Страница:
– Я понесу его. – Это сказал Шандор, появившийся сзади из рощицы. Он мягко отстранил Рейнольдса и Графа, наклонился, подхватил Янчи под коленями и поднял с такой легкостью, как будто тот был ребенком. – Ранение тяжелое?
– Нет, Шандор. Он будет жить. Ты великолепно сработал этот мост. Положи Янчи в фургон грузовика и устрой поудобнее. Козак, а ты возьми кусачки – и на телефонный столб, жди моей команды. Мистер Рейнольдс, вас попрошу завести машину. Мотор, вероятно, остыл.
Граф поднял с земли наушник и торжествующе улыбнулся. Послушал на другом конце провода взволнованное дыхание Гидаша.
– Вам повезло, полковник. Янчи сильно ранен в голову, но будет жить. Совершенно очевидно, что вам нельзя доверять, хотя для меня это не новость. Проводить обмен здесь мы не станем – нет никакой гарантии, что вы сдержите слово, скорее наоборот. Поезжайте метров пятьдесят по полю вперед, в снегу это будет трудно, но у вас есть люди, а нам ваше медленное продвижение даст время – вы доберетесь до деревянного моста, и он снова выведет вас на дорогу, ведущую к парому. Ясно?
– Ясно. – В голосе Гидаша опять зазвучала самоуверенность. – Мы будем там, и очень скоро.
– Вы будете там ровно через час. Не больше. Не рассчитывайте, что успеете вызвать подкрепление и отрезать нам путь. Кстати, не пытайтесь вызвать помощь по телефону. Мы перережем телефонные провода. И в пяти километрах к северу отсюда, на развилке, тоже перережем провода.
– Вы даете нам только час! – В голосе Гидаша ясно слышалось разочарование. – Проехать через поле по такому глубокому снегу, и неизвестно, какая будет дорога у речки? А если мы не успеем?
– Ждать не будем. – Граф положил наушник. Подал сигнал Козаку, чтобы тот перерезал провод, заглянул в фургон грузовика, проверил состояние Янчи и вскочил в кабину.
Рейнольдс запустил мотор, подвинулся, освобождая место за рулем, и через несколько минут они уже были на ухабистой дороге, ведущей к основному шоссе на северо-восток страны.
Снегопад усилился, и промозглая сырость обещала дальнейшее похолодание. Граф съехал с дороги, идущей вдоль реки, и повернул на узкую грязную колею, ведущую к маленькой пристани. Рейнольдс очнулся от глубокой задумчивости и посмотрел на него с удивлением.
– Дом паромщика. Мы отъехали от реки?
– Да. Паром ярдах в трехстах отсюда. Оставить дорогу на обозрение Гидаша, когда он прибудет на другую сторону, было слишком большим искушением для меня.
Рейнольдс кивнул, он все понял и ничего не стал спрашивать. Он вообще полностью доверился Графу и старался не задавать ему лишних вопросов с того момента, как они покинули дом Янчи. Сидел молча в кабине с Графом, обменялся парой фраз с Шандором, когда помогал ему разрушить мост, через который они недавно проехали. В голове все смешалось, его разрывали сомнения, мучили противоречивые эмоции, волнение, и все предыдущие тревоги напрочь вылетели из головы. Самым неприятным было то, что профессор Дженнингс стал неестественно оживлен и весел. Рейнольдс никогда не видел его таким. Рейнольдс подозревал, правда не имея на то никаких оснований, что профессор обо всем догадался. И знал, несмотря на зазрения Графа, знал, что идет на верную смерть. Это было невыносимо, немыслимо – отправлять на смерть благородного старика. Но если не пожертвовать профессором, погибнет Юлия. Рейнольдс молчал, до боли в суставах сжимал кулаки, и где-то в глубине сознания в нем росла и укоренялась мысль, что сделать ничего нельзя.
– Как Янчи, Шандор? – Граф приоткрыл смотровое окошечко в кабине.
– Шевелится. – Голос Шандора звучал непривычно ласково. – Пришел в себя. Разговаривает сам с собой.
– Отлично. Для Янчи пуля в голову ничто. – Граф немного подумал и продолжил: – Мы не можем оставить его здесь – слишком холодно, я не хочу, чтобы, очнувшись, он не понял, что с ним и где он находится. Думаю...
– Отнесем его в домик паромщика, – предложил Шандор.
Через несколько минут они приехали к маленькому строению из белого камня, стоявшему между дорогой и крутым, покрытым галькой спуском к реке. В этом месте речка была футов сорок в ширину – даже в темноте было видно, что в некоторых местах она очень глубока. Граф и Рейнольдс спрыгнули на гальку и пошли вниз, к реке. Остальные остались у двери дома.
Лодка оказалась довольно ветхой, длиной в двенадцать футов, без мотора и даже весел. Туго натянутая между врытыми железными столбиками, укрепленными на обоих берегах реки, веревка была средством передвижения. Веревка проходила через две лебедки, у каждого конца лодки с одной приподнятой лебедкой посередине – при переправе пассажиры просто перебирали по ней руками. С таким типом парома Рейнольдс встречался впервые, но признался, что система была надежной и легкой, даже если переправлялись только две женщины, не имевшие никакого представления о морском деле. Граф будто прочитал его мысли.
– Надежно, мистер Рейнольдс, вполне. На той стороне берег точно такой же. Трудно выбрать место, более удобное для обмена... Пойдемте-ка нанесем визит паромщику – ему придется смириться с незапланированной пещей прогулкой.
Они вернулись к дому. Граф поднял руку, чтобы постучать, но в это время дверь открылась. Паромщик вначале уставился на форму офицера АВО, потом на бумажник в его руке, затем облизал пересохшие губы.
– Вы один в доме? – спросил Граф.
– Да, да, один. Что... что случилось, товарищ? – Он старался не дрожать, но не сдержался. – Я ничего не сделал, товарищ!
– Все так говорят, – холодно сказал Граф. – Наденьте пальто, возьмите шапку и выходите.
Паромщик побежал в дом, почти сразу вернулся, натягивая на голову меховую шапку. Он попытался что-то сказать, но Граф поднял руку.
– Нам нужен на некоторое время ваш дом. Вами мы не интересуемся. – Граф показал на дорогу в южном направлении. – Небольшая прогулка, товарищ, и возвращайтесь не раньше чем через час. К этому времени нас здесь не будет.
Паромщик неверящим взглядом смотрел на Графа, растерянно огляделся по сторонам, ожидая подвоха, ничего не увидел и, ни слова не говоря, побежал от дома к дороге.
– Вноси Янчи в дом, Шандор. – Граф прошел через маленький коридор в жилую комнату паромщика, шумно вдохнул воздуха и обернулся. – Лучше оставь его в прихожей. Здесь жарко, как в печи, с такой раной в таком помещении снова можно потерять сознание. – Он внимательно наблюдал, как Шандор устраивает Янчи в углу, подстелив на пол пальто и несколько взятых из комнаты подушек. – Видите, глаза у него открыты, но он никак не реагирует на окружающее, у него сейчас сильное головокружение. Оставайся с ним, Шандор, он приходит в себя... В чем дело? – Он поднял бровь при виде вбежавшего в дом Козака. – Что-то случилось?
