– Подождите, князь, мы должны дождаться присяги россиян и помазания, прежде чем получим на это право, – предостерег цесаревич приближенного. В это время пришла Грудзинская, обеспокоенная отсутствием мужа. Узнав о том, что государь скончался, молодая женщина воскликнула: «Матка бозка!» – и бросилась на грудь мужу. Александр был добрым деверем для морганатической супруги Константина. Через некоторое время цесаревич попросил жену выйти, так как было необходимо срочно заняться делами.
– Я рад, что ты привел еще один русский полк – он не помешает для сохранения спокойствия в Польше в это тяжелое время, – сказал Константин брату.
Затем он попросил графа Новосильцева набросать проект обращения к Сенату.
– Дорогой брат, мы можем поговорить наедине? – спросил Михаил, в руках которого был новый портфель, привезенный им из Петербурга.
– Разумеется, давай пройдем ко мне, – ответил Константин.
Они вышли из зала. Как только они вошли в его покои, Михаил запер дверь и повернул ключ, затем оборотился к брату:
– То, о чем я тебе скажу, Константин, не предназначено для чужих ушей.
– Да, и что же это? – Цесаревич слегка прищурился, подозревая, что новость может не быть приятной.
– Ты помнишь, что наш отец пришел к власти в том же возрасте, а еще и помоложе, чем ты? И к чему это привело? – спросил Михаил, пристально глядя на старшего брата. – Я скажу: к тирании и мятежу!
– Ты куда это клонишь? – Цесаревич слегка покраснел.
– Также ты не сможешь передать свое звание наследникам, они останутся простой знатью. Задумайся над всем этим!
– Поэтому я, чтобы не плодить смуты на Руси, предлагаю тебе сразу отречься от прав на трон и остаться в прежнем положении. Бумаги об отказе от короны в пользу Николая находятся в этом портфеле; там есть ссылка на обсуждение этого вопроса с покойным государем.
– Ты ли мне это говоришь, Мишель, – мой брат, мой друг?! Или ты Брут? – Теперь цесаревич был красен как рак и его небольшие глазки пылали гневом. – К чему это вранье?! Ты предлагаешь мне э т о в моем дворце, охраняемом м о е й гвардией?!
– Дворец окружен в настоящий момент моими уланами, они не пропустят сюда и не выпустят отсюда никого, – заметил твердо Михаил.
– Да я здесь запрусь как в крепости, никого не впустим, и через час, на выстрелы, здесь будут все полки гвардейской дивизии! – рявкнул Константин. – Выбрось это из головы, если не хочешь залететь в к р е п о с т ь[12]!
В это время снаружи раздался грохот, Константин рванулся вперед, оттолкнув Михаила, не оказавшего никакого сопротивления, и, повернув ключ, распахнул двери. Перед дверьми, скрестив штыки, стояли четверо солдат в форме конно-пионерного эскадрона. Неподалеку, также скрестив руки, возвышался полковник Засс.
– Дело исполнено, ваше императорское высочество! – громко доложил он Михаилу, игнорируя цесаревича.
– Я забыл сказать, дорогой брат, что полковник Засс п о м е н я л караул во дворце, все входы заминированы, и, если мы не придем к соглашению, бесценной княгине Ловичской придется погибнуть под руинами Бельведера… – сказал Михаил.
– Да, я вижу, – сквозь зубы процедил цесаревич. – Ну а как твоя бесценная персона?
– А я собой пожертвую ради брата Николая, – просто ответил великий князь.
– Хотел бы я иметь от тебя такую же преданность. – Константин, видя, что ситуация безвыходна, опустил голову. – Хорошо, давай я подпишу, что ты хочешь. Если это что-то тебе даст. Господь всем воздаст по заслугам…
Они вернулись в комнаты. Константин сел за стол, и Михаил подал ему заранее заготовленный акт письма к императрице-матери Марии Федоровне и к цесаревичу Николаю, где он писал о своем отказе от короны, ссылаясь на якобы существующий рескрипт брата Александра о перемене наследования от 1822 года. Затем он отшвырнул перо. Манифест об отречении, приготовленный вместе с другими документами, подписывать отказался наотрез:
– Я не был императором ни секунды, какое право я имею составлять манифесты?! – И Михаил был вынужден с ним согласиться. Затем, проставив дату, великий князь спрятал подписанные документы в портфель и поднялся на ноги.
– Прощайте, ваше высочество, мне искренно жаль, что я вынужден был прибегнуть к столь решительным действиям. Передайте мои наилучшие пожелания княгине.
– Чтоб тебе ногу сломать, мерзавец, – любезно напутствовал его цесаревич, даже сейчас не пожелавший брату смерти.
– Его высочество пожелал отречься от престола в пользу брата Николая, – объявил великий князь графу Новосильцеву, князю Голицину и генералу Кривцову, которых беспрепятственно впустили во дворец и тут же взяли под стражу. – Через несколько часов вас освободят, господа!
Затем он приказал генералу Андреевскому:
– Людей – в седло, уходим на Ригу. Скакать за мной не останавливаясь, опасаться нападения поляков или изменников!
– Слушаюсь! – отдал честь генерал-майор.
Михаил вышел на улицу, оглянулся на темный дворец, вздохнул и сел в дрожки, где уже ожидал его адъютант Вешняков. Ему не чужда была поза благородства, и он не любил совершать поступки, в нее никак не вмещающиеся.
– Трогай быстро! – приказал он кучеру.
Через десять минут полк скакал в ночь вослед за дрожками великого князя. Впереди колонны и замыкая ее шли конные пионеры полковника Засса. Однако сам он, с одним полуэскадроном, остался стеречь пленников. В четыре часа пополуночи и они, наконец, покинули дворец и поскакали нагонять своих.
Глава 17
Глава 18
– Я рад, что ты привел еще один русский полк – он не помешает для сохранения спокойствия в Польше в это тяжелое время, – сказал Константин брату.
Затем он попросил графа Новосильцева набросать проект обращения к Сенату.
– Дорогой брат, мы можем поговорить наедине? – спросил Михаил, в руках которого был новый портфель, привезенный им из Петербурга.
– Разумеется, давай пройдем ко мне, – ответил Константин.
Они вышли из зала. Как только они вошли в его покои, Михаил запер дверь и повернул ключ, затем оборотился к брату:
– То, о чем я тебе скажу, Константин, не предназначено для чужих ушей.
– Да, и что же это? – Цесаревич слегка прищурился, подозревая, что новость может не быть приятной.
– Ты помнишь, что наш отец пришел к власти в том же возрасте, а еще и помоложе, чем ты? И к чему это привело? – спросил Михаил, пристально глядя на старшего брата. – Я скажу: к тирании и мятежу!
– Ты куда это клонишь? – Цесаревич слегка покраснел.
– Также ты не сможешь передать свое звание наследникам, они останутся простой знатью. Задумайся над всем этим!
– Поэтому я, чтобы не плодить смуты на Руси, предлагаю тебе сразу отречься от прав на трон и остаться в прежнем положении. Бумаги об отказе от короны в пользу Николая находятся в этом портфеле; там есть ссылка на обсуждение этого вопроса с покойным государем.
– Ты ли мне это говоришь, Мишель, – мой брат, мой друг?! Или ты Брут? – Теперь цесаревич был красен как рак и его небольшие глазки пылали гневом. – К чему это вранье?! Ты предлагаешь мне э т о в моем дворце, охраняемом м о е й гвардией?!
– Дворец окружен в настоящий момент моими уланами, они не пропустят сюда и не выпустят отсюда никого, – заметил твердо Михаил.
– Да я здесь запрусь как в крепости, никого не впустим, и через час, на выстрелы, здесь будут все полки гвардейской дивизии! – рявкнул Константин. – Выбрось это из головы, если не хочешь залететь в к р е п о с т ь[12]!
В это время снаружи раздался грохот, Константин рванулся вперед, оттолкнув Михаила, не оказавшего никакого сопротивления, и, повернув ключ, распахнул двери. Перед дверьми, скрестив штыки, стояли четверо солдат в форме конно-пионерного эскадрона. Неподалеку, также скрестив руки, возвышался полковник Засс.
– Дело исполнено, ваше императорское высочество! – громко доложил он Михаилу, игнорируя цесаревича.
– Я забыл сказать, дорогой брат, что полковник Засс п о м е н я л караул во дворце, все входы заминированы, и, если мы не придем к соглашению, бесценной княгине Ловичской придется погибнуть под руинами Бельведера… – сказал Михаил.
– Да, я вижу, – сквозь зубы процедил цесаревич. – Ну а как твоя бесценная персона?
– А я собой пожертвую ради брата Николая, – просто ответил великий князь.
– Хотел бы я иметь от тебя такую же преданность. – Константин, видя, что ситуация безвыходна, опустил голову. – Хорошо, давай я подпишу, что ты хочешь. Если это что-то тебе даст. Господь всем воздаст по заслугам…
Они вернулись в комнаты. Константин сел за стол, и Михаил подал ему заранее заготовленный акт письма к императрице-матери Марии Федоровне и к цесаревичу Николаю, где он писал о своем отказе от короны, ссылаясь на якобы существующий рескрипт брата Александра о перемене наследования от 1822 года. Затем он отшвырнул перо. Манифест об отречении, приготовленный вместе с другими документами, подписывать отказался наотрез:
– Я не был императором ни секунды, какое право я имею составлять манифесты?! – И Михаил был вынужден с ним согласиться. Затем, проставив дату, великий князь спрятал подписанные документы в портфель и поднялся на ноги.
– Прощайте, ваше высочество, мне искренно жаль, что я вынужден был прибегнуть к столь решительным действиям. Передайте мои наилучшие пожелания княгине.
– Чтоб тебе ногу сломать, мерзавец, – любезно напутствовал его цесаревич, даже сейчас не пожелавший брату смерти.
– Его высочество пожелал отречься от престола в пользу брата Николая, – объявил великий князь графу Новосильцеву, князю Голицину и генералу Кривцову, которых беспрепятственно впустили во дворец и тут же взяли под стражу. – Через несколько часов вас освободят, господа!
Затем он приказал генералу Андреевскому:
– Людей – в седло, уходим на Ригу. Скакать за мной не останавливаясь, опасаться нападения поляков или изменников!
– Слушаюсь! – отдал честь генерал-майор.
Михаил вышел на улицу, оглянулся на темный дворец, вздохнул и сел в дрожки, где уже ожидал его адъютант Вешняков. Ему не чужда была поза благородства, и он не любил совершать поступки, в нее никак не вмещающиеся.
– Трогай быстро! – приказал он кучеру.
Через десять минут полк скакал в ночь вослед за дрожками великого князя. Впереди колонны и замыкая ее шли конные пионеры полковника Засса. Однако сам он, с одним полуэскадроном, остался стеречь пленников. В четыре часа пополуночи и они, наконец, покинули дворец и поскакали нагонять своих.
Глава 17
Совещание в Бельведере
Когда Михаил Лунин добрался до цесаревича (это произошло немного раньше, чем последние пионеры полковника Засса покинули дворец), на том лица не было.
– Что происходит, ваше в…
– …ысочество! – рявкнул Константин. – Мой брат мне угрожал смертью, смертью жене, и этим вынудил меня подписать отречение!
– Так скоро? – Лунин задумался. – Это делает честь его предприимчивости. Я ожидал чего-то подобного, но, увы, не думал, что он так резв! Георгиевские кавалеры нас не выручили. Что же! Ваше высочество, в Варшаве стоит гвардейская кавалерия. Я полагаю, что стоит отправить в погоню мой лейб-гвардии полк гродненских гусар. Полковник Штродман посадит их на конь в течение получаса, я ручаюсь. Для надежности вместе с ним отправить ваш гвардии Уланский полк и Конно-егерский полковника Славитинского – три полка способны отобрать один портфель с бумагами даже у великого князя!
– Он слишком опережает нас. Вероятно, он уйдет вперед, будет скакать день и ночь. За сутки он достигнет русской границы. Даже если вам удастся его настигнуть, гвардия Михаила будет драться! И вы хотите, чтобы поляки видели, как русские полки дерутся друг с другом?! Никогда! Или от нашей власти в Польше через две недели ничего не останется!
– Можем настичь их и на русской территории…
– Если все так, как я полагаю, то Паскевич обещал им свою поддержку. Возможно, даже командующий Первой армией. На границе будут ждать армейские полки. Нет, тремя гвардейскими полками ничего не сделать. Придется поднимать войско.
– Против Первой армии?
– Не думаю, что все корпуса будут за них. Срочно вызывай начштаба Куруту, генерал-квартирмейстера Данненберга, командиров дивизий и гвардейских полков. Я назначаю военное совещание.
– И все-таки, мне кажется, вы делаете ошибку. Может быть, мне с несколькими эскадронами верных людей все-таки попробовать настичь его высочество и отобрать бумаги? – Лицо Лунина – волевой подбородок, кошачьи усы и грозный взгляд – изобличало человека действия.
– Нет. Я сказал, оставь это, мне надо установить связь с Петербургом и с армией. Вот в чем проблема. Я пошлю людей к командующим. В Могилев поедет мой старый адъютант, полковник Александр Голицын. Но кого послать во Вторую армию? Ты мне нужен здесь.
– У меня есть такой человек, майор Ломоносов из Подольского кирасирского. Прошел Бородино и Европу, имеет греческий опыт.
– А, этот? Согласен. Приготовь бумаги на его полномочия и пускай едет с фельдъегерем в Тульчин, в Витгенштейну.
Через некоторое время, спешно вызванные во дворец, начали прибывать русские и польские генералы. Среди первых – начштаба наместника генерал Курута, дипломатичный грек и генерал-квартирмейстер Петр Андреевич Данненберг, сухощавый громкоголосый германец. Среди вторых – начальник пехоты – граф Станислав Потоцкий.
Рассадив их, Константин начал заседание, сразу взяв быка за рога:
– Господа генералы, должен вам сообщить два ужасных известия: первое – государь император скончался в Таганроге.
– Бог мой, какое горе! Очень печально! – воскликнули все, кроме тех, кто уже все знал.
– Второе известие таково: мой брат Николай не признает моих прав и желает возложить корону на себя! – Это заявление было встречено напряженным молчанием.
– Я являюсь главнокомандующим Польской армии. И я хочу вас спросить, господа генералы: как вы поступите, если я прикажу Польской армии перейти русскую границу и идти на Санкт-Петербург? Что скажете, генералы Потоцкий, Хлопицкий, Трембицкий, Дембинский, Цементовский, Новицкий?[13]
Спрошенные начальники дивизий опустили головы. Затем поднялся усатый генерал Хлопицкий, который сражался против русских войск не только под знаменами Наполеона, но еще в рядах армии Костюшко. Он был известен своим резким нравом и прямотой.
– Ваше высочество! – обратился он к Константину громким голосом. – Если польская армия перейдет русскую границу, против нее поднимется ненависть всего населения, как это уже было в 1812 году! Можно было бы идти в Литву и Белую Русь, где немало поляков, но, как уже сказано, великорусские земли нам грозят еще одним истреблением. Во время похода Наполеона на Москву Польша оставила в русских снегах девяносто тысяч своих сыновей! Это не должно повториться! Таким образом, мы не можем действовать за польской границей. Однако если бы ваше императорское высочество приняли бы сейчас на себя корону польского государства и объявили Польшу независимой, каждый поляк встал бы под ваши знамена! Мы могли бы присоединить старые польские земли, отнятые у нас еще Екатериной Второй, и таким образом под вашей полной властью оказалось бы большое европейское государство!
– А за королевскую столицу, Краков, вы предлагаете мне драться с Австро-Венгерской империей? – язвительно предположил Константин. – Если я соглашусь на ваши условия, я сделаюсь марионеткой в руках польского правительства. К тому же здесь вопрос стал бы не о короне, а о целостности империи – и я не смог бы рассчитывать на преданность тех русских военачальников, на которую нынче могу надеяться! Польша погибла бы наверняка!
– В таком случае, я, вероятно, прав, если скажу, что верные вам войска будут оборонять вас, если ваши враги задумают настигнуть вас в сердце Польши! – сказав это, Хлопицкий сел.
– Согласны вы с ним, господа генералы, граф Потоцкий?
– Да, ваше высочество, к сожалению, это так, – отвечал Станислав Потоцкий, а остальные в знак согласия наклонили головы.
– Хорошо, тогда приводите свои войска в готовность, отпуска отменяются. Пускай храбрые поляки меня охраняют, пока неутонченные русские мужланы будут за меня сражаться! Все свободны!
Некоторые из генералов покраснели от негодования, но ответить было нечем – цесаревич был прав! Они поднялись и, понурясь, вышли.
– Я просил у Александра польской короны, но он не дал мне ее! – сказал Лунину Константин. – А пытаться владеть ею, когда русский царь твой враг, – безумие!
– Итак, чем мы располагаем, ваше превосходительство? – обратился он к генералу Куруте.
– Сводно-Гвардейская кавалерийская дивизия: четыре полка и конно-артиллерийская рота и пять пехотных полков Литовского корпуса.
– Да, этого мало… Необходимо, чтобы нас поддержали русские корпуса и гвардия…
Как по-вашему, можно ли рассчитывать на заграничные дворы? – обратился цесаревич к Новосильцеву.
– Безусловно, Карл Десятый французский вас поддержит. Морально. Лорды Британии определенно будут против. Австрийцы, возможно, возьмут нейтралитет. Прусский король, мне кажется, воздержится поддержать зятя войском. Но втайне будет нам вредить.
– Значит, нам следует заняться внутренними российскими делами. Лунин, позовите ко мне гонцов!
Лунин вызвал Ломоносова к цесаревичу.
– Ломоносов! – сказал Константин, кладя руку на плечо своему офицеру.
– Государь умер, мы осиротели. В этот час наш брат Николай решился похитить у нас права на русский престол. Я хочу, чтобы армия поднялась на защиту моих прав, и верных людей я вознагражу. Я велю тебе и прошу тебя – езжай к генералу от кавалерии Витгенштейну и передай ему мое повеление и на словах передай, что я его не забуду после победы!
– Приложу все усердие, ваше императорское высочество! – сказал Петр, отчетливо понимая, что обратного пути уже не будет. Но он привык рисковать собой, и только слабое беспокойство о том, что может случиться с женой и детьми, если противники победят и решат вернуться к обычаям истреблявшего врагов до корня Петра Первого, которого цесаревич Николай считает идеалом, шевельнулось у него.
– Что происходит, ваше в…
– …ысочество! – рявкнул Константин. – Мой брат мне угрожал смертью, смертью жене, и этим вынудил меня подписать отречение!
– Так скоро? – Лунин задумался. – Это делает честь его предприимчивости. Я ожидал чего-то подобного, но, увы, не думал, что он так резв! Георгиевские кавалеры нас не выручили. Что же! Ваше высочество, в Варшаве стоит гвардейская кавалерия. Я полагаю, что стоит отправить в погоню мой лейб-гвардии полк гродненских гусар. Полковник Штродман посадит их на конь в течение получаса, я ручаюсь. Для надежности вместе с ним отправить ваш гвардии Уланский полк и Конно-егерский полковника Славитинского – три полка способны отобрать один портфель с бумагами даже у великого князя!
– Он слишком опережает нас. Вероятно, он уйдет вперед, будет скакать день и ночь. За сутки он достигнет русской границы. Даже если вам удастся его настигнуть, гвардия Михаила будет драться! И вы хотите, чтобы поляки видели, как русские полки дерутся друг с другом?! Никогда! Или от нашей власти в Польше через две недели ничего не останется!
– Можем настичь их и на русской территории…
– Если все так, как я полагаю, то Паскевич обещал им свою поддержку. Возможно, даже командующий Первой армией. На границе будут ждать армейские полки. Нет, тремя гвардейскими полками ничего не сделать. Придется поднимать войско.
– Против Первой армии?
– Не думаю, что все корпуса будут за них. Срочно вызывай начштаба Куруту, генерал-квартирмейстера Данненберга, командиров дивизий и гвардейских полков. Я назначаю военное совещание.
– И все-таки, мне кажется, вы делаете ошибку. Может быть, мне с несколькими эскадронами верных людей все-таки попробовать настичь его высочество и отобрать бумаги? – Лицо Лунина – волевой подбородок, кошачьи усы и грозный взгляд – изобличало человека действия.
– Нет. Я сказал, оставь это, мне надо установить связь с Петербургом и с армией. Вот в чем проблема. Я пошлю людей к командующим. В Могилев поедет мой старый адъютант, полковник Александр Голицын. Но кого послать во Вторую армию? Ты мне нужен здесь.
– У меня есть такой человек, майор Ломоносов из Подольского кирасирского. Прошел Бородино и Европу, имеет греческий опыт.
– А, этот? Согласен. Приготовь бумаги на его полномочия и пускай едет с фельдъегерем в Тульчин, в Витгенштейну.
Через некоторое время, спешно вызванные во дворец, начали прибывать русские и польские генералы. Среди первых – начштаба наместника генерал Курута, дипломатичный грек и генерал-квартирмейстер Петр Андреевич Данненберг, сухощавый громкоголосый германец. Среди вторых – начальник пехоты – граф Станислав Потоцкий.
Рассадив их, Константин начал заседание, сразу взяв быка за рога:
– Господа генералы, должен вам сообщить два ужасных известия: первое – государь император скончался в Таганроге.
– Бог мой, какое горе! Очень печально! – воскликнули все, кроме тех, кто уже все знал.
– Второе известие таково: мой брат Николай не признает моих прав и желает возложить корону на себя! – Это заявление было встречено напряженным молчанием.
– Я являюсь главнокомандующим Польской армии. И я хочу вас спросить, господа генералы: как вы поступите, если я прикажу Польской армии перейти русскую границу и идти на Санкт-Петербург? Что скажете, генералы Потоцкий, Хлопицкий, Трембицкий, Дембинский, Цементовский, Новицкий?[13]
Спрошенные начальники дивизий опустили головы. Затем поднялся усатый генерал Хлопицкий, который сражался против русских войск не только под знаменами Наполеона, но еще в рядах армии Костюшко. Он был известен своим резким нравом и прямотой.
– Ваше высочество! – обратился он к Константину громким голосом. – Если польская армия перейдет русскую границу, против нее поднимется ненависть всего населения, как это уже было в 1812 году! Можно было бы идти в Литву и Белую Русь, где немало поляков, но, как уже сказано, великорусские земли нам грозят еще одним истреблением. Во время похода Наполеона на Москву Польша оставила в русских снегах девяносто тысяч своих сыновей! Это не должно повториться! Таким образом, мы не можем действовать за польской границей. Однако если бы ваше императорское высочество приняли бы сейчас на себя корону польского государства и объявили Польшу независимой, каждый поляк встал бы под ваши знамена! Мы могли бы присоединить старые польские земли, отнятые у нас еще Екатериной Второй, и таким образом под вашей полной властью оказалось бы большое европейское государство!
– А за королевскую столицу, Краков, вы предлагаете мне драться с Австро-Венгерской империей? – язвительно предположил Константин. – Если я соглашусь на ваши условия, я сделаюсь марионеткой в руках польского правительства. К тому же здесь вопрос стал бы не о короне, а о целостности империи – и я не смог бы рассчитывать на преданность тех русских военачальников, на которую нынче могу надеяться! Польша погибла бы наверняка!
– В таком случае, я, вероятно, прав, если скажу, что верные вам войска будут оборонять вас, если ваши враги задумают настигнуть вас в сердце Польши! – сказав это, Хлопицкий сел.
– Согласны вы с ним, господа генералы, граф Потоцкий?
– Да, ваше высочество, к сожалению, это так, – отвечал Станислав Потоцкий, а остальные в знак согласия наклонили головы.
– Хорошо, тогда приводите свои войска в готовность, отпуска отменяются. Пускай храбрые поляки меня охраняют, пока неутонченные русские мужланы будут за меня сражаться! Все свободны!
Некоторые из генералов покраснели от негодования, но ответить было нечем – цесаревич был прав! Они поднялись и, понурясь, вышли.
– Я просил у Александра польской короны, но он не дал мне ее! – сказал Лунину Константин. – А пытаться владеть ею, когда русский царь твой враг, – безумие!
– Итак, чем мы располагаем, ваше превосходительство? – обратился он к генералу Куруте.
– Сводно-Гвардейская кавалерийская дивизия: четыре полка и конно-артиллерийская рота и пять пехотных полков Литовского корпуса.
– Да, этого мало… Необходимо, чтобы нас поддержали русские корпуса и гвардия…
Как по-вашему, можно ли рассчитывать на заграничные дворы? – обратился цесаревич к Новосильцеву.
– Безусловно, Карл Десятый французский вас поддержит. Морально. Лорды Британии определенно будут против. Австрийцы, возможно, возьмут нейтралитет. Прусский король, мне кажется, воздержится поддержать зятя войском. Но втайне будет нам вредить.
– Значит, нам следует заняться внутренними российскими делами. Лунин, позовите ко мне гонцов!
Лунин вызвал Ломоносова к цесаревичу.
– Ломоносов! – сказал Константин, кладя руку на плечо своему офицеру.
– Государь умер, мы осиротели. В этот час наш брат Николай решился похитить у нас права на русский престол. Я хочу, чтобы армия поднялась на защиту моих прав, и верных людей я вознагражу. Я велю тебе и прошу тебя – езжай к генералу от кавалерии Витгенштейну и передай ему мое повеление и на словах передай, что я его не забуду после победы!
– Приложу все усердие, ваше императорское высочество! – сказал Петр, отчетливо понимая, что обратного пути уже не будет. Но он привык рисковать собой, и только слабое беспокойство о том, что может случиться с женой и детьми, если противники победят и решат вернуться к обычаям истреблявшего врагов до корня Петра Первого, которого цесаревич Николай считает идеалом, шевельнулось у него.
Глава 18
Тульчин
Штаб Второй армии находился в местечке Тульчин Подольской губернии, в шестидесяти верстах к югу от Винницы. От Варшавы туда было семьсот пятьдесят верст. В день фельдъегерские дрожки делали по мерзлой земле двести пятьдесят верст, и к месту назначения они должны были приехать к концу третьих суток. Непрерывная езда выматывала Ломоносова. Его спутник, худощавый капитан Железнов, со впалыми от усталости глазами, действовал как механизм. Он грозился Сибирью станционным смотрителям за малейшее промедление в смене лошадей и поощрял нагайкой ямщиков, казавшихся ему слишком медлительными. Ни отогреться на станциях, ни толком напиться чаю они не успевали. Поднятый верх защищал людей от ветра, но не от холода.
К счастью, дорожные трудности не дополнились опасностью нападения, которая существовала со стороны враждебной партии. Хотя Петр вспомнил былые подвиги, и перевязь с шестью пистолетами заняла свое место у него на груди под кавалерийской шинелью.
Двадцать девятого ноября генерал-фельдцехмейстер Михаил Павлович Романов в сопровождении двух свежих эскадронов Клястицкого гусарского полка проехал Ригу. Гвардейские уланы почти все отстали, как и Сумской и Лубенский гусарские полки, встречавшие его на русской границе по приказанию командующего Первым корпусом Паскевича.
К счастью, дорожные трудности не дополнились опасностью нападения, которая существовала со стороны враждебной партии. Хотя Петр вспомнил былые подвиги, и перевязь с шестью пистолетами заняла свое место у него на груди под кавалерийской шинелью.
Двадцать девятого ноября генерал-фельдцехмейстер Михаил Павлович Романов в сопровождении двух свежих эскадронов Клястицкого гусарского полка проехал Ригу. Гвардейские уланы почти все отстали, как и Сумской и Лубенский гусарские полки, встречавшие его на русской границе по приказанию командующего Первым корпусом Паскевича.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента