Страница:
— Если под завтрашним днём вы понимаете время, когда наступит рассвет, тогда — да. Может произойти и сегодня ночью, если будет светить луна.
— Мэгги говорит, что это должна быть подводная лодка. Так, во всяком случае, она утверждала.
— Так, наверное, и будет.
— И как вы представляете себя в качестве пленника?
— Никак не представляю.
— Но вас же возьмут в плен, разве не так?
— Надеюсь, что нет.
— Как вы можете на это надеяться? Мэгги говорит, что вы собираетесь сдаться. Она не сказала это прямо, потому что знает, что мы с вами друзья. Мы же с вами друзья, мистер Маккиннон?
— Да, друзья, мисс Магнуссон.
— В общем, она впрямую это не сказала, но мне кажется, она считает вас немного трусом.
— Необычайно — как бы это сказать — проницательная, очень проницательная девушка, наша Мэгги.
— Она не такая догадливая, как я. Вы действительно считаете, что у нас есть шанс добраться до Абердина?
— Да, шанс есть.
— А после этого?
— Ага! Умненькая, умненькая Джанет Магнуссон. Если я не планирую ничего на будущее, значит, не вижу никакого будущего. Так ведь? Ну так вот, я представляю себе будущее и имею определённые планы. Я собираюсь впервые после тридцать девятого года отдохнуть и провести пару недель на родных Шетлендских островах. Когда вы в последний раз были дома, на Шетлендах?
— Много лет тому назад.
— Поедете со мной, Джанет?
— Конечно.
Маккиннон прошёл в палату А и по проходу прошёл к сестре Моррисон, которая сидела за столом.
— Как состояние капитана?
— Довольно неплохо. Но он несколько мрачен и спокоен. Зачем, впрочем, расспрашивать меня. Расспросите его самого.
— Я прошу разрешения у сестры выйти с ним из палаты.
— Выйти из палаты. С какой целью?
— Я хотел бы поговорить с ним.
— Вы можете это сделать здесь.
— Мне неприятно видеть ваши подозрительные взгляды, когда мы шепчемся. Моя дорогая Маргарет, нам надо обсудить вопросы государственного значения.
— Выходит, вы не доверяете мне, да?
— Вы уже во второй раз задаете мне этот глупый вопрос. Я даю прежний ответ. Я действительно доверяю. Абсолютно. Я доверяю и присутствующему здесь мистеру Кеннету. Но здесь ещё пять человек, и я не знаю — можно им доверять или нет.
Маккиннон вышел с капитаном из палаты и вернулся с ним вновь буквально минуты через две. После того как она уложила капитана в постель, Маргарет Моррисон заметила:
— Это была самая короткая конференция в истории.
— Мы — люди немногословные.
— И это единственное коммюнике, которое мне предоставят?
— Здесь задействована высокая дипломатия. Должна соблюдаться тайна.
Когда он входил в палату В, его остановила Джанет Магнуссон.
— Что всё это значит? Я имею в виду ваш разговор с капитаном Боуэном.
— Я не имел бы возможности переговорить с капитаном с глазу на глаз, если бы обязан был отчитываться перед больными палаты В. Я нахожусь под клятвой молчания.
В палату вошла Маргарет Моррисон. Она перевела взгляд с боцмана на сиделку, а затем сказала:
— Ну что, Джанет, с вами он был более откровенен, чем со мной?
— Откровенен? Заявил, что дал клятву молчать. Свою собственную клятву, я в этом не сомневаюсь.
— В этом сомнения быть не может. Что вы делали с капитаном?
— Делал? Я ничего не делал.
— Тогда что говорили. Как только он пришёл, его настроение изменилось. Он кажется бодрым и довольным.
— Довольным? Как вы можете такое говорить? У него же бинтами закрыто всё лицо.
— Об этом говорит многое. Он всё время сидит в постели, время от времени потирает руки, а дважды даже сказал «ага».
— Меня это не удивляет. Нужно обладать специальным талантом, чтобы понять сердце и настроение больных и людей в состоянии депрессии. Это особый дар. Некоторые из нас им обладают. — Он по очереди посмотрел на каждую из девушек. — А некоторые — нет.
Он вышел из палаты, а девушки уставились друг на друга.
В два часа ночи боцмана разбудил Трент.
— Луна вышла, боцман.
Маккиннон выглянул с левого борта мостика. Луна действительно вышла — на три четверти, — и была необыкновенно яркой. По крайней мере, такой она ему показалась. Небо — ясное, видимость — чуть ли не идеальная. Он даже умудрился разглядеть линию горизонта, а раз так, то любая подводная лодка могла их заметить на расстоянии в десять миль, в особенности если силуэт «Сан-Андреаса» вырисовывался на фоне луны. Маккиннон почувствовал себя обнажённым и совершенно беззащитным. Он спустился вниз, разбудил Керрана, приказал встать ему вперёдсмотрящим по правому борту мостика, разыскал Нейсбая, попросил его проверить фалы на шлюпбалках моторных спасательных шлюпок, чтобы они были очищены ото льда и свободно спускались, затем вернулся к левому борту, где в течение нескольких минут обозревал в бинокль линию горизонта. Но море между «Сан-Андреасом» и горизонтом было пустым.
«Сан-Андреас» представлял собою удивительное зрелище: полностью покрытый инеем и снегом, блестящий, сияющий и сверкающий в лучах яркого лунного света. Деррик-краны на носовой и кормовой частях напоминали огромные сияющие рождественские елки, а якорные цепи превратились в толстые крученые нити из мягчайшей шерсти. Это был странный, загадочный мир, полный притягательных тайн, но стоило подумать о смертельной опасности, притаившейся в окружающих водах, как очарование таинственности и красоты исчезало.
Прошёл час. Всё по-прежнему было спокойно. Прошёл ещё один час, и ничего неожиданного не случилось. Маккиннон не мог даже поверить, что судьба преподнесла ему подарок. Третий, такой же спокойный час был на исходе, когда облака закрыли луну и вновь пошёл снег. Всё возвращалось на круги своя. Приказав Фергюсону разбудить его, как только прекратится снег, боцман отправился вниз, чтобы немного поспать.
Проснулся он в девять часов, что было для него непривычно поздно, но его специально не будили — до рассвета оставался ещё целый час. Идя по верхней палубе, он обратил внимание на то, что погодные условия точно такие же, какими были четыре часа назад: умеренно взволнованное море, ветер силой в три балла и всё ещё падающий снег. Маккиннон не верил, что может повезти ещё раз. Всем своим существом он чувствовал, что мир и спокойствие вскоре исчезнут.
