Страница:
В той системе, при которой наряду с добровольческими действовали части, состоявшие из наёмников, вскоре выявились серьёзные недостатки. Поэтому мы решили проводить вербовку лишь в крайних обстоятельствах — и, во всяком случае, до тех пор, пока не сможем призвать всех мужчин освобождённых районов Финляндии. Но прежде следовало принять закон о всеобщей воинской обязанности. По моей прямой просьбе сенат 18 февраля принял закон о всеобщей воинской обязанности на основе закона о воинской службе 1878 года. Отныне все мужчины в возрасте от 21 до 40 лет должны были служить в армии.
В моей Ставке были проанализированы имевшиеся статистические данные, и на основе этого анализа мы разработали план усиления обороноспособности всей страны. В конечном варианте плана предусматривалось создание 9 дивизий, состоявших из 27 полков, а также ряда особых подразделений. Офицерский и унтер-офицерский состав предполагалось формировать из егерей, обученных в Германии.
27-й егерский батальон превратился в сильное подразделение, состоявшее из 4 пехотных, 2 пулемётных и сапёрной рот, артиллерийской батареи, взвода связи и кавалерийского отряда. Он был хорошо обучен и приобрёл военный опыт на восточном фронте. Для нас было жизненно необходимо использовать егерей в качестве преподавателей и командиров тех подразделений, которые будут вскоре образованы из призывников, тем более что егеря, которые уже прибыли в Финляндию и стали командирами и преподавателями, на деле доказали свою подготовку. Возвращения батальона ждали с нетерпением, даже с напряжением — каждый день был очень дорог.
Ещё в Хельсинки я доказывал премьер-министру Свинхувуду, что егеря должны быть отозваны домой самым скорейшим образом. Из Ставки я также неоднократно делал такие заявления, подчёркивая, что одновременно необходимо доставить морским путём как можно больше оружия и боеприпасов. 17 февраля в Васу прибыл передовой отряд в количестве 80 человек, а с ними и подарок из Германии — закупленные там русские трофеи[12]. Но основная часть егерей — 1130 человек — перебралась в Финляндию только 25 февраля, совершив переход по льду Ботнического залива.
Как я уже говорил, в планах организации армии егеря играли очень важную роль: в своём большинстве они должны были образовать командный состав вооружённых сил. Однако вскоре стало известно, что егеря, перед тем как отправиться в Финляндию из немецкой военной базы в Либаве[13], разработали свой план.
Соображения егерей представил мне подполковник Теслёф[14] — именно ему было поручено доставить батальон из Либавы. Ещё до отправления оттуда он, не получив от меня на то никаких полномочий, раздал всем солдатам батальона звания унтер-офицеров и офицеров (вплоть до майора) армии Финляндии.
По словам Теслёфа, план организации дальнейших действий егеря считали принципиально важным моментом. Они надеялись, что будет создана бригада из шести батальонов, куда отберут лучших шюцкоровцев, а старшими и младшими командирами там станут егеря. Затем эти отборные части сломают сопротивление противника на самых главных направлениях и, проложив тем самым дорогу для других соединений, поведут их за собой. В принципе я мог поддержать эти соображения, однако нам не следовало распылять те ценные кадры, из которых состоял батальон. Он был предназначен для создания костяка совершенно другого подразделения. Надежды на формирование боеспособных частей из людей, только что призванных в армию, были очень слабы; такие подразделения не смогли бы противостоять противнику, который в достатке обладал хорошо подготовленными кадрами.
К нам прибыл майор Аусфельд, последний немецкий командир 27-го егерского батальона, — ему было предоставлено право служить в армии Финляндии. Когда майор согласился с моими организационными планами, то и егеря одобрили их. Со своей стороны, я решил сделать уступку этим отважным юношам. Я понимал: их не устраивало то, что они окажутся в полках, которыми командуют люди не их круга, поэтому я предложил в дальнейшем создать особые отдельные — так называемые егерские — батальоны, общим числом восемнадцать, а впоследствии свести их в три бригады по два полка. Это предложение также было одобрено егерями. Старшие по званию из них, таким образом, получали командирское положение. Из призывников были созданы кавалерийский полк и несколько батарей, где старшими и младшими командирами тоже были назначены егеря. Впоследствии численный состав егерских частей вырос до четырнадцати тысяч.
Командование фронтами было окончательно сформировано в середине февраля. Из войсковых соединений мы составили следующие оперативные группы:
— группа Сатакунта между Ботническим заливом и озером Нясиярви, с 20 февраля — командующий полковник Эрнст Линдер;
— группа Хяме между озёрами Нясиярви и Пяйянне, командующий полковник Мартин Ветцер;
— группа Саво между озёрами Пяйянне и Сайма, командующий генерал-майор Эрнст Лёфстрём;
— Карельская группа между озёрами Сайма и Ладожским, командующий капитан егерей Аарне Сихво.
До поры до времени нам следовало только удерживать оборону. Поэтому я особо предостерёг командующих, чтобы вверенные им части не втягивались даже в небольшие наступательные операции. Подобные действия можно было проводить лишь с согласия главнокомандующего. Так или иначе, но ближайшие недели прошли под знаком стратегической и тактической обороны.
