Определенных обязанностей у него не было. Платили до смешного мало… Роль лакея в телесериале больших денег ему не принесла, и он не любил вспоминать об этом «успехе». Семью содержала жена, которая продавала обувь на оптовом складе.
Ира не работала нигде. Все ее появления на экране кончились со времен той дипломной работы…
Никто ее никуда не приглашал, да она особо и не лезла в киномир… Тем более в российский киномир. Иру содержал муж, кое-что подкидывали родители. Ей было скучно. Денег мало. Делать нечего. Работы по специальности нет. Подруги есть, но надоели! Был только Саша. Была старая облезшая собака Плюшка. Ну, и Костя, конечно, был… И как ни странно, она его тоже любила. Как-то, напившись, она в слезах призналась Саше:
— Это так непонятно… Но я вас обоих люблю!
— Проспись! — посоветовал он ей.
— Нет, честно… Только его — по-другому… Не так, как тебя… Как-то спокойней…
— Только проститутки любят всех!
— Нет, нет… Проститутки как раз никого не любят, — возразила она. — А мне, можно сказать, очень повезло.
После этих слов он отвесил ей пощечину. Да, в последнее время Саша сильно изменился. Забросил свой спорт. Начал курить, да еще как — по пачке в день. Не отказывался от выпивки. Ходил, как оборванец, брился через день. Мог поднять на Иру руку… Когда она ему сказала, что муж устроился на телевидение, в новое ток-шоу, страшно завидовал. Да, он стал завистливым, грубым, неуравновешенным… Но она его не упрекала. Он все равно был ей необходим. Всегда. И особенно — теперь, в пустой квартире, откуда исчезли все — и муж, и собака…
— Как же она тебя отпустила? — спросила Ира, глядя на часы. — Ведь поздно…
— А я не заходил домой, — мрачно ответил он.
— Ну, так иди к ней. Ведь ждет!
— Не хочу. Могу остаться ночевать у тебя, если надо. — Он все еще не смотрел ей в лицо.
Ира рассердилась:
— А я тебя не принуждаю! Можно подумать — это такая тяжелая ноша — сочувствие к ближнему! Да чем ты лучше его приятелей с телевидения?! Они все тоже его ненавидели!
— Серьезно? — спросил он, и она прикусила язык. Мужчина заинтересовался:
— А следователю ты об этом не говорила?
— Нет.
— Надо было сказать.
— У меня нет никаких доказательств. Не хочу выглядеть дурой. Достаточно глупостей… — И внезапно у нее вырвалось:
— Саша, мне очень страшно!
— Это я уже слышал. Что ты скрываешь? Ты ведь что-то знаешь, кого-то должна подозревать!
Не стреляют просто так в голову человеку!
Ира нервно передернулась, обхватила себя пальцами за локти, покачала головой:
— А незачем говорить кому бы то ни было. Все бесполезно.
— Ты считаешь?
— Да.
— Но при этом также считаешь, что и тебе грозит опасность? — настойчиво продолжал он.
И она решилась:
— Ладно, не хотела я тебе об этом говорить…
Чтобы ты еще больше нам не завидовал. Понимаешь, Косте в какой-то момент надоело быть редактором. Он решил попробовать писать сценарий этого бездарного ток-шоу, тем более что сценарист приболел. Грипп у него случился. Заготовки у них были, конечно, и этот сценарист, хотя и в гриппу, все равно через каждые полчаса туда звонил, работал… А Костя написал свой сценарий.
Он напряженно слушал, не перебивая, пожирал ее жадными глазами.
— Я читала этот сценарий, — еще тише проговорила она. — Мне он не понравился.
— Почему? — выдавил он.
— А я скажу. Слишком все откровенно, не для нашего телевидения. Ты обращал внимание, что в этих ток-шоу все известно заранее? Все отрепетировано, все просчитано. Ты ведь помнишь, как построено это шоу, эти дурацкие «Перевертыши».
Глупости, в сущности. Сперва появляется какой-то известный человек — артист, политик, ну, спортсмен какой-нибудь. Сидит этот несчастный, и помимо ведущего на площадке появляется кто-то, кто этого человека знает. И начинает о нем что-то рассказывать, якобы какие-то тайны. Смешно слушать — никакие это не тайны. Зал может задать пару вопросов участникам. Потом появляется еще один знакомый главного лица и начинает рассказывать о нем что-то прямо противоположное. Ну, если первый говорил, что это хороший семьянин, то второй вдруг вспоминает, что у этого человека пять штук любовниц; Зал охает, ахает…
Ведущий делает вид, что слышит это в первый раз.
Остренькая такая передачка. Но насквозь фальшивая. Потому что ничего по-настоящему важного ни первому, ни второму свидетелю сказать не дадут. Так мало того, идея передачи содрана с других шоу, более известных.
— Ну, ну? — жадно подгонял ее Саша.
— А вот Костя решил внести новую жизнь в эту передачку. Он хотел, чтобы она стала по-настоящему острой. Он мне говорил, что если шоу будет и дальше делаться в таком роде, то скоро весь проект заглохнет… Я не знаю — ему виднее.
Он показал свой сценарий начальству. Они, конечно, отклонили… Сказали ему, что не нуждаются в услугах другого сценариста и чтобы он лучше добросовестно делал свою работу и оставил свои планы при себе.
Она внезапно замолчала. Саша, не дождавшись продолжения, недоверчиво спросил:
— И это все?
— Все.
— Не может быть! Да это же чепуха! Его убили, ты понимаешь — убили! А он еще и шагу не сделал, он даже не дернулся! Его не за что было убивать!
— Я рассказала тебе только то, что он рассказывал мне! — отчеканила она.
— А есть еще что-то?
Она кивнула:
— Я выложила тебе все факты, которыми располагала. Теперь пойдут пустые слова. Мои мысли, мои наблюдения… Все, что я никому не скажу.
После этой истории со сценарием он стал бояться.
Не знаю, кого и чего. Но он боялся страшно. Ты же знаешь, что Костя всегда возвращался поздно.
Как-то вернулся в третьем часу ночи — такого еще не было. Я спросила: «Как же ты добрался? Ведь метро уже не ходит!» А он сказал, что поймал машину. Это при его-то мизерных заработках, при его расчетливости!
— Мизерные заработки? А ты говорила, что он мечтал купить машину, — вставил словечко Саша.
— Теперь он никогда ее не купит, — вздохнула Ирина. — Но, конечно, не это важно, а то, что он совсем в ту ночь не лег спать. Он стоял на кухне, при погашенном свете, и смотрел вниз, на улицу. Я уже спала, потом проснулась, уже на рассвете, под утро. Вышла в коридор, заглянула на кухню, тихонько позвала его… Ты бы видел, как он подскочил! Глаза дикие, больные… Я пыталась выяснить, что он там высматривал… Ничего не добилась.
