Страница:
Св. София не годилась в образчики справедливого социального устройства и сословного согласия. Летописец пишет, что в середине XV века «не бе в Новгороде правды и правого суда…». Боярские поборы разоряли народ, и «бе кричь и рыдания и вопли и клятва всеми людьми на старейшина наша». Ответом на хозяйничанье бояр было острое недовольство средних и низших слоев города, часто проявлявшееся в форме народных волнений. Намерение боярства перейти под покровительство униатско-католической Литвы довершили раскол в новгородском обществе.
Главная причина поражения новгородцев в битве при Шелони 14 июля 1471 года – отсутствие единства среди защитников Св. Софии, отсутствие объединяющей их идеи. Против 40 тысяч новгородцев шла четырехтысячная рать москвичей. Между тем каждый новгородский полк, организованный тем или иным феодалом, действовали отдельно. Архиерейский полк вовсе не вступил в бой. Но плохая организация войска – не самая страшная беда, а организационные просчеты – не причина поражения, а следствие всеобщего разброда и шатости, неуверенности в своих силах, в завтрашнем дне вечевой республики. Новгородцы явно не рвались в бой за свои свободы, оплакиваемые позднейшими толкователями истории. Не осталось ни свобод, ни идеалов, ни государственности, которые стоило защищать.
Когда Москва и остальные русские земли все более ясно осознавали принадлежность к единому народу, который вступил на путь освобождения от ордынской зависимости и строительства национального государства, Св. София оказалась на обочине этого мощного движения. В то время, когда Москва все больше сознает себя и все чаще действует как самодостаточная суверенная держава, вечевая республика мыслит себя не более чем придатком более удачливых соседей – Литвы или Московии. Новгород превратился в Великий Новгород, в 50-е годы – в Господин государь Великий Новгород, но чем пышнее звучал титул, тем скуднее становилось стоящее за ним содержание.
До новгородских земель не докатилась волна великого христианского подвижничества, связанная с деятельностью Сергия Радонежского и его учеников. Мы не наблюдаем в Новгороде следов духовного подъема, охватившего русский Северо-Восток. Более того, в это время, которое с полным правом можно назвать вторым крещением Руси, новгородскую церковь поражает кризис, ярким проявлением которой стала ересь стригольников, бичевавших многочисленные пороки, поразившие священнический и монашеский чины. И это несмотря на то что архиерейскую кафедру занимали столь примечательные личности, как Иона и Евфимий. Тем не менее большая группа учеников Сергия – основателей монастырей – шла за благословенными грамотами не к новгородскому архиерею, на чьих землях она оседала, а к московскому митрополиту, который был на несколько сот верст дальше.
Киевская старина против ордынского влияния
Глава II
Последний крестоносец Европы
Неистовый Виссарион
Питомица Святого престола
Главная причина поражения новгородцев в битве при Шелони 14 июля 1471 года – отсутствие единства среди защитников Св. Софии, отсутствие объединяющей их идеи. Против 40 тысяч новгородцев шла четырехтысячная рать москвичей. Между тем каждый новгородский полк, организованный тем или иным феодалом, действовали отдельно. Архиерейский полк вовсе не вступил в бой. Но плохая организация войска – не самая страшная беда, а организационные просчеты – не причина поражения, а следствие всеобщего разброда и шатости, неуверенности в своих силах, в завтрашнем дне вечевой республики. Новгородцы явно не рвались в бой за свои свободы, оплакиваемые позднейшими толкователями истории. Не осталось ни свобод, ни идеалов, ни государственности, которые стоило защищать.
Когда Москва и остальные русские земли все более ясно осознавали принадлежность к единому народу, который вступил на путь освобождения от ордынской зависимости и строительства национального государства, Св. София оказалась на обочине этого мощного движения. В то время, когда Москва все больше сознает себя и все чаще действует как самодостаточная суверенная держава, вечевая республика мыслит себя не более чем придатком более удачливых соседей – Литвы или Московии. Новгород превратился в Великий Новгород, в 50-е годы – в Господин государь Великий Новгород, но чем пышнее звучал титул, тем скуднее становилось стоящее за ним содержание.
До новгородских земель не докатилась волна великого христианского подвижничества, связанная с деятельностью Сергия Радонежского и его учеников. Мы не наблюдаем в Новгороде следов духовного подъема, охватившего русский Северо-Восток. Более того, в это время, которое с полным правом можно назвать вторым крещением Руси, новгородскую церковь поражает кризис, ярким проявлением которой стала ересь стригольников, бичевавших многочисленные пороки, поразившие священнический и монашеский чины. И это несмотря на то что архиерейскую кафедру занимали столь примечательные личности, как Иона и Евфимий. Тем не менее большая группа учеников Сергия – основателей монастырей – шла за благословенными грамотами не к новгородскому архиерею, на чьих землях она оседала, а к московскому митрополиту, который был на несколько сот верст дальше.
Киевская старина против ордынского влияния
Но вернемся к тезису о гибели вечевого начала под ударами, по выражению того же А. Радищева, «хищного соседа». Разницу в политическом устройстве Москвы и Новгорода (разумеется, в пользу первого) историки разных эпох пытаются детерминировать пагубным влиянием двухсотлетней ордынской зависимости на различные стороны жизни русского общества, в том числе и на характер государственного управления. Мнение о том, что московские государи переняли приемы и обычаи монгольских «царей», можно считать доминирующим в историографии. Из ордынского наследства привычно выводят корни российского «тоталитаризма». При этом московская государственность предстает полной противоложностью политическому устройству Киевской Руси.
Исследователи, стоявшие на противоположных позициях, оставались в меньшинстве. Еще С.М. Соловьев отмечал, что влияние Орды на перемены в социально-политическом устройстве Руси не было «главным и решительным»: «Татары остались жить вдалеке, заботились только о сборе дани, нисколько не вмешиваясь во внутренние отношения, оставляя все как было, следовательно, оставляя в полной свободе действовать те новые отношения, какие начались на севере прежде них».
После того как по поводу губительности для Руси ордынского влияния высказался Карл Маркс, советские историки с энтузиазмом подхватили этот тезис. Однако и многие историки-эмигранты в этом пункте солидаризировались с марксистами. По мнению Г.В. Вернадского, «разрушение в монгольский период большинства крупных городов Восточной Руси нанесло сокрушительный удар городским демократическим институтам, в киевский период процветавшим по всей Руси». Разумеется, такую же точку зрения разделяют те зарубежные историки, которые к России относятся с плохо скрываемой антипатией. «Если мы хотим узнать, где Москва обучалась науке царствования… нам следует обратиться к Золотой Орде», – заключает американский исследователь Ричард Пайпс.
Только недавние обстоятельные работы А.А. Горского («Москва и Орда») и Ю.В. Кривошеева («Русь и монголы») убедительно показывают несостоятельность этой концепции, как в целом, так и отдельных ее компонентов. Рассматривая вопрос о безропотной покорности московских князей ханской воле, о гибели вечевой демократии под натиском тирании ордынских приспешников, Ю.В.Кривошеев отмечает, что в первое столетие зависимости от монголо-татар вече оставалось реально действующим властным органом всего народа. Прекращение вечевой деятельности наблюдается только в середине XV века, когда вечевую демократию сменило сословное представительство. «…Хотя между ними нет прямой связи, и в вечевом и в земском строе присутствуют одно социальное начало, единый базис – общинный архетип».
Участие мирских выборных от городских и сельских общин в аппарате административного управления не только сохраняется в период становления централизованного Русского государства, но и юридически оформляется общероссийским законодательством конца XV–XVI века. В эпоху Ивана III земство развивается прежде всего как институт местного самоуправления и не занимается вопросами общегосударственного масштаба и политического свойства. В этом смысле земщину пока нельзя назвать полноценным аналогом веча. Однако этот пробел восполняется с началом деятельности земских соборов в середине XVI столетия. Вечевая демократия не стала жертвой московского самодержавия, а отмерла, как архаичная форма, корни которой уходят в глубину догосударственного периода, на смену которой пришла более отвечающая новым реалиям земская система.
Истоки другого сословно-представительского учреждения, получившего развитие в эпоху Ивана III – Боярской думы, кроются опять же не в ордынских институтах, а в обычаях киевского периода, когда дружина жила одной жизнью с князем не только в военное время. «С ней он советовался и в мирное время обо всех делах управления… Дружинная знать в XI–XII веке разделялась на две основные части. Высший ее слой назвался “первой”, “большей”, “старейшей” дружиной. Низший слой назывался “молодшей дружиной”. Относительно внутреннего управления князья советовались только с избранными советниками, со старейшей или большей дружиной. Члены этого слоя именовались боярами».
По мере того как русские властители начинают проявлять все больше самостоятельности и начинают противодействовать Орде, процесс принятия политический решений усложняется, возрождается и все большее значение приобретает практика советования со «старшей дружиной», из которой постепенно вырастает Боярская дума. Уже бояре Ивана Калиты «думали с князем», как в прежние времена, то есть принимали участие в принятии важнейших решений. Во времена митрополита Алексия и Дмитрия Донского дума приобретает значительный вес. Перед кончиной великий князь заповедовал сыновьям: «Боары своя любите, честъ имъ достойную въздавайте противу служений ихъ, без воли их ничтоже не творите».
В Москве вовсе не желали подражать Золотой Орде, а пытались восстановить порядок, существовавший во времена Киевской Руси, так как отождествляли себя с ее правителями, с их достижениями и обычаями, а не с золотоордынскими ханами. Впервые идея исконного единства Русской земли и преемственности ее власти и политической традиции была выражена предельно ясно Иваном III в марте 1471 года в послании к новгородцам: «Отчина есте моя, людии, Новгородстии, изначала от дед и прадед ваших, от великого князя Володимира, крестившего землю Русскую, от правнука Рюрикова первого великого князя в земли вашей…» Более того, Иван настаивает на том, что «казнити волны же есмь, коли на нас не по старине смотрити начнете». Иван угрожает новгородцам карами, потому что обязан защитить от мятежных посягательств законное положение вещей, сложившееся почти пять столетий назад – при Владимире Святом.
Именно в этом послании, впервые в официальном документе великий князь именуется «Государем всея Руси». И этот титул московские государи воспринимали как знак высшего достоинства и политического могущества. В 1488 году дьяк Федор Курицын от имени великого князя заявил послу германского императора Максимилиана, предлагавшему даровать Ивану III королевский титул: «Мы Божьей милостью государи на своей земле изначала». Разумеется, под «изначалом» подразумевается эпоха Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха, а не нашествие Батыевых полчищ. На позицию великих князей московских, безусловно, в значительной степени влияли внешнеполитические факторы. Киевская «старина», возрождение державы Рюриковичей становятся «национальной идеей», тем знаменем, под которым московские государи борются за собирание русских земель – от Корелы до Тмутаракани, от Галиции до Рязани. Между тем претензии на ханское наследство лишали Москву веских оснований для борьбы с Литвой, захватившей добрую часть киевских земель. Наконец, если бы потомки Ивана Калиты возомнили себя наследниками Тохтамыша, а не Владимира Мономаха, то не почитали себя выше Гедиминовичей, которые Орде никогда не подчинялись, в этом случае сомнительно, чтобы московские князья доверяли Патрикеевым, Бельским, Мстиславским занимать важные государственные посты.
Не только великий князь и его ближайшее окружение, и не только во времена Ивана III, проявляли интерес к наследию Рюриковой державы. Еще раньше, в конце XIV века – после Куликовской битвы – выросла популярность литературных памятников, пропагандирующих объединительные идеи, начинается общерусская миграция различных литературных памятников Киевской Руси. Обращение к наследию Киевской Руси много значило для самосознания русских людей, выходивших из удельных уголков на обширное пространство от Белого до Черного морей; оно возбуждало чувство причастности к богатой многообразной истории и культуре восточного славянства.
Великий князь Московский Иван III Васильевич. Гравюра XVII в.
Автор российских реформ Егор Гайдар не без оснований указывает на то, что «подавляющее большинство российских мыслителей считали и монгольское нашествие и укоренившийся после него “азиатский дух” бюрократии, “ханское самодержавие” несчастьем России». Еще декабрист Н.М. Муравьев со всей определенностью отвечал на вопрос «почему прекратилось вече»: «Причиною тому было нашествие татар, выучивших наших предков безусловно покорствовать тиранской их власти… московские князья во всем подражали сим тиранам».Исследователи, стоявшие на противоположных позициях, оставались в меньшинстве. Еще С.М. Соловьев отмечал, что влияние Орды на перемены в социально-политическом устройстве Руси не было «главным и решительным»: «Татары остались жить вдалеке, заботились только о сборе дани, нисколько не вмешиваясь во внутренние отношения, оставляя все как было, следовательно, оставляя в полной свободе действовать те новые отношения, какие начались на севере прежде них».
После того как по поводу губительности для Руси ордынского влияния высказался Карл Маркс, советские историки с энтузиазмом подхватили этот тезис. Однако и многие историки-эмигранты в этом пункте солидаризировались с марксистами. По мнению Г.В. Вернадского, «разрушение в монгольский период большинства крупных городов Восточной Руси нанесло сокрушительный удар городским демократическим институтам, в киевский период процветавшим по всей Руси». Разумеется, такую же точку зрения разделяют те зарубежные историки, которые к России относятся с плохо скрываемой антипатией. «Если мы хотим узнать, где Москва обучалась науке царствования… нам следует обратиться к Золотой Орде», – заключает американский исследователь Ричард Пайпс.
Только недавние обстоятельные работы А.А. Горского («Москва и Орда») и Ю.В. Кривошеева («Русь и монголы») убедительно показывают несостоятельность этой концепции, как в целом, так и отдельных ее компонентов. Рассматривая вопрос о безропотной покорности московских князей ханской воле, о гибели вечевой демократии под натиском тирании ордынских приспешников, Ю.В.Кривошеев отмечает, что в первое столетие зависимости от монголо-татар вече оставалось реально действующим властным органом всего народа. Прекращение вечевой деятельности наблюдается только в середине XV века, когда вечевую демократию сменило сословное представительство. «…Хотя между ними нет прямой связи, и в вечевом и в земском строе присутствуют одно социальное начало, единый базис – общинный архетип».
Участие мирских выборных от городских и сельских общин в аппарате административного управления не только сохраняется в период становления централизованного Русского государства, но и юридически оформляется общероссийским законодательством конца XV–XVI века. В эпоху Ивана III земство развивается прежде всего как институт местного самоуправления и не занимается вопросами общегосударственного масштаба и политического свойства. В этом смысле земщину пока нельзя назвать полноценным аналогом веча. Однако этот пробел восполняется с началом деятельности земских соборов в середине XVI столетия. Вечевая демократия не стала жертвой московского самодержавия, а отмерла, как архаичная форма, корни которой уходят в глубину догосударственного периода, на смену которой пришла более отвечающая новым реалиям земская система.
Истоки другого сословно-представительского учреждения, получившего развитие в эпоху Ивана III – Боярской думы, кроются опять же не в ордынских институтах, а в обычаях киевского периода, когда дружина жила одной жизнью с князем не только в военное время. «С ней он советовался и в мирное время обо всех делах управления… Дружинная знать в XI–XII веке разделялась на две основные части. Высший ее слой назвался “первой”, “большей”, “старейшей” дружиной. Низший слой назывался “молодшей дружиной”. Относительно внутреннего управления князья советовались только с избранными советниками, со старейшей или большей дружиной. Члены этого слоя именовались боярами».
По мере того как русские властители начинают проявлять все больше самостоятельности и начинают противодействовать Орде, процесс принятия политический решений усложняется, возрождается и все большее значение приобретает практика советования со «старшей дружиной», из которой постепенно вырастает Боярская дума. Уже бояре Ивана Калиты «думали с князем», как в прежние времена, то есть принимали участие в принятии важнейших решений. Во времена митрополита Алексия и Дмитрия Донского дума приобретает значительный вес. Перед кончиной великий князь заповедовал сыновьям: «Боары своя любите, честъ имъ достойную въздавайте противу служений ихъ, без воли их ничтоже не творите».
В Москве вовсе не желали подражать Золотой Орде, а пытались восстановить порядок, существовавший во времена Киевской Руси, так как отождествляли себя с ее правителями, с их достижениями и обычаями, а не с золотоордынскими ханами. Впервые идея исконного единства Русской земли и преемственности ее власти и политической традиции была выражена предельно ясно Иваном III в марте 1471 года в послании к новгородцам: «Отчина есте моя, людии, Новгородстии, изначала от дед и прадед ваших, от великого князя Володимира, крестившего землю Русскую, от правнука Рюрикова первого великого князя в земли вашей…» Более того, Иван настаивает на том, что «казнити волны же есмь, коли на нас не по старине смотрити начнете». Иван угрожает новгородцам карами, потому что обязан защитить от мятежных посягательств законное положение вещей, сложившееся почти пять столетий назад – при Владимире Святом.
Именно в этом послании, впервые в официальном документе великий князь именуется «Государем всея Руси». И этот титул московские государи воспринимали как знак высшего достоинства и политического могущества. В 1488 году дьяк Федор Курицын от имени великого князя заявил послу германского императора Максимилиана, предлагавшему даровать Ивану III королевский титул: «Мы Божьей милостью государи на своей земле изначала». Разумеется, под «изначалом» подразумевается эпоха Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха, а не нашествие Батыевых полчищ. На позицию великих князей московских, безусловно, в значительной степени влияли внешнеполитические факторы. Киевская «старина», возрождение державы Рюриковичей становятся «национальной идеей», тем знаменем, под которым московские государи борются за собирание русских земель – от Корелы до Тмутаракани, от Галиции до Рязани. Между тем претензии на ханское наследство лишали Москву веских оснований для борьбы с Литвой, захватившей добрую часть киевских земель. Наконец, если бы потомки Ивана Калиты возомнили себя наследниками Тохтамыша, а не Владимира Мономаха, то не почитали себя выше Гедиминовичей, которые Орде никогда не подчинялись, в этом случае сомнительно, чтобы московские князья доверяли Патрикеевым, Бельским, Мстиславским занимать важные государственные посты.
Не только великий князь и его ближайшее окружение, и не только во времена Ивана III, проявляли интерес к наследию Рюриковой державы. Еще раньше, в конце XIV века – после Куликовской битвы – выросла популярность литературных памятников, пропагандирующих объединительные идеи, начинается общерусская миграция различных литературных памятников Киевской Руси. Обращение к наследию Киевской Руси много значило для самосознания русских людей, выходивших из удельных уголков на обширное пространство от Белого до Черного морей; оно возбуждало чувство причастности к богатой многообразной истории и культуре восточного славянства.
Глава II
Под сенью крылатого льва
Но такое рассуждение некстати теперь, когда мне предстоит выбрать себе мужа. Увы! к чему я говорю: «Выбрать»? Я не имею права ни избрать того, кого сама желала бы, ни отказать тому, кто мне не нравится.
Шекспир. Венецианский купец
Последний крестоносец Европы
Спустя два года после того как новгородцы приветствовали киевского князя Михаила Олельковича, настал черед встречать высоких гостей москвичам. 12 ноября 1472 года в город во главе многочисленной свиты прибыла Зоя Палеолог – невеста Ивана III, который к тому времени уже семь лет был вдовцом. В тот же день состоялось венчание, и Зоя обернулась Софьей – под этим именем она и войдет в историю. Зоя (так мы условимся называть ее, пока принцесса не добралась до Москвы) принадлежала к византийской императорской династии. Ее отец Фома Палеолог – младший сын императора Мануила II был правителем (деспотом) Мореи, занимавшей большую часть греческого полуострова Пелопоннес.
В 1453 году под натиском турок пал Константинополь и погиб последний византийский император Константин – старший брат Фомы. Империя перестала существовать, но отдельные ее клочки продолжали сопротивление. Только в мае 1460 года войска султана заняли Морею, и Фома с семейством бежали на остров Корфу. Здесь он оставил родных и отправился в Италию, где ему оказал помощь папа римский. Зоя Палеолог и ее братья, прибыв в Рим в 1465 году, не застали в живых отца, который умер за несколько дней до их приезда.
Мать Зои Екатерина принадлежала к примечательной генуэзской фамилии Дзаккариа. Ее предок – мореплаватель, купец и профессиональный авантюрист Бенедетто Дзаккариа (1248–1307) убедил изгнанного в Никею Михаила VIII Палеолога в том, что при помощи генуэзцев он освободит Константинополь от крестоносцев и венецианцев. Михаил в марте 1261 года подписал соглашение с генуэзцами, обещая республике Св. Георгия за поддержку финансами и флотом торговые и налоговые привилегии, которые прежде предоставлялись Венеции. Генуя предоставила Палеологу 50 кораблей. В августе того же года Михаил VIII вернулся в очищенный от врагов город. Византийская империя была восстановлена.
Но дог платежом красен, и Михаил свои обещания выполнил. Византийский литератор XIV века Алексей Макремволит сетовал на то, что генуэзцы – «род дерзостный и неумолимый» – обосновались в Византии именно после реставрации империи, «когда первый Палеолог получил скипетр царской власти». Благодаря императорским льготам и привилегиям появились и принялись бурно развиваться генуэзские колонии в Крыму и других районах Причерноморья.
Бенедетто в знак признательности императорскому семейству назвал своего сына Палеолого. В 1430 году Дзаккариа породнились с императорской династией, правда, этому событию сопутствовали печальные обстоятельства. Отец Екатерины Чентурионе Дзаккариа стал последним князем Ахайи – одного из латинских государств на территории Греции. Теснимый венецианцами и византийцами, он отрекся от княжества, и остатки его владений отошли в качестве приданого соседу – морейскому деспоту Фоме. Екатерина умерла на Корфу в 1462 году в возрасте 70 лет. Впрочем, в биографические данные Екатерины Дзаккариа явно вкралась ошибка – получается, что в брак она вступила в 38 лет, Зою родила, когда ей было 56, а ее брата Андрея и того позже.
Историки спорят о том, кто же выступил инициатором брака Зои Палеолог и Ивана III. К.В. Базилевич отмечает, что в римских материалах не содержится ни одного намека на то, что инициатива в возбуждении вопроса о браке принадлежала Москве, в то время как замужество Зои с Иваном III имело для Рима двойной интерес – церковный и политический. Этот взгляд широко распространен и поныне: принято считать, что Ватикан вынашивал планы крестового похода против турок и пытался привлечь Москву к антиосманскому союзу, ради чего выпестованную католическими прелатами Зою и выдали замуж за перспективного (в геополитическом смысле) жениха.
На первый взгляд данная версия не лишена оснований. 30 сентября 1453 года папа Николай V призвал христианских монархов к крестовому походу против турок. Понтифик взял на себя задачу мобилизовать расчлененную на враждебные лагеря Европу на священную войну. Соображения папы, основанные на средневековом рыцарском идеале, далеко отстояли от политических реалий эпохи. Борьба против турок была важна лишь для тех государств, которым они непосредственно угрожали. Призыв римского первосвященника не нашел широкого отклика – изнуренная Столетней войной Западная Европа нуждалась в мире.
Следующий папа, Каликст III, в мае 1455 года издал буллу, провозгласившую новый крестовый поход против осман, и распорядился о взыскании особой папской десятины на цели, связанные с дорогостоящей военной операцией. Пропагандистами крестового похода, начало которого было назначено на 11 марта 1456 года, выступили францисканцы. Понтифик намеревался напасть на турок одновременно с суши и с моря: на Балканах ожидалось выступление венгерского правителя Яноша Хуньяди, на море – войск самого папы и Венеции.
Каликст III даже создал самостоятельный папский военный флот. План сработал наполовину. Армия крестоносцев под предводительством Яноша Хуньяди в 1456 году одержала блестящую победу над турками под Белградом, остановив напор османских завоевателей на этом направлении почти на полстолетия. Выступление на море между тем задерживалось, и Каликст умер, не дождавшись его. В сентябре 1463 года на заседании консистории новый понтифик, Пий II, заявил, что он сам станет во главе объединенного папского и венецианского военных флотов.
Таким образом, и из этого чуть было не начавшегося похода ничего не вышло. Папский престол занял кардинал Пьетро Барбо, взявший имя Павла II (1464–1471). До своего избрания он также обещал начать крестовый поход, однако при этом в отличие от предшественников уже не питал иллюзий, ясно сознавая, что широкий антиосманский альянс неосуществим на практике. Усилия Ватикана сосредоточились не на громоздких дорогостоящих проектах с сомнительными шансами на успех, а на «адресной» помощи тем христианским государствам, которые вели с турками борьбу не на жизнь, а на смерть, сражаясь за свою независимость.
В тот самый момент, когда начинались переговоры между Римом и Москвой о сватовстве Зои Палеолог, а именно в 1468–1469 годах, вопрос о широкомасштабном антитурецком походе более не являлся приоритетным для римской курии и не мог служить основанием для выбора московского государя в качестве жениха для византийской принцессы. При преемнике Павла II – Сиксте IV, избранном на папский престол в июле 1471 года, идея крестового похода и вовсе была дискредитирована: средства, собираемые на борьбу с османами, уходили в карманы многочисленных родственников папы. Современники Сикста острили: «Реальными турками являются в настоящее время папские племянники».
В 1453 году под натиском турок пал Константинополь и погиб последний византийский император Константин – старший брат Фомы. Империя перестала существовать, но отдельные ее клочки продолжали сопротивление. Только в мае 1460 года войска султана заняли Морею, и Фома с семейством бежали на остров Корфу. Здесь он оставил родных и отправился в Италию, где ему оказал помощь папа римский. Зоя Палеолог и ее братья, прибыв в Рим в 1465 году, не застали в живых отца, который умер за несколько дней до их приезда.
Мать Зои Екатерина принадлежала к примечательной генуэзской фамилии Дзаккариа. Ее предок – мореплаватель, купец и профессиональный авантюрист Бенедетто Дзаккариа (1248–1307) убедил изгнанного в Никею Михаила VIII Палеолога в том, что при помощи генуэзцев он освободит Константинополь от крестоносцев и венецианцев. Михаил в марте 1261 года подписал соглашение с генуэзцами, обещая республике Св. Георгия за поддержку финансами и флотом торговые и налоговые привилегии, которые прежде предоставлялись Венеции. Генуя предоставила Палеологу 50 кораблей. В августе того же года Михаил VIII вернулся в очищенный от врагов город. Византийская империя была восстановлена.
Но дог платежом красен, и Михаил свои обещания выполнил. Византийский литератор XIV века Алексей Макремволит сетовал на то, что генуэзцы – «род дерзостный и неумолимый» – обосновались в Византии именно после реставрации империи, «когда первый Палеолог получил скипетр царской власти». Благодаря императорским льготам и привилегиям появились и принялись бурно развиваться генуэзские колонии в Крыму и других районах Причерноморья.
Бенедетто в знак признательности императорскому семейству назвал своего сына Палеолого. В 1430 году Дзаккариа породнились с императорской династией, правда, этому событию сопутствовали печальные обстоятельства. Отец Екатерины Чентурионе Дзаккариа стал последним князем Ахайи – одного из латинских государств на территории Греции. Теснимый венецианцами и византийцами, он отрекся от княжества, и остатки его владений отошли в качестве приданого соседу – морейскому деспоту Фоме. Екатерина умерла на Корфу в 1462 году в возрасте 70 лет. Впрочем, в биографические данные Екатерины Дзаккариа явно вкралась ошибка – получается, что в брак она вступила в 38 лет, Зою родила, когда ей было 56, а ее брата Андрея и того позже.
Историки спорят о том, кто же выступил инициатором брака Зои Палеолог и Ивана III. К.В. Базилевич отмечает, что в римских материалах не содержится ни одного намека на то, что инициатива в возбуждении вопроса о браке принадлежала Москве, в то время как замужество Зои с Иваном III имело для Рима двойной интерес – церковный и политический. Этот взгляд широко распространен и поныне: принято считать, что Ватикан вынашивал планы крестового похода против турок и пытался привлечь Москву к антиосманскому союзу, ради чего выпестованную католическими прелатами Зою и выдали замуж за перспективного (в геополитическом смысле) жениха.
На первый взгляд данная версия не лишена оснований. 30 сентября 1453 года папа Николай V призвал христианских монархов к крестовому походу против турок. Понтифик взял на себя задачу мобилизовать расчлененную на враждебные лагеря Европу на священную войну. Соображения папы, основанные на средневековом рыцарском идеале, далеко отстояли от политических реалий эпохи. Борьба против турок была важна лишь для тех государств, которым они непосредственно угрожали. Призыв римского первосвященника не нашел широкого отклика – изнуренная Столетней войной Западная Европа нуждалась в мире.
Следующий папа, Каликст III, в мае 1455 года издал буллу, провозгласившую новый крестовый поход против осман, и распорядился о взыскании особой папской десятины на цели, связанные с дорогостоящей военной операцией. Пропагандистами крестового похода, начало которого было назначено на 11 марта 1456 года, выступили францисканцы. Понтифик намеревался напасть на турок одновременно с суши и с моря: на Балканах ожидалось выступление венгерского правителя Яноша Хуньяди, на море – войск самого папы и Венеции.
Каликст III даже создал самостоятельный папский военный флот. План сработал наполовину. Армия крестоносцев под предводительством Яноша Хуньяди в 1456 году одержала блестящую победу над турками под Белградом, остановив напор османских завоевателей на этом направлении почти на полстолетия. Выступление на море между тем задерживалось, и Каликст умер, не дождавшись его. В сентябре 1463 года на заседании консистории новый понтифик, Пий II, заявил, что он сам станет во главе объединенного папского и венецианского военных флотов.
Пий II. Гравюра XVI в.
Вот как описывает данное мероприятие, а точнее его провал Никколо Маккиавелли: «Надежды столь окрылили папу, что он выехал из Рима в Анкону, где должны были соединиться все участники похода, и оттуда венецианцы обещали на своих судах переправить их в Словению. Однако после прибытия папы в городе этом собралось такое количество войск, что за несколько дней припасы, имевшиеся там, и все продовольствие, какое можно было доставить из округи, оказались съеденными, и все без исключения страдали от голода. К тому же не было денег для раздачи неимущим участникам похода и оружия для тех, кто его не имел… венецианцы послали одного капитана с несколькими галерами – больше для того, чтобы пустить пыль в глаза и сделать вид, что выполняют обещание, чем для действительной перевозки войск. Кончилось тем, что папа, будучи человеком старым и больным, умер в разгар всех этих трудностей и неустройств, а после его смерти все разошлись по домам».Таким образом, и из этого чуть было не начавшегося похода ничего не вышло. Папский престол занял кардинал Пьетро Барбо, взявший имя Павла II (1464–1471). До своего избрания он также обещал начать крестовый поход, однако при этом в отличие от предшественников уже не питал иллюзий, ясно сознавая, что широкий антиосманский альянс неосуществим на практике. Усилия Ватикана сосредоточились не на громоздких дорогостоящих проектах с сомнительными шансами на успех, а на «адресной» помощи тем христианским государствам, которые вели с турками борьбу не на жизнь, а на смерть, сражаясь за свою независимость.
В тот самый момент, когда начинались переговоры между Римом и Москвой о сватовстве Зои Палеолог, а именно в 1468–1469 годах, вопрос о широкомасштабном антитурецком походе более не являлся приоритетным для римской курии и не мог служить основанием для выбора московского государя в качестве жениха для византийской принцессы. При преемнике Павла II – Сиксте IV, избранном на папский престол в июле 1471 года, идея крестового похода и вовсе была дискредитирована: средства, собираемые на борьбу с османами, уходили в карманы многочисленных родственников папы. Современники Сикста острили: «Реальными турками являются в настоящее время папские племянники».
Неистовый Виссарион
Возможно, куда более заманчивой Ватикану представлялась перспектива насаждения на Руси униатства. После заключения в 1439 году на Флорентийском соборе унии между католической церковью и константинопольским патриархатом цель эта казалась вполне достижимой. Уния означала признание византийским православием папской власти, а также догматических позиций западной церкви, в особенности католического понимания никейского символа об исхождении св. духа «и от сына» – filioque.
На соборе восточное духовенство долго сопротивлялось западному истолкованию символа. Нуждавшийся в немедленной помощи византийский император заставил греческих священников не только согласиться с католической версией, но и признать главенство папства над всей церковью. Однако в Константинополе развернулось широкое движение протеста против унии. Восточные патриархи на соборе в Иерусалиме в 1443 году провозгласили отлучение всех приверженцев Флорентийского сговора, а униатского патриарха Григория Мамма низложили.
Потерпел неудачу и московский митрополит грек Исидор, который, вернувшись из Флоренции, пытался завести в русской церкви новые униатские порядки. Но в Риме полагали достичь успеха, сделав выводы из неудачи Исидора. Главный же урок состоял в смене тактики: не идти в лобовую атаку, а подготовить Россию к унии, исподволь воздействуя соответствующим образом на московскую элиту и в первую очередь на великого князя и его ближайшее окружение.
В Ватикане 17-летняя Зоя была поручена заботам кардинала Виссариона. Этот необычайно даровитый человек слыл вождем византийских латинофилов. Литературный дар, начитанность, честолюбие и умение подольститься к сильным мира сего, и, конечно, приверженность унии способствовали его успешной карьере. Он обучался в Константинополе, затем принял постриг в одном из монастырей Пелепоннеса, в столице Мореи Мистре подвизался при философской школе Гемиста Плифона. В 1437 году в возрасте 35 лет избран митрополитом Никейским. Впрочем, Никея давно была завоевана турками, и этот пышный титул понадобился, чтобы придать дополнительный вес сторонникам унии на заседаниях предстоящего собора. По таким же соображениям другой латинофил Исидор оказался рукоположен в митрополиты Московские константинопольским патриархом без согласия русских.
«Лицо первостепенной важности при таких папах, как Николай V и Пий II, инициатор изучения греческого языка среди монахов-базилиан, мудрый реорганизатор Болонского университета, связанный с людьми типа Николая Кузанского и Лоренцо Валлы, окруженнный крупнейшими учеными своего времени, полностью поглощенный заботой о спасении остатков духовного наследия греческого мира от растворения в волнах мусульманского потопа, – Виссарион как бы воплощает тот идеал гармонии и мира между людьми, взаимопонимания и сотрудничества в сфере идей, который в конце века найдет своего пророка и апостола в лице Пико дела Мирандола – так характеризует личность кардинала итальянский исследователь Ренессанса Эудженио Гарэн.
Однако когда Зоя Палелог оказалась на попечении Виссариона, звезда его уже закатилась. Надевший в 1464 году папскую тиару Павел II и его преемник Сикст IV недолюбливали Виссариона, который поддерживал идею ограничения папской власти. Кардинал ушел в тень, а однажды ему даже пришлось удалиться в монастырь Грота-Фератта. Само собой разумеется, полуопальному кардиналу не могли поручать дел первостепенной важности, но он мог попытаться напомнить о себе неким выдающимся достижением.
Попечитель Деспины был в курсе московских дел и подоплеке безуспешных попыток подчинить русскую митрополию римской курии. Имел ли Ватикан основание рассчитывать, что византийская принцесса окажет соответствующее влияние на венценосного супруга и подвигнет его на унию с католичеством?
На соборе восточное духовенство долго сопротивлялось западному истолкованию символа. Нуждавшийся в немедленной помощи византийский император заставил греческих священников не только согласиться с католической версией, но и признать главенство папства над всей церковью. Однако в Константинополе развернулось широкое движение протеста против унии. Восточные патриархи на соборе в Иерусалиме в 1443 году провозгласили отлучение всех приверженцев Флорентийского сговора, а униатского патриарха Григория Мамма низложили.
Потерпел неудачу и московский митрополит грек Исидор, который, вернувшись из Флоренции, пытался завести в русской церкви новые униатские порядки. Но в Риме полагали достичь успеха, сделав выводы из неудачи Исидора. Главный же урок состоял в смене тактики: не идти в лобовую атаку, а подготовить Россию к унии, исподволь воздействуя соответствующим образом на московскую элиту и в первую очередь на великого князя и его ближайшее окружение.
В Ватикане 17-летняя Зоя была поручена заботам кардинала Виссариона. Этот необычайно даровитый человек слыл вождем византийских латинофилов. Литературный дар, начитанность, честолюбие и умение подольститься к сильным мира сего, и, конечно, приверженность унии способствовали его успешной карьере. Он обучался в Константинополе, затем принял постриг в одном из монастырей Пелепоннеса, в столице Мореи Мистре подвизался при философской школе Гемиста Плифона. В 1437 году в возрасте 35 лет избран митрополитом Никейским. Впрочем, Никея давно была завоевана турками, и этот пышный титул понадобился, чтобы придать дополнительный вес сторонникам унии на заседаниях предстоящего собора. По таким же соображениям другой латинофил Исидор оказался рукоположен в митрополиты Московские константинопольским патриархом без согласия русских.
Кардинал Виссарион. Художник Й. ван Гент
На Флорентийском соборе Виссарион произнес «Речь о воссоединении», блестящий по форме, поражающий эрудицией манифест латинофильской партии. Правда, по возвращении на родину Виссарион не стал бороться за утверждение унии, которую он так красноречиво пропагандировал и которую столь единодушно отвергли духовенство и народ Византии. В адрес латинофилов звучали обвинения в том, что за папское золото они продали веру отцов, и эти обвинения имели под собой основания. Не вызывает сомнений и существование достигнутой во Флоренции договоренности между Виссарионом и Римской курией о скором возвращении его в Италию. Папа Евгений IV особым распоряжением от 11 августа 1439 года назначил Виссариону ежегодную пенсию в 300 флоринов, пока он будет жить в Константинополе, и 600 флоринов, когда он прибудет в Ватикан. К этому времени Виссарион, очевидно, знал, что его ожидает кардинальская мантия.Палаццо Колонна и базилика Св. Апостолов в Риме
В мае 1440 года Виссарион навсегда покинул Византию. В Ватикане беглый архиепископ обустроился неплохо. Он занимал обширный дворец в Квиринале, принадлежавший прежде роду Колонна, основал собственную «Академию», состоявшую из ученых греков и итальянских гуманистов. Ему самому как ученому славу принес перевод 14 книг «Метафизики» Аристотеля. Принято считать, что Виссарион познакомил Запад с подлинным Аристотелем. Изменивший православию кардинал-гуманист дважды выдвигался кандидатом на святейший престол, а после смерти своего соумышленника Исидора в 1463 году понтифик провозгласил его патриархом константинопольским в изгнании.«Лицо первостепенной важности при таких папах, как Николай V и Пий II, инициатор изучения греческого языка среди монахов-базилиан, мудрый реорганизатор Болонского университета, связанный с людьми типа Николая Кузанского и Лоренцо Валлы, окруженнный крупнейшими учеными своего времени, полностью поглощенный заботой о спасении остатков духовного наследия греческого мира от растворения в волнах мусульманского потопа, – Виссарион как бы воплощает тот идеал гармонии и мира между людьми, взаимопонимания и сотрудничества в сфере идей, который в конце века найдет своего пророка и апостола в лице Пико дела Мирандола – так характеризует личность кардинала итальянский исследователь Ренессанса Эудженио Гарэн.
Однако когда Зоя Палелог оказалась на попечении Виссариона, звезда его уже закатилась. Надевший в 1464 году папскую тиару Павел II и его преемник Сикст IV недолюбливали Виссариона, который поддерживал идею ограничения папской власти. Кардинал ушел в тень, а однажды ему даже пришлось удалиться в монастырь Грота-Фератта. Само собой разумеется, полуопальному кардиналу не могли поручать дел первостепенной важности, но он мог попытаться напомнить о себе неким выдающимся достижением.
Попечитель Деспины был в курсе московских дел и подоплеке безуспешных попыток подчинить русскую митрополию римской курии. Имел ли Ватикан основание рассчитывать, что византийская принцесса окажет соответствующее влияние на венценосного супруга и подвигнет его на унию с католичеством?
Питомица Святого престола
Палеологи за редким исключением выступали за союз с Западом, который не мыслился без унии. Вряд ли представителей этой династии можно считать сознательными западниками, просто им достался самый драматичный период существования империи, а выбор союзников оказался крайне ограничен. Первый басилевс, отвоевавший Константинополь у крестоносцев, Михаил VIII, в 1274 году заключил Лионскую унию, которая была отторгнута византийским обществом. Его преемник Андроник III пытался возродить союз с латинянами, но снова потерпел неудачу.