Страница:
– Нет, – отрезал Ахмат – Вот и попробуй мне объяснить. Пришла и купила у меня коробку духов Их отвез Али.
– Куда отвез? Что ты говоришь?
– В магазин Так сказал Али.
– Какой магазин?
– Где-то в Бибиреве. Она появилась тут неожиданно, сказала, что ее направил Гамат. Значит, она была на том складе Ей там тоже нечего делать Но я ничего не подозревал, думал, ей правда нужны духи для магазина.
– Она не имеет никакого магазина!
– Она сказала, что берет не для себя, а для подруги. Осталась мне еще должна четыреста долларов за товар, взяла коробку со скидкой. Я ей поверил в долг, как твоей родственнице.
– Интересно… – протянул Мухамед – Что было дальше?
– На другой день закрыл склад, Али остался сторожить Эта чертова жена Сафара потащила меня к себе домой.
– Никак не мог удержаться? – усмехнулся Мухамед.
– Да ты знаешь этих баб. – Ахмат выругался. – Заявилась ко мне, просила денег. Проститутка! Я сказал, что ничем помочь не могу. Она просила еще работы, но я пока с ума не сошел. Предложил подвезти ее домой. Что я мог еще сделать? Она не собиралась уходить, просидела у меня два часа, я уже сам собирался уезжать…
– И решил воспользоваться моментом? Попить с нею кофе?
– Эта тварь в меня вцепилась, – оправдывался Ахмат. – Какая мне была разница?
– Ты бы лучше о делах думал, чем о бабах! Поменьше надо выделяться! И так говорят, что ты трахаешь всех подряд!
– Ну перестань… – протянул Ахмат. – Ты послушай, что было. Поехали мы к ней, по дороге посидели в кафе… Она вдруг говорит – сумочку на складе забыла. Я думал, она от меня отмазаться хочет. Но вижу – чуть не плачет Дети, говорит, дома заперты. Поехали обратно на склад. Я ее послал наверх, сам сижу в машине, злюсь, думаю, что она крутит. В кафе пожрала, а теперь прячется! Возвращается она – Али не отпирает. Я думал, он куда-то ушел. Парень молодой… Поднялся с нею наверх, открыл. Зашли в ту комнату, где у меня стол с документами. А он сидит, горло перерезано! – Ахмат провел ребром ладони по жирной шее. – Вокруг кровь, на столе, на полу, везде. Я чуть не умер на месте. Она давай кричать. Я вижу – мертв, ничего не сделаешь. Пришлось звонить в милицию. Обязан был это сделать, сам знаешь. Просидели мы с нею здесь до ночи. Потом эта сука опять просила, чтобы я ее отвез, но я ее послал к черту – не до нее уже было!
Мухамед напряженно выслушал эту историю, сунул спичку в гнилые зубы и снова посмотрел на Лену. Она курила и оглядывалась по сторонам в поисках пепельницы. Он спросил, что сделала милиция? Ахмат сокрушенно ответил, что опечатали комнату, конечно, он не может войти, там все документы остались, накладные, сертификаты. Невозможно работать. Да и какая сейчас работа! Отпечатки пальцев снимали. Расспрашивали – как и что. Относились как к собаке.
– Кто это, как думаешь? – Мухамед присел на подоконник, продолжая ковырять в зубах спичкой. – Кто-то из наших? Не украли ничего?
– Ничего. А деньги были.
– Значит, наши. Хороший был парень… Его мать жалко. Он единственный сын?
– Сестра от горя с ума сойдет… Не знаю, как ей сообщить… – подтвердил Ахмат. – Но за что? На столе сверточек лежал, а в нем – часы. И еще, он письмо писал сестре в Дамаск.
– Письмо писал? – переспросил Мухамед. Выплюнул спичку, сунул в зубы сигарету. – Ну и что здесь такого?
Но племянник никогда писем не писал. Только по телефону говорил. Ахмат не понимает, что это значит. Только странно. Кому он мог дорогу перейти? И почему-то все время в голову лезет…
– Фатиха? – одними губами спросил Мухамед. Тот кивнул:
– Сам говоришь – никакого магазина у нее нет. Зачем девушке коробка духов? Почему ко мне пришла? Что делала у Гамата на складе?
– А ты ему звонил?
– Ночью с ним по телефону разговаривал. Она туда пришла просто поговорить, старое вспомнить. Так он говорит. А про мой склад правда он ей рассказал.
– А ей это зачем?
– Не знаю. Гамат не говорит.
– Так надо его тряхнуть, – покачал головой Мухамед. – Что это она стала по складам ходить? Она там была один раз, когда Сафар еще работал. Вещи ей не нужны. Духи твои тоже. Она пользуется французскими.
– Я волнуюсь… – Ахмат стал хрустеть короткими толстыми пальцами, оглядываясь на Лену. Та словно окаменела на стуле в ученической позе. – Ты видишь, что происходит? Али работал с Сафаром. Потом эта история. Потом перевелся ко мне. Она… Ну эта… Тоже сперва побывала на том складе, потом ко мне пришла. На другой день Али горло перерезали.
– Она это сделать не могла, – нахмурился Мухамед. – Зачем ей это?
– Они с Сафаром не родственники?
– Даже отдаленного родства нет.
– Не понимаю… Я бы понял, если бы кто-то из его родни, но они все в Сирии. Не эта ведь дура Марина? Она в тот день тоже у Гамата сидела, когда Фатиха там была.
– Везде путается… – Мухамед длинно и грязно выругался, выбросил сигарету в окно.
Ему не хотелось, чтобы убийцей оказалась Фатиха. Он решил поговорить с нею сегодня же. Все это было очень некстати! Ведь идет следствие. Было ясно одно – кто-то отомстил Али за Сафара. Больше парень ничего в Москве не сделал. Но разве у Сафара были здесь такие хорошие друзья, чтобы решили мстить? Он чересчур заносчиво себя держал. Хотел казаться чище всех! Был умный человек, а умер как дурак. Рассказал все этой девчонке… Когда же Ариф собирается выходить? Его ждали на днях… А если не выйдет? Тогда…
Мухамед машинально посмотрел на Лену и сказал по-русски:
– Сейчас уйдем, еще минута.
– Ты поговоришь с Фатихой? – умоляюще спросил его Ахмат. – Я не верю, что это она, слабая девушка, а у Али почти голова отрезана… Он же сильный парень. Но его зарезали сзади…
– Сзади? Как он допустил, чтобы ему зашли за спину? – поразился Мухамед.
– В том-то и дело. Я думаю, он доверял этому человеку. Его убили, когда он писал письмо.
– Друзей у него здесь много?
– Никого нет.
– Почему?
– Он вообще застенчивый был… И с кем ему дружить? Его ровесников тут мало.
– Ладно. – Мухамед спрыгнул с подоконника, отряхнул брюки. – Ты возьми на себя Гамата, а я поговорю с Фатихой. Ты должен точно узнать, о чем она с Гаматом говорила и зачем приходила. Мне все это не нравится.
Он кивнул Лене: «Пойдем!» Она послушно встала, попрощалась с Ахматом и пошла к двери. У девушки была походка живого трупа – безвольная, усталая, безжизненная. Он знал такую походку. В детстве его сестра, мать Али, тоже на некоторое время стала заложницей. Она знала об этом и не противилась. Правда, потом все обошлось, девочка осталась жива, и как же он этому радовался! Ахмат очень любил сестру. Но в те дни у нее была точно такая же походка. Она бродила как животное по двору бойни. По этой походке он всегда мог узнать людей, приговоренных к смерти.
Вечером того же дня милиция проверяла сеть арабских ресторанов в Останкине. Один из ресторанов оказался сирийским. Сирийцами были повара, кассиры, официанты и, конечно, вся администрация. Осмотру не обрадовались, но и противиться не могли. Персонал собрали в одной комнате, предъявили фоторобот. Среди персонала не было никого похожего, но возможно, этот человек посещал ресторан. Помощник следователя опросил всех, но никто человека не узнал.
– Все ваши служащие в сборе или кто-то не пришел? – спросил он директора – толстого, хорошо одетого сирийца с маслеными глазами. Тот сказал, что здесь все, кроме мясника. Он рубит мясо в подсобном помещении. – Почему не позвали?
– Очень срочная работа, не успеем приготовить блюда… – забормотал директор.
– Где ваша подсобка?
Директор сам повел неприятного посетителя. В подсобке было темновато, только большой, обитый жестью разделочный стол хорошо освещался лампочкой без абажура. В углу человек, согнувшись в три погибели, рубил мясо на деревянной доске. Мясник распрямился. Его белый клеенчатый фартук был заляпан мелкими ошметками баранины. Он равнодушно посмотрел на фоторобот, указал на дверь, ведущую, видимо, в следующую подсобку.
– Что такое? – напрягся помощник следователя.
– Там спит. Только что пришел. Милиционер рванул дверь, увидел маленькую комнатку с растрескавшимися, давно не беленными стенами. На грязной кровати без всяких признаков постельного белья спал человек, точно соответствовавший изображению на фотороботе.
Он не сопротивлялся, когда его брали, надевали наручники, только мотал головой и сонно смотрел наглыми черными глазами. Директор ресторана от ужаса побелел, только шептал что-то еле слышно по-арабски и пытался о чем-то конфиденциально поговорить с помощником следователя. Задержанного спешными темпами доставили в управление. Оказалось, что он прекрасно говорит по-русски. Для опознания никого не пришлось звать. Он утвердительно отвечал на все вопросы следователя. Назвал имя и страну, из которой прибыл в Москву. Оказался сирийцем. В ресторане не работал, только провел две ночи. Никто об этом не знал, он договорился с мясником, тот пустил его спать в подсобку. Но мясник тут ни при чем. Назвал адрес квартиры, которую снимал, сказал, что машины у него нет, была, но он ее продал недавно. На все вопросы отвечал нагло и равнодушно. Да, он увез девочку. Где она? Он предложил ее искать получше… Следователь побелел.
– Ты со мной шутки шутишь? Где ребенок? Зачем ты ее увез?
– Нужна мне была.
– Зачем?!
Ибрагим молчал. У следователя кулаки чесались разбить в кровь его лицо, но сдержался, спросил:
– Скажи хотя бы, она жива? Молчание.
– Зачем она тебе? Что ты с ней сделал?
Молчание. Потом Ибрагим сказал:
– Ладно, пишите. Я ее мать убил, посадил в свою машину и задушил. Труп спрятал в парке, положил в воду, ветками накрыл. – Он говорил так просто и спокойно, что у следователя, человека ко всему привычного, волосы на голове зашевелились, как живые. – Меня эта девчонка оскорбила. Спать со мною не захотела.
– Ты с нею был знаком?
– Нет. Я в машине предложил ей денег, она отказалась. Тогда я ее задушил.
– Как в квартиру попал? Откуда адрес узнал?
– Она же сказала, куда ее везти. Разговорились.
– Она что, и квартиру тебе назвала?
Парень спокойно и нагло подтвердил. Пусть ему не верят – это не его дело. Девочку ему отдала женщина, рыжая. Он ей денег дал, она девочку отдала. Детские вещи забрал, не знает почему. Просто так. Куда повез ребенка – не скажет. Пусть сами найдут.
– Ты, говно! – заорал на него следователь. – Я из тебя кишки вытащу и на стул намотаю! Тебя твой консул не спасет и спасать не будет! Сука! Где ребенок?! Что ты с ним сделал?!
– Давайте, вытаскивайте кишки, – ухмыльнулся тот. – Кто вам тогда девочку найдет?
Следователь выбросил на стол из конверта фотографию молодой девушки. Фотография была очень маленькая, черно-белая, на уголке виднелась почти выведенная фиолетовая печать, точнее, ее слабый след. Спросил, сдерживаясь:
– Эту девушку знаешь?
Парень небрежно посмотрел на фотографию и кивнул. Пусть следователь пишет: он, Ибрагим, шел вечером по улице. Увидел общежитие. Хотел зайти, прикурить у вахтера. Зашел – никого на вахте нет. Поднялся по лестнице. Увидел девчонку в коридоре. Попросил зажигалку, она сказала, что не курит. Стал с нею разговаривать, она испугалась, закричала. Он ее выбросил в окно.
– Что ты болтаешь?! – Таких чудовищных признаний следователю еще не приходилось слышать. – Ты же все врешь! Кто тебя научил так отвечать?! Как ты мог просто так убить девушку?
– Я очень нервный. И не люблю, когда девушки мне отказывают, – спокойно ответил парень. – Эта тоже была грубая.
– А ты знаешь, что обе девушки учились в одном институте?!
– Откуда мне знать?
– Совпадение, значит?
– Совпадение.
– И обеих ты видел в первый раз, когда убивал? – Да.
– Ты думаешь, я тебе поверю? Куда дел девочку? Тот заявил, что ему все равно, верят ему или нет.
Он же сознался – пусть запишут.
– Ничего я писать не буду, пока не скажешь, откуда знал девушек и куда дел ребенка.
Парень глумливо согласился, что можно и не писать. Ему-то какая разница?
– Ты понимаешь, что тебя вышка ждет?
– А что это такое? – впервые проявил интерес Ибрагим.
– Расстрел.
– А… Понимаю.
– Говорить будешь?
– Я говорю.
– Ты, сука, будешь говорить! – пообещал ему следователь. – Ты у меня будешь очень хорошо говорить!
– Я очень хорошо по-русски говорю, – подтвердил гот и даже начал слегка улыбаться.
– Кому ты отвез ребенка? Где девочка? Если скажешь и она будет жива, я сам буду хлопотать, чтобы тебе смягчили приговор.
– Не надо за меня хлопотать.
– Ты идиот? – Следователь трясся, как в лихорадке. «Сейчас я его буду бить», – понял он. Чтобы прийти в себя, закурил.
Ибрагим попросил.
– Сигарету дайте. Мои отобрали.
– Девочка где?
– Да ладно, не ищите. Нет вашей девочки.
– Что?!
– Я ее убил.
Глава 17
– Куда отвез? Что ты говоришь?
– В магазин Так сказал Али.
– Какой магазин?
– Где-то в Бибиреве. Она появилась тут неожиданно, сказала, что ее направил Гамат. Значит, она была на том складе Ей там тоже нечего делать Но я ничего не подозревал, думал, ей правда нужны духи для магазина.
– Она не имеет никакого магазина!
– Она сказала, что берет не для себя, а для подруги. Осталась мне еще должна четыреста долларов за товар, взяла коробку со скидкой. Я ей поверил в долг, как твоей родственнице.
– Интересно… – протянул Мухамед – Что было дальше?
– На другой день закрыл склад, Али остался сторожить Эта чертова жена Сафара потащила меня к себе домой.
– Никак не мог удержаться? – усмехнулся Мухамед.
– Да ты знаешь этих баб. – Ахмат выругался. – Заявилась ко мне, просила денег. Проститутка! Я сказал, что ничем помочь не могу. Она просила еще работы, но я пока с ума не сошел. Предложил подвезти ее домой. Что я мог еще сделать? Она не собиралась уходить, просидела у меня два часа, я уже сам собирался уезжать…
– И решил воспользоваться моментом? Попить с нею кофе?
– Эта тварь в меня вцепилась, – оправдывался Ахмат. – Какая мне была разница?
– Ты бы лучше о делах думал, чем о бабах! Поменьше надо выделяться! И так говорят, что ты трахаешь всех подряд!
– Ну перестань… – протянул Ахмат. – Ты послушай, что было. Поехали мы к ней, по дороге посидели в кафе… Она вдруг говорит – сумочку на складе забыла. Я думал, она от меня отмазаться хочет. Но вижу – чуть не плачет Дети, говорит, дома заперты. Поехали обратно на склад. Я ее послал наверх, сам сижу в машине, злюсь, думаю, что она крутит. В кафе пожрала, а теперь прячется! Возвращается она – Али не отпирает. Я думал, он куда-то ушел. Парень молодой… Поднялся с нею наверх, открыл. Зашли в ту комнату, где у меня стол с документами. А он сидит, горло перерезано! – Ахмат провел ребром ладони по жирной шее. – Вокруг кровь, на столе, на полу, везде. Я чуть не умер на месте. Она давай кричать. Я вижу – мертв, ничего не сделаешь. Пришлось звонить в милицию. Обязан был это сделать, сам знаешь. Просидели мы с нею здесь до ночи. Потом эта сука опять просила, чтобы я ее отвез, но я ее послал к черту – не до нее уже было!
Мухамед напряженно выслушал эту историю, сунул спичку в гнилые зубы и снова посмотрел на Лену. Она курила и оглядывалась по сторонам в поисках пепельницы. Он спросил, что сделала милиция? Ахмат сокрушенно ответил, что опечатали комнату, конечно, он не может войти, там все документы остались, накладные, сертификаты. Невозможно работать. Да и какая сейчас работа! Отпечатки пальцев снимали. Расспрашивали – как и что. Относились как к собаке.
– Кто это, как думаешь? – Мухамед присел на подоконник, продолжая ковырять в зубах спичкой. – Кто-то из наших? Не украли ничего?
– Ничего. А деньги были.
– Значит, наши. Хороший был парень… Его мать жалко. Он единственный сын?
– Сестра от горя с ума сойдет… Не знаю, как ей сообщить… – подтвердил Ахмат. – Но за что? На столе сверточек лежал, а в нем – часы. И еще, он письмо писал сестре в Дамаск.
– Письмо писал? – переспросил Мухамед. Выплюнул спичку, сунул в зубы сигарету. – Ну и что здесь такого?
Но племянник никогда писем не писал. Только по телефону говорил. Ахмат не понимает, что это значит. Только странно. Кому он мог дорогу перейти? И почему-то все время в голову лезет…
– Фатиха? – одними губами спросил Мухамед. Тот кивнул:
– Сам говоришь – никакого магазина у нее нет. Зачем девушке коробка духов? Почему ко мне пришла? Что делала у Гамата на складе?
– А ты ему звонил?
– Ночью с ним по телефону разговаривал. Она туда пришла просто поговорить, старое вспомнить. Так он говорит. А про мой склад правда он ей рассказал.
– А ей это зачем?
– Не знаю. Гамат не говорит.
– Так надо его тряхнуть, – покачал головой Мухамед. – Что это она стала по складам ходить? Она там была один раз, когда Сафар еще работал. Вещи ей не нужны. Духи твои тоже. Она пользуется французскими.
– Я волнуюсь… – Ахмат стал хрустеть короткими толстыми пальцами, оглядываясь на Лену. Та словно окаменела на стуле в ученической позе. – Ты видишь, что происходит? Али работал с Сафаром. Потом эта история. Потом перевелся ко мне. Она… Ну эта… Тоже сперва побывала на том складе, потом ко мне пришла. На другой день Али горло перерезали.
– Она это сделать не могла, – нахмурился Мухамед. – Зачем ей это?
– Они с Сафаром не родственники?
– Даже отдаленного родства нет.
– Не понимаю… Я бы понял, если бы кто-то из его родни, но они все в Сирии. Не эта ведь дура Марина? Она в тот день тоже у Гамата сидела, когда Фатиха там была.
– Везде путается… – Мухамед длинно и грязно выругался, выбросил сигарету в окно.
Ему не хотелось, чтобы убийцей оказалась Фатиха. Он решил поговорить с нею сегодня же. Все это было очень некстати! Ведь идет следствие. Было ясно одно – кто-то отомстил Али за Сафара. Больше парень ничего в Москве не сделал. Но разве у Сафара были здесь такие хорошие друзья, чтобы решили мстить? Он чересчур заносчиво себя держал. Хотел казаться чище всех! Был умный человек, а умер как дурак. Рассказал все этой девчонке… Когда же Ариф собирается выходить? Его ждали на днях… А если не выйдет? Тогда…
Мухамед машинально посмотрел на Лену и сказал по-русски:
– Сейчас уйдем, еще минута.
– Ты поговоришь с Фатихой? – умоляюще спросил его Ахмат. – Я не верю, что это она, слабая девушка, а у Али почти голова отрезана… Он же сильный парень. Но его зарезали сзади…
– Сзади? Как он допустил, чтобы ему зашли за спину? – поразился Мухамед.
– В том-то и дело. Я думаю, он доверял этому человеку. Его убили, когда он писал письмо.
– Друзей у него здесь много?
– Никого нет.
– Почему?
– Он вообще застенчивый был… И с кем ему дружить? Его ровесников тут мало.
– Ладно. – Мухамед спрыгнул с подоконника, отряхнул брюки. – Ты возьми на себя Гамата, а я поговорю с Фатихой. Ты должен точно узнать, о чем она с Гаматом говорила и зачем приходила. Мне все это не нравится.
Он кивнул Лене: «Пойдем!» Она послушно встала, попрощалась с Ахматом и пошла к двери. У девушки была походка живого трупа – безвольная, усталая, безжизненная. Он знал такую походку. В детстве его сестра, мать Али, тоже на некоторое время стала заложницей. Она знала об этом и не противилась. Правда, потом все обошлось, девочка осталась жива, и как же он этому радовался! Ахмат очень любил сестру. Но в те дни у нее была точно такая же походка. Она бродила как животное по двору бойни. По этой походке он всегда мог узнать людей, приговоренных к смерти.
Вечером того же дня милиция проверяла сеть арабских ресторанов в Останкине. Один из ресторанов оказался сирийским. Сирийцами были повара, кассиры, официанты и, конечно, вся администрация. Осмотру не обрадовались, но и противиться не могли. Персонал собрали в одной комнате, предъявили фоторобот. Среди персонала не было никого похожего, но возможно, этот человек посещал ресторан. Помощник следователя опросил всех, но никто человека не узнал.
– Все ваши служащие в сборе или кто-то не пришел? – спросил он директора – толстого, хорошо одетого сирийца с маслеными глазами. Тот сказал, что здесь все, кроме мясника. Он рубит мясо в подсобном помещении. – Почему не позвали?
– Очень срочная работа, не успеем приготовить блюда… – забормотал директор.
– Где ваша подсобка?
Директор сам повел неприятного посетителя. В подсобке было темновато, только большой, обитый жестью разделочный стол хорошо освещался лампочкой без абажура. В углу человек, согнувшись в три погибели, рубил мясо на деревянной доске. Мясник распрямился. Его белый клеенчатый фартук был заляпан мелкими ошметками баранины. Он равнодушно посмотрел на фоторобот, указал на дверь, ведущую, видимо, в следующую подсобку.
– Что такое? – напрягся помощник следователя.
– Там спит. Только что пришел. Милиционер рванул дверь, увидел маленькую комнатку с растрескавшимися, давно не беленными стенами. На грязной кровати без всяких признаков постельного белья спал человек, точно соответствовавший изображению на фотороботе.
Он не сопротивлялся, когда его брали, надевали наручники, только мотал головой и сонно смотрел наглыми черными глазами. Директор ресторана от ужаса побелел, только шептал что-то еле слышно по-арабски и пытался о чем-то конфиденциально поговорить с помощником следователя. Задержанного спешными темпами доставили в управление. Оказалось, что он прекрасно говорит по-русски. Для опознания никого не пришлось звать. Он утвердительно отвечал на все вопросы следователя. Назвал имя и страну, из которой прибыл в Москву. Оказался сирийцем. В ресторане не работал, только провел две ночи. Никто об этом не знал, он договорился с мясником, тот пустил его спать в подсобку. Но мясник тут ни при чем. Назвал адрес квартиры, которую снимал, сказал, что машины у него нет, была, но он ее продал недавно. На все вопросы отвечал нагло и равнодушно. Да, он увез девочку. Где она? Он предложил ее искать получше… Следователь побелел.
– Ты со мной шутки шутишь? Где ребенок? Зачем ты ее увез?
– Нужна мне была.
– Зачем?!
Ибрагим молчал. У следователя кулаки чесались разбить в кровь его лицо, но сдержался, спросил:
– Скажи хотя бы, она жива? Молчание.
– Зачем она тебе? Что ты с ней сделал?
Молчание. Потом Ибрагим сказал:
– Ладно, пишите. Я ее мать убил, посадил в свою машину и задушил. Труп спрятал в парке, положил в воду, ветками накрыл. – Он говорил так просто и спокойно, что у следователя, человека ко всему привычного, волосы на голове зашевелились, как живые. – Меня эта девчонка оскорбила. Спать со мною не захотела.
– Ты с нею был знаком?
– Нет. Я в машине предложил ей денег, она отказалась. Тогда я ее задушил.
– Как в квартиру попал? Откуда адрес узнал?
– Она же сказала, куда ее везти. Разговорились.
– Она что, и квартиру тебе назвала?
Парень спокойно и нагло подтвердил. Пусть ему не верят – это не его дело. Девочку ему отдала женщина, рыжая. Он ей денег дал, она девочку отдала. Детские вещи забрал, не знает почему. Просто так. Куда повез ребенка – не скажет. Пусть сами найдут.
– Ты, говно! – заорал на него следователь. – Я из тебя кишки вытащу и на стул намотаю! Тебя твой консул не спасет и спасать не будет! Сука! Где ребенок?! Что ты с ним сделал?!
– Давайте, вытаскивайте кишки, – ухмыльнулся тот. – Кто вам тогда девочку найдет?
Следователь выбросил на стол из конверта фотографию молодой девушки. Фотография была очень маленькая, черно-белая, на уголке виднелась почти выведенная фиолетовая печать, точнее, ее слабый след. Спросил, сдерживаясь:
– Эту девушку знаешь?
Парень небрежно посмотрел на фотографию и кивнул. Пусть следователь пишет: он, Ибрагим, шел вечером по улице. Увидел общежитие. Хотел зайти, прикурить у вахтера. Зашел – никого на вахте нет. Поднялся по лестнице. Увидел девчонку в коридоре. Попросил зажигалку, она сказала, что не курит. Стал с нею разговаривать, она испугалась, закричала. Он ее выбросил в окно.
– Что ты болтаешь?! – Таких чудовищных признаний следователю еще не приходилось слышать. – Ты же все врешь! Кто тебя научил так отвечать?! Как ты мог просто так убить девушку?
– Я очень нервный. И не люблю, когда девушки мне отказывают, – спокойно ответил парень. – Эта тоже была грубая.
– А ты знаешь, что обе девушки учились в одном институте?!
– Откуда мне знать?
– Совпадение, значит?
– Совпадение.
– И обеих ты видел в первый раз, когда убивал? – Да.
– Ты думаешь, я тебе поверю? Куда дел девочку? Тот заявил, что ему все равно, верят ему или нет.
Он же сознался – пусть запишут.
– Ничего я писать не буду, пока не скажешь, откуда знал девушек и куда дел ребенка.
Парень глумливо согласился, что можно и не писать. Ему-то какая разница?
– Ты понимаешь, что тебя вышка ждет?
– А что это такое? – впервые проявил интерес Ибрагим.
– Расстрел.
– А… Понимаю.
– Говорить будешь?
– Я говорю.
