Дидерих, опустив уголки губ, принимал эту дань преклонения. Он переживал одну из тех минут, когда его собственное "я" перерастало себя и он уже действовал в духе августейшей особы. Бургомистр был на голову выше, но Дидерих смотрел на него сверху вниз, точно с высоты трона.
   - Скоро выборы городских гласных: тут все зависит от вас, - произнес он милостиво и лаконично. - Процесс Лауэра вызвал перелом в общественном мнении. Меня боятся. Всех, кто захочет мне помочь, я приветствую, тех же, кто вздумает стать мне поперек дороги...
   Доктор Шеффельвейс не дожидался конца фразы.
   - Я совершенно того же мнения, - угодливо зашептал он. - Нельзя допустить избрания сторонников Бука.
   - Этого требуют ваши кровные интересы. Крамольники посягают на ваше доброе имя. Устоите ли вы, если благомыслящие не опровергнут гнусные поклепы?
   Наступила пауза, доктора Шеффельвейса трясло. Наконец Дидерих повторил, приободряя его:
   - Все зависит от вас.
   - Ваша энергия, - залепетал бургомистр, - ваш благопристойный образ мыслей...
   - Мой высоко благопристойный образ мыслей!
   - Конечно, конечно... Но в политике не следует проявлять такой горячности, мой юный друг. Наш город еще не дорос до вас. Какими средствами вы полагаете справиться с ним?
   Вместо ответа Дидерих вдруг отступил на шаг и шаркнул ножкой. В дверях стоял Вулков.
   Выставив вперед мерно колышущееся брюхо, он подошел, положил свою темную лапищу на плечо доктору Шеффельвейсу и прогрохотал:
   - Что это вы, голубчик, соло? Выгнали вас ваши гласные?
   Доктор Шеффельвейс слабо хихикнул. Между тем Дидерих все время озабоченно оглядывался на дверь в зрительный зал, которая была открыта. Он стал позади фон Вулкова так, чтобы загородить его, и шепнул несколько слов, после чего регирунгспрезидент отвернулся, привел в порядок свой туалет и сказал Дидериху:
   - А вы, миляга, действительно полезный человек.
   Дидерих просиял.
   - Я счастлив, господин регирунгспрезидент, что вы обо мне столь лестного мнения.
   - Вы, кажется, на многое можете пригодиться, - милостиво изрек Вулков. - Мы еще вернемся к этому разговору.
   Он мотнул головой и, повернув к Дидериху широкоскулое, в коричневых пятнах лицо, воззрился на него монгольскими щелками глаз, в которых было столько плотоядного коварства и жестокости, что Дидерих громко засопел. Такой результат, видимо, удовлетворил Вулкова. Он щеткой расчесал перед зеркалом бороду, но, так как держал голову по-бычьи, его борода, прижатая к манишке, тут же смялась.
   - А теперь пошли! - сказал он. - Этот трам-тара-рам, наверно, в полном разгаре?
   И, сопровождаемый с одной стороны Дидерихом, с другой - бургомистром, он уже готов был войти в зал и своим помпезным появлением помешать лицедейству, как вдруг из буфетной донесся замирающий голос:
   - О боже, Оттохен!
   - Она уже тут как тут! - буркнул Вулков и пошел навстречу супруге. Так и знал, в решительную минуту она сдрейфит. Больше кавалерийской лихости, бесценная моя Фрида!
   - О боже, Оттохен, ты не можешь себе представить, как я боюсь! - И, обращаясь к Дидериху и бургомистру, она быстро, хотя и дрожащим голосом, затараторила: - Я, конечно, знаю, в бой нужно идти с верой в сердце...
   - Особенно, - к месту ввернул Дидерих, - если бой заранее выигран. - И он отвесил рыцарский поклон.
   Фрау фон Вулков коснулась его веером.
   - Доктор Геслинг уже составил мне компанию в фойе во время первого действия. Он тонкий ценитель искусства и может дать полезный совет.