Наконец общее командование фронтовых соединений было создано, и вскоре их сплочённость подверглась испытанию. В первой половине февраля русские части и красногвардейцы яростно, хотя и безрезультатно, атаковали некоторые ключевые позиции белых. 21 февраля противник был готов начать крупномасштабное наступление на линию Ювяскюля-Хапамяки-Кристинанкаупунки силами до десяти тысяч человек. Примерно половина частей противника сконцентрировалась на важном плацдарме Вилппула-Руовеси, где их целью был город Хапамяки. Однако уже 25 февраля стало ясно, что первое крупное наступление красных потерпело неудачу.
Одновременно с попыткой движения в сторону Сатакунта и Хяме красные начали также наступление в Карелии, которое длилось гораздо дольше. После того как в Петрограде были созданы новые русские части и красная гвардия получила дополнительное количество оружия и боеприпасов, около десяти тысяч человек начали наступление по линии реки Вуокси. Направлением главного удара был город Антреа. Оборону в Карелии держали силы в количестве двух тысяч человек, поэтому угроза была весьма серьёзной. Мы не имели возможности перебросить сюда резервы с других фронтов, и, тем не менее, Карельская группа сумела отразить все атаки — это стало одним из крупнейших достижений освободительной войны. 11 марта наступление в Карелии выдохлось. Наши части выстояли и там.
То, что наступление красных было отражено на всех фронтах, показывало, насколько выросли сила и стойкость частей шюцкора. Победа потребовала от малочисленных оборонявшихся максимального напряжения, ведь они только в самый последний момент получили оружие из Германии. Солдаты не успели обучиться обращению с ним, но врождённая военная смекалка финнов и привычка пользоваться охотничьими ружьями восполнили пробелы.
Красные сражались героически и упорно, они не испытывали недостатка в снаряжении. Однако провалившееся наступление показало, что их частям не хватало выучки, а командование было слабым. Редактор газеты и бывший прапорщик Ээро Хаапалайнен, ставший «главнокомандующим всеми вооружёнными силами Финляндии», был таковым лишь номинально, на самом деле войсками командовал начальник генерального штаба Свечников. Их приказы не распространялись далее западного и центрального участков фронта. Войсками в Карелии руководил армейский штаб, расположенный в Выборге. Отсутствие общего командования, конечно, пагубно отражалось на ходе боевых действий, особенно если учесть, что решения принимались в бесчисленных всевозможных комитетах и штабах.
В эти критические недели февраля за линией белого фронта проводилась усиленная работа. Необходимо было собрать силы, чтобы перехватить инициативу, атаковать красную «северную армию», окончательно снять угрозу городу Хапамяки и захватить Тампере. Фронтовые части были сильно измотаны в оборонительных боях. Артиллерия ещё не успела подготовиться в полной мере. «Пехотные егеря», призванные в армию, пока не подоспели, они могли собраться только в конце февраля или начале марта. В свете всех этих обстоятельств было преждевременно переходить в наступление. И всё же по ряду причин его следовало начинать как можно скорее.
Голод и террор, царившие на юге, требовали быстрых действий. Кроме того, я знал, что противник усиленно готовится к новым боям. Моя Ставка располагала данными, что на участке между Ботническим заливом и озером Пяйянне противник собирается сконцентрировать силы численностью до двух тысяч человек. Приближалась весна, распутица могла помешать передислокации наших частей. После ледохода открытые водные пространства должны были облегчить противнику оборонительные действия. Рассмотрев это, 27 февраля я отдал приказ о начале операции, и в середине марта наши силы были готовы перейти в наступление.
К перечисленным факторам прибавился ещё один, совершенно другого рода. 3 марта мне сообщили из сената по телефону, что по просьбе правительства Финляндии военное командование Германии пообещало начать интервенцию для «подавления вспыхнувшего в Финляндии мятежа». Один присутствовавший при этом телефонном разговоре шведский офицер позднее красочно описал моё состояние. Настроение у меня действительно было подавленное. Ведь премьер-министр Свинхувуд твёрдо обещал мне, что не будет обращаться с просьбой об интервенции. И что теперь? Как вообще следовало расценивать эту ситуацию? Правительство назначает главнокомандующего, тот, ещё до своего согласия на этот пост, выдвигает требование, что сенат не будет обращаться за иностранной помощью, но проходит время, и главнокомандующего ставят перед уже свершившимся фактом. Первой моей мыслью было подать в отставку. Если сенат обманул меня, то он не мог требовать, чтобы я и дальше продолжал исполнять свои обязанности.
В тот день я планировал посетить фронт близ Вилппула. Я не стал отменять эту поездку, а вечером, уже настроившись на просьбу об отставке, отправился в обратный путь, сопровождаемый полковниками Теслёфом и Игнациусом. Мои спутники были расстроены моим решением и пытались склонить меня изменить его. Постепенно у меня созрело новое решение. Если немцы по просьбе правительства высадятся в стране, а я больше не буду возглавлять армию, то кто же тогда справится с новой угрозой — той угрозой, что все важнейшие вопросы будут решаться германским главнокомандующим и, в конце концов, именно он станет руководителем освободительной войны? Затем Германия освободит Финляндию, и об этом раструбят на весь мир[15]. А ведь я был абсолютно уверен, что освободительную войну можно вести собственными силами. Взвесив все «за» и «против», я решил остаться на своём посту и постараться в будущем придерживаться лояльного сотрудничества с сенатом.
