Маклин Алистер. Сан-Андреас

Глава 1

   Тихо, незаметно, без всякого предупреждения, будто какая-то внезапная и неожиданная сила приложила к этому руку, за час до рассвета погасли огни на «Сан-Андреасе». Такие светомаскировки, хотя и крайне редко, порою случались и не вызывали особой тревоги. На мостике остались освещенными только компас, маршрут движения и основная телефонная связь с машинным отделением, поскольку для них требовалось небольшое напряжение и, кроме того, для их освещения имелся свой отдельный электрогенератор. Верхние огни зависели от главного генератора, но это не имело значения, поскольку они были отключены. Мостик, как, впрочем, и любой другой мостик, по ночам погружался в темноту. Единственным исключением был так называемый кентский экран, круглая, стеклянная, вращающаяся на большой скорости пластина прямо перед рулевым, дающая точную информацию обо всех окружающих условиях. Третий помощник капитана Бейтсман, стоявший на вахте, был спокоен: насколько ему было известно, на сотни миль вокруг не было ни суши, ни кораблей, за исключением «Андовера», фрегата его королевского Величества. Бейтсман понятия не имел, где находится фрегат, но это не имело значения. На фрегате всегда было хорошо известно, где находится «Сан-Андреас», поскольку этот корабль был оснащен очень чувствительным радаром.
   В операционной и послеоперационной палатах все текло как обычно. Хотя окружающее море и небо были покрыты тьмой, как в полночь, уже царило утро. На этих высоких широтах и в это время года утренний свет или, точнее, то, что им называлось, появлялся не ранее десяти часов утра. В этих двух основных помещениях, наиболее важных на госпитальном судне, каковым был «Сан-Андреас», свет автоматически подавался от электрических батарей, если главный электрогенератор выходил из строя. Во всех остальных помещениях судна аварийное освещение осуществлялось с помощью никель-кадмиевых ламп: спираль, идущая от основания этих ламп, давала необходимый минимум освещения.
   Тревогу вызывало другое — полное отсутствие света на верхней палубе.
   Корпус «Сан-Андреаса» был выкрашен в белый цвет, точнее, он был когда-то белым, но под воздействием времени, мокрого снега, града и льдинок, приносимых арктическими ветрами, стал мрачным, грязновато-серым. Вокруг всего корпуса шла широкая зелёная полоса. Огромные красные кресты были нарисованы по обеим сторонам судна, а также на носу и на корме. Ночью эти красные кресты освещались мощными прожекторами, а ночь в это время года царила двадцать часов в сутки. Мнение относительно необходимости этих огней было у всех разным. Согласно Женевской конвенции, такие красные кресты гарантировали безопасность от нападений противника.
   Следовательно, «Сан-Андреас» теоретически был в полной безопасности.
   Находившиеся на его борту никогда не подвергались никаким нападениям противника, поэтому были склонны верить в силу Женевской конвенции. Но члены команды, которые служили на флоте ещё до того, как «Сан-Андреас», бывший обычным грузовым судном, получил свой нынешний статус, относились к конвенции довольно скептически. Плавание по ночам освещёнными, как рождественская ёлка, было чуждо всем инстинктам людей, которые за годы службы привыкли весьма справедливо считать, что прикуривать сигарету на верхней палубе — это всё равно, что привлекать внимание блуждающей поблизости немецкой подводной лодки. Они не доверяли огням. Они не доверяли красным крестам. Но больше всего они не доверяли немецким подводным лодкам. Для такого цинизма имелись вполне достаточные основания: другим госпитальным судам, как им было известно, в отличие от них, менее повезло, но были ли нападения на них преднамеренными или случайными, никто точно не знал. В северных морях свидетелей, как правило, не оставалось. То ли из-за деликатности, то ли из-за понимания бессмысленности подобных вопросов члены команды никогда не обращались с ними к тем, кто, по их мнению, проживал просто в райских условиях: к докторам, медсёстрам, сиделкам и санитарам.
   Стеклянная дверь по правому борту открылась, и в ходовую рубку вошёл человек с фонариком в руке.
   — Капитан, это вы? — спросил Бейтсман.
   — Кто же ещё? Дадут мне когда-нибудь спокойно позавтракать? Вот ещё несколько ламп. Пойдёт?