— Может, ему просто нехотелось? — предположил Саша. — Ты слишком впечатлительна.
Ищешь повод испугаться…
— Да пошел ты! — разозлилась она. — Я что — Костю не знаю?! Не спалось ему?! Он приходил с работы, как выжатый, часто даже не умывался!
Падал на постель и засыпал до часу дня! В тот вечер он выглядел еще хуже! Даже есть не захотел, так устал! И тем не менее торчал у окна всю ночь…
— Успокойся, — махнул рукой Саша. — Если это все, что ты можешь сказать…
— Не все! Ему часто кто-то звонил! — выпалила она. — Он разговаривал с этим человеком так:
«Да. Нет, я же вам сказал. Я же вам сказал, что ничего не хочу знать. Вы не имеете права предъявлять претензии. Вы ничего не докажете!»
Она так похоже изобразила отрывистую речь покойного мужа, что Саша развел руками:
— Актриса в тебе еще жива!
— А, плевать. — Она закурила. — Эти звонки обычно раздавались днем, перед его уходом на работу. Он всегда был дома. Мне не удавалось снять трубку и хотя бы узнать, кто говорит — мужчина или женщина. Я даже этого не знаю — что я следователю могу предъявить?!. Телефон у нас самый простой, без определителя, так что ему волей-неволей приходилось брать трубку… А он так не хотел говорить с этим человеком! Я видела, как ему тяжело, как страшно, как он психует… Однажды он сорвался и заорал туда: «Больше чтобы не звонили! Отвяжитесь от меня!» И бросил трубку. Никогда не видела его таким разъяренным. Но мне и тогда не удалось ничего из него вытащить. Он только и сказал, что это не мое дело. Когда я спросила, не с телевидением ли связаны эти неприятности, промолчал. А с чем еще это могло быть связано?
— С чем угодно, — возразил Саша. — А что ты вообще знала о муже?
— Что? — удивилась женщина. — Да все о нем знала, до последнего времени.
— Ладно, но про звонки с угрозами ты все равно могла бы рассказать следователю! Ты что — совсем милиции не доверяешь?
— Я бы рассказала… — замялась она. — Но боюсь, что он куда-то вляпался… А если начнется расследование, мне конец.
— Почему?!
— А почему умер он? Нет, я должна молчать.
Я это чувствую! Я это поняла сегодня на кладбище… Саша, эти люди работали с ним вместе, наверное, не одну чашку кофе выпили в буфете, не один час проговорили по душам… А держались, как совершенно чужие. Никого из начальства не было.
Пришли только люди его уровня… Начальство даже венка не послало. А те, кто явился?! Саша, они пришли на кладбище только потому, что иначе неприлично. Они не желали туда идти! — Знаешь, кладбище — это развлечение на любителя, — постарался он сострить, но тут же получил обжигающую пощечину:
— Не смей так говорить о нем!
Ирина будто с изумлением посмотрела на свою ладонь, нанесшую удар, прижала эту руку к глазам и истерично всхлипнула. Саша сидел на краю постели, как манекен, — слишком прямо, с неестественной слабой улыбкой, с неподвижным взглядом.
— Так, — негромко сказал он. — Начинаешь идеализировать покойного мужа? В таком случае мне лучше уйти. Я ему не конкурент. Я-то пока жив.
— И уходи! Уходи! — провизжала она, зарываясь в скомканную постель. — И никогда уже не приходи! Пусть я тут умру совсем одна, кому я теперь нужна, кому?! О-о-о, как я вас всех ненавижу, мужиков! Все вы сволочи, все, все!
Саша встал, но уйти не решился. Ждал, пока она переборет свою истерику. Побродил по комнате, отхлебнул из бутылки, посмотрел в окно. Шел десятый час, ничего не разглядеть в этой дождливой ноябрьской тьме… Женщина все еще всхлипывала, но слишком устала, чтобы закатить настоящую истерику. Он предпочитал подождать, пока та окончательно не придет в себя и хотя бы извинится…
Под руку ему попался маленький диктофон серебристого цвета, лежавший на туалетном столике. Он машинально взял его, покрутил перед глазами, увидел, что внутри есть микрокассета. Нажал на перемотку, тут же раздался сухой щелчок, кнопка выскочила. Кассета была перемотана на начало до отказа. Тогда он так же машинально нажал на кнопку воспроизведения… И комнату вдруг заполнил ясный, резкий голос:
— Если вы хотите говорить о деньгах, тогда обращайтесь не ко мне. Я эти вопросы не решаю.
Пауза. Ирина подняла голову и испуганно посмотрела на диктофон. Саша нажал «стоп».
— Извини, — сказал он. — Я случайно включил.
— Это твой? — спросила она без особого интереса.
— Мой? Откуда? Он лежал тут.
— У нас никогда не было такого. — Она встала, подошла, повертела диктофон, осмотрела его и пожала плечами:
— У Кости таких игрушек не водилось. Он же никогда не брал интервью… Ума не приложу, откуда это взялось…
— Ты что — первый раз это видишь?
— Первый… А что там за кассета? Давай послушаем? — предложила она.
Саша опять перемотал на начало и включил.
Женщина взяла диктофон и поднесла его к уху.
— ..о деньгах, тогда обращайтесь не ко мне. Я эти вопросы не решаю. — Снова заговорил ясный резкий голос. — Предложение у вас интересное. Но денег под него вам вряд ли удастся достать.
— Вы считаете? — Это говорил Костя.
Ирина так вздрогнула, что чуть не уронила диктофон. Саша поймал его почти в полете и поставил на туалетный столик. Они слушали голос покойника, стараясь не смотреть друг на друга. Обоим почему-то было жутковато, будто они вызвали призрак…
— А я думаю, что мое предложение должно вас заинтересовать, — продолжал Костя. — Это уникальное предложение. Я пришел прямо к вам, потому что вам эти сведения дороже, чем другим.
— И я дороже за них заплачу? — без тени усмешки спросил резкий голос. — Я за них платить вообще не буду. Забирайте ваши бумажки.
Послышалось какое-то шуршание — как будто перед диктофоном листали бумаги. Потом Костя нерешительно сказал:
— Но вы должны понять, что в таком случае я пойду к другим людям…
— Я это понимаю. Вы, журналисты, не останавливаетесь на полпути, — ответил голос.
— Я не журналист.
— Мне безразлично, кто вы. Я вас не знаю.
Больше уделить вам времени не могу.