   - Имел случай убедиться, - сказал Вулков. Дидерих, расшаркиваясь, отвешивал благодарные поклоны то ему, то его супруге. Регирунгспрезидент предложил: - Давайте уж и останемся в буфете.
   - Таков и мой план военных действий, - болтала фрау фон Вулков, - к тому же я нашла здесь маленькую дверь, откуда видна сцена. Мы приоткроем ее и, оставаясь в стороне от событий, в чем я сейчас чувствую необходимость, будем все же в курсе дела.
   - Бургомистерчик, - сказал Вулков и прищелкнул языком, - рекомендую салат из омаров. - Он дернул доктора Шеффельвейса за ухо. - А в деле с городской биржей труда магистрат опять сыграл незавидную роль.
   Бургомистр покорно ел, покорно слушал, а Дидерих, стоя рядом с фрау фон Вулков, смотрел на сцену. Там Магда Геслинг брала урок музыки, и учитель, темнокудрый виртуоз, пылко целовал свою ученицу, чему она отнюдь не противилась. "Если бы Кинаст видел", - думал Дидерих, но он и сам почувствовал себя задетым.
   - Вы не находите, графиня, - сказал он, - что учитель музыки слишком натуралистично играет?
   - Но это вполне соответствует моему замыслу, - удивленно ответила она.
   - Я, видите ли, полагал лишь... - неуверенно пробормотал Дидерих и испуганно умолк: из-за кулис показалась не то фрау Геслинг, не то какая-то другая дама, очень на нее похожая. Эмми тоже оказалась тут, молодую чету застукали, поднялся крик, плач. Вулков повысил голос.
   - Не-е-т, бургомистр. Стариком Буком вам теперь не отговориться. Пусть он и протащил резолюцию насчет городской биржи труда: все дело в том, как проводить ее в жизнь, а это уж от вас зависит.
   Доктор Шеффельвейс хотел сказать что-то в свое оправдание, но Магда закричала, что у нее и в мыслях нет выйти за такого человека, для него, дескать, и служанка хороша.
   - Ей следовало бы взять еще более вульгарный тон, - заметила авторша. Ведь они parvenus*.
   ______________
   * Выскочки (фр.).
   И Дидерих, улыбаясь, поддакнул, хотя вся эта передряга в доме, так напоминавшем его собственный, привела его в полное смятение. Про себя он согласился с Эмми, которая заявила, что такого положения нельзя больше терпеть ни минуты, и позвала служанку. А когда та появилась, - вот чертовщина! - оказалось, что это тайная графиня. Неожиданно в тишине, вызванной ее появлением, прогудел бас Вулкова:
   - Да бросьте вы меня морочить разговорами о вашем гражданском долге. Разрушать сельское хозяйство - это, по-вашему, гражданский долг?
   В публике многие оглянулись; президентша в ужасе прошелестела:
   - Оттохен, бога ради!
   - Что там такое? - Он подошел к двери. - Пусть только попробуют пикнуть!
   Но никто не сделал такой попытки. Вулков повернулся к бургомистру.
   - Ведь ясно, что вашей биржей труда вы отнимаете рабочую силу у нас, землевладельцев Восточной Пруссии{273}. И кроме того: на этой несчастной бирже есть даже представители рабочих - а вы берете на себя еще и посредничество в сельском хозяйстве. К чему это приведет? К объединению батраков, конечно. Так ведь, бургомистерчик? - Его лапища опустилась на податливое плечо доктора Шеффельвейса. - Все ваши махинации мы насквозь видим. И не потерпим их!
   На сцене вулковская племянница обращалась к публике: семье фабриканта не положено было слышать ее монолог.
   - Как? Мне, графской дочери, стать женой учителя музыки? Никогда! Хоть эти люди сулят мне приданое, но пусть другие унижаются ради денег. Я знаю, к чему обязывает меня мое высокое происхождение!
   В зале зааплодировали. Фрау Гарниш и фрау Тиц утирали слезы, вызванные благородством чувств тайной графини. Однако слезы полились вновь, когда племянница сказала:
   - Но где мне, служанке, найти жениха столь же высокого происхождения?
