Страница:
Но, пожалуй, наиболее ясное предупреждение самому президенту сделал сенатор-либерал Джеймс Уильям Фулбрайт от штата Арканзас, граничащего с Техасом. Во время перевыборной кампании за год до этого Фулбрайт подвергался яростным нападкам со стороны далласской газеты «Морнинг ньюс». Он питал к Далласу глубокое недоверие из-за характерных для этого города актов политического насилия. Хотя у Фулбрайта там были друзья, он отклонил ряд приглашений приехать к ним. Фулбрайт испытывал страх, физический страх, и открыто в этом признавался. 3 октября, за день до того как Кеннеди окончательно утвердил с Коннэли программу поездки, Фулбрайт просил президента объехать Даллас стороной. Глава правительства и сенатор провели почти весь этот день вместе. Они летали в Литтл Рок на самолете президента, а затем на вертолете в Хебер Спрингс на открытие плотины в Гриирс Ферри. Во время полета туда, на завтраке и после него Фулбрайт со всей настойчивостью, на какую он только был способен, неоднократно заявлял:
— Даллас — очень опасное место. Я бы туда не поехал, и вам туда не следует ехать.
В самом Далласе царила настоящая тревога. Два брата сенатора Ральфа Ярборо, оба адвокаты из Далласа, послали Кеннеди почти одинаковые сообщения, что среди местного населения широко распространены настроения ненависти к президенту. Одна женщина писала помощнику президента Кеннеди, Сэлинджеру, из Далласа:
«Не разрешайте президенту приезжать сюда. Я тревожусь за него. Я боюсь, что с ним может случиться что-то ужасное».
Федеральный судья Сара Т. Хьюз опасалась инцидентов, прокурор Бэрфут Сандерс, старший по рангу чиновник министерства юстиции в этой части Техаса и представитель вице-президента в Далласе, сказал политическому советнику Джонсона Клифу Картеру, что, учитывая политическую атмосферу в городе, поездка туда представляется «нецелесообразной». Городские власти с самого начала этой поездки испытывали дрожь в коленях. Волна враждебности к федеральному правительству на местах достигла критической точки, и они знали это. Они открыто проявляли беспокойство по поводу того, что толпы могут выйти из-под контроля.
— Мне кажется, что нам следовало бы попытаться убедить президента Кеннеди изменить решение о посещении Далласа, — сказал Стоили Маркус из фирмы «Нейман Маркус» своим директорам. — Откровенно говоря, я не думаю, что этот город достаточно безопасен.
Были приняты меры, чтобы сократить до минимума число людей, которые будут приветствовать президента. Обычно визит президента — достаточное основание, чтобы отпустить детей из школы. Если в ближайшее время не предвиделись выборы и особенно если глава правительства давно не посещал город, можно было почти наверняка рассчитывать, что школьников отпустят с уроков. Даллас решил сделать исключение.
Инспектор школьного образования Уайт заявил, что ученикам разрешат участвовать во встрече президента только в том случав, если за ними придут родители.
Члены комитета по организации приема гостя не хотели, чтобы его видели многие взрослые. Они возражали против проезда кортежа через город. Но это означало бы, что те тысяча двести демократов, которые добивались избрания Кеннеди в 1960 году, даже не увидели бы его, поскольку организаторы приема заполнили весь зал, где должен был выступить президент, консервативными элементами. И членам комитета пришлось уступить в этом вопросе. Им удалось помешать некоторым официальным остановкам (маленькая, но боевая группа либералов Далласа хотела, например, чтобы президент сделал остановку и выступил на открытии какого-либо объекта, любого объекта) и навязать свой выбор помещения для банкета в честь Кеннеди. Представлялось маловероятным, чтобы какой-то незваный гость мог помешать этому банкету. Предполагалось, что банкет будет проведен в зимнем саду Торгового центра — гордости Далласа, что на нем не будет много гостей и это будет благопристойное, хорошо организованное мероприятие.
Президента должны были окружать балконы, внутренний пруд, живые деревья, фонтан, струя которого могла бить до потолка, и летающие на свободе попугаи. В анекдоте, который слыл в эти дни в Далласе верхом остроумия, говорилось, что один организатор встречи сказал другому, что он постарается устроить так, чтобы попугаи уронили кое-что в суп Кеннеди.
Это было, однако, сугубо частное замечание. Широкая общественность выступала за создание в городе в ближайшее же время благожелательной атмосферы. Президент Торговой палаты и председатель Совета граждан города просили жителей воздерживаться от демонстраций. В обеих газетах были опубликованы передовые, призывающие к сдержанности. «Таймс геральд» выражала надежду, что как всему миру, так и Джону Ф. Кеннеди понравится то, что он здесь увидит». И даже далласская «Морнинг ньюс» — рупор правых — допускала, что «еще один инцидент, подобный инциденту со Стивенсоном, может нанести Далласу смертельный удар в глазах нации, особенно с политической точки зрения». 18 ноября было молниеносно принято постановление городских властей, ставившее нападки на приезжих ораторов вне закона. Двумя днями позже начал действовать начальник полиции Далласа Джесс Карри. Предпринять какой-либо шаг было для Карри огромным делом. Начальник полиции города, которому предстояло стать ареной величайшего преступления века, был человеком мягким и малоэнергичным. Однако более решительные лидеры деловых кругов города внушили ему, что налицо чрезвычайные обстоятельства. В связи с этим Карри публично заявил, что «немедленно примет меры против всякого неподобающего поведения» в пятницу. Он пошел дальше. Если окажется, что полицейские не справятся с охраной гостя, заявил он, то частные лица получат право производить аресты подозрительных граждан. Начальник полиции, напоминающий публике о праве ареста граждан, дает тем самым сигнал для паники. Он объявил фактически всех граждан помощниками полиции. Однако те силы, которыми располагал Карри, были отнюдь не малыми. Он мобилизовал все резервы, отменил все отпуска и собрал семьсот полицейских, пожарных, шерифов, полицию штата, техасскую конную полицию, агентов техасского департамента общество иной безопасности и агентов ФБР при губернаторе. Город был наводнен полицейскими. Даллас еще никогда не был свидетелем столь строгих мер безопасности.
Поводом для таких беспрецедентных мер предосторожности был визит президента Соединенных Штатов.
Сначала раздавался хор предупреждающих голосов, затем последовала катастрофа. Между ними лежит пропасть, глубины которой, вероятно, никогда но удастся до конца исследовать. Через десять месяцев после трагедии комиссия Уоррена не обнаружила «никаких доказательств» наличия связи между преступлением Ли Харви Освальда и «общей атмосферой ненависти», царившей в Далласе. Следует отметить, что это суждение было единогласным, хотя отдельные члены комиссии Уоррена и выступали с совершенно определенными оговорками. Решение это было продиктовано соображениями целесообразности. Они надеялись, что их доклад получит самое широкое признание. Большинство из них считали, что предположения, высказанные по поводу Далласа, могли в какой-то степени дискредитировать остальные выводы комиссии, и поэтому уклонились от прямого ответа на вопрос. Члены комиссии признавали, что убийца знал о напряженной политической обстановке в Далласе, но приходили к выводу, что «судить о том, в какой мере на него оказало влияние общее политическое брожение в городе, не представляется возможным, хотя Освальд и знал о нем».
Решающим во всей этой фразе является слово «судить». Совершенно очевидно, что невозможно точно определить взаимосвязь между личностью и ее окружением. Можно с таким же успехом пытаться фотографировать тоску по родине или представить страсть в виде музейного экспоната. Честь, честность, любовь и ненависть нельзя прикрепить кнопками на доску для объявлений. И однако все они существуют. Некоторые причины действий лежат за рамками доказательств. Подобно тени, они неуловимы. Обсуждая их, мы вступаем на путь предположений. Но делать обоснованные предположения — одна из обязанностей историка. Источником их не могут быть только отпечатки пальцев, траектории полета пуль и спектрографические исследования. Признано, что убийца в Далласе не был участником обычного преступного заговора. Возможно, что это и не имеет прямого отношения к существу вопроса. Ли Харви Освальда называли «одиночкой». Почти все хватались за это слово, чтобы описать его, а также чтобы истолковать его действия. Все они заблуждались. Бесспорно, что его мышление было ограниченным. Мышление всякого убийцы идет по узкой колее. Но одиночек не существует. Ни один человек не существует в пустом пространстве. Все его действия определяются временем и обществом, в котором он живет. Джон Уилкс Бут не был агентом конфедератов. Вопреки тому, что считали прежде, он действовал сам по себе. Не президент США Линкольн, его жертва, был убит в критический момент нашей истерии, в городе, кишевшем людьми, симпатизировавшими южанам, и ожесточенными призывами к мятежу. Пытаться установить точную взаимосвязь между действием, историческим периодом, когда оно происходило, и его местом — безнадежная затея. Но будет абсурдом утверждать, что этой связи не существует и что преступление в театре Форда могло быть совершено в спокойном обществе, не подвергающемся потрясениям.
Подобно Буту, Освальд был убит наблюдавшим за ним со стороны человеком, что сделало дальнейшее расследование невозможным. Тем не менее арена действия, которую он избрал, его пережила. О городе, внушавшем беспокойство Байрону Скелтону, сенатору Фулбрайту и ряду других людей, известно довольно многое. 15 ноября министерство юстиции послало специальному помощнику президента Кену О’Доннелу объемистый секретный доклад о Далласе, в котором говорилось, что большинство из 747 тысяч жителей города являются американцами «англосаксонского и шотландско-ирландского происхождения». Последнее время население быстро росло, причем главным образом за счет притока из сельских районов штатов Техас, Луизиана и Арканзас. В Далласе эти переселившиеся южане оставались «в политическом и социальном отношении консервативными», ибо их новое окружение разделяло их взгляды. «Политический консерватизм Далласа объясняется сугубо религиозным воспитанием и наличием в течение многих лот подходящих для этого условий». Учитывая «солидное и независимое богатство, возникшее на основе добычи нефти и недавней индустриализации», консерватизм этот усилился и приобрел в последнее время «откровенно наступательный» и «воинствующий в политическом отношении» характер.
Деньги Далласа — это новые деньги, и их много. На юге столица Техаса идет впереди всех других городов по производству товаров, оптовой торговле, страхованию и банковскому делу. Каждый октябрь там происходит самая большая по сравнению со всеми штатами ярмарка. Старожилы, богатство которых выросло на хлопке, оказались отодвинутыми на задний план. Власть перешла к новым людям. Во многих случаях они пользовались ею очень ловко. Всюду, где вопрос о расовой интеграции угрожая осложнениями, они спокойно уступали. С сознанием своего высокого общественного положения я с чувством гражданского долга они управляли чистым городом, свободным от коррупции и сравнительно свободным от порока (большие штрафы вынудили профессиональных проституток удалиться из Далласа за тридцать две мили — в соседний город Форт-Уорт). Отцы этого города проявляли ярко выраженный интерес к симфоническому оркестру, опере и музею изящных искусств. Они откровенно стремились, чтобы город имел в глазах общественности приятный облик. Культура и ученость содействовали созданию этого привлекательного фасада.
О’Доннел располагал также в избытке данными о колледже баптистов в Далласе, об епископальном колледже, Южном методистском университете, Юго-западном высшей медицинском училище при Техасском университете и о его многочисленных клиниках, объединенных в единый институт, именуемый Мемориальный Парклендский госпиталь.
Внешний образ можно создать с помощью грима, о городе же нельзя судить по той рекламе, которую он сам себе делает. Есть более достоверные показатели, в том числе результаты местных выборов. В 1963 году Даллас был цитаделью республиканцев, о чем свидетельствовал уже состав его населения. Громадную часть — 53,5 процента — самодеятельного населения Далласа составляют директора различных предприятий и контор, агенты по продаже имущества или служащие. Город с жителями, не занимающимися физическим трудом, на 97 процентов протестантский и разросшийся за счет тысяч обитателей мелких сельских населенных пунктов, отошедших от традиционных связей с демократами, Даллас был объявлен в передовой статье местной газеты «центром возрождающегося республиканизма». В действительности же он был скорее его островком. Окружающие его сельские районы продолжали придерживаться старых убеждений. В тридцати милях к северу от «Большого Д.», как любят называть Даллас его жители, находится четвертый округ конгресса с 220 тысячами избирателей. Округ этот, ранее вотчина спикера палаты представителей Сэма Рейберна, остается по-прежнему прочной опорой демократической партии. В 1960 году, во время президентских выборов, Кеннеди и Никсон шли вровень в семидесяти одном из семидесяти двух графств северо-восточного Техаса. Будучи блестящим исключением, «Большой Д.» забаллотировал Кеннеди огромным большинством (62,5 процента), выбрав одного республиканца в палату представителей и 8 республиканцев в легислатуру штата. Даллас приводил члена Национального комитета демократической партии от Техаса Байрона Скелтона в отчаяние. Он уже давно смирился с тем, что львиная доля голосов Далласа в 1964 году будет отдана противнику Кеннеди.
Его предостережения Вашингтону не диктовались, однако, соображениями партийной борьбы. Стремясь завоевать голоса избирателей, член Национального комитета не будет прятать от них своего кандидата. Если бы Скелтон хотел увеличить шансы Кеннеди, он стремился бы к тому, чтобы жители Далласа воочию увидели президента. Дело было не в этом. В городе господствовало нечто не имевшее ничего общего с обычной внутриполитической борьбой — какая-то напряженность, душевный надрыв, резкий истерический тон, свидетельствовавшие о глубоко ненормальном состоянии общества. В Далласе это было особенно пугающим, потому что уже в течение некоторого времени взлелеянный его лидерами образ города был запятнан мрачным насилием. Девицы легкого поведения и взяточники уехали, но убийц становилось все больше.
Техас занимает первое место в Соединенных Штатах до числу убийств, а «Большой Д.» — первое место в Техасе. Каждый месяц в Далласе совершается больше убийств, чем во всей Англии, и ни в одном из них не замешаны бандиты или приезжие. Все это работа граждан Далласа. За последний год число убийств выросло на 10 процентов. Кроме того, около трех из каждых четырех убийств (72 процента) было совершено с помощью огнестрельного оружия. В «Большом Д.» не требуется никакой регистрации при покупке оружия, и вообще над продажей и хранением огнестрельного оружия отсутствует какой бы то ни было контроль. Единственная попытка ввести законодательство такого рода была отвергнута местным судом. На 22 ноября в 1963 году и Далласе было совершено 110 убийств. Насильственной смерть стала частью его обычного образа жизни. О ной говорят как бы между прочим. В день, когда объявили о визите президента, Эйбрахем Запрудер, фабрикант готовой одежды, перебравшийся в Даллас из Нью-Йорка, беседовал с одним не известным ему лицом по вопросу о гражданских правах. Человек этот допускал, что Вашингтон обладает достаточной силой, чтобы выступать в поддержку расового равенства.
— Бог создал больших людей, — сказал он, имея в виду Кеннеди, и, указывая на себя, добавил: — И бог создал маленьких людей.
Затем он сказал, растягивая слова:
— Но Кольт создал свой 45-калиберный, чтобы сравнять шансы.
Запрудер был озадачен. Ему никогда не приходилось слышать ничего подобного в кварталах Манхэттена, где торгуют одеждой.
— Нам не нужны такие люди, как вы, — оборвал он неизвестного.
Тем не менее такие люди существовали. На третьем году пребывания Кеннеди на посту президента в графстве Даллас господствовала какая-то лихорадочная атмосфера. Творились безумные вещи. Надписи на огромных рекламных щитах истерически звали «отдать под суд Эрла Уоррена», а на еврейских магазинах был намалеван знак свастики. Молодые фанатичные домохозяйки отплясывали перед публикой, скандируя слова: «Стивенсон умрет, ему придет конец, конец, конец, и он будет гореть в аду, гореть, гореть!» Пропагандистские материалы ультраправых раздавались в государственных школах. Упоминание имени Кеннеди в классах вызывало неодобрительные выкрики. От младшего административного персонала школ требовали присутствия на собраниях ультраправых. Даллас стал Меккой для шаманских представлений проповедников. Собрания национального возмущения, Христианских крестоносцев, минитменов, Общества Джона Бэрча и Общества Патрика Генри. Он стал также главным штабом техасского нефтяного миллиардера Геральдсона Ла-файета Ханта с его специфической деятельностью. Один отставной генерал-майор в Далласе вывесил перед своим домом государственный флаг США древком вверх. В День труда в 1963 году звездно-полосатый флаг вывесил перед споим домом казначей графства Уоррен Г. Гардинг, названный так своими родителями-демократами по имени президента-республиканца Гардинга во времена, когда все дети Техаса воспитывались в духе уважения к лицам, находящимся на этом посту, независимо от их партийной принадлежности. К казначею подошел сын одного врача и горько заметил:
— Это же флаг демократов! Раз вы уж вывешиваете флаги, почему бы вам не вывесить заодно серп и молот?
Это было не просто проявлением партийных убеждений — это было настроение, существовавшее вне зависимости от партийной принадлежности, инфекция, заразившая членом обеих партий. Бесспорно, многие из ультраправых, шумевших громче всех, были республиканцами, и одним из самых популярных из местных героев в городе был конгрессмен Элджер, более всего известный тем, что три года назад присутствовал во время оплевывания Леди Бэрд — жены Линдона Джонсона. Но в графстве Даллас демократическая партия немногим отличалась от республиканской. Большинство кандидатов от демократической партии представляло собой не альтернативу республиканцам, а лишь их более правый вариант. Один конгрессмен из «Большого Д, », сын фабриканта кроватей, был формально демократом. Но ото ничего не значило. В Вашингтоне конгрессмена-демократа Джо Пула было трудно отличить от республиканца Элджера. Опираясь на солидную поддержку со стороны крупного капитала Далласа, Джо Пул, выступая против законопроекта о гражданских правах, говорил своим избирателям, что его «тошнит» от правительства Кеннеди. Джо Пул опровергал предъявлявшееся ему обвинение в том, что он никогда не делал ничего конструктивного. Он чрезвычайно гордился своим неизменным присутствием на всех заседаниях комиссии палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности. В Капитолии на него смотрели, как на диковину. У себя в Далласе он был всего лишь типичным демократом. В конце концов прошел уже тридцать один год с тех пор, как Исполком демократической партии в Далласе поддерживал последний раз на выборах кандидатов от демократической партии. Демократами Далласа считали себя генерал Эдвин Уокер и миллиардер Г. Л. Хант. Мэр города Эрл Кэйбелл прошел по избирательному списку демократов, поэтому его на местном республиканском жаргоне величали «социалистическим мэром Далласа». Однако это был всего лишь политический трюк. Даже сторонники Общества Джона Бэрча знали, что в действительности Эрл Кэйбелл никогда не был преданным и убежденным участником коммунистического заговора. Пять лет назад он поддерживал Элджера. В прошлом Кэйбелл был председателем ультраконсервативной Ассоциации промышленников Техаса и присутствовал на организационном заседании местного отделения Общества Джона Бэрда в одном из номеров отеля в Далласе. После 22 ноября 1963 года, когда в политике внезапно появились иные веяния, воспоминания мэра о его прежних связях стали крайне туманными — он был обращен в другую веру. Теперь Кэйбелл выступал по большинству вопросов как демократ джонсоновского толка. К тому же он не стал фактически в тот вечер членом Общества Джона Бэрча. Он и Элизабет, или Милочка, Кэйбелл (ласкательные имена «ев техасских политиков становятся известными публике) прослушали записанные на магнитофон идеологические призывы бэрчистов и ушли. Но их друзья были членами этого общества, и Кэйбелл так же хорошо знал господствующие политические настроения и проявлял к ним такое же уважение, как и любой германский чиновник начала тридцатых годов. Кэйбелл присутствовал на собрании, поскольку ему сказали, что там речь пойдет об антикоммунизме. Он и Милочка должны были проявить к этому интерес. Проявление правых настроений было таким же гражданским долгом, как и. участие в Церковном совете в? в Ковбойском обществе Далласа. И тридцать друзей и приятелей мэра, все деловые люди, собрались в отеле „Стэтлер Хилтон“, чтобы отдать дань уважения Роберту Уэлчу, крупному фабриканту кондитерских изделий.
Группа в составе двух конгрессменов, генерала в отставке и местного миллиардера могла претендовать на влиятельное положение в любом городе. Были и другие выразители бунтарского настроения Далласа: представители делового мира в ковбойских сапогах, прикреплявшие надпись «Нокаут всем Кеннеди!» на хромированные буфера своих машин; пожилые дамы с обесцвеченными перекисью волосами, вдовы богатых и влиятельных людей, развлекающиеся игрой: «Кого из Кеннеди вы больше всего ненавидите?» (Правильный ответ: 1. Бобби. 2. Джека. 3. Тедди. 4. Джекки); процветающие образованные молодые супружеские пары, собиравшиеся за высокими бокалами виски с содовой в предместьях Далласа Хайленд-парк и Юниверсити-паркг чтобы обменяться анекдотами об убийствах и непристойными сплетнями о семье президента, которые лучше всего рассказывали шутники, имитирующие его бостонский акцент.
Даллас не обладает монополией на ненависть. Критика президента — старый американский обычай. В конце концов президент — это самый крупный в стране объект для критики, и всякое создание культа президента сопровождается образованием его антикульта.
— Запомни, — предостерегал Вудро Вильсон свою дочь во время своего первого срока пребывания на посту президента, когда все у него шло гладко, — вся эта свора только и ждет, чтобы разорвать тебя на части.
Эндрю Джексона изображали нарушителем супружеской верности, Линкольна — обезьяной, Гарри Трумэна — неудачным торговцем галантереей. Томас Джефферсон был «сумасшедшим Томом». Досталось даже Вашингтону.
«Меня обвиняют в том, что я являюсь врагом Америки и нахожусь под влиянием иностранной державы, — писал Вашингтон „сумасшедшему Тому“, — и каждый шаг моего правительства искажается в таких преувеличенных и неприличных выражениях, которые вряд ли можно было бы употребить по отношению к Нерону, общеизвестному банкроту, или даже к обыкновенному карманному вору».
Некоторые из правоверных в однозвездном штате Техас ожидали, что на пост президента вступит некто вроде долговязого киноактера Джона Уэйна с двумя торчащими по бокам кольтами. Этой весной к беженцам с Кубы, живущим в Майами, было обращено следующее широковещательное заявление:
«Лишь в одном случае сможете вы, кубинские патриоты, жить когда-нибудь вновь свободными людьми у себя на родине, руководить кубинским народом и заботиться о его благоденствии так, как это и надлежит делать наиболее способным».
Эта благодать должна была снизойти на них.
«Если бы волею своей господь водворил в Белый дом в течение ближайших нескольких недель техасца, известного как друга всех латиноамериканцев, хотя и вынужденного в нынешних условиях склониться перед захватившими с 1905 года власть в Соединенных Штатах сионистами, подставными лицами и пешками которых являются Джек Кеннеди, Нельсон Рокфеллер и другие члены Совета по международным делам и связанных с ним организаций. Хотя Джонсон и вынужден теперь склоняться перед этими хитрыми и ловкими евреями — покровителями коммунистов, но если бы господь внезапно поднял его на самый вepx, он снова стал бы тем, кем были его любимые отец и дедушка, и вернулся бы к тому, чем они дорожили и чему были преданы — к их принципам и вере».
— Даллас — очень опасное место. Я бы туда не поехал, и вам туда не следует ехать.
В самом Далласе царила настоящая тревога. Два брата сенатора Ральфа Ярборо, оба адвокаты из Далласа, послали Кеннеди почти одинаковые сообщения, что среди местного населения широко распространены настроения ненависти к президенту. Одна женщина писала помощнику президента Кеннеди, Сэлинджеру, из Далласа:
«Не разрешайте президенту приезжать сюда. Я тревожусь за него. Я боюсь, что с ним может случиться что-то ужасное».
Федеральный судья Сара Т. Хьюз опасалась инцидентов, прокурор Бэрфут Сандерс, старший по рангу чиновник министерства юстиции в этой части Техаса и представитель вице-президента в Далласе, сказал политическому советнику Джонсона Клифу Картеру, что, учитывая политическую атмосферу в городе, поездка туда представляется «нецелесообразной». Городские власти с самого начала этой поездки испытывали дрожь в коленях. Волна враждебности к федеральному правительству на местах достигла критической точки, и они знали это. Они открыто проявляли беспокойство по поводу того, что толпы могут выйти из-под контроля.
— Мне кажется, что нам следовало бы попытаться убедить президента Кеннеди изменить решение о посещении Далласа, — сказал Стоили Маркус из фирмы «Нейман Маркус» своим директорам. — Откровенно говоря, я не думаю, что этот город достаточно безопасен.
Были приняты меры, чтобы сократить до минимума число людей, которые будут приветствовать президента. Обычно визит президента — достаточное основание, чтобы отпустить детей из школы. Если в ближайшее время не предвиделись выборы и особенно если глава правительства давно не посещал город, можно было почти наверняка рассчитывать, что школьников отпустят с уроков. Даллас решил сделать исключение.
Инспектор школьного образования Уайт заявил, что ученикам разрешат участвовать во встрече президента только в том случав, если за ними придут родители.
Члены комитета по организации приема гостя не хотели, чтобы его видели многие взрослые. Они возражали против проезда кортежа через город. Но это означало бы, что те тысяча двести демократов, которые добивались избрания Кеннеди в 1960 году, даже не увидели бы его, поскольку организаторы приема заполнили весь зал, где должен был выступить президент, консервативными элементами. И членам комитета пришлось уступить в этом вопросе. Им удалось помешать некоторым официальным остановкам (маленькая, но боевая группа либералов Далласа хотела, например, чтобы президент сделал остановку и выступил на открытии какого-либо объекта, любого объекта) и навязать свой выбор помещения для банкета в честь Кеннеди. Представлялось маловероятным, чтобы какой-то незваный гость мог помешать этому банкету. Предполагалось, что банкет будет проведен в зимнем саду Торгового центра — гордости Далласа, что на нем не будет много гостей и это будет благопристойное, хорошо организованное мероприятие.
Президента должны были окружать балконы, внутренний пруд, живые деревья, фонтан, струя которого могла бить до потолка, и летающие на свободе попугаи. В анекдоте, который слыл в эти дни в Далласе верхом остроумия, говорилось, что один организатор встречи сказал другому, что он постарается устроить так, чтобы попугаи уронили кое-что в суп Кеннеди.
Это было, однако, сугубо частное замечание. Широкая общественность выступала за создание в городе в ближайшее же время благожелательной атмосферы. Президент Торговой палаты и председатель Совета граждан города просили жителей воздерживаться от демонстраций. В обеих газетах были опубликованы передовые, призывающие к сдержанности. «Таймс геральд» выражала надежду, что как всему миру, так и Джону Ф. Кеннеди понравится то, что он здесь увидит». И даже далласская «Морнинг ньюс» — рупор правых — допускала, что «еще один инцидент, подобный инциденту со Стивенсоном, может нанести Далласу смертельный удар в глазах нации, особенно с политической точки зрения». 18 ноября было молниеносно принято постановление городских властей, ставившее нападки на приезжих ораторов вне закона. Двумя днями позже начал действовать начальник полиции Далласа Джесс Карри. Предпринять какой-либо шаг было для Карри огромным делом. Начальник полиции города, которому предстояло стать ареной величайшего преступления века, был человеком мягким и малоэнергичным. Однако более решительные лидеры деловых кругов города внушили ему, что налицо чрезвычайные обстоятельства. В связи с этим Карри публично заявил, что «немедленно примет меры против всякого неподобающего поведения» в пятницу. Он пошел дальше. Если окажется, что полицейские не справятся с охраной гостя, заявил он, то частные лица получат право производить аресты подозрительных граждан. Начальник полиции, напоминающий публике о праве ареста граждан, дает тем самым сигнал для паники. Он объявил фактически всех граждан помощниками полиции. Однако те силы, которыми располагал Карри, были отнюдь не малыми. Он мобилизовал все резервы, отменил все отпуска и собрал семьсот полицейских, пожарных, шерифов, полицию штата, техасскую конную полицию, агентов техасского департамента общество иной безопасности и агентов ФБР при губернаторе. Город был наводнен полицейскими. Даллас еще никогда не был свидетелем столь строгих мер безопасности.
Поводом для таких беспрецедентных мер предосторожности был визит президента Соединенных Штатов.
Сначала раздавался хор предупреждающих голосов, затем последовала катастрофа. Между ними лежит пропасть, глубины которой, вероятно, никогда но удастся до конца исследовать. Через десять месяцев после трагедии комиссия Уоррена не обнаружила «никаких доказательств» наличия связи между преступлением Ли Харви Освальда и «общей атмосферой ненависти», царившей в Далласе. Следует отметить, что это суждение было единогласным, хотя отдельные члены комиссии Уоррена и выступали с совершенно определенными оговорками. Решение это было продиктовано соображениями целесообразности. Они надеялись, что их доклад получит самое широкое признание. Большинство из них считали, что предположения, высказанные по поводу Далласа, могли в какой-то степени дискредитировать остальные выводы комиссии, и поэтому уклонились от прямого ответа на вопрос. Члены комиссии признавали, что убийца знал о напряженной политической обстановке в Далласе, но приходили к выводу, что «судить о том, в какой мере на него оказало влияние общее политическое брожение в городе, не представляется возможным, хотя Освальд и знал о нем».
Решающим во всей этой фразе является слово «судить». Совершенно очевидно, что невозможно точно определить взаимосвязь между личностью и ее окружением. Можно с таким же успехом пытаться фотографировать тоску по родине или представить страсть в виде музейного экспоната. Честь, честность, любовь и ненависть нельзя прикрепить кнопками на доску для объявлений. И однако все они существуют. Некоторые причины действий лежат за рамками доказательств. Подобно тени, они неуловимы. Обсуждая их, мы вступаем на путь предположений. Но делать обоснованные предположения — одна из обязанностей историка. Источником их не могут быть только отпечатки пальцев, траектории полета пуль и спектрографические исследования. Признано, что убийца в Далласе не был участником обычного преступного заговора. Возможно, что это и не имеет прямого отношения к существу вопроса. Ли Харви Освальда называли «одиночкой». Почти все хватались за это слово, чтобы описать его, а также чтобы истолковать его действия. Все они заблуждались. Бесспорно, что его мышление было ограниченным. Мышление всякого убийцы идет по узкой колее. Но одиночек не существует. Ни один человек не существует в пустом пространстве. Все его действия определяются временем и обществом, в котором он живет. Джон Уилкс Бут не был агентом конфедератов. Вопреки тому, что считали прежде, он действовал сам по себе. Не президент США Линкольн, его жертва, был убит в критический момент нашей истерии, в городе, кишевшем людьми, симпатизировавшими южанам, и ожесточенными призывами к мятежу. Пытаться установить точную взаимосвязь между действием, историческим периодом, когда оно происходило, и его местом — безнадежная затея. Но будет абсурдом утверждать, что этой связи не существует и что преступление в театре Форда могло быть совершено в спокойном обществе, не подвергающемся потрясениям.
Подобно Буту, Освальд был убит наблюдавшим за ним со стороны человеком, что сделало дальнейшее расследование невозможным. Тем не менее арена действия, которую он избрал, его пережила. О городе, внушавшем беспокойство Байрону Скелтону, сенатору Фулбрайту и ряду других людей, известно довольно многое. 15 ноября министерство юстиции послало специальному помощнику президента Кену О’Доннелу объемистый секретный доклад о Далласе, в котором говорилось, что большинство из 747 тысяч жителей города являются американцами «англосаксонского и шотландско-ирландского происхождения». Последнее время население быстро росло, причем главным образом за счет притока из сельских районов штатов Техас, Луизиана и Арканзас. В Далласе эти переселившиеся южане оставались «в политическом и социальном отношении консервативными», ибо их новое окружение разделяло их взгляды. «Политический консерватизм Далласа объясняется сугубо религиозным воспитанием и наличием в течение многих лот подходящих для этого условий». Учитывая «солидное и независимое богатство, возникшее на основе добычи нефти и недавней индустриализации», консерватизм этот усилился и приобрел в последнее время «откровенно наступательный» и «воинствующий в политическом отношении» характер.
Деньги Далласа — это новые деньги, и их много. На юге столица Техаса идет впереди всех других городов по производству товаров, оптовой торговле, страхованию и банковскому делу. Каждый октябрь там происходит самая большая по сравнению со всеми штатами ярмарка. Старожилы, богатство которых выросло на хлопке, оказались отодвинутыми на задний план. Власть перешла к новым людям. Во многих случаях они пользовались ею очень ловко. Всюду, где вопрос о расовой интеграции угрожая осложнениями, они спокойно уступали. С сознанием своего высокого общественного положения я с чувством гражданского долга они управляли чистым городом, свободным от коррупции и сравнительно свободным от порока (большие штрафы вынудили профессиональных проституток удалиться из Далласа за тридцать две мили — в соседний город Форт-Уорт). Отцы этого города проявляли ярко выраженный интерес к симфоническому оркестру, опере и музею изящных искусств. Они откровенно стремились, чтобы город имел в глазах общественности приятный облик. Культура и ученость содействовали созданию этого привлекательного фасада.
О’Доннел располагал также в избытке данными о колледже баптистов в Далласе, об епископальном колледже, Южном методистском университете, Юго-западном высшей медицинском училище при Техасском университете и о его многочисленных клиниках, объединенных в единый институт, именуемый Мемориальный Парклендский госпиталь.
Внешний образ можно создать с помощью грима, о городе же нельзя судить по той рекламе, которую он сам себе делает. Есть более достоверные показатели, в том числе результаты местных выборов. В 1963 году Даллас был цитаделью республиканцев, о чем свидетельствовал уже состав его населения. Громадную часть — 53,5 процента — самодеятельного населения Далласа составляют директора различных предприятий и контор, агенты по продаже имущества или служащие. Город с жителями, не занимающимися физическим трудом, на 97 процентов протестантский и разросшийся за счет тысяч обитателей мелких сельских населенных пунктов, отошедших от традиционных связей с демократами, Даллас был объявлен в передовой статье местной газеты «центром возрождающегося республиканизма». В действительности же он был скорее его островком. Окружающие его сельские районы продолжали придерживаться старых убеждений. В тридцати милях к северу от «Большого Д.», как любят называть Даллас его жители, находится четвертый округ конгресса с 220 тысячами избирателей. Округ этот, ранее вотчина спикера палаты представителей Сэма Рейберна, остается по-прежнему прочной опорой демократической партии. В 1960 году, во время президентских выборов, Кеннеди и Никсон шли вровень в семидесяти одном из семидесяти двух графств северо-восточного Техаса. Будучи блестящим исключением, «Большой Д.» забаллотировал Кеннеди огромным большинством (62,5 процента), выбрав одного республиканца в палату представителей и 8 республиканцев в легислатуру штата. Даллас приводил члена Национального комитета демократической партии от Техаса Байрона Скелтона в отчаяние. Он уже давно смирился с тем, что львиная доля голосов Далласа в 1964 году будет отдана противнику Кеннеди.
Его предостережения Вашингтону не диктовались, однако, соображениями партийной борьбы. Стремясь завоевать голоса избирателей, член Национального комитета не будет прятать от них своего кандидата. Если бы Скелтон хотел увеличить шансы Кеннеди, он стремился бы к тому, чтобы жители Далласа воочию увидели президента. Дело было не в этом. В городе господствовало нечто не имевшее ничего общего с обычной внутриполитической борьбой — какая-то напряженность, душевный надрыв, резкий истерический тон, свидетельствовавшие о глубоко ненормальном состоянии общества. В Далласе это было особенно пугающим, потому что уже в течение некоторого времени взлелеянный его лидерами образ города был запятнан мрачным насилием. Девицы легкого поведения и взяточники уехали, но убийц становилось все больше.
Техас занимает первое место в Соединенных Штатах до числу убийств, а «Большой Д.» — первое место в Техасе. Каждый месяц в Далласе совершается больше убийств, чем во всей Англии, и ни в одном из них не замешаны бандиты или приезжие. Все это работа граждан Далласа. За последний год число убийств выросло на 10 процентов. Кроме того, около трех из каждых четырех убийств (72 процента) было совершено с помощью огнестрельного оружия. В «Большом Д.» не требуется никакой регистрации при покупке оружия, и вообще над продажей и хранением огнестрельного оружия отсутствует какой бы то ни было контроль. Единственная попытка ввести законодательство такого рода была отвергнута местным судом. На 22 ноября в 1963 году и Далласе было совершено 110 убийств. Насильственной смерть стала частью его обычного образа жизни. О ной говорят как бы между прочим. В день, когда объявили о визите президента, Эйбрахем Запрудер, фабрикант готовой одежды, перебравшийся в Даллас из Нью-Йорка, беседовал с одним не известным ему лицом по вопросу о гражданских правах. Человек этот допускал, что Вашингтон обладает достаточной силой, чтобы выступать в поддержку расового равенства.
— Бог создал больших людей, — сказал он, имея в виду Кеннеди, и, указывая на себя, добавил: — И бог создал маленьких людей.
Затем он сказал, растягивая слова:
— Но Кольт создал свой 45-калиберный, чтобы сравнять шансы.
Запрудер был озадачен. Ему никогда не приходилось слышать ничего подобного в кварталах Манхэттена, где торгуют одеждой.
— Нам не нужны такие люди, как вы, — оборвал он неизвестного.
Тем не менее такие люди существовали. На третьем году пребывания Кеннеди на посту президента в графстве Даллас господствовала какая-то лихорадочная атмосфера. Творились безумные вещи. Надписи на огромных рекламных щитах истерически звали «отдать под суд Эрла Уоррена», а на еврейских магазинах был намалеван знак свастики. Молодые фанатичные домохозяйки отплясывали перед публикой, скандируя слова: «Стивенсон умрет, ему придет конец, конец, конец, и он будет гореть в аду, гореть, гореть!» Пропагандистские материалы ультраправых раздавались в государственных школах. Упоминание имени Кеннеди в классах вызывало неодобрительные выкрики. От младшего административного персонала школ требовали присутствия на собраниях ультраправых. Даллас стал Меккой для шаманских представлений проповедников. Собрания национального возмущения, Христианских крестоносцев, минитменов, Общества Джона Бэрча и Общества Патрика Генри. Он стал также главным штабом техасского нефтяного миллиардера Геральдсона Ла-файета Ханта с его специфической деятельностью. Один отставной генерал-майор в Далласе вывесил перед своим домом государственный флаг США древком вверх. В День труда в 1963 году звездно-полосатый флаг вывесил перед споим домом казначей графства Уоррен Г. Гардинг, названный так своими родителями-демократами по имени президента-республиканца Гардинга во времена, когда все дети Техаса воспитывались в духе уважения к лицам, находящимся на этом посту, независимо от их партийной принадлежности. К казначею подошел сын одного врача и горько заметил:
— Это же флаг демократов! Раз вы уж вывешиваете флаги, почему бы вам не вывесить заодно серп и молот?
Это было не просто проявлением партийных убеждений — это было настроение, существовавшее вне зависимости от партийной принадлежности, инфекция, заразившая членом обеих партий. Бесспорно, многие из ультраправых, шумевших громче всех, были республиканцами, и одним из самых популярных из местных героев в городе был конгрессмен Элджер, более всего известный тем, что три года назад присутствовал во время оплевывания Леди Бэрд — жены Линдона Джонсона. Но в графстве Даллас демократическая партия немногим отличалась от республиканской. Большинство кандидатов от демократической партии представляло собой не альтернативу республиканцам, а лишь их более правый вариант. Один конгрессмен из «Большого Д, », сын фабриканта кроватей, был формально демократом. Но ото ничего не значило. В Вашингтоне конгрессмена-демократа Джо Пула было трудно отличить от республиканца Элджера. Опираясь на солидную поддержку со стороны крупного капитала Далласа, Джо Пул, выступая против законопроекта о гражданских правах, говорил своим избирателям, что его «тошнит» от правительства Кеннеди. Джо Пул опровергал предъявлявшееся ему обвинение в том, что он никогда не делал ничего конструктивного. Он чрезвычайно гордился своим неизменным присутствием на всех заседаниях комиссии палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности. В Капитолии на него смотрели, как на диковину. У себя в Далласе он был всего лишь типичным демократом. В конце концов прошел уже тридцать один год с тех пор, как Исполком демократической партии в Далласе поддерживал последний раз на выборах кандидатов от демократической партии. Демократами Далласа считали себя генерал Эдвин Уокер и миллиардер Г. Л. Хант. Мэр города Эрл Кэйбелл прошел по избирательному списку демократов, поэтому его на местном республиканском жаргоне величали «социалистическим мэром Далласа». Однако это был всего лишь политический трюк. Даже сторонники Общества Джона Бэрча знали, что в действительности Эрл Кэйбелл никогда не был преданным и убежденным участником коммунистического заговора. Пять лет назад он поддерживал Элджера. В прошлом Кэйбелл был председателем ультраконсервативной Ассоциации промышленников Техаса и присутствовал на организационном заседании местного отделения Общества Джона Бэрда в одном из номеров отеля в Далласе. После 22 ноября 1963 года, когда в политике внезапно появились иные веяния, воспоминания мэра о его прежних связях стали крайне туманными — он был обращен в другую веру. Теперь Кэйбелл выступал по большинству вопросов как демократ джонсоновского толка. К тому же он не стал фактически в тот вечер членом Общества Джона Бэрча. Он и Элизабет, или Милочка, Кэйбелл (ласкательные имена «ев техасских политиков становятся известными публике) прослушали записанные на магнитофон идеологические призывы бэрчистов и ушли. Но их друзья были членами этого общества, и Кэйбелл так же хорошо знал господствующие политические настроения и проявлял к ним такое же уважение, как и любой германский чиновник начала тридцатых годов. Кэйбелл присутствовал на собрании, поскольку ему сказали, что там речь пойдет об антикоммунизме. Он и Милочка должны были проявить к этому интерес. Проявление правых настроений было таким же гражданским долгом, как и. участие в Церковном совете в? в Ковбойском обществе Далласа. И тридцать друзей и приятелей мэра, все деловые люди, собрались в отеле „Стэтлер Хилтон“, чтобы отдать дань уважения Роберту Уэлчу, крупному фабриканту кондитерских изделий.
Группа в составе двух конгрессменов, генерала в отставке и местного миллиардера могла претендовать на влиятельное положение в любом городе. Были и другие выразители бунтарского настроения Далласа: представители делового мира в ковбойских сапогах, прикреплявшие надпись «Нокаут всем Кеннеди!» на хромированные буфера своих машин; пожилые дамы с обесцвеченными перекисью волосами, вдовы богатых и влиятельных людей, развлекающиеся игрой: «Кого из Кеннеди вы больше всего ненавидите?» (Правильный ответ: 1. Бобби. 2. Джека. 3. Тедди. 4. Джекки); процветающие образованные молодые супружеские пары, собиравшиеся за высокими бокалами виски с содовой в предместьях Далласа Хайленд-парк и Юниверсити-паркг чтобы обменяться анекдотами об убийствах и непристойными сплетнями о семье президента, которые лучше всего рассказывали шутники, имитирующие его бостонский акцент.
Даллас не обладает монополией на ненависть. Критика президента — старый американский обычай. В конце концов президент — это самый крупный в стране объект для критики, и всякое создание культа президента сопровождается образованием его антикульта.
— Запомни, — предостерегал Вудро Вильсон свою дочь во время своего первого срока пребывания на посту президента, когда все у него шло гладко, — вся эта свора только и ждет, чтобы разорвать тебя на части.
Эндрю Джексона изображали нарушителем супружеской верности, Линкольна — обезьяной, Гарри Трумэна — неудачным торговцем галантереей. Томас Джефферсон был «сумасшедшим Томом». Досталось даже Вашингтону.
«Меня обвиняют в том, что я являюсь врагом Америки и нахожусь под влиянием иностранной державы, — писал Вашингтон „сумасшедшему Тому“, — и каждый шаг моего правительства искажается в таких преувеличенных и неприличных выражениях, которые вряд ли можно было бы употребить по отношению к Нерону, общеизвестному банкроту, или даже к обыкновенному карманному вору».
Некоторые из правоверных в однозвездном штате Техас ожидали, что на пост президента вступит некто вроде долговязого киноактера Джона Уэйна с двумя торчащими по бокам кольтами. Этой весной к беженцам с Кубы, живущим в Майами, было обращено следующее широковещательное заявление:
«Лишь в одном случае сможете вы, кубинские патриоты, жить когда-нибудь вновь свободными людьми у себя на родине, руководить кубинским народом и заботиться о его благоденствии так, как это и надлежит делать наиболее способным».
Эта благодать должна была снизойти на них.
«Если бы волею своей господь водворил в Белый дом в течение ближайших нескольких недель техасца, известного как друга всех латиноамериканцев, хотя и вынужденного в нынешних условиях склониться перед захватившими с 1905 года власть в Соединенных Штатах сионистами, подставными лицами и пешками которых являются Джек Кеннеди, Нельсон Рокфеллер и другие члены Совета по международным делам и связанных с ним организаций. Хотя Джонсон и вынужден теперь склоняться перед этими хитрыми и ловкими евреями — покровителями коммунистов, но если бы господь внезапно поднял его на самый вepx, он снова стал бы тем, кем были его любимые отец и дедушка, и вернулся бы к тому, чем они дорожили и чему были преданы — к их принципам и вере».