   Капитан Боуэн был жизнерадостным человеком среднего роста, начинавшим полнеть, хотя ещё и довольно крепкого телосложения, с серебристо-белой бородой и глазами-буравчиками. Уже давно миновал тот возраст, когда он мог уйти в отставку, но он никогда не просил отставки и не собирался этого делать, ибо и суда и команды торгового флота страдали от серьёзных потерь, и если новый корабль построить можно было довольно быстро, то не так легко было создать нового капитана, а капитанов уровня Боуэна практически не осталось.
   Три дополнительные лампы давали не больше света, чем обыкновенные свечи, но и этого было вполне достаточно, чтобы заметить, как быстро, всего за несколько секунд, которые понадобились капитану, чтобы пройти расстояние от кают-компании до рубки, его плащ покрылся снегом. Капитан снял свой плащ, в дверях стряхнул с него снег и немедленно закрыл дверь.
   — У чертова генератора опять перебои, — произнёс Боуэн. Казалась, это его не особо волнует, никто и никогда не видел капитана расстроенным. — А тут ещё и кентский экран опять замигал. Ничего удивительного. Впрочем, от него всё равно толку мало. Густой снег. Ветер тридцать узлов, и видимость нулевая. — В его голосе чувствовалось какое-то удовлетворение, но ни Бейтсман, ни Хадеон, рулевой, не осмеливались спросить, чем это вызвано. Они все трое принадлежали к тем, кто мало доверял Женевской конвенции, а при таких погодных условиях можно было надеяться, что ни самолёт, ни корабль, ни подводная лодка не обнаружат их. — С машинным отделением связывались?
   — Лично я — нет, — с чувством бросил Бейтсман, и Боуэн невольно улыбнулся. Старший механик Паттерсон, родом с северо-востока Британии, из района Ньюкасла, очень гордился своим высоким мастерством, отличался весьма взрывчатым характером и относился с нескрываемым отвращением к тем, кто, по его мнению, постоянно совал нос в его дела.
   — Я сам ему позвоню, — сказал капитан. Боуэн дозвонился до старшего механика и в трубку произнёс:
   — Джон, это вы? Опять нам повезло, да? Что там? Катушки полетели? Щетки? Или, может быть, предохранители? Всего хватает? Угля? Щеток? Пробок? Ага, значит, аварийное отключение вызвано... Ну, хорошо. Надеюсь, на сей раз топлива у нас хватит. — Капитан Боуэн говорил серьёзным тоном, и Бейтсман улыбнулся: каждому члену команды, вплоть до помощника буфетчика, было хорошо известно, что Паттерсон был абсолютно лишен чувства юмора.
   Ссылка Боуэна на топливо относилась к тому случаю, когда во время отдыха Паттерсона после дежурства главный электрогенератор остановился из-за отсутствия топлива, а заменявший Паттерсона молодой инженер не сообразил переключиться на подачу топлива из вспомогательного резервуара. Можно себе представить, какова была реакция Паттерсона на эти слова. Боуэн едва сдерживался от смеха, держа трубку на расстоянии, пока треск и вопли в ней не прекратились, а затем быстро закончил разговор и, повесив трубку, дипломатично заметил:
   — Мне кажется, Паттерсону сейчас гораздо труднее, чем обычно, отыскать причину перебоев с электричеством. Правда, заявляет, что ему на это понадобится всего лишь десять минут.
   Минуты две спустя телефон вновь зазвонил.
   — Готов поспорить на пять фунтов, новости плохие.
   Боуэн поднял трубку, послушал, а затем произнёс:
   — Вы хотите переговорить со мной, Джон? Так вы и так разговариваете со мной... Ага, теперь я понимаю. Очень хороню.
   Он повесил трубку.
   — Паттерсон хочет мне что-то показать.
   Боуэн, однако, не пошёл в машинное отделение, как мог подумать Бейтсман. Вместо этого он отправился к себе в каюту, куда вскоре подошёл и старший механик, высокий тощий человек с невыразительным, постоянно помятым лицом. Он принадлежал к тому разряду людей, которые, совершенно не понимая юмора и не сознавая этого, постоянно улыбались, причём, как правило, в самый неподходящий момент. Однако, сейчас он не улыбался. Вытащив из кармана три камушка, по внешнему виду напоминающих черный графит, он разложил их на капитанском столе в виде продолговатой фигуры.
   — Как вы думаете, что это такое?
   — Вы же прекрасно знаете, Джон, что я простой моряк. Это, наверное, защитная щётка для динамо-машины или электрогенератора. Или что-то в этом роде.
   — Вот именно.