   Бургомистр, очевидно, отважился на какое-то возражение, потому что Вулков сердито крикнул:
   - Устраивать безработных - не мое дело! Я ради них разоряться не намерен. В свой карман залезать не позволю!
   Тут Дидерих не мог больше сдержаться и, расшаркавшись, отвесил поклон регирунгспрезиденту. Но и у президентши были все основания отнести поклон на свой счет.
   - Знаю, - прошептала она, умиленная, - это место мне удалось.
   - Ваше искусство, графиня, находит прямой путь к сердцам, - сказал Дидерих. И так как Магда и Эмми шумно хлопнули крышкой рояля, а потом дверьми, он прибавил: - Высокодраматическое искусство! - И тут же, повернувшись в другую сторону: - На следующей неделе состоятся выборы двух гласных на места Лауэра и Бука-младшего. Хорошо, что Вольфганг Бук отказался добровольно.
   - Позаботьтесь, - сказал Вулков, - чтобы на их места попали приличные люди. У вас как будто хорошие отношения с "Нетцигским листком"?
   Дидерих таинственно понизил голос:
   - Я пока еще держусь в тени, господин президент. Так лучше для блага националистической идеи.
   - Смотрите-ка! - сказал Вулков и сам пристально посмотрел на Дидериха. - Вы, я вижу, сами не прочь выставить свою кандидатуру?
   - Готов принести такую жертву. В органах городского самоуправления слишком мало надежных людей - с националистической точки зрения.
   - А что бы вы сделали, если бы вас избрали?
   - Позаботился бы о скорейшей ликвидации биржи труда.
   - Ну конечно, - сказал Вулков, - вполне естественно для националистически мыслящего немца.
   - Я офицер, - говорил между тем на сцене лейтенант, - и не потерплю, дорогая Магда, чтобы с этой девушкой, пусть она всего лишь бедная служанка, плохо обращались.
   Лейтенант из первого акта, неимущий кузен, которому прочили в жены тайную графиню, - жених Магды! Зрители дрожали от волнения. Фрау фон Вулков сама это заметила.
   - Драматические ситуации - моя сильная сторона, - сказала она потрясенному Дидериху.
   У доктора Шеффельвейса не было времени предаваться художественным эмоциям, его томило предчувствие больших неприятностей.
   - Никто, - уверял он, - не приветствовал бы так радостно новые веяния...
   - Знаем мы эти песни, голубчик. Радостно приветствовать, когда это ничего не стоит, на это вы мастак.
   - Необходимо провести решительную черту между преданными монархистами и бунтарями! - подхватил Дидерих.
   Бургомистр умоляюще воздел руки.
   - Господа! Не поймите меня превратно. Я на все готов. Но что пользы от черты, если у нас почти все, кто не голосует за свободомыслящих, голосуют за социал-демократов?
   Вулков яростно хрюкнул и взял с буфетной стойки сардельку. Но Дидерих сохранял несокрушимую веру в успех.
   - Если выборы без вмешательства не обещают положительных результатов, значит, надо вмешаться, только и всего.
   - Но как это сделать? - сказал Вулков.
   Вулковская племянница тем временем опять взывала к публике:
   - Он не может не узнать во мне графини, ведь он - отпрыск того же аристократического рода, что и я!
   - О графиня, - воскликнул Дидерих, - я сгораю от любопытства: узнает он в ней графиню?
   - Конечно, узнает, - ответила президентша. - Уже по хорошим манерам они узнают друг друга.
   И в самом деле, лейтенант и племянница переглянулись; Магда и Эмми вместе с фрау Геслинг ели сыр с ножа. Дидерих стоял, раскрыв рот. Публику невоспитанность семьи фабриканта рассмешила. Племянницы Бука, фрау Кон, Густа Даймхен - все ликовали, И Вулков тоже прислушался. Он слизнул жир с пальцев и сказал:
   - Ну, Фрида, твое дело в шляпе, они смеются.
   Сочинительница и впрямь удивительно расцвела. Ее глаза за стеклами пенсне лихорадочно блестели, из груди вырывались вздохи, ей не сиделось на месте, осмелев, она даже высунулась из буфетной в зал, тотчас же многие повернули головы и устремили на нее любопытные взгляды, а теща бургомистра помахала ей ручкой. Взбудораженная сочинительница громко шепнула через плечо:
   - Господи, битва выиграна.
   - Если б и у нас это так же быстро делалось, - молвил ее супруг. Итак, милейший доктор, как же вы думаете прибрать к рукам нетцигчан?
   - Господин президент! - Дидерих прижал руку к сердцу. - В Нетциге воцарится истинно монархический дух, ручаюсь головой и всем своим достоянием.
   - Прекрасно, - сказал Вулков.
   - Ибо, - продолжал Дидерих, - у нас есть агитатор, которого я назвал бы первоклассным. Да, первоклассным, - повторил он, объемля этим словом все. И это его величество, это сам кайзер!
   Доктор Шеффельвейс торопливо подтянулся.
   - Исключительнейшая личность... Весь порыв и действие... Оригинальный мыслитель...
   - Конечно, - сказал Вулков. Он уперся кулаками в колени и разглядывал пол, точно призадумавшийся людоед. Дидерих и бургомистр заметили вдруг, что он искоса примеривается к ним взглядом. - Господа, - он замялся, - ну, так и быть, скажу вам. Я полагаю, что рейхстаг будет распущен.
   Дидерих и доктор Шеффельвейс подались вперед, они прошептали:
   - Господину президенту это доподлинно известно?..
   - Недавно мы с военным министром были на охоте у моего кузена господина фон Квицина.
   Дидерих расшаркался. Он что-то лопотал, он сам не знал что. Он это предрек! Еще в тот вечер, когда его принимали в ферейн ветеранов, он ссылался на слова, якобы сказанные его величеством, - а может быть, и не "якобы"?.. Ведь Дидерих в своей речи прямо заявил от имени кайзера: "Я разгоню всю эту лавочку". И вот так оно и будет - совершенно так, как если бы он, Дидерих, действовал сам. Его охватил мистический трепет... Тем временем Вулков продолжал:
   - Эйген Рихтер и компания отжили свой век. Если они не проглотят законопроект о военном бюджете, им крышка. - И Вулков провел кулаком по губам, точно пир людоедов начинался.
   Дидерих овладел собой.
   - Это... это величественно! Нет никаких сомнений, все это личная инициатива кайзера.
   Доктор Шеффельвейс побледнел.
   - Значит, предстоят новые выборы в рейхстаг? А я так радовался, что у нас там столь надежный депутат... - Он еще больше перепугался. - То есть Кюлеман, конечно, тоже друг Рихтера...
   - Злопыхатель! - фыркнул Дидерих. - Бродяга, не помнящий родства! - Он вращал глазами. - На сей раз Нетциг с ними покончит! Мне бы только в гласные пройти, господин бургомистр!
   - И что тогда? - спросил Вулков.
   Дидерих сам не знал. К счастью, в зале произошел какой-то переполох: там задвигали стулья и кто-то попросил открыть главные двери. Это был Кюлеман. Больной старик, с трудом неся свое грузное тело, торопливо прошел по зеркальной галерее. В буфетной нашли, что со времен процесса он сильно сдал.
   - Будь его воля, он оправдал бы Лауэра, но большинством голосов было решено иначе, - сказал Дидерих.
   - Камни в почках, говорят, ведут к смертельному исходу, - заметил доктор Шеффельвейс.
   - А в рейхстаге мы для него те же почечные камни, - сострил Вулков.
   Бургомистр подхихикнул. Дидерих сделал круглые глаза. Он наклонился к уху Вулкова и прошептал:
   - Его завещание...
   - А что там такое?
   - Он оставляет свое состояние городу, - важно объяснил доктор Шеффельвейс. - Возможно, мы построим на эти деньги приют для грудных младенцев.
   - Приют для грудных младенцев? - презрительно фыркнул Дидерих. По-вашему, это предел патриотизма?
   - Вот оно что! - Вулков кивнул Дидериху в знак одобрения. - Сколько у него монет?
   - По меньшей мере полмиллиона, - сказал бургомистр и поспешил заверить: - Я был бы счастлив, если б удалось добиться...
   - Это очень просто, - уверенно сказал Дидерих.
   Вдруг в зале засмеялись, и засмеялись совсем не так, как прежде, а искренне, от души и, без всякого сомнения, - злорадно. Президентша, словно спасаясь бегством, кинулась за стойку, казалось, она готова забраться под нее.
   - Боже праведный! - заныла фрау фон Вулков - Все погибло!
   - Да ну? - протянул ее супруг и, грозно насупившись, стал в дверях. Но и это не смогло сдержать веселье в зале.
   Магда говорила тайной графине: "Поворачивайся живей, деревенская чушка! Подай господину лейтенанту кофе!" - "Чаю!" - поправлял чей-то голос. "Кофе!" - повторяла Магда; голос настаивал на своем. Магда - на своем. Публика поняла, что это пререкаются Магда и суфлер. К счастью, лейтенант нашел выход из положения, он звякнул шпорами и сказал: "Прошу того и другого", - после чего публика засмеялась уже добродушно. Но президентша кипела от негодования.
   - Вот вам публика! Она была и остается зверем! - скрежеща зубами, проговорила фрау фон Вулков.
   - На всякую старуху бывает проруха, - сказал супруг и подмигнул Дидериху.
   - Но если люди понимают друг друга, - так же многозначительно ответил Дидерих, - прорухи никогда не будет.
   И тут он счел за благо всецело посвятить себя фрау фон Вулков и ее творению. Пусть бургомистр тем временем предает своих друзей и обещает Вулкову исполнить все его пожелания относительно выборов.
   - Моя сестра - дура, - сказал Дидерих. - Дома я ее проберу.
   Фрау фон Вулков пренебрежительно усмехнулась.
   - Бедняжка, она делает, что может. Но публика! Какая нестерпимая беззастенчивость, какая неблагодарность! Ведь только что автора так вознесли, так восхищались его идеалами!
   - Поверьте, графиня, - проникновенно сказал Дидерих, - не вам одной приходится делать столь горький вывод. Такова уж общественная жизнь. - Он думал об энтузиазме, который всех обуревал после его столкновения с оскорбителем величества, и об испытаниях, посыпавшихся затем на его голову. - В конечном счете правда все-таки торжествует! - заключил он.
   - Вы тоже такого мнения? - сказала она с улыбкой, точно пробившейся сквозь тучу. - Да. Доброе. Истинное. Прекрасное. - Она протянула ему тонкую руку. - Верю, друг мой, что мы с вами найдем общий язык.
   Дидерих, понимая, что несет в себе это мгновенье, смело приложился к пальчикам фрау фон Вулков и щелкнул каблуками. Прижав руку к сердцу, он сказал проникновенным голосом:
   - Поверьте мне, графиня...
   Вулковская племянница и юный Шпрециус остались наедине, он наконец узнал в ней униженную графиню, она в нем - неимущего кузена; им было уже известно, что они предназначены друг для друга, и вот они вдвоем мечтают о будущем блеске, о зале, сверкающем позолотой, где они вместе с другими избранниками смиренно и гордо будут упиваться лучами монаршей милости...
   Президентша вздохнула.
   - Вам я могу признаться, - произнесла она. - Я здесь очень тоскую по двору. Если по рождению принадлежишь, подобно мне, к дворцовой знати... А теперь...
   Дидерих увидел за стеклами ее пенсне две слезинки. Эта нечаянно открывшаяся ему трагедия из жизни аристократов так его потрясла, что он стал во фронт.
   - Ваше сиятельство, - сказал он сдержанно и отрывисто. - Значит, тайная графиня?.. - Он испугался и умолк.
   Как раз в эту минуту бургомистр своим бесцветным голосом говорил на ухо фон Вулкову, что Кюлеман не будет больше выставлять свою кандидатуру, а на его место свободомыслящие собираются выдвинуть доктора Гейтейфеля. Он соглашался с Вулковом, что надо уже сейчас, пока еще никто не ждет роспуска рейхстага, предпринять необходимые контрмеры...
   Дидерих осмелился наконец прервать молчание, он сказал тихо и бережно:
   - Но надеюсь, графиня, что все кончится хорошо? Их ведь никто больше не разлучит?
   Фрау фон Вулков овладела собой и с большим тактом перешла от интимного тона душевных излияний к тону непринужденной болтовни:
   - Боже мой, господин доктор, что вы хотите, этот злосчастный денежный вопрос! Разве могут наши молодые люди быть счастливы?
   - Почему бы им не обратиться в суд? - воскликнул Дидерих, оскорбленный в своем чувстве законности.
   Но фрау фон Вулков поморщилась:
   - Fi donc!* Это привело бы к тому, что молодой граф, то есть Ядассон, объявил бы своего отца психически неполноценным. В третьем акте, который вы сейчас увидите, Ядассон угрожает этим лейтенанту в сцене, по-моему, удавшейся мне. Неужели лейтенанту взять такой грех на душу? А дробление родового имущества? В вашей среде это, быть может, не встретило бы особых возражений. Но у нас, видите ли, многое, невозможно.
   ______________
   * Что вы! (фр.).
   Дидерих поклонился.
   - Высшие сферы руководствуются понятиями, недоступными нашему пониманию. Да, пожалуй, и пониманию судей.
   Президентша кротко улыбнулась:
   - И вот лейтенант очень деликатно отказывается от тайной графини и женится на дочери фабриканта.
   - На Магде?
   - Разумеется. А тайная графиня выходит за учителя музыки. Так угодно высшим силам, дорогой доктор, перед которыми там, - в голосе ее послышались глухие нотки, - остается лишь склониться.
   У Дидериха было еще одно сомнение, но он затаил его. Почему бы лейтенанту не жениться на молодой графине без приданого? Дидериха, с его мягким, чувствительным сердцем, такая идиллия вполне удовлетворила бы. Но увы! В нынешние суровые времена иные взгляды на вещи.
   Занавес опустился, и публика, поборов волнение, вызванное спектаклем, наградила щедрыми аплодисментами молодого лейтенанта и служанку, - они, конечно, долго еще будут страдать от своей тяжелой участи, ведь они лишены доступа ко двору.
   - Это действительно ужасно! - вздыхали фрау Гарниш и фрау Кон.
   Возле буфетной стойки Вулков сказал в заключение беседы с бургомистром:
   - Мы еще вправим мозги этой банде! - Затем тяжело опустил свою лапищу на плечо Дидериху. - Ну что, милейший доктор, моя жена уже пригласила вас на чашку чая?
   - Само собой, и приходите поскорее! - Фрау фон Вулков протянула ему руку для поцелуя, и Дидерих, совершенно счастливый, удалился. Сам Вулков выразил желание встретиться с ним! Он готов плечом к плечу с Дидерихом завоевать Нетциг!
   Пока супруга президента, окруженная восхищенными зрителями, принимала в зеркальной галерее поздравления, Дидерих обрабатывал общественное мнение. Гейтейфель, Кон, Гарниш и еще несколько человек мешали ему. Они - правда, очень сдержанно - давали понять, что пьеса, на их взгляд, чистейшая дичь. Дидериху пришлось выразительно намекнуть на превосходный третий акт, и только тогда они замолчали. Он подробно продиктовал все, что ему было известно о драматурге, редактору Нотгрошену, который очень спешил, - номер газеты уже верстался.
   - Если насочините какого-нибудь вздору, я отхлещу вас по щекам вашей же стряпней! Поняли, вы, писака?
   Нотгрошен поблагодарил и простился. Кюнхен, слышавший весь разговор, ухватил Дидериха за пуговицу и визгливо затараторил:
   - Послушайте, драгоценнейший! Одно только вы должны были еще сказать нашему господину обер-сплетнику...
   Редактор, услышав свое прозвище, вернулся, а Кюнхен продолжал:
   - Дивное творенье достопочтеннейшей фрау фон Вулков было уже однажды предвосхищено, и не кем иным, как нашим непревзойденным мастером Гёте в его "Побочной дочери"{282}. А высшей похвалы, надо полагать, нельзя и придумать для писательницы.
   Дидерих не был уверен в полезности кюнхенского открытия, но счел излишним поделиться с ним своими сомнениями. Старикашка уже несся с разлетающимися волосами сквозь толпу; издали видно было, как он шаркает ножкой, излагая фрау фон Вулков результаты своих сравнительных изысканий. И, разумеется, он потерпел фиаско, какого даже Дидерих не мог предугадать. Президентша отрезала ледяным тоном:
   - Вы что-то напутали, господин профессор. И вообще разве "Побочная дочь" сочинение Гёте? - спросила она, недоверчиво морщась.
   Кюнхен уверял ее, что тут не может быть ошибки, но тщетно.
   - Во всяком случав, вы читали в журнале "Семейный очаг" мой роман, а я его только инсценировала. Все мои произведения строго оригинальны. Я полагаю, что присутствующие, - она обвела взглядом окруживших ее нетцигчан, - в корне пресекут злостные слухи.
   Она кивком отпустила Кюнхена, и он отошел, судорожно ловя открытым ртом воздух. Дидерих, с ноткой презрительной жалости в голосе, напомнил ему о Нотгрошене, который уже испарился вместе с опасными сведениями, и Кюнхен бросился за редактором, чтобы предупредить катастрофу. Окинув взглядом зал, Дидерих увидел, что картина переменилась: публика теснилась не только вокруг жены президента, но и вокруг старого Бука. Это было поразительно, но таковы уж люди; они раскаивались, что дали сегодня волю своим инстинктам. Один за другим они благоговейно подходили к старику, и на лицах их читалось желание забыть о случившемся. Так велика была, невзирая на тяжелые потрясения, власть исстари признанной традиции! И Дидерих решил, что лучше не отставать от большинства, это может обратить на себя внимание. Удостоверившись, что Вулков уехал, он направился к Буку засвидетельствовать свое почтение. Возле старика, который сидел в мягком кресле, специально для него поставленном у самой сцены, в эту минуту никого не было; его рука как-то удивительно трогательно свисала с подлокотника. Он поднял глаза на Дидериха.
   - Вот и вы, мой дорогой Геслинг. Я часто сожалел о том, что вы ни разу больше не зашли... - сказал он очень просто и благожелательно.
   Дидерих мгновенно почувствовал, как на глаза у него навертываются слезы. Он протянул старику руку, обрадовался, что Бук задержал ее в своей, и забормотал что-то о делах, заботах и, "честно говоря", - его обуяла внезапная потребность в честности, - о сомнениях и колебаниях.
   - Как хорошо, - сказал старик, - что мне не приходится только догадываться о ваших сомнениях и колебаниях, а вы сами признаетесь в них. Вы молоды и, конечно, поддаетесь господствующим умонастроениям. Мне не хотелось бы впасть в старческую нетерпимость.
   Дидерих опустил голову. Он понял - это прощение за судебный процесс, стоивший гражданской чести зятю старого Бука; у него перехватило дыхание от такого великодушия и... такого безграничного презрения. Старик, правда, прибавил:
   - Я уважаю борьбу и хорошо знаю, что это такое, вот почему я далек от ненависти к тем, кто борется против моих близких.
   Дидерих, боясь, что эта тема слишком далеко заведет их, стал от всего отпираться. Он, дескать, сам не знает... Иной раз тебя вовлекают в такие дела... Старик выручил его: