Манкелль Хеннинг. Ищейки в Риге

   – А не следует ли нам начать с проверки, не числятся ли эти люди в розыске?
   – С этого ты и начнешь, – сказал Валландер. – Свяжись с морскими спасателями, проверь округа, прилегающие к южному побережью. И посоветуйся с Бьёрком, не надо ли сразу связаться с Интерполом. Очевидно, нам следует с самого начала расширить поиски, если мы хотим установить их личности.
   Мартинссон кивнул и записал что-то на бумажке. Сведберг в задумчивости грыз ручку.
   – А я займусь осмотром одежды убитых, – продолжил Валландер. – Какие-то следы должны обнаружиться. Должно же что-то быть.
   Раздался стук в дверь, и вошел Нурен. В руке он держал свернутую в рулон морскую карту.
   – Я подумал, вдруг понадобится.
   Валландер кивнул.
   Они развернули карту на столе и склонились над ней, как пираты, планирующие морской набег.
   – С какой скоростью дрейфует плот? – спросил Сведберг. – Ведь течения и ветра могут быть и попутными, и встречными.
   Они молча смотрели на карту. Затем Валландер свернул ее в рулон и поставил в угол позади своего стула. Сказать им было пока нечего.
   – Ладно, за работу, – кивнул Валландер. – Встретимся здесь в шесть и обсудим полученную информацию.
   Сведберг и Нурен ушли, а Мартинссона комиссар задержал.
   – Что рассказала женщина? – спросил он.
   Мартинссон пожал плечами:
   – Ее зовут фру Форсель. Она вдова, живет в собственном доме в Моссбю. Пенсионерка, раньше преподавала в гимназии в Энгельхольме. Живет там круглый год со своей собакой по кличке Тегнер. Странное имя для собаки^[1]. Каждый день она выгуливает себя и собаку вдоль берега. Вчера вечером, когда она проходила мимо холма, никакого плота не было. А сегодня был. Фру Форсель заметила его примерно в четверть одиннадцатого и сразу позвонила нам.
   – Четверть одиннадцатого, – задумчиво произнес Валландер. – Не поздновато ли выгуливать собаку?
   Мартинссон кивнул.
   – Мне пришла та же мысль, – сказал он. – Оказалось, она уже выводила собаку в семь утра, но тогда они пошли в другую сторону.
   Валландер сменил тему:
   – А тот человек, который вчера звонил, какой у него был голос?
   – Как я и сказал, уверенный.
   – А на каком диалекте он говорил? Сколько ему лет?
   – Он говорил по-сконски. Как Сведберг. Голос грубый. Подозреваю, этот человек много курит. Лет ему сорок-пятьдесят. Он говорил просто и четко. Мог быть кем угодно – от банковского служащего до фермера.
   У Валландера был еще один вопрос:
   – А почему он звонил?
   – Я думал об этом, – ответил Мартинссон. – Он мог знать, что плот скоро пристанет к берегу, потому что сам замешан в этом деле. Может, тот самый пистолет находится именно у него. Может, он что-то видел или слышал. Вариантов много.
   – А какой самый логичный? – спросил Валландер.
   – Последний, – быстро ответил Мартинссон. – Он что-то видел или слышал. Похоже, не тот случай, когда преступник сам наводит полицию на свой след.
   Валландер рассуждал точно так же.
   – Двинемся дальше, – сказал он. – Итак, он что-то видел или слышал. Два мертвых человека на спасательном плоту. Если он сам не замешан в этом деле, он вряд ли видел убийство или убийцу. Значит, он видел плот.
   – Дрейфующий, – уточнил Мартинссон. – А где его можно увидеть? Находясь в море на борту какого-нибудь судна.
   Валландер кивнул:
   – Вот-вот. Именно. Но если не он совершил преступление, зачем тогда ему скрывать свое имя?
   – Люди не любят вмешиваться в такие истории, – предположил Мартинссон. – Сам знаешь.
   – Возможно, ты прав. Но может быть еще один вариант. Этот человек не хотел иметь дела с полицией по какой-то другой причине.
   – А не слишком ли это надуманно? – с сомнением произнес Мартинссон.
   – Я просто размышляю вслух, – сказал комиссар. – Мы должны каким-то образом выйти на этого человека.
   – Может, обратиться к нему с просьбой снова позвонить в полицию?
   – Да, – сказал Валландер. – Но не сегодня. Сначала я хочу побольше узнать о тех мертвецах.
   Валландер поехал в больницу. Он бывал там уже много раз, но все еще с трудом ориентировался в недавно построенном комплексе. Он зашел в кафетерий на первом этаже и купил банан. Затем направился в патолого-анатомическое отделение. Врач-патологоанатом по фамилии Мёрт вскрытия еще не начал, но уже мог дать ответы на некоторые вопросы Валландера.
   – И тот и другой были убиты выстрелом из пистолета, – сказал врач. – Прямо в сердце с близкого расстояния. Полагаю, это убийство.
   – Результаты вскрытия нужны мне как можно скорее, – объяснил Валландер. – Вы можете сказать сейчас, как давно они умерли?
   Мёрт покачал головой.
   – Нет, – сказал он. – И это в некотором смысле и есть ответ.
   – Что вы имеете в виду?
   – То, что смерть произошла, по всей вероятности, довольно давно. И тем труднее будет установить точное время смерти.
   – Два дня? Три? Неделя?
   – Не могу сказать, – стоял на своем Мёрт. – А гадать я не хочу.
   Мёрт скрылся за дверью прозекторской. Валландер снял куртку, надел резиновые перчатки и начал осматривать одежду мертвецов, сложенную на стеклянном столе.
   Один костюм оказался сшит в Англии, другой в Бельгии. Обувь была итальянская и, насколько Валландер мог судить, дорогая. Рубашки, галстуки и белье не уступали костюмам. Все – хорошего качества и наверняка куплено в дорогом магазине. Осмотрев одежду дважды, комиссар понял, что не обнаружил ничего, что могло бы хоть как-то продвинуть вперед его расследование. Единственное, что он узнал, это то, что оба мужчины не испытывали денежных затруднений. Но где же их бумажники? Обручальные кольца? Часы? Еще более озадачивал факт, что в момент смерти эти люди были без пиджаков. На пиджаках нет ни дыр от пуль, ни следов пороха.
   Валландер пытался представить себе, что могло произойти.
   Кто-то застрелил двоих человек прямо в сердце. Убив их, преступник надел на них пиджаки и положил на спасательный плот. Зачем?
   Комиссар снова осмотрел одежду. «Чего-то я все же не углядел, – подумал он. – Рюдберг, помоги мне».
   Но Рюдберг молчал. Валландер вернулся в полицию. Он знал, что вскрытие займет много часов. Предварительное заключение придет не раньше завтрашнего дня. На столе в кабинете лежала записка от Бьёрка: он считал, что следует подождать день-другой, прежде чем связываться с Интерполом. Валландер разозлился. Зачастую Бьёрк излишне осторожничает.
   Летучка, назначенная на шесть, прошла быстро. Мартинссон сообщил, что люди из спасательного плота в розыске не значатся. Сведберг провел долгий разговор с одним из метеорологов в Норрчёпинге, и тот пообещал оказать помощь, как только получит официальный запрос от полиции Истада.
   Валландер сообщил, что, как он и предполагал, это двойное убийство. И попросил Мартинссона и Сведберга подумать, зачем было убийце надевать пиджаки на мертвые тела.
 
   – Мы поработаем еще пару часов, – в заключение сказал комиссар. – Если у вас есть другие задания, отложите их или передайте другим сотрудникам. Это дело обещает быть трудным. Я позабочусь о том, чтобы следственную группу расширили уже завтра.
   Оставшись в кабинете один, Курт Валландер развернул на столе морскую карту. Провел пальцем по береговой линии до Моссбюстранда. Плот мог плыть долго, размышлял он. Или не очень. Его могло сносить вперед и назад. Вправо и влево.
   Зазвонил телефон. На секунду Валландер задумался, стоит ли брать трубку. Времени уже много, и он собирался идти домой, чтобы спокойно поразмышлять над произошедшим в тишине. Затем все же снял трубку.
   Звонил Мёрт.
   – Ты уже закончил? – удивился комиссар.
   – Нет еще, – ответил патологоанатом. – Но я обнаружил кое-что, что показалось мне важным. И хотел сообщить об этом сразу.
   Валландер затаил дыхание.
   – Эти двое не шведы, – сказал Мёрт. – По крайней мере, они родились не в Швеции.
   – Как ты это установил?
   – Я осмотрел их зубы: пломбы ставил не шведский врач. Скорее русский.
   – Русский?
   – Да, дантист из России. Или во всяком случае, из стран Восточной Европы. Они применяют совершенно отличную от нашей методику.
   – Ты в этом уверен?
   – Иначе я бы не позвонил. – Валландер почувствовал раздражение в голосе Мёрта.
   – Я тебе верю, – поспешно ответил комиссар.
   – И еще кое-что, – продолжал Мёрт, – возможно, не менее важное. Эти двое должны были радоваться, что их пристрелили. Прости за цинизм. Прежде чем убить, их основательно пытали. Жгли руки, сдирали кожу, защемляли пальцы – словом, все ужасы, какие можно вообразить.
   Валландер молчал.
   – Ты меня слушаешь? – спросил Мёрт.
   – Да, – ответил Валландер. – Я слушаю тебя. Я просто обдумываю то, что ты сказал.
   – Я уверен в том, что говорю.
   – Не сомневаюсь. Просто это не слишком приятные новости.
   – Поэтому я и решил позвонить сразу.
   – Ты правильно поступил, – сказал Валландер.
   – Ты получишь мой полный отчет утром, – сказал Мёрт. – Правда, без некоторых лабораторных анализов – они потребуют большего времени.
   На этом разговор закончился. Валландер вышел в столовую и налил из кофеварки остатки кофе. Вокруг никого не было. Он сел за один из столиков.
   Русские? Люди из Восточной Европы, подвергавшиеся пыткам?
   Он подумал, что даже Рюдберг признал бы, что расследование будет долгим и трудным.
   В половине восьмого он поставил в мойку пустую кружку из-под кофе.
   Затем сел в машину и поехал домой. Ветер стих, резко похолодало.

3

   Ночью, в самом начале третьего, Курт Валландер проснулся от сильной боли в груди. Ему показалось, что он умирает. Он подумал, что это расплата за долгую и изнурительную работу в полиции. За все приходится платить. Его переполняло отчаяние и стыд за то, что жизнь уже прошла, а он ничего не успел. Он лежал в темноте не шевелясь и чувствовал, как нарастает боль и отчаяние. Долго ли он пролежал вот так, не в силах совладать со своим страхом, он после так и не смог определить. Но усилием воли ему мало-помалу удалось взять себя в руки.
   Осторожно встав с постели, Курт Валландер оделся и спустился на улицу к машине. Боль уже не казалась такой мучительной, она накатывала пульсирующими волнами и, отдаваясь в обе руки, казалось, теряла часть своей прежней силы. Комиссар сел в машину, попытался заставить себя дышать ровно и поехал по пустым ночным улицам к больнице. Его приняла медсестра с доброжелательными глазами, внимательно выслушала и отнеслась к комиссару вовсе не как к истеричному полнеющему мужчине, а сочла его тревогу отнюдь не беспочвенной. Из кабинета доносились крики, похожие на крики пьяного. Курт Валландер лег на каталку, боль все еще продолжалась, и тут перед ним возник молодой доктор. Валландер еще раз описал, что его беспокоит. Его отвезли в кабинет и сделали электрокардиограмму. Затем измерили давление, пульс и спросили, не курит ли он. Валландер отрицательно покачал головой. И внезапных болей в груди он раньше тоже не ощущал, и, насколько ему известно, в его роду никто не страдал хроническими болезнями сердца. Врач изучил кардиограмму.
   – Ничего необычного, – сказал он. – Все показатели в норме. А как вы сами думаете, что могло вызвать вашу тревогу?
   – Не знаю.
   Врач принялся читать его карту.
   – Вы полицейский, – сказал он. – Я полагаю, вам частенько приходится тяжело на работе.
   – Почти никогда не бывает легко.
   – А как у вас с потреблением спиртного?
   – Да вроде бы нормально.
   Доктор сел на край стола и отложил карту.
   Курт Валландер заметил, что тот очень устал.
   – Я не думаю, что это сердечный приступ, – сказал врач. – Возможно, просто сигнал от вашего организма – о том, что не все идет как надо. А что именно не так – вам виднее.
   – Вы, конечно, правы, – ответил Валландер. – Я каждый день спрашиваю себя, что происходит с моей жизнью. И понимаю, что мне не с кем поделиться.
   – А делиться нужно, – сказал врач. – Это необходимо всем.
   Он встал, потому что в его нагрудном кармане, словно птенец, запищала рация.
   – Вы можете остаться здесь до утра, – сказал он. – Постарайтесь отдохнуть.
   После Валландер лежал и прислушивался к шуму неизвестно где расположенной вентиляции. Из коридора доносились голоса.
   «У любой боли есть объяснение, – думал он. – Если это было не сердце, то что же? Совесть, которая постоянно мучает меня, что я так мало времени и сил уделяю отцу? Беспокойство, что дочь, присылающая мне письма из Народного университета в Стокгольме, что-то скрывает? Что все не совсем так, как она пишет – будто у нее все хорошо, будто она нашла наконец именно то, что так долго искала? Может, я все время неосознанно боюсь, что она снова попытается свести счеты с жизнью, как в пятнадцать лет? Или боль – оттого, что я все еще ревную Мону, хотя прошло уже больше года, как она ушла от меня?»
   Яркий свет бил в глаза. Валландер думал, что на всей его жизни лежит печать одиночества, от которого он так и не сумел избавиться. Но может ли боль возникнуть от одиночества? Он так и не нашел бесспорной причины.
   – Я не могу так жить дальше, – громко произнес он самому себе. – Я должен взяться за мою жизнь. Как можно скорее. Прямо сейчас.
 
   В шесть он проснулся. Врач стоял рядом и смотрел на него.
   – Не болит? – спросил он.
   – Вроде все хорошо, – ответил Валландер – но что же это могло быть?
   – Перенапряжение, – сказал врач. – Стресс. Да вы и сами знаете.
   – Да, – сказал Валландер. – Знаю.
   – Я думаю, вам надо хорошенько обследоваться, – сказал врач. – По крайней мере, чтобы вы были уверены, что у вас нет функциональных нарушений. А затем можете продолжить изучение своей души и посмотреть, что скрывается в ее темных уголках.
   Валландер вернулся домой, принял душ, выпил кофе. Термометр показывал минус три. Неожиданно небо полностью расчистилось, ветер утих. Он долго просидел, раздумывая над случившимся ночью. Боль и посещение больницы казались ему чем-то нереальным. Но он знал, что не сможет забыть о том, что случилось. Только он сам в ответе за свою жизнь.
 
   Лишь когда стрелки на часах показали четверть девятого, он заставил себя вспомнить о работе.
   Едва войдя в управление полиции, он вступил в жаркую дискуссию с Бьёрком, считавшим, что следовало немедленно вызвать специалистов из криминально-технического отдела в Стокгольме для тщательного обследования места преступления.
   – Но место преступления отсутствует, – возражал Валландер. – Мы можем быть уверены, что эти люди не были убиты на спасательном плоту.
   – Теперь, когда Рюдберга нет, мы вынуждены вызывать помощь извне, – продолжал Бьёрк. – У нас нет таких специалистов. Как могло случиться, что вы даже не огородили часть берега, на котором нашли плот?
   – Берег – это не место преступления. Плот приплыл откуда-то по воде. Нам что, натягивать ленту вдоль всего побережья?
   Курт Валландер чувствовал, что теряет терпение. Конечно, ни у него, ни у кого-либо еще в криминальной полиции Истада нет такого опыта, как у Рюдберга. Но это совсем не значит, что он сам не способен принять решение, вызывать специалистов из Стокгольма или нет.
   – Или позволь мне решать самому, – сказал он, – или бери на себя ответственность за ход расследования.
   – Речь не об этом, – ответил Бьёрк. – Но все же я считаю, что не сообщить о происшествии в Стокгольм было ошибкой.
   – Я так не думаю, – сказал Валландер.
   На этом спор прекратился.
   – Я к тебе еще загляну, – сказал Валландер. – У меня есть материалы, о которых я хочу знать твое мнение.
   – Разве вы что-то уже выяснили? – удивился Бьёрк. – Я полагал, мы топчемся на месте.
   – Не совсем. Я зайду через десять минут.
   Он прошел в свой кабинет, набрал номер больницы, и, к его удивлению, трубку тут же снял Мёрт.
   – Нашел что-нибудь еще? – спросил Валландер.
   – Я как раз пишу отчет, – ответил Мёрт. – Не можешь потерпеть еще часа два?
   – Я обязан доложить Бьёрку. Может, по крайней мере, скажешь, сколько времени прошло с момента смерти?
   – Нет. Мы должны подождать результатов лабораторных анализов. Содержимого желудков, степени разложения тканей. Я могу только гадать.
   – Попробуй.
   – Гадать я не люблю, ты знаешь. Какой тебе с этого толк?
   – Ты опытный специалист. Ты хорошо знаешь свое дело. Результаты анализов конечно же только подтвердят твои предположения, а не опровергнут их. Я хочу, чтобы ты сделал предположение только для меня. Я никому больше этого не скажу.
   Мёрт раздумывал, а Валландер ждал.
   – Неделя, – сказал Мёрт. – По меньшей мере неделя. Только никому не говори.
   – Считай, что я уже забыл. А ты все еще уверен, что это иностранцы? Русские или жители Восточной Европы?
   – Да.
   – Ты обнаружил что-нибудь особенное?
   – Я не разбираюсь в оружии. Но пуль такого типа я раньше не видел.
   – Что-нибудь еще?
   – Да. У одного из мужчин татуировка на предплечье. Что-то вроде кривой сабли. Турецкий ятаган или как он там называется?
   – А что это такое?
   – Ну, сабля какая-то. Прозектор не обязан разбираться в старинном оружии.
   – А надписи?
   – Что ты имеешь в виду?
   – На татуировках обычно бывают надписи. Женское имя или какое-нибудь название.
   – Ничего.
   – Что-нибудь еще скажешь?
   – Не сейчас.
   – Что ж, спасибо.
   – Не за что.
   Валландер положил трубку, налил себе кофе и направился к Бьёрку. Кабинеты Мартинссона и Сведберга были открыты. Но никого из них не было на месте. Валландер сел и стал пить кофе, пока Бьёрк заканчивал говорить по телефону. Он рассеянно прислушивался к словам Бьёрка, который все больше и больше терял самообладание. Но когда Бьёрк с силой швырнул трубку, Валландер вздрогнул.
   – Черт возьми! – воскликнул Бьёрк. – Есть ли хоть какой-то смысл в нашей работе?
   – Хороший вопрос, – ответил Валландер. – Но я не понял, что ты имел в виду.
   Бьёрка трясло от возмущения. Валландер не помнил, чтобы когда-нибудь видел шефа в такой ярости.
   – Что случилось? – спросил он.
   Бьёрк посмотрел на него:
   – Просто слов нет! Один из тех убийц в Ленарпе, которого мы называли Люсия, недавно получил временное разрешение покинуть тюрьму. И конечно, не вернулся. Вероятно, уже выехал за пределы страны. Теперь мы его никогда не поймаем.
   Валландер не поверил своим ушам.
   – Разрешение? Он ведь еще и года не отсидел? За одно из самых жестоких преступлений в стране? Какого черта ему дали освобождение?
   – На похороны мамочки.
   Валландер остолбенел:
   – Но ведь его мать умерла десять лет назад! Я помню это еще по рапорту, который нам прислала чешская полиция.
   – Женщина, назвавшаяся его сестрой, сидела в тюрьме Халль. Она подала прошение на временное освобождение, чтобы присутствовать на похоронах. У нее было приглашение, свидетельствующее, что в церкви Энгельхольма состоится погребение. Приглашение, конечно, поддельное. В этой стране все еще есть люди, наивно полагающие, что никто не станет подделывать приглашения на похороны. Его отпустили под надзором. Позавчера. Естественно, не было ни похорон, ни умершей матери, ни сестры. На надзирателя напали, связали и бросили в лесу где-то возле Йончёпинга. И у них еще хватило наглости проехаться на полицейской машине через Лимхамн в аэропорт Каструп. Там они ее бросили. И исчезли.
   – Это невозможно, – продолжал возмущаться Валландер. – Кто, черт возьми, дал разрешение такому бандиту?
   – Швеция – фантастическая страна, – сказал Бьёрк. – С ума сойти можно.
   – Но кто это сделал? Тот, кто дал ему разрешение, должен занять его место в тюремной камере. Как такое можно допускать?
   – Я разузнаю это, – сказал Бьёрк. – Но факт есть факт. Мерзавец сбежал.
   Валландер вспомнил то дело: неслыханно жестокое убийство пожилой супружеской пары в Ленарпе, и удрученно взглянул на Бьёрка.
   – Зачем тогда все это? – спросил он. – Зачем мы выслеживаем преступников, если потом Управление исполнения наказаний отпускает их из тюрем просто так, за здорово живешь?
   Бьёрк молчал.
   Валландер встал и подошел к окну.
   – Сколько можно это терпеть?
   – У нас нет другого выхода, – вздохнул Бьёрк. – Так что там у тебя насчет тех трупов со спасательного плота?
   Валландер коротко доложил обо всем. Его переполняли усталость и разочарование. Во время его доклада Бьёрк сделал несколько заметок.
   – Русские, – произнес он, когда Валландер закончил.
   – Или из Восточной Европы. Мёрт, видно, свое дело знает.
   – Тогда я обращусь в Министерство иностранных дел, – сказал Бьёрк. – Это их дело – устанавливать связи с русской милицией. Или польской полицией. Или полицией стран Восточной Европы.
   – Но ведь это могли быть русские, жившие в Швеции, – сказал Валландер. – Или в Германии. Или, например, в Дании.
   – И все же большинство русских живет в Советском Союзе, – заметил Бьёрк. – Я немедленно свяжусь с МИДом. Они знают, как вести себя в таких ситуациях.
   – Надо было положить эти трупы обратно на плот и попросить береговую охрану отбуксировать его в международные воды, – сказал Валландер. – Тогда мы избежали бы дальнейшей ответственности за это дело.
   Но Бьёрк, казалось, не слышал.
   – Нам нужна помощь в установлении их личности, – сказал он. – Фотографии, отпечатки пальцев, одежда.
   – Еще татуировка. Кривая сабля.
   – Сабля?
   – Да. Кривая сабля.
   Бьёрк покачал головой и потянулся за телефонной трубкой.
   – Подожди, – сказал Валландер.
   Бьёрк опустил руку.
   – Я подумал про человека, который позвонил нам, – сказал Валландер. – Мартинссон сказал, что он говорил по-сконски. Хорошо бы попытаться найти его.
   – Разве о нем что-то известно?
   – Нет. Именно поэтому я предлагаю сделать открытое обращение. Попросить человека, видевшего дрейфующий красный резиновый плот, позвонить в полицию.
   Бьёрк кивнул:
   – И все же я должен поговорить с прессой. Журналисты уже давно об этом трезвонят. Как им удалось так быстро разнюхать, что случилось на пустынном берегу, ума не приложу. Вчера об этом говорили целых полчаса.
   – Ты же знаешь, у нас утечки, – сказал Валландер и снова вспомнил убийство в Ленарпе.
   – У кого это «у нас»?
   – В полиции. В Истадском полицейском округе.
   – И кто же это?
   – Откуда мне знать? Напоминать личному составу о неразглашении служебной тайны – это твоя обязанность.
   Бьёрк со злостью стукнул ладонью по столу, как будто отвесил символическую оплеуху. Но ничего не ответил.
   – Мы выступим с обращением к населению, – сказал он. – В двенадцать часов, перед дневным выпуском новостей. Я хочу, чтобы ты присутствовал на пресс-конференции. А сейчас я позвоню в Стокгольм, чтобы получить инструкции.
   Валландер поднялся.
   – Хорошо было бы отвертеться, – сказал он.
   – Отвертеться от чего?
   – От выяснения, кто застрелил тех двоих из спасательного плота.
   – Посмотрим, что скажет Стокгольм, – покачал головой Бьёрк.
 
   Валландер вышел из кабинета. Комнаты Мартинссона и Сведберга были все еще открыты. Он взглянул на часы. Почти половина десятого. Он спустился в подвал. Там на деревянных козлах стоял красный спасательный плот. При свете мощного фонарика Валландер тщательно осмотрел его, но не нашел ни названия фирмы, ни страны-производителя. Это озадачило его. Он не мог найти никакого приемлемого объяснения этому факту. Он еще раз обошел вокруг плота.
   Вдруг его внимание привлек обрывок веревки. Она отличалась от тех, которыми плот крепился к козлам. Валландер осмотрел ее. Похоже, ее перерезали ножом. Объяснения этому тоже не находилось. Он попытался представить себе, какие выводы сделал бы Рюдберг, но в голове было совершенно пусто.
   В десять комиссар вернулся в кабинет. Ни Мартинссон, ни Сведберг не ответили, когда он позвонил им. Он придвинул к себе блокнот и начал составлять краткий перечень того, что ему известно о двух убитых людях со спасательного плота. Итак, они из Восточной Европы, их убили выстрелом в сердце с близкого расстояния, затем на них надели пиджаки и поместили на спасательный плот, который до сих пор не удалось идентифицировать. К тому же этих людей пытали. Валландер отодвинул блокнот. Его вдруг озарила мысль. Когда людей пытают и убивают, рассуждал он, то трупы скрывают, закапывают в землю или, привязав к ногам груз, топят на дне моря. Сбросить их на плот означает для убийцы слишком большой риск.
   А если он это сделал нарочно? Предположим, хотел, чтобы тела обнаружили? А разве спасательный плот не свидетельство того, что убийство произошло на корабле?
   Валландер смял верхний листок из блокнота и выбросил в мусорную корзину. «Я пока слишком мало знаю, – думал он. – Рюдберг посоветовал бы набраться терпения».
   Зазвонил телефон. Часы уже показывали четверть одиннадцатого. В тот самый миг, когда Валландер узнал голос своего отца, он вспомнил, что обещал сегодня встретиться с ним. В десять он должен был на машине приехать в Лёдеруп и забрать отца. Затем они собирались отправиться в Мальмё, в магазин, где продаются холсты и краски.