– Полковник Гидаш с людьми, – задыхаясь, проговорил Козак. – Только что подъехали. Два грузовика подкатили к самой воде.
– Так, так. – Граф вставил свою сигарету в мундштук, зажег ее и бросил спичку в темный прямоугольник двери. – Он пунктуален. Пойдем поприветствуем их.
Глава 13
– Нет, Шандор. Он будет жить. Ты великолепно сработал этот мост. Положи Янчи в фургон грузовика и устрой поудобнее. Козак, а ты возьми кусачки – и на телефонный столб, жди моей команды. Мистер Рейнольдс, вас попрошу завести машину. Мотор, вероятно, остыл.
Граф поднял с земли наушник и торжествующе улыбнулся. Послушал на другом конце провода взволнованное дыхание Гидаша.
– Вам повезло, полковник. Янчи сильно ранен в голову, но будет жить. Совершенно очевидно, что вам нельзя доверять, хотя для меня это не новость. Проводить обмен здесь мы не станем – нет никакой гарантии, что вы сдержите слово, скорее наоборот. Поезжайте метров пятьдесят по полю вперед, в снегу это будет трудно, но у вас есть люди, а нам ваше медленное продвижение даст время – вы доберетесь до деревянного моста, и он снова выведет вас на дорогу, ведущую к парому. Ясно?
– Ясно. – В голосе Гидаша опять зазвучала самоуверенность. – Мы будем там, и очень скоро.
– Вы будете там ровно через час. Не больше. Не рассчитывайте, что успеете вызвать подкрепление и отрезать нам путь. Кстати, не пытайтесь вызвать помощь по телефону. Мы перережем телефонные провода. И в пяти километрах к северу отсюда, на развилке, тоже перережем провода.
– Вы даете нам только час! – В голосе Гидаша ясно слышалось разочарование. – Проехать через поле по такому глубокому снегу, и неизвестно, какая будет дорога у речки? А если мы не успеем?
– Ждать не будем. – Граф положил наушник. Подал сигнал Козаку, чтобы тот перерезал провод, заглянул в фургон грузовика, проверил состояние Янчи и вскочил в кабину.
Рейнольдс запустил мотор, подвинулся, освобождая место за рулем, и через несколько минут они уже были на ухабистой дороге, ведущей к основному шоссе на северо-восток страны.
Снегопад усилился, и промозглая сырость обещала дальнейшее похолодание. Граф съехал с дороги, идущей вдоль реки, и повернул на узкую грязную колею, ведущую к маленькой пристани. Рейнольдс очнулся от глубокой задумчивости и посмотрел на него с удивлением.
– Дом паромщика. Мы отъехали от реки?
– Да. Паром ярдах в трехстах отсюда. Оставить дорогу на обозрение Гидаша, когда он прибудет на другую сторону, было слишком большим искушением для меня.
Рейнольдс кивнул, он все понял и ничего не стал спрашивать. Он вообще полностью доверился Графу и старался не задавать ему лишних вопросов с того момента, как они покинули дом Янчи. Сидел молча в кабине с Графом, обменялся парой фраз с Шандором, когда помогал ему разрушить мост, через который они недавно проехали. В голове все смешалось, его разрывали сомнения, мучили противоречивые эмоции, волнение, и все предыдущие тревоги напрочь вылетели из головы. Самым неприятным было то, что профессор Дженнингс стал неестественно оживлен и весел. Рейнольдс никогда не видел его таким. Рейнольдс подозревал, правда не имея на то никаких оснований, что профессор обо всем догадался. И знал, несмотря на зазрения Графа, знал, что идет на верную смерть. Это было невыносимо, немыслимо – отправлять на смерть благородного старика. Но если не пожертвовать профессором, погибнет Юлия. Рейнольдс молчал, до боли в суставах сжимал кулаки, и где-то в глубине сознания в нем росла и укоренялась мысль, что сделать ничего нельзя.
– Как Янчи, Шандор? – Граф приоткрыл смотровое окошечко в кабине.
– Шевелится. – Голос Шандора звучал непривычно ласково. – Пришел в себя. Разговаривает сам с собой.
– Отлично. Для Янчи пуля в голову ничто. – Граф немного подумал и продолжил: – Мы не можем оставить его здесь – слишком холодно, я не хочу, чтобы, очнувшись, он не понял, что с ним и где он находится. Думаю...
– Отнесем его в домик паромщика, – предложил Шандор.
Через несколько минут они приехали к маленькому строению из белого камня, стоявшему между дорогой и крутым, покрытым галькой спуском к реке. В этом месте речка была футов сорок в ширину – даже в темноте было видно, что в некоторых местах она очень глубока. Граф и Рейнольдс спрыгнули на гальку и пошли вниз, к реке. Остальные остались у двери дома.
Лодка оказалась довольно ветхой, длиной в двенадцать футов, без мотора и даже весел. Туго натянутая между врытыми железными столбиками, укрепленными на обоих берегах реки, веревка была средством передвижения. Веревка проходила через две лебедки, у каждого конца лодки с одной приподнятой лебедкой посередине – при переправе пассажиры просто перебирали по ней руками. С таким типом парома Рейнольдс встречался впервые, но признался, что система была надежной и легкой, даже если переправлялись только две женщины, не имевшие никакого представления о морском деле. Граф будто прочитал его мысли.
– Надежно, мистер Рейнольдс, вполне. На той стороне берег точно такой же. Трудно выбрать место, более удобное для обмена... Пойдемте-ка нанесем визит паромщику – ему придется смириться с незапланированной пещей прогулкой.
Они вернулись к дому. Граф поднял руку, чтобы постучать, но в это время дверь открылась. Паромщик вначале уставился на форму офицера АВО, потом на бумажник в его руке, затем облизал пересохшие губы.
– Вы один в доме? – спросил Граф.
– Да, да, один. Что... что случилось, товарищ? – Он старался не дрожать, но не сдержался. – Я ничего не сделал, товарищ!
– Все так говорят, – холодно сказал Граф. – Наденьте пальто, возьмите шапку и выходите.
Паромщик побежал в дом, почти сразу вернулся, натягивая на голову меховую шапку. Он попытался что-то сказать, но Граф поднял руку.
– Нам нужен на некоторое время ваш дом. Вами мы не интересуемся. – Граф показал на дорогу в южном направлении. – Небольшая прогулка, товарищ, и возвращайтесь не раньше чем через час. К этому времени нас здесь не будет.
Паромщик неверящим взглядом смотрел на Графа, растерянно огляделся по сторонам, ожидая подвоха, ничего не увидел и, ни слова не говоря, побежал от дома к дороге.
– Вноси Янчи в дом, Шандор. – Граф прошел через маленький коридор в жилую комнату паромщика, шумно вдохнул воздуха и обернулся. – Лучше оставь его в прихожей. Здесь жарко, как в печи, с такой раной в таком помещении снова можно потерять сознание. – Он внимательно наблюдал, как Шандор устраивает Янчи в углу, подстелив на пол пальто и несколько взятых из комнаты подушек. – Видите, глаза у него открыты, но он никак не реагирует на окружающее, у него сейчас сильное головокружение. Оставайся с ним, Шандор, он приходит в себя... В чем дело? – Он поднял бровь при виде вбежавшего в дом Козака. – Что-то случилось?
– Полковник Гидаш с людьми, – задыхаясь, проговорил Козак. – Только что подъехали. Два грузовика подкатили к самой воде.
– Так, так. – Граф вставил свою сигарету в мундштук, зажег ее и бросил спичку в темный прямоугольник двери. – Он пунктуален. Пойдем поприветствуем их.
Глава 13
Граф прошел через прихожую, остановился и, загородив дверь рукой, обратился к Дженнингсу:
– Оставайтесь в доме, профессор, будьте любезны.
– Я? – Дженнингс смотрел на него с удивлением. – Остаться в доме? Я – единственный, кто должен быть сейчас на берегу, а не в доме.
– Тем не менее, оставайтесь в доме. Шандор, проследи, чтобы профессор не наделал глупостей. – Граф развернулся и быстро вышел, не давая профессору возможности ответить. Рейнольдс за ним.
– Вы предполагаете, что один выстрел снайпера в сердце профессора – и полковник Гидаш может удалиться, забрав своих пленников.
– Да, нечто подобное пришло мне в голову, – согласился Граф.
Галька скрипела под его ногами, он быстро подошел к лодке, остановился, рассматривая лениво движущуюся темную воду реки. Грузовик и каждая отдельная фигура четко вырисовывались на фоне снега, но было темно и невозможно различить на другом берегу отдельные черты или форменную одежду: просто темных силуэты. Лишь в отношении Коко не могло быть никаких сомнений: он выделялся огромным ростом. Один из людей стоял впереди, у самой кромки воды. К нему и обратился Граф:
– Полковник Гидаш?
– Я здесь, майор Говарт.
– Хорошо, не будем терять время. Предлагаю начать обмен немедленно. Скоро совсем стемнеет, полковник Гидаш, ваши поступки и днем не вызывают доверия, и лишь одному Богу известно, на что вы способны ночью. Я не собираюсь остаться здесь на ночь, чтобы узнать на что.
– Я сдержу свое слово.
– Не надо давать обещаний, значения которых вы не понимаете... Прикажите водителям отъехать назад к деревьям. Вы с людьми тоже отойдите туда. На таком расстоянии невозможно различить наверняка кого-либо из нас. Иногда карабины стреляют сами по себе, но сегодня этого не должно произойти.
– Постараюсь следовать вашим указаниям. – Гидаш повернулся, отдал команду; грузовики и люди стали отходить назад, затем повернулся к, Графу: – Что дальше, майор Говарт?
– По моему сигналу выведите жену и дочь генерала, они пойдут к парому. В то же время доктор Дженнингс войдет в лодку и будет переправляться на вашу сторону. Достигнув берега, он подождет, когда подойдут женщины, пройдет мимо них и направится к вам. К тому времени, когда он подойдет к вам, женщины уже переправятся через реку. Как раз стемнеет настолько, что не будет смысла начинать стрельбу, если кому-то такая идея придет в голову. Полагаю, вы одобряете мой план.
– Все будет в точности, как вы сказали, – пообещал Гидаш. Он повернулся и пошел вверх по осыпающейся гальке, затем скрылся в тени деревьев.
Граф наблюдал, как он шел, и задумчиво потирал подбородок.
– Подозрительно уступчив, на все согласен, горит желанием услужить, – бормотал он. – Да!.. Моя бесконечная подозрительность. Что он задумал? Что можно сделать за такое короткое время? – Он пожал плечами и крикнул: – Шандор! Козак! – Он подождал, пока они оба подойдут, потом спросил Шандора: – Как Янчи?
– Жалуется, что очень болит голова.
– Еще бы. – Граф повернулся к Рейнольдсу: – Мы скажем несколько слов Дженнингсу наедине – Янчи и я. Подождите здесь. Вы меня понимаете. Вернусь через минуту, обещаю вам.
– Пожалуйста, – недоуменно ответил Рейнольдс. – Я не спешу.
– Знаю. – Граф поколебался, как бы думая о чем-то своем. Потом спросил: – Вы могли бы помочь спустить лодку на воду?
Рейнольдс кивнул. Граф зашел в дом, а Рейнольдс стал помогать остальным тащить лодку по усыпанному галькой берегу к воде. Она оказалась тяжелее, чем можно было предположить по ее виду, они с трудом волочили ее по камням, и вот наконец лодка была спущена на воду, ее поймало ленивое течение, и она мягко покачивалась на волнах, удерживаемая веревкой. Шандор и Козак вернулись и забрались по откосу на верх берега. Рейнольдс остался один у кромки воды. Он постоял немного, потом вытащил пистолет, поставил его на предохранитель и сунул в карман пальто.
Доктор Дженнингс показался в дверях дома. Он произнес что-то неразборчивое, потом раздался низкий голос Янчи, затем Графа.
– Вы простите меня, но я вынужден остаться здесь, доктор Дженнингс. – Рейнольдс в первый раз услышал, как дрогнул голос Графа. – Просто я бы предпочел...
– Я вас понимаю. – Голос Дженнингса звучал твердо и спокойно. – Не печальтесь, друг мой, и спасибо за все, что вы для меня сделали.
Дженнингс резко повернулся, принял протянутую руку Шандора и, спотыкаясь, направился вниз. Фигура его оказалась согбенной, а до этого момента Рейнольдс не замечал, каким сутулым был профессор. Он поднял воротник тонкого пальто-реглана, чтобы защититься от ветра, и быстро спускался по откосу. Рейнольдс чувствовал, как сердце его сжимается от жалости к беззащитному, храброму старику.
– Вот и конец пути, спасибо за все, мой мальчик. – Дженнингс был спокоен, только голос его дрогнул и стал чуть более хриплым. – Мне очень жаль, действительно жаль, что причинил вам столько тревог, и все оказалось напрасным. Вы проделали из-за меня такой долгий путь, а теперь, увы, должно быть, для вас это горькое потрясение.
Рейнольдс молчал, он боялся, что голос изменит ему. Он еще крепче сжал пистолет в кармане.
– Я забыл кое-что сказать Янчи, – пробормотал Дженнингс. – Довидзенья – скажите ему от меня. Просто довидзенья. Он поймет.
– А я не понимаю, но это не так важно.
Шедший к лодке Дженнингс остановился, наткнувшись на пистолет, который держал в руке Рейнольдс.
– Остановитесь, профессор, вы никуда не пойдете. Сами передадите ваше сообщение Янчи.
– Вы... вы имеете в виду? Я не понимаю.
– Вы никуда не пойдете.
– Но тогда... тогда Юлия...
– Знаю.
– Но... но Граф сказал, что вы любите ее!
Рейнольдс молча кивнул.
– И вы сознательно?..
– В жизни есть вещи более важные, чем любовь. – Голос Рейнольдса был тихим, и Дженнингсу пришлось наклониться, чтобы расслышать его.
– Вы твердо это решили?
– Да.
– Я доволен, очень доволен, – пробормотал Дженнингс. – Он сделал вид, что поворачивается обратно к дому, но в тот момент, когда Рейнольдс прятал пистолет в карман, толкнул его изо всей силы. Рейнольдс, не ожидавший ничего подобного от старика, потеряв опору на мокрой гальке и упав навзничь, ударился головой о камень и на мгновение потерял сознание. А когда, тряхнув головой, пришел в себя и поднялся на ноги, Дженнингс уже был в лодке и кричал что-то. Лишь позже Рейнольдс понял, что он кричал Гидашу отправлять Юлию и ее мать.
– Вернитесь, вернитесь, профессор! – кричал Рейнольдс резко и сипло. Не сознавая, что делает, он яростно потянул за веревку, забыв, что веревка закреплена и лодка совершенно от нее не зависит. Дженнингс даже не оглянулся на его крик. Нос лодки заскрежетал по камешкам на том берегу, когда Рейнольдс услышал Янчи, кричавшего из дверей домика:
– Что такое? Что случилось?
– Ничего. Все идет точно по плану. – Рейнольдс вскарабкался на берег, посмотрел на Янчи, на его белые волосы и запекшуюся кровь на одной стороне лица от виска до подбородка. – Вы бы умылись. Ваша жена и дочь с минуты на минуту будут здесь. Они уже подходят к лодке.
– Что? – Янчи прижал ладонь к голове.
– Не имеет значения. – Рейнольдс нашарил сигарету и закурил. – Мы выполнили нашу часть соглашения, и Дженнингс ушел. – Он посмотрел на сигарету, прикрывая ее ладонями, потом перевел взгляд вверх. – Я забыл. Он сказал, чтобы я передал вам его слова: довидзенья.
– Довидзенья? – Янчи отнял руку от головы и с недоумением взглянул на перепачканные кровью пальцы, потом переспросил: – Он так и сказал?
– Да. Он добавил, что вы поймете. Что это означает?
– До свидания – по-польски.
– О Господи! О Боже! – прошептал Рейнольдс. – Какой я дурак! – Он отшвырнул сигарету и прошел в комнату. В дальнем углу, у огня, около печки на полу, сидел профессор Дженнингс без шляпы и пальто. Рейнольдс пересек комнату, Янчи следом. Обняв старика за плечи, он спросил: – Как это произошло?
– Он зашел, вытащил из сумки две гранаты и положил на стол. Я, помню, спросил, для чего, и он ответил: «По дороге в Будапешт их грузовики надо поднять в воздух». Потом подошел ко мне, пожал руку... и больше я ничего не помню.
– Спасибо, профессор. Ждите нас здесь. Мы скоро вернемся. А вы встретитесь с женой и сыном через сорок восемь часов.
Рейнольдс и Янчи вышли в прихожую, Янчи прошептал:
– Граф... – В его голосе звучало восхищение. – Он умрет так же, как жил, не заботясь о себе. Гранаты... он думал о том, чтобы полковник Гидаш не отрезал нам дорогу перед самой границей.
– Гранаты! – Гнев охватил Рейнольдса. – Вы говорите о гранатах в такую минуту! Я полагал, что он стал вам другом.
– Да. Он был моим другом! Он был моим лучшим другом, поэтому я не остановил бы его, даже если бы смог. Граф готов был принять смерть в любой день и в любой час уже тогда, когда я только познакомился с ним. Делом чести считал помогать страдающим, помогать обрести им то, что было нужнее всего, – свободу, счастье. Он никогда не боялся рисковать. Потому что всегда был готов к смерти. И я знал, что, когда появится шанс, он не упустит его. – Янчи покачал перепачканной кровью головой, и Рейнольдс заметил в свете, падающем из окна, что в его светло-серых глазах стоят слезы.
– Вы молоды, Майкл, не ощутили еще бесцельность и ужасную пустоту, в которой бесконечно тянутся дни, когда желание жить давно умерло. Я любил Графа. Пусть снег будет ему мягким покровом этой ночью.
– Жаль, что все так получилось, Янчи. – Рейнольдс говорил искренне.
Они стояли в дверях дома, и он напрягал глаза, вглядываясь в другой берег реки. Он ясно различил Юлию и ее мать: они медленно направлялись к берегу, но он никак не мог увидеть Графа. Наконец глаза его привыкли к темноте, и он уловил движущуюся фигуру, не более чем размытый контур на фоне деревьев. Внезапно Рейнольдс понял, что его фигура слишком близка к этим деревьям, а Юлия с матерью еще не прошли и половины пути до берега.
– Смотрите! – Рейнольдс схватил Янчи за руки. – Граф почти дошел, а Юлия и ваша жена еле-еле идут. Что с ними? Их могут застрелить, вот черт!
Громкий всплеск воды, словно гром нарушивший тишину ночи, испугал его своей внезапностью. Он выбежал на берег. Шандор раньше его заметил опасность, и, сбросив пальто и куртку, кинулся в воду, и поплыл на противоположный берег.
– Они в опасности, Майкл. – Янчи уже стоял рядом и взволнованно говорил: – Одна из них еле идет, наверное, Катерина, видишь, это слишком для Юлии...
Шандор уже был на другом берегу, выпрыгнул на гальку: трехфутовая насыпь как бы не существовала для него. И в тот момент, когда он исчез за насыпью, они услышали взрыв гранаты. Он донесся из-за деревьев, а потом, не успело замереть эхо, второй взрыв и сразу же четкие хлопки автоматического карабина – и тишина.
Рейнольдс вздрогнул и посмотрел на Янчи. В темноте он не рассмотрел выражение его лица, но расслышал, как тот что-то пробормотал себе под нос. Рейнольдсу показалось, что он говорил по-украински. Раздумывать над этим не было времени, должно быть, в этот момент полковник Гидаш рассматривал человека, которого принял за профессора Дженнингса...
Шандор подбежал к женщинам. Обхватив каждую рукой, он устремился по замерзшей корке снега к берегу. Он не столько помогал им бежать, сколько буквально тащил их. Рейнольдс обернулся, рядом стоял Козак.
– Беги в дом, – быстро сказал ему Рейнольдс, – возьми карабин и, когда Шандор будет ниже уровня берега...
Козак уже мчался к дому, и только галька захрустела под его ногами.
Рейнольдс сжимал пальцы в кулаки. Его угнетала его беспомощность. Оставалось тридцать ярдов, двадцать пять, двадцать, из зарослей на том берегу не доносилось ни звука. Рейнольдс уже поверил было в благополучное возвращение Юлии и Катерины, когда донеслись возбужденные крики, отрывистые слова команды, и сразу «заговорил» автоматический карабин. Первые же пули просвистели в нескольких дюймах от головы Рейнольдса. Он бросился на землю и дернул за собой Янчи. Он лежал на гальке, бессильно стуча кулаком по промерзшей земле, пули пролетали по верху, и недоумевал, почему стреляет только один человек, Гидаш должен бы ввести в бой всех своих людей.
Затем с другого берега донесся приглушенный звук шагов: в пелене снега показался Шандор. Он поднял Юлию и ее мать на руки, прыгнул с откоса и, скользя по гальке, с шумом приземлился футов на десять ниже того места, где их ожидали. Пока он вставал, пытаясь восстановить равновесие, раздалось несколько выстрелов из дома паромщика. Козак выверил время с точностью до секунды. Навряд ли он видел кого-нибудь на темном фоне деревьев, однако огонек вспышек карабина выдал позицию солдат АВО. И стрельба из зарослей почти немедленно прекратилась.
Шандор добежал до лодки, посадил одну женщину, потом помог забраться в лодку второй женщине, одним могучим движением оттолкнул тяжело нагруженную лодку от берега и так сильно начал перебирать руками, что бурлящая вода образовалась у носа лодки.
Янчи и Рейнольдс подбежали к самой кромке воды, протягивая руки, готовясь схватить лодку и втащить ее на берег. И в этот момент послышался шипящий хлопок, и футах в ста над их головами появился слепящий белый свет. Почти сразу же начали стрелять из карабинов. Солдаты били из зарослей с того места, где они подходили к самой реке.
– Сбей ракету! – крикнул Рейнольдс Козаку. – Брось карабин. Сбей эту чертову ракету!
Ничего не видя от ослепившей его яркой вспышки, он бросился в реку и, услышав, как Янчи сделал то же самое, выругался. Корпус лодки задел его по колену, он схватил ее за борт и дернул на себя. В лодке кто-то привстал, и он отшатнулся, когда этот кто-то едва не упал на него, но тотчас выпрямился и подхватил одну из женщин на руки, и в этот момент слепящий свет над рекой погас. Стрельба из зарослей продолжалась, но стреляли наугад, и пули беспрерывно свистели рядом с лодкой.
Та женщина, которую он держал на руках, была женой Янчи. Она оказалась слишком легкой. Чтобы подняться по склону берега, усыпанному галькой, Рейнольдсу пришлось ориентироваться по памяти. Темнота после вспышки ракеты сделалась совершенно непроницаемой. Рейнольдс шагнул и, согнувшись от боли в коленке, едва не упал. Он высвободил одну руку и схватился за натянутую веревку. Сзади послышались торопливые шаги в направлении берега, кто-то, чуть задев его, прошел мимо, потом донесся шум падающего тела. Сжав зубы и превозмогая боль, он встал и быстро, как мог, захромал по гальке. Один из выстрелов достиг цели – пуля попала в руку. Трехфутовый склон, боль в ноге и женщина на руках – нет, ему не дойти. И тут чьи-то руки подтолкнули его сзади, и он оказался наверху, не выпуская из рук женщину. Дверь домика паромщика оказалась перед ним меньше чем в десяти футах. Он услышал визг пуль, вонзающихся в каменные выступы дома. В дверях появился Янчи. Силуэт его фигуры четко вырисовывался в прямоугольнике бледного света. Рейнольдс хотел крикнуть, что он является отличной мишенью для снайпера. Он шагнул вперед, женщина что-то сказала, интуитивно, не понимая, что она сказала, он осторожно опустил ее на землю. Она пошатнулась, сделала несколько шагов, потом бросилась вперед к стоящему в дверях Янчи, бормоча: «Алекс! Алекс! Алекс!» И тут, вздрогнув, будто ее ударили сзади, тяжело упала в его протянутые руки. Шандор толкнул их в прихожую и с треском захлопнул дверь.
Лицо Юлии было бледным, глаза закрыты, на лбу начинал вырисовываться синяк.
– Как она? – хрипло спросил Рейнольдс. – Она не...
– С ней все будет в порядке, – успокоил его Шандор. – Она упала, вылезая из лодки, и, должно быть, стукнулась головой о гальку. Надо положить ее на кровать. – Шандор легко, как ребенка, поднял Юлию на руки и понес в комнату.
Рейнольдс проводил восхищенным взглядом так и не успевшего снять мокрую одежду Шандора. Вбежал Козак. Его лицо горело от возбуждения.
– Ты должен вести наблюдение из окна, – остановил его Рейнольдс.
– Они прекратили огонь и ушли назад, к грузовикам. – Козак улыбался. – Я слышал их голоса уже из рощи. Мистер Рейнольдс, я попал в двоих, в двоих!
Я видел, они упали! Я видел их в свете ракеты, я их видел до того, как сбил эту ракету.
Вот почему, понял Рейнольдс, Гидаш не рискнул выпустить и другие ракеты. Свет ракеты освещал оба берега.
– Ты спас нам жизнь, Козак. – Он похлопал юношу по плечу и, повернувшись, увидел Янчи, стоящего на коленях на грубом дощатом полу. Тело жены безжизненно повисло на его руках. Рейнольдс увидел на ее спине, под левым плечом, круглую с красными краями дырочку. Совсем маленькая дырочка, с небольшим количеством крови – даже пятно не расплылось. Рейнольдс подошел и опустился на колени рядом с Янчи. Тот поднял седую, испачканную кровью голову и посмотрел на него невидящим взглядом.
– Она мертва? – прошептал Рейнольдс.
Янчи кивнул.
– О Господи! – Рейнольдс был потрясен. – Умереть именно теперь!
– Только этим утром, Майкл, я спрашивал нашего всемогущего Бога, почему Он не позволил Катерине умереть, почему не помог ей умереть, почему не заставил ее умереть... Он простил мне мою дерзость. Он все предвидел. Катерина была уже там, в руках Божьих, Майкл, она ушла еще до того, как в нее попала пуля. – Янчи покачал головой, как бы изумляясь. – Могло ли случиться что-либо более удивительное, Майкл, – просто уйти из этого мира, без боли, в момент величайшего счастья? Посмотрите! Посмотрите на ее лицо – какая у нее улыбка!
Рейнольдс молчал. Что он мог сказать?
– Господь Бог был добр к нам. – Янчи говорил вслух, как бы разговаривая сам с собой. Он с нежностью смотрел на лицо жены. Голос его был ласков и тих. – Время пощадило ее. Она все такая же красавица. Ничуть не изменилась. Двадцать пять лет назад летней ночью мы плыли по Днепру, я вижу ее лицо ясно, как сейчас. Майкл, – обратился он к Рейнольдсу, – помните, я показывал вам фотографию, и вы сказали, что она делает Юлии честь? Посмотрите! Никто иной не мог быть изображен на той фотографии, не кто иной, как моя Катерина.
– Никто иной, Янчи, – эхом отозвался Рейнольдс. Он вспомнил фотографию прекрасной, смеющейся девушки и посмотрел на мертвое лицо Катерины, на ее седые волосы. Лицо женщины было бледным, истощенным, и никто в нем не признал бы красавицу Катерину. Оно, словно бы вылепленное из одних глубоких морщин, говорило о перенесенных лишениях и испытаниях... Рейнольдс почувствовал, что его глаза затуманили слезы, и он повторил: – Никто иной, фотография даже хуже.
– Оставайтесь в доме, профессор, будьте любезны.
– Я? – Дженнингс смотрел на него с удивлением. – Остаться в доме? Я – единственный, кто должен быть сейчас на берегу, а не в доме.
– Тем не менее, оставайтесь в доме. Шандор, проследи, чтобы профессор не наделал глупостей. – Граф развернулся и быстро вышел, не давая профессору возможности ответить. Рейнольдс за ним.
– Вы предполагаете, что один выстрел снайпера в сердце профессора – и полковник Гидаш может удалиться, забрав своих пленников.
– Да, нечто подобное пришло мне в голову, – согласился Граф.
Галька скрипела под его ногами, он быстро подошел к лодке, остановился, рассматривая лениво движущуюся темную воду реки. Грузовик и каждая отдельная фигура четко вырисовывались на фоне снега, но было темно и невозможно различить на другом берегу отдельные черты или форменную одежду: просто темных силуэты. Лишь в отношении Коко не могло быть никаких сомнений: он выделялся огромным ростом. Один из людей стоял впереди, у самой кромки воды. К нему и обратился Граф:
– Полковник Гидаш?
– Я здесь, майор Говарт.
– Хорошо, не будем терять время. Предлагаю начать обмен немедленно. Скоро совсем стемнеет, полковник Гидаш, ваши поступки и днем не вызывают доверия, и лишь одному Богу известно, на что вы способны ночью. Я не собираюсь остаться здесь на ночь, чтобы узнать на что.
– Я сдержу свое слово.
– Не надо давать обещаний, значения которых вы не понимаете... Прикажите водителям отъехать назад к деревьям. Вы с людьми тоже отойдите туда. На таком расстоянии невозможно различить наверняка кого-либо из нас. Иногда карабины стреляют сами по себе, но сегодня этого не должно произойти.
– Постараюсь следовать вашим указаниям. – Гидаш повернулся, отдал команду; грузовики и люди стали отходить назад, затем повернулся к, Графу: – Что дальше, майор Говарт?
– По моему сигналу выведите жену и дочь генерала, они пойдут к парому. В то же время доктор Дженнингс войдет в лодку и будет переправляться на вашу сторону. Достигнув берега, он подождет, когда подойдут женщины, пройдет мимо них и направится к вам. К тому времени, когда он подойдет к вам, женщины уже переправятся через реку. Как раз стемнеет настолько, что не будет смысла начинать стрельбу, если кому-то такая идея придет в голову. Полагаю, вы одобряете мой план.
– Все будет в точности, как вы сказали, – пообещал Гидаш. Он повернулся и пошел вверх по осыпающейся гальке, затем скрылся в тени деревьев.
Граф наблюдал, как он шел, и задумчиво потирал подбородок.
– Подозрительно уступчив, на все согласен, горит желанием услужить, – бормотал он. – Да!.. Моя бесконечная подозрительность. Что он задумал? Что можно сделать за такое короткое время? – Он пожал плечами и крикнул: – Шандор! Козак! – Он подождал, пока они оба подойдут, потом спросил Шандора: – Как Янчи?
– Жалуется, что очень болит голова.
– Еще бы. – Граф повернулся к Рейнольдсу: – Мы скажем несколько слов Дженнингсу наедине – Янчи и я. Подождите здесь. Вы меня понимаете. Вернусь через минуту, обещаю вам.
– Пожалуйста, – недоуменно ответил Рейнольдс. – Я не спешу.
– Знаю. – Граф поколебался, как бы думая о чем-то своем. Потом спросил: – Вы могли бы помочь спустить лодку на воду?
Рейнольдс кивнул. Граф зашел в дом, а Рейнольдс стал помогать остальным тащить лодку по усыпанному галькой берегу к воде. Она оказалась тяжелее, чем можно было предположить по ее виду, они с трудом волочили ее по камням, и вот наконец лодка была спущена на воду, ее поймало ленивое течение, и она мягко покачивалась на волнах, удерживаемая веревкой. Шандор и Козак вернулись и забрались по откосу на верх берега. Рейнольдс остался один у кромки воды. Он постоял немного, потом вытащил пистолет, поставил его на предохранитель и сунул в карман пальто.
Доктор Дженнингс показался в дверях дома. Он произнес что-то неразборчивое, потом раздался низкий голос Янчи, затем Графа.
– Вы простите меня, но я вынужден остаться здесь, доктор Дженнингс. – Рейнольдс в первый раз услышал, как дрогнул голос Графа. – Просто я бы предпочел...
– Я вас понимаю. – Голос Дженнингса звучал твердо и спокойно. – Не печальтесь, друг мой, и спасибо за все, что вы для меня сделали.
Дженнингс резко повернулся, принял протянутую руку Шандора и, спотыкаясь, направился вниз. Фигура его оказалась согбенной, а до этого момента Рейнольдс не замечал, каким сутулым был профессор. Он поднял воротник тонкого пальто-реглана, чтобы защититься от ветра, и быстро спускался по откосу. Рейнольдс чувствовал, как сердце его сжимается от жалости к беззащитному, храброму старику.
– Вот и конец пути, спасибо за все, мой мальчик. – Дженнингс был спокоен, только голос его дрогнул и стал чуть более хриплым. – Мне очень жаль, действительно жаль, что причинил вам столько тревог, и все оказалось напрасным. Вы проделали из-за меня такой долгий путь, а теперь, увы, должно быть, для вас это горькое потрясение.
Рейнольдс молчал, он боялся, что голос изменит ему. Он еще крепче сжал пистолет в кармане.
– Я забыл кое-что сказать Янчи, – пробормотал Дженнингс. – Довидзенья – скажите ему от меня. Просто довидзенья. Он поймет.
– А я не понимаю, но это не так важно.
Шедший к лодке Дженнингс остановился, наткнувшись на пистолет, который держал в руке Рейнольдс.
– Остановитесь, профессор, вы никуда не пойдете. Сами передадите ваше сообщение Янчи.
– Вы... вы имеете в виду? Я не понимаю.
– Вы никуда не пойдете.
– Но тогда... тогда Юлия...
– Знаю.
– Но... но Граф сказал, что вы любите ее!
Рейнольдс молча кивнул.
– И вы сознательно?..
– В жизни есть вещи более важные, чем любовь. – Голос Рейнольдса был тихим, и Дженнингсу пришлось наклониться, чтобы расслышать его.
– Вы твердо это решили?
– Да.
– Я доволен, очень доволен, – пробормотал Дженнингс. – Он сделал вид, что поворачивается обратно к дому, но в тот момент, когда Рейнольдс прятал пистолет в карман, толкнул его изо всей силы. Рейнольдс, не ожидавший ничего подобного от старика, потеряв опору на мокрой гальке и упав навзничь, ударился головой о камень и на мгновение потерял сознание. А когда, тряхнув головой, пришел в себя и поднялся на ноги, Дженнингс уже был в лодке и кричал что-то. Лишь позже Рейнольдс понял, что он кричал Гидашу отправлять Юлию и ее мать.
– Вернитесь, вернитесь, профессор! – кричал Рейнольдс резко и сипло. Не сознавая, что делает, он яростно потянул за веревку, забыв, что веревка закреплена и лодка совершенно от нее не зависит. Дженнингс даже не оглянулся на его крик. Нос лодки заскрежетал по камешкам на том берегу, когда Рейнольдс услышал Янчи, кричавшего из дверей домика:
– Что такое? Что случилось?
– Ничего. Все идет точно по плану. – Рейнольдс вскарабкался на берег, посмотрел на Янчи, на его белые волосы и запекшуюся кровь на одной стороне лица от виска до подбородка. – Вы бы умылись. Ваша жена и дочь с минуты на минуту будут здесь. Они уже подходят к лодке.
– Что? – Янчи прижал ладонь к голове.
– Не имеет значения. – Рейнольдс нашарил сигарету и закурил. – Мы выполнили нашу часть соглашения, и Дженнингс ушел. – Он посмотрел на сигарету, прикрывая ее ладонями, потом перевел взгляд вверх. – Я забыл. Он сказал, чтобы я передал вам его слова: довидзенья.
– Довидзенья? – Янчи отнял руку от головы и с недоумением взглянул на перепачканные кровью пальцы, потом переспросил: – Он так и сказал?
– Да. Он добавил, что вы поймете. Что это означает?
– До свидания – по-польски.
– О Господи! О Боже! – прошептал Рейнольдс. – Какой я дурак! – Он отшвырнул сигарету и прошел в комнату. В дальнем углу, у огня, около печки на полу, сидел профессор Дженнингс без шляпы и пальто. Рейнольдс пересек комнату, Янчи следом. Обняв старика за плечи, он спросил: – Как это произошло?
– Он зашел, вытащил из сумки две гранаты и положил на стол. Я, помню, спросил, для чего, и он ответил: «По дороге в Будапешт их грузовики надо поднять в воздух». Потом подошел ко мне, пожал руку... и больше я ничего не помню.
– Спасибо, профессор. Ждите нас здесь. Мы скоро вернемся. А вы встретитесь с женой и сыном через сорок восемь часов.
Рейнольдс и Янчи вышли в прихожую, Янчи прошептал:
– Граф... – В его голосе звучало восхищение. – Он умрет так же, как жил, не заботясь о себе. Гранаты... он думал о том, чтобы полковник Гидаш не отрезал нам дорогу перед самой границей.
– Гранаты! – Гнев охватил Рейнольдса. – Вы говорите о гранатах в такую минуту! Я полагал, что он стал вам другом.
– Да. Он был моим другом! Он был моим лучшим другом, поэтому я не остановил бы его, даже если бы смог. Граф готов был принять смерть в любой день и в любой час уже тогда, когда я только познакомился с ним. Делом чести считал помогать страдающим, помогать обрести им то, что было нужнее всего, – свободу, счастье. Он никогда не боялся рисковать. Потому что всегда был готов к смерти. И я знал, что, когда появится шанс, он не упустит его. – Янчи покачал перепачканной кровью головой, и Рейнольдс заметил в свете, падающем из окна, что в его светло-серых глазах стоят слезы.
– Вы молоды, Майкл, не ощутили еще бесцельность и ужасную пустоту, в которой бесконечно тянутся дни, когда желание жить давно умерло. Я любил Графа. Пусть снег будет ему мягким покровом этой ночью.
– Жаль, что все так получилось, Янчи. – Рейнольдс говорил искренне.
Они стояли в дверях дома, и он напрягал глаза, вглядываясь в другой берег реки. Он ясно различил Юлию и ее мать: они медленно направлялись к берегу, но он никак не мог увидеть Графа. Наконец глаза его привыкли к темноте, и он уловил движущуюся фигуру, не более чем размытый контур на фоне деревьев. Внезапно Рейнольдс понял, что его фигура слишком близка к этим деревьям, а Юлия с матерью еще не прошли и половины пути до берега.
– Смотрите! – Рейнольдс схватил Янчи за руки. – Граф почти дошел, а Юлия и ваша жена еле-еле идут. Что с ними? Их могут застрелить, вот черт!
Громкий всплеск воды, словно гром нарушивший тишину ночи, испугал его своей внезапностью. Он выбежал на берег. Шандор раньше его заметил опасность, и, сбросив пальто и куртку, кинулся в воду, и поплыл на противоположный берег.
– Они в опасности, Майкл. – Янчи уже стоял рядом и взволнованно говорил: – Одна из них еле идет, наверное, Катерина, видишь, это слишком для Юлии...
Шандор уже был на другом берегу, выпрыгнул на гальку: трехфутовая насыпь как бы не существовала для него. И в тот момент, когда он исчез за насыпью, они услышали взрыв гранаты. Он донесся из-за деревьев, а потом, не успело замереть эхо, второй взрыв и сразу же четкие хлопки автоматического карабина – и тишина.
Рейнольдс вздрогнул и посмотрел на Янчи. В темноте он не рассмотрел выражение его лица, но расслышал, как тот что-то пробормотал себе под нос. Рейнольдсу показалось, что он говорил по-украински. Раздумывать над этим не было времени, должно быть, в этот момент полковник Гидаш рассматривал человека, которого принял за профессора Дженнингса...
Шандор подбежал к женщинам. Обхватив каждую рукой, он устремился по замерзшей корке снега к берегу. Он не столько помогал им бежать, сколько буквально тащил их. Рейнольдс обернулся, рядом стоял Козак.
– Беги в дом, – быстро сказал ему Рейнольдс, – возьми карабин и, когда Шандор будет ниже уровня берега...
Козак уже мчался к дому, и только галька захрустела под его ногами.
Рейнольдс сжимал пальцы в кулаки. Его угнетала его беспомощность. Оставалось тридцать ярдов, двадцать пять, двадцать, из зарослей на том берегу не доносилось ни звука. Рейнольдс уже поверил было в благополучное возвращение Юлии и Катерины, когда донеслись возбужденные крики, отрывистые слова команды, и сразу «заговорил» автоматический карабин. Первые же пули просвистели в нескольких дюймах от головы Рейнольдса. Он бросился на землю и дернул за собой Янчи. Он лежал на гальке, бессильно стуча кулаком по промерзшей земле, пули пролетали по верху, и недоумевал, почему стреляет только один человек, Гидаш должен бы ввести в бой всех своих людей.
Затем с другого берега донесся приглушенный звук шагов: в пелене снега показался Шандор. Он поднял Юлию и ее мать на руки, прыгнул с откоса и, скользя по гальке, с шумом приземлился футов на десять ниже того места, где их ожидали. Пока он вставал, пытаясь восстановить равновесие, раздалось несколько выстрелов из дома паромщика. Козак выверил время с точностью до секунды. Навряд ли он видел кого-нибудь на темном фоне деревьев, однако огонек вспышек карабина выдал позицию солдат АВО. И стрельба из зарослей почти немедленно прекратилась.
Шандор добежал до лодки, посадил одну женщину, потом помог забраться в лодку второй женщине, одним могучим движением оттолкнул тяжело нагруженную лодку от берега и так сильно начал перебирать руками, что бурлящая вода образовалась у носа лодки.
Янчи и Рейнольдс подбежали к самой кромке воды, протягивая руки, готовясь схватить лодку и втащить ее на берег. И в этот момент послышался шипящий хлопок, и футах в ста над их головами появился слепящий белый свет. Почти сразу же начали стрелять из карабинов. Солдаты били из зарослей с того места, где они подходили к самой реке.
– Сбей ракету! – крикнул Рейнольдс Козаку. – Брось карабин. Сбей эту чертову ракету!
Ничего не видя от ослепившей его яркой вспышки, он бросился в реку и, услышав, как Янчи сделал то же самое, выругался. Корпус лодки задел его по колену, он схватил ее за борт и дернул на себя. В лодке кто-то привстал, и он отшатнулся, когда этот кто-то едва не упал на него, но тотчас выпрямился и подхватил одну из женщин на руки, и в этот момент слепящий свет над рекой погас. Стрельба из зарослей продолжалась, но стреляли наугад, и пули беспрерывно свистели рядом с лодкой.
Та женщина, которую он держал на руках, была женой Янчи. Она оказалась слишком легкой. Чтобы подняться по склону берега, усыпанному галькой, Рейнольдсу пришлось ориентироваться по памяти. Темнота после вспышки ракеты сделалась совершенно непроницаемой. Рейнольдс шагнул и, согнувшись от боли в коленке, едва не упал. Он высвободил одну руку и схватился за натянутую веревку. Сзади послышались торопливые шаги в направлении берега, кто-то, чуть задев его, прошел мимо, потом донесся шум падающего тела. Сжав зубы и превозмогая боль, он встал и быстро, как мог, захромал по гальке. Один из выстрелов достиг цели – пуля попала в руку. Трехфутовый склон, боль в ноге и женщина на руках – нет, ему не дойти. И тут чьи-то руки подтолкнули его сзади, и он оказался наверху, не выпуская из рук женщину. Дверь домика паромщика оказалась перед ним меньше чем в десяти футах. Он услышал визг пуль, вонзающихся в каменные выступы дома. В дверях появился Янчи. Силуэт его фигуры четко вырисовывался в прямоугольнике бледного света. Рейнольдс хотел крикнуть, что он является отличной мишенью для снайпера. Он шагнул вперед, женщина что-то сказала, интуитивно, не понимая, что она сказала, он осторожно опустил ее на землю. Она пошатнулась, сделала несколько шагов, потом бросилась вперед к стоящему в дверях Янчи, бормоча: «Алекс! Алекс! Алекс!» И тут, вздрогнув, будто ее ударили сзади, тяжело упала в его протянутые руки. Шандор толкнул их в прихожую и с треском захлопнул дверь.
* * *
Юлия, прислонившись к стене, сидела на полу в дальнем конце коридора, рядом стоял взволнованный доктор Дженнингс. Рейнольдс подбежал, опустился на колени.Лицо Юлии было бледным, глаза закрыты, на лбу начинал вырисовываться синяк.
– Как она? – хрипло спросил Рейнольдс. – Она не...
– С ней все будет в порядке, – успокоил его Шандор. – Она упала, вылезая из лодки, и, должно быть, стукнулась головой о гальку. Надо положить ее на кровать. – Шандор легко, как ребенка, поднял Юлию на руки и понес в комнату.
Рейнольдс проводил восхищенным взглядом так и не успевшего снять мокрую одежду Шандора. Вбежал Козак. Его лицо горело от возбуждения.
– Ты должен вести наблюдение из окна, – остановил его Рейнольдс.
– Они прекратили огонь и ушли назад, к грузовикам. – Козак улыбался. – Я слышал их голоса уже из рощи. Мистер Рейнольдс, я попал в двоих, в двоих!
Я видел, они упали! Я видел их в свете ракеты, я их видел до того, как сбил эту ракету.
Вот почему, понял Рейнольдс, Гидаш не рискнул выпустить и другие ракеты. Свет ракеты освещал оба берега.
– Ты спас нам жизнь, Козак. – Он похлопал юношу по плечу и, повернувшись, увидел Янчи, стоящего на коленях на грубом дощатом полу. Тело жены безжизненно повисло на его руках. Рейнольдс увидел на ее спине, под левым плечом, круглую с красными краями дырочку. Совсем маленькая дырочка, с небольшим количеством крови – даже пятно не расплылось. Рейнольдс подошел и опустился на колени рядом с Янчи. Тот поднял седую, испачканную кровью голову и посмотрел на него невидящим взглядом.
– Она мертва? – прошептал Рейнольдс.
Янчи кивнул.
– О Господи! – Рейнольдс был потрясен. – Умереть именно теперь!
– Только этим утром, Майкл, я спрашивал нашего всемогущего Бога, почему Он не позволил Катерине умереть, почему не помог ей умереть, почему не заставил ее умереть... Он простил мне мою дерзость. Он все предвидел. Катерина была уже там, в руках Божьих, Майкл, она ушла еще до того, как в нее попала пуля. – Янчи покачал головой, как бы изумляясь. – Могло ли случиться что-либо более удивительное, Майкл, – просто уйти из этого мира, без боли, в момент величайшего счастья? Посмотрите! Посмотрите на ее лицо – какая у нее улыбка!
Рейнольдс молчал. Что он мог сказать?
– Господь Бог был добр к нам. – Янчи говорил вслух, как бы разговаривая сам с собой. Он с нежностью смотрел на лицо жены. Голос его был ласков и тих. – Время пощадило ее. Она все такая же красавица. Ничуть не изменилась. Двадцать пять лет назад летней ночью мы плыли по Днепру, я вижу ее лицо ясно, как сейчас. Майкл, – обратился он к Рейнольдсу, – помните, я показывал вам фотографию, и вы сказали, что она делает Юлии честь? Посмотрите! Никто иной не мог быть изображен на той фотографии, не кто иной, как моя Катерина.
– Никто иной, Янчи, – эхом отозвался Рейнольдс. Он вспомнил фотографию прекрасной, смеющейся девушки и посмотрел на мертвое лицо Катерины, на ее седые волосы. Лицо женщины было бледным, истощенным, и никто в нем не признал бы красавицу Катерину. Оно, словно бы вылепленное из одних глубоких морщин, говорило о перенесенных лишениях и испытаниях... Рейнольдс почувствовал, что его глаза затуманили слезы, и он повторил: – Никто иной, фотография даже хуже.