— Мое дело было предложить, — отвечал Костя. — Если вы отказываетесь… В таком случае вам не за что будет меня упрекать, когда эти сведения узнает кто-то еще. Первый, к кому я обратился, были вы!
— Убирайтесь, — спокойно ответил голос. Раздавались еще какие-то шумы. Кажется, женский голос, спрашивающий о чем-то, потом легко узнаваемый звук раскрывающихся дверей лифта… Тут запись кончилась. Дальше шла пустая пленка.
Они прослушали кассету до конца, не шевелясь, только закуривая все новые и новые сигареты, передавая друг другу зажигалку. Наконец раздался слабый щелчок — кнопка воспроизведения выскочила из пазов и встала в один ряд с другими.
— Что скажешь? — нарушил молчание Саша. — Твое мнение?
— Шантаж? — еле слышно предположила она.
— Именно. Это Костин голос?
— Конечно, его… Но с кем он говорил? — Руки у Ирины дрожали, она едва могла попасть в рот мундштуком сигареты.
Саша усмехнулся:
— А ты бы хотела узнать?
— Нет, нет! — Она ткнула сигаретой в пепельницу так, что окурок сломался. — Ничего я не хочу знать! Кто сюда принес эту гадость?! Кто посмел?
Чей это диктофон?!
— А ты поспрашивай его друзей со студии!
Ирина с отвращением посмотрела на серебристую игрушку японского производства, как будто это было что-то грязное и омерзительное. Нерешительно предположила:
— — Кто-то забыл, когда приходил ко мне после его смерти… Кто-то с телевидения — такие штучки обычно бывают у них… Они просто обвешиваются всякими игрушками… Но никто же не приходил!
— Совсем никто?
— Конечно, никто. Я тебе уже говорила, какая вокруг нас образовалась пустота после того, что случилось.
— А следователь эту штуку видел?
— Может, и видел. Откуда мне знать? У нас же не было обыска.
— Не было?
— Нет. Просто осмотрели квартиру, искали какие-то бумаги, из которых можно что-то понять…
Постой, но как же эта вещь сюда попала?! Когда?
И кто это сюда принес? Зачем?
Она вдруг стиснула голову руками и в отчаянии прошептала:
— Я не хочу, не хочу, не хочу ничего знать? Почему я должна в этом копаться?! Шантаж — подумать только… Нет, это ошибка, он никого не шантажировал! Саша!
Саша молча возился с диктофоном.
— Что ты там творишь? — резко окликнула она его. — Тебе мало того, что слышал?
— Слишком мало мы слышали. Хочу послушать другую сторону.
Она не успела его остановить. Он нажал на кнопку, и они услышали Костин голос. Затравленный, негромкий, знакомый голос. Он говорил быстро, будто боялся не успеть:
"Иришка, дорогая, не знаю, что со мной будет, я наступил на мозоль одному большому человеку.
Я дурак. Но я сделал это не ради денег. Нет, вру!
Не только ради денег! Я запутался, но я хотел только хорошего… Да что оправдываюсь? Я, конечно, не ангел. Поддался соблазну, пытался его припугнуть… Что со мной будет теперь — не представляю.
Иришка, за мной следят. Каждый день я их вижу и чувствую, что они знают каждый мой шаг. Зачем следят? Могли бы просто убить. Но меня пока не трогают. Умоляю тебя — если меня уже нет, а ты слышишь эти слова — отвези кассету Игорю, ты должна его помнить, мы с ним раньше работали в газете… Не представляю, что говорю, впервые в жизни по-настоящему боюсь. И за себя, и за тебя тоже. Какой я негодяй, что подвергаю тебя опасности! Но лучше будет, если ты узнаешь заранее…
Целую тебя. Пока".
Последние слова прозвучали как-то легкомысленно, не всерьез. Ирина плакала, слушая тишину, исходившую теперь от крутившейся дальше кассеты. Саша нажал на «стоп».
— Давай все сотрем, — сквозь слезы предложила Ирина.
— Дурочка, — ласково ответил тот. — Да ни за что на свете!
Глава 4
Ира не работала нигде. Все ее появления на экране кончились со времен той дипломной работы…
Никто ее никуда не приглашал, да она особо и не лезла в киномир… Тем более в российский киномир. Иру содержал муж, кое-что подкидывали родители. Ей было скучно. Денег мало. Делать нечего. Работы по специальности нет. Подруги есть, но надоели! Был только Саша. Была старая облезшая собака Плюшка. Ну, и Костя, конечно, был… И как ни странно, она его тоже любила. Как-то, напившись, она в слезах призналась Саше:
— Это так непонятно… Но я вас обоих люблю!
— Проспись! — посоветовал он ей.
— Нет, честно… Только его — по-другому… Не так, как тебя… Как-то спокойней…
— Только проститутки любят всех!
— Нет, нет… Проститутки как раз никого не любят, — возразила она. — А мне, можно сказать, очень повезло.
После этих слов он отвесил ей пощечину. Да, в последнее время Саша сильно изменился. Забросил свой спорт. Начал курить, да еще как — по пачке в день. Не отказывался от выпивки. Ходил, как оборванец, брился через день. Мог поднять на Иру руку… Когда она ему сказала, что муж устроился на телевидение, в новое ток-шоу, страшно завидовал. Да, он стал завистливым, грубым, неуравновешенным… Но она его не упрекала. Он все равно был ей необходим. Всегда. И особенно — теперь, в пустой квартире, откуда исчезли все — и муж, и собака…
— Как же она тебя отпустила? — спросила Ира, глядя на часы. — Ведь поздно…
— А я не заходил домой, — мрачно ответил он.
— Ну, так иди к ней. Ведь ждет!
— Не хочу. Могу остаться ночевать у тебя, если надо. — Он все еще не смотрел ей в лицо.
Ира рассердилась:
— А я тебя не принуждаю! Можно подумать — это такая тяжелая ноша — сочувствие к ближнему! Да чем ты лучше его приятелей с телевидения?! Они все тоже его ненавидели!
— Серьезно? — спросил он, и она прикусила язык. Мужчина заинтересовался:
— А следователю ты об этом не говорила?
— Нет.
— Надо было сказать.
— У меня нет никаких доказательств. Не хочу выглядеть дурой. Достаточно глупостей… — И внезапно у нее вырвалось:
— Саша, мне очень страшно!
— Это я уже слышал. Что ты скрываешь? Ты ведь что-то знаешь, кого-то должна подозревать!
Не стреляют просто так в голову человеку!
Ира нервно передернулась, обхватила себя пальцами за локти, покачала головой:
— А незачем говорить кому бы то ни было. Все бесполезно.
— Ты считаешь?
— Да.
— Но при этом также считаешь, что и тебе грозит опасность? — настойчиво продолжал он.
И она решилась:
— Ладно, не хотела я тебе об этом говорить…
Чтобы ты еще больше нам не завидовал. Понимаешь, Косте в какой-то момент надоело быть редактором. Он решил попробовать писать сценарий этого бездарного ток-шоу, тем более что сценарист приболел. Грипп у него случился. Заготовки у них были, конечно, и этот сценарист, хотя и в гриппу, все равно через каждые полчаса туда звонил, работал… А Костя написал свой сценарий.
Он напряженно слушал, не перебивая, пожирал ее жадными глазами.
— Я читала этот сценарий, — еще тише проговорила она. — Мне он не понравился.
— Почему? — выдавил он.
— А я скажу. Слишком все откровенно, не для нашего телевидения. Ты обращал внимание, что в этих ток-шоу все известно заранее? Все отрепетировано, все просчитано. Ты ведь помнишь, как построено это шоу, эти дурацкие «Перевертыши».
Глупости, в сущности. Сперва появляется какой-то известный человек — артист, политик, ну, спортсмен какой-нибудь. Сидит этот несчастный, и помимо ведущего на площадке появляется кто-то, кто этого человека знает. И начинает о нем что-то рассказывать, якобы какие-то тайны. Смешно слушать — никакие это не тайны. Зал может задать пару вопросов участникам. Потом появляется еще один знакомый главного лица и начинает рассказывать о нем что-то прямо противоположное. Ну, если первый говорил, что это хороший семьянин, то второй вдруг вспоминает, что у этого человека пять штук любовниц; Зал охает, ахает…
Ведущий делает вид, что слышит это в первый раз.
Остренькая такая передачка. Но насквозь фальшивая. Потому что ничего по-настоящему важного ни первому, ни второму свидетелю сказать не дадут. Так мало того, идея передачи содрана с других шоу, более известных.
— Ну, ну? — жадно подгонял ее Саша.
— А вот Костя решил внести новую жизнь в эту передачку. Он хотел, чтобы она стала по-настоящему острой. Он мне говорил, что если шоу будет и дальше делаться в таком роде, то скоро весь проект заглохнет… Я не знаю — ему виднее.
Он показал свой сценарий начальству. Они, конечно, отклонили… Сказали ему, что не нуждаются в услугах другого сценариста и чтобы он лучше добросовестно делал свою работу и оставил свои планы при себе.
Она внезапно замолчала. Саша, не дождавшись продолжения, недоверчиво спросил:
— И это все?
— Все.
— Не может быть! Да это же чепуха! Его убили, ты понимаешь — убили! А он еще и шагу не сделал, он даже не дернулся! Его не за что было убивать!
— Я рассказала тебе только то, что он рассказывал мне! — отчеканила она.
— А есть еще что-то?
Она кивнула:
— Я выложила тебе все факты, которыми располагала. Теперь пойдут пустые слова. Мои мысли, мои наблюдения… Все, что я никому не скажу.
После этой истории со сценарием он стал бояться.
Не знаю, кого и чего. Но он боялся страшно. Ты же знаешь, что Костя всегда возвращался поздно.
Как-то вернулся в третьем часу ночи — такого еще не было. Я спросила: «Как же ты добрался? Ведь метро уже не ходит!» А он сказал, что поймал машину. Это при его-то мизерных заработках, при его расчетливости!
— Мизерные заработки? А ты говорила, что он мечтал купить машину, — вставил словечко Саша.
— Теперь он никогда ее не купит, — вздохнула Ирина. — Но, конечно, не это важно, а то, что он совсем в ту ночь не лег спать. Он стоял на кухне, при погашенном свете, и смотрел вниз, на улицу. Я уже спала, потом проснулась, уже на рассвете, под утро. Вышла в коридор, заглянула на кухню, тихонько позвала его… Ты бы видел, как он подскочил! Глаза дикие, больные… Я пыталась выяснить, что он там высматривал… Ничего не добилась.
— Может, ему просто нехотелось? — предположил Саша. — Ты слишком впечатлительна.
Ищешь повод испугаться…
— Да пошел ты! — разозлилась она. — Я что — Костю не знаю?! Не спалось ему?! Он приходил с работы, как выжатый, часто даже не умывался!
Падал на постель и засыпал до часу дня! В тот вечер он выглядел еще хуже! Даже есть не захотел, так устал! И тем не менее торчал у окна всю ночь…
— Успокойся, — махнул рукой Саша. — Если это все, что ты можешь сказать…
— Не все! Ему часто кто-то звонил! — выпалила она. — Он разговаривал с этим человеком так:
«Да. Нет, я же вам сказал. Я же вам сказал, что ничего не хочу знать. Вы не имеете права предъявлять претензии. Вы ничего не докажете!»
Она так похоже изобразила отрывистую речь покойного мужа, что Саша развел руками:
— Актриса в тебе еще жива!
— А, плевать. — Она закурила. — Эти звонки обычно раздавались днем, перед его уходом на работу. Он всегда был дома. Мне не удавалось снять трубку и хотя бы узнать, кто говорит — мужчина или женщина. Я даже этого не знаю — что я следователю могу предъявить?!. Телефон у нас самый простой, без определителя, так что ему волей-неволей приходилось брать трубку… А он так не хотел говорить с этим человеком! Я видела, как ему тяжело, как страшно, как он психует… Однажды он сорвался и заорал туда: «Больше чтобы не звонили! Отвяжитесь от меня!» И бросил трубку. Никогда не видела его таким разъяренным. Но мне и тогда не удалось ничего из него вытащить. Он только и сказал, что это не мое дело. Когда я спросила, не с телевидением ли связаны эти неприятности, промолчал. А с чем еще это могло быть связано?
— С чем угодно, — возразил Саша. — А что ты вообще знала о муже?
— Что? — удивилась женщина. — Да все о нем знала, до последнего времени.
— Ладно, но про звонки с угрозами ты все равно могла бы рассказать следователю! Ты что — совсем милиции не доверяешь?
— Я бы рассказала… — замялась она. — Но боюсь, что он куда-то вляпался… А если начнется расследование, мне конец.
— Почему?!
— А почему умер он? Нет, я должна молчать.
Я это чувствую! Я это поняла сегодня на кладбище… Саша, эти люди работали с ним вместе, наверное, не одну чашку кофе выпили в буфете, не один час проговорили по душам… А держались, как совершенно чужие. Никого из начальства не было.
Пришли только люди его уровня… Начальство даже венка не послало. А те, кто явился?! Саша, они пришли на кладбище только потому, что иначе неприлично. Они не желали туда идти! — Знаешь, кладбище — это развлечение на любителя, — постарался он сострить, но тут же получил обжигающую пощечину:
— Не смей так говорить о нем!
Ирина будто с изумлением посмотрела на свою ладонь, нанесшую удар, прижала эту руку к глазам и истерично всхлипнула. Саша сидел на краю постели, как манекен, — слишком прямо, с неестественной слабой улыбкой, с неподвижным взглядом.
— Так, — негромко сказал он. — Начинаешь идеализировать покойного мужа? В таком случае мне лучше уйти. Я ему не конкурент. Я-то пока жив.
— И уходи! Уходи! — провизжала она, зарываясь в скомканную постель. — И никогда уже не приходи! Пусть я тут умру совсем одна, кому я теперь нужна, кому?! О-о-о, как я вас всех ненавижу, мужиков! Все вы сволочи, все, все!
Саша встал, но уйти не решился. Ждал, пока она переборет свою истерику. Побродил по комнате, отхлебнул из бутылки, посмотрел в окно. Шел десятый час, ничего не разглядеть в этой дождливой ноябрьской тьме… Женщина все еще всхлипывала, но слишком устала, чтобы закатить настоящую истерику. Он предпочитал подождать, пока та окончательно не придет в себя и хотя бы извинится…
Под руку ему попался маленький диктофон серебристого цвета, лежавший на туалетном столике. Он машинально взял его, покрутил перед глазами, увидел, что внутри есть микрокассета. Нажал на перемотку, тут же раздался сухой щелчок, кнопка выскочила. Кассета была перемотана на начало до отказа. Тогда он так же машинально нажал на кнопку воспроизведения… И комнату вдруг заполнил ясный, резкий голос:
— Если вы хотите говорить о деньгах, тогда обращайтесь не ко мне. Я эти вопросы не решаю.
Пауза. Ирина подняла голову и испуганно посмотрела на диктофон. Саша нажал «стоп».
— Извини, — сказал он. — Я случайно включил.
— Это твой? — спросила она без особого интереса.
— Мой? Откуда? Он лежал тут.
— У нас никогда не было такого. — Она встала, подошла, повертела диктофон, осмотрела его и пожала плечами:
— У Кости таких игрушек не водилось. Он же никогда не брал интервью… Ума не приложу, откуда это взялось…
— Ты что — первый раз это видишь?
— Первый… А что там за кассета? Давай послушаем? — предложила она.
Саша опять перемотал на начало и включил.
Женщина взяла диктофон и поднесла его к уху.
— ..о деньгах, тогда обращайтесь не ко мне. Я эти вопросы не решаю. — Снова заговорил ясный резкий голос. — Предложение у вас интересное. Но денег под него вам вряд ли удастся достать.
— Вы считаете? — Это говорил Костя.
Ирина так вздрогнула, что чуть не уронила диктофон. Саша поймал его почти в полете и поставил на туалетный столик. Они слушали голос покойника, стараясь не смотреть друг на друга. Обоим почему-то было жутковато, будто они вызвали призрак…
— А я думаю, что мое предложение должно вас заинтересовать, — продолжал Костя. — Это уникальное предложение. Я пришел прямо к вам, потому что вам эти сведения дороже, чем другим.
— И я дороже за них заплачу? — без тени усмешки спросил резкий голос. — Я за них платить вообще не буду. Забирайте ваши бумажки.
Послышалось какое-то шуршание — как будто перед диктофоном листали бумаги. Потом Костя нерешительно сказал:
— Но вы должны понять, что в таком случае я пойду к другим людям…
— Я это понимаю. Вы, журналисты, не останавливаетесь на полпути, — ответил голос.
— Я не журналист.
— Мне безразлично, кто вы. Я вас не знаю.
Больше уделить вам времени не могу.
— Мое дело было предложить, — отвечал Костя. — Если вы отказываетесь… В таком случае вам не за что будет меня упрекать, когда эти сведения узнает кто-то еще. Первый, к кому я обратился, были вы!
— Убирайтесь, — спокойно ответил голос. Раздавались еще какие-то шумы. Кажется, женский голос, спрашивающий о чем-то, потом легко узнаваемый звук раскрывающихся дверей лифта… Тут запись кончилась. Дальше шла пустая пленка.
Они прослушали кассету до конца, не шевелясь, только закуривая все новые и новые сигареты, передавая друг другу зажигалку. Наконец раздался слабый щелчок — кнопка воспроизведения выскочила из пазов и встала в один ряд с другими.
— Что скажешь? — нарушил молчание Саша. — Твое мнение?
— Шантаж? — еле слышно предположила она.
— Именно. Это Костин голос?
— Конечно, его… Но с кем он говорил? — Руки у Ирины дрожали, она едва могла попасть в рот мундштуком сигареты.
Саша усмехнулся:
— А ты бы хотела узнать?
— Нет, нет! — Она ткнула сигаретой в пепельницу так, что окурок сломался. — Ничего я не хочу знать! Кто сюда принес эту гадость?! Кто посмел?
Чей это диктофон?!
— А ты поспрашивай его друзей со студии!
Ирина с отвращением посмотрела на серебристую игрушку японского производства, как будто это было что-то грязное и омерзительное. Нерешительно предположила:
— — Кто-то забыл, когда приходил ко мне после его смерти… Кто-то с телевидения — такие штучки обычно бывают у них… Они просто обвешиваются всякими игрушками… Но никто же не приходил!
— Совсем никто?
— Конечно, никто. Я тебе уже говорила, какая вокруг нас образовалась пустота после того, что случилось.
— А следователь эту штуку видел?
— Может, и видел. Откуда мне знать? У нас же не было обыска.
— Не было?
— Нет. Просто осмотрели квартиру, искали какие-то бумаги, из которых можно что-то понять…
Постой, но как же эта вещь сюда попала?! Когда?
И кто это сюда принес? Зачем?
Она вдруг стиснула голову руками и в отчаянии прошептала:
— Я не хочу, не хочу, не хочу ничего знать? Почему я должна в этом копаться?! Шантаж — подумать только… Нет, это ошибка, он никого не шантажировал! Саша!
Саша молча возился с диктофоном.
— Что ты там творишь? — резко окликнула она его. — Тебе мало того, что слышал?
— Слишком мало мы слышали. Хочу послушать другую сторону.
Она не успела его остановить. Он нажал на кнопку, и они услышали Костин голос. Затравленный, негромкий, знакомый голос. Он говорил быстро, будто боялся не успеть:
"Иришка, дорогая, не знаю, что со мной будет, я наступил на мозоль одному большому человеку.
Я дурак. Но я сделал это не ради денег. Нет, вру!
Не только ради денег! Я запутался, но я хотел только хорошего… Да что оправдываюсь? Я, конечно, не ангел. Поддался соблазну, пытался его припугнуть… Что со мной будет теперь — не представляю.
Иришка, за мной следят. Каждый день я их вижу и чувствую, что они знают каждый мой шаг. Зачем следят? Могли бы просто убить. Но меня пока не трогают. Умоляю тебя — если меня уже нет, а ты слышишь эти слова — отвези кассету Игорю, ты должна его помнить, мы с ним раньше работали в газете… Не представляю, что говорю, впервые в жизни по-настоящему боюсь. И за себя, и за тебя тоже. Какой я негодяй, что подвергаю тебя опасности! Но лучше будет, если ты узнаешь заранее…
Целую тебя. Пока".
Последние слова прозвучали как-то легкомысленно, не всерьез. Ирина плакала, слушая тишину, исходившую теперь от крутившейся дальше кассеты. Саша нажал на «стоп».
— Давай все сотрем, — сквозь слезы предложила Ирина.
— Дурочка, — ласково ответил тот. — Да ни за что на свете!
Глава 4
Иван не совсем соврал Алие, когда сказал, что у него есть девушка и эта девушка его ждет. Девушка была, но ждала ли его — вот в чем вопрос.
Позвонив матери из автомата, он поехал к Таньке.
Жить у нее, правда, не собирался — Танька собственной квартиры не имела, обитала вместе с родителями. Родители неплохо к нему относились, но все равно — это не вариант.
Он не стал предупреждать девушку звонком по телефону — так прямо и нагрянул, на авось. Дверь ему открыл Танькин младший брат, Денис.
— О, привет, — удивился мальчишка. — А ее дома нету. Я один. Заходи, она тебя, между прочим, ждала.
Иван переступил порог, похлопал себя по карманам куртки и только теперь сообразил, что ничего не принес мальчишке. А всегда приносил ему подарок, еще не было такого, чтобы он пришел в этот дом с пустыми руками. Денис ждал подарочка с явным интересом. Наконец Иван нашел что-то подходящее — когда в Эмиратах покупал матери дубленку, ему вручили музыкальный брелок для ключей. Серебряное колечко с цепочкой, на цепочке болтается толстенькое красное сердечко.
Если над сердечком покричать — оно начнет истошно попискивать. Иван вынул брелок и протянул его мальчишке:
— На, это брелок. Потеряешь ключи — ори сильнее, найдутся.
— Ну? — Денис повертел сердечко и вдруг заорал как резаный. Брелок немедленно откликнулся, Иван от неожиданности вздрогнул и выругался:
— Придурок, не мог предупредить?!
Мальчишка не обиделся.
— Ничего, забавно, — солидно сказал он. — Сколько такой стоит?
Его всегда интересовала цена подарка. Иван отмахнулся:
— Танька скоро придет?
— Скоро. Она в училище. Но лучше бы ты мне принес тамагошу. У нас у всех в классе тамагоши есть, прикинь, только у меня нет! Отец зажал деньги, которые мне за хорошую учебу дает, говорит — всякую дрянь покупаешь…
— Держи, купи себе!
— О, класс… — протянул Денис, выхватывая у Ивана купюру, и затараторил как заведенный:
— Тамагоша — такой виртуальный друг в коробочке. Его надо кормить, поить, играть с ним, если заболеет — лечить. А если несколько раз не покормишь — он умрет. Прямо как человек. Еще у него семь жизней…
— А говоришь — как человек, — оборвал его Иван. — У человека всего одна.
Денис его уже не слушал:
— Ладно, я побежал. Ты ее дождись, не уходи, ладно? Она обрадуется!
— Куда ты намылился?
— За тамагошей.
И мальчишка, зашнуровав кроссовки, исчез за дверью. Иван обошел квартиру, проверил запасы продуктов в холодильнике, заглянул во все кастрюли. Увидел в одной из них борщ, но разогревать, конечно, не стал, хотя проголодался. Зашел в Танькину комнату, примостился в кресле и закрыл глаза. И сам не заметил, как уснул.
Разбудил его поцелуй и лукавый шепот:
— Ты что — с ночной смены пришел?
Он встряхнулся, потянул к себе Таньку. Та нехотя отбивалась, оглядываясь на дверь:
— Мать дома! Пусти! Сейчас обедать будем.
Он притянул девушку к себе, усадил на ручку кресла и вдохнул ее запах. Сквозь арбузную муть духов пробивался собственный запах ее кожи — пряный, сладковатый. Танька присмирела, гладила его по коротким, ершистым волосам, бормотала тихо-тихо:
— Куда пропал? Телефона у тебя нет, адреса нет, ничего нет. Я уже поняла, что ты специально прячешься, — шептала она. — Ведешь себя, как женатый. А может, ты и правда женат?
— Паспорт показать? — устало спросил он. — Достань и посмотри.
— Где?
— В штанах.
Она доверчиво полезла ему в карман, он поймал ее руку, прижал к бедру, передвинул повыше. Она рассмеялась:
— Жу-у-лик противный… Имей совесть, мать все слышит.
— А мы тихонько! — Иван ухватился за медную пуговицу на ее джинсах, но она отскочила, сердито прошипела:
— Я тебе серьезно говорю, что это за скотство?!
— Каким словам ты без меня научилась, — покачал он головой.
Тут она обиделась всерьез. Уселась на диван, схватила какой-то журнал и, кусая накрашенные губы, принялась его просматривать. А Иван рассматривал девушку. Танька училась на парикмахера, и ее пунктиком было менять прическу и цвет волос почти каждый месяц. Сегодня она была шатенка, и челка закрывала брови. А в прошлый раз, когда они виделись, Танька была кудрявой блондинкой.
— Ничего, тебе такой цвет идет, — одобрил ее прическу Иван.
Она не отреагировала. Парень смотрел на ее склоненное лицо, на длинную челку, на густо накрашенные ресницы, опущенные над журналом…
И вдруг сквозь нее увидел другую. Белокожую, круглолицую, черноволосую. Увидел беспощадно подведенные черные глаза, ее усмешку, крупную родинку между грудей — как медальон… Эта родинка ему тогда очень приглянулась… Он даже не пытался прогнать наваждение — напротив, ему хотелось задержать его подольше… Но Танька вдруг подняла голову, и все пропало.
— Я тебя не приглашала, — сказала она, будто продолжая начатую тему.
— Я могу уйти, если так, — равнодушно ответил он. — Уйти, что ли?
— Матери бы постыдился, — продолжала она.
— Чьей?
