Маншетт Жан-Патрик. Группа «Нада»

   – Пошли вы все в задницу, все коммунисты. Ты не первый, кого я знаю. Вы все схватите сифилис, сифилис компромисса, политики и марксизма. Убирайся, Треффэ. Я знаю все, что ты мне скажешь, и через пять дней все это будет написано в официальной прессе. Отложить операцию? Нет, это просто смешно. Я знаю, к чему это приведет. Я хочу напомнить тебе, что мой отец погиб в Барселоне в тридцать седьмом году.
   – Мне уже надоело об этом слышать. Оттого, что отец погиб во время мятежа, его сын не становится умнее. Ты гораздо глупее отца. Ты скатываешься к терроризму, а это идиотизм. Терроризм оправдан только в том случае, когда революционеры лишены другой возможности самовыражения и когда их поддерживает народ.
   – Это все, что ты хотел сказать?
   – Да, – ответил Треффэ, которого внезапно охватило чувство безысходного отчаяния и усталости.
   – Я передам твои замечания товарищам. А теперь убирайся.
   – Буэн, мы уже четыре года вместе и...
   – Убирайся, или я выставлю тебя силой.
   – Я ухожу, чтобы не дошло до этого. Это было бы действительно слишком смешно...
   Треффэ вылез из ванны и подошел к раковине, чтобы побриться. "Ужасно не то, что я не согласен с сумасшедшим, – рассуждал он, – а то, что я любил его и в течение четырех лет был уверен, что мы действуем бок о бок".

Глава 20

   – Садитесь, мадам Габриэль. Я задержу вас ненадолго, и скоро вы сможете вернуться домой. Я попрошу вас взглянуть на эти фото.
   Мадам вздохнула и кивнула головой. Гоемон подошел к ней и облокотился на спинку стула. В его руке были снимки с пленки, снятой Бубуном. Комиссар разложил снимки перед содержательницей "Клуба".
   – О! Откуда эти фотографии? – воскликнула мадам Габриэль.
   – Полиция работает эффективно, – неосторожно заметил Гоемон.
   – Если бы она работала эффективно, то не допустила бы этого! – сказала мадам. – Я дорого плачу, я плачу достаточно за страховку, чтобы надеяться...
   – Вы их узнаете? – перебил Гоемон.
   Мадам вздохнула и, шевеля губами, принялась за работу.
   – Это не очень четко, – сказала она, – этого, зрелого возраста, – узнаю, а вот и другой, тот, с которым они вместе вошли и набросились на нас. Остальных я не видела. Они замотали мне голову гардинами, и я думала, что задохнусь. Они нанесли мне ущерб по меньшей мере на две тысячи франков, – с яростью добавила она, – но это еще не все! Я имею в виду коммерческий ущерб, комиссар! Вы понимаете, что теперь мой "Клуб" будут обходить стороной...
   – Посмотрим, Вернемся к снимкам.
   – Я же вам сказала, что не видела остальных. Только этих двоих. Сволочи!
   Комиссар указал на полноватого человека.
   – А этого? Ваша... э-э... гостья, которая находилась с послом, тоже узнала мужчину зрелого возраста, но она уверяет, что с ним был другой. Она не видела волосатого.
