Страница:
В период кризисов и потрясений это предположение служит утешением для тех, кто убежден, что за этой безликостью скрывается безупречно действующий точный механизм, не зависящий от личностей. Однако подобное предположение глубоко ошибочно. Людей, близких к главе государства, прежде всего поражает его одиночество. Иначе и не может быть.
В пятницу Дьюк знал только, что президент убит. Он не мог ни о чем думать, кроме этого, и даже не знал, с кем посоветоваться. Юридически он теперь перешел в подчинение к помощникам бывшего вице-президента. Однако им была не по душе эта власть. Более того, они не были к ней готовы. Помощник вице-президента по сенату Джордж Риди позвонил Уолтеру Дженкинсу, также помощнику Джонсона, тот предложил встретиться в кабинете помощника президента по административным вопросам Джека Макналли в Белом доме. Риди и Уильям Дэй Тэйлор, руководитель секретариата Джонсона, на белом «линкольне» Джонсона отправились по Пенсильвания-авеню. Уже в Белом доме Риди вспомнил, что не имеет ни малейшего представления о том, где находится кабинет Джека Макналли. Наведя справки в цокольном этаже западного крыла, он направился в восточное крыло, где нашел Дженкинса на совещании с помощниками Кеннеди. Некоторое время оба молчали. Риди чувствовал «натянутость отношений между обеими группами — группой Кеннеди и группой Джонсона… Уолтер и я чувствовали себя непрошеными гостями. У нас были полномочия, но не хватало опыта. Практически мы проштамповали решения, принятые людьми Кеннеди».
Специалисты (а в широком понимании этого слова оно включало в себя большинство членов так называемого «подкабинета») действовали бесперебойно. Это объясняется тем, что они следовали раз и навсегда установленным канонам. Если вы привыкли включать рубильник или имеете богатый опыт по части организации похорон или определения курса иностранной валюты, то вы инстинктивно следуете привычным путем. Человеку, внезапно столкнувшемуся с совершенно незнакомой для него ситуацией, гораздо легче сбиться с пути или даже иногда повернуть вспять. Как сказал спикер палаты представителей Джон Маккормак, «они были повержены громом среди ясного неба». Маккормак был одним из тех, кто предпочел остаться в стороне. В течение всего 1964 года его неоднократные отказы обсудить предложения об изменении закона о преемственности власти расценивались всеми как проявление честолюбия. Поскольку смерть Джонсона превратила бы его в президента, его яростные возражения против этого «непристойного» обсуждения истолкованы были совершенно однозначно. Самозваные мудрецы пришли к заключению, что его все еще терзает мысль о том, что был момент, когда только «одно биение» сердца вице-президента стояло между ним и Белым домом. Однако на самом деле все обстояло как раз наоборот. Он не только не терзался по этому поводу, но ему было даже трудно заставить себя подумать о подобной возможности. Такая перспектива была буквально невыносимой для Маккормака. Спикер полностью отдавал себе отчет в своем преклонном возрасте и своих слабых сторонах. Каждое утро и каждый вечер он возносил незамысловатую молитву в своей комнате в отеле «Вашингтон» о здравии Джонсона: «Да сохранит его бог и да поможет он ему». Это было все, на что он был способен. Он не в силах был даже на мгновение предположить, что в случае, если его молитвы не возымеют должного действия, закон, принятый конгрессом, сделает его тридцать седьмым президентом Соединенных Штатов.
Во второй половине дня 22 ноября, когда самолет президента находился на пути в столицу, группа агентов секретной службы постучалась в дверь апартамента № 620 в отеле «Вашингтон». Однако им так и не удалось переступить через порог этого номера. Спикер ледяным тоном заявил руководителю группы:
— Капитолий обеспечивает мне всю необходимую охрану моей личности. Ваш приход я расцениваю как попытку совершенно нетерпимого вмешательства в мою личную жизнь и жизнь госпожи Маккормак. Я этого не потерплю.
Когда «ВВС-1» пролетал над рекой Арканзас, в трех милях от Пайн Блаффа, Линдон Джонсон попросил сержанта Айреса соединить его по радиотелефону с матерью президента Кеннеди. Оперативный отдел Белого дома быстро соединил Айреса с загородной резиденцией семьи Кеннеди. Сержант попросил подозвать к телефону Роз Кеннеди, бродившую по газону перед домом.
— Алло? — вопросительно сказала она в трубку. Айрес было начал фразу:
— С вами желает говорить президент… — но спохватился и Вместо этого сказал: — С вами будет говорить господин Джонсон, — и передал ему трубку.
Глядя в лицо своего супруга, Леди Бэрд поняла, что это был, вероятно, самый трудный в его жизни разговор. Прикрыв своей большой ладонью трубку, Джонсон шепнул:
— Что я могу ей сказать? Затем он отнял руку и скапал:
— Видит бог, как я хотел бы вам помочь. Роз Кеннеди ответила:
— Мы знаем, как вы любили Джека и как он любил вас.
— Здесь Леди Бэрд, — сказал президент, — она хочет поговорить с вами.
Лиз Карпентер показалось, что он так настойчиво протягивал трубку своей жене, словно она жгла ему руки.
— Ах, госпожа Кеннеди, — начала новая первая леди и запнулась. Затем, понизив голос почти до шепота, она сказала именно то, что следовало сказать матери, потерявшей сына:
— Мы все должны понять, каким неоценимым даром для нашей родины были годы, отданные ей вашим сыном.
— Благодарю вас, Леди Бэрд, — ответила Роз Кеннеди.
Затем Джо Айрес организовал второй разговор по радиотелефону, и чета Джонсонов поговорила с Нелли Коннэли в Парклендском госпитале. Прислушиваясь к разговору, Клиф Картер понял, что у Нелли хорошее настроение. По-видимому, супруг ее чувствовал себя лучше.
«Подкабинет», Верховный суд и руководители конгресса прибывали в аэропорт Эндрюс группами. Некоторые были доставлены на вертолетах, другие воспользовались автомашинами аэропорта. Все они явились вопреки просьбам Роберта Кеннеди. В 16. 30 министр юстиции советовался по телефону с Сарджентом Шривером о том, как организовать перевозку тела президента с аэродрома. Шривер высказался в пользу вертолета. Это позволило бы избежать скопления толпы зевак в деловой части Вашингтона, что, подчеркнул он, было бы тяжелым зрелищем для вдовы. Боб сказал:
— Пусть и то и другое будет наготове. Решать должна она сама.