   На сей раз Паттерсон выдавил из себя некое подобие кривой улыбки.
   — Этим и вызвано прекращение подачи электроэнергии?
   — К отключению энергии это не имеет никакого отношения. Полетела изоляция обмотки. Где-то произошло короткое замыкание. Джемисон пытается найти его. Думаю, много времени это не займет.
   В это Боуэн был готов верить, поскольку Джемисон, второй механик, был не только умным молодым человеком, но и имел довольно необычный статус: он был членом научного общества при институте электроинженеров.
   — Ну, хорошо, — сказал Боуэн, — это щётка от вспомогательного генератора. Она сломалась, чем вы весьма недовольны. Из этого можно сделать вывод, что дело весьма необычное.
   — Необычное? Да просто неслыханное! По крайней мере, я с подобным ещё никогда не сталкивался. Щётка находится под постоянным давлением со стороны обмотки якоря генератора, поэтому она не может разбиться на такие куски.
   — Но это же произошло. Рано или поздно всё случается. — Боуэн коснулся кусочков щётки. — Наверное, на верфи работали на скорую руку. Или же, просто образовалась трещина.
   Паттерсон ничего не ответил. Он сунул руку в карман плаща, вытащил оттуда маленькую коробочку, снял с неё крышку и положил её рядом со сломанной щеткой. Две щетки из коробочки были идентичными по форме и размеру с той, которую Паттерсон первоначально разложил на столе. Боуэн бросил на них взгляд, невольно засвистел, а затем посмотрел на Паттерсона.
   — Запасные?
   Паттерсон кивнул. Боуэн взял одну щетку, однако только половина её оказалась в его руке, другая осталась в коробке.
   — Наши единственные запасные щетки, — сказал Паттерсон.
   — А если посмотреть другой генератор?
   — Бесполезно. Когда мы были в Галифаксе, были осмотрены оба генератора и признаны годными. С того времени мы уже дважды воспользовались вспомогательным генератором.
   — Одна сломанная щётка может рассматриваться как необычная случайность. Но три сломанные щётки уже случайностью не назовешь. Даже не чеши в затылке, Джон. В наших рядах появился ненормальный с дурными наклонностями.
   — Ненормальный? Вы хотите сказать, диверсант?
   — Пожалуй, да. По крайней мере, человек, который враждебно относится к нам или же к «Сан-Андреасу». Но действительно ли это диверсант? Хотелось бы знать. Диверсанты прибегают к самым разнообразным формам диверсии с одной-единственной целью: вывести из строя всё судно. Вряд ли можно в качестве подобного намерения рассматривать три сломанные щётки от электрических генераторов. Но если человек, сделавший это, не сходит с ума, вряд ли он будет стремиться отправить на дно «Сан-Андреас», по крайней мере, пока он на нём находится. Но почему же это всё-таки произошло, Джон, почему?
   Пока оба мужчины сидели и мрачно размышляли над тем, кто приложил ко всему этому делу руки, раздался стук в дверь, и в капитанскую каюту вошёл Джемисон, краснолицый молодой человек с легким, совершенно беспечным отношением к жизни, но в данный момент от его легкомыслия и беспечности не осталось и следа. Он был мрачен и встревожен, что никак не вязалось с его натурой.
   — Мне сказали, что я найду вас здесь. Я решил, что мне необходимо немедленно видеть вас.
   — И явиться с плохими известиями, — высказал предположение капитан Боуэн. — Вы обнаружили две вещи: место короткого замыкания и следы... как бы это выразиться, работы диверсанта?
   — Чёрт побери.. Простите, сэр, но как вы...
   — Объясните ему, Джон, — сказал Боуэн.
   — В этом нет необходимости. Этих сломанных щёток вполне достаточно. Ну, что вам удалось обнаружить, Питер?
   — Начну с плотницкой мастерской. Через переборку в свинцовой оболочке проходит кабель. Зажимы с каждой стороны, в тех местах, где он проходит через переборку, ослаблены.
   — Обыкновенная вибрация судна, болтанка во время шторма — этого вполне достаточно, чтобы привести к износу мягкого свинца, — заметил Боуэн.
   — Свинец гораздо твёрже, чем вам кажется, сэр. В данном случае кто-то приложил руку. Но не это важно. Важно то, что находящаяся внутри свинцовой оболочки резина, которая защищает электрический кабель, оказалась выжжённой.
   — И нам следует ожидать очередного замыкания?
   — Вот именно. Только мне хорошо знаком запах резины, подпаленной электрическим током, и он совсем не похож на другие запахи. Какой-то умник, чтобы проделать этот трюк, воспользовался спичками. Я оставил там Эллиса. Он всё починит. Это много времени не займет, и я думаю, что он вот-вот освободится.
   — Ну ладно. Выходит, лишить судно электрического тока особого труда не составляет.
   — В общем-то, да. Но этому типу ещё необходимо было проделать кое-какую работу. Сразу же за плотницкой мастерской расположен электрический щиток. Прежде чем приступить к работе, диверсанту нужно было удалить соответствующий предохранитель. Затем он возвращался к щитку и с помощью плоскогубцев, отвертки или чего-нибудь в этом роде, покрытых изоляционным материалом, устраивал замыкание на линии, а затем, ставил предохранитель на своё прежнее место. Если бы он с самого начала не удалил предохранитель, тот в результате замыкания взорвался бы, но вся электрическая система совершенно не пострадала бы. Но это в теории, практически же предохранители не всегда так надежны и порою не срабатывают. — Джемисон едва заметно улыбнулся. — И будь у меня насморк, я бы ничего не заметил.
   Зазвонил телефон. Капитан Боуэн, подняв трубку, протянул её Паттерсону, который, выслушав сообщение, произнёс:
   — Хорошо. Сейчас буду. — И отдал трубку капитану. — Звонили из машинного отделения. Свет сейчас будет.
   Прошло несколько секунд, и капитан Боуэн едва слышно заметил:
   — Похоже, света не будет.
   Джемисон поднялся.
   — Вы куда? — спросил его Боуэн.
   — Сам не знаю, сэр. Ну, во-первых, в машинное отделение, за Эллисом и за приборами, а затем даже не знаю. Похоже, что наш Невидимка готовит нам ещё не один сюрприз.
   Вновь зазвонил телефон, и Боуэн, ничего не говоря, протянул трубку Паттерсону, который, выслушав сообщение, быстро произнёс:
   — Благодарю вас. Мистер Джемисон сейчас подойдет.
   Передав трубку назад, он сказал:
   — Опять то же самое. Я вот думаю, в каких ещё местах наш милый друг приложил руку и когда он собирается привести это в действие.
   Джемисон остановился в дверях:
   — Будем держать все случившееся в секрете?
   — Ни в коем случае, — категорически заявил Боуэн. — Будем говорить об этом в открытую, направо и налево. Конечно, наш Невидимка, как вы его называете, таким образом будет предупреждён и будет иметь возможность предпринять определённые шаги для самозащиты, но, зная, что на судне находится диверсант, члены команды вынуждены будут пристально следить друг за другом, пытаясь его вычислить. Всё это заставит этого типа действовать более осмотрительно и, если нам повезет, в какой-то степени уменьшит его активность.
   Джемисон кивнул и вышел из рубки.
   — Джон, мне кажется, — произнёс Боуэн, — вам следует усилить наблюдение за машинным отделением. По крайней мере, выделить два-три человека... И совсем, как вы понимаете, не для вахты.
   — Понимаю. Вы считаете, что...
   — Если бы вам нужно было провести диверсию, сделать неуправляемым судно, куда бы вы направились?
   Паттерсон встал, подошёл к дверям, остановился там, как это сделал ранее Джемисон, и, повернувшись к Боуэну, спросил:
   — Но почему именно мы? Почему? Почему?
   — Не знаю почему. Но у меня неприятные предчувствия. Вот-вот что-то произойдет, причём значительно быстрее, чем нам хотелось бы. Такое ощущение, — добавил Боуэн, — что кто-то только что прошёлся по моей могиле.
   Паттерсон бросил на него долгий взгляд и вышел, тихо прикрыв за собою дверь.
   Боуэн взял телефон и, набрав всего лишь одну цифру, сказал:
   — Арчи, зайдите в мою каюту.
   Только он положил трубку, как сразу же раздался телефонный звонок.
   Это был мостик. По голосу Бейтсмана чувствовалось, что ему не до веселья.
   — Шторм затихает, сэр. На «Андовере» нас уже могут видеть. Они хотят знать, почему у нас потушены огни. Я сообщил им, что у нас прекратилась подача электричества. После этого сразу же последовал запрос, почему мы так долго не можем устранить неполадки.
   — Сообщите: диверсия.
   — Не понял, сэр.
   — Диверсия. Д — Долли, И — Ирвинг, В — Виктория, Е...
   — О боже! А что же... Я хотел сказать, почему...
   — Кто его знает почему, — ответил капитан Боуэн достаточно сдержанно.
   — Сообщите им это. Я расскажу вам всё, что мне известно, а это практически ничего, когда поднимусь на мостик. Минут через пять. Может быть, десять.
   Вошёл Арчи Маккиннон, боцман. Капитан Боуэн считал своего боцмана, как, впрочем, считают и многие другие капитаны, самым важным членом команды. Родом он был с Шетлендских островов. Ростом в шесть футов, соответствующего телосложения, примерно сорока лет, краснолицый, с серо-голубыми глазами и волосами соломенного цвета, что он, по всей видимости, унаследовал от своих предков, викингов, которые прошли через его родные земли чуть ли не тысячу лет тому назад.
   — Присаживайтесь, — произнёс Боуэн со вздохом. — Арчи, у нас на борту диверсант.
   — Вот как? — Боцман поднял брови, но особенного удивления не проявил. — И что же он успел сделать, капитан?
   Боуэн рассказал ему о том, что произошло, и спросил:
   — Я практически ничего не мог поделать. Может, вы могли бы что-нибудь ещё придумать?
   — Если вы не смогли, капитан, то я тоже не смог бы. — На откровенность капитана боцман всегда отвечал откровенностью. — Он не ставит своей целью потопить судно, по крайней мере, пока он находится на его борту, а температура в море ниже точки замерзания. И останавливать движение он тоже не думает. Существует множество способов поведения умного человека в подобной ситуации. Лично я думаю, он добивался только одного, по крайней мере, в ночное время: чтобы на судне погасли огни, которые позволяют опознать нас как госпитальное судно.
   — Но зачем ему это нужно, Арчи?
   Согласно их молчаливому соглашению, капитан только с глазу на глаз обращался к Маккиннону по имени, во всех остальных случаях называя его боцманом.
   — Ну... — задумчиво протянул боцман, — я не какой-нибудь шотландец или ирландец и категорически утверждать ничего не могу... — В голосе боцмана прозвучала какая-то странная смесь неодобрения и самодовольства, но капитан удержался от улыбки. Ему прекрасно было известно, что жители Шетлендских островов никогда не считали себя шотландцами и всегда это всячески подчеркивали. — Но, подобно вам, капитан, я всегда чую опасность, и мне очень не нравится то, что происходит. Всего через полчаса, в худшем случае — через сорок минут, станет видно, что мы — госпитальное судно. — Он замолчал и с некоторым удивлением, наиболее близкой ему эмоцией, посмотрел на капитана. — Представить себе не могу, зачем всё это было сделано, но у меня такое ощущение, что перед самым рассветом на нас собираются напасть. Или в тот самый момент, когда начнет светать.
   — Я тоже ничего иного представить себе не могу, Арчи, и ощущения у меня такие же, как у вас. Может, стоит поднять по тревоге команду? Приготовить пункты первой помощи. Распустить слух, что среди нас находится вражеский диверсант.
   Боцман улыбнулся.
   — Чтобы все не спускали глаз друг с друга? Не думаю, капитан, что нам таким образом удастся выявить этого человека среди членов экипажа. Он уже давно среди нас.
   — Думаю, что не удастся, и надеюсь на это. Точнее сказать, мне очень хотелось бы этого, хотя, конечно, это человек, которому прекрасно всё известно. И, хотя таким типам платят не ахти как щедро, вы просто поразитесь, как даже небольшой мешочек с золотом может повлиять на преданность человека.
   — После двадцати пяти лет пребывания в море меня уже ничем не удивишь. А те, уцелевшие, которых мы сняли с танкера вчера вечером... лично я не осмелился бы никого из них назвать братом по крови.
   — Ладно, ладно, боцман. Проявите, пожалуйста, хотя бы чуточку христианского милосердия. Это был греческий танкер, а Греция, если вы помните, считается нашим союзником. Да и команда была вся греческая. Точнее, среди них не только греки, но и киприоты, ливанцы, готтентоты, если хотите. Не могут же все быть похожи на шотландцев. И, насколько я заметил, к богачам их не отнесешь.
   — Это точно. Но у некоторых, я имею в виду тех, кто совсем не пострадал, были чемоданы.