   – Возможно. После того, как мою голову завернули гардиной, я больше ничего не видела. Их было несколько, но я их не видела.
   – Хорошо, – сказал Гоемон. – А теперь взгляните вот на эти снимки.
   Он положил перед сутенершей пачку фотографий, не очень надеясь на успех. Ему удалось собрать фотографии всех левацких манифестантов, вооруженных рогатками. Фотографии были разного качества. Они были сняты во время различных демонстраций или выступлений после шестьдесят восьмого года. Увы, теперь казалось почти очевидным, что мадам Габриэль не видела стрелка, убившего мотоциклиста. Гоемон больше рассчитывал на специалистов по антропометрии, которые в настоящее время сравнивали снимки Бубуна с фотографиями зарегистрированных гошистов, а также с фото неопознанных лиц, закрывшихся носовыми платками (все они были стрелками из рогаток). Поэтому комиссар был искренне удивлен, когда мадам издала торжествующее восклицание.
   – Вот он! – сказала она, ткнув пальцем в снимок. – Это он, волосатый! Здесь его очень хорошо видно. Я узнала его злые глазки! Вы не можете себе представить, какой у него злобный взгляд. Ах, как он на меня смотрел!
   – Да, это хороший снимок, – заверил Гоемон, глядя на палец мадам Габриэль, указывающий на перекошенное от ярости лицо.
   Было чистой удачей, что этот тип попал на пленку. На самок деле снимали одного стрелка из рогатки в мотоциклетной каске, в лыжных очках и с носовым платком у рта. Стрелок держал зубами платок, частично закрываясь, частично предохраняясь от газа. Но мадам не узнала стрелка, она узнала волосатого парня, стоявшего сбоку от него.
   – Кажется, вы правы, – сказал Гоемон, сравнивая фотографию с нечетким снимком, на котором волосатый открывал правую дверцу "консула". – Вы уверены? – машинально спросил он.
   – Разумеется. Я не стала бы давать клятву, но...
   – Не беспокойтесь, клятвы не надо.
   – Я уверена, что это он.
   – Мы уточним. Посмотрите другие фото. Кто знает... Комиссар подошел к двери, приоткрыл ее и вполголоса посовещался с кем-то, стоящим в коридоре. Затем он прикрыл дверь и вернулся к мадам. Она без всякого интереса просматривала остальные снимки.
   – Теперь я могу идти? – спросила она.
   – Еще несколько секунд. Специалисты по антропометрии пытаются идентифицировать личность.
   – Но это еще несколько часов!
   – Нет, у них есть компьютер, – сказал Гоемон. – Это вопрос нескольких минут.
   Действительно, через двадцать пять минут мадам Габриэль предложили новую пачку снимков, на этот раз очень четких, и она без труда смогла узнать волосатого агрессора.
   – Буэнвентура Диаз, – повторил Гоемон, оперевшись о дверной косяк и улыбнувшись офицеру полиции. – Почему этого подонка еще не выкинули из Франции? Живет в отеле "Лонгваш", я знаю его. Это американский притон. Пойдем туда.
   – Теперь я могу идти? – воскликнула мадам Габриэль.
   – Да, но вы остаетесь в нашем распоряжении. Плантон, проводите мадам.

Глава 21

   – Теперь я окончательно проснулся, – заявил Ричард Пойндекстер. – Я хочу поговорить с вашим шефом.
   – У нас нет шефа, – сказал Эполар.
   – Но вы понимаете, что я имею в виду.
   – У нас нет шефа. Если вы хотите, то можете поговорить со мной.
   Посол провел языком по своим маленьким пухлым губам.
   – У вас не будет сигареты?
   Эполар бросил ему пачку "Голуаз", лежавшую на столе, и коробок спичек.
   Только не вздумайте что-нибудь поджечь.
   – О, нет! Я не идиот.
   Ричард Пойндекстер закурил сигарету.
   – Я могу узнать, который час? – спросил он.
   – Без четверти шесть вечера, суббота.
   – Понятно. Меня накачали наркотиками.
   – Снотворным, – сказал Эполар. – Ничего опасного, но возможны осложнения на печень.
   – В настоящий момент я страдаю скорее – как вы говорите – от дьявольского голода.
   – Сейчас вам принесут что-нибудь поесть. Верните мне спички, вместо того чтобы прятать их в кровати. А еще говорите, что не идиот. Мне теперь трудно в это поверить. Вы должны понимать, что ваша жизнь висит на волоске.
   Посол достал коробок из-под одеяла и бросил его Эполару.
   – Хорошо, – сказал Эполар. – Сейчас я попрошу принести вам поесть.
   Он встал и стукнул каблуком по полу. В его руке был пистолет-автомат на случай, если дипломату захочется изображать из себя зуава. Затем он снова сел.
   – Хорошо быть пленником, все для него, все ему служат, правда, обычно он не знает, для чего, – задумчиво заявил Пойндекстер. – Я был пленным в Германии. Вы тоже, может быть...
   – Не пытайтесь перевести разговор на меня.
   Посол издал смешок. Дверь открылась, в комнату вошел д'Арси.
   – В чем дело?
   – Он проснулся и хочет есть.
   – Хотите сандвич? – спросил алкоголик. – Ужин будет позднее, но сейчас вы можете что-нибудь перехватить.
   – Как угодно, мой друг, – сказал Ричард Пойндекстер. – Я вижу, что попал в надежные руки. Вы меня балуете.
   – Сразу видно, что дипломат, – заметил д'Арси. – Сейчас будет сандвич. А потом я сменю тебя, – сказал он, обращаясь к Эполару.
   – Кто вы на самом деле? – спросил Пойндекстер, когда алкоголик вышел. – Маоисты?
   – Узнаешь позднее, – раздраженно ответил Эполар, Кем он был на самом деле? Он был не способен ответить, и это выводило его из себя.
   – Я могу одеться? – спросил Пойндекстер.
   – Нет.
   – Вы долго собираетесь держать меня здесь?
   – Увидишь.
   – Вы собираетесь убить меня?
   – Если я тебе отвечу, – заметил Эполар, – то лишу тебя сюрприза.
   – У меня нет пепельницы, – заметил Пойндекстер.
   – Бросай пепел на пол.
   Посол умолк. Он курил сигарету, разглядывая Эполара, смотревшего на него. После продолжительной паузы Пойндекстер изрек:
   – Цивилизованный народ не устраивает политических похищений.
   – Я не принадлежу к цивилизованному народу.
   – Забавно, – заметил Пойндекстер с пренебрежительной ухмылкой.
   Эполар ничего не ответил.
   – Не собираетесь же вы убеждать меня в справедливости ваших политических взглядов? – спросил посол, глядя на свою сигарету.
   – Нет.
   – Я полагал, что такова традиция в подобных случаях.
   – Послушай, умная голова. Ты – государственный служащий высшего ранга, но сейчас ты ничто, ты вещь.
   – Скажите лучше: дерьмо.
   – Нет. Ничто. Вещь.
   – Вы анархисты, – сказал Пойндекстер. – Я это понял по тому, как вы произнесли выражение "государственный служащий" – с неприязнью.
   В комнату вошел д'Арси с двумя сандвичами на тарелке.
   – Хорошо, – сказал Эполар, – я думаю, что мы на этом закончим разговор.
   Он встал. Д'Арси положил сандвичи на колени посла и отошел от кровати с тарелкой.
   – Смотри за ним, – приказал Эполар. – Этот господин – фразер. Он пытается осведомиться.
   – Понятно.
   Д'Арси взял пистолет-автомат и сел на стул.
   – Пока, – сказал Эполар и вышел.
   – В этом доме чертовски холодно, вы не находите? – спросил Пойндекстер д'Арси.
   – Заткнись, – ответил алкоголик. – Если будешь трепаться, схлопочешь прикладом по затылку. У меня нет настроения говорить.
   – Как угодно, – сказал Пойндекстер, натягивая на себя одеяло.
   Дипломат стал жевать сандвичи. Оба молча смотрели друг на друга.

Глава 22

   Выражение лица комиссара Гоемона становилось все более мрачным, что вовсе не свидетельствовало о печали. Он осматривал комнату Буэнвентуры Диаза, нагнулся над двумя или тремя лежавшими возле кровати книгами, чтобы прочитать заголовки. Его коллеги обошли комнату, втягивая носами воздух.
   – Смотрите, – сказал один из них. – Вот анархистская брошюра: "Черное и красное". Название говорит само за себя.
   – Вы идиот, – заметил Гоемон. – Это роман Стендаля.
   – Извините, – сказал коллега, – но вы ошибаетесь. Я говорю "Черное и красное". Речь идет об анархистах в революционной Испании.
   – Дайте-ка посмотреть. Да вы правы. Забавно. Действительно, я перепутал. Захватите это, я спускаюсь.
   Внизу Гоемон подошел к управляющему Эдуарду и показал ему фото Буэнвентуры.
   – Да-да, это он, – побледнев, сказал управляющий.
   – Здесь у тебя играют, – сказал Гоемон.
   – Что?
   – Здесь по ночам играют в покер. Кто приходит сюда ночью играть в покер?
   – Я не знаю.
   – Так я тебе скажу. Американцы. Покер – это игра проходимцев и американцев. Надеюсь, что у тебя здесь нет проходимцев.
   – Могу поклясться, комиссар.
   – Значит, американцы. Американские дезертиры.
   – Клянусь, я не знаю.
   – Перестань клясться, – сказал Гоемон.
   В этот момент в кабинет управляющего Эдуарда вошел вновь прибывший полицейский.
   – Я принес снимки дружков испанца, зарегистрированных у нас, – сказал он.
   – Садись, – сказал Гоемон Эдуарду. – Посмотри эти снимки.
   – Все, что зависит от меня, комиссар, кл... обещаю сделать.
   – Давай.
   Гоемон положил на стол две пачки снимков. С одной стороны – американских дезертиров, с другой – французских друзей Буэнвентуры Диаза. Управляющий Эдуард смотрел очень внимательно. Он уверял, что узнал нескольких американских дезертиров. Затем он ткнул пальцем в снимок из другой пачки.
   – Вот этого я знаю, я уверен.
   Гоемон посмотрел на регистрационный номер снимка и справился в картотеке: Треффэ, Марсель, род. 3. 4. 41 в Париже, член Объединенной социалистической партии, 1960-1962, член Анархистской ассоциации пятнадцатого округа (группа Энрико Малатеста), 1962-1963, член Рабоче-Студенческого союза пятнадцатого округа, 1968, и т. д.
   Полицейский наклонился к уху Гоемона.
   – Этого не было на пленке.
   – Я знаю.
   Управляющий Эдуард просмотрел другие фотографии, но больше никого не узнал.
   – Этот тип часто приходил сюда? – спросил Гоемон, крутя снимком Марселя Треффэ перед носом управляющего.
   – Да, раньше он бывал часто, два-три раза в неделю.
   – Когда раньше?
   – В прошлом году. Вернее, я имею в виду весной.
   – А до весны?
   – Не уверен.
   – А потом?
   – Тоже приходил, но реже.
   – Когда вы его видели в последний раз?
   – Представьте себе, в начале недели. Во вторник, нет, в понедельник вечером, как мне кажется. Они поссорились, если вас это интересует, господин комиссар.
   – Поссорились?
   – Во всяком случае, мне так показалось. Они оскорбляли друг друга, Диаз и этот тип. В комнате Диаза. Я как раз находился на этаже, и я слышал, как они ругались.
   – На сексуальной почве?
   – Нет, скорее на политической, как мне показалось. То есть я слышал, как один называл другого марксистом или революционером, я точно не помню.
   – Все это подозрительно, – сказал Гоемон.
   – А почему вы разыскиваете Диаза? – спросил управляющий Эдуард.
   – Не твоего ума дело. Никто его не разыскивает, понятно?
   – Понятно, комиссар. Но если он вернется, я позвоню вам?
   – Да, позвони.
   – У меня не будет неприятностей?
   – Посмотрим, – сказал Гоемон. – Твой отель – это притон.
   – Но я клянусь вам, что это не так. Откуда мне знать, что происходит в номерах? Я не имею привычки подслушивать у дверей.
   – Во всяком случае, пока ты на правильном пути, тебе нечего опасаться, – сказал Гоемон. – Если ты увидишь одного из этих типов, что на снимках, быстро звони нам, хорошо?
   – Да, да.
   Зазвонил телефон. Полицейский взял трубку, послушал, протянул ее Гоемону.
   – Да, – сказал Гоемон. – Вы уверены? С тысяча девятьсот шестьдесят второго? Это многое объясняет. Да, я понимаю. Я записываю.
   Полицейский подал ему бумагу для записей. Гоемон быстро набросал: Эполар, Андре, дата рождения и дата возвращения во Францию, адрес ("Этот не терял зря времени", – прокомментировал он про себя.) Он поблагодарил и повесил трубку, взглядом приглашая полицейского пройти в холл.
   – Они опознали и другого типа на пленке. Он числится в картотеке со времен коммунистического Сопротивления. Во время алжирской войны он входил во Фронт национально-освободительного движения. Адрес уже есть. Поехали.
   Полицейские остановились на улице Руже де Лиля, почти перекрыв машинами узкий проезд. Гоемон с двумя полицейскими поднялся наверх. Третий зашел к консьержке и потом присоединился к своим коллегам. Они обошли и обыскали всю квартиру, обнаружив в глубине шкафа китайский пистолет-автомат.
   – Министр будет доволен, – сказал один из полицейских. – Речь идет о международном заговоре.
   Гоемон смерил его мрачным взглядом, и тот умолк.
   Один полицейский остался в квартире.
   Гоемон с двумя офицерами полиции, пользующимися его доверием, отправился в пятнадцатый округ. Была уже ночь, когда они постучали в квартиру Треффэ. Преподаватель философии открыл дверь после второго звонка.
   – Какого...
   Гоемон толкнул дверь сильным ударом ноги. Треффэ отлетел назад. Трое полицейских быстро вошли в квартиру. Как только дверь за ними захлопнулась, комиссар схватил Треффэ за волосы и с размаха ударил головой о стену, В следующую секунду Треффэ получил сильные удары в печень и пах. Он упал на колени, и его вырвало. Гоемон отступил назад, чтобы рвота не попала на него, затем подскочил к Треффэ сзади и ударил его по голове. Молодой человек обмяк и завалился к стене. Он еще пытался защищаться. Гоемон наступил ему на руку, снова схватил его за волосы и поволок его таким образом в комнату. Там он уперся коленями в живот Треффэ, схватил его за уши и стал бить головой об пол.
   – Где посол?
   Треффэ хотел в него плюнуть, но слюна только растеклась у него по подбородку. Гоемон еще раз стукнул его головой об пол.
   – Где посол?
   – Пошел на... – прошептал Треффэ.
   Гоемон отпустил его и улыбаясь, встал на ноги.
   – Ты даже не спрашиваешь, кто я? Ты ведь сразу понял, что мы полицейские. Ты не спрашиваешь, о ком я говорю, о чем идет речь. Ты сразу все понял. Это странно.
   Треффэ смотрел на него.
   – Я не верю, что вы полицейские! – воскликнул преподаватель философии. – Покажите мне ваши удостоверения.
   – Не валяй дурака! Слишком поздно! – сказал Гоемон, усаживаясь в кресло отца Треффэ. – Ты знаешь, что мы из полиции. Или ты думаешь, что мы из ЦРУ и разыскиваем Пойндекстера. Хотя в твоей романтической голове могла возникнуть и такая идея. Ладно, оставь романтику и будь реалистом. Мы поймали Буэнвентуру Диаза и Андре Эполара. Эполар не хочет говорить, он крепкий орешек, его так просто не расколешь. А вот твой приятель Диаз, как ты и говорил, просто сволочь. Он вызывает во мне отвращение. Я уже многих расколол, но не с такой скоростью. Мне хватило четверти часа, Это он дал нам твой адрес. Он уверяет даже, что ты убил мотоциклиста во время нападения. Однако я не верю ему, потому что мне известно, что тебя там не было. Видишь, я хорошо осведомлен. Так что можешь больше не переживать!
   Гоемон с улыбкой ждал ответа. Но Треффэ молчал.
   – Где посол Пойндекстер? – еще раз спросил комиссар.
   Молчание. Гоемон вздохнул и кивнул своим подчиненным. Те схватили Треффэ и стали его избивать.
   – Когда тебе надоест, дай знать, – сказал Гоемон молодому человеку.

Глава 23

   Мейер, Буэнвентура, Эполар и Кэш ужинали в общей комнате, сидя перед камином, в котором полыхали дрова, время от времени потрескивая и посвистывая. Разговор не клеился. Спустя некоторое время Буэнвентура поднялся наверх сменить д'Арси, и алкоголик в свою очередь спустился поесть и выпить. Разговор оживился, вспоминали былое. Так прошло несколько часов.
   – Все-таки я не понимаю ваших мотивов, – сказал Эполар.
   – Достаточно того, что ты понимаешь свои, – сказала Кэш.
   – Если бы речь шла только обо мне, то этого похищения вообще бы не было.
   – То же самое можно сказать и обо мне, – вставил Мейер, который вообще говорил очень мало. – Мне просто все осточертело. Что-то должно было произойти. Быть может, я убил бы свою жену или напал на бензоколонку. Но то, что мы сделали, – нет, никогда. Это придумали Буэнвентура и Треффэ.
   – В политическом смысле это нонсенс, – сказал Эполар.
   – Значит, ты разделяешь мнение Треффэ?
   – Не знаю. Может быть. Я не знаю, что думает Треффэ.
   – Треффэ – это интеллигент, – сказал д'Арси. – Он всю жизнь будет есть дерьмо, говорить спасибо и опускать в урну недействительные бюллетени. Что поделаешь? Современная история порождает только едоков дерьма.
   Алкоголик наполнил свою рюмку.
   – За нас, – громко сказал он. – Я пью за отчаянных. И мне наплевать на политический резонанс. Нас создала сов ременная история, и это доказывает, что цивилизация приближается к своему концу. И поверьте мне, я предпочитаю захлебнуться кровью, чем дерьмом.
   Он выпил.
   – Вы смертельно скучны, – добавил он. – Перестаньте болтать. Мне надоело вас слушать.
   Кэш встала.
   – Я пойду спать. Приходи, – сказала она, обращаясь к Эполару.
   Эполар нервно хмыкнул и тоже встал.
   – Приятного вечера, – пожелал он всем остальным.
   – Приятного вечера, товарищ, – ответил Мейер.
   – Приятного ощущения, влюбленные, – сказал д'Арси.
   Эполар поднялся вслед за Кэш. Когда он вошел в комнату, она ждала его, поеживаясь под одеялом на большой кровати. Эполар дрожащими руками скинул с себя одежду и лег рядом с Кэш. Он очень нервничал, и все кончилось очень быстро. Эполару хотелось умереть от стыда и отчаяния. Через некоторое время он решил повторить попытку. Его усилия оказались бесплодными. Кэш мягким жестом оттолкнула его. Эполар дышал, как мул, и скрипел зубами. Кэш поцеловала его в плечо.
   – Я больше ни на что не гожусь, ни в какой области, – сказал Эполар.
   – Старый дурак, – сказала Кэш с нежностью в голосе. – Это нервное напряжение, тревожное состояние. Завтра будет лучше.
   Она нежно погладила его по щеке. Эполар видел, что она разочарована, но ничего не мог изменить. Кэш ошибалась, думая, что завтра будет лучше. Потому что завтра они будут убиты.

Глава 24

   Треффэ находился в полубессознательном состоянии. Один из офицеров полиции продолжал механически его пинать. Другой обыскивал квартиру. Сидя в кресле отца Треффэ, Гоемон с раздражением смотрел на своего пленника, лежавшего на полу и больше не реагировавшего на удары. Он встал и прошел на кухню, где его подчиненный заканчивал общий осмотр квартиры.
   – Он ничего не сказал? – спросил подчиненный.
   Гоемон покачал головой.
   – Надо попытаться вырвать ему яйца.
   – Это уже пытка, – сказал Гоемон. – У нас пытка запрещена законом. Однако попробуем, если он будет продолжать упрямиться. Вы что-нибудь нашли?
   Офицер полиции кивнул и разложил на кухонном столе некоторые предметы. Набитую свинцом дубинку. Десяток совершенно новых чековых книжек на разные имена. Записную книжку.
   – Чековые книжки краденые, – сказал он.
   – Этого мало.
   – Держу пари, что они украдены "Левыми пролетариями" во время ограбления Народного банка в мае семидесятого.
   – Я за это не поручусь, – сказал Гоемон, – но возможно, что вы и правы. Нам это мало что дает. Лучше посмотрим записную книжку.
   Книжка была пустая, но в самом конце ее был список адресатов. Комиссар с интересом изучил его и обнаружил адреса Андре Эполара и Буэнвентура Диаза.
   – Позвони в полицию, – сказал Гоемон. – Пусть проверят все адреса из этого списка и людей, которые там живут. Под благовидным предлогом.
   – Благовидный предлог среди ночи! – воскликнул офицер полиции.
   – Пусть найдут.
   – А что делать с адресами из провинции?
   – Пусть все проверят. Провинция может подождать до завтрашнего утра. Я сам улажу это в министерстве.
   – Хорошо.
   Офицер полиции пошел в прихожую звонить. Гоемон вернулся в салон. Он не ужинал и чувствовал себя усталым. Треффэ по-прежнему лежал на полу. Другой офицер полиции снял свой пиджак и курил сигарету.
   – Ты подумал? – спросил Гоемон Треффэ.
   – Я положил на тебя... мразь, – прошептал Треффэ.
   Офицер полиции лениво пнул его ногой.
   – Ты что, не понимаешь, что мы их возьмем в любом случае? Тем более что Диаза и Эполара мы уже взяли. Но ты мог бы нам помочь выиграть время. Я не вижу ничего зазорного в том, чтобы признать себя побежденным. Ты признаешь? Я называю это реализмом. Если ты нам поможешь, мы поможем тебе.
   – Ты мне уже помог, мразь.
   "Хорошо, – подумал Гоемон, – Он уже начал говорить, это прогресс". Комиссар стал жевать свои усы.
   – Я накормлю вас дерьмом, это я вам обещаю, – сказал Треффэ слабым голосом, – если вы настоящие полицейские. Я ни в чем не виноват, а вы пытали меня. Неприятности я вам гарантирую.
   – Бедный ягненок, – сказал Гоемон. – Он говорит о пытке, даже не представляя себе, что это такое.
   – Вы ничего не сможете мне пришить, потому что я ничего не сделал, – сказал Треффэ угасшим голосом.
   – Пока достаточно укрытия ворованных чековых книжек. Потом рассмотрим посягательство на государственную безопасность и соучастие в убийстве. Я буду держать тебя столько времени, сколько мне понадобится для того, чтобы ты разговорился.
   – В таком случае арестуйте меня, – сказал Треффэ. – Вы не имеете права оставаться в моей квартире и удерживать меня здесь.
   – Право, – сказал Гоемон, – я сам даю его себе.
   – В таком случае... – сказал Треффэ и завопил во всю глотку.
   Гоемон подскочил к нему и заткнул ему рот своей подошвой. Подбежал другой полицейский. Треффэ удалось на секунду вырваться, и он снова закричал во всю глотку. Гоемон достал из кармана бычий нерв и наотмашь ударил им по голове молодого человека. Тот сразу умолк и обмяк. Где-то внизу недовольные шумом жильцы колотили по батареям.
   – Что будем делать? – спросил офицер полиции. – Заберем его?
   – Придется, хотя зацепиться не за что. Подержим немного и отпустим.
   – Я думаю, что рискованно сажать его к политическим, – сказал офицер полиции.
   – После этого, – сказал Гоемон, – можешь мне поверить, он обо всем забудет.

Глава 25

   – Кто там?
   – Господин Ламур здесь проживает?
   – Да, это я. В чем дело? Вы знаете, который сейчас час? Кто вы?
   – Разведслужба.
   – Вы из полиции?
   – Да.
   – Тогда входите. Чем могу быть полезен?
   Господин Ламур открыл решетчатую калитку сада. Двое полицейских последовали за ним по аллее, вошли в дом. Госпожа Ламур, в бигуди, появилась на лестнице.
   – Что случилось, Жозеф?
   – Эти господа из полиции. Иди спать.
   – Но в чем дело?
   – Вы госпожа Ламур? – спросил один из полицейских.
   – Да. В чем дело?
   – Вы знаете Марселя Треффэ?