До высадки оккупационных войск нам нужно было добиться решительной победы собственными силами — иначе говоря, вернуть народу веру в себя после всех тех бедствий, которые страна пережила за несколько последних лет. Я решил, что наступление следовало начать уже в середине марта.
Мы понимали, что интервенция прямо сопряжена с политическими осложнениями, в первую очередь из-за того, что Финляндия окажется втянутой в мировую войну на стороне Германии. Но с другой стороны, я надеялся, что сотрудничество с немцами примет такую форму, которая подтвердит международный авторитет Финляндии и её независимость от великой державы, оказывающей нам помощь. 5 марта я отправил первому генерал-квартирмейстеру Германии Эриху фон Людендорфу телеграмму, в которой попросил его выразить благодарность императору Вильгельму II от армии Финляндии за то, что нам была предоставлена возможность приобрести в Германии оружие, без коего мы не смогли бы выстоять в нашей освободительной битве. После этих вступительных слов я высказал пожелание договориться о реальной помощи в дальнейшем. В первую очередь, немецким частям сразу же после высадки на территорию Финляндии следовало подчиниться финскому верховному командованию. Главнокомандующий армии Финляндии должен выступить с обращением к финскому народу, в котором подчёркивалось бы, что высадка немецких войск — не вмешательство во внутренние проблемы страны, а помощь в борьбе против иностранных интервентов. Если этого не сделать, то будет оскорблено национальное самосознание финнов, вследствие чего может возникнуть взаимная неприязнь, которая не исчезнет в течение столетий. В случае принятия этих условий, говорилось в конце телеграммы, я могу заявить от армии Финляндии, что мы приветствуем в нашей стране храбрые немецкие батальоны и готовы выразить им благодарность от лица всего народа.
Позднее я слышал и читал различные описания того, какая именно реакция последовала на мою телеграмму в Ставке верховного главнокомандующего Германии. По одним сведениям, моя просьба была одобрена сразу же, по другим — только после долгих сомнений. Тем не менее, 10 марта я получил ответную телеграмму, подписанную генерал-фельдмаршалом фон Гинденбургом, где он сообщал, что ознакомил с моей телеграммой императора и тот согласился со всеми моими предложениями. Таким образом, были предотвращены осложнения, которые могли возникнуть в результате интервенции Германии.
Вот небольшой обзор событий и переговоров, которые предшествовали интервенции. Когда я получил по телефону сообщение о предстоящей военной экспедиции, эти события были мне ещё неизвестны. Передовые немецкие части уже через два дня высадились на Аландских островах. За всё время военных действий ко мне совершенно не поступала информация о событиях, связанных с немецкой экспедицией, и лишь впоследствии я узнал необходимые факты.
В воскресенье 3 февраля посол Финляндии в Стокгольме государственный советник Грипенберг получил из министерства иностранных дел Швеции следующее сообщение:
Окончательно убедившись, что военная интервенция Швеции не состоится, посол Грипенберг в надлежащей форме направил доклад сенату в Васе, однако оттуда никаких инструкций не последовало. После этого Грипенберг связался с нашим послом в Берлине, государственным советником Эдвардом Хьелтом, и призвал его обратиться с соответствующим предложением к немцам. Грипенберг совершенно верно понял намерения сената. Эти намерения подтверждает и тот факт, что в те же самые дни сенатор Ренвалл направил письмо одному нашему представителю в Берлине и уполномочил его «выяснить, заинтересована ли Германия срочно помочь нам силой оружия»[17]. Ко всему прочему, 14 февраля генеральный штаб Германии, основываясь на просьбе сената от декабря 1917 года о военной помощи, предложил нашему послу подтвердить эту просьбу. Подтверждение было передано в генеральный штаб, и 21 февраля Хьелту сообщили, что просьба сената одобрена. Сенат получил это известие с курьером, прибывшим в Васу 2 марта, а до меня новость дошла только 3 марта. Дипломатическое сообщение в то время было крайне неспешным.
В связи с этими датами можно вспомнить, что мирные переговоры между Германией и Россией в Брест-Литовске были прерваны 11 февраля, а заключённое ранее перемирие разорвано через неделю после этой даты. Поскольку Германия была теперь свободна в своих действиях на востоке, она начала новое наступление в Прибалтике. В течение недели немецкие войска оккупировали Эстонию. В новой политической и стратегической обстановке Германии, конечно же, было выгодно принять участие в финских делах. Ей было необходимо как можно скорее подписать мирный договор, чтобы воспрепятствовать образованию нового восточного фронта из тех войск, которые страны Антанты собирались послать в Мурманск. Поэтому интервенция в Финляндии, как вспоминает в своих мемуарах фон Людендорф, была полностью в интересах Германии.
