Страница:
— Я пришёл за толстым стеклом, которое используется в ваших тележках и из которого изготовлены ваши подносы. Оно мне крайне необходимо и отнюдь не для веселья. Или вам нужны какие-то объяснения?
Она ничего не ответила, не стала с трагическим выражением лица опускаться в кресло, хвататься за грудь или в ужасе закрывать рукою рот.
Нет, ничего этого делать она не стала. Она просто побелела.
Боцман снял стеклянную поверхность со стола у постели Джонса, огляделся по сторонам в поисках подносов, ни одного не увидел, кивнул сестре Моррисон и вернулся в палату В. Джанет Магнуссон посмотрела на него в удивлении.
— Так ты ради этого приходил? — Боцман кивнул. — А Мэгги — сестра Моррисон — не возражала?
— Даже не пикнула. У тебя есть стеклянные подносы?
Старший механик Паттерсон и другие только приступили к ленчу, когда вернулся боцман, неся в руке пять листов толстого стекла. Паттерсон не скрывал своего удивления.
— Всё прошло гладко, боцман?
— Без сучка и задоринки. Стоило только попросить. Теперь мне нужны инструменты для мостика.
— Сделано, — произнёс Джемисон. — Я уже побывал в машинном отделении, и оттуда отнесли на мостик целый ящик самых разнообразных инструментов, которые могут вам понадобиться, а также гвозди, болты, шурупы, изоляционную ленту, электрическую дрель и пилу.
— Прекрасно. Благодарю вас. Теперь необходимо электропитание.
— Тоже сделано. Только учтите — кабель временный, но ток есть. Ну и, конечно, свет. На установку телефонной связи потребуется некоторое время.
— Прекрасно. Спасибо вам, мистер Джемисон.
Он повернулся в сторону Паттерсона.
— Вот ещё что, сэр. У нас в команде достаточно людей других национальностей. У капитана греческого танкера — Андрополуса, если не ошибаюсь, тоже может быть смешанная команда. Думаю, сэр, вполне возможно, что кто-нибудь из нашей команды и кто-нибудь из греческой могут найти общий язык. Может, вы поинтересуетесь этим, сэр.
— Какой от этого прок, боцман?
— Капитан Андрополус может вести судно.
— Конечно, конечно. Всё время встает вопрос об управлении судном. Да, боцман?
— Ничего не поделаешь, сэр. Кстати, вы не могли бы разыскать Нейсбая и Трента, которые находились со мной во время нападения? Погода портится, сэр, а палуба уже покрылась льдом. Пусть они восстановят спасательные леера здесь и в районе надстройки.
— Портится? — повторил доктор Сингх. — А как быстро, мистер Маккиннон?
— Боюсь, что довольно быстро. Барометр на мостике разбит, но, кажется, в капитанской каюте он остался цел. Я проверю. — Он вытащил ручной компас, который взял на спасательной шлюпке. — Толку от него практически никакого, — заявил он, — но он, по крайней мере, показывает изменения направления. Нас постоянно разворачивает влево. Следовательно, ветер и волны идут на нас с левого траверза. Направление ветра быстро меняется. За то время, что мы здесь, нас развернуло обратно градусов на пять. Ветер дует с северо-востока. По опыту известно, что это предвещает снегопад, шторм и постоянное падение температуры.
— Неужели никакого просвета, мистер Маккиннон? — спросил доктор Сингх. — Ведь говорят, бог предполагает, а человек располагает. Или же наоборот?
— Маленький лучик надежды есть, доктор. Если температура будет падать, как сейчас, холод в холодильной камере будет сохраняться, и мясо с рыбой не испортятся. Вы, наверное, беспокоитесь за своих больных, да, доктор? В особенности за тех, кто в палате А?
— Ну, вы просто телепат, мистер Маккиннон. Если условия начнут сильно портиться, они просто станут падать с постелей. Не привязывать же мне раненых?
— И последнее, что необходимо, — сбросить эту надстройку за борт.
Джемисон с грохотом вскочил со стула.
— Я имею право отдать свои распоряжения или нет, боцман?
— Конечно, конечно, мистер Джемисон. Огромное вам спасибо.
— Ну, что теперь нам скажет телепатия? — со слабой улыбкой спросил доктор Сингх.
Боцман на улыбку ответил улыбкой. Доктор Сингх, казалось, был самым нужным человеком в нужное время.
— Думаю, он побежал дать указания своим людям, которые восстанавливают телефонную связь между мостиком и машинным отделением.
— И затем я запущу машины, — сказал Паттерсон.
— Да, сэр. И повернем на юго-запад. Думаю, мне не нужно объяснять вам зачем.
— Ну, мне-то вы могли бы сказать почему, — заметил доктор Сингх.
— Конечно, конечно. По двум причинам. Движение на юго-запад означает, что ветер и волны будут бить прямо в корму. Это уменьшит качку, так что вам не придется одевать на своих пациентов смирительные рубашки или что-то в этом роде. Конечно, судно будет рыскать, но немного, а потом мистер Паттерсон может уравновесить движение судна, если доведет его скорость до скорости волн. Другое преимущество заключается в том, что, двигаясь на юго-запад, налететь на мель нам не грозит, так как в радиусе сотен миль нет никакой земли. Ну, а теперь простите меня, господа.
Боцман вышел, унося стекло и компас:
— Кажется, он ничего не упустил, — заметил доктор Сингх. — Он компетентный человек? Как вы считаете, мистер Паттерсон?
— Компетентный? Даже более того. Это, наверное, самый лучший боцман, с которым мне когда-либо приходилось сталкиваться, а надо сказать, что плохих боцманов я пока что не видел. Если мы доберемся до Абердина, а с Маккинноном, я считаю, наши шансы весьма значительны, мне будет неприятно, если именно меня будут благодарить за это.
Боцман вернулся на мостик, который уже освещался двумя яркими дуговыми лампами, нашёл там Фергюсона и Керрана, которые были снабжены вполне достаточным количеством фанеры самой разнообразной конфигурации для сооружения скромной хижины. Чрезмерно тепло одевшиеся парни с трудом передвигались и напоминали собой больших неуклюжих медведей.
Боцман осторожно поставил толстое стекло в угол, причём сделал так, чтобы оно случайно не соскользнуло на палубу. Качка его не беспокоила, а вот скрежет и стон надстройки и периодические содрогания мостика волновали его больше.
— Керран, быстрее! К старшему механику Паттерсону. найдёте его в госпитале. Скажете ему: пусть запускает машины и разворачивает корабль либо по ветру, либо против него. Против лучше. Это значит, разворачивать нас будет прямо на правый борт. Передайте также, что надстройка может свалиться за борт в любую минуту.