– Ты, сука, будешь говорить! – пообещал ему следователь. – Ты у меня будешь очень хорошо говорить!
– Я очень хорошо по-русски говорю, – подтвердил гот и даже начал слегка улыбаться.
– Кому ты отвез ребенка? Где девочка? Если скажешь и она будет жива, я сам буду хлопотать, чтобы тебе смягчили приговор.
– Не надо за меня хлопотать.
– Ты идиот? – Следователь трясся, как в лихорадке. «Сейчас я его буду бить», – понял он. Чтобы прийти в себя, закурил.
Ибрагим попросил.
– Сигарету дайте. Мои отобрали.
– Девочка где?
– Да ладно, не ищите. Нет вашей девочки.
– Что?!
– Я ее убил.
Глава 17
«И все же за мной следят». – Фатиха остановилась перед освещенной витриной магазина модной одежды. Стоять или идти, бежать, спускаться в метро – все равно. Она чувствовала это спиной, затылком, об этом творили усталые ноги, сосущая пустота в желудке. День пропал напрасно. Она не смогла даже приблизительно вычислить место, где прятали Оксану. Теперь она не скрывалась – звонила знакомым, напрашивалась в гости, надоедала людям пустыми разговорами, выпила с десяток чашек кофе, осматривала все комнаты под тем предлогом, что тоже хочет снять такую квартиру в Москве. «Я опоздала, – говорила она себе, уходя из очередного дома, ловя недоуменные взгляды хозяев. – Ее уже нет». Но после того, что она сделала вчера вечером, не было сил сидеть у Мухамеда, утешать Лену, молчать. Земля горела под ногами, воздуха не хватало, она задыхалась. Единственный выход – бежать, весь день бежать по городу, ловить случайный след, намек, искать девочку.
Витрина была обрамлена цветными гирляндами. Вот они включились, разом замигали, витрина озарилась изнутри странным, нереальным светом. В этом свете за кофейным столиком сидела грустная брюнетка с белым-белым скуластым лицом в нижнем белье и синем халатике. Рядом расположился такой же грустный блондин, в его руке чудом держалась чашка кофе. Стол был уставлен дорогой посудой, свечами, искусственными цветами. Фатиха машинально рассматривала их и в то же время чувствовала, что кто-то рассматривает ее. Медленно обернулась. Она не надеялась увидеть знакомого среди прохожих, а увидела брата. Он стоял шагах в пяти, глубоко засунув руки в карманы потрепанных брюк, и смотрел на нее.
Фатиха глазам своим не поверила. Брата она не видела уже несколько лет. Первая мысль была – не он, ошиблась. Вторая – броситься, схватить за рукав, потащить к Мухамеду на расправу. Но она не сделала этого, осталась на месте, не отрывая от него взгляда. Он в самом деле страшно изменился. Лицо почернело, казалось, что оно состоит теперь из одного черепа, обтянутого нездоровой темной кожей. Дешевая старая одежда висела на нем, как на скелете. Но хуже всего были глаза. Это были глаза злого, затравленного зверя, в них не было ни мыслей, ни чувств. Один страх – постоянный, привычный, ставший жизненной нормой. Фатиха поняла: одно ее резкое движение – этот зверь бросится в толпу и исчезнет, на этот раз навсегда. В том, что больше она его никогда не увидит, она была уверена. Для человека с такими глазами уже нет семьи, нет ни жены, ни сына, ни сестры, нет дома. Нет ничего, чем его можно было бы привлечь, удержать.
Она, не отрывая от него взгляда, открыла сумочку, висевшую на плече. Он напрягся, готовясь бежать. Так же медленно, словно она оказалась в клетке с диким зверем, Фатиха доставала из сумочки пачку сигарет. «Только не испугать, – стучало у нее в голове. – Только не испугать!»
Она достала из пачки сигарету, сунула ее в рот, подожгла. Для этого ей все же пришлось опустить ресницы. Когда она их подняла, Ариф никуда не исчез. Ей даже показалось, что теперь он стоит поближе. Она протянула к нему руку, в которой держала пачку сигарет. Ничего не сказала, даже не кивнула. Просто держала сигареты, предлагая взять их у нее из рук. Так она когда-то в детстве подманила на улице бродячую собаку. Собака соблазнилась лакомством и поверила, стала есть из рук. Потом отец велел прогнать собаку – слишком грязная. Все это она вспомнила, пока Ариф подходил к ней. Он шел так же, как та собака, – неуверенно, недоверчиво, бочком, словно опасаясь удара в живот. Сигареты оказались у него. Она спокойно протянула зажигалку. Он вдруг засуетился, жадно закурил, сунул и сигареты, и зажигалку себе в карман.
– Пойдем покушаем, – так же спокойно сказала она, не делая попытки взять его за руку. Отвернулась, сделала несколько шагов. Чувствовала, что он идет следом. У ближайшего бистро она остановилась:
– Сюда?
Он мотнул головой, отказываясь.
– Почему? – удивилась она.
– Лучше на улице. – Это были его первые слова.
– На улице могут увидеть. Документов у тебя нет. Зачем сейчас попадать в милицию. Идем в бистро. Я возьму тебе пива. Ты еще любишь пиво?
Она поняла, что вопрос был глупый, когда Ариф принялся пожирать все, что принес на стол. Чего она только не заказывала для него, а он все ел, не останавливаясь, даже не глядя, что именно ест. Он ел так, что ей было стыдно перед другими посетителями. Она купила ему вторую кружку пива, себе – газированной воды. Стульев в бистро не было, они стояли за высоким столиком, ноги у нее страшно болели. Было шумно, тесно, говорить было невозможно. Вторую кружку пива он пил медленней, не допил, поставил на стол. Она вдруг заметила, что он клюет носом. «Разморило с голодухи… – поняла она. – Взять его сейчас и отвезти к Мухамеду. Он слабый. Я справлюсь». Но в тот же миг поняла, что не сможет этого сделать, не было сил притронуться к этому отощавшему, несчастному, заморенному существу. Она поймала его настороженный взгляд, кивнула:
– Идем. Здесь говорить нельзя. Ты ведь хотел со мной поговорить?
Ариф не возражал, отцепился от столика, нетвердой походкой пошел к выходу.
– Постой, – негромко окликнула его Фатиха. Он остановился.
– Почему ты меня боишься?
На улице она сама взяла его за руку. Рука была очень горячая, хрупкая, бесплотная. Ее пронзила жалость, она прошептала:
– До чего же ты дошел!
Он не сопротивлялся, когда она вела его за собой – сама не знала куда. Наконец увидела впереди бульвар, слабо освещенный фонарями, скамейку в тени деревьев.
Они сели, не глядя друг на друга, он сразу закурил, потом опомнился – предложил сигарету ей.
Она вытащила ее кончиками пальцев, но курить не стала – держала в руке, терзала, разминала, пока не превратила в прах. Стряхнула с юбки табак, спросила:
– Давно ты за мной ходишь?