— Моей! — Танька явно желала поговорить на тему семейных отношений, и это Ивану не нравилось. Он встал, потянулся, повращал кистями расставленных рук, покрутил головой, прогоняя остатки сна. И с чего это ему примерещилась Алия?
Просто от недосыпа!
— А что мне твоей матери стыдиться? — спросил он, закончив свою зарядку. — Я к ней в зятья не набиваюсь.
— Да кому ты нужен?!
В дверь деликатно постучали:
— Ребятки, можно к вам?
Танькина мать, имени-отчества которой Иван так и не удосужился запомнить, делано улыбалась гостю:
— Здравствуйте, Ваня. Уезжали куда-то? Давно вас не было видно.
— Работал, — коротко ответил он.
— Ему было страшно некогда, — иронически вставила Танька.
— Ну, к столу? — Танькина мать вопросительно посмотрела на свое чадо. Она видела, что дочь обижена на Ивана, но не знала, как себя вести в такой ситуации. Иван не заставил себя звать дважды. Он прошел на кухню, за ним — Танькина мать. Танька есть не пожелала, осталась в комнате.
Иван ел предложенный обед в полном молчании. Он раздумывал, как ему быть, куда податься.
Остаться тут? Нельзя, да и не хочется. Как ни странно, встреча с Танькой его не порадовала.
Больше того — он вдруг понял, что эта девица ему абсолютно не нужна. Ну, просто пустое место. Не говоря уже о ее мамаше, которая уселась напротив — так и провожает взглядом каждый кусок, который Иван отправляет в рот. Наконец та не выдержала:
— Ваня, я давно хотела вас кое о чем спросить.
Можно, надеюсь?
Он слегка пожал плечами, запихивая в рот остатки хлеба и снова берясь за ложку. Он мог бы есть и поаккуратней, вообще не любил свинства за столом. Но ему безотчетно хотелось позлить женщину.
— Вы с Таней встречаетесь уже третий месяц, — нервно заговорила женщина. — Она мне не жалуется, но я вижу — у вас что-то не ладится.
— Вам показалось, — ответил он, прожевав хлеб. — Можно добавки?
Она оторопело встала, налила еще борща, и парень молча продолжал есть.
— И все же, — гнула та свое, — как это надо понимать? Вы собираетесь с Таней пожениться или нет? Это, кажется, естественный вопрос.
— Конечно, — согласился он. — Нормальный вопрос. Жениться мы пока не собираемся.
Она вздрогнула, как от удара:
— И у вас хватает совести мне такое говорить?!
— Слушайте… — Иван отодвинул тарелку. — Вашу Таню никто не принуждал со мной встречаться. Все было добровольно. Я ей ничего не обещал. Жениться не собираюсь ни на ней, ни на ком вообще. Я ей это сто раз сказал. При чем тут совесть?
— Ваше счастье, что дома нет ее отца! — истерически бросила она.
— А что такое? — набычился Иван.
— А то, что он спустил бы вас с лестницы!
Парень переждал минутку, давая ей время распалиться еще больше. И спокойно ответил:
— Ну, в этом я очень сомневаюсь. Начать-то он бы начал… Но заканчивал бы все равно я. Пожалели бы мужа.
— Хам!
На этот выкрик из комнаты прибежала Таня.
На Ивана она внимания не обратила и вместо него сразу напустилась на мать:
— Ну, что ты все лезешь?! Что ты все портишь?! Что ты все время влезаешь в мою жизнь?!
Что ты тут разоралась?!
— Тань, потише, — попросил ее Иван. — Если еще и ты заведешься…
— Пойдем отсюда! — Танька рванула его за рукав. — Пошли!
Уже у двери им подвернулся под ноги Денис:
— Вань, гляди — тамагоша! Танька, посмотри, какой брелок!
— Да отвяжись ты, бога ради! — заорала на него сестра. От ее крика брелок немедленно запищал, приводя Дениса в восторг.
На улице девушка повесилась Ивану на шею и поцеловала его. Он подержал ее за плечи, потом отпустил. Она вздохнула:
Позвонив матери из автомата, он поехал к Таньке.
Жить у нее, правда, не собирался — Танька собственной квартиры не имела, обитала вместе с родителями. Родители неплохо к нему относились, но все равно — это не вариант.
Он не стал предупреждать девушку звонком по телефону — так прямо и нагрянул, на авось. Дверь ему открыл Танькин младший брат, Денис.
— О, привет, — удивился мальчишка. — А ее дома нету. Я один. Заходи, она тебя, между прочим, ждала.
Иван переступил порог, похлопал себя по карманам куртки и только теперь сообразил, что ничего не принес мальчишке. А всегда приносил ему подарок, еще не было такого, чтобы он пришел в этот дом с пустыми руками. Денис ждал подарочка с явным интересом. Наконец Иван нашел что-то подходящее — когда в Эмиратах покупал матери дубленку, ему вручили музыкальный брелок для ключей. Серебряное колечко с цепочкой, на цепочке болтается толстенькое красное сердечко.
Если над сердечком покричать — оно начнет истошно попискивать. Иван вынул брелок и протянул его мальчишке:
— На, это брелок. Потеряешь ключи — ори сильнее, найдутся.
— Ну? — Денис повертел сердечко и вдруг заорал как резаный. Брелок немедленно откликнулся, Иван от неожиданности вздрогнул и выругался:
— Придурок, не мог предупредить?!
Мальчишка не обиделся.
— Ничего, забавно, — солидно сказал он. — Сколько такой стоит?
Его всегда интересовала цена подарка. Иван отмахнулся:
— Танька скоро придет?
— Скоро. Она в училище. Но лучше бы ты мне принес тамагошу. У нас у всех в классе тамагоши есть, прикинь, только у меня нет! Отец зажал деньги, которые мне за хорошую учебу дает, говорит — всякую дрянь покупаешь…
— Держи, купи себе!
— О, класс… — протянул Денис, выхватывая у Ивана купюру, и затараторил как заведенный:
— Тамагоша — такой виртуальный друг в коробочке. Его надо кормить, поить, играть с ним, если заболеет — лечить. А если несколько раз не покормишь — он умрет. Прямо как человек. Еще у него семь жизней…
— А говоришь — как человек, — оборвал его Иван. — У человека всего одна.
Денис его уже не слушал:
— Ладно, я побежал. Ты ее дождись, не уходи, ладно? Она обрадуется!
— Куда ты намылился?
— За тамагошей.
И мальчишка, зашнуровав кроссовки, исчез за дверью. Иван обошел квартиру, проверил запасы продуктов в холодильнике, заглянул во все кастрюли. Увидел в одной из них борщ, но разогревать, конечно, не стал, хотя проголодался. Зашел в Танькину комнату, примостился в кресле и закрыл глаза. И сам не заметил, как уснул.
Разбудил его поцелуй и лукавый шепот:
— Ты что — с ночной смены пришел?
Он встряхнулся, потянул к себе Таньку. Та нехотя отбивалась, оглядываясь на дверь:
— Мать дома! Пусти! Сейчас обедать будем.
Он притянул девушку к себе, усадил на ручку кресла и вдохнул ее запах. Сквозь арбузную муть духов пробивался собственный запах ее кожи — пряный, сладковатый. Танька присмирела, гладила его по коротким, ершистым волосам, бормотала тихо-тихо:
— Куда пропал? Телефона у тебя нет, адреса нет, ничего нет. Я уже поняла, что ты специально прячешься, — шептала она. — Ведешь себя, как женатый. А может, ты и правда женат?
— Паспорт показать? — устало спросил он. — Достань и посмотри.
— Где?
— В штанах.
Она доверчиво полезла ему в карман, он поймал ее руку, прижал к бедру, передвинул повыше. Она рассмеялась:
— Жу-у-лик противный… Имей совесть, мать все слышит.
— А мы тихонько! — Иван ухватился за медную пуговицу на ее джинсах, но она отскочила, сердито прошипела:
— Я тебе серьезно говорю, что это за скотство?!
— Каким словам ты без меня научилась, — покачал он головой.
Тут она обиделась всерьез. Уселась на диван, схватила какой-то журнал и, кусая накрашенные губы, принялась его просматривать. А Иван рассматривал девушку. Танька училась на парикмахера, и ее пунктиком было менять прическу и цвет волос почти каждый месяц. Сегодня она была шатенка, и челка закрывала брови. А в прошлый раз, когда они виделись, Танька была кудрявой блондинкой.
— Ничего, тебе такой цвет идет, — одобрил ее прическу Иван.
Она не отреагировала. Парень смотрел на ее склоненное лицо, на длинную челку, на густо накрашенные ресницы, опущенные над журналом…
И вдруг сквозь нее увидел другую. Белокожую, круглолицую, черноволосую. Увидел беспощадно подведенные черные глаза, ее усмешку, крупную родинку между грудей — как медальон… Эта родинка ему тогда очень приглянулась… Он даже не пытался прогнать наваждение — напротив, ему хотелось задержать его подольше… Но Танька вдруг подняла голову, и все пропало.
— Я тебя не приглашала, — сказала она, будто продолжая начатую тему.
— Я могу уйти, если так, — равнодушно ответил он. — Уйти, что ли?
— Матери бы постыдился, — продолжала она.
— Чьей?
— Моей! — Танька явно желала поговорить на тему семейных отношений, и это Ивану не нравилось. Он встал, потянулся, повращал кистями расставленных рук, покрутил головой, прогоняя остатки сна. И с чего это ему примерещилась Алия?
Просто от недосыпа!
— А что мне твоей матери стыдиться? — спросил он, закончив свою зарядку. — Я к ней в зятья не набиваюсь.
— Да кому ты нужен?!
В дверь деликатно постучали:
— Ребятки, можно к вам?
Танькина мать, имени-отчества которой Иван так и не удосужился запомнить, делано улыбалась гостю:
— Здравствуйте, Ваня. Уезжали куда-то? Давно вас не было видно.
— Работал, — коротко ответил он.
— Ему было страшно некогда, — иронически вставила Танька.
— Ну, к столу? — Танькина мать вопросительно посмотрела на свое чадо. Она видела, что дочь обижена на Ивана, но не знала, как себя вести в такой ситуации. Иван не заставил себя звать дважды. Он прошел на кухню, за ним — Танькина мать. Танька есть не пожелала, осталась в комнате.
Иван ел предложенный обед в полном молчании. Он раздумывал, как ему быть, куда податься.
Остаться тут? Нельзя, да и не хочется. Как ни странно, встреча с Танькой его не порадовала.
Больше того — он вдруг понял, что эта девица ему абсолютно не нужна. Ну, просто пустое место. Не говоря уже о ее мамаше, которая уселась напротив — так и провожает взглядом каждый кусок, который Иван отправляет в рот. Наконец та не выдержала:
— Ваня, я давно хотела вас кое о чем спросить.
Можно, надеюсь?
Он слегка пожал плечами, запихивая в рот остатки хлеба и снова берясь за ложку. Он мог бы есть и поаккуратней, вообще не любил свинства за столом. Но ему безотчетно хотелось позлить женщину.
— Вы с Таней встречаетесь уже третий месяц, — нервно заговорила женщина. — Она мне не жалуется, но я вижу — у вас что-то не ладится.
— Вам показалось, — ответил он, прожевав хлеб. — Можно добавки?
Она оторопело встала, налила еще борща, и парень молча продолжал есть.
— И все же, — гнула та свое, — как это надо понимать? Вы собираетесь с Таней пожениться или нет? Это, кажется, естественный вопрос.
— Конечно, — согласился он. — Нормальный вопрос. Жениться мы пока не собираемся.
Она вздрогнула, как от удара:
— И у вас хватает совести мне такое говорить?!
— Слушайте… — Иван отодвинул тарелку. — Вашу Таню никто не принуждал со мной встречаться. Все было добровольно. Я ей ничего не обещал. Жениться не собираюсь ни на ней, ни на ком вообще. Я ей это сто раз сказал. При чем тут совесть?
— Ваше счастье, что дома нет ее отца! — истерически бросила она.
— А что такое? — набычился Иван.
— А то, что он спустил бы вас с лестницы!
Парень переждал минутку, давая ей время распалиться еще больше. И спокойно ответил:
— Ну, в этом я очень сомневаюсь. Начать-то он бы начал… Но заканчивал бы все равно я. Пожалели бы мужа.
— Хам!
На этот выкрик из комнаты прибежала Таня.
На Ивана она внимания не обратила и вместо него сразу напустилась на мать:
— Ну, что ты все лезешь?! Что ты все портишь?! Что ты все время влезаешь в мою жизнь?!
Что ты тут разоралась?!
— Тань, потише, — попросил ее Иван. — Если еще и ты заведешься…
— Пойдем отсюда! — Танька рванула его за рукав. — Пошли!
Уже у двери им подвернулся под ноги Денис:
— Вань, гляди — тамагоша! Танька, посмотри, какой брелок!
— Да отвяжись ты, бога ради! — заорала на него сестра. От ее крика брелок немедленно запищал, приводя Дениса в восторг.
На улице девушка повесилась Ивану на шею и поцеловала его. Он подержал ее за плечи, потом отпустил. Она вздохнула:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента