Макоули Пол. Звездный оракул (Слияние - 3)

   И снова наступила ночь. Йама бродил по камышам и креозотовым кустам у дороги к мельнице на самом краю бухты.
   Солнце село за Краевые Горы; над рекой вставало холодное великолепие галактики. Возможно, уже слишком поздно... Он взвыл в гневе на весь мир, на ополчившуюся на него судьбу, на безжалостный и бесстрастный ход событий. Будет то, чему суждено быть...
   Спеша изо всех сил, он обогнул город. Пот заливал тело под грязной туникой и штанами, порванный серебристый плащ хлопал за спиной. Йама шагал, тяжело опираясь на посох.
   Керамический диск жег ему грудь.
   - Будет то, чему суждено быть. Суждено быть тому, что...
   Он чувствовал себя марионеткой, которую невидимые нити .тянут из стороны в сторону. Или листом дерева, несчастным засохшим листиком, летящим над рекою по воле ветра. С этого момента и до самой его смерти все будет сводиться к осуществлению того, что уже произошло.
   - Будет то, чему суждено быть. Будет то, чему суждено быть...
   Он шел теперь по тропе на самом верху насыпи. За полями на высоком утесе в форме черепа возвышался замок эдила, выходящий фасадами на Великую Реку. Его башни впились в голубоватый изгиб галактики. Он мог бы пойти туда и договориться с эдилом. Он мог бы вернуться назад по времени и спасти Тельмона. В конце концов, пусть ему не удастся спасти мир, но он спасет тех, кого любит. Но сначала надо найти мальчика. В этом ключ.
   Он взметнул руки, поднял лицо к черному пустому небу и с вызовом закричал:
   - Я не буду служить!
   Теперь надо спешить. Он уже опаздывает, но ведь не совсем опоздал. Не опоздал спасти себя от себя! Если это тот же самый мир, то мальчик должен быть сейчас с Анандой и Дирив. Но он не отправлялся назад по времени, чтобы рассказать Беатрис и Озрику свою историю, а потому они не направят родителей Дирив в Эолис и ее здесь не будет.
   Он забыл про Луда и Лоба.
   Близнецы напали на него возле старого оракула, там, где насыпь спускается к старой дороге. Он выскочили из укрытия в зарослях чайота, с дикими криками проломившись сквозь алые крупные листья. Они были в точности такими, как он их помнил: большие, рыхлые, в простых белых килтах.
   Луд ухмыльнулся, показал клыки:
   - Хо! А ты кто, чужак?
   - Может, он из людей Дисмаса?
   - Этот говнюк? Да он просто придурок!
   - Дайте пройти, - попросил Йама. Он держал посох наготове, готовый раскроить им головы, если они решатся подойти ближе.
   Луд скрестил жирные руки на голой груди.
   - Сначала заплати, иначе никуда не пойдешь. Это наш город.
   Лоб, топчась на месте, бросил:
   - Оставь его. Если он просто сумасшедший, никаких денег у него нет. Надо спешить.
   - Это быстро.
   - Дисмас снимет с нас шкуру, если мы опять обделаемся.
   - Я его не боюсь. - Луб показал Йаме на шею. - Что это у тебя, а? Это будет выкуп, отдавай, и тогда мы тебя отпустим.
   - Это не про вашу честь, - начиная сердиться, но еще забавляясь их самоуверенностью, ответил Йама. - Дайте пройти.
   - Нам нужен выкуп, - настаивал Луд. Он ухмыльнулся и стал приближаться, но сразу отскочил, когда Йама ткнул металлическим наконечником ему в лицо. Лоб нагнулся, подобрал камень и с угрозой сказал:
   - Хо! Вот, значит, как!
   Йаме удалось отбить первые камни. Он сердито вскрикнул, подпрыгнул и стал крутить над головой посох с небрежной легкостью. Они не могут его убить. История на его стороне. Потом ему в лоб попал камень. Возникла мгновенная острая боль, глаза застлала белая вспышка, яркая, как при рождении Вселенной, и он понял, что может здесь умереть.
   Если история изменилась, может случиться все что угодно.
   Тыльной стороной ладони он вытер кровь и снова взмахнул посохом, заставляя близнецов отступить, но это была лишь временная победа. Камень попал ему в локоть, и он чуть не выронил посох. Лоб и Луд тотчас кинулись на него с обеих сторон и сбили с ног. Он вскочил, ударил Лоба по голове, но Луд вцепился в него сзади. Йама упал под тяжестью его веса, а Лоб схватил посох и попытался сломать.
   И тут на дорогу вышел мальчик, поигрывая легким трезубцем. У него за спиной стоял служка из храма Эолиса, его желтая мантия слегка светилась в полумраке. Оба выглядели очень молодыми и очень испуганными.
   - В чем дело, Лоб? - спросил мальчик, а потом Йама мало что слышал, потому что Луд ткнул его лицом в грязь и прижал, когда он пытался сопротивляться. Звучали злые голоса, потом вопль, видимо, Лоба, потому что груз исчез со спины, когда Луд соскочил. Йама перевернулся. Лоб стоял на коленях и хватал ртом воздух, Луд надвигался на мальчика, держа у лица изогнутый нож. У мальчишки в руках был посох, и он напряженно следил за Лудом, а потому Лоб захватил его врасплох, вцепившись сзади в ноги. Он заколотил его по спине, но Лоб не сдавался и тащил его вниз.
   Йама попытался встать. Поблизости совсем не было машин, чтобы позвать на помощь. Нет! Этого не будет! Он не позволит убить мальчика!
   И тут вспыхнуло дерево. Йама испугался, что его сердце разорвется от счастья.
   Дирив была жива. Она здесь!
   Когда Луда и Лоба прогнали, Йама мог смотреть только на Дирив, он следил, как она вслед за своей тенью вышла из облака яркого света от горящего дерева. Она что-то сказала мальчику, руки ее грациозно поднимались и опускались, словно белые крылья. Как она была прекрасна!
   Дерево горело с бешеной яростью, его ствол казался тенью внутри ревущей колонны голубого пламени. Целые океаны искр улетали в черное небо словно звезды, разбросанные для забавы Хранителями.
   Служка в желтой мантии, Ананда, помог Йаме сесть. Йама пробежал руками по своим ранам - они все оказались неглубокими - и сумел встать. Мальчик протянул ему посох, Йама взял его и поклонился. Волнующий, торжественный момент.
   Разумеется, мальчик его не узнал. Он даже не увидел, что Йама был одной с ним расы. Но Йама вдруг испугался его настойчивого, умного взгляда и не решился, не посмел заговорить. Он снова ощутил, что может нарушить хрупкое равновесие; малейшее движение в любую сторону, и может случиться беда. Для него все изменилось в тот момент, когда вспыхнуло дерево. Сумасшедшая мысль изменить ход истории пропала. Ему ничего не оставалось, кроме правды.
   Опасаясь, что голос может его выдать, Йама воспользовался языком жестов, которым его немного обучил старый охранник Коронетис, когда он сидел под арестом в келье Дворца Человеческой Памяти. Ананда уловил суть, хотя, конечно, запутался в значениях некоторых жестов.
   Я чуть не сошел с ума, пока искал тебя, - показывал он.
   Ананда перевел:
   - Он хочет, чтобы ты знал, он тебя искал. - Потом Ананда предположил, что перед ними какой-то жрец.
   Йама покачал головой, справился со смехом и показал:
   Как я счастлив, что все осталось так, как я помню.
   Ананда неуверенно проговорил:
   - Он говорит, он рад, что все это помнит. Наверное, он хочет сказать, что никогда этого не забудет.
   Йама стянул с шей веревку с монетой и завертел ее в левой руке, жестикулируя правой.
   Воспользуйся этим, если тебе предстоит сюда вернуться.
   Ананда сначала запутался, потом все-таки перевел.
   Вдалеке в темноте раздались свистки милиции. Йама впихнул монету в руку мальчика, бросил долгий, жадный взгляд на Дирив, повернулся и побежал вверх по насыпи к лабиринту гробниц Города Мертвых.
   ***
   Йама не успел далеко убежать, когда его перехватил корабль. Он прятался в глубине Великой Реки, подальше от берега, и сейчас вынырнул из темноты, завис прямо над поверхностью залитых водою полей и наклонил одно крыло так, чтобы оно касалось поверхности дамбы. Йама взошел на борт, и корабль тотчас взмыл вверх, за пределы мира.
   - Я ее видел, - сообщил кораблю Йама. - И должен снова увидеть. Должен. Будет то, чему суждено быть, независимо от нашей воли.
   Фантом корабля, маленькая девочка, захлопала в ладоши, когда Йама объяснил, чего он хочет. За ее спиной уходила в беззвездное небо стеклянная равнина с толпой призрачных статуй. Девочка сказала:
   - Ты все еще нездоров, господин.
   - Конечно, я нездоров, я никогда не буду здоров. Я слишком много видел. Слишком много сделал. Думаю, долгое время я был сумасшедшим, но не знал этого. - Йама снова почувствовал, как на него накатывает безумие, мысли ветвились, ветвились, остановить их было невозможно.
   - Петля будет очень короткой, господин, я не могу гарантировать ее точность.
   Йама начал смеяться, все сильнее и сильнее, и никак не мог остановиться; наконец он зажал себе рот. Этот истеричный смех пугал его. Смех рождался где-то в самой глубине, закипал, сотрясал все его тело. Кажется, он никогда не остановится. Потом Йама все же подавил истерику и сказал:
   - Выполняй.
   - Я сделаю все возможное, господин, - уязвленным тоном ответил корабль. Его построили с расчетом, что он будет гордиться сделанным.
   - Доставь меня туда, кораблик, я знаю, у тебя получится.
   Будет то, чему суждено быть.
   ***
   Ночь, лето, Око Хранителей смазанным отпечатком тускло светится в черном небе. Башня доктора Дисмаса торчит обожженными развалинами. Обуглившиеся обломки разбросаны вокруг выломанной двери. Приближается полночь, но в стенах города Эолиса горят все огни.
   Из-за летней жары граждане Эолиса, амнаны, днем спят в своих прохладных бассейнах и ваннах, а на закате начинают работу. На улицах светят газоразрядные лампы, огни горят в каждом окне. Двери таверн, лавок, мастерских распахнуты настежь.
   Толпы народа гуляли по дороге вдоль старой береговой линии, где раскинули полотняные палатки торговцы с сухих холмов ниже Эолиса и кричали продавцы жареных водорослей и орехов. На зигзагообразной лестнице стоял шарлатан-лекарь и на все лады расхваливал достоинства патентованного эликсира. В ворота как раз проходила партия верблюдов, когда на набережной, опираясь на посох, появился Йама в своем серебристом изорванном плаще.
   Никто не обратил на него внимания. Скорее всего он был похож на странствующего монаха. Хотя Эолис был маленьким и бедным городом, его часто посещали паломники, потому что он считался одним из самых священных городов в Слиянии. Йама проложил путь через толпу крупных, плохо сложенных, оплывших людей, и никто не сказал ему ни слова и даже не взглянул в его сторону.
   Стальная дверь склада, которым владел отец Дирив, была распахнута, но ее охранял человек с карабином. Он мрачно глянул на Йаму, когда тот шел к входу для членов семьи.
   Слова, открывающие дверной замок, не изменились, но даже если бы изменились, Йама в мгновение ока заставил бы его открыться. Позвав Дирив по имени, он прошел через арку в маленький дворик, где в мозаичной чаше бил небольшой фонтан. Она не должна была там находиться. Он знал, что не должна, но она оказалась здесь! Вот она сбегает с винтовой лестницы, легкие светлые волосы нежным облаком взлетают над бледным лицом.
   Она застыла на повороте лестницы чуть выше его головы.
   На ней была плотная шелковая кофточка цвета слоновой кости и длинная юбка из многослойного газа. Она спросила:
   - Кто впустил тебя, господин? Не думаю, что сегодня вечером мой отец будет заниматься делами.
   - Ты не узнаешь меня?
   Большие темные глаза обшарили его заросшее лицо. Подумав, она сказала:
   - Ты - отшельник, которому Йама спас жизнь. Зачем ты вернулся? Как ты вошел? Ты знаешь что-нибудь о Йаме? Он...
   - Он здесь, Дирив.
   - Здесь? Где? Он ранен? У тебя такое мрачное лицо, господин. Ох, не говори мне, что он погиб!
   Йама рассмеялся.
   - Любовь моя, я в два раза более живой, чем любой человек в мире.
   Лицо Дирив вдруг изменилось. Она взлетела над перилами и упала в его объятия. Ее дикий взгляд, жар ее тела, руки - все в ней жаждало узнавания. Со стуком, забытый, упал посох. А они все не могли разжать объятий.
   - Ты, - прошептала Дирив, оседая в его руках. - Я знала, что это ты, просто не разрешала себе поверить.
   - Теперь ты можешь поверить, Дирив. У нас очень мало времени.
   Она отстранилась от него, не выпуская его рук:
   - Но ты ранен!
   Йама сначала не понял, что она имеет в виду. Он позволил кораблю залечить все мелкие ссадины и царапины, полученные в драке с Лудом и Лобом. Потом он дотронулся до шрамов с левой стороны лица и сказал:
   - Это старые раны.
   - Я не про них, - ответила Дирив и вдруг закричала:
   - Йама, Йама!
   Сначала она пыталась сама удержать его, но потом осторожно уложила на землю и отправилась за отцом.
   ***
   Лишь к рассвету Йама настолько оправился, что смог рассказать часть своей истории. Его вымыли и надушили, бороду и волосы расчесали и подстригли. Теперь он был одет в чистую рубашку и штаны. Его накормили соленым говяжьим бульоном и сладкими жареными креветками. Он сидел с Дирив, ее отцом и матерью, Кареноном и Кадев, в саду на крыше склада. Он рассказывал им, как сбежал от префекта Корина в Изе, как сел на корабль и отправился на войну в низовья, как его заразил доктор Дисмас и заставил воевать на стороне еретиков, как он полетел за край мира и вернулся вспять по времени через пространственную щель.
   О многом он умолчал. Дружба с Пандарасом и смелой сумасбродкой Таморой, все их приключения в Изе и во Дворце Человеческой Памяти, чудо, которое ему позволили сотворить, уничтожение машины - хозяйки доктора Дисмаса в Стеклянной Пустыне, встреча с последними людьми его расы на космическом корабле - все это осталось за пределами повествования. Сейчас для этого не было времени.
   - У нас нет времени, - сказал он. - Скоро Эолис подвергнется нападению. Я не знаю, когда именно, но к завтрашнему вечеру - точно.
   Отец Дирив возразил:
   - Полагаю, мы еще очень далеко от еретиков. Если бы нам угрожала их армия или флот, нас бы наверняка предупредили.
   - На вас нападут не еретики, а военный корабль из Иза.
   Крейсер, которым командует человек, желающий мне зла.
   - Надо это предотвратить! Прежде всего мы предупредим эдила. - Каренон встал. Высокий, стройный, в черным камзоле и брюках, он, казалось, сейчас взмахнет руками и улетит в небо. - Я немедленно отведу тебя в замок, Йамаманама.
   - Нет, - ответил Йама, - ты этого не сделаешь.
   Калев спросила:
   - Сколько людей погибнет, Йамаманама, когда придет этот крейсер?
   - Город будет разрушен. Многие спасутся на той стороне реки. Я не знаю, сколько людей туда не поедут.
   Каренон с негодованием спросил:
   - И ты допустишь, чтобы люди ничего не узнали?
   Йама склонил голову. Все его мертвые! Тысячи, которых он убил под гипнозом доктора Дисмаса. Сам доктор Дисмас и префект Корин. Экипаж "Соболя". Солдаты, которые поймали его в Городе Мертвых, и их маг. Женщина-регулятор и последние люди его расы в далеком прошлом. Тамора. А через несколько дней его приемный отец умрет от стыда и горя, потому что не сумеет предотвратить сожжение Эолиса.
   Дирив взяла его руку в свою и спросила:
   - Неужели вы не видите, что, если бы он мог, он бы спас всех?
   - Я так долго думал об этом, что почти сошел с уда, - с мукой в голосе сказал Йама. - Если бы я мог, то спас бы всех - и друзей и врагов. Но ведь неизвестно, сколько людей тогда умрет. И все те, кого я хочу спасти, могут все равно погибнуть...
   Возникшее молчание нарушили далекие звуки колоколов: рыбачьи лодки входили в канал, ведущий к Новому причалу, где они пришвартуются и будут разгружать добычу. Близился рассвет. В городе закрывались окна и двери, люди готовились к длинному, жаркому праздному дню.
   Наконец Каренон сказал:
   - Я предупрежу хотя бы своих рабочих. Если я знаю, они тоже заслужили, чтобы им сообщили.
   - Нет, - твердо ответил Йама. - У них здесь семьи. Они захотят взять их с собой, новость будет распространяться, покуда не узнает весь город. Эта цепочка не имеет конца.
   Сделай одно, и события будут ветвиться и ветвиться, пока ты не окажешься совсем не там, откуда начал. Нет. Будет то, чему суждено быть.
   Каренон бросил на Йаму проницательный, обеспокоенный взгляд.
   - Где ты это слышал?
   - Он знает про Беатрис и Озрика, - пояснила Дирив.
   - Я могу забрать вас отсюда, - обратился к Каренону Йама. - Вы можете отправиться со мной в прошлое. Потому что я ухожу именно туда.
   - Думаю, и нам туда, - сказала Дирив.
   Его любовь к ней вернулась со всею прежней, неудержимой силой, и какой-то миг ему казалось, что он снова потеряет сознание.
   Калев произнесла с мрачным удивлением:
   - Значит, ты...
   - Мы не знали, - поспешил перебить ее муж. - Думаю, это и к лучшему, что не знали, но это бы нам очень помогло.
   Я-то надеялся, что ты и Дирив составите пару, Йамаманама.
   И тогда, возможно, все обернется не так тяжело, как было предсказано. Он засмеялся и добавил:
   - Ну не дурак ли?
   - Отправляясь сюда, ты заранее знал, что здесь будет очень тяжело, напомнила Калев. - Но ты все равно приехал.
   Йама никогда не обращал особенного внимания на родителей Дирив. Они всегда держались с ним официально и сдержанно, тем не менее поощряли его свидания с Дирив. Он раньше думал, что это связано с его положением. Он был сыном высокопоставленного чиновника из Департамента Туземных Проблем, пусть даже и приемным. Над отцом Дирив насмехались, считая его амбициозным и высокомерным; в городе полагали, что он толкает дочь к супружеству, которое принесет ему новые выгоды и власть. Теперь Йама видел, что Каренон и Калев были обычными людьми, взвалившими на себя необычное бремя, они даже были готовы пожертвовать дочерью, чтобы помочь спасти мир.
   Йама опять повторил:
   - Я могу вас спасти. Я знаю, что вы покинете город до нападения. Я могу забрать вас в самое безопасное место на свете - в прошлое.
   Каренон пробежал пальцами по листьям герани, цветущей по краю сада. В воздухе возник резкий сладкий запах.
   Его тонкие белые волосы шевельнулись от налетевшего с реки ветерка. Становилось теплее. Край неба посветлел.
   Наконец Каренон сказал:
   - Нет, мы останемся. То есть мы покинем город, но останемся в этом времени. У нас достаточно денег, кое-что мы захватим с собой. Может, до конца света успеем сколотить еще одно состояние. Сколько до него осталось?
   Йама опустил голову. Он чувствовал стыд и страх, стоя по-прежнему лицом к лицу со своим поражением.
   - Я не знаю, - выдавил он.
   Каренон возразил:
   - Но ведь конец света наверняка уже развивается. Уровень Великой Реки постоянно падает, хотя эдил рассчитал, что она не пересохнет еще много лет. Если конец придет раньше, мы можем дожить и увидеть новые миры, которые нам были обещаны.
   - Разве вы не понимаете? Все нужно сделать так, чтобы он мог снова здесь появиться! - воскликнула Дирив, а Йама спокойно добавил:
   - И я ведь этого еще не выполнил.
   - Но река мелеет, - вновь вмешалась Дирив, - а Беатрис говорит...
   - Первая часть, - продолжал Йама, - поворот конца реки в будущее, оказалась легкой. Но я не смог осуществить вторую. Я думал, что вместо этого я сумею изменить ход вещей и найти новый путь...
   Дирив улыбнулась:
   - И уничтожить еретиков? Ты всегда мечтал с ними сражаться, Йама, особенно когда погиб Тельмон. Но если ты уничтожишь еретиков, то лишь поможешь делу Комитета Общественной Безопасности, а ведь ты не можешь допустить этого, правда?
   Йама кивнул:
   - Они убили моего отца.
   Каренон вставил:
   - Просто позор, когда ссылают столько верных Департаменту людей.
   - Я имею в виду, что это будет в будущем. Город сожжет человек из Комитета Общественной Безопасности. А мой отец этого не переживет.
   - Они будут хуже еретиков, - сказала Дирив.
   - Такое уже случалось, - заметил Йама. - Тирания может победить всех своих врагов, но она неизбежно разрушает себя изнутри. Колесо поворачивается, и все начинается сначала.
   - И ты именно этого хочешь? - спросила Дирив. - Чтобы мир вечно оставался неизменным?
   - Нет. Да это и невозможно. Мне было позволено совершить чудо, Дирив. Расы аборигенов станут такими же, как мы. У них появится самосознание, и в конце концов они достигнут просвещения. Это уже немало. Если бы я смог сделать только это, я был бы доволен.
   - Но ведь это не все.
   - Нет, не все. Я собирался поговорить с мальчиком, своим более молодым "я". Рассказать ему все, и пусть он сам решает, что делать. Но потом я понял, что это означает просто переложить ношу на чужие плечи. А потому я свернул в сторону и пришел сюда.
   - Я не могу решать за тебя, - сказала Дирив.
   - Я и не прошу. Кроме того, я уже решил.
   Каренон задумчиво произнес:
   - Насколько я понимаю, если бы я все же надумал остановить тебя или попытался сообщить обо всем моим несчастным рабочим, у тебя нашлись бы возможности это предотвратить, У него за спиной, за темными холмами огромного некрополя, первые лучи солнца коснулись пиков Краевых Гор.
   Йама ответил:
   - Я не стану вас принуждать, но надеюсь, вы поможете мне по доброй воле.
   26. И ДО КОНЦА СВЕТА
   Как-то в начале зимы леопард унес козу. Это была пегая козочка, которая за свою недолгую жизнь принесла шестерых прекрасных здоровых козлят, и только один из них оказался самцом. Зима обещала быть трудной. Дожди шли больше декады, потому-то Беатрис так долго не переводила коз с поросшего колючими кустами летнего пастбища на зимние делянки. И скорее всего эти же дожди выгнали леопарда с его обычных охотничьих угодий в хвойных лесах среди гор. У ручья на краю пастбища Беатрис обнаружила отпечатки его лап, но никаких следов козы, ни одной капельки крови. Она сообщила новость Озрику и добавила, что тут уж ничего не поделаешь, потом спросила:
   - Почему ты плачешь, друг мой? Ведь это всего-навсего коза.
   - Это знак.
   Беатрис сняла мокрый плащ и повесила его на крючок у кухонной двери. Кончики ее белых пушистых волос промокли. Она намотала их на свои сильные, умелые руки и выжала воду прямо на каменный пол.
   - Это знак, который показывает, что другим козам этой зимой достанется больше корма, а у нас весной будет меньше молока.
   - Скоро это начнется. Он придет к нам...
   Беатрис бросила на него острый взгляд.
   - Мальчик.
   - Да. Будущей весной.
   - Значит, мы точно не увидим Дирив до тех пор. Она не захочет ехать из Эолиса к самому началу подземной дороги в такую погоду. А я тоже не рискну посылать голубей в ненастье. Но не беспокойся, у нас достаточно времени, чтобы объяснить ей, как надо действовать. Друг мой, что еще?
   Озрик выглядел огорченным, взволнованным и ослабевшим. Казалось, в последние дни его разум постоянно цепляется за какую-нибудь незначительную мысль. Он вдруг замечал, что находится на вершине башни, в одном из маленьких садиков с каменными стенами, и не помнил, пришел ли он собрать овощи или полить грядки.
   - Что я скажу ему, жена?
   - Когда настанет время, ты вспомнишь. Иначе не может случиться. Будет то, чему суждено быть.
   Озрик следил, как жена возится на кухне. Она развела огонь, за которым он забыл проследить, пока она под холодным дождем ходила навещать оставшихся коз. Ветер задувал в узкие окна. Хлопнула отошедшая ставня. Левая сторона лица заныла, как всегда бывало в холодную, сырую погоду. Но им здесь хорошо, на зиму приготовлено множество консервированных овощей, мешки сухих бобов, дикого риса, выменянного у местных горцев на сыр из козьего молока. Они будут спать в нишах по обе стороны очага. А весной...
   Озрик снова начал плакать, всхлипывая от горя. Он слишком слаб, слишком стар и растерян. Он уже старше, чем Брин, а Брин считал себя очень старым. Он спит теперь больше половины суток и не может работать дольше часа, а потом ему приходится отдыхать не менее двух часов. Он не может в точности припомнить, что должно случиться, но знает, что это очень важно, и он обязан вспомнить каждую мелочь. Он должен сказать мальчику достаточно, но все же не слишком много.
   Беатрис заметила, что муж расстроился, и приготовила ему чай из ромашки. Она улыбнулась:
   - Ну, сказал лис, в первый раз увидев виноград, что будем с ним делать?
   - Я думаю, мне надо попытаться все вспомнить. Я перескажу еще раз эту историю. Я буду говорить, а ты, жена, записывай.
   - Как я понимаю, ЭТО более важно, чем полсотни дел, которые мне надо переделать до того, как зима начнется по-настоящему.
   - Это важнее всего на свете.
   Размышляя об этом, Беатрис грела у огня руки. Наконец она сказала:
   - Мы будем заниматься этим понемногу. Час или два в день. Мы уже старые, муж мой. Нам не следует переутомляться.
   Озрик погладил ее длинные белые волосы. Она потянулась к его руке, как кошка. Он сказал:
   - Мне надо обязательно дожить до весны, - Надеюсь, что дольше. Ну, с чего мы начнем?
   Озрик глубоко задумался, потом сказал:
   - Я думаю, лучше всего начать с момента, когда доктор Дисмас вернулся в Эолис из Иза. Тогда все началось по-настоящему. Но вообще-то можно выбрать любое место. Это же замкнутый круг, как река.
   - Как река раньше, теперь не так. В последние.., ах, я все время путаюсь с концами и началами этой истории.
   - В том-то и дело, не имеет значения, где она начинается и где кончается.
   - Разумеется, имеет. Начала так же важны, как и концы.
   И наоборот. Нам действительно нужно все это записать, а то мы начнем в конце или где-нибудь в середине и никогда не разберемся что к чему.
   - А может, начать надо как раз в середине. Большинство людей начали бы с младенца и мертвой женщины в белой лодке на Великой Реке. Но я считаю, начинать надо с козы и с того, как мальчик сюда попал.
   - Вижу, мне прямо сейчас надо браться за перо и бумагу, - заметила Беатрис. - Пока я ищу их, подумай, что ты хочешь написать.
   Почти вся зима ушла на то, чтобы записать эту историю.
   Наконец они добрались до места, когда Йама вернулся домой в последний раз. И когда началась их собственная история, общая история мужа и жены.