Для человека, который обычно был тяжёл на подъём и медленно исполнял приказания, Керран проявил непостижимую прыть. Вполне возможно, что при экстремальных ситуациях он надёжный человек, но, скорее всего, он просто не желал ждать на мостике, когда тот исчезнет в водах Баренцева моря.
Фергюсон выплюнул изо рта оба конца шарфа.
— Ужасные условия работы, боцман. Просто невозможные. Любой это скажет. Вы не смотрели, какая температура?
Боцман бросил взгляд на настенный термометр, который был, пожалуй, единственным рабочим инструментом на мостике.
— Два градуса выше нуля, — ответил он.
— Ага. Два градуса. А по какой шкале? Если по Фаренгейту, то это означает тридцать градусов мороза. — Он многозначительно посмотрел на боцмана. — Вы когда-нибудь слышали о коэффициенте резкости погоды, а?
— Да, Фергюсон, слышал, — едва сдерживаясь, ответил боцман.
— Если скорость ветра увеличивается на один узел, температура поверхности кожи падает на один градус. — У Фергюсона явно было что-то на уме, а что касается боцмана, то он никогда не слышал о коэффициенте резкости погоды. — Скорость ветра примерно тридцать узлов. Это означает, что на этом мостике температура ниже шестидесяти градусов. Шестидесяти!
В этот самый момент корабль сильно качнуло, гигантская надстройка сильно заскрипела. Это даже был не скрип, а скрежет. Нетрудно себе представить, как под ударами бокового ветра металл отрывало от основания.
— Если вы хотите покинуть мостик, — сказал боцман, — я не могу приказать вам остаться.
— Только не надо меня стыдить, ладно? И, взывать к лучшим сторонам моей души. Я много чего могу вам сказать. Сентиментальностью я не страдаю, старина.
— Никто ещё на борту этого судна не называл меня «старина», — мягко произнёс боцман.
— Ну, хорошо, боцман. — Фергюсон не стал пытаться осуществить свою скрытую угрозу и даже проявлять признаков недовольства. — А мне заплатят за опасность? Или за сверхурочную работу?
— Пару глотков шотландского виски из запасов капитана Боуэна. Давайте, Фергюсон, используем наши последние минуты с толком. Надо сделать кое-какие измерения.
— Уже сделано. — Фергюсон показал рулетку в своей руке и не смог сдержать самодовольной улыбки. — Мы с Керраном уже измерили передний и боковые экраны. Написано карандашом вон на тех фанерках.
— Чудесно. — Боцман убедился в том, что электродрель и электропила работают. — Никаких проблем. Когда будем резать фанеру, ваши размеры увеличим на три дюйма, как в длину, так и в ширину, чтобы у нас был необходимый запас. Затем сделаем дырки наверху, внизу, по бокам, каждую в три четверти дюйма, повесим фанеру на экраноносители, сделаем пометки на металле и просверлим дырки в стали.
— Эта сталь толщиной в три восьмых дюйма. Мы будем дрелью делать эти дырки вплоть до следующей недели.
Боцман просмотрел содержимое ящика с инструментами и вернулся, неся различные свёрла. Первое он забраковал. Свёрла же второго типа, с голубыми наконечниками, он показал Фергюсону.
— Вольфрамовые. Проходят через сталь, как сквозь масло. Мистер Джемисон обойдется и без них.
Он замолчал и прислушался, хотя это была чисто автоматическая реакция. Любые звуки со стороны юта заглушал ветер. Единственное, что не вызывало сомнения, — колебания надстройки. Он посмотрел на Фергюсона, который выдавил из себя улыбку.
Боцман подошёл к двери, выходящей на правый борт, на подветренную сторону, и уставился в дырку, где раньше стояло стекло. Снег шёл настолько густой, что моря почти не было видно. «Сан-Андреас» продолжало болтать. Судну любого размера, остановившемуся на воде, понадобилось бы значительное время, в зависимости, конечно, от обстоятельств, чтобы, стать управляемым. И тут боцман вдруг почувствовал, что «Сан-Андреас», медленно разворачивается. Он этого не видел, но чувствовал — в качке стала ощущаться вибрация, к которой они давно привыкли.
Маккиннон вернулся в центр мостика.
— Мы поворачиваем на правый борт. Мистер Паттерсон решил идти по ветру. Скоро волны и снег будут позади нас. Чудесно, просто чудесно.
— Да, чудесно, — произнёс чуть позднее Фергюсон, хотя, судя по его голосу, он имел в виду всё, что угодно, только не это. Он чувствовал себя просто отвратительно, и не без основания. Судно повернуло прямо на юг. Массивные волны били в левый борт, и «Сан-Андреас» крутило, как в штопоре. А скрежет и стон надстройки ещё больше действовал на нервы. — Господи, ну почему мы не остались на месте?
— Через минуту поймёте почему.
И вскоре он действительно понял почему. Кручение и качка постепенно уменьшились, а затем совсем затихли, так же как и скрежет надстройки.
«Сан-Андреас», взяв курс на юго-запад, прочно держался на воде. Немного, правда, кренило, но по сравнению с тем, что они только что испытали, это была такая мелочь, о которой можно было бы и не упоминать. Фергюсон, чувствуя, что прочно стоит на палубе, что страх тут же утонуть миновал, а снег перестал кружиться вокруг, с облегчением вздохнул.
Вскоре после того, как боцман и Фергюсон стали выпиливать прямоугольники из фанеры, на мостик поднялись четыре человека: Джемисон, Керран, Маккриммон и ещё один кочегар по имени Стефан. По национальности он был поляком, и все обращались к нему только по имени. Никто даже не пытался произнести его фамилию — Пржинижевский. Джемисон принёс телефонный аппарат, Керран — два черных обогревателя, Маккриммон — пару калориферов, а Стефан — две катушки кабеля — тонкого и толстого, которые разматывал по дороге.
— Вот это гораздо лучше, боцман, — сказал Джемисон. — Можно сказать, спокойно, как в пруду. Это сразу же подняло настроение внизу. У некоторых даже аппетит появился. Кстати, раз уж я упомянул об аппетите, как он у вас? Вы, похоже, единственный на всем судне, кто ещё не дотронулся до ленча.
— Это может подождать, — ответил боцман, обратив свой взор на Маккриммона и Стефана, которые соединили тяжёлый кабель с обогревателями. — А вот за это спасибо. Они как раз будут к месту через час — через два, когда нам удастся удалить отсюда весь этот свежий воздух.
— Я лично думаю, что не просто к месту, — произнёс Джемисон, дрожа от холода. — По-моему, здесь чересчур уж свежо. Интересно, а сколько здесь градусов?
Боцман посмотрел на термометр.
