В плане межличностных связей "люди будущего" вынуждены ограничиваться частичными и поверхностными контактами. Для глубоких и длительных отношений у них просто нет времени. Все подчиненено сугубо частным и локальным задачам, определяемым спецификой данного конкретного момента. Этого вполне достаточно, чтобы получить или оказать квалифицированную услугу, а большего и не требуется - в следующий момент станут актуальными совсем другие проблемы. Зато в управленческом плане такой человек Тоффлер называет его Ассоциативным Человеком - обладает неоспоримым преимуществом. Деятельность человека администрации предопределена правилами организации, с которой он связан. Ассоциативный же Человек реализует себя за ее пределами, его удел - "ассоциации", временные объединения. И каждый раз перед ним возникает новая задача, требующая индивидуальных навыков и способностей. Его можно сравнить со свободным электроном, двигающемся между узлами кристаллической решетки - аутсайдером внутри Системы.
"В каком-то смысле, быстротечность - это свобода" [61].
Поскольку Управление пытается подобные ассоциации формировать в принудительном порядке (заведомо обреченная попытка угнаться за требованиями момента), то и люди в них попадают совершенно случайные. Вчерашний официант становится механиком, а шофер Тузик отправляется в лес старшим лаборантом... Кстати, о Тузике. Если мы присмотримся повнимательнее к этому колоритнейшему персонажу, то с удивлением обнаружим Ассоциативного Человека собственной персоной.
Даже его профессия шофера приобретает знаковый характер. Перед нами типичный "перекати-поле", кочевник по природе. На волосатой руке татуировка: "только вперед". В любых условиях он каким-то непостижимым образом оказывается на своем месте и уже изыскивает возможности для получения удовлетворения "от проделанной работы". На фоне растерянных, замороченных от реорганизационных перестановок людей Тузик выделяется откровенным довольством своим текущим сиюминутным положением. Для него законы существуют, чтобы с их помощью получать желаемое. Так, он подробно объясняет Перецу, каким образом можно найти лазейку в законодательстве Управления и вырваться на Материк...
"У Тузика, кажется, две судимости, и почему-то совсем не за то, за что следовало бы. Первый раз он попал в колонию за кражу почтовых наборов соответствующего предприятия, а второй раз - за нарушение паспортного режима". В Управлении на него также сыплются жалобы и взыскания, причем по совершенно, на первый взгляд, посторонним поводам. Люди администрации не могут не чувствовать его внутренней чужеродности, бессознательно их раздражающей. Поэтому Тузику приходится выступать в роли местного диссидента, что он делает опять же не без удовольствия.
"Все время этот Тузик, что за елки-палки? Свет на нем клином сошелся, что ли? То есть в известном смысле сошелся... Кефироман, бабник отвратительный, резинщик..." Добавим, что он хороший рассказчик и вообще артистичен от природы. "Красивый, наглый, точный в движениях и пахнущий ногами". "Плебейская" профессия служит подсказкой: перед нами характерный представитель касты "шудр", маргинал и деградант.
Его антипод Перец - не менее выраженный неоантроп. Это единственный человек в Управлении, кто пытается ДУМАТЬ. Не удивительно, что, подобно Вечеровскому, он находится под сильнейшим давлением. "Тоска по пониманию, вдруг подумал Перец. Вот чем я болен - тоской по пониманию". Но смыслы давно ушли из мира Управления. Директивы следует выполнять, по возможности не вникая, "потому что вникание порождает сомнение, сомнение порождает топтание на месте, а топтание на месте - это гибель всей административной деятельности" [40].
Тем не менее, Управление все ощутимее топчется на месте. Традиционные иерархические структуры, идеально подходившие для решения рутинных проблем, теперь захлебываются под лавиной новой информации. На ее прохождение через все ступени бюрократической иерархии тратится недопустимо много времени. А в эпоху всеобщего ускорения темпов жизни любое запаздывание с принятием решений имеет фатальные последствия. В "Улитке" мы застаем фактически уже агонию административного голема. Тотальная дезорганизация приводит к тому, что на директорском месте оказывается самый неподходящий человек - Перец. По крайней мере никому другому из бесчисленных сотрудником не могла бы прийти столь крамольная мысль: "А Управление-то зачем? Я зачем? Распустить Управление, что ли? Ему стало весело и жутко".
Разумеется, никто ему распустить Управление не даст, но сам позыв симптоматичен. Хаос нарастает. Борьба с ним ведется по всем правилам администраторского искусства, вплоть до попытки включения в сам процесс административной деятельности. Таким образом его надеются если не исключить, то хотя бы "приручить", для чего целенаправленно привносится дополнительный элемент случайности в циркулирующую по Управлению информацию. Для всех расчетов, например, специально используются испорченные арифмометры, руководящие указания рекомендуется интерпретировать при помощи разнообразных стохастических методов... Наконец, готовится "Директива о привнесении порядка", ставящая целью "упразднение случайностей, производящих хаос". Но она так и остается не подписанной - времена изменились, и магия Большой Круглой Печати утратила прежнюю силу.
Возможно, что назначение Переца Директором Управления не так уж абсурдно. Только человек, могущий представить вид на Управление "сверху", способен решиться на его действительную реорганизацию. Со стороны административного голема это, безусловно, акт отчаяния. Чтобы снизить информационное сопротивление, необходимо максимальное сократить количество промежуточных звеньев и предоставить свободу самостоятельного принятия решений на низших. И, по крайней мере неофициально, подобные процессы идут полным ходом: "С утра уже сегодня неразбериха: какие-то люди ходят везде и меняют перегоревшие лампочки, ты представляешь?" Каждому работнику Управления положено иметь личную телефонную трубку, по которой он получает руководящие указания. Но дежурные механики никогда не работающего лифта простодушно сообщают Перецу, что свои телефонные трубки они обрезали. Видимо, за ненадобностью.
"Примечательно, что можно удалить именно вертикальные ступени" [61]. Во всяком случае кабинете Директора Перец обнаруживает отчетливые следы запустения. В современном мире эта тенденция приобретает все более тревожный размах. Героиня "Всех способных держать оружие..." вспоминает сон, где она со своими друзьями летит на огромном самолете. "И вдруг оказывается, что кабина пилотов пуста. Там никого нет, понимаешь?"
Основным достоинством бюрократической структуры всегда была способность подчинить множество человеческих воль для достижения единой цели, неуклонного движения вперед. "Это подобно прокладке шоссе по трассированному участку. Там, где кончается асфальт, и спиной к готовому участку стоит нивелировщик и смотрит в теодолит. <...> Воображаемая линия, идущая вдоль оптической оси теодолита, есть неовеществленный административный вектор" [40]. Деятельность по его овеществлению и составила сущность эры индустриализации, породившей само понятие "прогресса".
Теперь наступает новая, постиндустриальная эра, требующая более оперативных способов управления. Ведь для подавляющего большинства традиционных големов оптимальное время реакции уже не доступно в принципе. Поток решений, как река из берегов, давно вышел за пределы человеческого контроля. Эпоху прогресса сменила эпоха дрейфа [63].
"Вектор истории не застыл, но расщепился. <...> В близящемся к концу столетии мир подошел к некоему кардинальному рубежу, за которым история, по-видимому, круто меняет свое русло" [64]. Мир пока еще движется на автопилоте, но что произойдет, когда шоссе резко свернет в сторону от "оптической оси", задающей направление движения?
Тоффлер пророчит наступление спецнократии: "быстрой, насыщенной информацией, подвижной организации будущего, состоящей из мобильных ячеек и людей". Специалисты-профессионалы, лишенные всех видов привязанностей (даже профессиональных, поскольку решение новых задач часто лежит за пределами узких дисциплин). Искатели приключений, которых не беспокоят перемены (а значит, и их последствия)...
"Но ты знаешь, есть такое мнение, что для того, чтобы шагать вперед, доброта и честность не так уж обязательны. Для этого нужны ноги. И башмаки. Можно даже немытые ноги и нечищенные башмаки... <...> Но все зависит от того, как понимать прогресс. Можно понимать его так, что появляются эти знаменитые "зато": алкоголик, зато отличный специалист; распутник, зато отличный проповедник; вор ведь, выжига, но зато какой администратор! Убийца, зато как дисциплинирован и предан..." [40].
Тем временем абсолютное большинство национальных, государственных и социальных эгрегоров переживают сильнейший за всю свою историю кризис. Чем обернется их крушение - глобальной катастрофой человеческой цивилизации или ее переходом в качественно новое состояние? И вообще, "что за Левиафан намерен всплыть к концу века?" [51].
Глава 13.
Итак, все в сборе, не хватает только Эдварда Келли, шарлатана с отрезанными ушами, искусителя, медиума того, кто сейчас, в нашем веке, тысячекратно размножился, превратившись в злокачественную раковую опухоль, которая продолжает давать ядовитые метастазы, несмотря на то что уже утратила свое Я.
Г. Майринк.
Тенденцию, окончательно обозначившуюся в 90-е годы, историк и социолог Гарольд Паркин назвал Третьей революцией. Две революции человечество уже пережило. Это неолитическая (земледельческая) революция и промышленная революция XVIII - XIX веков. Третью революцию обычно называют информационной.
Но технологический аспект тесно связан с социальным. "Господствующей технологии соответствует социальный слой, контролирующий наиболее важные для нее "редкие" ресурсы. В земледельческом обществе таким ресурсом была земля. В промышленном обществе - "материальные фонды", то есть машины и оборудование. В ходе Третьей революции главными ресурсами становятся интеллектуальные мощности и экспертиза, то есть "человеческий капитал" [65].
Профессиональная элита - высший слой специалистов-профессионалов - в развитых странах уже сейчас демонстрирует свое социально-культурное единство. Эти люди свободно перемещаются между всеми наличными сферами руководства, причем профессионалы из разных сфер работают вместе. Подобная частно-корпоративная олигархия по существу является тоффлеровской спецнократией в чистом виде.
Тоффлер упустил лишь один важный нюанс. Если всего несколько процентов населения обладает устойчивостью к информационной перестимуляции, то рано или поздно данная категория людей займет лидирующее положение во всех областях, связанных с управлением информационными потоками.
"Примерно с начала шестидесятых годов в США началось расслоение общества, выделение из него двух мало смешивающихся групп - с высоким и с низким IQ. В эти годы в Америке повысилась роль образования - переход к более сложным технологиям и системам управления, к всеобщей компьютеризации, что сделало высокую образованность не только престижной, но и необходимой для почти всех видов успеха" [66].
IQ - коэффициент интеллектульности, оценивающий умственные или познавательные способности. По числу основных поддиапазонов на шкале интеллекта общество также можно разделить на пять классов: от первого, куда входят люди с очень высоким значением IQ (125 150), до пятого, где это значение минимально (50 - 75). Поскольку оценка производится по тем критериям, которые приняты в качестве показателей успеха в развитых демократических странах, основным объектом измерения выступает формальная составляющая интеллекта. А мы уже отмечали, что выраженными способностями в этом направлении обладает не более 10 процентов населения потенциальный резерв, из которого формируется группа супер-интеллектуалов. "При высокой наследуемости IQ это создает своего рода самовоспроизводящуюся касту из людей, принадлежащих первому классу". И точно также обособляется пятый класс - группа "новых бедных".
"Можно говорить о перспективе разделения единого вида Homo sapiens на два вида, различия между которыми на определенном этапе примут и биологический характер. Можно прогнозировать у "верхних 10 %" большую физическую силу и выносливость, возможно, высокий рост, остроту зрения и слуха, повышенный обмен веществ, гормональную активность. Не исключены проявления экстрасенсорных способностей" [54].
Мир "Леса" в "Улитке" является примером подобной перспективы. В нем одновременно сосуществуют как "жестокие и самодовольные повелительницы леса", наделенные паранормальными способностями, так и окончательно отупевшие деревенские жители - реликты, обреченные на постепенное вымирание. "Но не расовые корни лежат в таком разделении, а генетическая неоднородность людей, которая начинает проявляться и усиливаться, когда демократическое общество достигает высокого уровня науки и технологии" [66]. Ускорение ритма жизни, словно гигантский сепаратор, выносит на самый верх наиболее "легкую" фракцию человеческого материала. Присмотримся поближе к нарождающемуся у нас прямо на глазах новому биологическому виду Homo Intelligense (Человеку интеллектуальному).
Основой для него, впрочем, служит уже известный нам вид деградантов: антибиологический характер человеческой эволюции в постиндустриальном обществе достигает своей вершины. Поэтому нет ничего удивительного в том, что наиболее удаленные от естества (в том числе и традиционного человеческого естества) условия окружающей среды для представителей данного вида оказываются оптимальными. (Тот же Тузик в лесу чувствует себя как дома).
Вспомним деление на стимульные группы. Как мы выяснили, типичный деградант по своей природе экстраверт и интуит. Теперь обнаруживается глубинный смысл этого соответствия. Экстраверты в интеллектуальном плане отличаются от интровертов большей скоростью инфообмена, масштабностью замыслов и широтой кругозора (хотя количество здесь чаще всего идет в ущерб качеству). С другой стороны, интуиты отличаются от сенсориков способностью к абстрактному мышлению. Если сенсорики живут прошлым и настоящим днем, то интуиты ориентированы на будущее социума. В основном именно интуитивные типы предлагают и первыми подхватывают все значительные инновации. Таким образом, с соционической точки зрения интуитивный экстраверт выглядит практически идеальным "человеком будущего".
В прежние века традиционной социальной нишей для деградантов являлась богема (в самом широком смысле). Когда-то презренное ремесло шудр со временем превратилось в весьма влиятельное и прибыльное занятие. Но творчество - спонтанный, а следовательно, свободный акт самореализации, часто не совпадающий с принятыми представлениями о мере дозволенного. Моральный кодекс (как и уголовный) призван оградить общество от нежелательных и опасных возможностей, поэтому конфликт творца и общества (Е- и А-поведения), скорее всего, неизбежен. Богема же откровенно паразитирует на этом конфликте. Она просто абсолютизирует тот факт, что искусству действительно свойственна определенная апология многих "теневых" сторон человеческого природы. По существу, богемный образ жизни подменяет подлинное творчество имморализмом, логическим завершением которого является нигилизм. Не случайно именно в богемной среде зародились все нигилистические учения, направленные на разрушение окружающего общества.
К началу двадцатого века была перейдена некая грань в плане обратного влияния маргинальных слоев на социум в целом. Тогда же возник и упрочился парадоксальный симбиоз богемы с государственными службами безопасности. Впрочем, ничего странного в этом нет, поскольку абсолютная безопасность возможна только при полном контроле над ситуацией.
"Некоторые не понимают, что такое контроль, представляют его себе в виде толстых стен, колючей проволоки, всевидящего ока и отстрела непокорных. А на самом деле контроль - понятие чисто информационное. У кого больше знаний, тот и контролирует ситуацию" [7].
В свое время комиссар госбезопасности Ильин, начальник третьего отдела секретно-политического управления НКВД, ведавшего работой с творческой интеллигенцией, сделал любопытное наблюдение. "В политическом сыске, считал Ильин, важно определить ту социально-профессиональную группу, которая концентрирует информацию, ускоряет ее, через которую наиболее интенсивно бегут информационные волны. В СССР в 30-е годы наиболее информационно насыщенной и раскованной группой, в контакте с которой находили вдохновение партийные вожди, наркомы, военные, наши и иностранные дипломаты, была богема: писатели, поэты, музыканты, актеры и прежде всего актрисы" [67].
В качестве проводников информации деграданты имеют столь неоспоримые преимущества, что их социальные роли отходят на задний план. Тайные агенты и плейбои сливаются в одну неразличимую массу... Микис Золотых, например, не только сотрудник ОСПО (Особая Полиция: разведка, контрразведка, идеологический сыск...), но и завсегдатай Политпроса - так официально именуется Школа секса в системе ОСПО (и по совместительству - "бордель для избранных"). Причем "сильнее всего прочего его заводило чужое возбуждение <...> и чем больше участников процесса, тем мощнее волна восторга".
Паразитизм вообще является глубинной сущностью данной категории людей. Пожалуй, единственный реальный талант большинства "звезд" массовой культуры - выходцев из богемной среды - заключается в способности быть резонаторами желаний толпы. Простейшим примером резонатора может служить пустая высушенная тыква, при помощи которой племена, обитающие в прибрежных зонах, узнают о приближающемся шторме. Низкочастотные звуковые колебания, им вызываемые, опережают движущуюся массу воды на много километров. Тыква начинает "звучать"... Аналогичным образом, купаясь в лучах зрительского внимания, "звезды" светят отраженным светом. Но сфокусированная энергия множества отдельных воль вполне реальна, чем и объясняется "магнетизм" поп-кумиров. Кстати, многие суггесторы по классификации Б. Диденко в реальности оказываются такими деградантами-резонаторами.
Объектом паразитирования для них могут служить информационные потоки любого рода ("информационный суррогат воли"). Словно пауки, получившие доступ к уже готовым сетям, они упиваются обретенной властью. Ведь теперь для достижения собственных целей нет необходимости рисковать самому. Достаточно, находясь в безопасности, дергать нужные ниточки... Недаром лазарчуковский шеф "Трио" полковник ВВС Крестовиков, "по-простому - Тарантул", имеет столь говорящее прозвище. А в эпоху господства информационных технологий контроль над информацией открывает особенно грандиозные перспективы. "Корректировщики истории" из "Всех способных держать оружие...", например, предпочитают действовать преимущественно в информационном пространстве.
Служба духовного здоровья населения из "Года Лемминга", в компетенцию которой входит и информационный контроль, больше всех остальных Служб, вместе взятых. Как признается возглавляющий данную Службу функционер, ее отличает еще одна особенность: "никто, ни один человек не хочет, чтобы его делали духовно здоровым. Вдобавок никто в точности не знает, что это за явление такое - духовное здоровье, и в чем оно должно выражаться... Тут уметь надо". Подобным умением как раз и обладает "прослойка интеллигенции" (правильнее сказать, группа интеллектуалов), чья социальная функция заключается в сертификации нормы. Хорошо известно, что взрослый социализированный человек не склонен рефлексировать по поводу абсолютного большинства своих поведенческих программ, сформированных на основе социально принятых стандартов. Поэтому причастность к утверждению нормы для всех есть потенциальный источник власти над умами.
Конечно, по отдельности интеллектуал-деградант не в состоянии соперничать с влиянием "хищника" во властных структурах. Однако в совокупности интеллектуалы образовывают одну из самых влиятельных групп в современной системе власти - будущие Капитаны информационной цивилизации. В первую очередь это власть идей, проводниками которых деграданты являются едва ли не "по определению". Причем сами они идей не порождают, все-таки господствующая идеология - прерогатива Голема. Но зато не найти более чутких, чем они, ретрансляторов големических импульсов. "В каждой деревне есть свой слухач..." [40].
Вчерашний "мелкий, незаметный чиновник, угодливый, бледненький, даже какой-то синеватый" вдруг начинает СЛЫШАТЬ зов, повинуясь которому делает головокружительную карьеру. Пусть сам по себе он никто, но его голосом отныне говорит Голем... Среди образов подобных креатур, созданных фантастами, особо отметим инфернальные личности Гуннара Мархеля и дона Рэбы (*) - редкие удачи на общем фоне. Ведь по своей сложности эта задача сравнима только с попыткой Рэдрика Шухарта описать "пустышку": "Можно туда просунуть руку, можно и голову, если ты совсем обалдел от изумления, - пустота и пустота, один воздух".
-----------------------------(*) Справедливо усматривая в реалиях арканарского средневековья "новое средневековье", устроенное фашистским режимом в Германии, критики почти не задаются вопросом о возможных прототипах дона Рэбы среди высшего руководства Третьего Рейха. На наш взгляд, существует удивительное сходство между королевским министром, вынырнувшем "из каких-то заплесневелых подвалов дворцовой канцелярии", и рейхсляйтером Мартином Борманом, возглавлявшим партийную канцелярию (фактически заместитель Гитлера по партии) в ранге министра. На общем патологическом фоне гитлеровского окружения "секретарь фюрера" отличался редкостной безликостью ему просто НЕЧЕМ было выделяться. Особыми достоинствами он не блистал, массы его практически не знали, а партийная элита воспринимала как выскочку. Даже внешность у него была совершенно не запоминающаяся, словно специально усредненная. Но благодаря деловым способностям и умению лавировать в хаосе партийных интриг, "этот цепкий, беспощадный гений посредственности" постепенно оттеснил всех прочих нацистских бонз, став бессменным "серым кардиналом" при постепенно теряющим рассудок фюрере. А после смерти хозяина именно Борман оказался полновластным регентом нацистского государства. Правда, его триумф был недолог - всего 36 часов. Роль "ангела возмездия" - Руматы в случае дона Рэбы - взяли на себя советские танки... -----------------------------
Главное - достаточно насыщенная информационная среда, и вот уже нелепая тощая фигура Клавдия-Октавиана Домарощинера из "Улитки" незаметно начинает играть ключевую роль во всех делах Управления. А в "Годе Лемминга" Малахов покрывается холодным потом от одной только мысли, что где-то может существовать человек еще более могущественный, чем безобидный лысый старичок по прозвищу Кардинал. Который сразу же вызывает в памяти образ дона Рэбы, особенно когда демонстрирует свою "фирменную" улыбку доброго дедушки. "Улыбка в сетке мелких морщин висела на лице Кардинала, как приклеенная маска. Мелькнула шалая мысль: "А если она отклеится, а там - ничего?.."
Но уже во второй половине двадцатого века был достигнут естественный предел централизованного управления: "объем накопленной на Земле информации, скорость ее обработки и разветвленность сетей стали сопоставимы с аналогичными параметрами Розовых Скал. Тут-то все и началось, тут-то все и посыпалось..." [7]. Из "исторической справки", заключающей "Год Лемминга", мы узнаем, что Кардинал умер через два года после описанных событий, а спустя еще несколько лет была расформирована и созданная им система Служб.
"Если старый Демиург ни бельмеса, пардон, не петрит, значит, родился новый и готов творить..." [7].
Третья революция отменила монополию на информацию. Более того, информация стала самостоятельной ценностью, то есть - товаром. И чем быстрее она обновляется, тем выше ее ценность. Обязательная для всех Норма, чье существование обеспечивал целый комплекс запретов, уже принадлежит прошлому. Ведь исчерпанность любой области информационного пространства - лишь вопрос времени. Поэтому установка на новизну в конечном итоге неизбежно ведет к разрушению прежде незыблемых границ.
Наступила эпоха "political correctness" - прямое следствие "права на информацию", возведенного в ранг обязательного закона. Любая норма - некорректна, поскольку она ограничивает в правах ненормативные вещи. Также некорректен личный выбор, выделяющий выбранное из всего остального. Корректным здесь является только непрерывный процесс выбора сменяющих друг друга новинок, главный движущий механизм потребительского общества.
"Если раньше истина определялась характером религиозного откровения или принципами разума, то теперь она зависит от того, в каком информационном поле оказывается человек.
"В каком-то смысле, быстротечность - это свобода" [61].
Поскольку Управление пытается подобные ассоциации формировать в принудительном порядке (заведомо обреченная попытка угнаться за требованиями момента), то и люди в них попадают совершенно случайные. Вчерашний официант становится механиком, а шофер Тузик отправляется в лес старшим лаборантом... Кстати, о Тузике. Если мы присмотримся повнимательнее к этому колоритнейшему персонажу, то с удивлением обнаружим Ассоциативного Человека собственной персоной.
Даже его профессия шофера приобретает знаковый характер. Перед нами типичный "перекати-поле", кочевник по природе. На волосатой руке татуировка: "только вперед". В любых условиях он каким-то непостижимым образом оказывается на своем месте и уже изыскивает возможности для получения удовлетворения "от проделанной работы". На фоне растерянных, замороченных от реорганизационных перестановок людей Тузик выделяется откровенным довольством своим текущим сиюминутным положением. Для него законы существуют, чтобы с их помощью получать желаемое. Так, он подробно объясняет Перецу, каким образом можно найти лазейку в законодательстве Управления и вырваться на Материк...
"У Тузика, кажется, две судимости, и почему-то совсем не за то, за что следовало бы. Первый раз он попал в колонию за кражу почтовых наборов соответствующего предприятия, а второй раз - за нарушение паспортного режима". В Управлении на него также сыплются жалобы и взыскания, причем по совершенно, на первый взгляд, посторонним поводам. Люди администрации не могут не чувствовать его внутренней чужеродности, бессознательно их раздражающей. Поэтому Тузику приходится выступать в роли местного диссидента, что он делает опять же не без удовольствия.
"Все время этот Тузик, что за елки-палки? Свет на нем клином сошелся, что ли? То есть в известном смысле сошелся... Кефироман, бабник отвратительный, резинщик..." Добавим, что он хороший рассказчик и вообще артистичен от природы. "Красивый, наглый, точный в движениях и пахнущий ногами". "Плебейская" профессия служит подсказкой: перед нами характерный представитель касты "шудр", маргинал и деградант.
Его антипод Перец - не менее выраженный неоантроп. Это единственный человек в Управлении, кто пытается ДУМАТЬ. Не удивительно, что, подобно Вечеровскому, он находится под сильнейшим давлением. "Тоска по пониманию, вдруг подумал Перец. Вот чем я болен - тоской по пониманию". Но смыслы давно ушли из мира Управления. Директивы следует выполнять, по возможности не вникая, "потому что вникание порождает сомнение, сомнение порождает топтание на месте, а топтание на месте - это гибель всей административной деятельности" [40].
Тем не менее, Управление все ощутимее топчется на месте. Традиционные иерархические структуры, идеально подходившие для решения рутинных проблем, теперь захлебываются под лавиной новой информации. На ее прохождение через все ступени бюрократической иерархии тратится недопустимо много времени. А в эпоху всеобщего ускорения темпов жизни любое запаздывание с принятием решений имеет фатальные последствия. В "Улитке" мы застаем фактически уже агонию административного голема. Тотальная дезорганизация приводит к тому, что на директорском месте оказывается самый неподходящий человек - Перец. По крайней мере никому другому из бесчисленных сотрудником не могла бы прийти столь крамольная мысль: "А Управление-то зачем? Я зачем? Распустить Управление, что ли? Ему стало весело и жутко".
Разумеется, никто ему распустить Управление не даст, но сам позыв симптоматичен. Хаос нарастает. Борьба с ним ведется по всем правилам администраторского искусства, вплоть до попытки включения в сам процесс административной деятельности. Таким образом его надеются если не исключить, то хотя бы "приручить", для чего целенаправленно привносится дополнительный элемент случайности в циркулирующую по Управлению информацию. Для всех расчетов, например, специально используются испорченные арифмометры, руководящие указания рекомендуется интерпретировать при помощи разнообразных стохастических методов... Наконец, готовится "Директива о привнесении порядка", ставящая целью "упразднение случайностей, производящих хаос". Но она так и остается не подписанной - времена изменились, и магия Большой Круглой Печати утратила прежнюю силу.
Возможно, что назначение Переца Директором Управления не так уж абсурдно. Только человек, могущий представить вид на Управление "сверху", способен решиться на его действительную реорганизацию. Со стороны административного голема это, безусловно, акт отчаяния. Чтобы снизить информационное сопротивление, необходимо максимальное сократить количество промежуточных звеньев и предоставить свободу самостоятельного принятия решений на низших. И, по крайней мере неофициально, подобные процессы идут полным ходом: "С утра уже сегодня неразбериха: какие-то люди ходят везде и меняют перегоревшие лампочки, ты представляешь?" Каждому работнику Управления положено иметь личную телефонную трубку, по которой он получает руководящие указания. Но дежурные механики никогда не работающего лифта простодушно сообщают Перецу, что свои телефонные трубки они обрезали. Видимо, за ненадобностью.
"Примечательно, что можно удалить именно вертикальные ступени" [61]. Во всяком случае кабинете Директора Перец обнаруживает отчетливые следы запустения. В современном мире эта тенденция приобретает все более тревожный размах. Героиня "Всех способных держать оружие..." вспоминает сон, где она со своими друзьями летит на огромном самолете. "И вдруг оказывается, что кабина пилотов пуста. Там никого нет, понимаешь?"
Основным достоинством бюрократической структуры всегда была способность подчинить множество человеческих воль для достижения единой цели, неуклонного движения вперед. "Это подобно прокладке шоссе по трассированному участку. Там, где кончается асфальт, и спиной к готовому участку стоит нивелировщик и смотрит в теодолит. <...> Воображаемая линия, идущая вдоль оптической оси теодолита, есть неовеществленный административный вектор" [40]. Деятельность по его овеществлению и составила сущность эры индустриализации, породившей само понятие "прогресса".
Теперь наступает новая, постиндустриальная эра, требующая более оперативных способов управления. Ведь для подавляющего большинства традиционных големов оптимальное время реакции уже не доступно в принципе. Поток решений, как река из берегов, давно вышел за пределы человеческого контроля. Эпоху прогресса сменила эпоха дрейфа [63].
"Вектор истории не застыл, но расщепился. <...> В близящемся к концу столетии мир подошел к некоему кардинальному рубежу, за которым история, по-видимому, круто меняет свое русло" [64]. Мир пока еще движется на автопилоте, но что произойдет, когда шоссе резко свернет в сторону от "оптической оси", задающей направление движения?
Тоффлер пророчит наступление спецнократии: "быстрой, насыщенной информацией, подвижной организации будущего, состоящей из мобильных ячеек и людей". Специалисты-профессионалы, лишенные всех видов привязанностей (даже профессиональных, поскольку решение новых задач часто лежит за пределами узких дисциплин). Искатели приключений, которых не беспокоят перемены (а значит, и их последствия)...
"Но ты знаешь, есть такое мнение, что для того, чтобы шагать вперед, доброта и честность не так уж обязательны. Для этого нужны ноги. И башмаки. Можно даже немытые ноги и нечищенные башмаки... <...> Но все зависит от того, как понимать прогресс. Можно понимать его так, что появляются эти знаменитые "зато": алкоголик, зато отличный специалист; распутник, зато отличный проповедник; вор ведь, выжига, но зато какой администратор! Убийца, зато как дисциплинирован и предан..." [40].
Тем временем абсолютное большинство национальных, государственных и социальных эгрегоров переживают сильнейший за всю свою историю кризис. Чем обернется их крушение - глобальной катастрофой человеческой цивилизации или ее переходом в качественно новое состояние? И вообще, "что за Левиафан намерен всплыть к концу века?" [51].
Глава 13.
Итак, все в сборе, не хватает только Эдварда Келли, шарлатана с отрезанными ушами, искусителя, медиума того, кто сейчас, в нашем веке, тысячекратно размножился, превратившись в злокачественную раковую опухоль, которая продолжает давать ядовитые метастазы, несмотря на то что уже утратила свое Я.
Г. Майринк.
Тенденцию, окончательно обозначившуюся в 90-е годы, историк и социолог Гарольд Паркин назвал Третьей революцией. Две революции человечество уже пережило. Это неолитическая (земледельческая) революция и промышленная революция XVIII - XIX веков. Третью революцию обычно называют информационной.
Но технологический аспект тесно связан с социальным. "Господствующей технологии соответствует социальный слой, контролирующий наиболее важные для нее "редкие" ресурсы. В земледельческом обществе таким ресурсом была земля. В промышленном обществе - "материальные фонды", то есть машины и оборудование. В ходе Третьей революции главными ресурсами становятся интеллектуальные мощности и экспертиза, то есть "человеческий капитал" [65].
Профессиональная элита - высший слой специалистов-профессионалов - в развитых странах уже сейчас демонстрирует свое социально-культурное единство. Эти люди свободно перемещаются между всеми наличными сферами руководства, причем профессионалы из разных сфер работают вместе. Подобная частно-корпоративная олигархия по существу является тоффлеровской спецнократией в чистом виде.
Тоффлер упустил лишь один важный нюанс. Если всего несколько процентов населения обладает устойчивостью к информационной перестимуляции, то рано или поздно данная категория людей займет лидирующее положение во всех областях, связанных с управлением информационными потоками.
"Примерно с начала шестидесятых годов в США началось расслоение общества, выделение из него двух мало смешивающихся групп - с высоким и с низким IQ. В эти годы в Америке повысилась роль образования - переход к более сложным технологиям и системам управления, к всеобщей компьютеризации, что сделало высокую образованность не только престижной, но и необходимой для почти всех видов успеха" [66].
IQ - коэффициент интеллектульности, оценивающий умственные или познавательные способности. По числу основных поддиапазонов на шкале интеллекта общество также можно разделить на пять классов: от первого, куда входят люди с очень высоким значением IQ (125 150), до пятого, где это значение минимально (50 - 75). Поскольку оценка производится по тем критериям, которые приняты в качестве показателей успеха в развитых демократических странах, основным объектом измерения выступает формальная составляющая интеллекта. А мы уже отмечали, что выраженными способностями в этом направлении обладает не более 10 процентов населения потенциальный резерв, из которого формируется группа супер-интеллектуалов. "При высокой наследуемости IQ это создает своего рода самовоспроизводящуюся касту из людей, принадлежащих первому классу". И точно также обособляется пятый класс - группа "новых бедных".
"Можно говорить о перспективе разделения единого вида Homo sapiens на два вида, различия между которыми на определенном этапе примут и биологический характер. Можно прогнозировать у "верхних 10 %" большую физическую силу и выносливость, возможно, высокий рост, остроту зрения и слуха, повышенный обмен веществ, гормональную активность. Не исключены проявления экстрасенсорных способностей" [54].
Мир "Леса" в "Улитке" является примером подобной перспективы. В нем одновременно сосуществуют как "жестокие и самодовольные повелительницы леса", наделенные паранормальными способностями, так и окончательно отупевшие деревенские жители - реликты, обреченные на постепенное вымирание. "Но не расовые корни лежат в таком разделении, а генетическая неоднородность людей, которая начинает проявляться и усиливаться, когда демократическое общество достигает высокого уровня науки и технологии" [66]. Ускорение ритма жизни, словно гигантский сепаратор, выносит на самый верх наиболее "легкую" фракцию человеческого материала. Присмотримся поближе к нарождающемуся у нас прямо на глазах новому биологическому виду Homo Intelligense (Человеку интеллектуальному).
Основой для него, впрочем, служит уже известный нам вид деградантов: антибиологический характер человеческой эволюции в постиндустриальном обществе достигает своей вершины. Поэтому нет ничего удивительного в том, что наиболее удаленные от естества (в том числе и традиционного человеческого естества) условия окружающей среды для представителей данного вида оказываются оптимальными. (Тот же Тузик в лесу чувствует себя как дома).
Вспомним деление на стимульные группы. Как мы выяснили, типичный деградант по своей природе экстраверт и интуит. Теперь обнаруживается глубинный смысл этого соответствия. Экстраверты в интеллектуальном плане отличаются от интровертов большей скоростью инфообмена, масштабностью замыслов и широтой кругозора (хотя количество здесь чаще всего идет в ущерб качеству). С другой стороны, интуиты отличаются от сенсориков способностью к абстрактному мышлению. Если сенсорики живут прошлым и настоящим днем, то интуиты ориентированы на будущее социума. В основном именно интуитивные типы предлагают и первыми подхватывают все значительные инновации. Таким образом, с соционической точки зрения интуитивный экстраверт выглядит практически идеальным "человеком будущего".
В прежние века традиционной социальной нишей для деградантов являлась богема (в самом широком смысле). Когда-то презренное ремесло шудр со временем превратилось в весьма влиятельное и прибыльное занятие. Но творчество - спонтанный, а следовательно, свободный акт самореализации, часто не совпадающий с принятыми представлениями о мере дозволенного. Моральный кодекс (как и уголовный) призван оградить общество от нежелательных и опасных возможностей, поэтому конфликт творца и общества (Е- и А-поведения), скорее всего, неизбежен. Богема же откровенно паразитирует на этом конфликте. Она просто абсолютизирует тот факт, что искусству действительно свойственна определенная апология многих "теневых" сторон человеческого природы. По существу, богемный образ жизни подменяет подлинное творчество имморализмом, логическим завершением которого является нигилизм. Не случайно именно в богемной среде зародились все нигилистические учения, направленные на разрушение окружающего общества.
К началу двадцатого века была перейдена некая грань в плане обратного влияния маргинальных слоев на социум в целом. Тогда же возник и упрочился парадоксальный симбиоз богемы с государственными службами безопасности. Впрочем, ничего странного в этом нет, поскольку абсолютная безопасность возможна только при полном контроле над ситуацией.
"Некоторые не понимают, что такое контроль, представляют его себе в виде толстых стен, колючей проволоки, всевидящего ока и отстрела непокорных. А на самом деле контроль - понятие чисто информационное. У кого больше знаний, тот и контролирует ситуацию" [7].
В свое время комиссар госбезопасности Ильин, начальник третьего отдела секретно-политического управления НКВД, ведавшего работой с творческой интеллигенцией, сделал любопытное наблюдение. "В политическом сыске, считал Ильин, важно определить ту социально-профессиональную группу, которая концентрирует информацию, ускоряет ее, через которую наиболее интенсивно бегут информационные волны. В СССР в 30-е годы наиболее информационно насыщенной и раскованной группой, в контакте с которой находили вдохновение партийные вожди, наркомы, военные, наши и иностранные дипломаты, была богема: писатели, поэты, музыканты, актеры и прежде всего актрисы" [67].
В качестве проводников информации деграданты имеют столь неоспоримые преимущества, что их социальные роли отходят на задний план. Тайные агенты и плейбои сливаются в одну неразличимую массу... Микис Золотых, например, не только сотрудник ОСПО (Особая Полиция: разведка, контрразведка, идеологический сыск...), но и завсегдатай Политпроса - так официально именуется Школа секса в системе ОСПО (и по совместительству - "бордель для избранных"). Причем "сильнее всего прочего его заводило чужое возбуждение <...> и чем больше участников процесса, тем мощнее волна восторга".
Паразитизм вообще является глубинной сущностью данной категории людей. Пожалуй, единственный реальный талант большинства "звезд" массовой культуры - выходцев из богемной среды - заключается в способности быть резонаторами желаний толпы. Простейшим примером резонатора может служить пустая высушенная тыква, при помощи которой племена, обитающие в прибрежных зонах, узнают о приближающемся шторме. Низкочастотные звуковые колебания, им вызываемые, опережают движущуюся массу воды на много километров. Тыква начинает "звучать"... Аналогичным образом, купаясь в лучах зрительского внимания, "звезды" светят отраженным светом. Но сфокусированная энергия множества отдельных воль вполне реальна, чем и объясняется "магнетизм" поп-кумиров. Кстати, многие суггесторы по классификации Б. Диденко в реальности оказываются такими деградантами-резонаторами.
Объектом паразитирования для них могут служить информационные потоки любого рода ("информационный суррогат воли"). Словно пауки, получившие доступ к уже готовым сетям, они упиваются обретенной властью. Ведь теперь для достижения собственных целей нет необходимости рисковать самому. Достаточно, находясь в безопасности, дергать нужные ниточки... Недаром лазарчуковский шеф "Трио" полковник ВВС Крестовиков, "по-простому - Тарантул", имеет столь говорящее прозвище. А в эпоху господства информационных технологий контроль над информацией открывает особенно грандиозные перспективы. "Корректировщики истории" из "Всех способных держать оружие...", например, предпочитают действовать преимущественно в информационном пространстве.
Служба духовного здоровья населения из "Года Лемминга", в компетенцию которой входит и информационный контроль, больше всех остальных Служб, вместе взятых. Как признается возглавляющий данную Службу функционер, ее отличает еще одна особенность: "никто, ни один человек не хочет, чтобы его делали духовно здоровым. Вдобавок никто в точности не знает, что это за явление такое - духовное здоровье, и в чем оно должно выражаться... Тут уметь надо". Подобным умением как раз и обладает "прослойка интеллигенции" (правильнее сказать, группа интеллектуалов), чья социальная функция заключается в сертификации нормы. Хорошо известно, что взрослый социализированный человек не склонен рефлексировать по поводу абсолютного большинства своих поведенческих программ, сформированных на основе социально принятых стандартов. Поэтому причастность к утверждению нормы для всех есть потенциальный источник власти над умами.
Конечно, по отдельности интеллектуал-деградант не в состоянии соперничать с влиянием "хищника" во властных структурах. Однако в совокупности интеллектуалы образовывают одну из самых влиятельных групп в современной системе власти - будущие Капитаны информационной цивилизации. В первую очередь это власть идей, проводниками которых деграданты являются едва ли не "по определению". Причем сами они идей не порождают, все-таки господствующая идеология - прерогатива Голема. Но зато не найти более чутких, чем они, ретрансляторов големических импульсов. "В каждой деревне есть свой слухач..." [40].
Вчерашний "мелкий, незаметный чиновник, угодливый, бледненький, даже какой-то синеватый" вдруг начинает СЛЫШАТЬ зов, повинуясь которому делает головокружительную карьеру. Пусть сам по себе он никто, но его голосом отныне говорит Голем... Среди образов подобных креатур, созданных фантастами, особо отметим инфернальные личности Гуннара Мархеля и дона Рэбы (*) - редкие удачи на общем фоне. Ведь по своей сложности эта задача сравнима только с попыткой Рэдрика Шухарта описать "пустышку": "Можно туда просунуть руку, можно и голову, если ты совсем обалдел от изумления, - пустота и пустота, один воздух".
-----------------------------(*) Справедливо усматривая в реалиях арканарского средневековья "новое средневековье", устроенное фашистским режимом в Германии, критики почти не задаются вопросом о возможных прототипах дона Рэбы среди высшего руководства Третьего Рейха. На наш взгляд, существует удивительное сходство между королевским министром, вынырнувшем "из каких-то заплесневелых подвалов дворцовой канцелярии", и рейхсляйтером Мартином Борманом, возглавлявшим партийную канцелярию (фактически заместитель Гитлера по партии) в ранге министра. На общем патологическом фоне гитлеровского окружения "секретарь фюрера" отличался редкостной безликостью ему просто НЕЧЕМ было выделяться. Особыми достоинствами он не блистал, массы его практически не знали, а партийная элита воспринимала как выскочку. Даже внешность у него была совершенно не запоминающаяся, словно специально усредненная. Но благодаря деловым способностям и умению лавировать в хаосе партийных интриг, "этот цепкий, беспощадный гений посредственности" постепенно оттеснил всех прочих нацистских бонз, став бессменным "серым кардиналом" при постепенно теряющим рассудок фюрере. А после смерти хозяина именно Борман оказался полновластным регентом нацистского государства. Правда, его триумф был недолог - всего 36 часов. Роль "ангела возмездия" - Руматы в случае дона Рэбы - взяли на себя советские танки... -----------------------------
Главное - достаточно насыщенная информационная среда, и вот уже нелепая тощая фигура Клавдия-Октавиана Домарощинера из "Улитки" незаметно начинает играть ключевую роль во всех делах Управления. А в "Годе Лемминга" Малахов покрывается холодным потом от одной только мысли, что где-то может существовать человек еще более могущественный, чем безобидный лысый старичок по прозвищу Кардинал. Который сразу же вызывает в памяти образ дона Рэбы, особенно когда демонстрирует свою "фирменную" улыбку доброго дедушки. "Улыбка в сетке мелких морщин висела на лице Кардинала, как приклеенная маска. Мелькнула шалая мысль: "А если она отклеится, а там - ничего?.."
Но уже во второй половине двадцатого века был достигнут естественный предел централизованного управления: "объем накопленной на Земле информации, скорость ее обработки и разветвленность сетей стали сопоставимы с аналогичными параметрами Розовых Скал. Тут-то все и началось, тут-то все и посыпалось..." [7]. Из "исторической справки", заключающей "Год Лемминга", мы узнаем, что Кардинал умер через два года после описанных событий, а спустя еще несколько лет была расформирована и созданная им система Служб.
"Если старый Демиург ни бельмеса, пардон, не петрит, значит, родился новый и готов творить..." [7].
Третья революция отменила монополию на информацию. Более того, информация стала самостоятельной ценностью, то есть - товаром. И чем быстрее она обновляется, тем выше ее ценность. Обязательная для всех Норма, чье существование обеспечивал целый комплекс запретов, уже принадлежит прошлому. Ведь исчерпанность любой области информационного пространства - лишь вопрос времени. Поэтому установка на новизну в конечном итоге неизбежно ведет к разрушению прежде незыблемых границ.
Наступила эпоха "political correctness" - прямое следствие "права на информацию", возведенного в ранг обязательного закона. Любая норма - некорректна, поскольку она ограничивает в правах ненормативные вещи. Также некорректен личный выбор, выделяющий выбранное из всего остального. Корректным здесь является только непрерывный процесс выбора сменяющих друг друга новинок, главный движущий механизм потребительского общества.
"Если раньше истина определялась характером религиозного откровения или принципами разума, то теперь она зависит от того, в каком информационном поле оказывается человек.