по второму, чтобы никого не посвящать в тонкости ее расовой иерархии.
Но возникла новая проблема. Суд не мог состояться без адвоката, Хантер не могла обратиться за помощью к кому бы то ни было, так как по семейным традициям обязана была защищаться сама. Но, к ее неудовольствию, нашелся добровольный защитник – и тем добровольцем был Кирк, которого Хантер считала птицей того же полета, что и их командир, потребовавший над нею суда. Первые же его слова убедили ее в том, что она не ошибалась.
– Я думаю, что вы глубоко ошибаетесь, доводя дело до суда. Достаточно вам извиниться, и Френсис будет удовлетворен и не потребует судебного разбирательства.
– Извиниться?! Ни за что!
Он посмотрел на ее черную косу, на маленькое алое в черных крапинках перо, которым заканчивалась коса, и предупредил:
– Смотрите сами. Но если Френсис ко всему прочему обвинит вас еще и во лжи, то его последнее обвинение поставит точку на вашем пребывании в Академии.
– Во лжи? – громко выкрикнула она, вскакивая со стула и, упершись в край стола руками, с ненавистью глядя на него. – Никто за всю мою жизнь, – с придыханием произносила она, – не обвинял меня во лжи. И вам не так-то просто найти причину, которая заставит меня отказаться от желания размазать вас по стеночке!
Он осторожно потянулся рукой к ее перу. Она так резко откинула голову назад, что коса больно хлестнула ее по плечу.
– Не прикасайтесь к нему!
– Я вижу, вы не верите, что я на вашей стороне, – мягко сказал он. – Но я действительно на вашей стороне и хочу вам помочь. Ради этого я потратил целую ночь и вычитал, что должно означать ваше перо. Оно является едва ли не самым высоким знаком отличия, которого удостаивались немногие люди. Я не хочу сказать, что вы сознательно вводите в заблуждение окружающих вас людей. Сейчас вы носите его как украшение, хоть не исключена возможность, что со временем вы добьетесь права носить его как действительный знак отличия. Но если в ходе судебного разбирательства выяснится, что вы затеяли свару из-за какой-то подделки, доведя дело до суда, вам не поздоровится.
– Подделки? – спросила она. – А с чего это вы надумали, что мое перо не настоящее?
Он вытащил из своего портфеля книгу, полистал ее, нашел нужную страницу и указал пальцем на картину с изображением орла-феникса, планирующего на распростертых крыльях. Увидев орла, Хантер с трудом поборола нахлынувшую на нее тоску по родному дому.
– Вот, видите, – палец Кирка дотронулся до одного из перьев на крыле орла. – И вот, – палец застыл над фотографией молодой женщины.
Хантер от удивления заморгала глазами: в молодой женщине она легко узнала свою пратетю, которую видела в ее восемьдесят лет, и в которой были та же элегантность, то же чувство собственного достоинства, что и у молодой женщины на фотографии. А палец Кирка чуть коснулся пера на фотографии:
– Вы понимаете, что я имею в виду? – спросил он и кивнул в сторону ее пера.
Кажется, Хантер догадалась, в чем дело. Ее перо было маленьким, не больше среднего пальца ее руки, и крапинки были черными, а на портрете перо было длиною с человеческую руку и с крупными белыми пятнами. Она взяла книгу в свои руки, недоверчиво осмотрела ее.
– Или это плохая книга, или вы не разобрались в значении пятен, не обратив на них внимания. Вот, смотрите, – она указала на хохолок орла, который был красно-черным, с черным оперением вокруг него. – И то, что я ношу, вовсе не высший знак отличия, а всего лишь… мне трудно объяснить вам это. Ну, в общем, орлы признают меня своим другом.
Кирк с удивлением посмотрел на нее:
– И один из орлов подарил вам это перо?
Хантер нахмурилась, с раздражением сказала:
– Наконец-то до вас дошло! А вы что думали, что это изделие рук человеческих или того хуже – трофей? Да у кого рука подымется, чтобы ранить одного из этих хоть и чуждых нам, но гордых, сильных и кротких существ? По своему разуму они не уступают нам. А может быть, и поумнее нас.
Кирк медленно опустился на стул:
– Кажется, я начинаю понимать вашу позицию. И прошу прощения за мой ошибочный первоначальный вывод.
Хантер все еще недоверчиво кивнула в знак прощения. Но мало-помалу ее неприязнь к нему начала испаряться – она тоже сделала вывод, что была не права в своем гордом нежелании объяснять кому бы то ни было тонкости ее пантеизма.
На следующий день состоялся суд, который здорово навредил дальнейшей судьбе Френсиса, посмевшего неосторожно коснуться чуждой ему религии…
Хантер отбросила в сторону воспоминания, в последний раз глянула на спину удалявшегося Кирка и вызвала на связь «Аэрфен». На борту корабля ее встретил старший офицер по оружию и, приветствуя, по привычке откинул назад свои длинные белые волосы кивком головы.
– Привет, Илья, – произнесла Хантер. – Все в порядке?
– Жалоб нет, – ответил Илья раскатистым басом. Но проводив ее до кормовой переборки, неожиданно добавил:
– За исключением одной.
– Какой же? – поинтересовалась Хантер.
– Да уж сильно не нравится мне этот монстр, зависший над нашим хвостом. Нервирует он меня.
– Да это ж наш друг, – рассмеялась Хантер.
– Хорош друг – его пустили в открытую дверь, а он залез с ногами на стол и загородил все окошко. Разреши, я пугану его хотя бы одним выстрелом, выровняю его горбатую спину.
Хантер посмотрела в иллюминатор, увидела «Энтерпрайз», и в самом деле выглядевший горбатым по сравнению с «Аэрфеном», и сквозь смех проговорила:
– Илья Николаевич, опустись на Алеф. У них там вчера была получка, и ты без труда найдешь того, кому и твоя физиономия не понравится. Вот и почешете руки, а то и горб у кого-нибудь появится.
Глава 2
– Почему трудно?
– У него большая депрессия. Ему назначено лечение, но, очевидно, переборщили с дозой. И он не очень связно разговаривает.
– И все-таки я хочу с ним поговорить, – настаивал Спок.
– Думаю, это можно. Только постарайтесь не расстраивать его.
Дежурный проверил удостоверение личности Спока, провел его в обширный коридор и открыл одну из дверей.
– Я буду наблюдать по экрану, – предупредил он.
– В этом нет надобности.
– Может быть. Но такова моя работа, – он впустил Спока в палату.
Она представляла из себя что-то вроде недорогого номера в гостинице среднего класса в дальнем захолустье обитаемого мира. Из мебели были одна лишь кровать и кресло, их дополняли раздаточный пищевой автомат и терминал, клавиатура которого была ограничена последними известиями и развлекательными программами. На большее тюремщики не решались, как видно, опасаясь, что доктор Мордро сумеет проникнуть в городскую компьютерную программу и сам себя освободит.
Доктор плашмя лежал на кровати, беспомощно вытянув руки вдоль длинного худого тела, широко раскрыв большие светло-карие глаза. Он и раньше был худощавым, чуть выше среднего роста, но не казался ни худым, ни высоким. Иллюзию худобы создавал слишком просторный костюм арестанта в светло-коричневую полоску. Но больше всего Спока поразили беспорядочно взъерошенные седеющие волосы Мордро и неподвижно застывший взгляд, наполненный страданием и безысходностью, – в нем не осталось ничего от былого возбуждения, от постоянного ожидания новых открытий.
– Доктор Мордро? Профессор?
В ответ ни звука, ни шороха – ничего. Вглядываясь в неподвижное тело, Спок размышлял: «Что это? Вызванная переживаниями кататония? Медитативный транс? Конечно, нет. Это наркотики! Но кто додумался травить ими такой блестящий ум?»
Спок познакомился с Мордро во время своей учебы в одном из самых знаменитых университетов Федерации – в Макропирусе. Доктор занимал университетскую должность профессора-исследователя и одновременно вел небольшой, но нацеленный на углубленные знания семинар. В тот год, когда Спок занимался на семинаре, там было всего пятнадцать студентов, и доктор предъявлял к ним такие требования, что даже для Спока они казались чересчур завышенными.
Но доктор Мордро так не считал, потому что сам работал где-то за пределами человеческих возможностей: его труды ошеломляли коллег своей парадоксальностью и периодичностью. А награды сыпались на него с регулярной монотонностью.
– Профессор, нам надо поговорить с вами.
Джордж Мордро словно ничего не слышал. Он лежал все так же неподвижно, взгляд его все так же был переполнен страданием и безысходностью. Наконец доктор издал какой-то звук, и Спок не сразу сообразил, что слышит смех. И он вспомнил, как профессор Мордро смеялся когда-то: восторженно, заразительно для всей аудитории, разряжая шутками и тонким юмором напряженность исследовательской работы. Какие изменения!
Неожиданно Мордро уперся в жесткое ложе кровати, с трудом приподнялся и сел. Его осмысленный взгляд остановился на посетителе, но осмысленность ограничивалась одной подозрительностью.
– Зачем вы прибыли на Алеф Прайм, мистер Спок?
– Я думал, вы забыли меня, профессор.
– У меня хорошая память.
– Корабль, на котором я служу, прибыл сюда для того, чтобы взять вас на борт.
Крупные слезы беззвучно выкатились из глаз профессора и потекли по его щекам.
– Чтобы этапировать меня в тюрьму, – закончил он за Спока. – Чтобы перевоспитать меня.
– Профессор, что случилось? Как против вас могли выдвинуть такие чудовищные обвинения? В них нет ничего правдоподобного!
Мордро откинулся на кровать, свернулся беззащитным клубком и зашелся горьким безудержным плачем, то и дело перемежая его диким, отвратительным смехом.
– Уходите! – закричал вдруг он. – Все уходите, оставьте меня одного! Я уже говорил вам, что хотел только помочь людям, и помогал им, когда меня просили об этом. Что еще вы хотите от меня узнать? Я все сказал!
– Профессор, – как можно мягче произнес Спок. – Я пришел к вам для того, чтобы помочь вам. Так помогите и вы мне – давайте сотрудничать.
– Вы меня не обманете! – взвизгнул Мордро. – Вам, как и всем другим, хочется, чтобы я предал своих друзей. Но не надейтесь – вы ничего от меня не добьетесь, и уходите прочь от меня!
Неожиданно открылась дверь, в палату поспешно вошел администратор, объявил:
– И в самом деле – уходите. Я же предупреждал вас, что ничего путного вы здесь не услышите. А при желании успеете наговориться с доктором по пути, – он почти вытолкал Спока из палаты.
Спок не обратил внимания на грубость администратора. Он удостоверился, что ничего здесь не добьется и, покидая больницу, тщательно обдумывал слова профессора. В них не было новизны, если не считать фразы о друзьях, которых Мордро не хочет предавать. Но какой конкретный смысл кроется за этими словами? Или это всего лишь больной бред безумца?
Так ни до чего не додумавшись, Спок решил отложить дело до той поры, когда Мордро окажется на борту корабля, – если, конечно, профессор сможет прийти в себя, если помощь ему еще не запоздала.
Уже достав коммуникатор, чтобы связаться с «Энтерпрайзом», офицер по науке, неожиданно для себя, принял другое решение: нелогично покидать Алеф Прайм с испорченным настроением. Спрятав коммуникатор, Спок направился в другой сектор станции.
* * *
Посчитав, что он уделил достаточно времени для Хантер, чтобы не обидеть ее, Кирк достал свой коммуникатор и вдруг услышал по нему сигнал вызова. Это было так неожиданно, что коммуникатор чуть было не выпал из его рук.– Какая синхронность! – пожаловался он Хантер. – А обещали не тревожить меня все послеполуденное время. Я им припомню это!
Хантер непроизвольно напряглась. «Аэрфен» не вызывал ее во время ее отлучек с корабля, если ему не угрожала серьезная опасность, а в спокойной обстановке любой член экипажа мог заменить ее на капитанском мостике. Она убедилась в этом, частенько покидая корабль в любое время. И делала это намеренно, потому что смотрела на жизнь откровенно трезво и сознавала, что она смертна и что рано или поздно ее место займет кто-то другой, может быть, более достойный капитанского звания.
В недавнем прошлом она имела неприятности за то, что предоставляла своему экипажу гораздо большую самостоятельность, чем это предусматривалось уставом. Но внезапно подули новые ветры, и ее даже вызывали в штаб Звездного Флота для обмена опытом по обучению молодого командного состава пилотированию межзвездных кораблей в режиме искривленного движения. Последнее обстоятельство настолько убедило ее в правильности своей тактики по отношению к экипажу, что она решила: Кирка срочно вызывают по случаю критической ситуации. И она готова была помочь, если Кирку понадобится помощь.
– Кирк слушает, – произнес Джим. Хантер почему-то вспомнила их первую встречу. Он был такой же аккуратный, причесанный, прилизанный, а у нее, как всегда, были пыльные башмаки. Та первая встреча закончилась взаимным чувством презрения.
– Капитан, – донеслось из коммуникатора, – я достал кое-какое оборудование для «Энтерпрайза», и нужна ваша подпись, чтобы я смог отправить его на борт.
– Что за оборудование, мистер Спок?
– Биоэлектронное, сэр.
– А зачем оно нам?
– Для оснащения аппаратуры, наблюдающей за аномальным образованием.
– Понятно, – сказал Кирк. – А где вы находитесь?
– На Алеф Прайме, в секторе 0-Г, в лаборатории по выращиванию кристаллов.
– Мистер Спок, я действительно нужен вам именно сейчас?
– Да, капитан. Время не терпит.
Джим посмотрел на Хантер и сделал кислую гримасу. Она недоуменно пожала плечами, но расслабилась – никакой опасности не предвиделось.
– Хорошо, мистер Спок. Я прибуду к вам через несколько минут, – он отключил коммуникатор и извиняюще обратился к Хантер:
– Мне очень жаль, но Спок так много работал, столько времени потратил на опаснейшие наблюдения и так внезапно был оторван от них. И мне нечем его утешить, разве что помочь в приобретении этой аппаратуры.
– Я все понимаю, – ответила Хантер. – И никаких проблем.
– Это не займет много времени…
– Джим, я же сказала тебе, что все в порядке. Сейчас я отправлюсь к себе на «Аэрфен», сделаю необходимые дела и сразу же прибуду на «Энтерпрайз».
– Хорошо, – наконец успокоился он. – Увидимся позже.
Она указала ему наиболее краткий путь к лаборатории, молча наблюдала, как он идет по полю, вспоминая и минувший день, и давно прошедшее время. Слава богу, их дружба выдержала испытания многих лет разлуки, хоть они оба остались такими же разными, какими были еще в первый год учебы в Академии.
Кирк и тогда уже был притягательной звездой для многих курсантов, общительный космополит, выросший в центре обитаемого мира, равно открытый для всех представителей этого мира. Хантер же, напротив, была колонисткой, с врожденным чувством ущербности, которое не давало покоя, держало в постоянной готовности дать отпор любому посягательству на ее свободу. Что и привело к нелепому, но памятному инциденту, который и показал ей истинное лицо курсанта Кирка.
Начало инциденту положил отказ Хантер вписать в документы свое второе, чисто семейное, имя. Это было явным нарушением устава учебных заведений вооруженных сил. Хантер сослалась на религию, которая запрещала ей открывать свое второе имя кому бы то ни было, кроме родных и самых близких ей людей. А поскольку свобода религии была для Звездного Флота потребностью номер один, ее оставили в покое.
Но новоявленный командир их подразделения, старшекурсник Фриндли (это смешное имя они моментально изменили на Френси) запретил ей носить орлиное перо, заплетенное в ее короткую косичку, узрев и в этом нарушение устава. Хантер и тут увидела посягательство на ее религиозную свободу и категорически отказалась выполнять приказ.
Френси посчитал себя оскорбленным и потребовал суда чести, обвиняя Хантер в непочтительном отношении к старшим по званию и в нарушении правил ношения формы. Остыв от первого порыва, она готова была признать себя виновной по первому пункту обвинения и как-нибудь отмолчаться по второму, чтобы никого не посвящать в тонкости ее расовой иерархии.
Но возникла новая проблема. Суд не мог состояться без адвоката, Хантер не могла обратиться за помощью к кому бы то ни было, так как по семейным традициям обязана была защищаться сама. Но, к ее неудовольствию, нашелся добровольный защитник – и тем добровольцем был Кирк, которого Хантер считала птицей того же полета, что и их командир, потребовавший над нею суда. Первые же его слова убедили ее в том, что она не ошибалась.
– Я думаю, что вы глубоко ошибаетесь, доводя дело до суда. Достаточно вам извиниться, и Френсис будет удовлетворен и не потребует судебного разбирательства.
– Извиниться?! Ни за что!
Он посмотрел на ее черную косу, на маленькое алое в черных крапинках перо, которым заканчивалась коса, и предупредил:
– Смотрите сами. Но если Френсис ко всему прочему обвинит вас еще и во лжи, то его последнее обвинение поставит точку на вашем пребывании в Академии.
– Во лжи? – громко выкрикнула она, вскакивая со стула и, упершись в край стола руками, с ненавистью глядя на него. – Никто за всю мою жизнь, – с придыханием произносила она, – не обвинял меня во лжи. И вам не так-то просто найти причину, которая заставит меня отказаться от желания размазать вас по стеночке!
Он осторожно потянулся рукой к ее перу. Она так резко откинула голову назад, что коса больно хлестнула ее по плечу.
– Не прикасайтесь к нему!
– Я вижу, вы не верите, что я на вашей стороне, – мягко сказал он. – Но я действительно на вашей стороне и хочу вам помочь. Ради этого я потратил целую ночь и вычитал, что должно означать ваше перо. Оно является едва ли не самым высоким знаком отличия, которого удостаивались немногие люди. Я не хочу сказать, что вы сознательно вводите в заблуждение окружающих вас людей. Сейчас вы носите его как украшение, хоть не исключена возможность, что со временем вы добьетесь права носить его как действительный знак отличия. Но если в ходе судебного разбирательства выяснится, что вы затеяли свару из-за какой-то подделки, доведя дело до суда, вам не поздоровится.
– Подделки? – спросила она. – А с чего это вы надумали, что мое перо не настоящее?
Он вытащил из своего портфеля книгу, полистал ее, нашел нужную страницу и указал пальцем на картину с изображением орла-феникса, планирующего на распростертых крыльях. Увидев орла, Хантер с трудом поборола нахлынувшую на нее тоску по родному дому.
– Вот, видите, – палец Кирка дотронулся до одного из перьев на крыле орла. – И вот, – палец застыл над фотографией молодой женщины.
Хантер от удивления заморгала глазами: в молодой женщине она легко узнала свою пратетю, которую видела в ее восемьдесят лет, и в которой были та же элегантность, то же чувство собственного достоинства, что и у молодой женщины на фотографии. А палец Кирка чуть коснулся пера на фотографии:
– Вы понимаете, что я имею в виду? – спросил он и кивнул в сторону ее пера.
Кажется, Хантер догадалась, в чем дело. Ее перо было маленьким, не больше среднего пальца ее руки, и крапинки были черными, а на портрете перо было длиною с человеческую руку и с крупными белыми пятнами. Она взяла книгу в свои руки, недоверчиво осмотрела ее.
– Или это плохая книга, или вы не разобрались в значении пятен, не обратив на них внимания. Вот, смотрите, – она указала на хохолок орла, который был красно-черным, с черным оперением вокруг него. – И то, что я ношу, вовсе не высший знак отличия, а всего лишь… мне трудно объяснить вам это. Ну, в общем, орлы признают меня своим другом.
Кирк с удивлением посмотрел на нее:
– И один из орлов подарил вам это перо?
Хантер нахмурилась, с раздражением сказала:
– Наконец-то до вас дошло! А вы что думали, что это изделие рук человеческих или того хуже – трофей? Да у кого рука подымется, чтобы ранить одного из этих хоть и чуждых нам, но гордых, сильных и кротких существ? По своему разуму они не уступают нам. А может быть, и поумнее нас.
Кирк медленно опустился на стул:
– Кажется, я начинаю понимать вашу позицию. И прошу прощения за мой ошибочный первоначальный вывод.
Хантер все еще недоверчиво кивнула в знак прощения. Но мало-помалу ее неприязнь к нему начала испаряться – она тоже сделала вывод, что была не права в своем гордом нежелании объяснять кому бы то ни было тонкости ее пантеизма.
На следующий день состоялся суд, который здорово навредил дальнейшей судьбе Френсиса, посмевшего неосторожно коснуться чуждой ему религии…
Хантер отбросила в сторону воспоминания, в последний раз глянула на спину удалявшегося Кирка и вызвала на связь «Аэрфен». На борту корабля ее встретил старший офицер по оружию и, приветствуя, по привычке откинул назад свои длинные белые волосы кивком головы.
– Привет, Илья, – произнесла Хантер. – Все в порядке?
– Жалоб нет, – ответил Илья раскатистым басом. Но проводив ее до кормовой переборки, неожиданно добавил:
– За исключением одной.
– Какой же? – поинтересовалась Хантер.
– Да уж сильно не нравится мне этот монстр, зависший над нашим хвостом. Нервирует он меня.
– Да это ж наш друг, – рассмеялась Хантер.
– Хорош друг – его пустили в открытую дверь, а он залез с ногами на стол и загородил все окошко. Разреши, я пугану его хотя бы одним выстрелом, выровняю его горбатую спину.
Хантер посмотрела в иллюминатор, увидела «Энтерпрайз», и в самом деле выглядевший горбатым по сравнению с «Аэрфеном», и сквозь смех проговорила:
– Илья Николаевич, опустись на Алеф. У них там вчера была получка, и ты без труда найдешь того, кому и твоя физиономия не понравится. Вот и почешете руки, а то и горб у кого-нибудь появится.
Глава 2
По чистой случайности оказавшийся старшим по званию среди тех двадцати человек из всего экипажа, что остались на борту, Зулу был далек от того, чтобы представить себя настоящим капитаном, командиром корабля. Мысли его были заняты другим. Мандэла Флин была сейчас там, на Алеф Прайме, с четырьмя своими офицерами, которым она пообещала обед за свой счет. И Зулу хотелось как можно скорее освободиться от своей высокой должности, чтобы присоединиться к Мандэле.
Одинокий и неприкаянный на большом капитанском мостике, он опустился в командирское кресло и от нечего делать уставился на экран. Открывшийся его глазам вид только усилил его нетерпение: «Энтерпрайз», с учетом его собственного гравитационного поля, был сориентирован так, что Алеф Прайм постоянно находился вверху, и при движении корабля вокруг него его огромный светящийся силуэт напоминал рождественскую елку с празднично горящими огнями.
Чтобы не раздражать себя, Зулу отвел глаза в сторону, а когда вновь посмотрел на экран, то не поверил сам себе: вместо рождественской елки он увидел обрамленный чернотою космоса и разноцветными звездами острый нос «Аэрфена».
– «Аэрфен», сероглазая Минерва, Афина-Паллада, богиня-воительница», – громко произнес он, зная, что его никто не услышит. И не удержался, продекламировал:
– Молнией быстрой, доспехами ярко сверкая, в образе смертного мужа богиня помчалась к земле.
– Хантер – «Энтерпрайзу». Разрешите прибыть на борт.
Зулу вздрогнул, услышав голос Хантер и увидев ее лицо на экране. Что, если она услышала, как он цитирует Гомера на капитанском мостике, предназначенном отнюдь не для поэтического вдохновения? И еще не сознавая, что он говорит, ответил:
– «Энтерпрайз», Зулу. Капитан, конечно, даю разрешение, – чуть не прокричал он и, вызвав первого встречного на замену себе, поспешил к транспортному отсеку, не веря тому, что должно вот-вот произойти.
Но Хантер и в самом деле излучилась. Озабоченный тем, чтобы не выдать своего волнения, Зулу не сразу подал ей руку, а лишь когда она уже сошла с платформы. А назвав свое имя в ответ на ее приветствие, не удержался и отвесил ей легкий поклон. Это было явным нарушением традиций Звездного Флота, но такова была традиция его семьи.
Хантер или действительно не заметила его промашки, или сделала вид, что не заметила, и он оценил ее тактичность, ее простоту в обращении с низшими по званию.
И вопреки его представлению она оказалась не очень высокой, ничуть не похожей на богиню воительницу, подавляющую своим величием. Да и весь ее облик был каким-то домашним, родным. Ее ладонь была твердой и жесткой, со следами мозолей, а по тыльной стороне ее запястья тянулся длинный красноватый шрам, теряющийся под коротким рукавом рубашки. Но, очевидно, сама Хантер никого не хотела обманывать своим мирным видом – поверх ее голубой рубашки сверкала, подобно кольчуге, серебрянная жилетка.
– Мистер Зулу, – улыбаясь, сказала она, – я очень рада с вами познакомиться. Джим рассказывал мне о вас с большим удовольствием.
Зулу онемел от удивления, не зная, что сказать в ответ.
– Спасибо, – промямлил он, с трудом ворочая непослушным языком.
– Капитан Кирк еще не вернулся на борт, капитан Хантер. Позвольте мне показать вам каюткомпанию офицерского состава.
– Это будет очень мило с вашей стороны, мистер Зулу.
Они вошли в лифт, опустились вниз и пошли по длинному коридору. «Энтерпрайз» казался пустынным и заброшенным без команды, отдыхающей на станции, и потусторонним от притушенных плафонов.
– Его надо осматривать в другом свете, – как бы извиняясь за корабль, сказал Зулу.
– Сгодится и этот, – ответила Хантер. – «Энтерпрайз» не нуждается в рекламе.
Зулу не смог удержаться и выразил свое восхищение «Аэрфеном», и под разговор о достоинствах двух, таких разных, кораблей они добрались до кают-компании. Зулу предложил ей на выбор освежающий напиток или бокал хорошего вина, она отказалась от того и другого. Их вкусы сошлись на кофе, и с дымящимися чашечками в руках они устроились напротив иллюминатора с видом на безграничное космическое пространство, никогда не утомляющее любознательных глаз.
– А что это за страшный след на борту «Аэрфена»? – спросил Зулу. – Надеюсь, все обошлось благополучно.
Хантер отвернулась в сторону, помолчала и ответила:
– Для корабля более или менее благополучно, но я потеряла двух замечательных… может быть, самых замечательных людей из моего экипажа.
– Капитан, простите… я не знал…
– А вам и не надо знать! Достаточно того, что добровольцы, рвущиеся попасть на службу в истребителях знают, на что они идут.
Она вдруг показалась Зулу очень человечной, лишенной каких бы то ни было божественных качеств, а потому очень усталой и еще более достойной восхищения. Чтобы хоть как-то заполнить наступившую неловкую паузу, он встал и налил ей еще одну чашечку кофе. А она спросила:
– Откуда вы, мистер Зулу? Мне очень хотелось самой узнать это по вашему акценту, но он у вас настолько неясный, что я вынуждена пасовать.
– У меня вовсе не неясный акцент, а никакой, сплошная неразбериха. Я жил во многих местах, но большую часть своего детства провел на Шинпае, – он и не заметил, что употребил неофициальное название.
– Шинпай! – воскликнула Хантер. – Ганьютцу! Я была там!
– Да, мэм, я знаю об этом. И я там был в то же самое время, что и вы. И ничего не забыл. И никто не забудет вас на Ганьютцу.
Пришел и его черед отвернуться в сторону, чтобы справиться с внезапно подступившим волнением. Он не мог рассказать ей и о своей благодарности, и о благодарности многих людей – к горлу его подступил комок, на глазах выступили слезы. И он боялся насмешки с ее стороны над непростительной для офицера чувствительностью. Но она, кажется, поняла его и очень просто сказала:
– Благодарю вас, мистер Зулу.
Он молча повернулся к ней, рассматривая ее потемневшее лицо, ее потускневшие глаза. А она с болью заговорила:
– В нашей профессии – вы должны помнить об этом! – иногда накатывает чувство опустошенности, и ты начинаешь думать, что все эти нелепые конфликты, все эти ни с того ни с сего затеваемые драки, в которых ты теряешь лучших друзей, затеваются во имя или во славу каких-то безликих людишек и ничего не значащих, пустопорожних правил и инструкций. А все это не имеет никакого значения для жизни, никакого, черт побери! Важно только то, что ты делаешь для простых, просто живущих, людей!
– И это важное вы делали и делаете, мэм, – смог наконец проговорить Зулу.
– А нельзя ли как-нибудь избавиться от всего этого, мистер Спок?
– Конечно, можно, капитан. Но я не думаю, что вы захотите еще раз посетить Алеф Прайм.
Кирк пробормотал что-то нечленораздельное и проговорил в микрофон коммуникатора:
– Кирк – «Энтерпрайзу».
– «Энтерпрайз». Зулу слушает, капитан.
– Спок и я готовы к переносу, мистер Зулу.
И через несколько минут Кирк, Спок и груда разнокалиберных коробок материализовались на транспортной платформе «Энтерпрайза». Кирк сошел первым, чтобы приветствовать Хантер на борту своего корабля, – она сопровождала Зулу по пути к транспортаторному отсеку.
– Я вижу, вы уже знакомы с мистером Зулу, – сказал он. – А это мистер Спок, мой первый офицер.
– Мистер Спок, – заговорила Хантер. – Наконец-то я встретила вас, спустя много лет после того, как впервые услышала о вас.
– Польщен, – коротко ответил Спок. А Кирк заметил, как Зулу медленно и неохотно пошел прочь от них.
– Мистер Зулу, – поторопился он окликнуть рулевого. – Вы обедали?
– Обедал? – переспросил Зулу, удивленный таким необычным вопросом. – Боюсь, капитан, что мой организм потерял ориентацию во времени, пока мы шесть недель крутились на веревочке вокруг того образования. И я не помню, когда в последний раз ел в обеденное время.
Кирк улыбнулся:
– Я знаю, как вы себя чувствуете, мистер Зулу. Сейчас я покажу капитану Хантер корабль, а затем она, я, мистер Спок отобедаем на платформе обозрения. Хантер, я хочу, чтобы мои офицеры познакомились с тобой. Мистер Зулу, не смогли бы вы узнать, кто еще есть на, борту?
И вместе с другими офицерами присоединяйтесь к нам.
– С радостью, – ответил Зулу. – Спасибо за приглашение, капитан.
Как только Кирк, Спок и Хантер, нагруженные ящиками с оборудованием, покинули транспортный отсек, Зулу поспешил к панели управления и включил канал связи:
– Зулу – Флин. Ответь на вызов, командир. Последовало долгое молчание, и он уже собирался повторить вызов, когда услышал голос Мандэлы:
– Флин слушает.
– Мандэла?
– Хикару, ты один у пульта?
– Да, один, – ответил он, слегка удивленный ее вопросом.
– Хорошо. Срочно перенеси нас. Я тут не одна, со мной двое из моих людей.
– Он услышал нетерпение в ее голосе и поспешил исполнить неожиданную просьбу. А когда Мандэла вместе со своими «людьми» появилась на платформе, Хикару тупо уставился на три взъерошенные, ничем не похожие на офицеров Звездного Флота, фигуры.
Одинокий и неприкаянный на большом капитанском мостике, он опустился в командирское кресло и от нечего делать уставился на экран. Открывшийся его глазам вид только усилил его нетерпение: «Энтерпрайз», с учетом его собственного гравитационного поля, был сориентирован так, что Алеф Прайм постоянно находился вверху, и при движении корабля вокруг него его огромный светящийся силуэт напоминал рождественскую елку с празднично горящими огнями.
Чтобы не раздражать себя, Зулу отвел глаза в сторону, а когда вновь посмотрел на экран, то не поверил сам себе: вместо рождественской елки он увидел обрамленный чернотою космоса и разноцветными звездами острый нос «Аэрфена».
– «Аэрфен», сероглазая Минерва, Афина-Паллада, богиня-воительница», – громко произнес он, зная, что его никто не услышит. И не удержался, продекламировал:
– Молнией быстрой, доспехами ярко сверкая, в образе смертного мужа богиня помчалась к земле.
– Хантер – «Энтерпрайзу». Разрешите прибыть на борт.
Зулу вздрогнул, услышав голос Хантер и увидев ее лицо на экране. Что, если она услышала, как он цитирует Гомера на капитанском мостике, предназначенном отнюдь не для поэтического вдохновения? И еще не сознавая, что он говорит, ответил:
– «Энтерпрайз», Зулу. Капитан, конечно, даю разрешение, – чуть не прокричал он и, вызвав первого встречного на замену себе, поспешил к транспортному отсеку, не веря тому, что должно вот-вот произойти.
Но Хантер и в самом деле излучилась. Озабоченный тем, чтобы не выдать своего волнения, Зулу не сразу подал ей руку, а лишь когда она уже сошла с платформы. А назвав свое имя в ответ на ее приветствие, не удержался и отвесил ей легкий поклон. Это было явным нарушением традиций Звездного Флота, но такова была традиция его семьи.
Хантер или действительно не заметила его промашки, или сделала вид, что не заметила, и он оценил ее тактичность, ее простоту в обращении с низшими по званию.
И вопреки его представлению она оказалась не очень высокой, ничуть не похожей на богиню воительницу, подавляющую своим величием. Да и весь ее облик был каким-то домашним, родным. Ее ладонь была твердой и жесткой, со следами мозолей, а по тыльной стороне ее запястья тянулся длинный красноватый шрам, теряющийся под коротким рукавом рубашки. Но, очевидно, сама Хантер никого не хотела обманывать своим мирным видом – поверх ее голубой рубашки сверкала, подобно кольчуге, серебрянная жилетка.
– Мистер Зулу, – улыбаясь, сказала она, – я очень рада с вами познакомиться. Джим рассказывал мне о вас с большим удовольствием.
Зулу онемел от удивления, не зная, что сказать в ответ.
– Спасибо, – промямлил он, с трудом ворочая непослушным языком.
– Капитан Кирк еще не вернулся на борт, капитан Хантер. Позвольте мне показать вам каюткомпанию офицерского состава.
– Это будет очень мило с вашей стороны, мистер Зулу.
Они вошли в лифт, опустились вниз и пошли по длинному коридору. «Энтерпрайз» казался пустынным и заброшенным без команды, отдыхающей на станции, и потусторонним от притушенных плафонов.
– Его надо осматривать в другом свете, – как бы извиняясь за корабль, сказал Зулу.
– Сгодится и этот, – ответила Хантер. – «Энтерпрайз» не нуждается в рекламе.
Зулу не смог удержаться и выразил свое восхищение «Аэрфеном», и под разговор о достоинствах двух, таких разных, кораблей они добрались до кают-компании. Зулу предложил ей на выбор освежающий напиток или бокал хорошего вина, она отказалась от того и другого. Их вкусы сошлись на кофе, и с дымящимися чашечками в руках они устроились напротив иллюминатора с видом на безграничное космическое пространство, никогда не утомляющее любознательных глаз.
– А что это за страшный след на борту «Аэрфена»? – спросил Зулу. – Надеюсь, все обошлось благополучно.
Хантер отвернулась в сторону, помолчала и ответила:
– Для корабля более или менее благополучно, но я потеряла двух замечательных… может быть, самых замечательных людей из моего экипажа.
– Капитан, простите… я не знал…
– А вам и не надо знать! Достаточно того, что добровольцы, рвущиеся попасть на службу в истребителях знают, на что они идут.
Она вдруг показалась Зулу очень человечной, лишенной каких бы то ни было божественных качеств, а потому очень усталой и еще более достойной восхищения. Чтобы хоть как-то заполнить наступившую неловкую паузу, он встал и налил ей еще одну чашечку кофе. А она спросила:
– Откуда вы, мистер Зулу? Мне очень хотелось самой узнать это по вашему акценту, но он у вас настолько неясный, что я вынуждена пасовать.
– У меня вовсе не неясный акцент, а никакой, сплошная неразбериха. Я жил во многих местах, но большую часть своего детства провел на Шинпае, – он и не заметил, что употребил неофициальное название.
– Шинпай! – воскликнула Хантер. – Ганьютцу! Я была там!
– Да, мэм, я знаю об этом. И я там был в то же самое время, что и вы. И ничего не забыл. И никто не забудет вас на Ганьютцу.
Пришел и его черед отвернуться в сторону, чтобы справиться с внезапно подступившим волнением. Он не мог рассказать ей и о своей благодарности, и о благодарности многих людей – к горлу его подступил комок, на глазах выступили слезы. И он боялся насмешки с ее стороны над непростительной для офицера чувствительностью. Но она, кажется, поняла его и очень просто сказала:
– Благодарю вас, мистер Зулу.
Он молча повернулся к ней, рассматривая ее потемневшее лицо, ее потускневшие глаза. А она с болью заговорила:
– В нашей профессии – вы должны помнить об этом! – иногда накатывает чувство опустошенности, и ты начинаешь думать, что все эти нелепые конфликты, все эти ни с того ни с сего затеваемые драки, в которых ты теряешь лучших друзей, затеваются во имя или во славу каких-то безликих людишек и ничего не значащих, пустопорожних правил и инструкций. А все это не имеет никакого значения для жизни, никакого, черт побери! Важно только то, что ты делаешь для простых, просто живущих, людей!
– И это важное вы делали и делаете, мэм, – смог наконец проговорить Зулу.
* * *
Джеймсу Кирку пришлось опустить на землю неудобные ящики с биоэлектронными кристаллами, чтобы достать свой коммуникатор.– А нельзя ли как-нибудь избавиться от всего этого, мистер Спок?
– Конечно, можно, капитан. Но я не думаю, что вы захотите еще раз посетить Алеф Прайм.
Кирк пробормотал что-то нечленораздельное и проговорил в микрофон коммуникатора:
– Кирк – «Энтерпрайзу».
– «Энтерпрайз». Зулу слушает, капитан.
– Спок и я готовы к переносу, мистер Зулу.
И через несколько минут Кирк, Спок и груда разнокалиберных коробок материализовались на транспортной платформе «Энтерпрайза». Кирк сошел первым, чтобы приветствовать Хантер на борту своего корабля, – она сопровождала Зулу по пути к транспортаторному отсеку.
– Я вижу, вы уже знакомы с мистером Зулу, – сказал он. – А это мистер Спок, мой первый офицер.
– Мистер Спок, – заговорила Хантер. – Наконец-то я встретила вас, спустя много лет после того, как впервые услышала о вас.
– Польщен, – коротко ответил Спок. А Кирк заметил, как Зулу медленно и неохотно пошел прочь от них.
– Мистер Зулу, – поторопился он окликнуть рулевого. – Вы обедали?
– Обедал? – переспросил Зулу, удивленный таким необычным вопросом. – Боюсь, капитан, что мой организм потерял ориентацию во времени, пока мы шесть недель крутились на веревочке вокруг того образования. И я не помню, когда в последний раз ел в обеденное время.
Кирк улыбнулся:
– Я знаю, как вы себя чувствуете, мистер Зулу. Сейчас я покажу капитану Хантер корабль, а затем она, я, мистер Спок отобедаем на платформе обозрения. Хантер, я хочу, чтобы мои офицеры познакомились с тобой. Мистер Зулу, не смогли бы вы узнать, кто еще есть на, борту?
И вместе с другими офицерами присоединяйтесь к нам.
– С радостью, – ответил Зулу. – Спасибо за приглашение, капитан.
Как только Кирк, Спок и Хантер, нагруженные ящиками с оборудованием, покинули транспортный отсек, Зулу поспешил к панели управления и включил канал связи:
– Зулу – Флин. Ответь на вызов, командир. Последовало долгое молчание, и он уже собирался повторить вызов, когда услышал голос Мандэлы:
– Флин слушает.
– Мандэла?
– Хикару, ты один у пульта?
– Да, один, – ответил он, слегка удивленный ее вопросом.
– Хорошо. Срочно перенеси нас. Я тут не одна, со мной двое из моих людей.
– Он услышал нетерпение в ее голосе и поспешил исполнить неожиданную просьбу. А когда Мандэла вместе со своими «людьми» появилась на платформе, Хикару тупо уставился на три взъерошенные, ничем не похожие на офицеров Звездного Флота, фигуры.