Внизу он переговорил по очереди с Джонсом Макгиганом, Стефаном и Джонни Холбруком, которые должны были следить за всеми, кто приходит и вы ходит с территории госпиталя. Все они клятвенно уверяли его, что ночью ни один человек не покидал госпиталя.
Боцман позавтракал в компании с доктором Сингхом, доктором Синклером, Паттерсоном и Джемисоном. Доктор Сингх, подумал он, выглядит необычайно уставшим и напряжённым. Затем он прошёл в палату В, где нашёл Джанет Магнуссон. Она была бледной, с кругами под глазами.
Маккиннон обеспокоенно посмотрел на неё.
— Что случилось, Джанет?
— Я не могла заснуть. Сегодня ночью я совершенно не сомкнула глаз. А всё по вашей вине.
— Конечно. Я всегда виноват. Во всех случаях номер первый. Если что-то не так, винить надо боцмана. Что я должен был делать в это время?
— Вы сказали, что немецкая подводная лодка атакует нас, если появится луна.
— Я сказал, может атаковать, а не атакует.
— Это то же самое. Я всю ночь просидела, уставившись в иллюминатор. Нет, мистер Маккиннон, свет у меня в каюте не горел. Когда около двух часов ночи появилась луна, я была уверена, что нас могут атаковать в любой момент. А когда луна скрылась, я была уверена, что она вновь появится. Луна. Подводная лодка. Это ваша вина.
— Должен признаться, в ваших словах есть определённая логика. Искажённая логика, конечно, но что ещё можно ожидать от женского ума. Я очень сожалею.
— Зато вы выглядите просто прекрасно. Отдохнувшим. Расслабленным. И вы сегодня что-то поздновато начинаете свой обход. Наш доверенный страж спит на посту.
— Вашему стражу минувшей ночью спать почти не пришлось, — сказал Маккиннон. — Только что вернулся с вахты. Я должен видеть капитана.
Дежурство в палате А несла сестра Мария, а не сестра Моррисон.
Маккиннон быстро переговорил с капитаном и его первым помощником, а затем сказал Боуэну:
— Вы ещё уверены, сэр?
— Более чем уверен, Арчи. Когда рассвет?
— Через пятнадцать минут.
— Желаю тебе удачи.
— Я думаю, вам следует пожелать удачи всем.
Он вернулся в палату В и спросил Джанет:
— А где твоя подруга?
— Навещает больных. Она у лейтенанта Ульбрихта.
— Ей не следовало идти одной.
— Она пошла не одна. Вы так крепко спали, что проводить её вызвался Джордж Нейсбай.
Маккиннон посмотрел на неё с подозрением.
— Вам что-то кажется забавным?
— Она уже второй раз за сегодняшнее утро поднимается к лейтенанту.
— Он что, — умирает?
— Вряд ли она улыбалась бы так часто, если б пациент ускользнул, не прощаясь.
— Ага! Наводит мосты, как вы считаете?
— Она дважды назвала его «Карл». — Девушка улыбнулась. — Лично я считаю это наведением мостов, а вы разве нет?
— О боже! Карл. Этот известный мерзкий нацистский убийца.
— Кстати, она говорит, что вы просили её помириться. Даже не просили, а приказали. Выходит, заслуга принадлежит вам?
— Как сказать, — рассеянно произнёс Маккиннон. — Но она должна немедленно спуститься вниз. Она подвергается там чрезмерной опасности.
— Рассвет. — Голос девушки был необычайно спокоен. — На сей раз вы уверены, да, Арчи?
— Да, уверен. Немецкая подводная лодка появится на рассвете.
И она действительно появилась. На рассвете.
Глава 7
— Мэгги говорит, что это должна быть подводная лодка. Так, во всяком случае, она утверждала.
— Так, наверное, и будет.
— И как вы представляете себя в качестве пленника?
— Никак не представляю.
— Но вас же возьмут в плен, разве не так?
— Надеюсь, что нет.
— Как вы можете на это надеяться? Мэгги говорит, что вы собираетесь сдаться. Она не сказала это прямо, потому что знает, что мы с вами друзья. Мы же с вами друзья, мистер Маккиннон?
— Да, друзья, мисс Магнуссон.
— В общем, она впрямую это не сказала, но мне кажется, она считает вас немного трусом.
— Необычайно — как бы это сказать — проницательная, очень проницательная девушка, наша Мэгги.
— Она не такая догадливая, как я. Вы действительно считаете, что у нас есть шанс добраться до Абердина?
— Да, шанс есть.
— А после этого?
— Ага! Умненькая, умненькая Джанет Магнуссон. Если я не планирую ничего на будущее, значит, не вижу никакого будущего. Так ведь? Ну так вот, я представляю себе будущее и имею определённые планы. Я собираюсь впервые после тридцать девятого года отдохнуть и провести пару недель на родных Шетлендских островах. Когда вы в последний раз были дома, на Шетлендах?
— Много лет тому назад.
— Поедете со мной, Джанет?
— Конечно.
Маккиннон прошёл в палату А и по проходу прошёл к сестре Моррисон, которая сидела за столом.
— Как состояние капитана?
— Довольно неплохо. Но он несколько мрачен и спокоен. Зачем, впрочем, расспрашивать меня. Расспросите его самого.
— Я прошу разрешения у сестры выйти с ним из палаты.
— Выйти из палаты. С какой целью?
— Я хотел бы поговорить с ним.
— Вы можете это сделать здесь.
— Мне неприятно видеть ваши подозрительные взгляды, когда мы шепчемся. Моя дорогая Маргарет, нам надо обсудить вопросы государственного значения.
— Выходит, вы не доверяете мне, да?
— Вы уже во второй раз задаете мне этот глупый вопрос. Я даю прежний ответ. Я действительно доверяю. Абсолютно. Я доверяю и присутствующему здесь мистеру Кеннету. Но здесь ещё пять человек, и я не знаю — можно им доверять или нет.
Маккиннон вышел с капитаном из палаты и вернулся с ним вновь буквально минуты через две. После того как она уложила капитана в постель, Маргарет Моррисон заметила:
— Это была самая короткая конференция в истории.
— Мы — люди немногословные.
— И это единственное коммюнике, которое мне предоставят?
— Здесь задействована высокая дипломатия. Должна соблюдаться тайна.
Когда он входил в палату В, его остановила Джанет Магнуссон.
— Что всё это значит? Я имею в виду ваш разговор с капитаном Боуэном.
— Я не имел бы возможности переговорить с капитаном с глазу на глаз, если бы обязан был отчитываться перед больными палаты В. Я нахожусь под клятвой молчания.
В палату вошла Маргарет Моррисон. Она перевела взгляд с боцмана на сиделку, а затем сказала:
— Ну что, Джанет, с вами он был более откровенен, чем со мной?
— Откровенен? Заявил, что дал клятву молчать. Свою собственную клятву, я в этом не сомневаюсь.
— В этом сомнения быть не может. Что вы делали с капитаном?
— Делал? Я ничего не делал.
— Тогда что говорили. Как только он пришёл, его настроение изменилось. Он кажется бодрым и довольным.
— Довольным? Как вы можете такое говорить? У него же бинтами закрыто всё лицо.
— Об этом говорит многое. Он всё время сидит в постели, время от времени потирает руки, а дважды даже сказал «ага».
— Меня это не удивляет. Нужно обладать специальным талантом, чтобы понять сердце и настроение больных и людей в состоянии депрессии. Это особый дар. Некоторые из нас им обладают. — Он по очереди посмотрел на каждую из девушек. — А некоторые — нет.
Он вышел из палаты, а девушки уставились друг на друга.
В два часа ночи боцмана разбудил Трент.
— Луна вышла, боцман.
Маккиннон выглянул с левого борта мостика. Луна действительно вышла — на три четверти, — и была необыкновенно яркой. По крайней мере, такой она ему показалась. Небо — ясное, видимость — чуть ли не идеальная. Он даже умудрился разглядеть линию горизонта, а раз так, то любая подводная лодка могла их заметить на расстоянии в десять миль, в особенности если силуэт «Сан-Андреаса» вырисовывался на фоне луны. Маккиннон почувствовал себя обнажённым и совершенно беззащитным. Он спустился вниз, разбудил Керрана, приказал встать ему вперёдсмотрящим по правому борту мостика, разыскал Нейсбая, попросил его проверить фалы на шлюпбалках моторных спасательных шлюпок, чтобы они были очищены ото льда и свободно спускались, затем вернулся к левому борту, где в течение нескольких минут обозревал в бинокль линию горизонта. Но море между «Сан-Андреасом» и горизонтом было пустым.
«Сан-Андреас» представлял собою удивительное зрелище: полностью покрытый инеем и снегом, блестящий, сияющий и сверкающий в лучах яркого лунного света. Деррик-краны на носовой и кормовой частях напоминали огромные сияющие рождественские елки, а якорные цепи превратились в толстые крученые нити из мягчайшей шерсти. Это был странный, загадочный мир, полный притягательных тайн, но стоило подумать о смертельной опасности, притаившейся в окружающих водах, как очарование таинственности и красоты исчезало.
Прошёл час. Всё по-прежнему было спокойно. Прошёл ещё один час, и ничего неожиданного не случилось. Маккиннон не мог даже поверить, что судьба преподнесла ему подарок. Третий, такой же спокойный час был на исходе, когда облака закрыли луну и вновь пошёл снег. Всё возвращалось на круги своя. Приказав Фергюсону разбудить его, как только прекратится снег, боцман отправился вниз, чтобы немного поспать.
Проснулся он в девять часов, что было для него непривычно поздно, но его специально не будили — до рассвета оставался ещё целый час. Идя по верхней палубе, он обратил внимание на то, что погодные условия точно такие же, какими были четыре часа назад: умеренно взволнованное море, ветер силой в три балла и всё ещё падающий снег. Маккиннон не верил, что может повезти ещё раз. Всем своим существом он чувствовал, что мир и спокойствие вскоре исчезнут.
Внизу он переговорил по очереди с Джонсом Макгиганом, Стефаном и Джонни Холбруком, которые должны были следить за всеми, кто приходит и вы ходит с территории госпиталя. Все они клятвенно уверяли его, что ночью ни один человек не покидал госпиталя.
Боцман позавтракал в компании с доктором Сингхом, доктором Синклером, Паттерсоном и Джемисоном. Доктор Сингх, подумал он, выглядит необычайно уставшим и напряжённым. Затем он прошёл в палату В, где нашёл Джанет Магнуссон. Она была бледной, с кругами под глазами.
Маккиннон обеспокоенно посмотрел на неё.
— Что случилось, Джанет?
— Я не могла заснуть. Сегодня ночью я совершенно не сомкнула глаз. А всё по вашей вине.
— Конечно. Я всегда виноват. Во всех случаях номер первый. Если что-то не так, винить надо боцмана. Что я должен был делать в это время?
— Вы сказали, что немецкая подводная лодка атакует нас, если появится луна.
— Я сказал, может атаковать, а не атакует.
— Это то же самое. Я всю ночь просидела, уставившись в иллюминатор. Нет, мистер Маккиннон, свет у меня в каюте не горел. Когда около двух часов ночи появилась луна, я была уверена, что нас могут атаковать в любой момент. А когда луна скрылась, я была уверена, что она вновь появится. Луна. Подводная лодка. Это ваша вина.
— Должен признаться, в ваших словах есть определённая логика. Искажённая логика, конечно, но что ещё можно ожидать от женского ума. Я очень сожалею.
— Зато вы выглядите просто прекрасно. Отдохнувшим. Расслабленным. И вы сегодня что-то поздновато начинаете свой обход. Наш доверенный страж спит на посту.
— Вашему стражу минувшей ночью спать почти не пришлось, — сказал Маккиннон. — Только что вернулся с вахты. Я должен видеть капитана.
Дежурство в палате А несла сестра Мария, а не сестра Моррисон.
Маккиннон быстро переговорил с капитаном и его первым помощником, а затем сказал Боуэну:
— Вы ещё уверены, сэр?
— Более чем уверен, Арчи. Когда рассвет?
— Через пятнадцать минут.
— Желаю тебе удачи.
— Я думаю, вам следует пожелать удачи всем.
Он вернулся в палату В и спросил Джанет:
— А где твоя подруга?
— Навещает больных. Она у лейтенанта Ульбрихта.
— Ей не следовало идти одной.
— Она пошла не одна. Вы так крепко спали, что проводить её вызвался Джордж Нейсбай.
Маккиннон посмотрел на неё с подозрением.
— Вам что-то кажется забавным?
— Она уже второй раз за сегодняшнее утро поднимается к лейтенанту.
— Он что, — умирает?
— Вряд ли она улыбалась бы так часто, если б пациент ускользнул, не прощаясь.
— Ага! Наводит мосты, как вы считаете?
— Она дважды назвала его «Карл». — Девушка улыбнулась. — Лично я считаю это наведением мостов, а вы разве нет?
— О боже! Карл. Этот известный мерзкий нацистский убийца.
— Кстати, она говорит, что вы просили её помириться. Даже не просили, а приказали. Выходит, заслуга принадлежит вам?
— Как сказать, — рассеянно произнёс Маккиннон. — Но она должна немедленно спуститься вниз. Она подвергается там чрезмерной опасности.
— Рассвет. — Голос девушки был необычайно спокоен. — На сей раз вы уверены, да, Арчи?
— Да, уверен. Немецкая подводная лодка появится на рассвете.
И она действительно появилась. На рассвете.
Глава 7
Едва рассвело, в тот момент, когда случайно образовался просвет между падающими хлопьями снега, на фоне серого неба, всего в полумиле от «Сан-Андреаса», показалась немецкая подводная лодка. Она на полной скорости неслась по поверхности моря. У боевой рубки было несколько человек: трое стояли в полный рост, а трое склонились над палубной пушкой, представляя собою, по всей видимости, боевой расчет. Лодка появилась по правому борту, так что «Сан-Андреас» оказался между нею и постепенно светлеющим в южном направлении небом. Маккиннон по телефону передал в машинное отделение переключить работу двигателей на полную мощность, немного подал штурвал на левый борт и стал незаметно приближаться к подводной лодке.
На мостике кроме него и Нейсбая никого больше не было. По существу, они единственные остались в надстройке, потому что минут десять назад Маккиннон приказал всем, даже гневно протестующему лейтенанту Ульбрихту, спуститься в госпиталь. Нейсбай ему был необходим по двум причинам. Нейсбай, в отличие от него самого, был прекрасным сигнальщиком по азбуке Морзе и уже держал сигнальную лампу в руке. Что ещё более важно, Маккиннон был убеждён, и не без основания, что вскоре мостик подвергнется обстрелу, и ему необходим был опытный рулевой на тот случай, если он сам выйдет из строя.
— Держись вне поля их зрения, Джордж, — сказал Маккиннон. — Но не спускай с них глаз. Они вот-вот начнут нам сигналить.
— Они наверняка вас видят, — сказал Нейсбай.
— Возможно, они видят мою голову и плечи, видят, как я стою за штурвалом. А может, и не видят. Это не имеет значения. Главное в том, что они уверены, что я их не вижу. Не забывайте, что они находятся в том секторе, где ещё темно, и у них нет оснований считать, что мы ждём неприятностей. Кроме того, штурман должен не спускать глаз с компаса и смотреть вперёд. С какой стати я должен крутить головой по сторонам?
Он почувствовал, как надстройка стала трястись, когда Паттерсон увеличил обороты двигателя, ещё немного подал на левый борт, взял в руку оловянную кружку и сделал вид, что пьёт.
— Это ж закон природы. Ничто так не расслабляет, как вид ничего не подозревающего невинного человека, пьющего свой утренний чай.
В течение минуты, длившейся чуть ли не вечность, ничего не происходило. Потом вдруг началась сильная вибрация надстройки, и Маккиннон понял, что «Сан-Андреас» идет на полной скорости. Они приблизились к подводной лодке уже, по крайней мере на сотню ярдов. Если бы Маккиннон шёл на прежней скорости, его поворот в сторону подводной лодки привел бы к тому, что он оказался бы у её кормы. Капитан лодки, похоже, ничего не подозревал. Никто в его положении не стал бы ждать неприятностей от беззащитного госпитального судна.
— Он нам сигналит, Джордж, — сказал Маккиннон.
— Вижу. «Остановитесь, — сигналит он. — Стоп машины, или я потоплю вас». Что будем отвечать, Арчи?
— Ничего. — Маккиннон ещё на три градуса подал на левый борт, взял оловянную кружку и сделал вид, что пьёт. — Не обращайте на него внимания.
— Не обращать внимания! — с удручённым видом произнёс Нейсбай. — Вы же слышали, что он передал. Что он потопит нас.
— Он лжёт. Он не стал бы преследовать нас, если бы хотел отправить нас на дно. Мы нужны ему живыми. Не будет он нас и торпедировать, он просто не может этого сделать, если, конечно, не изобрели новых торпед, которые могут обходить углы. Так каким ещё образом он собирается остановить нас? С помощью той малюсенькой пушки, что стоит у него на носу? Так она же совсем крошечная.
— Должен предупредить вас, Арчи, что этот человек может рассердиться.
— А ему нечего сердиться. Мы просто не видели его сигналов.
Нейсбай опустил бинокль.
— Должен также предупредить вас, что он может воспользоваться той маленькой пушечкой.
— Конечно, он так и сделает. Классический предупредительный сигнал над носом корабля, чтобы привлечь внимание, а если он действительно хочет привлечь наше внимание, то выстрелит прямо в нос.
Раздалось несколько выстрелов. Два снаряда исчезли в волнах всего в нескольких ярдах от носа «Сан-Андреаса», а третий разорвался. Дальше игнорировать присутствие подводной лодки было нельзя.
— Покажитесь, Джордж, — сказал Маккиннон. — Попросите их прекратить стрельбу и спросите, что они хотят.
Нейсбай вышел на правый борт и передал послание. Ответ не замедлил себя ждать.
— Он мыслит только в одном направлении, — сказал Нейсбай. — Требует остановиться или угрожает потопить нас.
— Какой лаконичный тип. Передайте ему, что мы — госпитальное судно.
— Вы думаете, он — слепой?
— Ещё только наполовину рассвело, а наш правый борт находится в темноте. Пускай думает, что мы считаем, что он не видит наших крестов. Скажите ему, что мы — нейтральное судно. Упомяните Женевскую конвенцию. Может, он более порядочный человек по своей природе.
Нейсбай передал послание, дождался ответа, а затем с мрачным видом повернулся к Маккиннону.
— Вы не угадали — к порядочным он не относится.
— Ничего удивительного. Это характерно для большинства капитанов немецких подводных лодок. Что он говорит на сей раз?
— Женевская конвенция неприменима в Норвежском море.
— Н-да, мало порядочности осталось в наши дни в северных широтах. Давайте попытаемся сыграть на его патриотических чувствах. Передайте ему, что у нас на борту имеются германские раненые.
Пока Нейсбай передавал послание, Маккиннон связался с машинным отделением и приказал замедлить ход. Нейсбай повернулся в дверях мостика и печально покачал головой.
— Его патриотизм сродни его порядочности. Заявляет, что, когда поднимется на борт корабля, посмотрит, что это за немецкие раненые. Обещает начать стрельбу через двадцать секунд.
— Передайте: «Не стрелять. Останавливаемся. Следите за кильватером».
Нейсбай передал послание, а затем сказал:
— Вот это он воспринял нормально. Уставился свой подзорной трубой на нашу корму. Знаете, мне даже кажется, что он повернулся под углом к нам. Под незначительным, но повернулся.
— Думаю, что вы правы. — Маккиннон повернул штурвал, сделав ещё небольшой поворот на правый борт. — Если он что-нибудь заметит, он подумает, что мы так поступаем, потому что он наступает нам на пятки. Он всё ещё следит за нашим кильватером?
— Да.
— Турбулентность в кормовой части уже давно должна прекратиться. И это должно его успокоить.
— Он опустил подзорную трубу, — сказал Нейсбай. — Новое послание.
— Заявляет, — переводил Нейсбай, — что мы поступили очень разумно.
Приказывает немедленно спустить трап.
— Понятно. Передай Фергюсону, чтобы немедленно начал спускать трап, до высоты примерно восьми футов над водой. Затем прикажи Керрану и Ренту опустить спасательную шлюпку, примерно до той же самой высоты.
Нейсбай передал оба распоряжения, а затем спросил:
— Вы считаете, что нам понадобится спасательная шлюпка?
— Откровенно говоря, понятия не имею. Но если она действительно понадобится, нам придется воспользоваться ею в спешке.
Он связался с Паттерсоном, находившимся в машинном отделении.
— Шеф? Это боцман. Мы немного, как вам известно, сбавили ход, но буквально на несколько мгновений. К нам приближается немецкая подводная лодка. Мы опускаем трап и спасательную шлюпку, трап — по распоряжению командира подводной лодки, а шлюпку — по моему приказу... Нет, спасательную шлюпку они не видят. Она — по левому борту, который вне поля их зрения. Как только они подойдут вплотную к трапу, я отдам приказ — полный ход. К вам просьба, сэр. Если придется воспользоваться лодкой, я был бы вам премного обязан, если бы вы разрешили мистеру Джемисону быть со мной. Вооружённым вашим пистолетом. — Он несколько секунд через треск трубки выслушивал ответ, а затем сказал:
— Ещё две вещи, сэр. Мне необходим мистер Джемисон, потому что, кроме вас и Нейсбая, я больше никому в команде не доверяю. Покажите ему, где находится предохранитель. Нет, сэр. Вы прекрасно понимаете, что не можете пойти вместо мистера Джемисона. Вы — командир, и вы не можете покидать «Сан-Андреас». — Маккиннон положил трубку, а Нейсбай с печальной укоризной в голосе сказал:
— Могли бы и меня попросить.
Маккиннон холодно посмотрел на него.
— А кто будет управлять этим чёртовым судном, когда я уйду?
— Да-а, пожалуй, верно, — со вздохом произнёс Нейсбай. — Похоже, Арчи, они готовятся навестить нас целой группой. У их боевой рубки на три человека стало больше. Они вооружены автоматами или пистолетами-пулемётами. В общем, чем-то вроде этого. В любом случае, чем-то мерзким.
— А роз мы и не ждали. Как там дела у Фергюсона? Если он сейчас же не спустит трап, у капитана подводной лодки начнут возникать подозрения. Ещё хуже будет, если он начнет испытывать нетерпение.
— Я так не думаю. По крайней мере, пока что все нормально. Мне виден Фергюсон. Думаю, капитану подводной лодки тоже. У Фергюсона какие-то затруднения. Он чего-то там возится внизу с молотком. Наверное обледенение на борту.
— А как дела со шлюпкой?
Нейсбай перешёл на другую сторону мостика, вышел на левый борт и через несколько секунд вернулся.
— Она внизу. На высоте восьми футов над водой, как вы и приказывали.
Он вышел на правый борт, в бинокль внимательно рассмотрел подводную лодку, потом посмотрел вниз, вдоль борта и вернулся к Маккиннону.
— Чертовски смешно. На всех этих типах что-то вроде противогазов.
— Противогазы? Вы уверены?
— Конечно, уверен. У них у всех подковообразные спасательные жилеты, которые гофрированными трубками связаны с противогазами. Противогазы, правда, у них сейчас не одеты, болтаются спереди. Интересно, когда германские подводники стали пользоваться отравляющими газами?
— А они ими и не пользуются. И на кой чёрт они нужны в подводной лодке? — Он взял у Нейсбая бинокль и быстро посмотрел на немецкую подводную лодку. — Эти спасательные жилеты, Джордж, называются «Tauchretter» или «Drager Lung». По-нашему, «всплыть, а не утонуть». В них есть специальные устройства для водорода и углекислого газа. Единственное предназначение этих жилетов — спасать людей на тонущей подводной лодке.
— И никакого газа?
По голосу Нейсбая чувствовалось, что он явно разочарован.
— И никакого газа.
— Но что-то непохоже, чтобы эта лодка тонула.
— Некоторые командиры подводных лодок заставляют свою команду носить эти жилеты всё время, пока они находятся под водой. По-моему, довольно бессмысленно в этих водах. Здесь глубина не меньше шестисот футов, а может быть, и тысячи. Спастись на такой глубине нет никакой возможности. В жилетах вы или без них. Как идут дела у Фергюсона?
— Насколько я вижу, никак. Всё копается с молотком. Хотя... нет, минуточку, минуточку. Он отложил молоток и пытается освободить рычаг. Все в порядке, Арчи. Трап опускается.
— Ага!
Маккиннон отдал в машинное отделение пустить машины на полный ход.
Прошло несколько секунд, наконец Нейсбай сказал:
— Трап опустился наполовину. — Примерно через такой же промежуток времени он бесстрастным голосом произнёс:
— Трап внизу, Арчи. Примерно на высоте восьми футов. Фергюсон закрепил его.
Маккиннон кивнул и полностью вывернул штурвал. Медленно, поначалу с трудом, но постепенно всё увеличивая скорость, «Сан-Андреас» начал вращение.
— Джордж, вы хотите, чтобы вам снесло голову?
— Конечно, нет.
Нейсбай вошёл внутрь, прикрыв за собою дверь и уставился в маленькое окошечко в двери. «Сан-Андреас» уже не бороздил спокойно морские воды, а стал крутиться по спирали. Вся надстройка угрожающе затряслась, когда двигатели стали работать на полную мощность.
— Вам не кажется, что лучше лечь?
— Минуточку, Арчи, минуточку. Вам не кажется, что они там на лодке заснули?
— То, что у них не в порядке с глазами, это точно. Они их трут и не верят тому, что происходит.
Если не считать того, что потирания глаз на борту немецкой лодки не было, догадки Маккиннона были недалеки от истины. Реакция и командира подводной лодки, и его экипажа была на удивление замедленной, хотя вполне понятной при сложившихся обстоятельствах. Члены команды подводной лодки сделали вполне простительную и в то же время совершенно непростительную ошибку: они расслабились, потеряли бдительность и чувство опасности в тот самый момент, когда они более всего необходимы.
Вид спускаемого трапа в полном соответствии с их распоряжениями, должно быть, убедил их в том, что не может быть и мысли о сопротивлении со стороны «Сан-Андреаса» и захват его — лишь простая формальность. Кроме того, во всей истории войн не было случая, чтобы госпитальное судно использовалось как средство нападения. Это было немыслимо. И потребовалось время, чтобы осознать происходящее.
«Сан-Андреас» делал уже большие круги. Немецкая подводная лодка находилась в 45 градусах от носовой части корабля по левому борту.
Нейсбай передвинулся от двери, выходящей на правый борт, к ближайшему окошечку впереди мостика.
— Они наводят свою маленькую пушечку, Арчи.
— Ну, значит, мы все вместе отправимся на дно.
— И целятся они не в мостик, а в кормовую часть, хотя, право, не могу понять, что они собираются сделать... — Он осекся и крикнул:
— О нет! Нет! Ложись! Ложись!
И он кинулся на пол, увлекая за собою Маккиннона. Не успели они приземлиться, как тысячи пуль, сопровождаемые стрекотом пулемётов, прошили носовую часть мостика. Все четыре окна мостика разлетелись вдребезги. пулемётный обстрел длился всего несколько секунд. Едва он закончился, как пушечка на палубе подводной лодки быстро выстрелила три раза. Каждый выстрел вызывал содрогание «Сан Андреаса», так как выпущенные снаряды разрывались где-то в кормовой части корпуса.
Маккиннон вскочил на ноги и взялся за штурвал.
— Если бы я здесь стоял, я бы уже давно был покойным Арчи Маккинноном. Благодарить вас буду завтра.
Он посмотрел в окно прямо перед ним. Оно было в отверстиях, трещинах, царапинах, разводах и совершенно тусклым.
— Джордж?
Но звать Нейсбая не было необходимости. Схватив огнетушитель, он двумя ударами выбил все окно. Вытянув шею, осторожно посмотрел, что происходит внизу, увидел, что «Сан-Андреас» как стрела несется на нос немецкой подводной лодки, и только затем резко выпрямился, как человек, осознавший, что опасность позади.
— На боевой рубке — ни души, Арчи. Все ушли. Чертовски забавно, правда?
— Ничего забавного нет, — сухим тоном ответил боцман. Если он и был каким-то образом потрясен случайностью своего недавнего спасения, он даже виду не показывал. — Обычное дело, Джордж. Спуститься вниз и задраить за собой люк, когда, готовишься к погружению. В нашем случае — к срочному погружению.
— Срочному погружению?
— А у капитана нет выбора. Он понимает, что своими огневыми средствами он не в состоянии остановить нас, так же как, по всей видимости, не может воспользоваться и своими торпедами. В настоящее время он продувает свой основной балласт. Видите те пузырьки? Это вода, вытесняемая из балластного отсека под высоким давлением — порядка трёх тысяч фунтов на каждый квадратный дюйм.
— Но... он оставил пушечный расчет на палубе.
— Действительно, оставил. Видимо, опять не было выбора. Подводная лодка представляет большую ценность, нежели жизнь трёх человек. Видите те клапаны на правой стороне их жилетов? Это кислородные клапаны. Джордж, вы не могли бы взглянуть, нет ли у нас там загорания на корме?
— Вы можете воспользоваться телефоном.
Маккиннон показал на телефонный аппарат перед штурвалом, который пулемётными пулями был разбит вдребезги. Нейсбай понимающе кивнул и сходил по очереди на оба борта.
На мостике кроме него и Нейсбая никого больше не было. По существу, они единственные остались в надстройке, потому что минут десять назад Маккиннон приказал всем, даже гневно протестующему лейтенанту Ульбрихту, спуститься в госпиталь. Нейсбай ему был необходим по двум причинам. Нейсбай, в отличие от него самого, был прекрасным сигнальщиком по азбуке Морзе и уже держал сигнальную лампу в руке. Что ещё более важно, Маккиннон был убеждён, и не без основания, что вскоре мостик подвергнется обстрелу, и ему необходим был опытный рулевой на тот случай, если он сам выйдет из строя.
— Держись вне поля их зрения, Джордж, — сказал Маккиннон. — Но не спускай с них глаз. Они вот-вот начнут нам сигналить.
— Они наверняка вас видят, — сказал Нейсбай.
— Возможно, они видят мою голову и плечи, видят, как я стою за штурвалом. А может, и не видят. Это не имеет значения. Главное в том, что они уверены, что я их не вижу. Не забывайте, что они находятся в том секторе, где ещё темно, и у них нет оснований считать, что мы ждём неприятностей. Кроме того, штурман должен не спускать глаз с компаса и смотреть вперёд. С какой стати я должен крутить головой по сторонам?
Он почувствовал, как надстройка стала трястись, когда Паттерсон увеличил обороты двигателя, ещё немного подал на левый борт, взял в руку оловянную кружку и сделал вид, что пьёт.
— Это ж закон природы. Ничто так не расслабляет, как вид ничего не подозревающего невинного человека, пьющего свой утренний чай.
В течение минуты, длившейся чуть ли не вечность, ничего не происходило. Потом вдруг началась сильная вибрация надстройки, и Маккиннон понял, что «Сан-Андреас» идет на полной скорости. Они приблизились к подводной лодке уже, по крайней мере на сотню ярдов. Если бы Маккиннон шёл на прежней скорости, его поворот в сторону подводной лодки привел бы к тому, что он оказался бы у её кормы. Капитан лодки, похоже, ничего не подозревал. Никто в его положении не стал бы ждать неприятностей от беззащитного госпитального судна.
— Он нам сигналит, Джордж, — сказал Маккиннон.
— Вижу. «Остановитесь, — сигналит он. — Стоп машины, или я потоплю вас». Что будем отвечать, Арчи?
— Ничего. — Маккиннон ещё на три градуса подал на левый борт, взял оловянную кружку и сделал вид, что пьёт. — Не обращайте на него внимания.
— Не обращать внимания! — с удручённым видом произнёс Нейсбай. — Вы же слышали, что он передал. Что он потопит нас.
— Он лжёт. Он не стал бы преследовать нас, если бы хотел отправить нас на дно. Мы нужны ему живыми. Не будет он нас и торпедировать, он просто не может этого сделать, если, конечно, не изобрели новых торпед, которые могут обходить углы. Так каким ещё образом он собирается остановить нас? С помощью той малюсенькой пушки, что стоит у него на носу? Так она же совсем крошечная.
— Должен предупредить вас, Арчи, что этот человек может рассердиться.
— А ему нечего сердиться. Мы просто не видели его сигналов.
Нейсбай опустил бинокль.
— Должен также предупредить вас, что он может воспользоваться той маленькой пушечкой.
— Конечно, он так и сделает. Классический предупредительный сигнал над носом корабля, чтобы привлечь внимание, а если он действительно хочет привлечь наше внимание, то выстрелит прямо в нос.
Раздалось несколько выстрелов. Два снаряда исчезли в волнах всего в нескольких ярдах от носа «Сан-Андреаса», а третий разорвался. Дальше игнорировать присутствие подводной лодки было нельзя.
— Покажитесь, Джордж, — сказал Маккиннон. — Попросите их прекратить стрельбу и спросите, что они хотят.
Нейсбай вышел на правый борт и передал послание. Ответ не замедлил себя ждать.
— Он мыслит только в одном направлении, — сказал Нейсбай. — Требует остановиться или угрожает потопить нас.
— Какой лаконичный тип. Передайте ему, что мы — госпитальное судно.
— Вы думаете, он — слепой?
— Ещё только наполовину рассвело, а наш правый борт находится в темноте. Пускай думает, что мы считаем, что он не видит наших крестов. Скажите ему, что мы — нейтральное судно. Упомяните Женевскую конвенцию. Может, он более порядочный человек по своей природе.
Нейсбай передал послание, дождался ответа, а затем с мрачным видом повернулся к Маккиннону.
— Вы не угадали — к порядочным он не относится.
— Ничего удивительного. Это характерно для большинства капитанов немецких подводных лодок. Что он говорит на сей раз?
— Женевская конвенция неприменима в Норвежском море.
— Н-да, мало порядочности осталось в наши дни в северных широтах. Давайте попытаемся сыграть на его патриотических чувствах. Передайте ему, что у нас на борту имеются германские раненые.
Пока Нейсбай передавал послание, Маккиннон связался с машинным отделением и приказал замедлить ход. Нейсбай повернулся в дверях мостика и печально покачал головой.
— Его патриотизм сродни его порядочности. Заявляет, что, когда поднимется на борт корабля, посмотрит, что это за немецкие раненые. Обещает начать стрельбу через двадцать секунд.
— Передайте: «Не стрелять. Останавливаемся. Следите за кильватером».
Нейсбай передал послание, а затем сказал:
— Вот это он воспринял нормально. Уставился свой подзорной трубой на нашу корму. Знаете, мне даже кажется, что он повернулся под углом к нам. Под незначительным, но повернулся.
— Думаю, что вы правы. — Маккиннон повернул штурвал, сделав ещё небольшой поворот на правый борт. — Если он что-нибудь заметит, он подумает, что мы так поступаем, потому что он наступает нам на пятки. Он всё ещё следит за нашим кильватером?
— Да.
— Турбулентность в кормовой части уже давно должна прекратиться. И это должно его успокоить.
— Он опустил подзорную трубу, — сказал Нейсбай. — Новое послание.
— Заявляет, — переводил Нейсбай, — что мы поступили очень разумно.
Приказывает немедленно спустить трап.
— Понятно. Передай Фергюсону, чтобы немедленно начал спускать трап, до высоты примерно восьми футов над водой. Затем прикажи Керрану и Ренту опустить спасательную шлюпку, примерно до той же самой высоты.
Нейсбай передал оба распоряжения, а затем спросил:
— Вы считаете, что нам понадобится спасательная шлюпка?
— Откровенно говоря, понятия не имею. Но если она действительно понадобится, нам придется воспользоваться ею в спешке.
Он связался с Паттерсоном, находившимся в машинном отделении.
— Шеф? Это боцман. Мы немного, как вам известно, сбавили ход, но буквально на несколько мгновений. К нам приближается немецкая подводная лодка. Мы опускаем трап и спасательную шлюпку, трап — по распоряжению командира подводной лодки, а шлюпку — по моему приказу... Нет, спасательную шлюпку они не видят. Она — по левому борту, который вне поля их зрения. Как только они подойдут вплотную к трапу, я отдам приказ — полный ход. К вам просьба, сэр. Если придется воспользоваться лодкой, я был бы вам премного обязан, если бы вы разрешили мистеру Джемисону быть со мной. Вооружённым вашим пистолетом. — Он несколько секунд через треск трубки выслушивал ответ, а затем сказал:
— Ещё две вещи, сэр. Мне необходим мистер Джемисон, потому что, кроме вас и Нейсбая, я больше никому в команде не доверяю. Покажите ему, где находится предохранитель. Нет, сэр. Вы прекрасно понимаете, что не можете пойти вместо мистера Джемисона. Вы — командир, и вы не можете покидать «Сан-Андреас». — Маккиннон положил трубку, а Нейсбай с печальной укоризной в голосе сказал:
— Могли бы и меня попросить.
Маккиннон холодно посмотрел на него.
— А кто будет управлять этим чёртовым судном, когда я уйду?
— Да-а, пожалуй, верно, — со вздохом произнёс Нейсбай. — Похоже, Арчи, они готовятся навестить нас целой группой. У их боевой рубки на три человека стало больше. Они вооружены автоматами или пистолетами-пулемётами. В общем, чем-то вроде этого. В любом случае, чем-то мерзким.
— А роз мы и не ждали. Как там дела у Фергюсона? Если он сейчас же не спустит трап, у капитана подводной лодки начнут возникать подозрения. Ещё хуже будет, если он начнет испытывать нетерпение.
— Я так не думаю. По крайней мере, пока что все нормально. Мне виден Фергюсон. Думаю, капитану подводной лодки тоже. У Фергюсона какие-то затруднения. Он чего-то там возится внизу с молотком. Наверное обледенение на борту.
— А как дела со шлюпкой?
Нейсбай перешёл на другую сторону мостика, вышел на левый борт и через несколько секунд вернулся.
— Она внизу. На высоте восьми футов над водой, как вы и приказывали.
Он вышел на правый борт, в бинокль внимательно рассмотрел подводную лодку, потом посмотрел вниз, вдоль борта и вернулся к Маккиннону.
— Чертовски смешно. На всех этих типах что-то вроде противогазов.
— Противогазы? Вы уверены?
— Конечно, уверен. У них у всех подковообразные спасательные жилеты, которые гофрированными трубками связаны с противогазами. Противогазы, правда, у них сейчас не одеты, болтаются спереди. Интересно, когда германские подводники стали пользоваться отравляющими газами?
— А они ими и не пользуются. И на кой чёрт они нужны в подводной лодке? — Он взял у Нейсбая бинокль и быстро посмотрел на немецкую подводную лодку. — Эти спасательные жилеты, Джордж, называются «Tauchretter» или «Drager Lung». По-нашему, «всплыть, а не утонуть». В них есть специальные устройства для водорода и углекислого газа. Единственное предназначение этих жилетов — спасать людей на тонущей подводной лодке.
— И никакого газа?
По голосу Нейсбая чувствовалось, что он явно разочарован.
— И никакого газа.
— Но что-то непохоже, чтобы эта лодка тонула.
— Некоторые командиры подводных лодок заставляют свою команду носить эти жилеты всё время, пока они находятся под водой. По-моему, довольно бессмысленно в этих водах. Здесь глубина не меньше шестисот футов, а может быть, и тысячи. Спастись на такой глубине нет никакой возможности. В жилетах вы или без них. Как идут дела у Фергюсона?
— Насколько я вижу, никак. Всё копается с молотком. Хотя... нет, минуточку, минуточку. Он отложил молоток и пытается освободить рычаг. Все в порядке, Арчи. Трап опускается.
— Ага!
Маккиннон отдал в машинное отделение пустить машины на полный ход.
Прошло несколько секунд, наконец Нейсбай сказал:
— Трап опустился наполовину. — Примерно через такой же промежуток времени он бесстрастным голосом произнёс:
— Трап внизу, Арчи. Примерно на высоте восьми футов. Фергюсон закрепил его.
Маккиннон кивнул и полностью вывернул штурвал. Медленно, поначалу с трудом, но постепенно всё увеличивая скорость, «Сан-Андреас» начал вращение.
— Джордж, вы хотите, чтобы вам снесло голову?
— Конечно, нет.
Нейсбай вошёл внутрь, прикрыв за собою дверь и уставился в маленькое окошечко в двери. «Сан-Андреас» уже не бороздил спокойно морские воды, а стал крутиться по спирали. Вся надстройка угрожающе затряслась, когда двигатели стали работать на полную мощность.
— Вам не кажется, что лучше лечь?
— Минуточку, Арчи, минуточку. Вам не кажется, что они там на лодке заснули?
— То, что у них не в порядке с глазами, это точно. Они их трут и не верят тому, что происходит.
Если не считать того, что потирания глаз на борту немецкой лодки не было, догадки Маккиннона были недалеки от истины. Реакция и командира подводной лодки, и его экипажа была на удивление замедленной, хотя вполне понятной при сложившихся обстоятельствах. Члены команды подводной лодки сделали вполне простительную и в то же время совершенно непростительную ошибку: они расслабились, потеряли бдительность и чувство опасности в тот самый момент, когда они более всего необходимы.
Вид спускаемого трапа в полном соответствии с их распоряжениями, должно быть, убедил их в том, что не может быть и мысли о сопротивлении со стороны «Сан-Андреаса» и захват его — лишь простая формальность. Кроме того, во всей истории войн не было случая, чтобы госпитальное судно использовалось как средство нападения. Это было немыслимо. И потребовалось время, чтобы осознать происходящее.
«Сан-Андреас» делал уже большие круги. Немецкая подводная лодка находилась в 45 градусах от носовой части корабля по левому борту.
Нейсбай передвинулся от двери, выходящей на правый борт, к ближайшему окошечку впереди мостика.
— Они наводят свою маленькую пушечку, Арчи.
— Ну, значит, мы все вместе отправимся на дно.
— И целятся они не в мостик, а в кормовую часть, хотя, право, не могу понять, что они собираются сделать... — Он осекся и крикнул:
— О нет! Нет! Ложись! Ложись!
И он кинулся на пол, увлекая за собою Маккиннона. Не успели они приземлиться, как тысячи пуль, сопровождаемые стрекотом пулемётов, прошили носовую часть мостика. Все четыре окна мостика разлетелись вдребезги. пулемётный обстрел длился всего несколько секунд. Едва он закончился, как пушечка на палубе подводной лодки быстро выстрелила три раза. Каждый выстрел вызывал содрогание «Сан Андреаса», так как выпущенные снаряды разрывались где-то в кормовой части корпуса.
Маккиннон вскочил на ноги и взялся за штурвал.
— Если бы я здесь стоял, я бы уже давно был покойным Арчи Маккинноном. Благодарить вас буду завтра.
Он посмотрел в окно прямо перед ним. Оно было в отверстиях, трещинах, царапинах, разводах и совершенно тусклым.
— Джордж?
Но звать Нейсбая не было необходимости. Схватив огнетушитель, он двумя ударами выбил все окно. Вытянув шею, осторожно посмотрел, что происходит внизу, увидел, что «Сан-Андреас» как стрела несется на нос немецкой подводной лодки, и только затем резко выпрямился, как человек, осознавший, что опасность позади.
— На боевой рубке — ни души, Арчи. Все ушли. Чертовски забавно, правда?
— Ничего забавного нет, — сухим тоном ответил боцман. Если он и был каким-то образом потрясен случайностью своего недавнего спасения, он даже виду не показывал. — Обычное дело, Джордж. Спуститься вниз и задраить за собой люк, когда, готовишься к погружению. В нашем случае — к срочному погружению.
— Срочному погружению?
— А у капитана нет выбора. Он понимает, что своими огневыми средствами он не в состоянии остановить нас, так же как, по всей видимости, не может воспользоваться и своими торпедами. В настоящее время он продувает свой основной балласт. Видите те пузырьки? Это вода, вытесняемая из балластного отсека под высоким давлением — порядка трёх тысяч фунтов на каждый квадратный дюйм.
— Но... он оставил пушечный расчет на палубе.
— Действительно, оставил. Видимо, опять не было выбора. Подводная лодка представляет большую ценность, нежели жизнь трёх человек. Видите те клапаны на правой стороне их жилетов? Это кислородные клапаны. Джордж, вы не могли бы взглянуть, нет ли у нас там загорания на корме?
— Вы можете воспользоваться телефоном.
Маккиннон показал на телефонный аппарат перед штурвалом, который пулемётными пулями был разбит вдребезги. Нейсбай понимающе кивнул и сходил по очереди на оба борта.