Немного погодя Шривер снова позвонил Роберту Кеннеди и сказал, что буквально все намерены ехать в Эндрюс встречать самолет. Не решен только вопрос о старшинстве.
Кеннеди пришел в ужас. Он считал, что на аэродроме не должно быть никого, кроме него самого, Макнамары и генерала Тэйлора. Ему даже не приходило в голову, что может собраться целая толпа людей. Он сказал Шриверу:
— По-моему, это не самая удачная идея. Это совершенно излишне.
В Белом доме были озадачены. К телефону подошел Артур Голдберг.
— Боб, — сказал он, — ты неправ. Это ne чье-то личное дело. Речь идет о президенте Соединенных Штатов Америки. Я думаю, мы все должны поехать.
— Джекки сейчас меньше всего хочет видеть толпу.
— Мы обязаны сделать это ради президента и даже ради нее. Нельзя превратить это в личное дело. Журналисты будут там при всех обстоятельствах. Обязательно приедут и дипломаты. Подумай, как все это будет выглядеть, если там окажутся одни иностранцы и… ни одного американца?
Последовала пауза. Затем Кеннеди сказал:
— Если хотите, поезжайте. Я не собираюсь спорить по этому поводу.
Он не мог знать, что по этому поводу в Белом доме уже велись ожесточенные споры. Энджи Дьюк, выступая в роли официального арбитра в вопросах, касающихся протокола, первый решил, что никто не должен ехать на аэродром Эндрюс. Когда об этом решении сообщили заинтересованным лицам, оно сразу же вызвало сопротивление. Гарриман, как и следовало ожидать, решил попросту игнорировать это указание. Хэмфри позвонил Дьюку из восточного крыла Белого дома.
— Пошли вы к черту, — отрезал он, — я все равно еду в аэропорт. Дангэн думал, что Дженкинс, Риди и некоторые близкие сотрудники Кеннеди все же должны быть на аэродроме. Тед Соренсен колебался, но решил, что, если поедут другие, он присоединится к ним. Банди указал, что по долгу своей службы он обязан встретить прибывших у трава. Клифтон позвонил ему с самолета и сообщил, что новый президент хочет видеть его сразу на аэродроме. Тогда Дьюк усомнился в правильности своей позиции. Он понял, что Голдберг был прав. Никто не мог запретить послам приехать на аэродром. И Дьюк отменил свое первоначальное решение.
Когда наступили сумерки, министр юстиции позвонил последний раз Макнамаре и вместе со споим помощником Гутманом направился к нему в Пентагон.
Сидя с Гутманом и машине, Роберт Кеннеди обсуждал с ним псе последствия постигшей их катастрофы, но ни словом по обмолвился о своей невосполнимой личной утрате и разрушенной карьере. Он говорил о невероятных масштабах этой трагедии, об ударе, перенесенном Джекки, о горе, обрушившемся на родителей, и неопределенности будущего страны. Либеральные убеждения министра юстиции, подобно убеждениям президента Кеннеди, рыли гораздо сильнее, чем это думало большинство либералов, и эти убеждения прорывались наружу во время поездки.
— Люди даже не подозревают, насколько консервативен Линдон, — сказал Роберт Кеннеди уже в Пентагоне, когда они поднимались наверх в персональном лифте министра обороны. — Произойдет очень много перемен.
Макнамара приветствовал их. Оба министра обменялись долгим и крепким рукопожатием. Затем Макнамара накинул пиджак. В это время к ним присоединился генерал Тэйлор. Последовало еще одно молчаливое приветствие. Гутман остался в секторе «Е», а они втроем направились к расположенной в южной части здания Пентагона вертолетной площадке. Отсюда, пересекая Потомак, они вылетели в Эндрюс. После прибытия на аэродром между Кеннеди и Макнамарой состоялся краткий разговор. Министр юстиции предложил министру обороны вместе с ним взойти на борт самолёта 26000, когда тот приземлится. Но Макнамара покачал головой.
— Мне неудобно это делать, Боб, я не член семьи, — ответил он и отошел в сторону. Приехав в Белый дом, Сарджент Шривер повесил свое пальто в приемной доктора Травелл. Провожая Теда и Юнис Кеннеди, он оставил пальто в приемной и, когда вернулся, обнаружил, что пальто исчезло. Он был уверен, что в Белом доме не может быть краж, и решил, что кто-то из охраны, вероятно, повесил пальто в шкаф. Позднее выяснилось, что пальто все же украли, и Шривер был крайне возмущен этим. Это было чудесное пальто из темно-серой кашемировой ткани и почти новое. Оно было куплено менее трех лет назад. Внезапно Шривер почувствовал острую боль: пальто было приобретено им для участия в церемонии вступления в должность президента Кеннеди.
Вскоре Шривер забыл о пальто. Сейчас он представлял семью Кеннеди в Белом доме. Ему предстояло заняться бесчисленными деталями и нерешенными проблемами, связанными с похоронами.
Американцы привыкли все делать быстро. Поэтому никто не усматривал ничего из ряда вон выходящего в том, что похороны президента состоятся в понедельник. Европейцы, привыкшие к помпезным церемониям, были поражены этим известием. В Лондоне герцог Норфолкский приступил к работе по подготовке государственных похорон Уинстона Черчилля еще с начала 50-х годов. Он даже потребовал целую неделю для репетиции похорон после того, как Черчилль скончался.
Группе людей было поручено составить списки близких друзей президента. Когда Эдлай Стивенсон приехал в Белый дом, у него спросили его мнение о соблюдении протокола во время траурной церемонии. Но главными советниками в этих вопросах были Дьюк, принесший из госдепартамента досье с описанием похорон Рузвельта, и подполковник Миллер. В 15. 42 Шриверу и Дангэну стало известно, что самолет № 26000 приземлится на аэродроме Эндрюс. В 16. 30 они уже уточняли, кто должен ехать на аэродром, и Дьюк направил туда сотрудника протокольного отдела. Ему предстояло заняться дипломатами. Затем у Шривера состоялось первое сугубо предварительное обсуждение порядка предстоящих похорон.