— Ровно ноль. Всего за несколько минут температура упала на пару градусов. Боюсь, мистер Джемисон, ночью будет чертовски холодно.
— Только не в машинном отделении, — ответил Джемисон. Он снял заднюю стенку телефонного аппарата и стал подсоединять тонкий провод. — Мистер Паттерсон считает, что это ненужная роскошь и что он вам нужен только для того, чтобы с кем-нибудь поболтать, когда вам станет скучно. Он утверждает, что держать курс по ветру для него — плёвое дело, и он сможет это делать часами, отклоняясь от курса не более, чем на один-два градуса.
— Я в этом не сомневаюсь. Но в таком случае мы никогда не увидим Абердина. Можете передать мистеру Паттерсону, что, если ветер стихнет, и стихнет в достаточной степени, а он будет продолжать движение по ветру, мы в конечном итоге проделаем маленькую дырку в северной Норвегии, а большую — в нашем судне.
— Я постараюсь это объяснить старшему механику, — с улыбкой ответил Джемисон. — Я не думаю, что такая возможность приходила ему в голову. Лично я до этого не додумался.
— И потом, сэр, когда вы спуститесь вниз, пришлите мне Нейсбая. Он опытный рулевой.
— Хорошо, я это сделаю. Вам нужна ещё от нас какая-нибудь помощь?
— Нет, сэр. Нас трое. Этого вполне достаточно.
— Ну, как хотите. — Джемисон поставил на место заднюю стенку телефонного аппарата, привинтил её, нажал кнопку вызова, быстро переговорил и повесил трубку. — Будете довольны. Гарантирую. Вы уже закончили, Маккриммон? А вы, Стефан? — Оба матроса кивнули, Джемисон вновь связался с машинным отделением и попросил дать ток, а Маккриммону и Стефану приказал включить по отдельности все обогревательные приборы.
— Боцман, Маккриммон в качестве связного вам ещё нужен?
— Благодаря вам, — боцман кивнул в сторону телефона, — связной у меня уже есть.
Когда один из калориферов Маккриммона раскалился докрасна, Стефан коснулся одного из черных радиаторов и удовлетворенно кивнул головой.
— Прекрасно, — сказал Джемисон. — Если хотите, можете выключить. Похоже, боцман, наш Невидимка на сегодня успокоился. Мы спустимся вниз посмотрим, какие из кают можно использовать для жилья. Боюсь, таковых окажется немного. Придется заняться уборкой. Думаю, много времени это не займет. Я уже послал туда двоих своих парней, чтобы они заменили вышедшую из строя отопительную систему. Это единственное, что имеет значение. К сожалению, большинство дверей или слетели со своих петель, или были вырезаны сварочными аппаратами. Мы не сможем восстановить отопление, пока не заменим двери. Мы постараемся сделать все, что в наших силах. — Он крутанул бесполезный штурвал. Когда мы закончим внизу, а вы здесь, и когда температура будет устраивать меня и другие тепличные растения из машинного отделения, мы придем сюда и займемся этим штурвалом.
— Это потребует много усилий, сэр?
— Всё зависит от того, насколько серьёзны разрушения внизу, в трюме. Только не давите на меня, боцман. Вполне возможно, что работать он будет. Наверное, уже вечером, но когда точно — я не знаю. Мне нужно время.
Температура на мостике продолжала стабильно падать. Маккиннону и его двум помощникам понадобилось целых два часа, чтобы закончить работу.
Если бы температура была нормальной, они бы справились с этой работой вдвое быстрее. Почти всё время они работали, включив все свои четыре обогревателя. Температура стала подниматься, но крайне медленно.
Маккиннон был вполне удовлетворен тем, что они сделали. Пять древесных плит прочно заняли своё место. В каждой из них было сделано окно с толстым стеклом: одно большое окно в центре, перед штурвалом, где обычно стоит штурман, и четыре в боковых стенах, одинаковые по размерам, примерно наполовину меньше главного. Неизбежные щели между стеклом, фанерой и металлом были заделаны специальной замазкой Хартлиса, желтым пластичным материалом, который обычно используется для заделывания щелей в водонепроницаемой внешней электрической проводке. Мостик стал непродуваемым, точнее, настолько не продуваемым, насколько это было возможно сделать.
Фергюсон убрал инструменты и, кашлянув, сказал:
— Кто-то нам обещал пару глотков из специальных запасов капитана Боуэна?
Маккиннон бросил взгляд на него и Керрана. Их лица от холода посинели и побледнели, а дрожали они так, что у вечных нытиков даже сил не хватало поплакаться.
— Вы это действительно заслужили. — Боцман повернулся к Нейсбаю. — Как у нас дела с курсом?
Нейсбай с недовольным видом посмотрел на ручной компас.
— Если эта штука не врет, двадцать два градуса. В ту или иную сторону. Таким образом, за последние пару часов ветер изменил направление на пять градусов. Поставим в известность машинное отделение?
Джордж Нейсбай — солидный, молчаливый, темноволосый смуглый йоркширец, родом из Уитби, родины капитана Кука, был вторым "я" Маккиннона, его ближайшим другом. Боцман до «Сан-Андреаса» дважды отправлялся в море только потому, что служил на судне вместе с Нейсбаем.
Несмотря на то, что Нейсбай не имел какого-то официального ранга, на корабле, вплоть до капитана, считали его вторым человеком среди младшего состава.
— Из-за пяти градусов их беспокоить не стоит, Вот если изменение курса будет ещё на пять-десять градусов, тогда придется их побеспокоить. Давайте спустимся вниз. Ничего не произойдет, если мы уйдём на несколько минут. А потом Трент сменит тебя.
Уровень виски в бутылке из капитанских запасов довольно сильно упал — у Фергюсона и Керрана были свои собственные представления о том, что считать вполне разумным глотком. Маккиннон, потихоньку прикладываясь к виски, тщательно осмотрел капитанские секстант, термометр и барометр.
Секстант, судя по всему, не пострадал. Термометр, похоже, тоже работал и показывал 17 градусов по Фаренгейту, что вполне соответствовало температуре в каюте. Капитанская каюта — одна из немногих, у которых двери не пострадали. Кроме того, Джемисон уже успел установить в ней обогреватель.
Он передал термометр Нейсбаю, сказал, что его можно использовать на мостике, а затем занялся осмотром барометра. Он функционировал нормально, ибо, когда он постучал по стеклу, черная стрелка резко отклонилась влево.
— Двадцать девять с половиной, — сказал боцман. — 999 миллибар, а давление все продолжает падать.
— Значит, ничего хорошего, да? — спросил Фергюсон.
— Конечно. Впрочем, это понять можно и без барометра.
