Тотчас же вызвали скорую психиатрическую помощь, и Соколова отправили в больницу.
На следующий день он сбежал оттуда. Скандал никак не удавалось замять. На этот морг вообще стали смотреть с подозрением. Один сотрудник даже уволился от испуга. Другой был на грани и твердил, что он «ничего» не допустит. Бабки-уборщицы поговаривали, что после всего приключившегося под видом трупа сюда якобы хотят внедрить агента.
Между тем Соколов через день после своего бегства вернулся в сумасшедший дом как ни в чем не бывало. Подтянутый, в хорошем костюме и с добродушной улыбкой на лице. Его коллеги просто не узнали бы его. Тихий смрадный голос куда-то делся. Пропало и знание о жизни и смерти. Перед всеми возник разумный, даже деловой человек, не чуждый карьеристским побуждениям.
Врачи окончательно обалдели, слушая его речи. Он прямо-таки светился одним здравым смыслом.
На вопрос о своей свадьбе в морге он не без иронии отвечал, что все это клевета, его просто не поняли, к тому же его ближайшие сослуживцы уже давно чуть-чуть спятили от долгого и нудного служения в морге.
Главный врач, толстый и полуугрюмый, так неистово хохотал во время речей Соколова, что, когда они остались наедине, предложил ему выпить на брудершафт.
Вообще, здравому смыслу не было конца. Соколова бы и отпустили подобру-поздорову, если бы не шум в СМИ по поводу злополучного морга и происшествий там.
Соколова задержали для обследования, но главный врач подмигнул ему и шепнул, что это лишь для вида, его скоро выпустят.
Правда, некоторые врачи, хотя и удивленные разумом Соколова (он и впрямь вел себя вполне корректно), все же сомневались в добром здравии пациента и полагали, что у него, возможно, скрытая форма паранойи.
Много раз с ним заводили провокационные разговоры о трупах и смерти, но Соколов твердо уверял, что смерти то ли нет, то ли он ее не боится. И вообще с сексом у него все в порядке.
Дело шло к выписке. Особенно способствовал этому главный врач, прямо-таки восхищавшийся Соколовым. А сам человек в прошлом с тихой и смрадной улыбкой сиял радостью, веселием и надеждой. Приятно было смотреть на счастливого человека.
Все было бы хорошо, если бы рано утром медсестра не обнаружила на тумбочке Соколова записку: «Прошу прощения, но я умер. По собственному желанию, но не насильственно. Никого не виню, наоборот. До свидания. Ваш покойный слуга Соколов».
Сестра взвизгнула и толкнула Соколова в бок. Толкнула раз, другой, но он как был мертв, таким и оставался.
Срочно собрали всех оказавшихся под рукой психиатров, и те решили, что нечего ломать голову над диагнозом мертвого человека, охать что и как, шлепнуть паранойю и похоронить… но за чей счет? Соколов вроде бы был одинок.
Но один не очень близкий родственник все-таки нашелся, и с деньгами к тому же. Когда-то помогал криминалу и за то был награжден.
…Соколова мирно похоронили на отшибе.
А на следующий день, уже вечером, у его безлюдной могилы появился человек средних лет в черном костюме и некоторое время молча стоял около погребенного Соколова.
А потом произнес:
— Дорогой друг, великая секта непредсказуемых благодарит тебя за твой подвиг. Мы надеемся, что и на том свете ты будешь так же непредсказуем, каким ты был на этом. Слава тебе, наш друг!
О секте непредсказуемых в потаенной Москве ходили самые дикие слухи. Одни уверяли, что непредсказуемые — это те, кто обладает способностью совершать поступки, которые человек совершить вообще не может. Другие шептали, что это те, чьи поступки просто выходят за пределы человеческого разума. Третьи — что эта секта состоит из шпаны, хулиганов и даже террористов, которые всего-навсего пугают людей ради испуга. Находились и такие, которые считали, что эта секта находится под крышей Института исследования необычных состояний сознания. Одна дама даже твердила за чаем, что в секте, в сущности, проходят тренировку люди, которые рано или поздно пригодятся государству и криминалу.
Были и гораздо более глубинные гипотезы. Трудность еще состояла в том, что в самом обществе, в самой обыденной жизни многие люди вели себя настолько непредсказуемо, что трудно было распознать, состоят ли они в секте или совершают все это от души.
Например, некто Ветров отрубил и съел свой палец — почему? по идее или просто так? Человек этот вовсе не голодал к тому же. Подобных случаев было довольно много, но в этом хаосе какая-либо система явно не проглядывала.
Корней Семенович Небредов, тот самый человек, который вечерял у могилы Соколова, принимал в своей квартире в Москве юношу, называя его по-простому: Левушка.
Небредов сидел в уютном вольтеровском мягком кресле в своем кабинете, по стенам стояли шкафы с книгами на многих языках, а напротив него в таком же кресле робко расположился молодой человек.
— Левушка, — тихо говорил Небредов, — один момент хочу подчеркнуть. Вы знаете, конечно, что одна из наших внешних целей — расшатать психику человека так, чтобы он, собственно, даже не походил на человека. Мы осуществляем это, как вам известно, путем внедрения в сознание ученика доктрины и практики непредсказуемости. Когда психика наша расшатана непредсказуемыми поступками и особенно мыслями, начинается второй этап. Учтите, что непредсказуемость наша включает идею контроля. Но это особый контроль, способствующий непредсказуемости и в то же время предохраняющий от банального безумия. В этом парадокс.
Молодой человек хихикнул и порозовел.
— Мы можем быть разумными, когда надо, — продолжал Небредов. — Хотя это в высшей степени омерзительно.
— Меня тошнит от одного упоминания о разуме, — решительно высказался Левушка.
— Отлично. Но расшатывание психики путем непредсказуемого, вы, кстати, прекрасный практик в этом отношении, Лев, у вас это глубоко получается…
Молодой человек взвизгнул от радости и на мгновение стал совершенно женственным.
— Так вот, расшатывание психики и ума до крайних пределов, — вздохнул Небредов, и в его зеленоватых глазах появилась тоска, — явно недостаточно. Надо еще кое-что расшатать в самом себе. Глобально и окончательно! — почти выкрикнул он последние слова.
Левушка слегка подпрыгнул в кресле и сладостно говорнул:
— Что еще надо расшатать?
— Чистый ум и сознание, — угрюмо сказал Небредов. — Это следующий рывок, и он до агонии ужасен. Последствия могут быть настолько ошеломляющими, что я сам, откровенно говоря, боюсь…
— Боитесь? Вы? — сладострастие ушло с Левушки, и вместо этого лицо стало озабоченным.
— Вы еще и близко не подошли к такому перевороту… Вы мой родственник, хоть и дальний, и кроме того, я хорошо знаю вашу карму — и потому даю вам намеки на то, от чего вы безумно далеко. А теперь помолчим.
Левушка погрузился в думы.
Но вскоре Небредов взорвался. Он встал и заходил вокруг съежившегося на кресле Левушки, как разъяренный полумамонт.
— Поймите, Лев, мы разрушим все в человеке, включая саму нирвану. После этого глобального разрушения — что останется в так называемой человеческой душе?.. Ничего! — холодно разъяснил Небредов. — И вот тогда освободится пространство для взрывной тотальной трансформации, превращения, а точнее, возникновения вместо человека уже совершенно иного существа. Гадина, осквернившая и Бога, и землю, исчезнет навсегда. Достаточно внимательно взглянуть, исследовать так называемую мировую историю — и вам станет ясно, что судьба этого самопожирающего рода людского предопределена. Но мы вмешаемся, наша цель — возникновение иного существа взамен человека. А метод — нами уже разработан. Однако основное — в тайне. Те, кто не смогут трансформироваться, просто распадутся в прах, как помойные мухи. Увы, таких большинство…
Левушка, несмотря на свою предыдущую практику, слегка обалдел.
— Это слишком грандиозно, и такое невозможно осуществить, — пробормотал он невзначай.
Небредов продолжал медленно ходить по полузамкнутой в самой себе гостиной.
— Все это вполне возможно, но со временем. Предстоит исторический процесс. Если мы, непредсказуемые, его не ускорим, и не спасем путем тотального преображения тех, кто способен на это, и не осуществим весь план в целом — конец этого рода будет немыслимо чудовищен и несравним с нашим сценарием. В конце концов они сами пожрут друг друга в своих войнах и мировых проектах. Земля сбросит их с себя в небытие как нечисть… Я уже не говорю о других традиционных откровениях типа Апокалипсиса.
Левушка вдруг чуть не заплакал.
— Жалко все-таки, Корней Семенович, — неестественно всхлипнул он. — Ведь были же молитвенники, мудрецы, святые, пророки, создатели великих культур, писатели, композиторы… просто чистые люди, наконец…
— Вы, Левушка, следите за собой, — прервал Небредов. — Вы сказали «были» — те, кого вы имели в виду, уже давно в лучшей ситуации. Нечего о них беспокоиться. Зато некоторые из тех великих, кто будут, — по нашему сценарию у них появится невиданный ранее, неслыханный шанс сбросить с себя груз человеческого бытия…
Небредов остановился и мрачно взглянул на несколько сентиментального родственника.
— Вы заметили, Лев, — продолжал он, — что я имею в виду не становление иного человека, человека иных высших циклов, а прощание с человеком, с самим архетипом человека в принципе.
Левушка соскочил с кресла и стал чуть-чуть бегать по гостиной.
— Все же это слишком… Зачем такой радикализм… Да и как это возможно! — залепетал он. — Я понимаю: человек нашего времени непременно доиграется. Но человек вообще, других восходящих циклов… Других манвантар… Это уже немыслимо.
— Иное существо, появившееся взамен, сделает бессмысленным продолжение рода человеческого и его космологического и небесного существования. Иное существо будет неизмеримо выше человека как архетипа.
Левушка плюхнулся в кресло и замер.
— Экий вы революционер, Корней Семенович, — процедил он. — Даже теоретически такой расклад вообразить жутко…
Небредов расхохотался.
— Успокойтесь, Лев. Конечная цель далека. Сейчас у нас более скромная задача: обнаружить одного человека и дать мне знать о нем.
Левушка встрепенулся.
— Это по мне, Корней Семенович, по мне… Я не залезаю сколько-нибудь далеко, я люблю нашу тихую, безумную практику… Его надо расшатать? — с улыбкой умиления произнес Левушка.
Небредов вздохнул так, словно он в душе разговаривал с Богами.
— Нет, это совсем из другой оперы. Я видел его, немного поработал с этим человеком. Но потом он исчез. Кстати, не исключено, что его духовное состояние поможет нам в смысле путей-дорожек к иному существу, которого еще нет во всем творении. Не он сам — этот путь, нет, нет, просто с ним связаны некоторые моменты… Кстати, его зовут Станислав, по фамилии Нефедов, я потом опишу вам его… По моим данным, он находится сейчас в одной из деревень между Москвой и Тверью. Я дам точные данные района. Обследовать надо всего пять-шесть деревушек. Его фото, признаки, вообще все, что нужно для этой поездки, — будет дано, разумеется. После его обнаружения вы по мобильному отрапортуете мне, где он…
— И всего-то! — воскликнул Левушка. — Вы знаете, Корней Семенович, как я предан вам. Почему же вы посылаете меня на такой пустяк?
— Это вовсе не пустяк, Лев, — Небредов поудобней устроился в кресле и посмотрел на восторженного Льва. — Прежде чем отправить вас в этот путь, я должен вам сообщить кое-что о черной ветви нашего движения непредсказуемых. О раскольниках, о секте внутри нас…
— О Волкове? — насторожился Лев.
— Именно о нем. Его люди — великие практики разрушения. Но их конечная цель — не возникновение иного так называемого существа, а тотальное разрушение человека, расшатывание его сознания. Разрушение ради разрушения. Может быть, есть и еще какая-то тайная цель, но она наверняка негативная. Я о ней конкретно не знаю. Исходя из цели, и методы разрушения у них несколько иные, хотя есть, конечно, и схожие.
Лева как-то неуютно хрюкнул и бормотнул:
— Поспать бы мне, Корней Семеныч. Небредов среагировал холодно:
— Когда-нибудь и где-нибудь отоспишься. А теперь слушай. По Волкову — в конце процесса так называемое человечество будет представлять из себя расшатанное большинство, то есть людей внешне непредсказуемых, а по существу полубезумных. Может быть, всего один процент истинно непредсказуемых, то есть тех, которые, во-первых, обладают техникой самоконтроля и остатками позитивного разума. А во-вторых, которые владеют истинной непредсказуемостью. Ведь непредсказуемость нельзя путать с социальной или, скажем, сексуальной неожиданностью. Подобное — просто проявление бессознательного, тайных желаний. Если вы дернете своего начальника за нос посреди рабочего дня — то какая же это непредсказуемость, это значит, что вы потеряли контроль над своими комплексами, и так далее. Сфера психоанализа — одного из самых убогих и примитивных учений о человеке. Такие действия элементарно предсказать. Истинная непредсказуемость — это то, чего вы сами, даже в тайниках души, никак не ожидаете, что приходит неизвестно откуда, как озарение, и она прежде всего непредсказуема для вас самих. Это — высший класс, и где-то это уже переход к иному существу, потому что такое озарение намекает уже на то, что пора прекратить доверять себе как такому нелепому созданию как человек, по крайней мере как современный человек. В практике, к сожалению, истинная непредсказуемость часто смешивается с непредсказуемостью, имеющей чисто психологический, а значит, человеческий, а не метафизический источник. Но есть и чистый высший класс. Вы, Левушка, далеко не чистый, но теоретически вы все это знаете. Я говорю об этом, потому что хочу обратить ваше внимание на следующее. Фактически до этого пункта мы с волковцами почти едины. И вот с одним из волковцев вам придется, вероятно, столкнуться в ваших поисках Станислава. По нашим данным, Влад Руканов, волковец и очень мощный практик, тоже ускоренно ищет Станислава. Руканов — изощрен, метафизически циничен, воздействие на людей — высокое. Говорят, что в прошлом воплощении побывал в аду. Конкретно, с адом знаком детально, а уж откуда… Ладно. Дело в том, что волковцы разработали рассчитанный на десятилетия и столетия глубоко квалифицированный, секретный план расшатывания и разрушения психики человечества в историческом масштабе. Они ведь международная организация, и мы, кстати, тоже. Очень многое Волков взял у меня, когда мы были вместе. Ведь и у нас есть такой план, но с другой окраской и не как конечная цель. Этот план учитывает всю тупость и слабоумие современного человечества. Люди воображают, что если они, словно придурки, будут летать из стороны в сторону на своих самолетах, то они уже владеют миром, пространством по крайней мере. И так далее, и так далее… На самом деле их так называемая наука — наука профанов, которые подходят к природе с черного хода и не знают даже того, что знали о природе не такие уж давние древние. Все это неизбежно плохо кончится, хотя временные периоды золотого сна могут быть. А ментальность современных людей рано или поздно доведет их — одних до полного автоматизма и отупения, других — до безумия. И вот в этом мы им серьезно поможем, подтолкнем, а тем, кому не помогает, к тем применим более радикальные способы воздействия на психику. Планы эти хорошо продуманы и рассчитаны также на иллюзорность их глупых надежд.
Лева вовсе и не думал спать. Его глаза вдруг расширились, и он согнулся на кресле крючком.
— А вам не жалко их, Корней Семенович? — высказался он, спрятав голову.
Небредов подошел к Лемурову (такова была фамилия Левушки в этом мире):
— Волкову не жаль, а может быть, и жаль. Но что значит «жаль»? Ведь они сами определили себя, кто они есть, определили по своей жизни. И так и эдак — конец будет не совсем хорош для многих. Видите, я все смягчаю, значит, мне жаль. Да, в конце концов, этот негатив — только одна сторона. Ну, отпадут многие, даже большинство, от высшей жизни, рассеются по всяким вонючим норам, Вселенная-то велика, место для всех найдется, ну, страдания, ну, будут кувыркаться, тупеть — так ведь это и здесь происходит то же самое. Ну, погниют — глядишь, рано или поздно, скорее поздно, выскочат куда-нибудь на солнце… Бог с ними. Не наша это забота, пусть архитекторы миров и разбираются… У нас — другое… Мы — истинно непредсказуемые, потенциально иные существа, а они просто расшатанные. Большая разница.
Лемуров, видимо, успокоился, хотя где-то в глубинах чуток всплакнул.
— Все будет хорошо, — по-медвежьи неуклюже сказал Небредов. — Ночуйте тут в гостиной на диванчике. Белье в шкафу. А я пойду к себе в спальню.
Вскоре мрак охватил гостиную. Тени словно кидались друг на друга. Часы на стене тикали ровно, но эта ровность выводила из себя.
Впрочем, Левушка собрался с силами и довольно быстро заснул. Но среди ночи запел во сне. Левушка любил петь во сне и пел порой долго и настойчиво. Однако засыпал от пения еще глубже. На этот раз дверь в гостиную отворилась и высунулась заспанная женщина в халате:
— Лева, что вы поете так шумно и дико? Прекратите, вы не даете спать! — строго прикрикнула она.
Левушка открыл глаза и прекратил. Все же через час, заснувши, опять запел, только не на весь дом:
На следующий день он сбежал оттуда. Скандал никак не удавалось замять. На этот морг вообще стали смотреть с подозрением. Один сотрудник даже уволился от испуга. Другой был на грани и твердил, что он «ничего» не допустит. Бабки-уборщицы поговаривали, что после всего приключившегося под видом трупа сюда якобы хотят внедрить агента.
Между тем Соколов через день после своего бегства вернулся в сумасшедший дом как ни в чем не бывало. Подтянутый, в хорошем костюме и с добродушной улыбкой на лице. Его коллеги просто не узнали бы его. Тихий смрадный голос куда-то делся. Пропало и знание о жизни и смерти. Перед всеми возник разумный, даже деловой человек, не чуждый карьеристским побуждениям.
Врачи окончательно обалдели, слушая его речи. Он прямо-таки светился одним здравым смыслом.
На вопрос о своей свадьбе в морге он не без иронии отвечал, что все это клевета, его просто не поняли, к тому же его ближайшие сослуживцы уже давно чуть-чуть спятили от долгого и нудного служения в морге.
Главный врач, толстый и полуугрюмый, так неистово хохотал во время речей Соколова, что, когда они остались наедине, предложил ему выпить на брудершафт.
Вообще, здравому смыслу не было конца. Соколова бы и отпустили подобру-поздорову, если бы не шум в СМИ по поводу злополучного морга и происшествий там.
Соколова задержали для обследования, но главный врач подмигнул ему и шепнул, что это лишь для вида, его скоро выпустят.
Правда, некоторые врачи, хотя и удивленные разумом Соколова (он и впрямь вел себя вполне корректно), все же сомневались в добром здравии пациента и полагали, что у него, возможно, скрытая форма паранойи.
Много раз с ним заводили провокационные разговоры о трупах и смерти, но Соколов твердо уверял, что смерти то ли нет, то ли он ее не боится. И вообще с сексом у него все в порядке.
Дело шло к выписке. Особенно способствовал этому главный врач, прямо-таки восхищавшийся Соколовым. А сам человек в прошлом с тихой и смрадной улыбкой сиял радостью, веселием и надеждой. Приятно было смотреть на счастливого человека.
Все было бы хорошо, если бы рано утром медсестра не обнаружила на тумбочке Соколова записку: «Прошу прощения, но я умер. По собственному желанию, но не насильственно. Никого не виню, наоборот. До свидания. Ваш покойный слуга Соколов».
Сестра взвизгнула и толкнула Соколова в бок. Толкнула раз, другой, но он как был мертв, таким и оставался.
Срочно собрали всех оказавшихся под рукой психиатров, и те решили, что нечего ломать голову над диагнозом мертвого человека, охать что и как, шлепнуть паранойю и похоронить… но за чей счет? Соколов вроде бы был одинок.
Но один не очень близкий родственник все-таки нашелся, и с деньгами к тому же. Когда-то помогал криминалу и за то был награжден.
…Соколова мирно похоронили на отшибе.
А на следующий день, уже вечером, у его безлюдной могилы появился человек средних лет в черном костюме и некоторое время молча стоял около погребенного Соколова.
А потом произнес:
— Дорогой друг, великая секта непредсказуемых благодарит тебя за твой подвиг. Мы надеемся, что и на том свете ты будешь так же непредсказуем, каким ты был на этом. Слава тебе, наш друг!
О секте непредсказуемых в потаенной Москве ходили самые дикие слухи. Одни уверяли, что непредсказуемые — это те, кто обладает способностью совершать поступки, которые человек совершить вообще не может. Другие шептали, что это те, чьи поступки просто выходят за пределы человеческого разума. Третьи — что эта секта состоит из шпаны, хулиганов и даже террористов, которые всего-навсего пугают людей ради испуга. Находились и такие, которые считали, что эта секта находится под крышей Института исследования необычных состояний сознания. Одна дама даже твердила за чаем, что в секте, в сущности, проходят тренировку люди, которые рано или поздно пригодятся государству и криминалу.
Были и гораздо более глубинные гипотезы. Трудность еще состояла в том, что в самом обществе, в самой обыденной жизни многие люди вели себя настолько непредсказуемо, что трудно было распознать, состоят ли они в секте или совершают все это от души.
Например, некто Ветров отрубил и съел свой палец — почему? по идее или просто так? Человек этот вовсе не голодал к тому же. Подобных случаев было довольно много, но в этом хаосе какая-либо система явно не проглядывала.
Корней Семенович Небредов, тот самый человек, который вечерял у могилы Соколова, принимал в своей квартире в Москве юношу, называя его по-простому: Левушка.
Небредов сидел в уютном вольтеровском мягком кресле в своем кабинете, по стенам стояли шкафы с книгами на многих языках, а напротив него в таком же кресле робко расположился молодой человек.
— Левушка, — тихо говорил Небредов, — один момент хочу подчеркнуть. Вы знаете, конечно, что одна из наших внешних целей — расшатать психику человека так, чтобы он, собственно, даже не походил на человека. Мы осуществляем это, как вам известно, путем внедрения в сознание ученика доктрины и практики непредсказуемости. Когда психика наша расшатана непредсказуемыми поступками и особенно мыслями, начинается второй этап. Учтите, что непредсказуемость наша включает идею контроля. Но это особый контроль, способствующий непредсказуемости и в то же время предохраняющий от банального безумия. В этом парадокс.
Молодой человек хихикнул и порозовел.
— Мы можем быть разумными, когда надо, — продолжал Небредов. — Хотя это в высшей степени омерзительно.
— Меня тошнит от одного упоминания о разуме, — решительно высказался Левушка.
— Отлично. Но расшатывание психики путем непредсказуемого, вы, кстати, прекрасный практик в этом отношении, Лев, у вас это глубоко получается…
Молодой человек взвизгнул от радости и на мгновение стал совершенно женственным.
— Так вот, расшатывание психики и ума до крайних пределов, — вздохнул Небредов, и в его зеленоватых глазах появилась тоска, — явно недостаточно. Надо еще кое-что расшатать в самом себе. Глобально и окончательно! — почти выкрикнул он последние слова.
Левушка слегка подпрыгнул в кресле и сладостно говорнул:
— Что еще надо расшатать?
— Чистый ум и сознание, — угрюмо сказал Небредов. — Это следующий рывок, и он до агонии ужасен. Последствия могут быть настолько ошеломляющими, что я сам, откровенно говоря, боюсь…
— Боитесь? Вы? — сладострастие ушло с Левушки, и вместо этого лицо стало озабоченным.
— Вы еще и близко не подошли к такому перевороту… Вы мой родственник, хоть и дальний, и кроме того, я хорошо знаю вашу карму — и потому даю вам намеки на то, от чего вы безумно далеко. А теперь помолчим.
Левушка погрузился в думы.
Но вскоре Небредов взорвался. Он встал и заходил вокруг съежившегося на кресле Левушки, как разъяренный полумамонт.
— Поймите, Лев, мы разрушим все в человеке, включая саму нирвану. После этого глобального разрушения — что останется в так называемой человеческой душе?.. Ничего! — холодно разъяснил Небредов. — И вот тогда освободится пространство для взрывной тотальной трансформации, превращения, а точнее, возникновения вместо человека уже совершенно иного существа. Гадина, осквернившая и Бога, и землю, исчезнет навсегда. Достаточно внимательно взглянуть, исследовать так называемую мировую историю — и вам станет ясно, что судьба этого самопожирающего рода людского предопределена. Но мы вмешаемся, наша цель — возникновение иного существа взамен человека. А метод — нами уже разработан. Однако основное — в тайне. Те, кто не смогут трансформироваться, просто распадутся в прах, как помойные мухи. Увы, таких большинство…
Левушка, несмотря на свою предыдущую практику, слегка обалдел.
— Это слишком грандиозно, и такое невозможно осуществить, — пробормотал он невзначай.
Небредов продолжал медленно ходить по полузамкнутой в самой себе гостиной.
— Все это вполне возможно, но со временем. Предстоит исторический процесс. Если мы, непредсказуемые, его не ускорим, и не спасем путем тотального преображения тех, кто способен на это, и не осуществим весь план в целом — конец этого рода будет немыслимо чудовищен и несравним с нашим сценарием. В конце концов они сами пожрут друг друга в своих войнах и мировых проектах. Земля сбросит их с себя в небытие как нечисть… Я уже не говорю о других традиционных откровениях типа Апокалипсиса.
Левушка вдруг чуть не заплакал.
— Жалко все-таки, Корней Семенович, — неестественно всхлипнул он. — Ведь были же молитвенники, мудрецы, святые, пророки, создатели великих культур, писатели, композиторы… просто чистые люди, наконец…
— Вы, Левушка, следите за собой, — прервал Небредов. — Вы сказали «были» — те, кого вы имели в виду, уже давно в лучшей ситуации. Нечего о них беспокоиться. Зато некоторые из тех великих, кто будут, — по нашему сценарию у них появится невиданный ранее, неслыханный шанс сбросить с себя груз человеческого бытия…
Небредов остановился и мрачно взглянул на несколько сентиментального родственника.
— Вы заметили, Лев, — продолжал он, — что я имею в виду не становление иного человека, человека иных высших циклов, а прощание с человеком, с самим архетипом человека в принципе.
Левушка соскочил с кресла и стал чуть-чуть бегать по гостиной.
— Все же это слишком… Зачем такой радикализм… Да и как это возможно! — залепетал он. — Я понимаю: человек нашего времени непременно доиграется. Но человек вообще, других восходящих циклов… Других манвантар… Это уже немыслимо.
— Иное существо, появившееся взамен, сделает бессмысленным продолжение рода человеческого и его космологического и небесного существования. Иное существо будет неизмеримо выше человека как архетипа.
Левушка плюхнулся в кресло и замер.
— Экий вы революционер, Корней Семенович, — процедил он. — Даже теоретически такой расклад вообразить жутко…
Небредов расхохотался.
— Успокойтесь, Лев. Конечная цель далека. Сейчас у нас более скромная задача: обнаружить одного человека и дать мне знать о нем.
Левушка встрепенулся.
— Это по мне, Корней Семенович, по мне… Я не залезаю сколько-нибудь далеко, я люблю нашу тихую, безумную практику… Его надо расшатать? — с улыбкой умиления произнес Левушка.
Небредов вздохнул так, словно он в душе разговаривал с Богами.
— Нет, это совсем из другой оперы. Я видел его, немного поработал с этим человеком. Но потом он исчез. Кстати, не исключено, что его духовное состояние поможет нам в смысле путей-дорожек к иному существу, которого еще нет во всем творении. Не он сам — этот путь, нет, нет, просто с ним связаны некоторые моменты… Кстати, его зовут Станислав, по фамилии Нефедов, я потом опишу вам его… По моим данным, он находится сейчас в одной из деревень между Москвой и Тверью. Я дам точные данные района. Обследовать надо всего пять-шесть деревушек. Его фото, признаки, вообще все, что нужно для этой поездки, — будет дано, разумеется. После его обнаружения вы по мобильному отрапортуете мне, где он…
— И всего-то! — воскликнул Левушка. — Вы знаете, Корней Семенович, как я предан вам. Почему же вы посылаете меня на такой пустяк?
— Это вовсе не пустяк, Лев, — Небредов поудобней устроился в кресле и посмотрел на восторженного Льва. — Прежде чем отправить вас в этот путь, я должен вам сообщить кое-что о черной ветви нашего движения непредсказуемых. О раскольниках, о секте внутри нас…
— О Волкове? — насторожился Лев.
— Именно о нем. Его люди — великие практики разрушения. Но их конечная цель — не возникновение иного так называемого существа, а тотальное разрушение человека, расшатывание его сознания. Разрушение ради разрушения. Может быть, есть и еще какая-то тайная цель, но она наверняка негативная. Я о ней конкретно не знаю. Исходя из цели, и методы разрушения у них несколько иные, хотя есть, конечно, и схожие.
Лева как-то неуютно хрюкнул и бормотнул:
— Поспать бы мне, Корней Семеныч. Небредов среагировал холодно:
— Когда-нибудь и где-нибудь отоспишься. А теперь слушай. По Волкову — в конце процесса так называемое человечество будет представлять из себя расшатанное большинство, то есть людей внешне непредсказуемых, а по существу полубезумных. Может быть, всего один процент истинно непредсказуемых, то есть тех, которые, во-первых, обладают техникой самоконтроля и остатками позитивного разума. А во-вторых, которые владеют истинной непредсказуемостью. Ведь непредсказуемость нельзя путать с социальной или, скажем, сексуальной неожиданностью. Подобное — просто проявление бессознательного, тайных желаний. Если вы дернете своего начальника за нос посреди рабочего дня — то какая же это непредсказуемость, это значит, что вы потеряли контроль над своими комплексами, и так далее. Сфера психоанализа — одного из самых убогих и примитивных учений о человеке. Такие действия элементарно предсказать. Истинная непредсказуемость — это то, чего вы сами, даже в тайниках души, никак не ожидаете, что приходит неизвестно откуда, как озарение, и она прежде всего непредсказуема для вас самих. Это — высший класс, и где-то это уже переход к иному существу, потому что такое озарение намекает уже на то, что пора прекратить доверять себе как такому нелепому созданию как человек, по крайней мере как современный человек. В практике, к сожалению, истинная непредсказуемость часто смешивается с непредсказуемостью, имеющей чисто психологический, а значит, человеческий, а не метафизический источник. Но есть и чистый высший класс. Вы, Левушка, далеко не чистый, но теоретически вы все это знаете. Я говорю об этом, потому что хочу обратить ваше внимание на следующее. Фактически до этого пункта мы с волковцами почти едины. И вот с одним из волковцев вам придется, вероятно, столкнуться в ваших поисках Станислава. По нашим данным, Влад Руканов, волковец и очень мощный практик, тоже ускоренно ищет Станислава. Руканов — изощрен, метафизически циничен, воздействие на людей — высокое. Говорят, что в прошлом воплощении побывал в аду. Конкретно, с адом знаком детально, а уж откуда… Ладно. Дело в том, что волковцы разработали рассчитанный на десятилетия и столетия глубоко квалифицированный, секретный план расшатывания и разрушения психики человечества в историческом масштабе. Они ведь международная организация, и мы, кстати, тоже. Очень многое Волков взял у меня, когда мы были вместе. Ведь и у нас есть такой план, но с другой окраской и не как конечная цель. Этот план учитывает всю тупость и слабоумие современного человечества. Люди воображают, что если они, словно придурки, будут летать из стороны в сторону на своих самолетах, то они уже владеют миром, пространством по крайней мере. И так далее, и так далее… На самом деле их так называемая наука — наука профанов, которые подходят к природе с черного хода и не знают даже того, что знали о природе не такие уж давние древние. Все это неизбежно плохо кончится, хотя временные периоды золотого сна могут быть. А ментальность современных людей рано или поздно доведет их — одних до полного автоматизма и отупения, других — до безумия. И вот в этом мы им серьезно поможем, подтолкнем, а тем, кому не помогает, к тем применим более радикальные способы воздействия на психику. Планы эти хорошо продуманы и рассчитаны также на иллюзорность их глупых надежд.