Начальник церемониала Вашингтонского военного округа подполковник Миллер пояснил, что государственные похороны предусмотрены для президентов, лиц, избранных на пост президента, но не успевших вступить в эту должность, а также для всех тех, кого президент страны сочтет достойным торжественного погребения. Основное отличие государственных похорон от простых официальных похорон заключалось в том, где и как должен быть выставлен гроб с телом умершего. Подполковник Миллер набросал два варианта: поместить тело для прощания в Восточном зале Белого дома или в Большой ротонде Капитолия. Если будет решено хоронить президента в Бостоне, объяснил полковник, гроб может быть доставлен туда специальным поездом, самолетом или на борту эсминца. Шривер заявил, что похороны в Бостоне исключены. Независимо от решения Жаклин Кеннеди, он был убежден, что следует думать только об Арлингтонском кладбище.
Траурный поезд с телом Линкольна двигался по стране с подобающей торжественностью и неторопливостью. Четыре мощных мотора президентского самолета, изготовленных на заводах «Пратт и Уитни», домчали тело Джона Кеннеди из Техаса в столицу за 136 минут. Никто из встречающих не знал точного времени прибытия самолета. Как выяснилось впоследствии, все они могли успеть на аэродром на автомашинах и даже со значительным запасом времени. Но никто не хотел рисковать, и потому вокруг площадки для вертолетов была непрерывная толчея. Вертолеты были быстрей автомобилей, и поэтому все хотели лететь на вертолете.
Никто не может без содрогания вспомнить этот вечер в аэропорте Эндрюс, неумолчный шум лопастей роторов, ослепительный свет гигантских прожекторов. В лунном свете поле казалось непривычно белым, а люди выглядели как таинственные тени.
На узком пространстве между проволочным заграждением и будущей стоянкой президентского самолета теснилось но менее полусотни знатных лиц. Им бросилось в глаза какое-то уродливое механическое устройство, окрашенное ярко-желтой краской. Это был механический подъемник. С его помощью должны были опустить гроб на землю.
За изгородью, сокрытые мраком промозглой ночи, в молчании стояли три тысячи человек. Это был лишь авангард. В последующие дни нахлынул целый поток людей, чтобы отдать последнюю дань президенту, погибшему мученической смертью. Тысячи скорбных лиц за изгородью. Придавали мягкость, достоинство и величие этой кошмарной сцене.
По пути на аэродром Артур Шлезингер сказал Энджи Дьюку:
— В нашей стране никогда не принимали всерьез ультраправых.
Специальный советник президента Тед Соренсен, сидя в вертолете вместе с помощниками Линдона Джонсона Уолтером Дженкинсом и Джорджем Риди, признался:
— Мне очень жаль, что вы попали в такое положение. Я постараюсь помочь всем, чем могу. Но, надеюсь, вы простите мне мое неуважение к штату Техас.
Риди спокойно ответил, что сам он испытывает такие же чувства. Поведение помощников Джонсона было безупречным. Случившееся потрясло их не меньше, чем помощников Кеннеди. Это было видно всем. Шлезингеру пришла на ум мысль, что если Джонсону удалось привлечь на свою сторону таких людей, как Риди и Дженкинс, то возможно он не так уж плох, как это казалось раньше. Банди пошел в своих размышлениях еще дальше. Он был склонен выдать индульгенцию даже городу Далласу, ибо, по его мнению, «один сумасшедший еще не означает, Что в городе все сошли с ума».
Прорезая темный слой облаков, Джим Суиндал повел президентский самолет на посадку. Впервые после вылета из Техаса его взору снова предстала земля. Впереди сияли огни столицы.
Линдон Джонсон был в президентской спальне. Он побрился, причесался и снова сменил сорочку. В коридоре при входе в кабину секретариата к Рою Келлерману подошел Клинт Хилл и сказал.
— Она хочет вас видеть.
Рой направился в хвостовой отсек, где Дэйв Пауэрс сказал ему:
— Госпожа Кеннеди просит вас и других агентов, бывших с президентом, вынести гроб, и она хочет, чтобы машину вел Грир.
Келлерман знал, как тяжело Грир переживал все случившееся, и его потрясла эта чуткость вдовы. Жаклин Кеннеди подозвала к себе Эвелин Линкольн, Мэри Галлахер, Магзи О’Лири и Джорджа Томаса и сказала каждому:
— Я хочу, чтобы вы были поблизости у гроба. Обращаясь к Годфри Макхью, она сказала:
— Я хочу, чтобы его вынесли друзья.
В хвостовой отсек пришел Тед Клифтон и доложил Кену О’Доннелу:
— Военные готовы вынести гроб. О’Доннел Коротко бросил в ответ:
— Мы сами его вынесем.
В узком проходе в хвосте самолета столпилось пятнадцать человек. Мак Килдаф увидел, что Джонсон остался стоять в одиночестве.
Исполняющий обязанности пресс-секретаря испытал чувство крайней неловкости. Позднее, вечером, его замешательство возросло. В канцелярии президента он обнаружил, что Джонсон по-прежнему рассержен и считает именно его виновным во всем. Даже на следующий день президент продолжал с раздражением вспоминать этот инцидент. После заседания кабинета, где он впервые председательствовал, Джонсон доверительно сказал одному из министров, что у него «возникли большие трудности с семьей Кеннеди». Вот запись, сделанная вечером в субботу этим членом кабинета о его беседе с Джонсоном:
«Он сказал, что после посадки самолета… (они) не обратили на него ни малейшего внимания, вынесли тело из самолета, поставили гроб в машину, забрали с собой г-жу Кеннеди и уехали. Лишь после этого он сошел с самолета. Это означало, что ему, президенту Соединенных Штатов, не уделили никаких знаков внимания и не оказали никаких почестей. Но, по его словам, он в ответ лишь подставил другую щеку.
— Что я могу поделать, — сказал он. — Я не хочу ссориться с этой семьей, и ореол Кеннеди имеет важное значение для всех нас».
Суиндал артистически посадил самолет. Никто из пассажиров не заметил, когда самолет коснулся земли. Взоры собравшейся толпы были прикованы к надпей дворце, откуда обычно выходил президент. Роберт Кеннеди воспользовался этим и вскочил никем не замеченным на трап, подъезжавший к передней дверце самолета. Трап еще катился, а он уже стремглав мчался вверх по ступенькам. Ворвавшись в самолет, он пробежал через радиорубку, кабину секретариата и салон. Лиз Карпентер узнала его осунувшееся лицо и попыталась было в знак утешения коснуться рукой его плеча. Но он не заметил ни ее, ни четы Джонсон. На следующий день президент в беседе с одним из своих советников отметил, что Роберт Кеннеди даже не заговорил с ним. Ему нужен был только один человек. Лиз слышала, как он пробормотал на ходу:
— Я хочу видеть Джекки.
Войдя в хвостовой отсек, он тихо подошел к Жаклин и встал рядом с ней.
— Джекки, — сказал он тихо и обнял ее за плечи. — Я здесь.
Все вокруг вздрогнули: у Роберта был голос его брата…
— Ах, Бобби, — не произнесла, а скорее вздохнула с облегчением она и подумала, как это похоже на Бобби: он всегда с тобой в трудную минуту.
Самолет вновь двинулся вперед и затем окончательно остановился. Зажглись прожектора. Суиндал и Хзнсон стремительно сбежали вниз по трапу, встали у крыла лицом к задней двери самолета и замерли, отдавая честь. К самолету подкатил громоздкий подъемник. Дверь хвостового отсека распахнулась, и из нее выглянуло круглое лицо Лэрри О’Брайена. Стоявшие внизу члены правительства увидели в раскрытой двери изможденный профиль министра юстиции. Это их поразило: они не знали, что он успел побывать в Далласе. Роберт Кеннеди держал вдову за руку. В другой ее руке висела сумка. Внезапно все увидели, что одежда Жаклин забрызгана кровью. Еще мгновение — и в дверях показались Келлерман, Грир, О’Лири, Хилл и Лэндис. Они бережно опустили гроб у ног Жаклин и Роберта Кеннеди. Свет прожекторов падал на гроб. Стояла мертвая тишина. Все безмолвно смотрели, не в силах оторвать глаз от темно-красной бронзы гроба президента.
Глава седьмая
В пятницу Дьюк знал только, что президент убит. Он не мог ни о чем думать, кроме этого, и даже не знал, с кем посоветоваться. Юридически он теперь перешел в подчинение к помощникам бывшего вице-президента. Однако им была не по душе эта власть. Более того, они не были к ней готовы. Помощник вице-президента по сенату Джордж Риди позвонил Уолтеру Дженкинсу, также помощнику Джонсона, тот предложил встретиться в кабинете помощника президента по административным вопросам Джека Макналли в Белом доме. Риди и Уильям Дэй Тэйлор, руководитель секретариата Джонсона, на белом «линкольне» Джонсона отправились по Пенсильвания-авеню. Уже в Белом доме Риди вспомнил, что не имеет ни малейшего представления о том, где находится кабинет Джека Макналли. Наведя справки в цокольном этаже западного крыла, он направился в восточное крыло, где нашел Дженкинса на совещании с помощниками Кеннеди. Некоторое время оба молчали. Риди чувствовал «натянутость отношений между обеими группами — группой Кеннеди и группой Джонсона… Уолтер и я чувствовали себя непрошеными гостями. У нас были полномочия, но не хватало опыта. Практически мы проштамповали решения, принятые людьми Кеннеди».
Специалисты (а в широком понимании этого слова оно включало в себя большинство членов так называемого «подкабинета») действовали бесперебойно. Это объясняется тем, что они следовали раз и навсегда установленным канонам. Если вы привыкли включать рубильник или имеете богатый опыт по части организации похорон или определения курса иностранной валюты, то вы инстинктивно следуете привычным путем. Человеку, внезапно столкнувшемуся с совершенно незнакомой для него ситуацией, гораздо легче сбиться с пути или даже иногда повернуть вспять. Как сказал спикер палаты представителей Джон Маккормак, «они были повержены громом среди ясного неба». Маккормак был одним из тех, кто предпочел остаться в стороне. В течение всего 1964 года его неоднократные отказы обсудить предложения об изменении закона о преемственности власти расценивались всеми как проявление честолюбия. Поскольку смерть Джонсона превратила бы его в президента, его яростные возражения против этого «непристойного» обсуждения истолкованы были совершенно однозначно. Самозваные мудрецы пришли к заключению, что его все еще терзает мысль о том, что был момент, когда только «одно биение» сердца вице-президента стояло между ним и Белым домом. Однако на самом деле все обстояло как раз наоборот. Он не только не терзался по этому поводу, но ему было даже трудно заставить себя подумать о подобной возможности. Такая перспектива была буквально невыносимой для Маккормака. Спикер полностью отдавал себе отчет в своем преклонном возрасте и своих слабых сторонах. Каждое утро и каждый вечер он возносил незамысловатую молитву в своей комнате в отеле «Вашингтон» о здравии Джонсона: «Да сохранит его бог и да поможет он ему». Это было все, на что он был способен. Он не в силах был даже на мгновение предположить, что в случае, если его молитвы не возымеют должного действия, закон, принятый конгрессом, сделает его тридцать седьмым президентом Соединенных Штатов.
Во второй половине дня 22 ноября, когда самолет президента находился на пути в столицу, группа агентов секретной службы постучалась в дверь апартамента № 620 в отеле «Вашингтон». Однако им так и не удалось переступить через порог этого номера. Спикер ледяным тоном заявил руководителю группы:
— Капитолий обеспечивает мне всю необходимую охрану моей личности. Ваш приход я расцениваю как попытку совершенно нетерпимого вмешательства в мою личную жизнь и жизнь госпожи Маккормак. Я этого не потерплю.
Когда «ВВС-1» пролетал над рекой Арканзас, в трех милях от Пайн Блаффа, Линдон Джонсон попросил сержанта Айреса соединить его по радиотелефону с матерью президента Кеннеди. Оперативный отдел Белого дома быстро соединил Айреса с загородной резиденцией семьи Кеннеди. Сержант попросил подозвать к телефону Роз Кеннеди, бродившую по газону перед домом.
— Алло? — вопросительно сказала она в трубку. Айрес было начал фразу:
— С вами желает говорить президент… — но спохватился и Вместо этого сказал: — С вами будет говорить господин Джонсон, — и передал ему трубку.
Глядя в лицо своего супруга, Леди Бэрд поняла, что это был, вероятно, самый трудный в его жизни разговор. Прикрыв своей большой ладонью трубку, Джонсон шепнул:
— Что я могу ей сказать? Затем он отнял руку и скапал:
— Видит бог, как я хотел бы вам помочь. Роз Кеннеди ответила:
— Мы знаем, как вы любили Джека и как он любил вас.
— Здесь Леди Бэрд, — сказал президент, — она хочет поговорить с вами.
Лиз Карпентер показалось, что он так настойчиво протягивал трубку своей жене, словно она жгла ему руки.
— Ах, госпожа Кеннеди, — начала новая первая леди и запнулась. Затем, понизив голос почти до шепота, она сказала именно то, что следовало сказать матери, потерявшей сына:
— Мы все должны понять, каким неоценимым даром для нашей родины были годы, отданные ей вашим сыном.
— Благодарю вас, Леди Бэрд, — ответила Роз Кеннеди.
Затем Джо Айрес организовал второй разговор по радиотелефону, и чета Джонсонов поговорила с Нелли Коннэли в Парклендском госпитале. Прислушиваясь к разговору, Клиф Картер понял, что у Нелли хорошее настроение. По-видимому, супруг ее чувствовал себя лучше.
«Подкабинет», Верховный суд и руководители конгресса прибывали в аэропорт Эндрюс группами. Некоторые были доставлены на вертолетах, другие воспользовались автомашинами аэропорта. Все они явились вопреки просьбам Роберта Кеннеди. В 16. 30 министр юстиции советовался по телефону с Сарджентом Шривером о том, как организовать перевозку тела президента с аэродрома. Шривер высказался в пользу вертолета. Это позволило бы избежать скопления толпы зевак в деловой части Вашингтона, что, подчеркнул он, было бы тяжелым зрелищем для вдовы. Боб сказал:
— Пусть и то и другое будет наготове. Решать должна она сама.
Немного погодя Шривер снова позвонил Роберту Кеннеди и сказал, что буквально все намерены ехать в Эндрюс встречать самолет. Не решен только вопрос о старшинстве.
Кеннеди пришел в ужас. Он считал, что на аэродроме не должно быть никого, кроме него самого, Макнамары и генерала Тэйлора. Ему даже не приходило в голову, что может собраться целая толпа людей. Он сказал Шриверу:
— По-моему, это не самая удачная идея. Это совершенно излишне.
В Белом доме были озадачены. К телефону подошел Артур Голдберг.
— Боб, — сказал он, — ты неправ. Это ne чье-то личное дело. Речь идет о президенте Соединенных Штатов Америки. Я думаю, мы все должны поехать.
— Джекки сейчас меньше всего хочет видеть толпу.
— Мы обязаны сделать это ради президента и даже ради нее. Нельзя превратить это в личное дело. Журналисты будут там при всех обстоятельствах. Обязательно приедут и дипломаты. Подумай, как все это будет выглядеть, если там окажутся одни иностранцы и… ни одного американца?
Последовала пауза. Затем Кеннеди сказал:
— Если хотите, поезжайте. Я не собираюсь спорить по этому поводу.
Он не мог знать, что по этому поводу в Белом доме уже велись ожесточенные споры. Энджи Дьюк, выступая в роли официального арбитра в вопросах, касающихся протокола, первый решил, что никто не должен ехать на аэродром Эндрюс. Когда об этом решении сообщили заинтересованным лицам, оно сразу же вызвало сопротивление. Гарриман, как и следовало ожидать, решил попросту игнорировать это указание. Хэмфри позвонил Дьюку из восточного крыла Белого дома.
— Пошли вы к черту, — отрезал он, — я все равно еду в аэропорт. Дангэн думал, что Дженкинс, Риди и некоторые близкие сотрудники Кеннеди все же должны быть на аэродроме. Тед Соренсен колебался, но решил, что, если поедут другие, он присоединится к ним. Банди указал, что по долгу своей службы он обязан встретить прибывших у трава. Клифтон позвонил ему с самолета и сообщил, что новый президент хочет видеть его сразу на аэродроме. Тогда Дьюк усомнился в правильности своей позиции. Он понял, что Голдберг был прав. Никто не мог запретить послам приехать на аэродром. И Дьюк отменил свое первоначальное решение.
Когда наступили сумерки, министр юстиции позвонил последний раз Макнамаре и вместе со споим помощником Гутманом направился к нему в Пентагон.
Сидя с Гутманом и машине, Роберт Кеннеди обсуждал с ним псе последствия постигшей их катастрофы, но ни словом по обмолвился о своей невосполнимой личной утрате и разрушенной карьере. Он говорил о невероятных масштабах этой трагедии, об ударе, перенесенном Джекки, о горе, обрушившемся на родителей, и неопределенности будущего страны. Либеральные убеждения министра юстиции, подобно убеждениям президента Кеннеди, рыли гораздо сильнее, чем это думало большинство либералов, и эти убеждения прорывались наружу во время поездки.
— Люди даже не подозревают, насколько консервативен Линдон, — сказал Роберт Кеннеди уже в Пентагоне, когда они поднимались наверх в персональном лифте министра обороны. — Произойдет очень много перемен.
Макнамара приветствовал их. Оба министра обменялись долгим и крепким рукопожатием. Затем Макнамара накинул пиджак. В это время к ним присоединился генерал Тэйлор. Последовало еще одно молчаливое приветствие. Гутман остался в секторе «Е», а они втроем направились к расположенной в южной части здания Пентагона вертолетной площадке. Отсюда, пересекая Потомак, они вылетели в Эндрюс. После прибытия на аэродром между Кеннеди и Макнамарой состоялся краткий разговор. Министр юстиции предложил министру обороны вместе с ним взойти на борт самолёта 26000, когда тот приземлится. Но Макнамара покачал головой.
— Мне неудобно это делать, Боб, я не член семьи, — ответил он и отошел в сторону. Приехав в Белый дом, Сарджент Шривер повесил свое пальто в приемной доктора Травелл. Провожая Теда и Юнис Кеннеди, он оставил пальто в приемной и, когда вернулся, обнаружил, что пальто исчезло. Он был уверен, что в Белом доме не может быть краж, и решил, что кто-то из охраны, вероятно, повесил пальто в шкаф. Позднее выяснилось, что пальто все же украли, и Шривер был крайне возмущен этим. Это было чудесное пальто из темно-серой кашемировой ткани и почти новое. Оно было куплено менее трех лет назад. Внезапно Шривер почувствовал острую боль: пальто было приобретено им для участия в церемонии вступления в должность президента Кеннеди.
Вскоре Шривер забыл о пальто. Сейчас он представлял семью Кеннеди в Белом доме. Ему предстояло заняться бесчисленными деталями и нерешенными проблемами, связанными с похоронами.
Американцы привыкли все делать быстро. Поэтому никто не усматривал ничего из ряда вон выходящего в том, что похороны президента состоятся в понедельник. Европейцы, привыкшие к помпезным церемониям, были поражены этим известием. В Лондоне герцог Норфолкский приступил к работе по подготовке государственных похорон Уинстона Черчилля еще с начала 50-х годов. Он даже потребовал целую неделю для репетиции похорон после того, как Черчилль скончался.
Группе людей было поручено составить списки близких друзей президента. Когда Эдлай Стивенсон приехал в Белый дом, у него спросили его мнение о соблюдении протокола во время траурной церемонии. Но главными советниками в этих вопросах были Дьюк, принесший из госдепартамента досье с описанием похорон Рузвельта, и подполковник Миллер. В 15. 42 Шриверу и Дангэну стало известно, что самолет № 26000 приземлится на аэродроме Эндрюс. В 16. 30 они уже уточняли, кто должен ехать на аэродром, и Дьюк направил туда сотрудника протокольного отдела. Ему предстояло заняться дипломатами. Затем у Шривера состоялось первое сугубо предварительное обсуждение порядка предстоящих похорон.
Начальник церемониала Вашингтонского военного округа подполковник Миллер пояснил, что государственные похороны предусмотрены для президентов, лиц, избранных на пост президента, но не успевших вступить в эту должность, а также для всех тех, кого президент страны сочтет достойным торжественного погребения. Основное отличие государственных похорон от простых официальных похорон заключалось в том, где и как должен быть выставлен гроб с телом умершего. Подполковник Миллер набросал два варианта: поместить тело для прощания в Восточном зале Белого дома или в Большой ротонде Капитолия. Если будет решено хоронить президента в Бостоне, объяснил полковник, гроб может быть доставлен туда специальным поездом, самолетом или на борту эсминца. Шривер заявил, что похороны в Бостоне исключены. Независимо от решения Жаклин Кеннеди, он был убежден, что следует думать только об Арлингтонском кладбище.
Траурный поезд с телом Линкольна двигался по стране с подобающей торжественностью и неторопливостью. Четыре мощных мотора президентского самолета, изготовленных на заводах «Пратт и Уитни», домчали тело Джона Кеннеди из Техаса в столицу за 136 минут. Никто из встречающих не знал точного времени прибытия самолета. Как выяснилось впоследствии, все они могли успеть на аэродром на автомашинах и даже со значительным запасом времени. Но никто не хотел рисковать, и потому вокруг площадки для вертолетов была непрерывная толчея. Вертолеты были быстрей автомобилей, и поэтому все хотели лететь на вертолете.
Никто не может без содрогания вспомнить этот вечер в аэропорте Эндрюс, неумолчный шум лопастей роторов, ослепительный свет гигантских прожекторов. В лунном свете поле казалось непривычно белым, а люди выглядели как таинственные тени.
На узком пространстве между проволочным заграждением и будущей стоянкой президентского самолета теснилось но менее полусотни знатных лиц. Им бросилось в глаза какое-то уродливое механическое устройство, окрашенное ярко-желтой краской. Это был механический подъемник. С его помощью должны были опустить гроб на землю.
За изгородью, сокрытые мраком промозглой ночи, в молчании стояли три тысячи человек. Это был лишь авангард. В последующие дни нахлынул целый поток людей, чтобы отдать последнюю дань президенту, погибшему мученической смертью. Тысячи скорбных лиц за изгородью. Придавали мягкость, достоинство и величие этой кошмарной сцене.
По пути на аэродром Артур Шлезингер сказал Энджи Дьюку:
— В нашей стране никогда не принимали всерьез ультраправых.
Специальный советник президента Тед Соренсен, сидя в вертолете вместе с помощниками Линдона Джонсона Уолтером Дженкинсом и Джорджем Риди, признался:
— Мне очень жаль, что вы попали в такое положение. Я постараюсь помочь всем, чем могу. Но, надеюсь, вы простите мне мое неуважение к штату Техас.
Риди спокойно ответил, что сам он испытывает такие же чувства. Поведение помощников Джонсона было безупречным. Случившееся потрясло их не меньше, чем помощников Кеннеди. Это было видно всем. Шлезингеру пришла на ум мысль, что если Джонсону удалось привлечь на свою сторону таких людей, как Риди и Дженкинс, то возможно он не так уж плох, как это казалось раньше. Банди пошел в своих размышлениях еще дальше. Он был склонен выдать индульгенцию даже городу Далласу, ибо, по его мнению, «один сумасшедший еще не означает, Что в городе все сошли с ума».
Прорезая темный слой облаков, Джим Суиндал повел президентский самолет на посадку. Впервые после вылета из Техаса его взору снова предстала земля. Впереди сияли огни столицы.
Линдон Джонсон был в президентской спальне. Он побрился, причесался и снова сменил сорочку. В коридоре при входе в кабину секретариата к Рою Келлерману подошел Клинт Хилл и сказал.
— Она хочет вас видеть.
Рой направился в хвостовой отсек, где Дэйв Пауэрс сказал ему:
— Госпожа Кеннеди просит вас и других агентов, бывших с президентом, вынести гроб, и она хочет, чтобы машину вел Грир.
Келлерман знал, как тяжело Грир переживал все случившееся, и его потрясла эта чуткость вдовы. Жаклин Кеннеди подозвала к себе Эвелин Линкольн, Мэри Галлахер, Магзи О’Лири и Джорджа Томаса и сказала каждому:
— Я хочу, чтобы вы были поблизости у гроба. Обращаясь к Годфри Макхью, она сказала:
— Я хочу, чтобы его вынесли друзья.
В хвостовой отсек пришел Тед Клифтон и доложил Кену О’Доннелу:
— Военные готовы вынести гроб. О’Доннел Коротко бросил в ответ:
— Мы сами его вынесем.
В узком проходе в хвосте самолета столпилось пятнадцать человек. Мак Килдаф увидел, что Джонсон остался стоять в одиночестве.
Исполняющий обязанности пресс-секретаря испытал чувство крайней неловкости. Позднее, вечером, его замешательство возросло. В канцелярии президента он обнаружил, что Джонсон по-прежнему рассержен и считает именно его виновным во всем. Даже на следующий день президент продолжал с раздражением вспоминать этот инцидент. После заседания кабинета, где он впервые председательствовал, Джонсон доверительно сказал одному из министров, что у него «возникли большие трудности с семьей Кеннеди». Вот запись, сделанная вечером в субботу этим членом кабинета о его беседе с Джонсоном:
«Он сказал, что после посадки самолета… (они) не обратили на него ни малейшего внимания, вынесли тело из самолета, поставили гроб в машину, забрали с собой г-жу Кеннеди и уехали. Лишь после этого он сошел с самолета. Это означало, что ему, президенту Соединенных Штатов, не уделили никаких знаков внимания и не оказали никаких почестей. Но, по его словам, он в ответ лишь подставил другую щеку.
— Что я могу поделать, — сказал он. — Я не хочу ссориться с этой семьей, и ореол Кеннеди имеет важное значение для всех нас».
Суиндал артистически посадил самолет. Никто из пассажиров не заметил, когда самолет коснулся земли. Взоры собравшейся толпы были прикованы к надпей дворце, откуда обычно выходил президент. Роберт Кеннеди воспользовался этим и вскочил никем не замеченным на трап, подъезжавший к передней дверце самолета. Трап еще катился, а он уже стремглав мчался вверх по ступенькам. Ворвавшись в самолет, он пробежал через радиорубку, кабину секретариата и салон. Лиз Карпентер узнала его осунувшееся лицо и попыталась было в знак утешения коснуться рукой его плеча. Но он не заметил ни ее, ни четы Джонсон. На следующий день президент в беседе с одним из своих советников отметил, что Роберт Кеннеди даже не заговорил с ним. Ему нужен был только один человек. Лиз слышала, как он пробормотал на ходу:
— Я хочу видеть Джекки.
Войдя в хвостовой отсек, он тихо подошел к Жаклин и встал рядом с ней.
— Джекки, — сказал он тихо и обнял ее за плечи. — Я здесь.
Все вокруг вздрогнули: у Роберта был голос его брата…
— Ах, Бобби, — не произнесла, а скорее вздохнула с облегчением она и подумала, как это похоже на Бобби: он всегда с тобой в трудную минуту.
Самолет вновь двинулся вперед и затем окончательно остановился. Зажглись прожектора. Суиндал и Хзнсон стремительно сбежали вниз по трапу, встали у крыла лицом к задней двери самолета и замерли, отдавая честь. К самолету подкатил громоздкий подъемник. Дверь хвостового отсека распахнулась, и из нее выглянуло круглое лицо Лэрри О’Брайена. Стоявшие внизу члены правительства увидели в раскрытой двери изможденный профиль министра юстиции. Это их поразило: они не знали, что он успел побывать в Далласе. Роберт Кеннеди держал вдову за руку. В другой ее руке висела сумка. Внезапно все увидели, что одежда Жаклин забрызгана кровью. Еще мгновение — и в дверях показались Келлерман, Грир, О’Лири, Хилл и Лэндис. Они бережно опустили гроб у ног Жаклин и Роберта Кеннеди. Свет прожекторов падал на гроб. Стояла мертвая тишина. Все безмолвно смотрели, не в силах оторвать глаз от темно-красной бронзы гроба президента.
Глава седьмая
ЖАКЛИН КЕННЕДИ
Затея с подъемником оказалась совершенно несостоятельной. Он даже не доставал до дверцы самолета. Келлерман у одного конца, Грир — у другого, пять агентов секретной службы и Годфри Макхью с трудом опустили«Британию» О’Нила на площадку подъемника. Затем на нее сошли из самолета Жаклин и Роберт Кеннеди. За ними последовали остальные. Эвелин Линкольн, Мэри Галлахер, доктор Беркли и Кен О’Доннел, чьи лица опухли от слез, образовали скорбный ряд за плечами вдовы. Роберт Кеннеди спросил невестку, на чем она желает поехать.
— Тебя ожидает вертолет, чтобы доставить прямо в Белый дом. Ты не возражаешь?
— Нет, нет, я хочу ехать прямо в госпиталь Бетесде. Она заметила серую карету «скорой помощи» и решила, что это машина, вызванная по ее просьбе.
— Мы поедем в ней, — сказала она.
Платформа подъемника начала двигаться вниз. Не доходя пяти футов до земли, они остановилась. Это был предел. Помощники президента, агенты охраны и мобилизованные для этой цели представители всех пяти родов войск с большим трудом и сгибаясь от тяжести, подняли бронзовый ящик с отбитыми ножками и стали опускать его на землю. Непосильная ноша раскачивалась из стороны в сторону и едва не рухнула. «Гротеск» — так охарактеризовал эту сцену один из журналистов. В суматохе на какое-то мгновение Жаклин Кеннеди оказалась в стороне. Клинт Хилл полагал, что она сядет на переднее сиденье рядом с водителем кареты «скорой помощи» и попытался усадить ее там. Однако вдова наотрез отказалась:
— Нет, я сяду позади, — сказала она, отстранившись. Грир, Келлерман, Лэндис и доктор Беркли с трудом втиснулись на переднее сидение. Грир сел за руль. Доктору пришлось разместиться на коленях Лэндиса. Министр юстиции также сел в кузов, напротив невестки. Рядом с ней примостился Макхью. Не дожидаясь, пока уберут подъемник и подкатят трап для нового президента, машина с телом убитого президента тронулась с места и покатила в госпиталь.
Роберт Кеннеди отодвинул пластмассовую перегородку, отделявшую его от водителя, и спросил:
— Рой, тебе известно, что они задержали какого-то парня в Далласе?
Рой ничего еще не знал. В течение двух часов Ли Харви Освальд находился в центре внимания всей страны, однако на «Ангеле» о нем знали только те, кто смотрел телевизионные передачи в салоне. Затем завязался беспорядочный разговор о возможной судьбе помощников Кеннеди, о задержке с отлетом из Лав Филда, о роли в этом Макхью и о том, как объяснял эту задержку новый президент.
— Он сказал, Бобби, что говорил об этом с тобой, — пояснила шурину Джекки, — и что ты сказал ему, что он должен принести присягу там же, в Далласе.
Министр юстиции был ошеломлен. Он ответил, что, по-видимому, произошло недоразумение. Он вовсе не предлагал ничего подобного.
Склонившись над гробом, Жаклин прошептала:
— О, Бобби, я никак не могу поверить, что Джека больше нет.
И затем, вперив невидящий взор в серую занавеску над его плечом, она стала рассказывать ему о том, как двигался президентский кортеж по удинам Далласа, об убийстве в безоблачный солнечный день н о том, что происходило потом. Целых двадцать минут длилось это повествование, и он ни разу не прервал ее. Позже он так отозвался об этой беседе:
— Было видно, что ей просто необходимо было рассказать мне об этом; хотел я того или нет, а я просто не думал тогда, хочу ли я это слышать или нет. И она рассказала мне все.
Машина мчалась уже по улицам Вашингтона, и министр юстиции внезапно увидел, как из-за осеннего кружева кленов и дубов, посаженных еще при президентах Гровере Кливленде и Теодоре Рузвельте, показался белоснежный Южный портал Белого дома. В течение 1036 дней здесь был дом президента Джона Ф. Кеннеди. Этот день был последним.
Миновав Белый дом и парк, Грир был вынужден резко взять в сторону, чтобы объехать высокий узкий грузовик зеленого цвета, стоявший около открытого люка. Группа рабочих старательно опускала в него металлический кабель. Телевидение уже готовилось транслировать церемонию похорон. Телефонной компании «Чезапик и Потомак» пришлось проложить не менее шести миль временною телевизионного кабеля.
Внешне Беркли не придавал особого значения своему воинскому званию. Но от этого он не переставал быть контр-адмиралом, находящимся на действительной службе, и придирчиво следил за строгим соблюдением протокола.
— Президент Соединенных Штатов всегда въезжает только через главные ворота, — решительно сказал он Гриру, когда они подъезжали к зданию госпиталя.
На этот раз приезд президента не сопровождался вспышками красных фар полицейских машин и натужным воем сирен. Люди, близкие к президенту, хорошо впали его презрительное отношение ко всей этой шумихе.
— Тебя ожидает вертолет, чтобы доставить прямо в Белый дом. Ты не возражаешь?
— Нет, нет, я хочу ехать прямо в госпиталь Бетесде. Она заметила серую карету «скорой помощи» и решила, что это машина, вызванная по ее просьбе.
— Мы поедем в ней, — сказала она.
Платформа подъемника начала двигаться вниз. Не доходя пяти футов до земли, они остановилась. Это был предел. Помощники президента, агенты охраны и мобилизованные для этой цели представители всех пяти родов войск с большим трудом и сгибаясь от тяжести, подняли бронзовый ящик с отбитыми ножками и стали опускать его на землю. Непосильная ноша раскачивалась из стороны в сторону и едва не рухнула. «Гротеск» — так охарактеризовал эту сцену один из журналистов. В суматохе на какое-то мгновение Жаклин Кеннеди оказалась в стороне. Клинт Хилл полагал, что она сядет на переднее сиденье рядом с водителем кареты «скорой помощи» и попытался усадить ее там. Однако вдова наотрез отказалась:
— Нет, я сяду позади, — сказала она, отстранившись. Грир, Келлерман, Лэндис и доктор Беркли с трудом втиснулись на переднее сидение. Грир сел за руль. Доктору пришлось разместиться на коленях Лэндиса. Министр юстиции также сел в кузов, напротив невестки. Рядом с ней примостился Макхью. Не дожидаясь, пока уберут подъемник и подкатят трап для нового президента, машина с телом убитого президента тронулась с места и покатила в госпиталь.
Роберт Кеннеди отодвинул пластмассовую перегородку, отделявшую его от водителя, и спросил:
— Рой, тебе известно, что они задержали какого-то парня в Далласе?
Рой ничего еще не знал. В течение двух часов Ли Харви Освальд находился в центре внимания всей страны, однако на «Ангеле» о нем знали только те, кто смотрел телевизионные передачи в салоне. Затем завязался беспорядочный разговор о возможной судьбе помощников Кеннеди, о задержке с отлетом из Лав Филда, о роли в этом Макхью и о том, как объяснял эту задержку новый президент.
— Он сказал, Бобби, что говорил об этом с тобой, — пояснила шурину Джекки, — и что ты сказал ему, что он должен принести присягу там же, в Далласе.
Министр юстиции был ошеломлен. Он ответил, что, по-видимому, произошло недоразумение. Он вовсе не предлагал ничего подобного.
Склонившись над гробом, Жаклин прошептала:
— О, Бобби, я никак не могу поверить, что Джека больше нет.
И затем, вперив невидящий взор в серую занавеску над его плечом, она стала рассказывать ему о том, как двигался президентский кортеж по удинам Далласа, об убийстве в безоблачный солнечный день н о том, что происходило потом. Целых двадцать минут длилось это повествование, и он ни разу не прервал ее. Позже он так отозвался об этой беседе:
— Было видно, что ей просто необходимо было рассказать мне об этом; хотел я того или нет, а я просто не думал тогда, хочу ли я это слышать или нет. И она рассказала мне все.
Машина мчалась уже по улицам Вашингтона, и министр юстиции внезапно увидел, как из-за осеннего кружева кленов и дубов, посаженных еще при президентах Гровере Кливленде и Теодоре Рузвельте, показался белоснежный Южный портал Белого дома. В течение 1036 дней здесь был дом президента Джона Ф. Кеннеди. Этот день был последним.
Миновав Белый дом и парк, Грир был вынужден резко взять в сторону, чтобы объехать высокий узкий грузовик зеленого цвета, стоявший около открытого люка. Группа рабочих старательно опускала в него металлический кабель. Телевидение уже готовилось транслировать церемонию похорон. Телефонной компании «Чезапик и Потомак» пришлось проложить не менее шести миль временною телевизионного кабеля.
Внешне Беркли не придавал особого значения своему воинскому званию. Но от этого он не переставал быть контр-адмиралом, находящимся на действительной службе, и придирчиво следил за строгим соблюдением протокола.
— Президент Соединенных Штатов всегда въезжает только через главные ворота, — решительно сказал он Гриру, когда они подъезжали к зданию госпиталя.
На этот раз приезд президента не сопровождался вспышками красных фар полицейских машин и натужным воем сирен. Люди, близкие к президенту, хорошо впали его презрительное отношение ко всей этой шумихе.