   — На некоторых плащи, а у троих, по крайней мере, даже галстуки. А почему бы и нет? «Аргос», после того как подорвался на минах, часов шесть держался на плаву. Этого времени было вполне достаточно, чтобы люди могли упаковать свои ценности или то немногое, что может быть у греческих моряков. Я думаю, Арчи, было бы несколько преувеличенным считать, что на борту несчастного, греческого танкера в центре Баренцева моря среди команды мог оказаться мешок с золотом или, точнее, опытный диверсант.
   — Но и такое случается не каждый день. Госпиталь будете ставить в известность?
   — Безусловно. Кто там на дежурстве сейчас?
   Боцман всегда был в курсе того, что происходит на борту «Сан-Андреаса», вне зависимости от того, имеет это к нему отношение или нет.
   — Доктор Сингх и доктор Синклер только что закончили операцию.
   Прооперировали одного человека с переломанным тазом, а другого — с обширными ожогами тела. Они сейчас находятся в послеоперационной палате, так что всё будет нормально. За ними присматривает сиделка Магнуссон.
   — Чёрт побери, Арчи, похоже, вы всегда единственный в курсе того, что происходит.
   — Сиделка Магнуссон — с Шетлендских островов, — ответил боцман, как будто это всё объясняло. — В палате А — семь раненых, которым двигаться нельзя, но хуже всего обстоит дело со старшим помощником «Аргоса», правда, как утверждает Джанет, он вне опасности.
   — Джанет?
   — Я имею в виду сиделку Магнуссон. — Боцмана сбить было просто невозможно. — Десять человек — в палате В для выздоравливающих. Те, кто уцелел с «Аргоса», расположены в каютах по левому борту.
   — Я немедленно туда спущусь. Сходите и предупредите команду. Когда закончите, зайдите в корабельный лазарет. И возьмите с собой пару матросов.
   — В корабельный лазарет? — Боцман посмотрел в сторону палубы. — Только постарайтесь, чтобы сестра Моррисон не слышала, как вы их называете.
   Боуэн улыбнулся.
   — А-а, грозная сестра Моррисон. Ну хорошо, госпиталь. Там двадцать человек раненых. Не говоря уже о сёстрах, сиделках и санитарах, которые...
   — И врачей...
   — И врачей, которые ни разу в жизни не слышали, как стреляют. Внимательно за всем наблюдайте, Арчи.
   — Вы ждёте худшего, капитан?
   — Я не жду, — с мрачным видом ответил Боуэн, — ничего лучшего.
 
   Площадь, которую на «Сан Андреасе» занимал госпиталь, была в высшей степени просторной и вместительной, в высшей степени, но это и не удивительно, так как «Сан-Андреас» в первую очередь был госпиталем, а не судном, и более половины пространства нижней палубы было отдано под медицинские цели. Проходы между водонепроницаемыми переборками, а госпитальное судно, как таковое, теоретически в них не нуждалось, увеличивали как ощущаемое, так и подлинное пространство. На этой площади размещались две палаты (операционная, послеоперационная), госпитальная аптека, стационар, камбуз, не имевший никакого отношения к судовому камбузу, обслуживавшему команду, каюты для медицинского персонала, две столовых (одна для персонала, а другая — для выздоравливающих) и небольшая комната отдыха. Именно в последнюю и направился капитан Боуэн.
   Там сидели трое: доктор Сингх, доктор Синклер и сестра Моррисон. Они пили чай. Доктор Сингх был симпатичным человеком среднего возраста с пакистанским акцентом и в пенсне. Он принадлежал к тому немногочисленному типу людей, которым шли такие очки. Он был квалифицированным и опытным хирургом, который терпеть не мог, когда к нему обращались «мистер», а не «доктор». Двадцатишестилетний доктор Синклер, рыжеволосый и почти такой же симпатичный, как его коллега, покинул интернатуру в большой больнице на втором году практики и отправился служить добровольцем во флот. Никто никогда не осмелился бы назвать сестру Моррисон красавицей. Примерно такого же возраста, как доктор Синклер, рыжеватая, с огромными карими глазами и благородными формами рта, но все это как-то не сочеталось с её привычно натянутым выражением лица, очками в стальной оправе, которые она обычно носила, И с едва заметной, но ощущаемой аурой аристократической надменности. Капитану Боуэну всегда хотелось знать, как она выглядит, когда улыбается, и улыбается ли она вообще. Он быстро объяснил причину своего прихода. Реакция присутствующих была вполне предсказуемой. Сестра Моррисон вытянула губы, доктор Синклер поднял брови, а доктор Сингх с едва заметной улыбкой заметил: