Страница:
Белое горячее солнце Регула-Один пожелтело из-за огромной скорости удаляющегося «Энтерпрайза». В общем-то, это обычная рядовая звезда, окруженная едва заметным туманным пятнышком, бывшим некогда планетарной Туманностью Мутара. Совсем недавно странное поле вокруг Регула разорвало туманность в клочья, расщепив ее даже не до атомов, а до совершенно неизученных субэлементарных частиц, которые Венс Мэдисон и его коллега Дэл Марч назвали «микробами».
Хан Синг, используя волновое поле планеты, чуть было не угробил всю миссию Джима Кирка. Враг приложил усилия, и что-то пришло в движение. Но что? Даже Кэрол ничего не может объяснить. Уплотнения и сгустки энергии в поле планеты проникли сквозь все материи. Но что вызывает их? Совершенно очевидно, что генератор волн находится на самой планете, и без ее посещения сейчас невозможно понять их природу.
Кирк знал, что не успокоится, пока не приоткроет завесу над этой тайной, хотя бы в память о своих погибших товарищах. Первым делом надо вернуться на Землю и решить все организационные вопросы. А пока… пока вся команда должна утром собраться с мыслями и забыть о похмелье.
Пробыв в обсерватории больше часа, Кирк решил вернуться в кают-компанию и прикрыть пирушку.
– Какой же ты холодный, Дэвид, – шутя проворчала Саавик.
– Должно быть, ты медиум, – зевнул молодой Маркус.
– Чуть-чуть, – вполне серьезно ответила Саавик. – Все вулканцы и ромуланцы в какой-то степени экстрасенсы. Но почему ты это сказал?
– Ты очень горячая, и от тебя постоянно исходят какие-то волны.
Неожиданно Саавик крепко обняла Дэвида. Ее распущенные волосы упали на лицо и плечи молодого человека, и его нежные объятия не заставили себя долго ждать.
Жизнь Саавик началась среди ромуланцев, а затем ее воспитателями стали вулканцы, чьи традиции не одобряют проявлений нежности и страсти. Поэтому сначала Саавик держалась довольно сдержанно и холодно, но объятия Дэвида заставили ее забыть все условности, и она повергла молодого человека в изумление своими горячими ласками и поцелуями.
Неожиданно Саавик отстранилась от Дэвида, словно устыдившись своего порыва. Такой поворот событий несколько смутил молодого человека. Придвинувшись к Саавик, Дэвид нежно провел пальцем по ее плечу. Ни с кем ему еще не было так хорошо, как с этой странной и своенравной женщиной.
Вдруг Дэвид ощутил под пальцами странные шрамы, которые образовывали на теле Саавик некий рисунок.
– Откуда это у тебя? – спросил он. Саавик долго не отвечала, и Дэвид стал корить себя за неуместный и нетактичный вопрос.
– Извини, – прошептал он. – Идиотское любопытство. Конечно же, это не мое дело.
Заметив терзания Дэвида, Саавик ласково коснулась его щеки и спокойно произнесла:
– Это фамильный ромуланский знак. Фамильный знак!
Саавик рассказала, что никогда не знала, кто именно из ее родителей ромуланец, а кто вулканец.
– Значит, ты еще можешь разыскать свою семью?
– Дэвид, – в голосе Саавик появились иронические нотки, – с какой стати я должна искать своих ромуланских предков?
«Быть может, какой-нибудь ромуланец породил ее, чтобы продемонстрировать превосходство своей расы над супругой-вулканкой, которая, вполне возможно, была его наложницей», – подумал Дэвид и признался:
– Я никогда не слышал о фамильных знаках.
– Это неудивительно. Вся информация о предках передается только устно. В Ромуланской империи любые записи, портреты или голограммы, которые рассказывают о предках, караются законом.
– Почему же ты не стерла знаки, если это так опасно? В качестве напоминания?
– Я не хочу забывать о том времени, как не хочу забыть о мистере Споке. Я живу этими воспоминаниями, даже если они очень горьки. Кроме того, знак еще может пригодиться.
– Для чего? – окончательно проснулся Дэвид.
– Случись мне встретить своего ромуланского родителя, знак будет абсолютным доказательством нашего родства.
– Но ты же не хочешь знать ни о ком из своих родителей.
– Фамильный знак позволит потребовать определенные права, – объяснила Саавик. – Я бы не упустила случая вызвать кого-нибудь из своей семьи по ромуланской линии на смертельную дуэль.
– Дуэль?!
– Да. Как еще я могу отомстить за свое исковерканное детство, за родителя-вулканца, несомненно, погибшего при моем рождении?
Дэвид лежал, боясь шевельнуться, поражаясь глубине ненависти своей подруги.
– Никогда не думал, что вулканцы так мстительны. Значит, око за око?
– Но я не чистокровная вулканка.
– А не легче и не безопаснее… не знаю… например, потребовать от ромуланцев компенсацию за моральный ущерб? – спросил Дэвид и сам удивился своей наивности.
– Не говори ерунды. Кто, где и когда будет этим заниматься? Какой суд примет это дело? Истец есть, но где искать ответчика? Кто он? Некий ромуланец без адреса и имени? – Саавик громко рассмеялась. – Цивилизованный ты мой! Прав был мистер Спок: я должна идти своим путем.
Дэвид почувствовал себя уязвленным и убрал ладонь с горячего тела Саавик.
– Не принимай все так близко к сердцу, – женщина нежно погладила Дэвида по гладкой щеке. – Вряд ли я нарушу покой Ромуланской империи в поисках своего родителя. К тому же вероятность такой встречи слишком ничтожна.
– Догадываюсь, – воспрянул духом Дэвид. – Федерация находится с Ромуланской империей в отношениях «ни войны, ни мира». Какие уж тут судебные иски!
Саавик положила руку Дэвида на шрамы, покрывающие ее плечо.
– Приятно, когда ты дотрагиваешься холодной рукой.
– Скажи, Саавик, а ты уже родилась с этим знаком, или это татуировка?
– Это выжженное клеймо.
– Клеймо?!
– Его выжигают сразу же после рождения.
– Боже, какая ужасная пытка для младенца! Хорошо, что ты не помнишь об этом.
– Почему ты думаешь, что я не помню?
– Ты хочешь сказать, что помнишь первые часы своей жизни? – не поверил Дэвид.
– Конечно. Белый отблеск раскаленного металла и пронзительная боль… Я никогда не забуду этих минут, – Саавик посмотрела Дэвиду в глаза. – А ты… ты разве не помнишь своего рождения?
– О чем ты говоришь… Я не помню себя даже в трехлетнем возрасте. Да и никто не помнит.
– Совсем наоборот, Дэвид., – убеждала Саавик. – Многие помнят момент своего рождения. Может, это у вас, у людей…
– Да, извини… Я все забываю, что ты…
– Ничего страшного. Я всегда радуюсь, когда узнаю что-нибудь новое о психологии различных разумных существ. Как раз в последние часы я наблюдала за поведением членов команды, в том числе и за тобой.
Из груди изумленного Дэвида вырвался нечленораздельный звук.
– Да, не удивляйся, – продолжала Саавик. – Мои наблюдения кажутся мне поучительными.
– Значит, я для тебя просто объект для эксперимента? – разочарованно произнес Дэвид, понимая, что его собственное влечение к молодой женщине не только физическое. Его чувства были глубже и сильнее.
– Да, ты мне интересен и с этой стороны, – ровным и жестким тоном заявила Саавик. – Но гораздо в меньшей степени, чем с других. Я благодарна тебе, что ты помог мне понять саму себя, что у меня есть способности и чувства, в существовании которых я сомневалась.
– Способности?! Например, способность любить?
– Я… Мне… я бы не набралась смелости сделать такое заявление. Я даже не понимаю, о чем ты говоришь, – голос Саавик стал сердитым и колючим. – Этому чувству еще никто не дал вразумительного объяснения.
– И никогда не дадут, – тихо рассмеялся Дэвид.
– В самом деле? Я пока не встречала достойного определения любви, но это совсем не значит, что его вообще нет. Может, я буду первой, кому поддастся этот орешек.
– Любовь нельзя подогнать под математическую формулу, – поддразнил Дэвид.
– Прежде всего нужны наблюдения и эксперименты.
– Эксперименты!.. – расхохотался Дэвид. Его вдруг охватил приступ безудержного веселья.
– Конечно. И мы, без сомнения, смогли бы их произвести на бумаге.
– Саавик… – сквозь смех выдавил из себя Дэвид.
– Я уже слышала некоторые рассуждения. Не знаю только, много ли в них истины.
– Ладно, – смирился Дэвид. – Что это за рассуждения?
– Например, что ромуланцы ненасытны в любви. Не хочешь ли проверить эту гипотезу на себе? Ты уже должен был понять, что все это правда с точностью наоборот, – Саавик приподнялась на локте и заглянула Дэвиду в глаза.
Молодого человека вновь обуял смех. С такой странной и своеобразной женщиной он еще никогда не встречался. Приняв вызов, Дэвид коснулся лица Саавик, ласково провел по ее щеке и нежно очертил пальцем контуры ее губ. Глаза женщины светились даже в темноте. «Способности и чувства…» Дэвиду хотелось смеяться. Не переставая удивляться, он решил, что такого чувства юмора, как у этой леди, не сыскать во всей Галактике.
– Ты меня убедила. Я не против проверить мифы всех народов Вселенной на практике, прямо здесь и сейчас, – Дэвиду тоже было не чуждо чувство юмора.
Скотт, где-то оставивший свою рюмку, держал сейчас в руках целую бутылку и что-то горячо объяснял молодому стажеру. Маккой возлежал в кресле, издавая свистящие рулады.
Кирк подошел к маленькой группе кадетов.
– Думаю, джентльмены, пора расходиться по каютам.
– Есть, сэр, – отозвался один из кадетов, он виновато улыбнулся, но тут же спрятал свою улыбку.
Это была первая улыбка, которую Кирк увидел за целый день.
Вскоре все кадеты без препирательств выполнили приказ адмирала. Более трезвые под руки увели своих пьяных товарищей. Остался лишь тот стажер, который внимательно выслушивал наставления Скотта. Завидев приближение адмирала, кадет побледнел и испуганно заморгал.
– Скотти… – осуждающе произнес Кирк, обращаясь к бортинженеру.
– Да, капитан, жизнь иногда не имеет никакого смысла. Я только что говорил кадету Гренни, что все в жизни относительно…
– Мистер Скотт…
– И не надо отрицать этого. Парень, кажется, настоящий мужчина. Из него выйдет толк.
Стажер переминался с ноги на ногу, не зная, как себя вести в данной ситуации.
– Полковник Скотт!.. – Кирк повысил голой.
– Да, сэр! Что-нибудь не так, адмирал? Почему вы так взволнованы?
– Взволнован? С чего вы взяли, что я взволнован? Вы свободны, кадет.
– Есть, сэр.
Через пару секунд стажера уже не было в кают-компании.
– Мистер Скотт, завтра мне нужна трезвая и выспавшаяся команда. Ступайте в свою каюту.
– Какой у меня был племянник, мистер Кирк… Давайте споем песню в его память. Вы знаете «Дэнни Бой»?
– Это приказ, мистер Скотт.
– Да, сэр, – главный инженер стал напевать нехитрую песенку:
– О Дэнни Бой, ты слышишь трубы? Те трубы, что зовут в дорогу?..
– Мистер Скотт! – рявкнул Кирк. Инженер замолчал и посмотрел на капитана полными слез глазами, в которых застыла боль. Кирк смягчился:
– Скотти, идите, пожалуйста, спать. Завтра очень трудный день.
– Прошу прощения, сэр. Конечно, сэр. – Скотт оглянулся, словно что-то искал. Кирку показалось, что инженер вдруг постарел лет на десять. Опустив голову, Скотт нетвердой походкой направился к выходу.
В кают-компании остался один лишь Маккой. Присев перед креслом, Кирк толкнул своего друга в плечо.
– Боунз, проснись, Боунз…
Издав чавкающий звук, Маккой сменил позу и вновь захрапел.
– Давай-ка, старина.
Кирк поднял доктора на ноги и крепко обхватил рукой, намереваясь довести его до каюты. Но Маккой, едва стоя на ногах, навалился на капитана всем телом и грязно выругался.
– Что?!
Обидевшись, Кирк стал трясти доктора. Неожиданно Маккой вытянулся в струнку, на мгновение вытаращил на капитана глаза и вновь повалился в кресло.
– Доведешь ты меня когда-нибудь, Боунз, – качая головой, проворчал Кирк.
Глава 2
Хан Синг, используя волновое поле планеты, чуть было не угробил всю миссию Джима Кирка. Враг приложил усилия, и что-то пришло в движение. Но что? Даже Кэрол ничего не может объяснить. Уплотнения и сгустки энергии в поле планеты проникли сквозь все материи. Но что вызывает их? Совершенно очевидно, что генератор волн находится на самой планете, и без ее посещения сейчас невозможно понять их природу.
Кирк знал, что не успокоится, пока не приоткроет завесу над этой тайной, хотя бы в память о своих погибших товарищах. Первым делом надо вернуться на Землю и решить все организационные вопросы. А пока… пока вся команда должна утром собраться с мыслями и забыть о похмелье.
Пробыв в обсерватории больше часа, Кирк решил вернуться в кают-компанию и прикрыть пирушку.
* * *
Жар, исходящий от горячего тела Саавик, клонил Дэвида ко сну. Вулканцы, а возможно, и ромуланцы имели температуру тела, превышающую человеческую на несколько градусов.– Какой же ты холодный, Дэвид, – шутя проворчала Саавик.
– Должно быть, ты медиум, – зевнул молодой Маркус.
– Чуть-чуть, – вполне серьезно ответила Саавик. – Все вулканцы и ромуланцы в какой-то степени экстрасенсы. Но почему ты это сказал?
– Ты очень горячая, и от тебя постоянно исходят какие-то волны.
Неожиданно Саавик крепко обняла Дэвида. Ее распущенные волосы упали на лицо и плечи молодого человека, и его нежные объятия не заставили себя долго ждать.
Жизнь Саавик началась среди ромуланцев, а затем ее воспитателями стали вулканцы, чьи традиции не одобряют проявлений нежности и страсти. Поэтому сначала Саавик держалась довольно сдержанно и холодно, но объятия Дэвида заставили ее забыть все условности, и она повергла молодого человека в изумление своими горячими ласками и поцелуями.
Неожиданно Саавик отстранилась от Дэвида, словно устыдившись своего порыва. Такой поворот событий несколько смутил молодого человека. Придвинувшись к Саавик, Дэвид нежно провел пальцем по ее плечу. Ни с кем ему еще не было так хорошо, как с этой странной и своенравной женщиной.
Вдруг Дэвид ощутил под пальцами странные шрамы, которые образовывали на теле Саавик некий рисунок.
– Откуда это у тебя? – спросил он. Саавик долго не отвечала, и Дэвид стал корить себя за неуместный и нетактичный вопрос.
– Извини, – прошептал он. – Идиотское любопытство. Конечно же, это не мое дело.
Заметив терзания Дэвида, Саавик ласково коснулась его щеки и спокойно произнесла:
– Это фамильный ромуланский знак. Фамильный знак!
Саавик рассказала, что никогда не знала, кто именно из ее родителей ромуланец, а кто вулканец.
– Значит, ты еще можешь разыскать свою семью?
– Дэвид, – в голосе Саавик появились иронические нотки, – с какой стати я должна искать своих ромуланских предков?
«Быть может, какой-нибудь ромуланец породил ее, чтобы продемонстрировать превосходство своей расы над супругой-вулканкой, которая, вполне возможно, была его наложницей», – подумал Дэвид и признался:
– Я никогда не слышал о фамильных знаках.
– Это неудивительно. Вся информация о предках передается только устно. В Ромуланской империи любые записи, портреты или голограммы, которые рассказывают о предках, караются законом.
– Почему же ты не стерла знаки, если это так опасно? В качестве напоминания?
– Я не хочу забывать о том времени, как не хочу забыть о мистере Споке. Я живу этими воспоминаниями, даже если они очень горьки. Кроме того, знак еще может пригодиться.
– Для чего? – окончательно проснулся Дэвид.
– Случись мне встретить своего ромуланского родителя, знак будет абсолютным доказательством нашего родства.
– Но ты же не хочешь знать ни о ком из своих родителей.
– Фамильный знак позволит потребовать определенные права, – объяснила Саавик. – Я бы не упустила случая вызвать кого-нибудь из своей семьи по ромуланской линии на смертельную дуэль.
– Дуэль?!
– Да. Как еще я могу отомстить за свое исковерканное детство, за родителя-вулканца, несомненно, погибшего при моем рождении?
Дэвид лежал, боясь шевельнуться, поражаясь глубине ненависти своей подруги.
– Никогда не думал, что вулканцы так мстительны. Значит, око за око?
– Но я не чистокровная вулканка.
– А не легче и не безопаснее… не знаю… например, потребовать от ромуланцев компенсацию за моральный ущерб? – спросил Дэвид и сам удивился своей наивности.
– Не говори ерунды. Кто, где и когда будет этим заниматься? Какой суд примет это дело? Истец есть, но где искать ответчика? Кто он? Некий ромуланец без адреса и имени? – Саавик громко рассмеялась. – Цивилизованный ты мой! Прав был мистер Спок: я должна идти своим путем.
Дэвид почувствовал себя уязвленным и убрал ладонь с горячего тела Саавик.
– Не принимай все так близко к сердцу, – женщина нежно погладила Дэвида по гладкой щеке. – Вряд ли я нарушу покой Ромуланской империи в поисках своего родителя. К тому же вероятность такой встречи слишком ничтожна.
– Догадываюсь, – воспрянул духом Дэвид. – Федерация находится с Ромуланской империей в отношениях «ни войны, ни мира». Какие уж тут судебные иски!
Саавик положила руку Дэвида на шрамы, покрывающие ее плечо.
– Приятно, когда ты дотрагиваешься холодной рукой.
– Скажи, Саавик, а ты уже родилась с этим знаком, или это татуировка?
– Это выжженное клеймо.
– Клеймо?!
– Его выжигают сразу же после рождения.
– Боже, какая ужасная пытка для младенца! Хорошо, что ты не помнишь об этом.
– Почему ты думаешь, что я не помню?
– Ты хочешь сказать, что помнишь первые часы своей жизни? – не поверил Дэвид.
– Конечно. Белый отблеск раскаленного металла и пронзительная боль… Я никогда не забуду этих минут, – Саавик посмотрела Дэвиду в глаза. – А ты… ты разве не помнишь своего рождения?
– О чем ты говоришь… Я не помню себя даже в трехлетнем возрасте. Да и никто не помнит.
– Совсем наоборот, Дэвид., – убеждала Саавик. – Многие помнят момент своего рождения. Может, это у вас, у людей…
– Да, извини… Я все забываю, что ты…
– Ничего страшного. Я всегда радуюсь, когда узнаю что-нибудь новое о психологии различных разумных существ. Как раз в последние часы я наблюдала за поведением членов команды, в том числе и за тобой.
Из груди изумленного Дэвида вырвался нечленораздельный звук.
– Да, не удивляйся, – продолжала Саавик. – Мои наблюдения кажутся мне поучительными.
– Значит, я для тебя просто объект для эксперимента? – разочарованно произнес Дэвид, понимая, что его собственное влечение к молодой женщине не только физическое. Его чувства были глубже и сильнее.
– Да, ты мне интересен и с этой стороны, – ровным и жестким тоном заявила Саавик. – Но гораздо в меньшей степени, чем с других. Я благодарна тебе, что ты помог мне понять саму себя, что у меня есть способности и чувства, в существовании которых я сомневалась.
– Способности?! Например, способность любить?
– Я… Мне… я бы не набралась смелости сделать такое заявление. Я даже не понимаю, о чем ты говоришь, – голос Саавик стал сердитым и колючим. – Этому чувству еще никто не дал вразумительного объяснения.
– И никогда не дадут, – тихо рассмеялся Дэвид.
– В самом деле? Я пока не встречала достойного определения любви, но это совсем не значит, что его вообще нет. Может, я буду первой, кому поддастся этот орешек.
– Любовь нельзя подогнать под математическую формулу, – поддразнил Дэвид.
– Прежде всего нужны наблюдения и эксперименты.
– Эксперименты!.. – расхохотался Дэвид. Его вдруг охватил приступ безудержного веселья.
– Конечно. И мы, без сомнения, смогли бы их произвести на бумаге.
– Саавик… – сквозь смех выдавил из себя Дэвид.
– Я уже слышала некоторые рассуждения. Не знаю только, много ли в них истины.
– Ладно, – смирился Дэвид. – Что это за рассуждения?
– Например, что ромуланцы ненасытны в любви. Не хочешь ли проверить эту гипотезу на себе? Ты уже должен был понять, что все это правда с точностью наоборот, – Саавик приподнялась на локте и заглянула Дэвиду в глаза.
Молодого человека вновь обуял смех. С такой странной и своеобразной женщиной он еще никогда не встречался. Приняв вызов, Дэвид коснулся лица Саавик, ласково провел по ее щеке и нежно очертил пальцем контуры ее губ. Глаза женщины светились даже в темноте. «Способности и чувства…» Дэвиду хотелось смеяться. Не переставая удивляться, он решил, что такого чувства юмора, как у этой леди, не сыскать во всей Галактике.
– Ты меня убедила. Я не против проверить мифы всех народов Вселенной на практике, прямо здесь и сейчас, – Дэвиду тоже было не чуждо чувство юмора.
* * *
Джеймс Кирк вновь оказался в кают-компании. Поминки продолжались. Кадеты стояли по одному и группами, ведя себя довольно тихо. В воздухе царила подавленность. И лишь старшие офицеры чувствовали себя немного раскованнее.Скотт, где-то оставивший свою рюмку, держал сейчас в руках целую бутылку и что-то горячо объяснял молодому стажеру. Маккой возлежал в кресле, издавая свистящие рулады.
Кирк подошел к маленькой группе кадетов.
– Думаю, джентльмены, пора расходиться по каютам.
– Есть, сэр, – отозвался один из кадетов, он виновато улыбнулся, но тут же спрятал свою улыбку.
Это была первая улыбка, которую Кирк увидел за целый день.
Вскоре все кадеты без препирательств выполнили приказ адмирала. Более трезвые под руки увели своих пьяных товарищей. Остался лишь тот стажер, который внимательно выслушивал наставления Скотта. Завидев приближение адмирала, кадет побледнел и испуганно заморгал.
– Скотти… – осуждающе произнес Кирк, обращаясь к бортинженеру.
– Да, капитан, жизнь иногда не имеет никакого смысла. Я только что говорил кадету Гренни, что все в жизни относительно…
– Мистер Скотт…
– И не надо отрицать этого. Парень, кажется, настоящий мужчина. Из него выйдет толк.
Стажер переминался с ноги на ногу, не зная, как себя вести в данной ситуации.
– Полковник Скотт!.. – Кирк повысил голой.
– Да, сэр! Что-нибудь не так, адмирал? Почему вы так взволнованы?
– Взволнован? С чего вы взяли, что я взволнован? Вы свободны, кадет.
– Есть, сэр.
Через пару секунд стажера уже не было в кают-компании.
– Мистер Скотт, завтра мне нужна трезвая и выспавшаяся команда. Ступайте в свою каюту.
– Какой у меня был племянник, мистер Кирк… Давайте споем песню в его память. Вы знаете «Дэнни Бой»?
– Это приказ, мистер Скотт.
– Да, сэр, – главный инженер стал напевать нехитрую песенку:
– О Дэнни Бой, ты слышишь трубы? Те трубы, что зовут в дорогу?..
– Мистер Скотт! – рявкнул Кирк. Инженер замолчал и посмотрел на капитана полными слез глазами, в которых застыла боль. Кирк смягчился:
– Скотти, идите, пожалуйста, спать. Завтра очень трудный день.
– Прошу прощения, сэр. Конечно, сэр. – Скотт оглянулся, словно что-то искал. Кирку показалось, что инженер вдруг постарел лет на десять. Опустив голову, Скотт нетвердой походкой направился к выходу.
В кают-компании остался один лишь Маккой. Присев перед креслом, Кирк толкнул своего друга в плечо.
– Боунз, проснись, Боунз…
Издав чавкающий звук, Маккой сменил позу и вновь захрапел.
– Давай-ка, старина.
Кирк поднял доктора на ноги и крепко обхватил рукой, намереваясь довести его до каюты. Но Маккой, едва стоя на ногах, навалился на капитана всем телом и грязно выругался.
– Что?!
Обидевшись, Кирк стал трясти доктора. Неожиданно Маккой вытянулся в струнку, на мгновение вытаращил на капитана глаза и вновь повалился в кресло.
– Доведешь ты меня когда-нибудь, Боунз, – качая головой, проворчал Кирк.
Глава 2
Своим трудолюбием и любовью к профессии доктор Кристина Чэпел, несомненно, являлась образцом для подражания. Любой, побывавший в медицинском отсеке, с восторгом рассказывал о ее доброте, чуткости и заботе, которой она окружала своих пациентов. Начальство было о Кристине высокого мнения, ни разу за время ее службы не высказав ни единой претензии. Но сама себе Кристина казалась робкой, неуклюжей и неумелой.
В эти горячие дни Чэпел пришлось особенно тяжело: палаты были забиты ранеными, большей частью молодыми кадетами, пострадавшими во время безжалостных атак Хан Синха. Ко всем больным и раненым она относилась, как к самым близким людям, но особой теплотой Крис окружила Леонарда Маккоя, у кушетки которого находилась постоянно.
Чэпел остановилась на пороге палаты, куда прошлой ночью она вместе с адмиралом Кирком привела невменяемого Маккоя, и услышала долгие стоны и недовольное ворчание. Огни в комнате были притушены, в воздухе пахло целебной хвоей.
Крис подошла к доктору и в который раз потрогала его блестящий от пота лоб. В мокрой, как после дождя, тунике Маккой беспокойно ворочался на кушетке. Температура его заметно поднялась, но не настолько, чтобы бить тревогу.
– Леонард, – тихо окликнула Крис.
Доктор Маккой приподнялся на локтях, потом сел, выпрямив спину, и уставился перед собой.
Через несколько секунд он медленно повернул голову в сторону Чэпел и неожиданно произнес:
– Вулканцы… им не дано любить. – Кристина отпрянула назад, словно от удара.
– Как вы смеете говорить мне такое? – тихо спросила она.
Боль, изо дня в день точившая душу, разгорелась в Крис с новой силой. Она отвернулась и закрыла лицо руками. Нет, сникать нельзя. Надо забыть о душевных муках и продолжать работать. Необходимо, как и прежде, улыбаться и находить теплые слова для каждого раненого. Кораблю нужен врач, а Маккой еще слишком слаб, чтобы работать.
Чувства Чэпел к Споку разгорелись несколько лет назад, становясь все сильнее и сильнее. Каждое утро Кристина просыпалась с мыслью, что сегодня опять увидит своего любимого, и ощущала себя счастливой. Теперь же, со смертью Спока, все рухнуло, унеся в темноту самое лучшее, что было в ее жизни.
Усилием воли Кристина заставила себя успокоиться и вытерла слезы. Сейчас не время плакать, надо постараться забыть жестокие слова Маккоя.
– Но я же не вулканка, – вслух ответила она. – Вы же сами говорили…
Саавик замолчала, вспомнив, что Спока нет в живых. Он ушел навсегда. В глазах молодой женщины заблестели слезы.
Рядом, уткнувшись лицом в подушку, безмятежно посапывал Дэвид. Что снилось ему? Саавик нежно коснулась плеча молодого человека и тихо прошептала: «Пусть тебя обойдут терзания, которые не отпускают даже во сне». Дэвид засопел чаще, повернул голову в другую сторону, но не проснулся.
«Не схожу ли я с ума?» – подумала Саавик, вспомнив голос вулканца.
Люди – коллеги по экипажу – тихо посмеивались над ее странной привычкой. Фаррендаль это замечала, но не подавала вида. Пусть смеются. Гуманоиды, как она называла людей, не знали, что в такие моменты выглядят особенно уродливо.
Покусывание собственных пальцев у Фаррендаль означало, что она погрузилась в глубокие размышления, надеясь принять единственно правильное решение. Фаррендаль сидела на задних лапах и смотрела на незнакомые звезды. Покинув несколько часов назад пределы Федерации, корабль оказался в свободном, никем не контролируемом пространстве. Фаррендаль с ужасом подумала о том, что в этом «диком поле» они могут стать чьей-нибудь легкой добычей.
Неожиданно на приборной панели замигала сигнальная лампочка. В третий раз за последние сутки Фаррендаль пришлось изменить курс, заметая следы и запутывая потенциальных преследователей. Но данный курс мог привести корабль прямо в объятия клингонов. Эта перспектива Фаррендаль нравилась меньше любой другой, но приказ есть приказ. «Куда же мы, в конце концов, идем?» – думала она, грызя пальцы.
Их таинственный пассажир до сих пор не хочет говорить о точном месте прибытия. Но Фаррендаль тревожил не этот факт; не беспокоили ее и слухи о несметной добыче капитана. Более всего ее волновал вопрос, поделится ли капитан частью своего богатства с остальными членами экипажа или хотя бы со своими приближенными.
– Мне не нравится этот запашок, – озвучила Фаррендаль свои мысли. – Попахивать стало еще с самого начала, а теперь переросло в настоящую вонь.
Сидящий неподалеку сородич беззвучно рассмеялся, обнажив белые клыки.
– С каких это пор кошки научились извлекать пользу из своего нюха? – сквозь смех спросил он.
Сородич!.. И с такими мерзавцами приходится иметь дело! Грубые, неотесанные, кровожадные наемники! Фаррендаль переполняло презрение к ним.
– А разве я была кошкой? – вопросом на вопрос ответила она Трану и положила свою лапу на приборную панель.
Растопырив пальцы, Фаррендаль медленно выпустила все когти и провела ими по панели. Послышался душераздирающий скрежет.
– Кошкой?! – сделав непонимающий вид, воскликнул Тран. – Разве я назвал тебя кошкой? Кто, будучи в здравом уме, осмелится тебя так назвать?
– Я видела однажды кошек. Они рылись в помоях на заднем дворе какой-то харчевни. Кажется, это было на Аменхотепе-Девять. Отвратительная картина. Так объясни же мне, в чем сходство между мной и этими неприятными тварями?
– Не цепляйся за слова, Фаррендаль.
– Нет, ты все-таки просвети меня!
– Ладно. Тебя роднит с ними то, что ты тоже прозябала на заднем дворе. Разве не так?
В одно мгновение Фаррендаль вскочила и резким ударом свалила обидчика на пол. Трану повезло: в целях экономии искусственная гравитация была включена не на полную мощность. Он несколько раз плавно перевернулся в воздухе, задел всевозможные предметы и лишь после этого приземлился в десятке шагов от Фаррендаль.
Через секунду она уже оказалась рядом и, вцепившись Трану в горло, прошипела:
– А разве эти обезьяноподобные существа не рылись на задних дворах?
– Рылись, наверное, – истерично рассмеялся Тран.
Приняв эту истерику за капитуляцию, Фаррендаль победно приподняла кончики усов и собралась еще немного помучить свою жертву, но неожиданно увидела в дверях капитана. Качая головой, он неодобрительно взирал на борьбу подчиненных.
– Если вы страдаете от безделья, то я наеду вам работу, – жестко проговорил капитан. – У нас нет времени предаваться праздным забавам. Вы мне сейчас напомнили лошадей на лугу.
Фаррендаль поднялась с поверженной жертвы. Не обремененный силой тяготения, Тран легко, как гимнаст, вскочил на ноги и вернулся на свое рабочее место.
– Кошки, обезьяны, теперь еще и лошади, – проворчала Фаррендаль. – Наша таинственная миссия, кажется, превращается в бродячий зверинец.
– Вам обоим по десять взысканий! – прогрохотал капитан.
Фаррендаль усмехнулась и с сарказмом ответила:
– Вы сегодня в прекрасном настроении, капитан.
У нее уже было столько взысканий, что каких-то еще десять она проглотит, не поперхнувшись. Среди членов команды взыскания являлись источником особой бравады, куража и какого-то бесшабашного веселья. Однажды, на какой-то более-менее цивилизованной планете, после долгого и нервного путешествия капитан вышел из себя и запретил Фаррендаль, Трану и еще нескольким членам экипажа покидать корабль, мотивировав это слишком большим количеством взысканий. Фаррендаль тогда ничего не ответила, она просто наплевала на запрет, собралась и ушла. То же самое сделали и другие.
Конечно же, капитан мог неповиновавшихся посадить под арест, приставить охрану и воспользоваться для своих дел услугами других членов экипажа. Однако он этого не сделал. Открыв настежь дверь корабля, капитан терпеливо ждал своевольников: он предпочитал иметь дело с проверенными помощниками, пусть даже и капризными, а не с неопытными новичками, которых еще надо учить и учить.
Сейчас, как обычно, капитан рассыпался в угрозах, говорил, что это последнее предупреждение и при случае он выкинет их из команды. На это Фаррендаль ответила, что он обладает властью и является капитаном не потому, что заслуживает этого звания или пользуется авторитетом у команды, а лишь потому, что корабль находится в его собственности. Особенно она упирала на то обстоятельство, что капитан ничего не понимает ни в навигации, ни в управлении кораблем, а уж компьютеры для него – непролазный, дремучий лес.
– Вы беситесь, потому что мы рано или поздно узнаем, сколько вам заплатили за этот рейс! – выпалила Фаррендаль, выразив общую тревогу экипажа.
Она села за навигационные приборы. Капитан молчал: выглядя громилой, он был трусоват и не хотел связываться с Фаррендаль.
– Когда мы, наконец, узнаем, куда направляемся? – требовательно спросила она.
– Когда в этом возникнет необходимость.
– Только бесполезно тратим энергию! – в сердцах бросила Фаррендаль.
Если бы капитан умел управлять кораблем, то он не зависел бы от такого капризного рулевого и, без сомнения, избавился бы от нее при первом же подходящем случае. «Хорошо еще, что этот увалень полуграмотен», – подумала Фаррендаль. Презрение к капитану иногда сменялось у нее чувством жалости: ей были известны нелегкие отношения, которые сложились у него с грубой и наглой командой.
За свою собственную судьбу Фаррендаль была спокойна. Все, в том числе и капитан, считали ее искусным навигатором. Этого же мнения придерживалась и сама Фаррендаль. Удивительно, но этот «полуграмотный увалень» с уважением относился не только к ее профессиональным качествам, но и к ее предыдущей карьере и образованию.
Сама Фаррендаль давно могла найти другую работу и другого капитана, но пассивность и нежелание рисковать держали ее на прежнем месте. Презрение к капитану перемежалось у нее с презрением к себе. «Мы стоим друг друга», – часто думала Фаррендаль.
Капитан в задумчивости склонился над пультом управления.
– Мы легли на курс согласно вашего последнего приказа, – прокомментировала Фаррендаль показания приборов. – Если вы не собираетесь менять курс, то я, пожалуй, посплю.
Не дожидаясь ответа, она встала из-за пульта и бесшумной походкой направилась в свою каюту.
«Хорошо иметь дело с такой сдержанной и спокойной женщиной», – подумал Дэвид, настороженно поглядывая по сторонам. Однако никто не бросал в его сторону любопытных или заинтересованных взглядов, все были заняты своими делами.
– Доброе утро, Дэвид, – поздоровался Джеймс Кирк.
– О, привет, – спохватился Дэвид, чуть было не добавив слово «отец».
Их разделяла двадцатилетняя пропасть, но молодой Маркус уже начал привыкать к мысли, что Кирк не просто вышестоящий начальник, но еще и его отец. Иногда Дэвид думал о том, как бы он относился к отцу, будь тот не адмиралом – самым старшим по званию и опыту работы, – а, например, пекарем или врачом, и каждый раз не находил ответа, потому что не мог представить авторитетного Джеймса Кирка кем-то иным.
– Как насчет того, чтобы называть меня просто Джимом? – с проницательностью провидца спросил Кирк.
– Это можно, – согласился Дэвид. – Но мне надо время, чтобы привыкнуть к такому обращению.
– Мне тоже, – сказал Кирк. – Нам не мешало бы поговорить на эту тему наедине.
Дэвид согласно кивнул, но промолчал, считая, что мостик «Энтерпрайза» не лучшее место для подобных разговоров.
– Вот так-то, – неожиданно добавил Кирк.
На главном экране появился темный и загадочный Регул-Один.
Совершив маневр, «Энтерпрайз» вновь вернулся к этой пустынной и суровой планете. Ее зловещий вид вызывал у Дэвида самые лучшие чувства. На Регуле-Один не могла развиться жизнь, на ней никогда не было ни воды, ни воздуха: из-за слабого тяготения планета не могла удержать ни того, ни другого. Лишь усилия команды Кэрол Маркус вдохнули хоть какую-то жизнь в экосистему Регула-Один. Это было похоже на фантастику. Как в романах Жюля Верна, самые сумасбродные идеи воплотились в жизнь, и Дэвид был горд тем, что тоже внес свой скромный вклад.
Короткое время, проведенное на планете, осталось для молодого Маркуса самым лучшим воспоминанием. Дэвид мечтал вернуться на Регул и еще раз увидеть плоды своего труда. Ни один эксперимент не проходит так, как планируется. Время и природные условия вносят свои коррективы. Тем интереснее было бы опять побывать на планете и посмотреть все своими глазами.
В эти горячие дни Чэпел пришлось особенно тяжело: палаты были забиты ранеными, большей частью молодыми кадетами, пострадавшими во время безжалостных атак Хан Синха. Ко всем больным и раненым она относилась, как к самым близким людям, но особой теплотой Крис окружила Леонарда Маккоя, у кушетки которого находилась постоянно.
Чэпел остановилась на пороге палаты, куда прошлой ночью она вместе с адмиралом Кирком привела невменяемого Маккоя, и услышала долгие стоны и недовольное ворчание. Огни в комнате были притушены, в воздухе пахло целебной хвоей.
Крис подошла к доктору и в который раз потрогала его блестящий от пота лоб. В мокрой, как после дождя, тунике Маккой беспокойно ворочался на кушетке. Температура его заметно поднялась, но не настолько, чтобы бить тревогу.
– Леонард, – тихо окликнула Крис.
Доктор Маккой приподнялся на локтях, потом сел, выпрямив спину, и уставился перед собой.
Через несколько секунд он медленно повернул голову в сторону Чэпел и неожиданно произнес:
– Вулканцы… им не дано любить. – Кристина отпрянула назад, словно от удара.
– Как вы смеете говорить мне такое? – тихо спросила она.
Боль, изо дня в день точившая душу, разгорелась в Крис с новой силой. Она отвернулась и закрыла лицо руками. Нет, сникать нельзя. Надо забыть о душевных муках и продолжать работать. Необходимо, как и прежде, улыбаться и находить теплые слова для каждого раненого. Кораблю нужен врач, а Маккой еще слишком слаб, чтобы работать.
Чувства Чэпел к Споку разгорелись несколько лет назад, становясь все сильнее и сильнее. Каждое утро Кристина просыпалась с мыслью, что сегодня опять увидит своего любимого, и ощущала себя счастливой. Теперь же, со смертью Спока, все рухнуло, унеся в темноту самое лучшее, что было в ее жизни.
Усилием воли Кристина заставила себя успокоиться и вытерла слезы. Сейчас не время плакать, надо постараться забыть жестокие слова Маккоя.
* * *
Проснувшись, Саавик села и отбросила одеяло. Только что с ней говорил Спок. Его низкий голос по-прежнему эхом звучал в ушах лейтенанта.– Но я же не вулканка, – вслух ответила она. – Вы же сами говорили…
Саавик замолчала, вспомнив, что Спока нет в живых. Он ушел навсегда. В глазах молодой женщины заблестели слезы.
Рядом, уткнувшись лицом в подушку, безмятежно посапывал Дэвид. Что снилось ему? Саавик нежно коснулась плеча молодого человека и тихо прошептала: «Пусть тебя обойдут терзания, которые не отпускают даже во сне». Дэвид засопел чаще, повернул голову в другую сторону, но не проснулся.
«Не схожу ли я с ума?» – подумала Саавик, вспомнив голос вулканца.
* * *
Осторожно и по-своему даже изящно Фаррендаль покусывала покрытые шерстью начальные фаланги пальцев правой лапы. Она знала, что это некрасивая и вредная привычка, но ничего не могла с собой сделать. Эту привычку Фаррендаль переняла от одного из членов экипажа, человека по происхождению, который все время грыз свои ногти. Ногти людей, в отличие от когтей, были тонкие и мягкие. Фаррендаль никогда не решилась бы грызть такие нежные ногти.Люди – коллеги по экипажу – тихо посмеивались над ее странной привычкой. Фаррендаль это замечала, но не подавала вида. Пусть смеются. Гуманоиды, как она называла людей, не знали, что в такие моменты выглядят особенно уродливо.
Покусывание собственных пальцев у Фаррендаль означало, что она погрузилась в глубокие размышления, надеясь принять единственно правильное решение. Фаррендаль сидела на задних лапах и смотрела на незнакомые звезды. Покинув несколько часов назад пределы Федерации, корабль оказался в свободном, никем не контролируемом пространстве. Фаррендаль с ужасом подумала о том, что в этом «диком поле» они могут стать чьей-нибудь легкой добычей.
Неожиданно на приборной панели замигала сигнальная лампочка. В третий раз за последние сутки Фаррендаль пришлось изменить курс, заметая следы и запутывая потенциальных преследователей. Но данный курс мог привести корабль прямо в объятия клингонов. Эта перспектива Фаррендаль нравилась меньше любой другой, но приказ есть приказ. «Куда же мы, в конце концов, идем?» – думала она, грызя пальцы.
Их таинственный пассажир до сих пор не хочет говорить о точном месте прибытия. Но Фаррендаль тревожил не этот факт; не беспокоили ее и слухи о несметной добыче капитана. Более всего ее волновал вопрос, поделится ли капитан частью своего богатства с остальными членами экипажа или хотя бы со своими приближенными.
– Мне не нравится этот запашок, – озвучила Фаррендаль свои мысли. – Попахивать стало еще с самого начала, а теперь переросло в настоящую вонь.
Сидящий неподалеку сородич беззвучно рассмеялся, обнажив белые клыки.
– С каких это пор кошки научились извлекать пользу из своего нюха? – сквозь смех спросил он.
Сородич!.. И с такими мерзавцами приходится иметь дело! Грубые, неотесанные, кровожадные наемники! Фаррендаль переполняло презрение к ним.
– А разве я была кошкой? – вопросом на вопрос ответила она Трану и положила свою лапу на приборную панель.
Растопырив пальцы, Фаррендаль медленно выпустила все когти и провела ими по панели. Послышался душераздирающий скрежет.
– Кошкой?! – сделав непонимающий вид, воскликнул Тран. – Разве я назвал тебя кошкой? Кто, будучи в здравом уме, осмелится тебя так назвать?
– Я видела однажды кошек. Они рылись в помоях на заднем дворе какой-то харчевни. Кажется, это было на Аменхотепе-Девять. Отвратительная картина. Так объясни же мне, в чем сходство между мной и этими неприятными тварями?
– Не цепляйся за слова, Фаррендаль.
– Нет, ты все-таки просвети меня!
– Ладно. Тебя роднит с ними то, что ты тоже прозябала на заднем дворе. Разве не так?
В одно мгновение Фаррендаль вскочила и резким ударом свалила обидчика на пол. Трану повезло: в целях экономии искусственная гравитация была включена не на полную мощность. Он несколько раз плавно перевернулся в воздухе, задел всевозможные предметы и лишь после этого приземлился в десятке шагов от Фаррендаль.
Через секунду она уже оказалась рядом и, вцепившись Трану в горло, прошипела:
– А разве эти обезьяноподобные существа не рылись на задних дворах?
– Рылись, наверное, – истерично рассмеялся Тран.
Приняв эту истерику за капитуляцию, Фаррендаль победно приподняла кончики усов и собралась еще немного помучить свою жертву, но неожиданно увидела в дверях капитана. Качая головой, он неодобрительно взирал на борьбу подчиненных.
– Если вы страдаете от безделья, то я наеду вам работу, – жестко проговорил капитан. – У нас нет времени предаваться праздным забавам. Вы мне сейчас напомнили лошадей на лугу.
Фаррендаль поднялась с поверженной жертвы. Не обремененный силой тяготения, Тран легко, как гимнаст, вскочил на ноги и вернулся на свое рабочее место.
– Кошки, обезьяны, теперь еще и лошади, – проворчала Фаррендаль. – Наша таинственная миссия, кажется, превращается в бродячий зверинец.
– Вам обоим по десять взысканий! – прогрохотал капитан.
Фаррендаль усмехнулась и с сарказмом ответила:
– Вы сегодня в прекрасном настроении, капитан.
У нее уже было столько взысканий, что каких-то еще десять она проглотит, не поперхнувшись. Среди членов команды взыскания являлись источником особой бравады, куража и какого-то бесшабашного веселья. Однажды, на какой-то более-менее цивилизованной планете, после долгого и нервного путешествия капитан вышел из себя и запретил Фаррендаль, Трану и еще нескольким членам экипажа покидать корабль, мотивировав это слишком большим количеством взысканий. Фаррендаль тогда ничего не ответила, она просто наплевала на запрет, собралась и ушла. То же самое сделали и другие.
Конечно же, капитан мог неповиновавшихся посадить под арест, приставить охрану и воспользоваться для своих дел услугами других членов экипажа. Однако он этого не сделал. Открыв настежь дверь корабля, капитан терпеливо ждал своевольников: он предпочитал иметь дело с проверенными помощниками, пусть даже и капризными, а не с неопытными новичками, которых еще надо учить и учить.
Сейчас, как обычно, капитан рассыпался в угрозах, говорил, что это последнее предупреждение и при случае он выкинет их из команды. На это Фаррендаль ответила, что он обладает властью и является капитаном не потому, что заслуживает этого звания или пользуется авторитетом у команды, а лишь потому, что корабль находится в его собственности. Особенно она упирала на то обстоятельство, что капитан ничего не понимает ни в навигации, ни в управлении кораблем, а уж компьютеры для него – непролазный, дремучий лес.
– Вы беситесь, потому что мы рано или поздно узнаем, сколько вам заплатили за этот рейс! – выпалила Фаррендаль, выразив общую тревогу экипажа.
Она села за навигационные приборы. Капитан молчал: выглядя громилой, он был трусоват и не хотел связываться с Фаррендаль.
– Когда мы, наконец, узнаем, куда направляемся? – требовательно спросила она.
– Когда в этом возникнет необходимость.
– Только бесполезно тратим энергию! – в сердцах бросила Фаррендаль.
Если бы капитан умел управлять кораблем, то он не зависел бы от такого капризного рулевого и, без сомнения, избавился бы от нее при первом же подходящем случае. «Хорошо еще, что этот увалень полуграмотен», – подумала Фаррендаль. Презрение к капитану иногда сменялось у нее чувством жалости: ей были известны нелегкие отношения, которые сложились у него с грубой и наглой командой.
За свою собственную судьбу Фаррендаль была спокойна. Все, в том числе и капитан, считали ее искусным навигатором. Этого же мнения придерживалась и сама Фаррендаль. Удивительно, но этот «полуграмотный увалень» с уважением относился не только к ее профессиональным качествам, но и к ее предыдущей карьере и образованию.
Сама Фаррендаль давно могла найти другую работу и другого капитана, но пассивность и нежелание рисковать держали ее на прежнем месте. Презрение к капитану перемежалось у нее с презрением к себе. «Мы стоим друг друга», – часто думала Фаррендаль.
Капитан в задумчивости склонился над пультом управления.
– Мы легли на курс согласно вашего последнего приказа, – прокомментировала Фаррендаль показания приборов. – Если вы не собираетесь менять курс, то я, пожалуй, посплю.
Не дожидаясь ответа, она встала из-за пульта и бесшумной походкой направилась в свою каюту.
* * *
Саавик находилась на мостике. Услышав шум открывающихся дверей турболифта, она повернула голову и увидела Дэвида. Поприветствовав молодого человека легким кивком, Саавик вернулась к своим привычным обязанностям.«Хорошо иметь дело с такой сдержанной и спокойной женщиной», – подумал Дэвид, настороженно поглядывая по сторонам. Однако никто не бросал в его сторону любопытных или заинтересованных взглядов, все были заняты своими делами.
– Доброе утро, Дэвид, – поздоровался Джеймс Кирк.
– О, привет, – спохватился Дэвид, чуть было не добавив слово «отец».
Их разделяла двадцатилетняя пропасть, но молодой Маркус уже начал привыкать к мысли, что Кирк не просто вышестоящий начальник, но еще и его отец. Иногда Дэвид думал о том, как бы он относился к отцу, будь тот не адмиралом – самым старшим по званию и опыту работы, – а, например, пекарем или врачом, и каждый раз не находил ответа, потому что не мог представить авторитетного Джеймса Кирка кем-то иным.
– Как насчет того, чтобы называть меня просто Джимом? – с проницательностью провидца спросил Кирк.
– Это можно, – согласился Дэвид. – Но мне надо время, чтобы привыкнуть к такому обращению.
– Мне тоже, – сказал Кирк. – Нам не мешало бы поговорить на эту тему наедине.
Дэвид согласно кивнул, но промолчал, считая, что мостик «Энтерпрайза» не лучшее место для подобных разговоров.
– Вот так-то, – неожиданно добавил Кирк.
На главном экране появился темный и загадочный Регул-Один.
Совершив маневр, «Энтерпрайз» вновь вернулся к этой пустынной и суровой планете. Ее зловещий вид вызывал у Дэвида самые лучшие чувства. На Регуле-Один не могла развиться жизнь, на ней никогда не было ни воды, ни воздуха: из-за слабого тяготения планета не могла удержать ни того, ни другого. Лишь усилия команды Кэрол Маркус вдохнули хоть какую-то жизнь в экосистему Регула-Один. Это было похоже на фантастику. Как в романах Жюля Верна, самые сумасбродные идеи воплотились в жизнь, и Дэвид был горд тем, что тоже внес свой скромный вклад.
Короткое время, проведенное на планете, осталось для молодого Маркуса самым лучшим воспоминанием. Дэвид мечтал вернуться на Регул и еще раз увидеть плоды своего труда. Ни один эксперимент не проходит так, как планируется. Время и природные условия вносят свои коррективы. Тем интереснее было бы опять побывать на планете и посмотреть все своими глазами.