Лева вовсе и не думал спать. Его глаза вдруг расширились, и он согнулся на кресле крючком.
— А вам не жалко их, Корней Семенович? — высказался он, спрятав голову.
Небредов подошел к Лемурову (такова была фамилия Левушки в этом мире):
— Волкову не жаль, а может быть, и жаль. Но что значит «жаль»? Ведь они сами определили себя, кто они есть, определили по своей жизни. И так и эдак — конец будет не совсем хорош для многих. Видите, я все смягчаю, значит, мне жаль. Да, в конце концов, этот негатив — только одна сторона. Ну, отпадут многие, даже большинство, от высшей жизни, рассеются по всяким вонючим норам, Вселенная-то велика, место для всех найдется, ну, страдания, ну, будут кувыркаться, тупеть — так ведь это и здесь происходит то же самое. Ну, погниют — глядишь, рано или поздно, скорее поздно, выскочат куда-нибудь на солнце… Бог с ними. Не наша это забота, пусть архитекторы миров и разбираются… У нас — другое… Мы — истинно непредсказуемые, потенциально иные существа, а они просто расшатанные. Большая разница.
Лемуров, видимо, успокоился, хотя где-то в глубинах чуток всплакнул.
— Все будет хорошо, — по-медвежьи неуклюже сказал Небредов. — Ночуйте тут в гостиной на диванчике. Белье в шкафу. А я пойду к себе в спальню.
Вскоре мрак охватил гостиную. Тени словно кидались друг на друга. Часы на стене тикали ровно, но эта ровность выводила из себя.
Впрочем, Левушка собрался с силами и довольно быстро заснул. Но среди ночи запел во сне. Левушка любил петь во сне и пел порой долго и настойчиво. Однако засыпал от пения еще глубже. На этот раз дверь в гостиную отворилась и высунулась заспанная женщина в халате:
— Лева, что вы поете так шумно и дико? Прекратите, вы не даете спать! — строго прикрикнула она.
Левушка открыл глаза и прекратил. Все же через час, заснувши, опять запел, только не на весь дом:
распевал он известную песню.
Раскинулось море широко, —
Глава 11
Деревня Малогорево приютилась на высоком берегу небольшой речушки. С другой стороны ее окружал среднедремучий лес, зато с берега были видны необъятные и словно оцепеневшие от вечности просторы. Пространству не было конца, как будто в нем таились другие миры.
В деревне мало кто бывал со стороны, но в этот погожий летний день мимо проезжал на потертом автомобиле неопределенный человек.
Этот неопределенный человек, озираясь, вышел из машины и, поскольку она застряла, решил пройтись по улице за помощью.
В деревушке было, с одной стороны, как-то безлюдно, с другой — недалеко на длинной скамейке около забора сидели люди, хотя по ощущению безлюдность сохранялась, даже когда человек брел к людям.
Остановился же он перед ними как вкопанный, хотя никуда его, в сущности, не вкопали.
Пожилой люд, сидевший на скамейке — старички и старушки — хором молчали и словно смотрели все разом в одну точку. И вид их был не то что пугливый, а скорее неестественно задумчивый.
Неопределенный человек гаркнул на всю деревню, помогите, мол, с машиной, но деревенские на скамейке отрешенно молчали.
Человек подумал: «Не мертвые ли» — и решил для убеждения в этом стукнуть ближайшего старичка кулаком по голове, но, когда подошел поближе, старичок соскочил со скамьи и стал бегать вокруг приезжего, называя его свалившимся с неба.
Неопределенный человек закричал на это мат-ком, но закричал он не потому, что решился, а потому, что испугался.
— У вас мертвецы вокруг меня бегают, — пробормотал он.
В ответ на такие слова пожилые разом соскочили со скамьи и набросились на приезжего, но не трогая его.
— Нахал какой, смотреть нам вперед себя не дает! — закричала одна старушка.
— Да я чтоб тачку мою помогли… — громко зашипел на них неопределенный человек.
— И не поможем! — прервали его.
— Сначала станцуй вот с нами, тогда поможем! — заорал тот старичок, который первым соскочил со скамьи и потом бегал вокруг.
От такого предложения неопределенный человек остолбенел. Он подумал, что перед ним люди с луны, хотя это была неправда. «Совсем они не с луны, — тупо осудил он свои мысли, — хотя, конечно, все возможно».
Мысли прыгали, как обезумевшие блохи. А в это время как раз подкатила машина, из которой выскочил молодой человек. То был не кто иной, как Лев Лемуров.
— Это Малогорево?! — пронзительно спросил он всех.
Неопределенный человек опомнился и отозвал Лемурова в сторону, цыкнув на бегающего вокруг старичка.
— Как вы сюда попали, такой молодой, — затараторил он в ухо Лемурову.
— В этой деревне все сумасшедшие.
Лемуров хихикнул и глянул в глаза неопределенному. Тот отскочил.
— С машиной хотя бы помогите, — прошипел он.
— Я ненавижу физический мир, — холодно ответил Лемуров. — Идите к чертям или к духам вашей машины…
Неопределенный так испугался, что почти моментально справился со своей тачкой. И вовремя: его уже окружили деревенские, которые до этого сидели на скамейке и глядели в одну точку. Теперь они возжелали, чтоб непременно станцевать с гостем. Еще немного — и эти старички и старушечки закружили бы его. Неопределенный, тарахтя тачкой, улизнул. Из-за руля высунулся домовой автомобиля и подмигнул. Неопределенный чуть не свалил тачку в канаву…
Лемуров все понял.
— Никак сам Влад Руканов здесь поскреб, — решил он.
Лев подошел к старичку, который раньше бегал вокруг.
— А гость какой-нибудь из Москвы в вашем Малогореве сейчас есть? — с нежной улыбкой спросил он.
— Никак есть, — развел руками старичок. — Только мы его не помним. Вон в той избе.
И Лемуров, прыгая из стороны в сторону, оказался у двери, постучал и вошел.
В избушке было непонятно, то ли сейчас зима, то ли лето, такая там была извращенная обстановка.
За обеденным — по видимости — столом у окна сидела женщина, лет, может быть, пятидесяти, а то и меньше. Рядом — то ли ее сынок, лет четырнадцати, то ли еще кто он ей был.
По углам было тревожно.
— Уважаю хозяев, — сказал Лемуров, входя.
— И мы тебя уважаем, молодожен, — ответила женщина.
Мальчик свистнул.
— Говорят, у вас гость? — спросил Лемуров.
В это время открылась какая-то половица, и из подпола стал вылезать старый человек. Все молчали. Старый вылез и погрозил пальцем Лемурову.
— Гостей у нас нет, у нас бывают только посланники, — сказал он.
— Так один такой мне и нужен… как вас?
— Терентьич.
— Так где же главный, Терентьич?.. Уж не вы ли?
— Главные в подполе не прячутся, — голубоглазо глядя на Лемурова, ответил старик.
Лемуров прямо-таки обнял старичка, оказавшегося на редкость легким.
— А от кого же вы прячетесь, такой воздушный? — весело спросил Лемуров и подмигнул подпольному старичку.
— От тяжелых прячусь, — сумрачным голосом ответил подпольный. — Кто всю тяжесть земли на себя взял, от тех и прячусь.
— О, от таких не надо в прятки играть, — возразил Лемуров. — Таких надо пугнуть другой силой. Смотрите.
И Лемуров благосклонно взял старичка за нос и подвел его к столу.
— Разве не хорошо? — спросил Лев. Старичок смирился.
— Может, вы выпить хотите, пока посланник не пришел. Он в лесу, но скоро будет.
— Не откажусь, не откажусь, — бодро добавил Лемуров. — Да я сам вас угощу. — И он вынул из своего огромного портфеля бутылку.
Женщина раскраснелась от воспарения.
— А за свой автомобиль не беспокойтесь, — вставила она. — Он рядом, из окошка виден. У нас народ неозорной. Работы только мало, вот они и танцуют целый день сами с собой.
— Да чего о такой ерунде беспокоиться, — сказал Лемуров, усаживаясь за стол. Его диковато-интеллигентное лицо с чуть длинным носом и голубыми, но пространными глазами было оживлено неким отсутствием.
Леву удивило, как быстро на столе возникла гора овощей на закуску.
Все было бы хорошо, если бы не два-три черных помидора на столе.
Старичок объяснил:
— Это они от тоски почернели, у нас так бывает. Женщина добавила:
— А вообще-то у нас весело. Лес спасает.
— В лесу сейчас леших развелось видимо-невидимо, — строго оборвал ее старик. — Но особых, теперешних. У нас в лесу дорога и в ней грибники, например. Люди, бывало, отойдут, ищут, а автомобиль их без них гудит, хотя он без охраны всякой. Гудит и гудит. Это лешие шумят, тешатся. А потом хохочут… Много разных случаев с ними у нас. Они с автомобилями любят шалить. Лешие ведь тоже существа, им веселие ох как нужно!.. Потому проказят.
— Проказят… Хохочут-то как страшно, — проговорила хозяйка. — От такого хохота околеешь или запьешь.
Лемуров даже онемел от удивления.
— Что ж вы, деревенские Руси, забыли, как с лешими надо обращаться? — возмутился он.
— Забыли, сынок, — ответила женщина. — Мы только себя не забыли, а так все ушло из памяти.
— Правильно, Аксинья, правильно, — прибавил Терентьич. — Весь мир у нас из памяти выскочил. Одна дыра вместо мира осталась.
— Да ладно, — махнула рукой Аксинья. — Не провалимся. Мы есть, хоть и в дыре…
— Выпить надо поскорей, — засуетился мальчик.
— Тебе, Коля, четырнадцать лет, тебе много не положено. Так, для души только, — осадил его Терентьич.
— Да я и не пью вовсе никогда. Так, балуюсь для губы, — разъяснил Коля.
— Ну, если вы забыли, как с лешими народ раньше рассчитывался, — продолжил Лемуров, — так я вам покажу другой способ. Вот.
В деревне мало кто бывал со стороны, но в этот погожий летний день мимо проезжал на потертом автомобиле неопределенный человек.
Этот неопределенный человек, озираясь, вышел из машины и, поскольку она застряла, решил пройтись по улице за помощью.
В деревушке было, с одной стороны, как-то безлюдно, с другой — недалеко на длинной скамейке около забора сидели люди, хотя по ощущению безлюдность сохранялась, даже когда человек брел к людям.
Остановился же он перед ними как вкопанный, хотя никуда его, в сущности, не вкопали.
Пожилой люд, сидевший на скамейке — старички и старушки — хором молчали и словно смотрели все разом в одну точку. И вид их был не то что пугливый, а скорее неестественно задумчивый.
Неопределенный человек гаркнул на всю деревню, помогите, мол, с машиной, но деревенские на скамейке отрешенно молчали.
Человек подумал: «Не мертвые ли» — и решил для убеждения в этом стукнуть ближайшего старичка кулаком по голове, но, когда подошел поближе, старичок соскочил со скамьи и стал бегать вокруг приезжего, называя его свалившимся с неба.
Неопределенный человек закричал на это мат-ком, но закричал он не потому, что решился, а потому, что испугался.
— У вас мертвецы вокруг меня бегают, — пробормотал он.
В ответ на такие слова пожилые разом соскочили со скамьи и набросились на приезжего, но не трогая его.
— Нахал какой, смотреть нам вперед себя не дает! — закричала одна старушка.
— Да я чтоб тачку мою помогли… — громко зашипел на них неопределенный человек.
— И не поможем! — прервали его.
— Сначала станцуй вот с нами, тогда поможем! — заорал тот старичок, который первым соскочил со скамьи и потом бегал вокруг.
От такого предложения неопределенный человек остолбенел. Он подумал, что перед ним люди с луны, хотя это была неправда. «Совсем они не с луны, — тупо осудил он свои мысли, — хотя, конечно, все возможно».
Мысли прыгали, как обезумевшие блохи. А в это время как раз подкатила машина, из которой выскочил молодой человек. То был не кто иной, как Лев Лемуров.
— Это Малогорево?! — пронзительно спросил он всех.
Неопределенный человек опомнился и отозвал Лемурова в сторону, цыкнув на бегающего вокруг старичка.
— Как вы сюда попали, такой молодой, — затараторил он в ухо Лемурову.
— В этой деревне все сумасшедшие.
Лемуров хихикнул и глянул в глаза неопределенному. Тот отскочил.
— С машиной хотя бы помогите, — прошипел он.
— Я ненавижу физический мир, — холодно ответил Лемуров. — Идите к чертям или к духам вашей машины…
Неопределенный так испугался, что почти моментально справился со своей тачкой. И вовремя: его уже окружили деревенские, которые до этого сидели на скамейке и глядели в одну точку. Теперь они возжелали, чтоб непременно станцевать с гостем. Еще немного — и эти старички и старушечки закружили бы его. Неопределенный, тарахтя тачкой, улизнул. Из-за руля высунулся домовой автомобиля и подмигнул. Неопределенный чуть не свалил тачку в канаву…
Лемуров все понял.
— Никак сам Влад Руканов здесь поскреб, — решил он.
Лев подошел к старичку, который раньше бегал вокруг.
— А гость какой-нибудь из Москвы в вашем Малогореве сейчас есть? — с нежной улыбкой спросил он.
— Никак есть, — развел руками старичок. — Только мы его не помним. Вон в той избе.
И Лемуров, прыгая из стороны в сторону, оказался у двери, постучал и вошел.
В избушке было непонятно, то ли сейчас зима, то ли лето, такая там была извращенная обстановка.
За обеденным — по видимости — столом у окна сидела женщина, лет, может быть, пятидесяти, а то и меньше. Рядом — то ли ее сынок, лет четырнадцати, то ли еще кто он ей был.
По углам было тревожно.
— Уважаю хозяев, — сказал Лемуров, входя.
— И мы тебя уважаем, молодожен, — ответила женщина.
Мальчик свистнул.
— Говорят, у вас гость? — спросил Лемуров.
В это время открылась какая-то половица, и из подпола стал вылезать старый человек. Все молчали. Старый вылез и погрозил пальцем Лемурову.
— Гостей у нас нет, у нас бывают только посланники, — сказал он.
— Так один такой мне и нужен… как вас?
— Терентьич.
— Так где же главный, Терентьич?.. Уж не вы ли?
— Главные в подполе не прячутся, — голубоглазо глядя на Лемурова, ответил старик.
Лемуров прямо-таки обнял старичка, оказавшегося на редкость легким.
— А от кого же вы прячетесь, такой воздушный? — весело спросил Лемуров и подмигнул подпольному старичку.
— От тяжелых прячусь, — сумрачным голосом ответил подпольный. — Кто всю тяжесть земли на себя взял, от тех и прячусь.
— О, от таких не надо в прятки играть, — возразил Лемуров. — Таких надо пугнуть другой силой. Смотрите.
И Лемуров благосклонно взял старичка за нос и подвел его к столу.
— Разве не хорошо? — спросил Лев. Старичок смирился.
— Может, вы выпить хотите, пока посланник не пришел. Он в лесу, но скоро будет.
— Не откажусь, не откажусь, — бодро добавил Лемуров. — Да я сам вас угощу. — И он вынул из своего огромного портфеля бутылку.
Женщина раскраснелась от воспарения.
— А за свой автомобиль не беспокойтесь, — вставила она. — Он рядом, из окошка виден. У нас народ неозорной. Работы только мало, вот они и танцуют целый день сами с собой.
— Да чего о такой ерунде беспокоиться, — сказал Лемуров, усаживаясь за стол. Его диковато-интеллигентное лицо с чуть длинным носом и голубыми, но пространными глазами было оживлено неким отсутствием.
Леву удивило, как быстро на столе возникла гора овощей на закуску.
Все было бы хорошо, если бы не два-три черных помидора на столе.
Старичок объяснил:
— Это они от тоски почернели, у нас так бывает. Женщина добавила:
— А вообще-то у нас весело. Лес спасает.
— В лесу сейчас леших развелось видимо-невидимо, — строго оборвал ее старик. — Но особых, теперешних. У нас в лесу дорога и в ней грибники, например. Люди, бывало, отойдут, ищут, а автомобиль их без них гудит, хотя он без охраны всякой. Гудит и гудит. Это лешие шумят, тешатся. А потом хохочут… Много разных случаев с ними у нас. Они с автомобилями любят шалить. Лешие ведь тоже существа, им веселие ох как нужно!.. Потому проказят.
— Проказят… Хохочут-то как страшно, — проговорила хозяйка. — От такого хохота околеешь или запьешь.
Лемуров даже онемел от удивления.
— Что ж вы, деревенские Руси, забыли, как с лешими надо обращаться? — возмутился он.
— Забыли, сынок, — ответила женщина. — Мы только себя не забыли, а так все ушло из памяти.
— Правильно, Аксинья, правильно, — прибавил Терентьич. — Весь мир у нас из памяти выскочил. Одна дыра вместо мира осталась.
— Да ладно, — махнула рукой Аксинья. — Не провалимся. Мы есть, хоть и в дыре…
— Выпить надо поскорей, — засуетился мальчик.
— Тебе, Коля, четырнадцать лет, тебе много не положено. Так, для души только, — осадил его Терентьич.
— Да я и не пью вовсе никогда. Так, балуюсь для губы, — разъяснил Коля.
— Ну, если вы забыли, как с лешими народ раньше рассчитывался, — продолжил Лемуров, — так я вам покажу другой способ. Вот.