– Со вчерашнего дня.
– Я чувствовала, все время чувствовала! Только когда я вчера брала машину, ты за мной не следил.
– У меня нет денег на машину.
Она искоса посмотрела на него, он вздрогнул, как от холода, хотя вечер был душный, жаркий.
– Где ты жил все это время?
– Не спрашивай.
– Почему? Ты меня боишься? Он не ответил. Она продолжала:
– Если ты меня боишься, зачем следишь? Зачем подошел ко мне?
– Я больше не мог… – последовал ответ.
– Что ты не мог?
– Я несколько дней почти не ел…
– Что ж, ты сам устроил себе такую жизнь, – резко ответила она. Теперь Фатиха не боялась, что он убежит, чувствовала, что расслабился, отяжелел после еды, пива и сигарет.
– Фатиха… – тихо попросил он. – Ты не могла бы дать мне немного денег?
Она наотрез отказала, но он продолжал твердить свое – с обычной назойливостью. Как напомнили ей эти слова прежнего Арифа! Вот так он всю жизнь приставал к ней, пока не получал, чего хотел. Она баловала его, потому что считала самым умным, начитанным, самым добрым. Ей нравились его стихи. Но теперь он канючил, как нищий:
– У тебя же есть деньги! Фатиха! Тебе ничего не стоит, я же немного прошу… Хотя бы долларов сто, двести…
– Лучше я сожгу все свои деньги, чем дам тебе!
– Но почему?
– Потому что это слишком долго тянется. Тебе надо выходить. – Ее трясло одновременно от жалости и злости. – Я-то думала, что ты пришел ко мне, чтобы вместе со мной поехать туда и спасти хотя бы жену и сына! А ты просишь денег, чтобы снова спрятаться?! Да ты ведь знаешь, что еще несколько дней – и они погибнут! Никаких денег не будет, Ариф.
Он сделал движение, чтобы вскочить, но она быстро перехватила его руку, резко дернула к себе – так сильно, что причинила ему боль.
– Никуда ты не пойдешь!
– Ты… с ними заодно, да? – страдальчески прошептал он.
– Да!
– Фатиха… Ты же всегда была со мной! Ты же сама говорила, что мне нельзя никого убивать…
– Из-за тебя уже убили трех женщин и одного ребенка. Ты это знаешь? Не говори, что не знаешь! Если выследил меня, значит, знаешь все!
Он молчал, только его рука дрожала в ее ладони. Потом сказал:
– Я не могу выйти.
– Да почему?!
– Не могу, и все.
– Ты глупости говоришь! Ты же сам понимаешь, что убьют нас всех, всех! Хочешь остаться чистым? Не получится, Ариф, милый, уже не получилось! Ты уже весь в крови! Чего ты добился! Посмотри на себя! Я тебя не узнаю! – Она шептала это ему в лицо, горячо и убежденно. – Пойдем, ну прошу тебя! Я же добра тебе хочу! Зачем ты убиваешь жену и сына? Зачем из-за тебя убили тех невинных людей?
– Я думал, они не станут этого делать… – пробормотал он.
– Не ври, опять начинаешь врать! Почему не станут?
– Потому что это дикость.
– Дикость? Ты сам одичал! Они ради тебя не станут меняться! Дурак ты, дурак! Правильно говорила твоя мать, что ты приносишь несчастье! Ты нас всех опозорил, ты столько людей погубил! Думал, не станут этого делать? А если так думал, зачем от них прятался? Если они такие хорошие, разве они заставили бы тебя убивать? Все ты врешь! Все ты знал, потому прятался целый год!
– Фатиха, ты должна дать мне денег, – настойчиво повторил он.
– Ничего не дам.
– Я тебя умоляю!
– Не умоляй. Я не хочу умирать. Ты хотя бы подумал, что после Лены и Самира убьют меня? Я дам тебе денег, ты снова исчезнешь, и что меня тогда ждет? О чем ты просишь? Ты человек, в конце концов, или нет?!
– А ты?.. – тихо выдавил он.
– А речь не обо мне! Я тебе вот что скажу – теперь мне кажется, что ты хуже всех! Понял? Хуже Мухамеда, хуже Абдуллы, хуже Ибрагима. Ты знаешь Ибрагима? Он убил всех этих девушек. Это подло, Ариф, это очень подло – заводить любовниц и делать им детей, только чтобы их убили. Так не поступают! Я презираю тебя, понял ты? – Она задыхалась от ярости и велела себе успокоиться. Потом добавила:
– Если ты сейчас пойдешь со мной, тебе ничего не грозит.
– Откуда ты знаешь…
– Тебя примут как родного! Думаешь, им приятно убивать?
– Им все равно. Это звери.
– А ты?! Нет, я тебя не узнаю! Ты сам зверь, жестокий зверь!
– Я ухожу. – Он встал, и она не успела удержать его.
Вскочила, крикнула:
– Не смей! Ты не должен!.. – И вдруг расплакалась, по щекам побежали горячие слезы – слезы злости, усталости, бессильного гнева. Теперь она умоляла. – Не уходи! Не надо! Я тоже хочу жить!
– Не надо меня уговаривать. Лучше дай денег. Дай мне пожить хотя бы несколько дней как человеку. У меня сил больше нет. Я тебе потом расскажу, как я жил. Я никогда не думал, что такое бывает. Фатиха, ты же ничего не знаешь. Этот год всю мою жизнь зачеркнул. Я больше не такой, как раньше.
– Но ты придешь? – умоляла она, открывая сумочку и доставая кошелек. – Ариф, я прошу тебя, ради бога! Ты придешь?
Он увидел кошелек, и у него странно забегали глаза. Ей стало так страшно, словно перед ней и в самом деле стоял зверь – странный, опасный, непредсказуемый…
– Возьми… – Она протянула ему купюру в пятьдесят тысяч.
Он схватил деньги, рассмотрел бумажку, поднял на сестру глаза:
– Это очень мало.
– Ариф! Я не могу тебе дать больше! Ты не должен прятаться! Один день, Ариф, я могу дать тебе денег только на один день! Как знать, может быть, твою жену сейчас убивают! Дошло уже до нее! Я искала девочку по всему городу, и ее нигде нет! Девочка была перед Леной, потом она, потом твой сын, потом я! Неужели ты не понимаешь – это не пустые звуки, это живые люди…
– Добавь хотя бы еще пятьдесят, – попросил он, засовывая бумажку в карман. – Я напьюсь, переночую в нормальной постели. Меня пустят в одном месте, если я заплачу за ночь. Как давно я не ел горячей еды! Тебе этого не объяснишь!
Она добавила, сколько он просил.
– Но один день, Ариф… Не больше!
Он схватил деньги и быстро пошел прочь по бульвару, не оборачиваясь, исчезая в тени деревьев. Она стояла, зажав в руке кошелек, смотрела ему вслед, и ей казалось, что он уносит в кармане ее жизнь.
Они были на кухне одни, мужчины с ребенком смотрели телевизор в гостиной, Лена заперлась в ванной, там шумела вода. Фатиха обернулась, недоуменно посмотрела на Мухамеда. Он улыбнулся и повторил свой вопрос. Она попросила уточнить, о ком он говорит.
– Ну, твоя подруга, у которой магазин в Бибиреве Я ее, кажется, знаю?
Она тоже выдавила улыбку, ответила.
– Не знаешь ты ее. Моя старая подруга, мы дружили, когда я училась в Москве.
Мухамед спросил, как ее имя Фатиха все еще улыбалась.
– Она тебе не понравится. Не в твоем вкусе.
– Она русская?
Витрина была обрамлена цветными гирляндами. Вот они включились, разом замигали, витрина озарилась изнутри странным, нереальным светом. В этом свете за кофейным столиком сидела грустная брюнетка с белым-белым скуластым лицом в нижнем белье и синем халатике. Рядом расположился такой же грустный блондин, в его руке чудом держалась чашка кофе. Стол был уставлен дорогой посудой, свечами, искусственными цветами. Фатиха машинально рассматривала их и в то же время чувствовала, что кто-то рассматривает ее. Медленно обернулась. Она не надеялась увидеть знакомого среди прохожих, а увидела брата. Он стоял шагах в пяти, глубоко засунув руки в карманы потрепанных брюк, и смотрел на нее.
Фатиха глазам своим не поверила. Брата она не видела уже несколько лет. Первая мысль была – не он, ошиблась. Вторая – броситься, схватить за рукав, потащить к Мухамеду на расправу. Но она не сделала этого, осталась на месте, не отрывая от него взгляда. Он в самом деле страшно изменился. Лицо почернело, казалось, что оно состоит теперь из одного черепа, обтянутого нездоровой темной кожей. Дешевая старая одежда висела на нем, как на скелете. Но хуже всего были глаза. Это были глаза злого, затравленного зверя, в них не было ни мыслей, ни чувств. Один страх – постоянный, привычный, ставший жизненной нормой. Фатиха поняла: одно ее резкое движение – этот зверь бросится в толпу и исчезнет, на этот раз навсегда. В том, что больше она его никогда не увидит, она была уверена. Для человека с такими глазами уже нет семьи, нет ни жены, ни сына, ни сестры, нет дома. Нет ничего, чем его можно было бы привлечь, удержать.
Она, не отрывая от него взгляда, открыла сумочку, висевшую на плече. Он напрягся, готовясь бежать. Так же медленно, словно она оказалась в клетке с диким зверем, Фатиха доставала из сумочки пачку сигарет. «Только не испугать, – стучало у нее в голове. – Только не испугать!»
Она достала из пачки сигарету, сунула ее в рот, подожгла. Для этого ей все же пришлось опустить ресницы. Когда она их подняла, Ариф никуда не исчез. Ей даже показалось, что теперь он стоит поближе. Она протянула к нему руку, в которой держала пачку сигарет. Ничего не сказала, даже не кивнула. Просто держала сигареты, предлагая взять их у нее из рук. Так она когда-то в детстве подманила на улице бродячую собаку. Собака соблазнилась лакомством и поверила, стала есть из рук. Потом отец велел прогнать собаку – слишком грязная. Все это она вспомнила, пока Ариф подходил к ней. Он шел так же, как та собака, – неуверенно, недоверчиво, бочком, словно опасаясь удара в живот. Сигареты оказались у него. Она спокойно протянула зажигалку. Он вдруг засуетился, жадно закурил, сунул и сигареты, и зажигалку себе в карман.
– Пойдем покушаем, – так же спокойно сказала она, не делая попытки взять его за руку. Отвернулась, сделала несколько шагов. Чувствовала, что он идет следом. У ближайшего бистро она остановилась:
– Сюда?
Он мотнул головой, отказываясь.
– Почему? – удивилась она.
– Лучше на улице. – Это были его первые слова.
– На улице могут увидеть. Документов у тебя нет. Зачем сейчас попадать в милицию. Идем в бистро. Я возьму тебе пива. Ты еще любишь пиво?
Она поняла, что вопрос был глупый, когда Ариф принялся пожирать все, что принес на стол. Чего она только не заказывала для него, а он все ел, не останавливаясь, даже не глядя, что именно ест. Он ел так, что ей было стыдно перед другими посетителями. Она купила ему вторую кружку пива, себе – газированной воды. Стульев в бистро не было, они стояли за высоким столиком, ноги у нее страшно болели. Было шумно, тесно, говорить было невозможно. Вторую кружку пива он пил медленней, не допил, поставил на стол. Она вдруг заметила, что он клюет носом. «Разморило с голодухи… – поняла она. – Взять его сейчас и отвезти к Мухамеду. Он слабый. Я справлюсь». Но в тот же миг поняла, что не сможет этого сделать, не было сил притронуться к этому отощавшему, несчастному, заморенному существу. Она поймала его настороженный взгляд, кивнула:
– Идем. Здесь говорить нельзя. Ты ведь хотел со мной поговорить?
Ариф не возражал, отцепился от столика, нетвердой походкой пошел к выходу.
– Постой, – негромко окликнула его Фатиха. Он остановился.
– Почему ты меня боишься?
На улице она сама взяла его за руку. Рука была очень горячая, хрупкая, бесплотная. Ее пронзила жалость, она прошептала:
– До чего же ты дошел!
Он не сопротивлялся, когда она вела его за собой – сама не знала куда. Наконец увидела впереди бульвар, слабо освещенный фонарями, скамейку в тени деревьев.
Они сели, не глядя друг на друга, он сразу закурил, потом опомнился – предложил сигарету ей.
Она вытащила ее кончиками пальцев, но курить не стала – держала в руке, терзала, разминала, пока не превратила в прах. Стряхнула с юбки табак, спросила:
– Давно ты за мной ходишь?
– Со вчерашнего дня.
– Я чувствовала, все время чувствовала! Только когда я вчера брала машину, ты за мной не следил.
– У меня нет денег на машину.
Она искоса посмотрела на него, он вздрогнул, как от холода, хотя вечер был душный, жаркий.
– Где ты жил все это время?
– Не спрашивай.
– Почему? Ты меня боишься? Он не ответил. Она продолжала:
– Если ты меня боишься, зачем следишь? Зачем подошел ко мне?
– Я больше не мог… – последовал ответ.
– Что ты не мог?
– Я несколько дней почти не ел…
– Что ж, ты сам устроил себе такую жизнь, – резко ответила она. Теперь Фатиха не боялась, что он убежит, чувствовала, что расслабился, отяжелел после еды, пива и сигарет.
– Фатиха… – тихо попросил он. – Ты не могла бы дать мне немного денег?
Она наотрез отказала, но он продолжал твердить свое – с обычной назойливостью. Как напомнили ей эти слова прежнего Арифа! Вот так он всю жизнь приставал к ней, пока не получал, чего хотел. Она баловала его, потому что считала самым умным, начитанным, самым добрым. Ей нравились его стихи. Но теперь он канючил, как нищий:
– У тебя же есть деньги! Фатиха! Тебе ничего не стоит, я же немного прошу… Хотя бы долларов сто, двести…
– Лучше я сожгу все свои деньги, чем дам тебе!
– Но почему?
– Потому что это слишком долго тянется. Тебе надо выходить. – Ее трясло одновременно от жалости и злости. – Я-то думала, что ты пришел ко мне, чтобы вместе со мной поехать туда и спасти хотя бы жену и сына! А ты просишь денег, чтобы снова спрятаться?! Да ты ведь знаешь, что еще несколько дней – и они погибнут! Никаких денег не будет, Ариф.
Он сделал движение, чтобы вскочить, но она быстро перехватила его руку, резко дернула к себе – так сильно, что причинила ему боль.
– Никуда ты не пойдешь!
– Ты… с ними заодно, да? – страдальчески прошептал он.
– Да!
– Фатиха… Ты же всегда была со мной! Ты же сама говорила, что мне нельзя никого убивать…
– Из-за тебя уже убили трех женщин и одного ребенка. Ты это знаешь? Не говори, что не знаешь! Если выследил меня, значит, знаешь все!
Он молчал, только его рука дрожала в ее ладони. Потом сказал:
– Я не могу выйти.
– Да почему?!
– Не могу, и все.
– Ты глупости говоришь! Ты же сам понимаешь, что убьют нас всех, всех! Хочешь остаться чистым? Не получится, Ариф, милый, уже не получилось! Ты уже весь в крови! Чего ты добился! Посмотри на себя! Я тебя не узнаю! – Она шептала это ему в лицо, горячо и убежденно. – Пойдем, ну прошу тебя! Я же добра тебе хочу! Зачем ты убиваешь жену и сына? Зачем из-за тебя убили тех невинных людей?
– Я думал, они не станут этого делать… – пробормотал он.
– Не ври, опять начинаешь врать! Почему не станут?
– Потому что это дикость.
– Дикость? Ты сам одичал! Они ради тебя не станут меняться! Дурак ты, дурак! Правильно говорила твоя мать, что ты приносишь несчастье! Ты нас всех опозорил, ты столько людей погубил! Думал, не станут этого делать? А если так думал, зачем от них прятался? Если они такие хорошие, разве они заставили бы тебя убивать? Все ты врешь! Все ты знал, потому прятался целый год!
– Фатиха, ты должна дать мне денег, – настойчиво повторил он.
– Ничего не дам.
– Я тебя умоляю!
– Не умоляй. Я не хочу умирать. Ты хотя бы подумал, что после Лены и Самира убьют меня? Я дам тебе денег, ты снова исчезнешь, и что меня тогда ждет? О чем ты просишь? Ты человек, в конце концов, или нет?!
– А ты?.. – тихо выдавил он.
– А речь не обо мне! Я тебе вот что скажу – теперь мне кажется, что ты хуже всех! Понял? Хуже Мухамеда, хуже Абдуллы, хуже Ибрагима. Ты знаешь Ибрагима? Он убил всех этих девушек. Это подло, Ариф, это очень подло – заводить любовниц и делать им детей, только чтобы их убили. Так не поступают! Я презираю тебя, понял ты? – Она задыхалась от ярости и велела себе успокоиться. Потом добавила:
– Если ты сейчас пойдешь со мной, тебе ничего не грозит.
– Откуда ты знаешь…
– Тебя примут как родного! Думаешь, им приятно убивать?
– Им все равно. Это звери.
– А ты?! Нет, я тебя не узнаю! Ты сам зверь, жестокий зверь!
– Я ухожу. – Он встал, и она не успела удержать его.
Вскочила, крикнула:
– Не смей! Ты не должен!.. – И вдруг расплакалась, по щекам побежали горячие слезы – слезы злости, усталости, бессильного гнева. Теперь она умоляла. – Не уходи! Не надо! Я тоже хочу жить!
– Не надо меня уговаривать. Лучше дай денег. Дай мне пожить хотя бы несколько дней как человеку. У меня сил больше нет. Я тебе потом расскажу, как я жил. Я никогда не думал, что такое бывает. Фатиха, ты же ничего не знаешь. Этот год всю мою жизнь зачеркнул. Я больше не такой, как раньше.
– Но ты придешь? – умоляла она, открывая сумочку и доставая кошелек. – Ариф, я прошу тебя, ради бога! Ты придешь?
Он увидел кошелек, и у него странно забегали глаза. Ей стало так страшно, словно перед ней и в самом деле стоял зверь – странный, опасный, непредсказуемый…
– Возьми… – Она протянула ему купюру в пятьдесят тысяч.
Он схватил деньги, рассмотрел бумажку, поднял на сестру глаза:
– Это очень мало.
– Ариф! Я не могу тебе дать больше! Ты не должен прятаться! Один день, Ариф, я могу дать тебе денег только на один день! Как знать, может быть, твою жену сейчас убивают! Дошло уже до нее! Я искала девочку по всему городу, и ее нигде нет! Девочка была перед Леной, потом она, потом твой сын, потом я! Неужели ты не понимаешь – это не пустые звуки, это живые люди…
– Добавь хотя бы еще пятьдесят, – попросил он, засовывая бумажку в карман. – Я напьюсь, переночую в нормальной постели. Меня пустят в одном месте, если я заплачу за ночь. Как давно я не ел горячей еды! Тебе этого не объяснишь!
Она добавила, сколько он просил.
– Но один день, Ариф… Не больше!
Он схватил деньги и быстро пошел прочь по бульвару, не оборачиваясь, исчезая в тени деревьев. Она стояла, зажав в руке кошелек, смотрела ему вслед, и ей казалось, что он уносит в кармане ее жизнь.
* * *
– Как зовут твою подругу, я что-то забыл? – Этот вопрос задал Мухамед, когда она мыла на кухне посуду, оставшуюся от позднего ужина.Они были на кухне одни, мужчины с ребенком смотрели телевизор в гостиной, Лена заперлась в ванной, там шумела вода. Фатиха обернулась, недоуменно посмотрела на Мухамеда. Он улыбнулся и повторил свой вопрос. Она попросила уточнить, о ком он говорит.
– Ну, твоя подруга, у которой магазин в Бибиреве Я ее, кажется, знаю?
Она тоже выдавила улыбку, ответила.
– Не знаешь ты ее. Моя старая подруга, мы дружили, когда я училась в Москве.
Мухамед спросил, как ее имя Фатиха все еще улыбалась.
– Она тебе не понравится. Не в твоем вкусе.
– Она русская?