Страница:
— Ну и бой-баба, пан Грива! Га? — и прищёлкнул языком.
— Да уж так! — согласился Грива. — Не то что ваши изнеженные панночки!
Спыхальский не возразил и ещё долго не мог отвести глаз от крепкой, плотной фигуры молодицы. Лишь после того, как Арсен попрощался с родными и Златкой и сказал, чтобы трогались, Спыхальский глубоко вздохнул и вскочил на коня.
Вскоре отряд одолел подъем и скрылся в лесу. А хуторяне долго ещё не расходились и судили-рядили, удастся ли казакам разыскать и освободить Стешу.
— Да уж так! — согласился Грива. — Не то что ваши изнеженные панночки!
Спыхальский не возразил и ещё долго не мог отвести глаз от крепкой, плотной фигуры молодицы. Лишь после того, как Арсен попрощался с родными и Златкой и сказал, чтобы трогались, Спыхальский глубоко вздохнул и вскочил на коня.
Вскоре отряд одолел подъем и скрылся в лесу. А хуторяне долго ещё не расходились и судили-рядили, удастся ли казакам разыскать и освободить Стешу.
4
На третий день к вечеру Звенигора с товарищами прибыл в Чернобаевку. Дубовые ворота маленькой крепости были закрыты. На стук выглянул в окошко над воротами заспанный слуга. Увидев четырех турецких спахиев (Звенигора, Спыхальский, Воинов и Грива в спешке даже не переоделись), он не спеша спустился вниз и, открыв калитку, впустил их во двор.
— Хозяин дома? — спросил Звенигора.
— Отдыхает, — ответил, позевывая, слуга.
— Проведи нас к нему!
— Хе! Так и проведи! А трёпка кому будет? Мне или вам?
— Не будет, — улыбнулся Звенигора. — Он так обрадуется нашему приезду, что тут же прикажет достать из подвала бочонок мёда.
— Ну, если уж так… — Парень пошёл впереди, продолжая с сомнением: — А то ведь он с далёкой дороги прибыл и отдыхать прилёг…
Грива остался возле коней. По его знаку из засады появились остальные казаки и бесшумно приблизились к воротам.
Звенигора, Воинов и Спыхальский приближались к дому. Во дворе — ни души.
— Где же челядь пана Чернобая? — спросил Арсен.
— Хозяйственный двор вон там, внизу над речкой… Там и челядь. А слуги тоже спят. По домам на селе…
Миновав полутёмные сени, они вошли в просторную комнату, В которой стояли крашеные скамьи, резные сундуки, шкаф и массивный дубовый стол, покрытый плотной гарусной скатертью.
Из соседней комнаты сквозь приоткрытые двери доносился громкий храп.
— Хозяин спит, — прошептал парень и на цыпочках направился к спальне, но Звенигора опередил его:
— Стой здесь, я сам разбужу. Представляю, как обрадуется твой господин, увидев спросонок своего давнего знакомого!
Слуга отошёл к стене. Спыхальский остался у выходных дверей, а Воинов, положив руку на пистолет, стал посреди комнаты.
Хотя на дворе стояла тёплая весенняя погода, Чернобай спал в шароварах и кунтуше, расстегнув его и широко раскинувшись навзничь на белых перинах. Его бледное, нездоровое лицо было покрыто мелкими каплями пота. Сабля — на боку, а в изголовье — красиво инкрустированные пистолеты.
Арсен постучал ножнами сабли по подошве сапога Чернобая:
— Вставай, сотник! Проснись!
Храп прекратился. Чернобай бессмысленно взглянул мутными глазами на казака и снова закрыл их, переворачиваясь на левый бок. Но, очевидно, что-то дошло до его сознания, он сразу поднялся и сел на кровати, уставившись в незнакомца.
— Ты кто такой? Откуда? — В его голосе послышались нотки тревоги.
— Не узнаешь, Чернобай? — спросил Арсен, вынимая из-за пояса пистолет и взводя курок.
— Что это значит?.. Как ты попал сюда? Эй, люди!..
Голос затерялся в комнатах Слуга попытался было кинуться к хозяину, но, увидев направленное на него острие ятагана в руке Спыхальского, отступил снова к стене.
Тем временем Чернобай вскочил с кровати. Мертвенная бледность разлилась по его лицу. В глазах светился ужас.
— Боже! Звенигора! — вскрикнул он. — Откуда?..
— С того света, пан Чернобай! Ты все-таки не утратил памяти… Благодарствую, что признал… Выходи-ка в светлицу, там поговорим! — Арсен схватил Чернобая за плечо и так швырнул, что тот кубарем долетел до дверей. Там его подхватил Роман, одним взмахом ятагана отрезал от пояса саблю, и она с лязгом покатилась по полу.
Слуга ошалело переводил взгляд с хозяина на незнакомцев, все ещё не понимая, что же происходит. Арсен стал напротив Чернобая. Как долго ждал он этой минуты! Сколько раз в бессонные ночи в подземелье Гамида или прикованный к веслу на галере представлял, что скажет при встрече своему врагу… И вот эта минута настала!
— Ну, вот и встретились, пан Чернобай. Не ждал?
Чернобай молчал. Под распахнутым кунтушом высоко вздымалась грудь.
— Чего молчишь? Страшно теперь вспомнить, как продавал татарам в неволю наших девчат? Или жалеешь, что тогда не перерезал мне горло?
— Чего ты от меня хочешь? — прохрипел Чернобай.
Арсен стремительно приблизился к нему, схватил за грудь, рванул к себе:
— Хочу узнать, паскуда, откуда ты сегодня прибыл? Из Дубовой Балки?.. Куда девал мою сестру Стёху, которую твои люди там выкрали? Ну! Говори!..
— Я там не был, — прошептал Чернобай, но по тому, как вздрогнули его брови и расширились зрачки, Арсен понял, что тот лжёт. Стёха в его руках.
— Мы пришли сюда по твоему следу, сотник! Не верти хвостом, гадюка! Отдавай мою сестру!
— Её нет у меня!
— Ты и твои люди были в Дубовой Балке!..
— Нет!
Роман, наблюдая эту сцену, менялся в лице. Услышав последний ответ Чернобая, он выхватил из кармана большую подкову и сунул её сотнику под нос.
— А это узнаешь, собака? Мы её нашли в лесу, на месте вашего привала… Может, повести тебя в конюшню и показать, который из твоих коней эту подкову потерял?..
Чернобай молчал. От страха и бессильной злобы закусил до крови губу.
— Чего молчишь? — тряхнул его Арсен.
— Да что с ним говорить, Панове! — воскликнул Спыхальский. — Пальни, Арсен, из пистолета — пусть сгинет до дзябла!
— И правда! — поддержал товарища Роман.
Звенигора молча посмотрел на друзей. Он ещё колебался.
— А как же сестра?
— Перевернём это логово вверх дном, а найдём! Она где-то здесь запрятана!
— Ну, если что так, — смерть негодяю! — Арсен поднял пистолет.
— Погоди! — прохрипел Чернобай. — Позволь помолиться перед смертью!.. Не губи душу без покаяния!
Арсен переглянулся с товарищами. Те утвердительно кивнули головами.
Чернобай, неуклюже сутулясь, направился в угол, к висящим под рушниками иконам. Там, упав на колени, опёрся обеими руками о некрашеный деревянный пол и начал отбивать поклоны, что-то бормоча себе под нос.
Арсен и его друзья стали таким образом, чтобы Чернобай и слуга оставались в поле зрения.
Внезапно что-то скрипнуло, стукнуло. Тут же послышался громкий грохот — и Чернобай исчез. На том месте, где он стоял на коленях, зиял чёрный проем.
— Проклятье!.. — вырвалось у Арсена.
Все кинулись вперёд. Заглянули в яму. Но, кроме деревянной ляды, качавшейся на петлях, ничего не увидели. Снизу донёсся чуть слышный шорох: где-то в глубине осыпалась земля.
Звенигора занёс над ямой ногу, собираясь прыгнуть. Воинов схватил его за руку.
— Ты что, рехнулся, Арсен? Куда? Кто ведает, какие неожиданности приготовил там Чернобай для преследователей!.. — Он быстро нагнулся и выстрелил в подземелье из пистолета. Прогрохотало эхо, пороховой дым заволок узкий проем.
Позади хлопнули двери: перепуганный насмерть слуга вышмыгнул из комнаты.
— Стой, пся крев! — метнулся за ним Спыхальский.
Но парень далеко не ушёл. В сенях его схватил Грива. Прижал к стене. Арсен отвёл тяжёлую руку товарища:
— Подожди, Грива, этот холуй нам нужен. — И к слуге: — Если хочешь жить, говори правду, как на исповеди! Где дивчина, которую Чернобай привёз сегодня? Куда вы её девали?
— Хозяин меня убьёт. Отпусти, добрый пан!
— Дурень, позаботься о том, чтобы не лишиться жизни сейчас!
— У него есть… тайники.
— Показывай все! Один — на мельнице, я сам знаю…
— Два тут, в крепости. Один — в стене, вход из конюшни… Я покажу. Но там сейчас нет никого…
— А второй?
— Поклянись, что отпустишь живого!
— Отпущу. Вот тебе крест!
Парень сразу оживился. Облегчённо вздохнул:
— Тогда скажу. Может, на душе легче станет, а то носишь это как камень на сердце! Но никому не говорите, что от меня узнали… Видели во дворе собачью будку? Между конюшней и амбаром… Это и есть вход в тайник! Под будкой глубокий подвал, а в будке — собака… Поняли?
— Поняли. А ещё где?
— Есть ещё в лесу. Версты за две отсюда, в урочище Журавли. Напротив родника в чаще тайный погреб… Но тот для зимы.
— Ясно. Как тебя звать?
— Минка…
— Ну, вот что, Минка: если не врёшь, не утаиваешь, мы тебя отпустим. Хотя, по правде говоря, все Чернобаево отродье заслуживает висеть на одном суку. Веди нас к будке!
— Хозяин дома? — спросил Звенигора.
— Отдыхает, — ответил, позевывая, слуга.
— Проведи нас к нему!
— Хе! Так и проведи! А трёпка кому будет? Мне или вам?
— Не будет, — улыбнулся Звенигора. — Он так обрадуется нашему приезду, что тут же прикажет достать из подвала бочонок мёда.
— Ну, если уж так… — Парень пошёл впереди, продолжая с сомнением: — А то ведь он с далёкой дороги прибыл и отдыхать прилёг…
Грива остался возле коней. По его знаку из засады появились остальные казаки и бесшумно приблизились к воротам.
Звенигора, Воинов и Спыхальский приближались к дому. Во дворе — ни души.
— Где же челядь пана Чернобая? — спросил Арсен.
— Хозяйственный двор вон там, внизу над речкой… Там и челядь. А слуги тоже спят. По домам на селе…
Миновав полутёмные сени, они вошли в просторную комнату, В которой стояли крашеные скамьи, резные сундуки, шкаф и массивный дубовый стол, покрытый плотной гарусной скатертью.
Из соседней комнаты сквозь приоткрытые двери доносился громкий храп.
— Хозяин спит, — прошептал парень и на цыпочках направился к спальне, но Звенигора опередил его:
— Стой здесь, я сам разбужу. Представляю, как обрадуется твой господин, увидев спросонок своего давнего знакомого!
Слуга отошёл к стене. Спыхальский остался у выходных дверей, а Воинов, положив руку на пистолет, стал посреди комнаты.
Хотя на дворе стояла тёплая весенняя погода, Чернобай спал в шароварах и кунтуше, расстегнув его и широко раскинувшись навзничь на белых перинах. Его бледное, нездоровое лицо было покрыто мелкими каплями пота. Сабля — на боку, а в изголовье — красиво инкрустированные пистолеты.
Арсен постучал ножнами сабли по подошве сапога Чернобая:
— Вставай, сотник! Проснись!
Храп прекратился. Чернобай бессмысленно взглянул мутными глазами на казака и снова закрыл их, переворачиваясь на левый бок. Но, очевидно, что-то дошло до его сознания, он сразу поднялся и сел на кровати, уставившись в незнакомца.
— Ты кто такой? Откуда? — В его голосе послышались нотки тревоги.
— Не узнаешь, Чернобай? — спросил Арсен, вынимая из-за пояса пистолет и взводя курок.
— Что это значит?.. Как ты попал сюда? Эй, люди!..
Голос затерялся в комнатах Слуга попытался было кинуться к хозяину, но, увидев направленное на него острие ятагана в руке Спыхальского, отступил снова к стене.
Тем временем Чернобай вскочил с кровати. Мертвенная бледность разлилась по его лицу. В глазах светился ужас.
— Боже! Звенигора! — вскрикнул он. — Откуда?..
— С того света, пан Чернобай! Ты все-таки не утратил памяти… Благодарствую, что признал… Выходи-ка в светлицу, там поговорим! — Арсен схватил Чернобая за плечо и так швырнул, что тот кубарем долетел до дверей. Там его подхватил Роман, одним взмахом ятагана отрезал от пояса саблю, и она с лязгом покатилась по полу.
Слуга ошалело переводил взгляд с хозяина на незнакомцев, все ещё не понимая, что же происходит. Арсен стал напротив Чернобая. Как долго ждал он этой минуты! Сколько раз в бессонные ночи в подземелье Гамида или прикованный к веслу на галере представлял, что скажет при встрече своему врагу… И вот эта минута настала!
— Ну, вот и встретились, пан Чернобай. Не ждал?
Чернобай молчал. Под распахнутым кунтушом высоко вздымалась грудь.
— Чего молчишь? Страшно теперь вспомнить, как продавал татарам в неволю наших девчат? Или жалеешь, что тогда не перерезал мне горло?
— Чего ты от меня хочешь? — прохрипел Чернобай.
Арсен стремительно приблизился к нему, схватил за грудь, рванул к себе:
— Хочу узнать, паскуда, откуда ты сегодня прибыл? Из Дубовой Балки?.. Куда девал мою сестру Стёху, которую твои люди там выкрали? Ну! Говори!..
— Я там не был, — прошептал Чернобай, но по тому, как вздрогнули его брови и расширились зрачки, Арсен понял, что тот лжёт. Стёха в его руках.
— Мы пришли сюда по твоему следу, сотник! Не верти хвостом, гадюка! Отдавай мою сестру!
— Её нет у меня!
— Ты и твои люди были в Дубовой Балке!..
— Нет!
Роман, наблюдая эту сцену, менялся в лице. Услышав последний ответ Чернобая, он выхватил из кармана большую подкову и сунул её сотнику под нос.
— А это узнаешь, собака? Мы её нашли в лесу, на месте вашего привала… Может, повести тебя в конюшню и показать, который из твоих коней эту подкову потерял?..
Чернобай молчал. От страха и бессильной злобы закусил до крови губу.
— Чего молчишь? — тряхнул его Арсен.
— Да что с ним говорить, Панове! — воскликнул Спыхальский. — Пальни, Арсен, из пистолета — пусть сгинет до дзябла!
— И правда! — поддержал товарища Роман.
Звенигора молча посмотрел на друзей. Он ещё колебался.
— А как же сестра?
— Перевернём это логово вверх дном, а найдём! Она где-то здесь запрятана!
— Ну, если что так, — смерть негодяю! — Арсен поднял пистолет.
— Погоди! — прохрипел Чернобай. — Позволь помолиться перед смертью!.. Не губи душу без покаяния!
Арсен переглянулся с товарищами. Те утвердительно кивнули головами.
Чернобай, неуклюже сутулясь, направился в угол, к висящим под рушниками иконам. Там, упав на колени, опёрся обеими руками о некрашеный деревянный пол и начал отбивать поклоны, что-то бормоча себе под нос.
Арсен и его друзья стали таким образом, чтобы Чернобай и слуга оставались в поле зрения.
Внезапно что-то скрипнуло, стукнуло. Тут же послышался громкий грохот — и Чернобай исчез. На том месте, где он стоял на коленях, зиял чёрный проем.
— Проклятье!.. — вырвалось у Арсена.
Все кинулись вперёд. Заглянули в яму. Но, кроме деревянной ляды, качавшейся на петлях, ничего не увидели. Снизу донёсся чуть слышный шорох: где-то в глубине осыпалась земля.
Звенигора занёс над ямой ногу, собираясь прыгнуть. Воинов схватил его за руку.
— Ты что, рехнулся, Арсен? Куда? Кто ведает, какие неожиданности приготовил там Чернобай для преследователей!.. — Он быстро нагнулся и выстрелил в подземелье из пистолета. Прогрохотало эхо, пороховой дым заволок узкий проем.
Позади хлопнули двери: перепуганный насмерть слуга вышмыгнул из комнаты.
— Стой, пся крев! — метнулся за ним Спыхальский.
Но парень далеко не ушёл. В сенях его схватил Грива. Прижал к стене. Арсен отвёл тяжёлую руку товарища:
— Подожди, Грива, этот холуй нам нужен. — И к слуге: — Если хочешь жить, говори правду, как на исповеди! Где дивчина, которую Чернобай привёз сегодня? Куда вы её девали?
— Хозяин меня убьёт. Отпусти, добрый пан!
— Дурень, позаботься о том, чтобы не лишиться жизни сейчас!
— У него есть… тайники.
— Показывай все! Один — на мельнице, я сам знаю…
— Два тут, в крепости. Один — в стене, вход из конюшни… Я покажу. Но там сейчас нет никого…
— А второй?
— Поклянись, что отпустишь живого!
— Отпущу. Вот тебе крест!
Парень сразу оживился. Облегчённо вздохнул:
— Тогда скажу. Может, на душе легче станет, а то носишь это как камень на сердце! Но никому не говорите, что от меня узнали… Видели во дворе собачью будку? Между конюшней и амбаром… Это и есть вход в тайник! Под будкой глубокий подвал, а в будке — собака… Поняли?
— Поняли. А ещё где?
— Есть ещё в лесу. Версты за две отсюда, в урочище Журавли. Напротив родника в чаще тайный погреб… Но тот для зимы.
— Ясно. Как тебя звать?
— Минка…
— Ну, вот что, Минка: если не врёшь, не утаиваешь, мы тебя отпустим. Хотя, по правде говоря, все Чернобаево отродье заслуживает висеть на одном суку. Веди нас к будке!
5
Минка унял рассвирепевшего пса и запер его в амбар. Оттащил будку в сторону. Под ней оказалась искусно сделанная ляда.
— Тут, — сказал Минка и, испуганно оглядываясь, не видно ли кого из людей Чернобая, отступил за угол амбара.
Звенигора с Романом подняли тяжёлую ляду, стали на колени, заглянули в погреб. На них пахнуло сырой землёй и плесенью.
— Стеша! — тихо позвал Арсен, все ещё не веря, что здесь может быть сестра. — Стеша! Сестричка!
Вокруг него сгрудились товарищи и односельчане, которые прибыли с ним. Все затаили дыхание.
Из погреба донёсся тихий шорох, послышалось шуршание соломы.
— Стеша! Ты здесь? Это я — Арсен! — крикнул казак изо всех сил.
— Арсе-ен! — не крик, а вопль вырвался из ямы.
Звенигора сразу узнал голос сестры. Раздались крики ещё нескольких девчат. Послышался топот ног, и внизу, как раз под отверстием, появилось четыре девичьих лица. Запорожец увидел измученные глаза Стеши, её растрёпанные косы. Девушка протянула вверх тонкие руки.
— Лестницу! — крикнул Звенигора.
Принесли лестницу, опустили в яму. Пленницы одна за другой поднялись наверх. Арсен подхватил Стешу на руки, прижал к груди.
— Сестрёнка!
— Братик! Арсен! Откуда ты?..
В это время внизу, у речки, забили в набат. Низкие отрывистые звуки колокола тревогой отозвались в сердцах казаков. Все сразу притихли. Звенигора поискал взглядом Минку, но того как ветром сдуло — исчез куда-то.
— Чернобай скликает своих людей, — сказал Роман.
— Да, проворонили мы его, собаку! — глухо отозвался Арсен. — Теперь здесь оставаться опасно… По коням, друзья!
Они поспешно выехали из ворот крепости, повернули в поле и понеслись галопом. Впереди мчались девчата. Арсен ехал последним. Поворачивая на широкую степную дорогу, сквозь тучи пыли успел заметить, что сзади, из-за склона, вынырнул конный отряд. Хотя до него было не менее двухсот саженей, он узнал малиновый кунтуш Чернобая.
Началась погоня.
Гудела под копытами земля. Бряцало казацкое оружие. Справа промелькнули белые хатки села — и оба отряда вырвались в степь. Передний заметно сбавлял ход. Не привыкшие к быстрой верховой езде пленницы еле держались в сёдлах.
Когда стало ясно, что до темноты оторваться от погони не удастся, Звенигора крикнул:
— Приготовить мушкеты! Стрелять на ходу залпом! Целиться в лошадей!
Казаки сорвали из-за спин мушкеты, рассыпались лавой.
— Пали!
Прогремел залп. Три или четыре преследователя рухнули на землю. Кони поднялись на дыбы, испуганно заржали. Послышался крик раненых. Потом все исчезло — пороховой дым косматым облачком набежал на преследователей и скрыл их от казаков.
— Вперёд! — крикнул Звенигора.
Прижав уши, кони рванулись во весь дух. Выстрелы, крики, запах дыма встревожили их, придали новые силы, и беглецы быстро помчались к лесу.
Через две-три сотни шагов Звенигора оглянулся. Радостно ёкнуло сердце: испытанный в боях запорожский способ останавливать наступление вражеской конницы оправдал себя и здесь. Отряд Чернобая, сбившись в кучу, топтался на месте. Очевидно, смерть или ранение нескольких товарищей отбили у челяди охоту продолжать преследование.
Вскоре вечерние сумерки сгустились и темно-сизой пеленой покрыли степь. Теперь Чернобай если бы и хотел и имел силы, все равно должен был прекратить погоню.
— Тут, — сказал Минка и, испуганно оглядываясь, не видно ли кого из людей Чернобая, отступил за угол амбара.
Звенигора с Романом подняли тяжёлую ляду, стали на колени, заглянули в погреб. На них пахнуло сырой землёй и плесенью.
— Стеша! — тихо позвал Арсен, все ещё не веря, что здесь может быть сестра. — Стеша! Сестричка!
Вокруг него сгрудились товарищи и односельчане, которые прибыли с ним. Все затаили дыхание.
Из погреба донёсся тихий шорох, послышалось шуршание соломы.
— Стеша! Ты здесь? Это я — Арсен! — крикнул казак изо всех сил.
— Арсе-ен! — не крик, а вопль вырвался из ямы.
Звенигора сразу узнал голос сестры. Раздались крики ещё нескольких девчат. Послышался топот ног, и внизу, как раз под отверстием, появилось четыре девичьих лица. Запорожец увидел измученные глаза Стеши, её растрёпанные косы. Девушка протянула вверх тонкие руки.
— Лестницу! — крикнул Звенигора.
Принесли лестницу, опустили в яму. Пленницы одна за другой поднялись наверх. Арсен подхватил Стешу на руки, прижал к груди.
— Сестрёнка!
— Братик! Арсен! Откуда ты?..
В это время внизу, у речки, забили в набат. Низкие отрывистые звуки колокола тревогой отозвались в сердцах казаков. Все сразу притихли. Звенигора поискал взглядом Минку, но того как ветром сдуло — исчез куда-то.
— Чернобай скликает своих людей, — сказал Роман.
— Да, проворонили мы его, собаку! — глухо отозвался Арсен. — Теперь здесь оставаться опасно… По коням, друзья!
Они поспешно выехали из ворот крепости, повернули в поле и понеслись галопом. Впереди мчались девчата. Арсен ехал последним. Поворачивая на широкую степную дорогу, сквозь тучи пыли успел заметить, что сзади, из-за склона, вынырнул конный отряд. Хотя до него было не менее двухсот саженей, он узнал малиновый кунтуш Чернобая.
Началась погоня.
Гудела под копытами земля. Бряцало казацкое оружие. Справа промелькнули белые хатки села — и оба отряда вырвались в степь. Передний заметно сбавлял ход. Не привыкшие к быстрой верховой езде пленницы еле держались в сёдлах.
Когда стало ясно, что до темноты оторваться от погони не удастся, Звенигора крикнул:
— Приготовить мушкеты! Стрелять на ходу залпом! Целиться в лошадей!
Казаки сорвали из-за спин мушкеты, рассыпались лавой.
— Пали!
Прогремел залп. Три или четыре преследователя рухнули на землю. Кони поднялись на дыбы, испуганно заржали. Послышался крик раненых. Потом все исчезло — пороховой дым косматым облачком набежал на преследователей и скрыл их от казаков.
— Вперёд! — крикнул Звенигора.
Прижав уши, кони рванулись во весь дух. Выстрелы, крики, запах дыма встревожили их, придали новые силы, и беглецы быстро помчались к лесу.
Через две-три сотни шагов Звенигора оглянулся. Радостно ёкнуло сердце: испытанный в боях запорожский способ останавливать наступление вражеской конницы оправдал себя и здесь. Отряд Чернобая, сбившись в кучу, топтался на месте. Очевидно, смерть или ранение нескольких товарищей отбили у челяди охоту продолжать преследование.
Вскоре вечерние сумерки сгустились и темно-сизой пеленой покрыли степь. Теперь Чернобай если бы и хотел и имел силы, все равно должен был прекратить погоню.
6
Действительно, неожиданный казацкий залп вызвал в отряде Чернобая большое замешательство. Двое слуг были ранены. Ещё четверо, упав с подстреленных коней, так разбились, что не сразу пришли в себя, а остальные вгорячах сочли их убитыми.
Сам Чернобай остался невредимым. Он хотел продолжать погоню, но никто за ним не последовал. Только поэтому он, скрежеща зубами, приказал подобрать раненых и возвращаться домой.
В крепости, бросив повод слуге, приказал!
— Разыщи Минку и приведи ко мне! И пошли за Митрофаном и Хорём — пусть зайдут!
Сам же прошёл к себе в спальню, сорвал со стены два пистолета, засунув за пояс и присев у стола на скамью, задумался. Положение его сразу осложнилось. Возвращение Звенигоры было как гром среди ясного неба. Сегодня он спасся только чудом. Арсен может в любой день вернуться с большими силами или подстеречь его где-нибудь одного и послать пулю в спину. Да, было о чем подумать сотнику.
Хлопнули двери, и слуги ввели Минку.
Чернобай поднял голову, сурово взглянул на парня.
— Подойди ближе! А вы — прочь отсюда!
Когда слуги вышли, Чернобай встал, подошёл к Минке. У парня задрожали колени.
— Это ты впустил тех разбойников, негодяй? — прошипел хозяин. — Сколько они тебе заплатили?
— Батечку, ей-богу, ничего! — забормотал Минка. — Пусть меня гром разразит, если брешу!.. Я думал, люди из Немирова… От Юрия Хмельницкого или от Многогрешного… А оказалось…
— Ты слышал, что они здесь говорили?
— Слышал…
По тому, как у Чернобая сверкнули глаза, парень понял, что напрасно проговорился. Руки его задрожали.
— Кому об этом рассказывал? Только правду!
— Никому. Пусть у меня язык отсохнет, если брешу!
— Побожись!
— Разрази меня господь, никому!.. Что я — маленький?
— Хорошо. Иди!
Парень повернулся и шагнул к двери. В тот же миг в руке Чернобая блеснул ятаган — и слуга, не успев вскрикнуть, свалился на пол. Чернобай наклонился над ним и ударил ещё раз, в сердце. Потом вытер ятаган об одежду убитого и снова сел на скамью.
Через некоторое время в сенях послышались шаги. Чернобай встал, высек огонь, зажёг свечу. Потом приоткрыл дверь.
— Это ты, Митрофан?
— Я, — послышалось в ответ.
— А Хорь с тобою?
— А как же.
— Входите!
Слуги робко вошли в светлицу. После поездки за Днепр они крепко спали и теперь, узнав о нападении на крепость и погоне, в которой они не участвовали, не знали, что ждать от хозяина. Увидав на полу труп, остановились. Митрофан перекрестился:
— Неужели Минка?
Чернобай не ответил. Закрыв за ними дверь, подтолкнул их на середину комнаты и стал напротив.
Слуги почувствовали опасность. Митрофан, как стреноженный конь, неловко переступал с ноги на ногу. Хорь, маленький, юркий, норовил спрятаться за долговязого товарища. Но Чернобай прикрикнул на него:
— Чего вертишься, как муха в кипятке? Перед кем стоишь, подлец? Забыл?
Хорь замер, лихорадочно соображая, откуда ждать беды. Митрофан придурковато смотрел на хозяина. Его неповоротливый ум не мог сообразить, что произошло. А Чернобай сразу ошеломил обоих неожиданным вопросом:
— Куда девали Звенигору?
Митрофан вытаращил глаза:
— Какого Звенигору?
— Не прикидывайся дурнее, чем есть, остолоп! — крикнул Чернобай. — Того казака, которого я приказал посадить на кол, а потом кинуть в озеро!
— А-а… — Митрофан повернулся к Хорю с таким видом, словно говоря: «Видишь, я же тебе говорил!».
Хорь подобострастно улыбнулся, виновато опустил глаза:
— Мы продали его Али, хозяин.
— Продали Али? Да как вы посмели, несчастные?
— Митрофан подбил… Говорил: хозяин заработал хорошо, а мы разве не люди? Я и не хотел, а он пристал… Угрожал…
У Митрофана ещё больше выкатились глаза. Лицо его побагровело от гнева. Он задыхался, слыша, как Хорь сваливает свою вину на него, и не мог ничего сказать в своё оправдание. Он обычно орудовал кулаками и потому недолго думая двинул Хорю в ухо. Тот отлетел к окну и выхватил пистолет. Прогремел выстрел. Митрофан вскрикнул, схватился за грудь и медленно осел на пол.
Чернобай же неподвижно стоял у стола, только зорко следил за каждым движением Хоря, держа пистолет на взводе. Хорь бросился к Митрофану, лежащему рядом с Минкой, заглянул в лицо.
— Готов!..
— И ты думаешь, что этим спас свою мерзкую шкуру? — тихо спросил Чернобай. — Думаешь, я так и поверил, будто Митрофан подбил тебя продать Звенигору татарину?
Хорь позеленел. Упал на колени, пополз к хозяину, пытаясь обхватить его ноги руками. Но Чернобай резко оттолкнул холопа.
— Ты, Хорь, хитрый. Но и тебе пришёл конец! Твоя хитрость могла стоить мне жизни.
— Прости меня, добрый господин! — всхлипнул Хорь. — Не иначе, дьявол меня попутал! Но, клянусь богом, я ещё услужу… Только не убивай!.. Вспомни, сколько раз я спасал тебе жизнь… Я всегда служил тебе верой и правдой. Ну, и только раз согрешил — позарился на деньги… Каюсь…
Он снова подполз к хозяину и, плача, целовал его вымазанные в глине сапоги.
Чернобай молчал. Лишь после нескольких минут раздумий схватил Хоря за сорочку и поставил перед собой. Свеча, мерцая, освещала перекошенное от страха лицо слуги жёлтым призрачным светом, и от этого оно казалось неестественно зелёным, мёртвым, безобразным. Чернобай с омерзением оттолкнул парня от себя.
— Хорошо, Хорь… Я помилую тебя…
Из груди парня вырвался радостный стон.
— Однако не думай, что я тебя прощаю… Ты должен заслужить прощение! Слушай внимательно… Ты проберешься в Запорожье, вступишь в сечевое товариство. А там выберешь удобную минуту и прикончишь Звенигору… Он тебя в лицо знает?
— Нет, не знает.
— Вот и хорошо. Это поможет нашему замыслу… Да не оттягивай! Пока Звенигора жив, я не могу оставаться в Чернобаевке. Сегодня же отправлюсь в Крым, к Али… Я буду ждать известия от тебя… Слышишь?
— Слышу… Все будет сделано, как приказал, хозяин.
Сам Чернобай остался невредимым. Он хотел продолжать погоню, но никто за ним не последовал. Только поэтому он, скрежеща зубами, приказал подобрать раненых и возвращаться домой.
В крепости, бросив повод слуге, приказал!
— Разыщи Минку и приведи ко мне! И пошли за Митрофаном и Хорём — пусть зайдут!
Сам же прошёл к себе в спальню, сорвал со стены два пистолета, засунув за пояс и присев у стола на скамью, задумался. Положение его сразу осложнилось. Возвращение Звенигоры было как гром среди ясного неба. Сегодня он спасся только чудом. Арсен может в любой день вернуться с большими силами или подстеречь его где-нибудь одного и послать пулю в спину. Да, было о чем подумать сотнику.
Хлопнули двери, и слуги ввели Минку.
Чернобай поднял голову, сурово взглянул на парня.
— Подойди ближе! А вы — прочь отсюда!
Когда слуги вышли, Чернобай встал, подошёл к Минке. У парня задрожали колени.
— Это ты впустил тех разбойников, негодяй? — прошипел хозяин. — Сколько они тебе заплатили?
— Батечку, ей-богу, ничего! — забормотал Минка. — Пусть меня гром разразит, если брешу!.. Я думал, люди из Немирова… От Юрия Хмельницкого или от Многогрешного… А оказалось…
— Ты слышал, что они здесь говорили?
— Слышал…
По тому, как у Чернобая сверкнули глаза, парень понял, что напрасно проговорился. Руки его задрожали.
— Кому об этом рассказывал? Только правду!
— Никому. Пусть у меня язык отсохнет, если брешу!
— Побожись!
— Разрази меня господь, никому!.. Что я — маленький?
— Хорошо. Иди!
Парень повернулся и шагнул к двери. В тот же миг в руке Чернобая блеснул ятаган — и слуга, не успев вскрикнуть, свалился на пол. Чернобай наклонился над ним и ударил ещё раз, в сердце. Потом вытер ятаган об одежду убитого и снова сел на скамью.
Через некоторое время в сенях послышались шаги. Чернобай встал, высек огонь, зажёг свечу. Потом приоткрыл дверь.
— Это ты, Митрофан?
— Я, — послышалось в ответ.
— А Хорь с тобою?
— А как же.
— Входите!
Слуги робко вошли в светлицу. После поездки за Днепр они крепко спали и теперь, узнав о нападении на крепость и погоне, в которой они не участвовали, не знали, что ждать от хозяина. Увидав на полу труп, остановились. Митрофан перекрестился:
— Неужели Минка?
Чернобай не ответил. Закрыв за ними дверь, подтолкнул их на середину комнаты и стал напротив.
Слуги почувствовали опасность. Митрофан, как стреноженный конь, неловко переступал с ноги на ногу. Хорь, маленький, юркий, норовил спрятаться за долговязого товарища. Но Чернобай прикрикнул на него:
— Чего вертишься, как муха в кипятке? Перед кем стоишь, подлец? Забыл?
Хорь замер, лихорадочно соображая, откуда ждать беды. Митрофан придурковато смотрел на хозяина. Его неповоротливый ум не мог сообразить, что произошло. А Чернобай сразу ошеломил обоих неожиданным вопросом:
— Куда девали Звенигору?
Митрофан вытаращил глаза:
— Какого Звенигору?
— Не прикидывайся дурнее, чем есть, остолоп! — крикнул Чернобай. — Того казака, которого я приказал посадить на кол, а потом кинуть в озеро!
— А-а… — Митрофан повернулся к Хорю с таким видом, словно говоря: «Видишь, я же тебе говорил!».
Хорь подобострастно улыбнулся, виновато опустил глаза:
— Мы продали его Али, хозяин.
— Продали Али? Да как вы посмели, несчастные?
— Митрофан подбил… Говорил: хозяин заработал хорошо, а мы разве не люди? Я и не хотел, а он пристал… Угрожал…
У Митрофана ещё больше выкатились глаза. Лицо его побагровело от гнева. Он задыхался, слыша, как Хорь сваливает свою вину на него, и не мог ничего сказать в своё оправдание. Он обычно орудовал кулаками и потому недолго думая двинул Хорю в ухо. Тот отлетел к окну и выхватил пистолет. Прогремел выстрел. Митрофан вскрикнул, схватился за грудь и медленно осел на пол.
Чернобай же неподвижно стоял у стола, только зорко следил за каждым движением Хоря, держа пистолет на взводе. Хорь бросился к Митрофану, лежащему рядом с Минкой, заглянул в лицо.
— Готов!..
— И ты думаешь, что этим спас свою мерзкую шкуру? — тихо спросил Чернобай. — Думаешь, я так и поверил, будто Митрофан подбил тебя продать Звенигору татарину?
Хорь позеленел. Упал на колени, пополз к хозяину, пытаясь обхватить его ноги руками. Но Чернобай резко оттолкнул холопа.
— Ты, Хорь, хитрый. Но и тебе пришёл конец! Твоя хитрость могла стоить мне жизни.
— Прости меня, добрый господин! — всхлипнул Хорь. — Не иначе, дьявол меня попутал! Но, клянусь богом, я ещё услужу… Только не убивай!.. Вспомни, сколько раз я спасал тебе жизнь… Я всегда служил тебе верой и правдой. Ну, и только раз согрешил — позарился на деньги… Каюсь…
Он снова подполз к хозяину и, плача, целовал его вымазанные в глине сапоги.
Чернобай молчал. Лишь после нескольких минут раздумий схватил Хоря за сорочку и поставил перед собой. Свеча, мерцая, освещала перекошенное от страха лицо слуги жёлтым призрачным светом, и от этого оно казалось неестественно зелёным, мёртвым, безобразным. Чернобай с омерзением оттолкнул парня от себя.
— Хорошо, Хорь… Я помилую тебя…
Из груди парня вырвался радостный стон.
— Однако не думай, что я тебя прощаю… Ты должен заслужить прощение! Слушай внимательно… Ты проберешься в Запорожье, вступишь в сечевое товариство. А там выберешь удобную минуту и прикончишь Звенигору… Он тебя в лицо знает?
— Нет, не знает.
— Вот и хорошо. Это поможет нашему замыслу… Да не оттягивай! Пока Звенигора жив, я не могу оставаться в Чернобаевке. Сегодня же отправлюсь в Крым, к Али… Я буду ждать известия от тебя… Слышишь?
— Слышу… Все будет сделано, как приказал, хозяин.
НЕОЖИДАННОЕ ОСЛОЖНЕНИЕ
1
Доставив девчат в Дубовую Балку, Звенигора с товарищами — Романом, Спыхальским, Гривой — повернул на юго-запад, к Запорожью.
На третий день, поздно вечером, четыре всадника остановились у ворот сечевой крепости. Звенигора рукояткой пистолета стал колотить в крепкие дубовые ворота. Гулкое эхо усиливало этот грохот.
Где-то вверху, в темноте, скрипнул ставень, и сонный голос недовольно спросил:
— Экой черт, прости господи, дубасит там?
Звенигора чуть было не расхохотался. Радость распирала ему грудь. После всего пережитого на чужбине вот он наконец стоит у ворот родной Сечи и сам себе не верит: сон это или явь? Будто не было ни тяжёлого пути в Крым, ни Гамида с Сафар-беем, ни гайдутинов Младена, ненавистной галеры, долгого пути через Болгарию, Валахию и разоренную Правобережную Украину к тихой Суле. Кажется ему, что лишь вчера вечером выехал он из этих ворот, а сегодня уже возвращается назад. И встречает его не кто иной, как сам батька Метелица! Улыбаясь в темноте, Арсен представляет, как там, вверху, высунувшись из оконца, старый казачина всматривается вниз, стараясь рассмотреть, кто прибыл. Но ничего не видит и от этого злится, готовый разразиться от гнева отборной бранью.
Голос загремел снова:
— Или тебе уши заложило, идол? Чего барабанишь, спрашиваю?
Тут уж Арсен не выдержал и от души рассмеялся. Именно такие слова, сказанные точно таким тоном, присущим только бывалым запорожцам, не боящимся ни бога, ни черта, он и ожидал услышать сейчас от своего старого учителя.
— Узнаю родню! — сквозь слезы и смех произнёс Арсен. — Отчиняйте, батько Корней! Неужели не признали?
Метелица на время замолк. Потом охнул и послышалось, как отскочил он от смотрового оконца. С надвратной башни снова донёсся его зычный голос. Он будил дежурных запорожцев, которые, пренебрегая опасностью, спокойно улеглись спать.
— Вставайте! Да вставайте же, иродовы души! Секач, Товкач, будет спать! Просыпайтесь! Дорогой гость прибыл!..
По деревянным ступеням затопали тяжёлые сапоги. Заскрипел подъёмник, звякнул железный засов, и ворота открылись. Из них выскочил заспанный Метелица. За ним, недовольно бурча, торопились Секач и Товкач, так и не разобравшиеся спросонок, зачем их так быстро подняли.
— Арсен! Чертяка! — воскликнул Метелица и сгрёб Звенигору в свои медвежьи объятия. — Живой! Прилетел, соколик! Ох ты боже!..
Он крепко прижал Арсена к груди, расцеловал в обе щеки и, наконец, прослезился.
Удивлённые и обрадованные Секач и Товкач насилу вырвали из могучих ручищ Метелицы своего товарища и побратима, которого уже и не надеялись увидеть живым.
— Арсен! Брат!..
После первых бурных проявлений радости, когда слышались лишь отдельные выкрики, Метелица первый вспомнил, что прибывшие устали и нуждаются в отдыхе.
— Без передышки от самого Дуная, батько, — сказал Арсен. — Так что и я и мои други не откажемся от гостеприимства. Последние три дня мчались, как на крыльях. Соскучился по товариству сечевому да и дела неотложные… А что, кошевым все ещё Серко?
— А кто же? Отказывался, правда, очень. Говорил — старый стал. Но товариство настояло… Да и времена тревожные…
— Мне бы сразу к нему…
— Постой, постой, парень! Глухая ночь на дворе, а ты к кошевому… Горит, что ли? Выспишься, а тогда делай как знаешь, — охладил Арсена Метелица. — Заезжайте!.. Товкач, поставь коней в конюшню! А ты, Секач, раздобудь чего-нибудь казакам! Да поворачивайтесь поживей, увальни!.. А я уж постою на часах…
После сытного ужина Метелица отправил Романа, Спыхальского и Гриву спать, а Звенигору заставил поведать о своих скитаниях и бедствиях. Старый запорожец и его молодые товарищи затаив дыхание долго слушали необычные рассказы, и лишь на рассвете утомлённый Арсен заснул.
Утром вся Сечь узнала о возвращении Звенигоры. Каждый хотел собственными глазами увидеть его и послушать обо всем, что он перенёс. Однако Звенигора, сбросив с себя турецкий наряд, отправился к кошевому. Зато Спыхальский, Грива и Роман на все лады рассказывали о своих мытарствах в неволе. Особенным успехом пользовался у запорожцев пан Мартын. Рассказывал он интересно, с шуткой, частенько ввёртывая в свою речь те польские словечки, что похлеще, и изображал Арсена чуть ли не сказочным богатырём и непобедимым воителем. Слушая его, казаки то и дело разражались весёлым хохотом, так как Спыхальский даже о трагичных событиях их жизни умел рассказать остроумно и весело. Тогда и пан Мартын сам хохотал громче всех, запрокинув голову и нацелив в небо свои рыжие усы-копья. Потом напускал на себя важный вид и вновь принимался развлекать своих слушателей новыми приключениями, в которых правда нередко украшалась буйной выдумкой неутомимого рассказчика.
Проходя мимо, Звенигора встретился взглядом с паном Мартыном — тот стоял на бочке, перевёрнутой вверх дном запорожцами, чтобы всем было его видно. Спыхальский хитро улыбнулся, подморгнул и продолжал в том же духе:
— А однажды — это было уж на Днестре — послал меня пан Арсен переправу разведать… Шмыгнул я в кусты и иду себе по-над берегом. Остерегаюсь, чтобы какой-либо татарин не заметил меня. Вдруг вижу — бежит к речке хорошенькая татарочка с высоким медным кувшином на плече. Я остановился. Думаю, что же будет дальше? Татарочка поставила кувшин на камень, оглянулась вокруг и — о панство! — начала быстро раздеваться… Я закрыл глаза… Когда мне надоело стоять, как слепому, я приоткрыл один глаз…
— Га, га, га! — захохотали вокруг запорожцы.
— Смотрю — осталась татарочка в одних цветастых шёлковых шароварах… Ох, Езус!.. А как только я открыл и второй глаз, она уж успела…
Звенигора не разобрал, что там «уж успела» татарочка, но по тому, какой громовой раскат хохота пронёсся над толпой, стало ясно, что пан Мартын весёлым словом и шуткой сумел полонить казацкие сердца.
В комнате войсковой канцелярии Звенигору встретил сам Серко. Арсен впервые видел кошевого таким взволнованным и возбуждённым. Старый атаман раскрыл объятия и, не позволяя младшему поклониться по старинному казацкому обычаю до земли, прижал его к груди.
— Ты все-таки вернулся! Слава богу! А я уже и не надеялся увидеть тебя живым и тяжкий грех держал на своей душе…
— Вернулся, батько, но, к сожалению, без вашего брата. Не нашёл…
Серко усадил Арсена напротив себя. Вздохнул.
— Вижу. Если б нашёл, вместе с ним прибыл… Значит, не доведётся бедняге умереть на родной земле… Однако ты не даром там побывал: сослужил службу родной матери — Украине и всему Кошу Запорожскому. Твоя весть о походе Ибрагима-паши на Чигирин помогла нам подготовиться к встрече и успешно отбить нападение… Напрасно Ибрагим-паша и хан Селим-Гирей три недели беспрестанно штурмовали Чигирин. Помногу раз на день бросали они свои войска на приступ, вели подкопы и закладывали под стены города пороховые мины — ничто им не помогло! Чигирин выстоял, а Ибрагим-паша с Селим-Гиреем бесславно отступили… Да и мы здесь, в Понизовье, тоже не сидели сложа руки — совершали набеги на татарские улусы, громили турецкие переправы через Буг, подстерегали на Муравской дороге и разоряли вражеские обозы с припасами… Во всем этом есть и твоя доля! Вовремя получить предупреждение о замыслах врага — это уже наполовину выиграть сражение!
— Рад твоим словам, батько, — скромно ответил Звенигора. — Но то — дело прошлое… Турки не оставили намерения завладеть Украиной. Султан Магомет снова готовит поход. Более грозный, чем в прошлом году!
На третий день, поздно вечером, четыре всадника остановились у ворот сечевой крепости. Звенигора рукояткой пистолета стал колотить в крепкие дубовые ворота. Гулкое эхо усиливало этот грохот.
Где-то вверху, в темноте, скрипнул ставень, и сонный голос недовольно спросил:
— Экой черт, прости господи, дубасит там?
Звенигора чуть было не расхохотался. Радость распирала ему грудь. После всего пережитого на чужбине вот он наконец стоит у ворот родной Сечи и сам себе не верит: сон это или явь? Будто не было ни тяжёлого пути в Крым, ни Гамида с Сафар-беем, ни гайдутинов Младена, ненавистной галеры, долгого пути через Болгарию, Валахию и разоренную Правобережную Украину к тихой Суле. Кажется ему, что лишь вчера вечером выехал он из этих ворот, а сегодня уже возвращается назад. И встречает его не кто иной, как сам батька Метелица! Улыбаясь в темноте, Арсен представляет, как там, вверху, высунувшись из оконца, старый казачина всматривается вниз, стараясь рассмотреть, кто прибыл. Но ничего не видит и от этого злится, готовый разразиться от гнева отборной бранью.
Голос загремел снова:
— Или тебе уши заложило, идол? Чего барабанишь, спрашиваю?
Тут уж Арсен не выдержал и от души рассмеялся. Именно такие слова, сказанные точно таким тоном, присущим только бывалым запорожцам, не боящимся ни бога, ни черта, он и ожидал услышать сейчас от своего старого учителя.
— Узнаю родню! — сквозь слезы и смех произнёс Арсен. — Отчиняйте, батько Корней! Неужели не признали?
Метелица на время замолк. Потом охнул и послышалось, как отскочил он от смотрового оконца. С надвратной башни снова донёсся его зычный голос. Он будил дежурных запорожцев, которые, пренебрегая опасностью, спокойно улеглись спать.
— Вставайте! Да вставайте же, иродовы души! Секач, Товкач, будет спать! Просыпайтесь! Дорогой гость прибыл!..
По деревянным ступеням затопали тяжёлые сапоги. Заскрипел подъёмник, звякнул железный засов, и ворота открылись. Из них выскочил заспанный Метелица. За ним, недовольно бурча, торопились Секач и Товкач, так и не разобравшиеся спросонок, зачем их так быстро подняли.
— Арсен! Чертяка! — воскликнул Метелица и сгрёб Звенигору в свои медвежьи объятия. — Живой! Прилетел, соколик! Ох ты боже!..
Он крепко прижал Арсена к груди, расцеловал в обе щеки и, наконец, прослезился.
Удивлённые и обрадованные Секач и Товкач насилу вырвали из могучих ручищ Метелицы своего товарища и побратима, которого уже и не надеялись увидеть живым.
— Арсен! Брат!..
После первых бурных проявлений радости, когда слышались лишь отдельные выкрики, Метелица первый вспомнил, что прибывшие устали и нуждаются в отдыхе.
— Без передышки от самого Дуная, батько, — сказал Арсен. — Так что и я и мои други не откажемся от гостеприимства. Последние три дня мчались, как на крыльях. Соскучился по товариству сечевому да и дела неотложные… А что, кошевым все ещё Серко?
— А кто же? Отказывался, правда, очень. Говорил — старый стал. Но товариство настояло… Да и времена тревожные…
— Мне бы сразу к нему…
— Постой, постой, парень! Глухая ночь на дворе, а ты к кошевому… Горит, что ли? Выспишься, а тогда делай как знаешь, — охладил Арсена Метелица. — Заезжайте!.. Товкач, поставь коней в конюшню! А ты, Секач, раздобудь чего-нибудь казакам! Да поворачивайтесь поживей, увальни!.. А я уж постою на часах…
После сытного ужина Метелица отправил Романа, Спыхальского и Гриву спать, а Звенигору заставил поведать о своих скитаниях и бедствиях. Старый запорожец и его молодые товарищи затаив дыхание долго слушали необычные рассказы, и лишь на рассвете утомлённый Арсен заснул.
Утром вся Сечь узнала о возвращении Звенигоры. Каждый хотел собственными глазами увидеть его и послушать обо всем, что он перенёс. Однако Звенигора, сбросив с себя турецкий наряд, отправился к кошевому. Зато Спыхальский, Грива и Роман на все лады рассказывали о своих мытарствах в неволе. Особенным успехом пользовался у запорожцев пан Мартын. Рассказывал он интересно, с шуткой, частенько ввёртывая в свою речь те польские словечки, что похлеще, и изображал Арсена чуть ли не сказочным богатырём и непобедимым воителем. Слушая его, казаки то и дело разражались весёлым хохотом, так как Спыхальский даже о трагичных событиях их жизни умел рассказать остроумно и весело. Тогда и пан Мартын сам хохотал громче всех, запрокинув голову и нацелив в небо свои рыжие усы-копья. Потом напускал на себя важный вид и вновь принимался развлекать своих слушателей новыми приключениями, в которых правда нередко украшалась буйной выдумкой неутомимого рассказчика.
Проходя мимо, Звенигора встретился взглядом с паном Мартыном — тот стоял на бочке, перевёрнутой вверх дном запорожцами, чтобы всем было его видно. Спыхальский хитро улыбнулся, подморгнул и продолжал в том же духе:
— А однажды — это было уж на Днестре — послал меня пан Арсен переправу разведать… Шмыгнул я в кусты и иду себе по-над берегом. Остерегаюсь, чтобы какой-либо татарин не заметил меня. Вдруг вижу — бежит к речке хорошенькая татарочка с высоким медным кувшином на плече. Я остановился. Думаю, что же будет дальше? Татарочка поставила кувшин на камень, оглянулась вокруг и — о панство! — начала быстро раздеваться… Я закрыл глаза… Когда мне надоело стоять, как слепому, я приоткрыл один глаз…
— Га, га, га! — захохотали вокруг запорожцы.
— Смотрю — осталась татарочка в одних цветастых шёлковых шароварах… Ох, Езус!.. А как только я открыл и второй глаз, она уж успела…
Звенигора не разобрал, что там «уж успела» татарочка, но по тому, какой громовой раскат хохота пронёсся над толпой, стало ясно, что пан Мартын весёлым словом и шуткой сумел полонить казацкие сердца.
В комнате войсковой канцелярии Звенигору встретил сам Серко. Арсен впервые видел кошевого таким взволнованным и возбуждённым. Старый атаман раскрыл объятия и, не позволяя младшему поклониться по старинному казацкому обычаю до земли, прижал его к груди.
— Ты все-таки вернулся! Слава богу! А я уже и не надеялся увидеть тебя живым и тяжкий грех держал на своей душе…
— Вернулся, батько, но, к сожалению, без вашего брата. Не нашёл…
Серко усадил Арсена напротив себя. Вздохнул.
— Вижу. Если б нашёл, вместе с ним прибыл… Значит, не доведётся бедняге умереть на родной земле… Однако ты не даром там побывал: сослужил службу родной матери — Украине и всему Кошу Запорожскому. Твоя весть о походе Ибрагима-паши на Чигирин помогла нам подготовиться к встрече и успешно отбить нападение… Напрасно Ибрагим-паша и хан Селим-Гирей три недели беспрестанно штурмовали Чигирин. Помногу раз на день бросали они свои войска на приступ, вели подкопы и закладывали под стены города пороховые мины — ничто им не помогло! Чигирин выстоял, а Ибрагим-паша с Селим-Гиреем бесславно отступили… Да и мы здесь, в Понизовье, тоже не сидели сложа руки — совершали набеги на татарские улусы, громили турецкие переправы через Буг, подстерегали на Муравской дороге и разоряли вражеские обозы с припасами… Во всем этом есть и твоя доля! Вовремя получить предупреждение о замыслах врага — это уже наполовину выиграть сражение!
— Рад твоим словам, батько, — скромно ответил Звенигора. — Но то — дело прошлое… Турки не оставили намерения завладеть Украиной. Султан Магомет снова готовит поход. Более грозный, чем в прошлом году!