В заключение приведу ещё одну цитату из воспоминаний фон Людендорфа, где он рассматривает моё отношение к помощи Германии: «Генерал Маннергейм также поддерживал посылку немецких войск. Он хотел, чтобы они прибыли не слишком рано и были не слишком сильными, дабы финны сами могли сражаться и самоутвердиться. Эти мысли с военной точки зрения были совершенно верными».
Это утверждение, хотя и довольно благосклонное, всё же неверно, так как я не имел никакого отношения к приглашению немецких войск в нашу страну. Мнение, будто бы я «хотел, чтобы они прибыли не слишком рано», тоже ошибочное. Совершенно другое дело, что я, подчинившись неизбежности, постарался ускорить прибытие военной экспедиции. Я уже знал, что военное руководство Германии одобрило просьбу сената. После того как красные перегруппировали свои основные силы, противостоявшие нашим войскам, надо было предоставить немцам возможность освободить юг Финляндии, где царил террор. Именно это я и имел в виду, когда в телеграмме от 20 марта, столь часто цитируемой, писал: «Будьте добры, передайте Теслёфу[18], что я считаю нашим долгом ускорить прибытие немецкого экспедиционного корпуса». Тот, кто знал действительную ситуацию на юге страны, не стал бы удивляться моему беспокойству. Оно никак не было связано с фронтовой обстановкой.
Когда командующие группировками получили мой приказ о начале наступления, полковник Линдер потребовал отложить его и в письме от 7 марта сообщил о слабой выучке и недостаточном вооружении частей. Если бы с подобным требованием обратился командующий, неспособный привести свои части к победе, я не придал бы письму особого значения, но в данном случае дело обстояло не так, и я решил обсудить проблему лично с полковником Линдером. Судя по полученным донесениям, ожидалось новое наступление красных. В таких условиях командующий группировкой Сатакунта не мог прибыть в мою Ставку в Сейняйоки, и мы избрали местом встречи станцию Каухайоки. Переговоры начались вечером 8 марта и продолжались весь следующий день. Было выдвинуто несколько веских причин, по которым следовало отсрочить наступление, но я настоял на своём решении. 12 и 13 марта были отданы последние приказы. Наступление предполагалось начать 15 марта.
Основная идея плана наступления заключалась в том, чтобы связать силы противника на фронте по линии Руовеси-Вилппула и одновременно окружить их с запада и востока. Линия фронта, а также дорожная сеть вполне соответствовали этому замыслу. Уже 5 марта наступающим частям был отдан приказ разделиться на четыре группировки, подчинённые лично главнокомандующему.
Группировка Линдера с основными силами в Икаалинен и Лавиа должна была прикрывать обходные манёвры и перерезать железную дорогу Тампере-Пори, чтобы связать находившиеся там силы противника.
Группировка Ялмарсона[19] сосредоточивалась в Вирта для поддержки батальона, выдвинутого в Васкивеси. Затем эта группировка должна была выступить на юг в сторону Куру, продвинуться вдоль канала Мурола и перерезать железную дорогу Коркеакоски-Оривеси, чтобы отсечь путь к отступлению основных сил противника.
Группировка Ветцера должна была связать основные силы противника по линии Руовеси-Вилппула-Мянття и не дать им возможности выйти из окружения; в случае если противник всё же прорвёт окружение и начнёт отступать, группировка должна была вести энергичное преследование.
Группировка Вилкмана должна была собраться в Ямся на западном берегу озера Пяйянне для прикрытия частей, выдвинутых в Эвяярви и Кухмо. Её задачей было вести наступление в сторону железной дороги через Лянкипохья и в районе станции Оривеси завершить окружение основных сил противника.
Наступающие части были сформированы в основном из частей шюцкора, которые действовали с самого начала войны. Другого решения, кроме как использовать их в наступлении, не было. Прибывали и войсковые части из завербованного персонала, которые после ускоренной подготовки транспортировались прямо на фронт. Использовать «пехотных егерей» пока не представлялось возможным — организация этих частей и их обучение только начинались. Поскольку в резерве у главнокомандующего было всего два батальона гренадеров, а срочно требовались ещё, из имевшихся в нашем распоряжении призывников были сформированы семь резервных батальонов. Некоторые из них тоже подключились к наступлению.
Численность подразделений, принимавших участие в главной операции, без учёта резервов главнокомандующего, составляла двенадцать тысяч человек, что по тем условиям было значительной силой. Боевые возможности многих подразделений вызывали большие сомнения, однако нам не оставалось ничего другого, кроме как закрыть глаза на все недостатки и верить в победу.
Ближе к 10 марта противнику всё же удалось связать наши действия на всех фронтах. 3 марта главнокомандующий силами красных и его русский начальник штаба отдали «добровольным русским частям и красной гвардии» приказ, из которого следует процитировать следующее:
В моей Ставке были проанализированы имевшиеся статистические данные, и на основе этого анализа мы разработали план усиления обороноспособности всей страны. В конечном варианте плана предусматривалось создание 9 дивизий, состоявших из 27 полков, а также ряда особых подразделений. Офицерский и унтер-офицерский состав предполагалось формировать из егерей, обученных в Германии.
27-й егерский батальон превратился в сильное подразделение, состоявшее из 4 пехотных, 2 пулемётных и сапёрной рот, артиллерийской батареи, взвода связи и кавалерийского отряда. Он был хорошо обучен и приобрёл военный опыт на восточном фронте. Для нас было жизненно необходимо использовать егерей в качестве преподавателей и командиров тех подразделений, которые будут вскоре образованы из призывников, тем более что егеря, которые уже прибыли в Финляндию и стали командирами и преподавателями, на деле доказали свою подготовку. Возвращения батальона ждали с нетерпением, даже с напряжением — каждый день был очень дорог.
Ещё в Хельсинки я доказывал премьер-министру Свинхувуду, что егеря должны быть отозваны домой самым скорейшим образом. Из Ставки я также неоднократно делал такие заявления, подчёркивая, что одновременно необходимо доставить морским путём как можно больше оружия и боеприпасов. 17 февраля в Васу прибыл передовой отряд в количестве 80 человек, а с ними и подарок из Германии — закупленные там русские трофеи[12]. Но основная часть егерей — 1130 человек — перебралась в Финляндию только 25 февраля, совершив переход по льду Ботнического залива.
Как я уже говорил, в планах организации армии егеря играли очень важную роль: в своём большинстве они должны были образовать командный состав вооружённых сил. Однако вскоре стало известно, что егеря, перед тем как отправиться в Финляндию из немецкой военной базы в Либаве[13], разработали свой план.
Соображения егерей представил мне подполковник Теслёф[14] — именно ему было поручено доставить батальон из Либавы. Ещё до отправления оттуда он, не получив от меня на то никаких полномочий, раздал всем солдатам батальона звания унтер-офицеров и офицеров (вплоть до майора) армии Финляндии.
По словам Теслёфа, план организации дальнейших действий егеря считали принципиально важным моментом. Они надеялись, что будет создана бригада из шести батальонов, куда отберут лучших шюцкоровцев, а старшими и младшими командирами там станут егеря. Затем эти отборные части сломают сопротивление противника на самых главных направлениях и, проложив тем самым дорогу для других соединений, поведут их за собой. В принципе я мог поддержать эти соображения, однако нам не следовало распылять те ценные кадры, из которых состоял батальон. Он был предназначен для создания костяка совершенно другого подразделения. Надежды на формирование боеспособных частей из людей, только что призванных в армию, были очень слабы; такие подразделения не смогли бы противостоять противнику, который в достатке обладал хорошо подготовленными кадрами.
К нам прибыл майор Аусфельд, последний немецкий командир 27-го егерского батальона, — ему было предоставлено право служить в армии Финляндии. Когда майор согласился с моими организационными планами, то и егеря одобрили их. Со своей стороны, я решил сделать уступку этим отважным юношам. Я понимал: их не устраивало то, что они окажутся в полках, которыми командуют люди не их круга, поэтому я предложил в дальнейшем создать особые отдельные — так называемые егерские — батальоны, общим числом восемнадцать, а впоследствии свести их в три бригады по два полка. Это предложение также было одобрено егерями. Старшие по званию из них, таким образом, получали командирское положение. Из призывников были созданы кавалерийский полк и несколько батарей, где старшими и младшими командирами тоже были назначены егеря. Впоследствии численный состав егерских частей вырос до четырнадцати тысяч.
Командование фронтами было окончательно сформировано в середине февраля. Из войсковых соединений мы составили следующие оперативные группы:
— группа Сатакунта между Ботническим заливом и озером Нясиярви, с 20 февраля — командующий полковник Эрнст Линдер;
— группа Хяме между озёрами Нясиярви и Пяйянне, командующий полковник Мартин Ветцер;
— группа Саво между озёрами Пяйянне и Сайма, командующий генерал-майор Эрнст Лёфстрём;
— Карельская группа между озёрами Сайма и Ладожским, командующий капитан егерей Аарне Сихво.
До поры до времени нам следовало только удерживать оборону. Поэтому я особо предостерёг командующих, чтобы вверенные им части не втягивались даже в небольшие наступательные операции. Подобные действия можно было проводить лишь с согласия главнокомандующего. Так или иначе, но ближайшие недели прошли под знаком стратегической и тактической обороны.
Наконец общее командование фронтовых соединений было создано, и вскоре их сплочённость подверглась испытанию. В первой половине февраля русские части и красногвардейцы яростно, хотя и безрезультатно, атаковали некоторые ключевые позиции белых. 21 февраля противник был готов начать крупномасштабное наступление на линию Ювяскюля-Хапамяки-Кристинанкаупунки силами до десяти тысяч человек. Примерно половина частей противника сконцентрировалась на важном плацдарме Вилппула-Руовеси, где их целью был город Хапамяки. Однако уже 25 февраля стало ясно, что первое крупное наступление красных потерпело неудачу.
Одновременно с попыткой движения в сторону Сатакунта и Хяме красные начали также наступление в Карелии, которое длилось гораздо дольше. После того как в Петрограде были созданы новые русские части и красная гвардия получила дополнительное количество оружия и боеприпасов, около десяти тысяч человек начали наступление по линии реки Вуокси. Направлением главного удара был город Антреа. Оборону в Карелии держали силы в количестве двух тысяч человек, поэтому угроза была весьма серьёзной. Мы не имели возможности перебросить сюда резервы с других фронтов, и, тем не менее, Карельская группа сумела отразить все атаки — это стало одним из крупнейших достижений освободительной войны. 11 марта наступление в Карелии выдохлось. Наши части выстояли и там.
То, что наступление красных было отражено на всех фронтах, показывало, насколько выросли сила и стойкость частей шюцкора. Победа потребовала от малочисленных оборонявшихся максимального напряжения, ведь они только в самый последний момент получили оружие из Германии. Солдаты не успели обучиться обращению с ним, но врождённая военная смекалка финнов и привычка пользоваться охотничьими ружьями восполнили пробелы.
Красные сражались героически и упорно, они не испытывали недостатка в снаряжении. Однако провалившееся наступление показало, что их частям не хватало выучки, а командование было слабым. Редактор газеты и бывший прапорщик Ээро Хаапалайнен, ставший «главнокомандующим всеми вооружёнными силами Финляндии», был таковым лишь номинально, на самом деле войсками командовал начальник генерального штаба Свечников. Их приказы не распространялись далее западного и центрального участков фронта. Войсками в Карелии руководил армейский штаб, расположенный в Выборге. Отсутствие общего командования, конечно, пагубно отражалось на ходе боевых действий, особенно если учесть, что решения принимались в бесчисленных всевозможных комитетах и штабах.
В эти критические недели февраля за линией белого фронта проводилась усиленная работа. Необходимо было собрать силы, чтобы перехватить инициативу, атаковать красную «северную армию», окончательно снять угрозу городу Хапамяки и захватить Тампере. Фронтовые части были сильно измотаны в оборонительных боях. Артиллерия ещё не успела подготовиться в полной мере. «Пехотные егеря», призванные в армию, пока не подоспели, они могли собраться только в конце февраля или начале марта. В свете всех этих обстоятельств было преждевременно переходить в наступление. И всё же по ряду причин его следовало начинать как можно скорее.
Голод и террор, царившие на юге, требовали быстрых действий. Кроме того, я знал, что противник усиленно готовится к новым боям. Моя Ставка располагала данными, что на участке между Ботническим заливом и озером Пяйянне противник собирается сконцентрировать силы численностью до двух тысяч человек. Приближалась весна, распутица могла помешать передислокации наших частей. После ледохода открытые водные пространства должны были облегчить противнику оборонительные действия. Рассмотрев это, 27 февраля я отдал приказ о начале операции, и в середине марта наши силы были готовы перейти в наступление.
К перечисленным факторам прибавился ещё один, совершенно другого рода. 3 марта мне сообщили из сената по телефону, что по просьбе правительства Финляндии военное командование Германии пообещало начать интервенцию для «подавления вспыхнувшего в Финляндии мятежа». Один присутствовавший при этом телефонном разговоре шведский офицер позднее красочно описал моё состояние. Настроение у меня действительно было подавленное. Ведь премьер-министр Свинхувуд твёрдо обещал мне, что не будет обращаться с просьбой об интервенции. И что теперь? Как вообще следовало расценивать эту ситуацию? Правительство назначает главнокомандующего, тот, ещё до своего согласия на этот пост, выдвигает требование, что сенат не будет обращаться за иностранной помощью, но проходит время, и главнокомандующего ставят перед уже свершившимся фактом. Первой моей мыслью было подать в отставку. Если сенат обманул меня, то он не мог требовать, чтобы я и дальше продолжал исполнять свои обязанности.
В тот день я планировал посетить фронт близ Вилппула. Я не стал отменять эту поездку, а вечером, уже настроившись на просьбу об отставке, отправился в обратный путь, сопровождаемый полковниками Теслёфом и Игнациусом. Мои спутники были расстроены моим решением и пытались склонить меня изменить его. Постепенно у меня созрело новое решение. Если немцы по просьбе правительства высадятся в стране, а я больше не буду возглавлять армию, то кто же тогда справится с новой угрозой — той угрозой, что все важнейшие вопросы будут решаться германским главнокомандующим и, в конце концов, именно он станет руководителем освободительной войны? Затем Германия освободит Финляндию, и об этом раструбят на весь мир[15]. А ведь я был абсолютно уверен, что освободительную войну можно вести собственными силами. Взвесив все «за» и «против», я решил остаться на своём посту и постараться в будущем придерживаться лояльного сотрудничества с сенатом.
До высадки оккупационных войск нам нужно было добиться решительной победы собственными силами — иначе говоря, вернуть народу веру в себя после всех тех бедствий, которые страна пережила за несколько последних лет. Я решил, что наступление следовало начать уже в середине марта.
Мы понимали, что интервенция прямо сопряжена с политическими осложнениями, в первую очередь из-за того, что Финляндия окажется втянутой в мировую войну на стороне Германии. Но с другой стороны, я надеялся, что сотрудничество с немцами примет такую форму, которая подтвердит международный авторитет Финляндии и её независимость от великой державы, оказывающей нам помощь. 5 марта я отправил первому генерал-квартирмейстеру Германии Эриху фон Людендорфу телеграмму, в которой попросил его выразить благодарность императору Вильгельму II от армии Финляндии за то, что нам была предоставлена возможность приобрести в Германии оружие, без коего мы не смогли бы выстоять в нашей освободительной битве. После этих вступительных слов я высказал пожелание договориться о реальной помощи в дальнейшем. В первую очередь, немецким частям сразу же после высадки на территорию Финляндии следовало подчиниться финскому верховному командованию. Главнокомандующий армии Финляндии должен выступить с обращением к финскому народу, в котором подчёркивалось бы, что высадка немецких войск — не вмешательство во внутренние проблемы страны, а помощь в борьбе против иностранных интервентов. Если этого не сделать, то будет оскорблено национальное самосознание финнов, вследствие чего может возникнуть взаимная неприязнь, которая не исчезнет в течение столетий. В случае принятия этих условий, говорилось в конце телеграммы, я могу заявить от армии Финляндии, что мы приветствуем в нашей стране храбрые немецкие батальоны и готовы выразить им благодарность от лица всего народа.
Позднее я слышал и читал различные описания того, какая именно реакция последовала на мою телеграмму в Ставке верховного главнокомандующего Германии. По одним сведениям, моя просьба была одобрена сразу же, по другим — только после долгих сомнений. Тем не менее, 10 марта я получил ответную телеграмму, подписанную генерал-фельдмаршалом фон Гинденбургом, где он сообщал, что ознакомил с моей телеграммой императора и тот согласился со всеми моими предложениями. Таким образом, были предотвращены осложнения, которые могли возникнуть в результате интервенции Германии.
Вот небольшой обзор событий и переговоров, которые предшествовали интервенции. Когда я получил по телефону сообщение о предстоящей военной экспедиции, эти события были мне ещё неизвестны. Передовые немецкие части уже через два дня высадились на Аландских островах. За всё время военных действий ко мне совершенно не поступала информация о событиях, связанных с немецкой экспедицией, и лишь впоследствии я узнал необходимые факты.
В воскресенье 3 февраля посол Финляндии в Стокгольме государственный советник Грипенберг получил из министерства иностранных дел Швеции следующее сообщение:
«3 февраля 1918 года в Королевское министерство иностранных дел от поверенного в делах Швеции в Хельсинки поступила телеграмма правительства Финляндии, адресованная Государственному совету, где говорится, что Маннергейм сам определяет место назначения товаров и встреча с ним совершенно необходима. Царит полная анархия. Необходимо приступить к энергичным действиям для проведения интервенции силами Швеции и Германии».[16]Загадочные слова «место назначения товаров», возможно, означали указание на то, в какой именно порт следовало направлять возвращавшийся в Финляндию егерский батальон. Но, конечно же, под словом «товары» мог подразумеваться и какой-либо груз оружия. В этой неясной ситуации наш посол расценил просьбу о помощи, содержавшуюся в телеграмме, как правительственное решение, счёл, что дело очень срочное, и 4 февраля, без выяснения позиции сената в Васе или мнения главнокомандующего, обратился к премьер-министру Эдену с просьбой о военной интервенции Швеции. Эту просьбу премьер-министр немедленно отверг, а взамен предложил Финляндии посредничество Швеции в вопросе получения военной помощи от Германии. Необходимость военной помощи мотивировалась тем, что «у белой Финляндии не было возможности победить объединённые силы красных и русских. Белая армия была слабой и необученной, в то время как у красных была поддержка из России». На следующий день посол Грипенберг повторил просьбу и вновь получил отказ Эдена и предложение о посредничестве.
Окончательно убедившись, что военная интервенция Швеции не состоится, посол Грипенберг в надлежащей форме направил доклад сенату в Васе, однако оттуда никаких инструкций не последовало. После этого Грипенберг связался с нашим послом в Берлине, государственным советником Эдвардом Хьелтом, и призвал его обратиться с соответствующим предложением к немцам. Грипенберг совершенно верно понял намерения сената. Эти намерения подтверждает и тот факт, что в те же самые дни сенатор Ренвалл направил письмо одному нашему представителю в Берлине и уполномочил его «выяснить, заинтересована ли Германия срочно помочь нам силой оружия»[17]. Ко всему прочему, 14 февраля генеральный штаб Германии, основываясь на просьбе сената от декабря 1917 года о военной помощи, предложил нашему послу подтвердить эту просьбу. Подтверждение было передано в генеральный штаб, и 21 февраля Хьелту сообщили, что просьба сената одобрена. Сенат получил это известие с курьером, прибывшим в Васу 2 марта, а до меня новость дошла только 3 марта. Дипломатическое сообщение в то время было крайне неспешным.
В связи с этими датами можно вспомнить, что мирные переговоры между Германией и Россией в Брест-Литовске были прерваны 11 февраля, а заключённое ранее перемирие разорвано через неделю после этой даты. Поскольку Германия была теперь свободна в своих действиях на востоке, она начала новое наступление в Прибалтике. В течение недели немецкие войска оккупировали Эстонию. В новой политической и стратегической обстановке Германии, конечно же, было выгодно принять участие в финских делах. Ей было необходимо как можно скорее подписать мирный договор, чтобы воспрепятствовать образованию нового восточного фронта из тех войск, которые страны Антанты собирались послать в Мурманск. Поэтому интервенция в Финляндии, как вспоминает в своих мемуарах фон Людендорф, была полностью в интересах Германии.
В заключение приведу ещё одну цитату из воспоминаний фон Людендорфа, где он рассматривает моё отношение к помощи Германии: «Генерал Маннергейм также поддерживал посылку немецких войск. Он хотел, чтобы они прибыли не слишком рано и были не слишком сильными, дабы финны сами могли сражаться и самоутвердиться. Эти мысли с военной точки зрения были совершенно верными».
Это утверждение, хотя и довольно благосклонное, всё же неверно, так как я не имел никакого отношения к приглашению немецких войск в нашу страну. Мнение, будто бы я «хотел, чтобы они прибыли не слишком рано», тоже ошибочное. Совершенно другое дело, что я, подчинившись неизбежности, постарался ускорить прибытие военной экспедиции. Я уже знал, что военное руководство Германии одобрило просьбу сената. После того как красные перегруппировали свои основные силы, противостоявшие нашим войскам, надо было предоставить немцам возможность освободить юг Финляндии, где царил террор. Именно это я и имел в виду, когда в телеграмме от 20 марта, столь часто цитируемой, писал: «Будьте добры, передайте Теслёфу[18], что я считаю нашим долгом ускорить прибытие немецкого экспедиционного корпуса». Тот, кто знал действительную ситуацию на юге страны, не стал бы удивляться моему беспокойству. Оно никак не было связано с фронтовой обстановкой.
Когда командующие группировками получили мой приказ о начале наступления, полковник Линдер потребовал отложить его и в письме от 7 марта сообщил о слабой выучке и недостаточном вооружении частей. Если бы с подобным требованием обратился командующий, неспособный привести свои части к победе, я не придал бы письму особого значения, но в данном случае дело обстояло не так, и я решил обсудить проблему лично с полковником Линдером. Судя по полученным донесениям, ожидалось новое наступление красных. В таких условиях командующий группировкой Сатакунта не мог прибыть в мою Ставку в Сейняйоки, и мы избрали местом встречи станцию Каухайоки. Переговоры начались вечером 8 марта и продолжались весь следующий день. Было выдвинуто несколько веских причин, по которым следовало отсрочить наступление, но я настоял на своём решении. 12 и 13 марта были отданы последние приказы. Наступление предполагалось начать 15 марта.
Основная идея плана наступления заключалась в том, чтобы связать силы противника на фронте по линии Руовеси-Вилппула и одновременно окружить их с запада и востока. Линия фронта, а также дорожная сеть вполне соответствовали этому замыслу. Уже 5 марта наступающим частям был отдан приказ разделиться на четыре группировки, подчинённые лично главнокомандующему.
Группировка Линдера с основными силами в Икаалинен и Лавиа должна была прикрывать обходные манёвры и перерезать железную дорогу Тампере-Пори, чтобы связать находившиеся там силы противника.
Группировка Ялмарсона[19] сосредоточивалась в Вирта для поддержки батальона, выдвинутого в Васкивеси. Затем эта группировка должна была выступить на юг в сторону Куру, продвинуться вдоль канала Мурола и перерезать железную дорогу Коркеакоски-Оривеси, чтобы отсечь путь к отступлению основных сил противника.
Группировка Ветцера должна была связать основные силы противника по линии Руовеси-Вилппула-Мянття и не дать им возможности выйти из окружения; в случае если противник всё же прорвёт окружение и начнёт отступать, группировка должна была вести энергичное преследование.
Группировка Вилкмана должна была собраться в Ямся на западном берегу озера Пяйянне для прикрытия частей, выдвинутых в Эвяярви и Кухмо. Её задачей было вести наступление в сторону железной дороги через Лянкипохья и в районе станции Оривеси завершить окружение основных сил противника.
Наступающие части были сформированы в основном из частей шюцкора, которые действовали с самого начала войны. Другого решения, кроме как использовать их в наступлении, не было. Прибывали и войсковые части из завербованного персонала, которые после ускоренной подготовки транспортировались прямо на фронт. Использовать «пехотных егерей» пока не представлялось возможным — организация этих частей и их обучение только начинались. Поскольку в резерве у главнокомандующего было всего два батальона гренадеров, а срочно требовались ещё, из имевшихся в нашем распоряжении призывников были сформированы семь резервных батальонов. Некоторые из них тоже подключились к наступлению.
Численность подразделений, принимавших участие в главной операции, без учёта резервов главнокомандующего, составляла двенадцать тысяч человек, что по тем условиям было значительной силой. Боевые возможности многих подразделений вызывали большие сомнения, однако нам не оставалось ничего другого, кроме как закрыть глаза на все недостатки и верить в победу.
Ближе к 10 марта противнику всё же удалось связать наши действия на всех фронтах. 3 марта главнокомандующий силами красных и его русский начальник штаба отдали «добровольным русским частям и красной гвардии» приказ, из которого следует процитировать следующее:
«Приказываю всем вооружённым силам Финляндии в срок с 3 по 9 марта подготовиться к наступлению и 10 марта всеми силами начать решающее наступление для изгнания лахтарей[20] из страны и захвату железной дороги Васа-Пиексямяки, а особенно железной дороги Хапамяки-Пиексямяки».