Маккиннон вышел и отправился в офицерские каюты. В самом конце коридора он столкнулся с Джемисоном.
— Как дела, сэр?
— Мы уже почти закончили. Конечно, подойдут ли пять кают, найденных нами, для нормального жилья, трудно сказать. Все зависит от того, что подразумевать под словом «нормальный».
Боцман постучал по переборке.
— Их можно считать надежными, сэр?
— Едва ли. При данной ситуации они вполне надежны, но, насколько я понимаю, ситуация может вот-вот измениться.
— Если ветер не стихнет и мы будем придерживаться этого курса, то волны окажутся по правому борту, и нас начнет крутить, как в штопоре. Я вот думаю, может быть...
— Я догадываюсь, что вам пришло на ум. В конце концов, боцман, я — судовой инженер, а не строительный. Я взгляну. Может, нам удастся закрыть наиболее слабые места стальными пластинами. Правда, я ничего не гарантирую. Но прежде всего нам необходимо заняться рулевым управлением на мостике. Как дела наверху?
— Ветер гуляет вовсю. Четыре обогревателя. Идеальные условия для работы.
— А температура?
— Пятнадцать градусов.
— Выше нуля или ниже?
— Ниже.
— Да, действительно идеальные. Ну, благодарю вас. Прямо-таки обрадовали.
Когда Маккиннон вошёл в столовую для персонала, там было четверо: старший механик Паттерсон, доктор Сингх и сиделки Джанет Магнуссон и Айрин. Они сменились с дежурства. На «Сан Андреасе», как на любом другом госпитальном судне, имелся сменный персонал. Боцман прошёл на камбуз, попросил кофе и сэндвичей, сел за стол и рассказал о проделанной работе старшему механику. Закончив рассказ, он спросил:
— А как у вас дела, сэр? Я имею в виду переводчика.
Паттерсон аж зарычал.
— При нашей-то удаче?! — воскликнул он.
— Впрочем, я на это особых надежд не возлагал, сэр. Тем более, при нашей, как вы говорите, удаче. — Он посмотрел на Джанет Магнуссон. — А где сестра Моррисон?
— В комнате отдыха. Ни в её голосе, ни в глазах даже чуточки тепла нет. Она ужасно расстроена. А виноваты вы. Вы же её расстроили.
— А она расстроила меня. Все это ерунда. — Боцман сделал нетерпеливый жест рукой. — Сейчас для этого не время и не место. Если вообще для подобного может быть время и место.
— Да ладно, успокойтесь, — произнёс с улыбкой доктор Сингх. — Думаю, что вы оба не правы. Сестра Моррисон отнюдь на вас не дуется, как это вам наверняка кажется, мистер Маккиннон. И вы, Джанет, не правы. Если она и недовольна, то не по вине боцмана. Просто она видеть не может мистера Ульбрихта.
— Ульбрихта? — переспросил боцман.
— Да, лейтенанта Карла Ульбрихта, если я не ошибаюсь. Капитана «кондора».
— Он пришёл в сознание?
— Не только пришёл, но и жаждёт встать с постели. Просто удивительно быстро восстановил свои силы. Три пулевые ранения, но все в мякоть, неглубокие. Потерял много крови. И, должен сказать, ему делалось переливание. Надеюсь, что лучшая британская кровь подойдет к его собственной арийской. Как бы то ни было, сестра Моррисон была со мной, когда он заявился. Она назвала его мерзким нацистским убийцей. Как-то не вяжется с идеальной сестрой.
— Да уж, это точно, — произнёс Паттерсон. — Раненый человек, едва пришедший в сознание, мог бы рассчитывать и на лучшее отношение. Ну и как он отреагировал?
— Очень спокойно. Даже чересчур, я бы сказал. Заявил, что он не нацист и никогда в жизни никого не убивал. Она просто встала и уставилась на него... Ну, вы, наверное, представляете, как она это делает, и...
— Могу себе представить, что это была за сцена, — с чувством сказал боцман. — Она на меня часто пялится.
— Видимо, — едко заметила сиделка Магнуссон, — у вас с лейтенантом Ульбрихтом много общего.
— Ну, пожалуйста, не надо. — Доктор Сингх жестом попытался всех остановить. — Лейтенант Ульбрихт выразил глубокое сожаление, сказал что-то о превратностях войны, правда, не стал взывать к состраданию и посыпать голову пеплом, и на этом месте я их разговор прервал. Ясно было, что толку от него никакого. Так что будьте к сестре помягче, боцман. Она всё-таки не бой-баба, а уж тем более не мегера. Она слишком всё пропускает через себя и по-своему выражает свои чувства.
Маккиннон думал было ответить, но заметил, что Джанет всё ещё сердится, и передумал.
— А как остальные наши раненые, доктор?
— Другой член экипажа «кондора» — пулемётчик, если не ошибаюсь, по имени Гельмут Винтерман, в порядке, но этот парень боится, что его на рассвете просто расстреляют. Командующий Уоррингтон, как вы понимаете, мистер Маккиннон, в тяжёлом состоянии. Насколько тяжёлом — не знаю. У него повреждена затылочная часть черепа, но только хирург может сказать нам, насколько это серьёзно. Я хирург, но не нейрохирург. Придется подождать, пока не доберёмся до суши. Только в большом госпитале удастся выяснить, можно ли облегчить давление на его зрительный центр и сможет ли он когда-нибудь снова видеть.
— Ну, а штурман с «Андовера»?
— Лейтенант Куннингэм? — Доктор Сингх покачал головой. — К сожалению, этот молодой человек скорее всего не скоро встанет к штурвалу. Он сейчас в состоянии комы. Рентген показал наличие трещины в черепе, правда, пульс, дыхание и температура свидетельствуют об отсутствии каких-либо органических повреждений. Он выживет.
— Как вы считаете, доктор, когда он придет в себя?
Доктор Сингх вздохнул, — Если бы я был в интернатуре первый год, я бы с полной уверенностью заявил, когда это произойдет. К сожалению, с того времени прошло двадцать пять лет. Когда это произойдет — через пару дней, пару недель или пару месяцев — я просто не знаю. Что касается остальных, капитан и его старший помощник всё ещё находятся под действием седативных препаратов, и, когда они проснутся, я собираюсь вновь дать им эти лекарства. Состояние Хадсона, у которого пробито легкое, стабилизировалось. По крайней мере, прекратилось внутреннее кровотечение. Что касается раздробленной большой берцовой кости Рафферти, то здесь проблем нет. Два члена команды с «Аргоса» — один с переломанным тазом, а другой — с многочисленными ожогами — всё ещё находятся в палате для выздоравливающих, но не потому, что их состояние не вызывает тревогу, а потому, что палата А, куда их следовало бы поместить, была переполнена. Я распорядился выписать двух матросов, не помню их имен.
Она ничего не ответила, не стала с трагическим выражением лица опускаться в кресло, хвататься за грудь или в ужасе закрывать рукою рот.
Нет, ничего этого делать она не стала. Она просто побелела.
Боцман снял стеклянную поверхность со стола у постели Джонса, огляделся по сторонам в поисках подносов, ни одного не увидел, кивнул сестре Моррисон и вернулся в палату В. Джанет Магнуссон посмотрела на него в удивлении.
— Так ты ради этого приходил? — Боцман кивнул. — А Мэгги — сестра Моррисон — не возражала?
— Даже не пикнула. У тебя есть стеклянные подносы?
Старший механик Паттерсон и другие только приступили к ленчу, когда вернулся боцман, неся в руке пять листов толстого стекла. Паттерсон не скрывал своего удивления.
— Всё прошло гладко, боцман?
— Без сучка и задоринки. Стоило только попросить. Теперь мне нужны инструменты для мостика.
— Сделано, — произнёс Джемисон. — Я уже побывал в машинном отделении, и оттуда отнесли на мостик целый ящик самых разнообразных инструментов, которые могут вам понадобиться, а также гвозди, болты, шурупы, изоляционную ленту, электрическую дрель и пилу.
— Прекрасно. Благодарю вас. Теперь необходимо электропитание.
— Тоже сделано. Только учтите — кабель временный, но ток есть. Ну и, конечно, свет. На установку телефонной связи потребуется некоторое время.
— Прекрасно. Спасибо вам, мистер Джемисон.
Он повернулся в сторону Паттерсона.
— Вот ещё что, сэр. У нас в команде достаточно людей других национальностей. У капитана греческого танкера — Андрополуса, если не ошибаюсь, тоже может быть смешанная команда. Думаю, сэр, вполне возможно, что кто-нибудь из нашей команды и кто-нибудь из греческой могут найти общий язык. Может, вы поинтересуетесь этим, сэр.
— Какой от этого прок, боцман?
— Капитан Андрополус может вести судно.
— Конечно, конечно. Всё время встает вопрос об управлении судном. Да, боцман?
— Ничего не поделаешь, сэр. Кстати, вы не могли бы разыскать Нейсбая и Трента, которые находились со мной во время нападения? Погода портится, сэр, а палуба уже покрылась льдом. Пусть они восстановят спасательные леера здесь и в районе надстройки.
— Портится? — повторил доктор Сингх. — А как быстро, мистер Маккиннон?
— Боюсь, что довольно быстро. Барометр на мостике разбит, но, кажется, в капитанской каюте он остался цел. Я проверю. — Он вытащил ручной компас, который взял на спасательной шлюпке. — Толку от него практически никакого, — заявил он, — но он, по крайней мере, показывает изменения направления. Нас постоянно разворачивает влево. Следовательно, ветер и волны идут на нас с левого траверза. Направление ветра быстро меняется. За то время, что мы здесь, нас развернуло обратно градусов на пять. Ветер дует с северо-востока. По опыту известно, что это предвещает снегопад, шторм и постоянное падение температуры.
— Неужели никакого просвета, мистер Маккиннон? — спросил доктор Сингх. — Ведь говорят, бог предполагает, а человек располагает. Или же наоборот?
— Маленький лучик надежды есть, доктор. Если температура будет падать, как сейчас, холод в холодильной камере будет сохраняться, и мясо с рыбой не испортятся. Вы, наверное, беспокоитесь за своих больных, да, доктор? В особенности за тех, кто в палате А?
— Ну, вы просто телепат, мистер Маккиннон. Если условия начнут сильно портиться, они просто станут падать с постелей. Не привязывать же мне раненых?
— И последнее, что необходимо, — сбросить эту надстройку за борт.
Джемисон с грохотом вскочил со стула.
— Я имею право отдать свои распоряжения или нет, боцман?
— Конечно, конечно, мистер Джемисон. Огромное вам спасибо.
— Ну, что теперь нам скажет телепатия? — со слабой улыбкой спросил доктор Сингх.
Боцман на улыбку ответил улыбкой. Доктор Сингх, казалось, был самым нужным человеком в нужное время.
— Думаю, он побежал дать указания своим людям, которые восстанавливают телефонную связь между мостиком и машинным отделением.
— И затем я запущу машины, — сказал Паттерсон.
— Да, сэр. И повернем на юго-запад. Думаю, мне не нужно объяснять вам зачем.
— Ну, мне-то вы могли бы сказать почему, — заметил доктор Сингх.
— Конечно, конечно. По двум причинам. Движение на юго-запад означает, что ветер и волны будут бить прямо в корму. Это уменьшит качку, так что вам не придется одевать на своих пациентов смирительные рубашки или что-то в этом роде. Конечно, судно будет рыскать, но немного, а потом мистер Паттерсон может уравновесить движение судна, если доведет его скорость до скорости волн. Другое преимущество заключается в том, что, двигаясь на юго-запад, налететь на мель нам не грозит, так как в радиусе сотен миль нет никакой земли. Ну, а теперь простите меня, господа.
Боцман вышел, унося стекло и компас:
— Кажется, он ничего не упустил, — заметил доктор Сингх. — Он компетентный человек? Как вы считаете, мистер Паттерсон?
— Компетентный? Даже более того. Это, наверное, самый лучший боцман, с которым мне когда-либо приходилось сталкиваться, а надо сказать, что плохих боцманов я пока что не видел. Если мы доберемся до Абердина, а с Маккинноном, я считаю, наши шансы весьма значительны, мне будет неприятно, если именно меня будут благодарить за это.
Боцман вернулся на мостик, который уже освещался двумя яркими дуговыми лампами, нашёл там Фергюсона и Керрана, которые были снабжены вполне достаточным количеством фанеры самой разнообразной конфигурации для сооружения скромной хижины. Чрезмерно тепло одевшиеся парни с трудом передвигались и напоминали собой больших неуклюжих медведей.
Боцман осторожно поставил толстое стекло в угол, причём сделал так, чтобы оно случайно не соскользнуло на палубу. Качка его не беспокоила, а вот скрежет и стон надстройки и периодические содрогания мостика волновали его больше.
— Керран, быстрее! К старшему механику Паттерсону. найдёте его в госпитале. Скажете ему: пусть запускает машины и разворачивает корабль либо по ветру, либо против него. Против лучше. Это значит, разворачивать нас будет прямо на правый борт. Передайте также, что надстройка может свалиться за борт в любую минуту.
Для человека, который обычно был тяжёл на подъём и медленно исполнял приказания, Керран проявил непостижимую прыть. Вполне возможно, что при экстремальных ситуациях он надёжный человек, но, скорее всего, он просто не желал ждать на мостике, когда тот исчезнет в водах Баренцева моря.
Фергюсон выплюнул изо рта оба конца шарфа.
— Ужасные условия работы, боцман. Просто невозможные. Любой это скажет. Вы не смотрели, какая температура?
Боцман бросил взгляд на настенный термометр, который был, пожалуй, единственным рабочим инструментом на мостике.
— Два градуса выше нуля, — ответил он.
— Ага. Два градуса. А по какой шкале? Если по Фаренгейту, то это означает тридцать градусов мороза. — Он многозначительно посмотрел на боцмана. — Вы когда-нибудь слышали о коэффициенте резкости погоды, а?
— Да, Фергюсон, слышал, — едва сдерживаясь, ответил боцман.
— Если скорость ветра увеличивается на один узел, температура поверхности кожи падает на один градус. — У Фергюсона явно было что-то на уме, а что касается боцмана, то он никогда не слышал о коэффициенте резкости погоды. — Скорость ветра примерно тридцать узлов. Это означает, что на этом мостике температура ниже шестидесяти градусов. Шестидесяти!
В этот самый момент корабль сильно качнуло, гигантская надстройка сильно заскрипела. Это даже был не скрип, а скрежет. Нетрудно себе представить, как под ударами бокового ветра металл отрывало от основания.
— Если вы хотите покинуть мостик, — сказал боцман, — я не могу приказать вам остаться.
— Только не надо меня стыдить, ладно? И, взывать к лучшим сторонам моей души. Я много чего могу вам сказать. Сентиментальностью я не страдаю, старина.
— Никто ещё на борту этого судна не называл меня «старина», — мягко произнёс боцман.
— Ну, хорошо, боцман. — Фергюсон не стал пытаться осуществить свою скрытую угрозу и даже проявлять признаков недовольства. — А мне заплатят за опасность? Или за сверхурочную работу?
— Пару глотков шотландского виски из запасов капитана Боуэна. Давайте, Фергюсон, используем наши последние минуты с толком. Надо сделать кое-какие измерения.
— Уже сделано. — Фергюсон показал рулетку в своей руке и не смог сдержать самодовольной улыбки. — Мы с Керраном уже измерили передний и боковые экраны. Написано карандашом вон на тех фанерках.
— Чудесно. — Боцман убедился в том, что электродрель и электропила работают. — Никаких проблем. Когда будем резать фанеру, ваши размеры увеличим на три дюйма, как в длину, так и в ширину, чтобы у нас был необходимый запас. Затем сделаем дырки наверху, внизу, по бокам, каждую в три четверти дюйма, повесим фанеру на экраноносители, сделаем пометки на металле и просверлим дырки в стали.
— Эта сталь толщиной в три восьмых дюйма. Мы будем дрелью делать эти дырки вплоть до следующей недели.
Боцман просмотрел содержимое ящика с инструментами и вернулся, неся различные свёрла. Первое он забраковал. Свёрла же второго типа, с голубыми наконечниками, он показал Фергюсону.
— Вольфрамовые. Проходят через сталь, как сквозь масло. Мистер Джемисон обойдется и без них.
Он замолчал и прислушался, хотя это была чисто автоматическая реакция. Любые звуки со стороны юта заглушал ветер. Единственное, что не вызывало сомнения, — колебания надстройки. Он посмотрел на Фергюсона, который выдавил из себя улыбку.
Боцман подошёл к двери, выходящей на правый борт, на подветренную сторону, и уставился в дырку, где раньше стояло стекло. Снег шёл настолько густой, что моря почти не было видно. «Сан-Андреас» продолжало болтать. Судну любого размера, остановившемуся на воде, понадобилось бы значительное время, в зависимости, конечно, от обстоятельств, чтобы, стать управляемым. И тут боцман вдруг почувствовал, что «Сан-Андреас», медленно разворачивается. Он этого не видел, но чувствовал — в качке стала ощущаться вибрация, к которой они давно привыкли.
Маккиннон вернулся в центр мостика.
— Мы поворачиваем на правый борт. Мистер Паттерсон решил идти по ветру. Скоро волны и снег будут позади нас. Чудесно, просто чудесно.
— Да, чудесно, — произнёс чуть позднее Фергюсон, хотя, судя по его голосу, он имел в виду всё, что угодно, только не это. Он чувствовал себя просто отвратительно, и не без основания. Судно повернуло прямо на юг. Массивные волны били в левый борт, и «Сан-Андреас» крутило, как в штопоре. А скрежет и стон надстройки ещё больше действовал на нервы. — Господи, ну почему мы не остались на месте?
— Через минуту поймёте почему.
И вскоре он действительно понял почему. Кручение и качка постепенно уменьшились, а затем совсем затихли, так же как и скрежет надстройки.
«Сан-Андреас», взяв курс на юго-запад, прочно держался на воде. Немного, правда, кренило, но по сравнению с тем, что они только что испытали, это была такая мелочь, о которой можно было бы и не упоминать. Фергюсон, чувствуя, что прочно стоит на палубе, что страх тут же утонуть миновал, а снег перестал кружиться вокруг, с облегчением вздохнул.
Вскоре после того, как боцман и Фергюсон стали выпиливать прямоугольники из фанеры, на мостик поднялись четыре человека: Джемисон, Керран, Маккриммон и ещё один кочегар по имени Стефан. По национальности он был поляком, и все обращались к нему только по имени. Никто даже не пытался произнести его фамилию — Пржинижевский. Джемисон принёс телефонный аппарат, Керран — два черных обогревателя, Маккриммон — пару калориферов, а Стефан — две катушки кабеля — тонкого и толстого, которые разматывал по дороге.
— Вот это гораздо лучше, боцман, — сказал Джемисон. — Можно сказать, спокойно, как в пруду. Это сразу же подняло настроение внизу. У некоторых даже аппетит появился. Кстати, раз уж я упомянул об аппетите, как он у вас? Вы, похоже, единственный на всем судне, кто ещё не дотронулся до ленча.
— Это может подождать, — ответил боцман, обратив свой взор на Маккриммона и Стефана, которые соединили тяжёлый кабель с обогревателями. — А вот за это спасибо. Они как раз будут к месту через час — через два, когда нам удастся удалить отсюда весь этот свежий воздух.
— Я лично думаю, что не просто к месту, — произнёс Джемисон, дрожа от холода. — По-моему, здесь чересчур уж свежо. Интересно, а сколько здесь градусов?
Боцман посмотрел на термометр.
— Ровно ноль. Всего за несколько минут температура упала на пару градусов. Боюсь, мистер Джемисон, ночью будет чертовски холодно.
— Только не в машинном отделении, — ответил Джемисон. Он снял заднюю стенку телефонного аппарата и стал подсоединять тонкий провод. — Мистер Паттерсон считает, что это ненужная роскошь и что он вам нужен только для того, чтобы с кем-нибудь поболтать, когда вам станет скучно. Он утверждает, что держать курс по ветру для него — плёвое дело, и он сможет это делать часами, отклоняясь от курса не более, чем на один-два градуса.
— Я в этом не сомневаюсь. Но в таком случае мы никогда не увидим Абердина. Можете передать мистеру Паттерсону, что, если ветер стихнет, и стихнет в достаточной степени, а он будет продолжать движение по ветру, мы в конечном итоге проделаем маленькую дырку в северной Норвегии, а большую — в нашем судне.
— Я постараюсь это объяснить старшему механику, — с улыбкой ответил Джемисон. — Я не думаю, что такая возможность приходила ему в голову. Лично я до этого не додумался.
— И потом, сэр, когда вы спуститесь вниз, пришлите мне Нейсбая. Он опытный рулевой.
— Хорошо, я это сделаю. Вам нужна ещё от нас какая-нибудь помощь?
— Нет, сэр. Нас трое. Этого вполне достаточно.
— Ну, как хотите. — Джемисон поставил на место заднюю стенку телефонного аппарата, привинтил её, нажал кнопку вызова, быстро переговорил и повесил трубку. — Будете довольны. Гарантирую. Вы уже закончили, Маккриммон? А вы, Стефан? — Оба матроса кивнули, Джемисон вновь связался с машинным отделением и попросил дать ток, а Маккриммону и Стефану приказал включить по отдельности все обогревательные приборы.
— Боцман, Маккриммон в качестве связного вам ещё нужен?
— Благодаря вам, — боцман кивнул в сторону телефона, — связной у меня уже есть.
Когда один из калориферов Маккриммона раскалился докрасна, Стефан коснулся одного из черных радиаторов и удовлетворенно кивнул головой.
— Прекрасно, — сказал Джемисон. — Если хотите, можете выключить. Похоже, боцман, наш Невидимка на сегодня успокоился. Мы спустимся вниз посмотрим, какие из кают можно использовать для жилья. Боюсь, таковых окажется немного. Придется заняться уборкой. Думаю, много времени это не займет. Я уже послал туда двоих своих парней, чтобы они заменили вышедшую из строя отопительную систему. Это единственное, что имеет значение. К сожалению, большинство дверей или слетели со своих петель, или были вырезаны сварочными аппаратами. Мы не сможем восстановить отопление, пока не заменим двери. Мы постараемся сделать все, что в наших силах. — Он крутанул бесполезный штурвал. Когда мы закончим внизу, а вы здесь, и когда температура будет устраивать меня и другие тепличные растения из машинного отделения, мы придем сюда и займемся этим штурвалом.
— Это потребует много усилий, сэр?
— Всё зависит от того, насколько серьёзны разрушения внизу, в трюме. Только не давите на меня, боцман. Вполне возможно, что работать он будет. Наверное, уже вечером, но когда точно — я не знаю. Мне нужно время.
Температура на мостике продолжала стабильно падать. Маккиннону и его двум помощникам понадобилось целых два часа, чтобы закончить работу.
Если бы температура была нормальной, они бы справились с этой работой вдвое быстрее. Почти всё время они работали, включив все свои четыре обогревателя. Температура стала подниматься, но крайне медленно.
Маккиннон был вполне удовлетворен тем, что они сделали. Пять древесных плит прочно заняли своё место. В каждой из них было сделано окно с толстым стеклом: одно большое окно в центре, перед штурвалом, где обычно стоит штурман, и четыре в боковых стенах, одинаковые по размерам, примерно наполовину меньше главного. Неизбежные щели между стеклом, фанерой и металлом были заделаны специальной замазкой Хартлиса, желтым пластичным материалом, который обычно используется для заделывания щелей в водонепроницаемой внешней электрической проводке. Мостик стал непродуваемым, точнее, настолько не продуваемым, насколько это было возможно сделать.
Фергюсон убрал инструменты и, кашлянув, сказал:
— Кто-то нам обещал пару глотков из специальных запасов капитана Боуэна?
Маккиннон бросил взгляд на него и Керрана. Их лица от холода посинели и побледнели, а дрожали они так, что у вечных нытиков даже сил не хватало поплакаться.
— Вы это действительно заслужили. — Боцман повернулся к Нейсбаю. — Как у нас дела с курсом?
Нейсбай с недовольным видом посмотрел на ручной компас.
— Если эта штука не врет, двадцать два градуса. В ту или иную сторону. Таким образом, за последние пару часов ветер изменил направление на пять градусов. Поставим в известность машинное отделение?
Джордж Нейсбай — солидный, молчаливый, темноволосый смуглый йоркширец, родом из Уитби, родины капитана Кука, был вторым "я" Маккиннона, его ближайшим другом. Боцман до «Сан-Андреаса» дважды отправлялся в море только потому, что служил на судне вместе с Нейсбаем.
Несмотря на то, что Нейсбай не имел какого-то официального ранга, на корабле, вплоть до капитана, считали его вторым человеком среди младшего состава.
— Из-за пяти градусов их беспокоить не стоит, Вот если изменение курса будет ещё на пять-десять градусов, тогда придется их побеспокоить. Давайте спустимся вниз. Ничего не произойдет, если мы уйдём на несколько минут. А потом Трент сменит тебя.
Уровень виски в бутылке из капитанских запасов довольно сильно упал — у Фергюсона и Керрана были свои собственные представления о том, что считать вполне разумным глотком. Маккиннон, потихоньку прикладываясь к виски, тщательно осмотрел капитанские секстант, термометр и барометр.
Секстант, судя по всему, не пострадал. Термометр, похоже, тоже работал и показывал 17 градусов по Фаренгейту, что вполне соответствовало температуре в каюте. Капитанская каюта — одна из немногих, у которых двери не пострадали. Кроме того, Джемисон уже успел установить в ней обогреватель.
Он передал термометр Нейсбаю, сказал, что его можно использовать на мостике, а затем занялся осмотром барометра. Он функционировал нормально, ибо, когда он постучал по стеклу, черная стрелка резко отклонилась влево.
— Двадцать девять с половиной, — сказал боцман. — 999 миллибар, а давление все продолжает падать.
— Значит, ничего хорошего, да? — спросил Фергюсон.
— Конечно. Впрочем, это понять можно и без барометра.
Маккиннон вышел и отправился в офицерские каюты. В самом конце коридора он столкнулся с Джемисоном.
— Как дела, сэр?
— Мы уже почти закончили. Конечно, подойдут ли пять кают, найденных нами, для нормального жилья, трудно сказать. Все зависит от того, что подразумевать под словом «нормальный».
Боцман постучал по переборке.
— Их можно считать надежными, сэр?
— Едва ли. При данной ситуации они вполне надежны, но, насколько я понимаю, ситуация может вот-вот измениться.
— Если ветер не стихнет и мы будем придерживаться этого курса, то волны окажутся по правому борту, и нас начнет крутить, как в штопоре. Я вот думаю, может быть...
— Я догадываюсь, что вам пришло на ум. В конце концов, боцман, я — судовой инженер, а не строительный. Я взгляну. Может, нам удастся закрыть наиболее слабые места стальными пластинами. Правда, я ничего не гарантирую. Но прежде всего нам необходимо заняться рулевым управлением на мостике. Как дела наверху?
— Ветер гуляет вовсю. Четыре обогревателя. Идеальные условия для работы.
— А температура?
— Пятнадцать градусов.
— Выше нуля или ниже?
— Ниже.
— Да, действительно идеальные. Ну, благодарю вас. Прямо-таки обрадовали.
Когда Маккиннон вошёл в столовую для персонала, там было четверо: старший механик Паттерсон, доктор Сингх и сиделки Джанет Магнуссон и Айрин. Они сменились с дежурства. На «Сан Андреасе», как на любом другом госпитальном судне, имелся сменный персонал. Боцман прошёл на камбуз, попросил кофе и сэндвичей, сел за стол и рассказал о проделанной работе старшему механику. Закончив рассказ, он спросил:
— А как у вас дела, сэр? Я имею в виду переводчика.
Паттерсон аж зарычал.
— При нашей-то удаче?! — воскликнул он.
— Впрочем, я на это особых надежд не возлагал, сэр. Тем более, при нашей, как вы говорите, удаче. — Он посмотрел на Джанет Магнуссон. — А где сестра Моррисон?
— В комнате отдыха. Ни в её голосе, ни в глазах даже чуточки тепла нет. Она ужасно расстроена. А виноваты вы. Вы же её расстроили.
— А она расстроила меня. Все это ерунда. — Боцман сделал нетерпеливый жест рукой. — Сейчас для этого не время и не место. Если вообще для подобного может быть время и место.
— Да ладно, успокойтесь, — произнёс с улыбкой доктор Сингх. — Думаю, что вы оба не правы. Сестра Моррисон отнюдь на вас не дуется, как это вам наверняка кажется, мистер Маккиннон. И вы, Джанет, не правы. Если она и недовольна, то не по вине боцмана. Просто она видеть не может мистера Ульбрихта.
— Ульбрихта? — переспросил боцман.
— Да, лейтенанта Карла Ульбрихта, если я не ошибаюсь. Капитана «кондора».
— Он пришёл в сознание?
— Не только пришёл, но и жаждёт встать с постели. Просто удивительно быстро восстановил свои силы. Три пулевые ранения, но все в мякоть, неглубокие. Потерял много крови. И, должен сказать, ему делалось переливание. Надеюсь, что лучшая британская кровь подойдет к его собственной арийской. Как бы то ни было, сестра Моррисон была со мной, когда он заявился. Она назвала его мерзким нацистским убийцей. Как-то не вяжется с идеальной сестрой.
— Да уж, это точно, — произнёс Паттерсон. — Раненый человек, едва пришедший в сознание, мог бы рассчитывать и на лучшее отношение. Ну и как он отреагировал?
— Очень спокойно. Даже чересчур, я бы сказал. Заявил, что он не нацист и никогда в жизни никого не убивал. Она просто встала и уставилась на него... Ну, вы, наверное, представляете, как она это делает, и...
— Могу себе представить, что это была за сцена, — с чувством сказал боцман. — Она на меня часто пялится.
— Видимо, — едко заметила сиделка Магнуссон, — у вас с лейтенантом Ульбрихтом много общего.
— Ну, пожалуйста, не надо. — Доктор Сингх жестом попытался всех остановить. — Лейтенант Ульбрихт выразил глубокое сожаление, сказал что-то о превратностях войны, правда, не стал взывать к состраданию и посыпать голову пеплом, и на этом месте я их разговор прервал. Ясно было, что толку от него никакого. Так что будьте к сестре помягче, боцман. Она всё-таки не бой-баба, а уж тем более не мегера. Она слишком всё пропускает через себя и по-своему выражает свои чувства.
Маккиннон думал было ответить, но заметил, что Джанет всё ещё сердится, и передумал.
— А как остальные наши раненые, доктор?
— Другой член экипажа «кондора» — пулемётчик, если не ошибаюсь, по имени Гельмут Винтерман, в порядке, но этот парень боится, что его на рассвете просто расстреляют. Командующий Уоррингтон, как вы понимаете, мистер Маккиннон, в тяжёлом состоянии. Насколько тяжёлом — не знаю. У него повреждена затылочная часть черепа, но только хирург может сказать нам, насколько это серьёзно. Я хирург, но не нейрохирург. Придется подождать, пока не доберёмся до суши. Только в большом госпитале удастся выяснить, можно ли облегчить давление на его зрительный центр и сможет ли он когда-нибудь снова видеть.
— Ну, а штурман с «Андовера»?
— Лейтенант Куннингэм? — Доктор Сингх покачал головой. — К сожалению, этот молодой человек скорее всего не скоро встанет к штурвалу. Он сейчас в состоянии комы. Рентген показал наличие трещины в черепе, правда, пульс, дыхание и температура свидетельствуют об отсутствии каких-либо органических повреждений. Он выживет.
— Как вы считаете, доктор, когда он придет в себя?
Доктор Сингх вздохнул, — Если бы я был в интернатуре первый год, я бы с полной уверенностью заявил, когда это произойдет. К сожалению, с того времени прошло двадцать пять лет. Когда это произойдет — через пару дней, пару недель или пару месяцев — я просто не знаю. Что касается остальных, капитан и его старший помощник всё ещё находятся под действием седативных препаратов, и, когда они проснутся, я собираюсь вновь дать им эти лекарства. Состояние Хадсона, у которого пробито легкое, стабилизировалось. По крайней мере, прекратилось внутреннее кровотечение. Что касается раздробленной большой берцовой кости Рафферти, то здесь проблем нет. Два члена команды с «Аргоса» — один с переломанным тазом, а другой — с многочисленными ожогами — всё ещё находятся в палате для выздоравливающих, но не потому, что их состояние не вызывает тревогу, а потому, что палата А, куда их следовало бы поместить, была переполнена. Я распорядился выписать двух матросов, не помню их имен.