Страница:
На самом деле я должна была пройти практику не менее чем в четырех адвокатских конторах, отчасти потому, что нужно было пройти обучение в нескольких областях, прежде чем стать компетентной в налоговом праве. Так что я слушала риторические фейерверки в уголовном суде, восхищалась точным искусством составления документов в суде лорда-канцлера и затем зарывалась в нюансах законодательства о компаниях. Но я становилась все более и более уверенной в том, что налоговое право будет моей сильной стороной. Это была точка схода с моим интересом к политике; оно предлагало нужную смесь теории и практики; и еще один момент, в котором мы все можем быть уверены: никогда не будет дефицита в клиентах, отчаявшихся прорубить себе путь в джунглях запутанных и постоянно меняющихся законов о налогах.
Изучение, наблюдение, обсуждение и в конечном итоге осуществление права оказали огромное воздействие на мое политическое мировоззрение. В этом, возможно, я была необычной. Знание законов обычно порождает если не презрение, то по меньшей мере большую долю цинизма. Для меня, однако, оно сделало более глубоким понимание выражения «правовая норма», которое так легко соскальзывает с языка консерваторов.
Когда политика у тебя в крови, каждое обстоятельство, кажется, подталкивает тебя к ней. Размышляя ли о Дайси[13], погружаясь в лабиринты налоговых законов или обсуждая текущие события с другими членами Консервативного общества «Судебных иннов», я обнаруживала, что политические вопросы все равно занимают центральное место в моем воображении. Так что когда в декабре 1954 года я узнала, что есть вакансия кандидата в члены парламента от Орпингтона, который находился рядом с моим старым избирательным округом Дартфордом, не слишком далеко от Лондона, я позвонила в Центральный офис и попросила внести мое имя в список претендентов. Я прошла интервью и попала в шорт-лист. Сидя вместе с Дэнисом в холле и сквозь двери слушая заседание отборочной комиссии, я слышала Дональда Самнера, местного кандидата (и председателя Ассоциации), пытавшегося убедить избирателей в том, что Орпингтону нужен «член парламента, который точно знает, что происходит в округе, – знает, в каком состоянии находятся дороги в Локсботтом[14]». Дэнис и я хохотали во все горло. Но Дональд Самнер получил округ.
Естественно, я была разочарована этим решением, ведь Орпингтон был бы для меня идеальным избирательным округом. Теперь было чрезвычайно мало шансов, что столь же подходящий округ станет доступен до начала столь неминуемо наступавших парламентских выборов. Так что я написала Джону Хэеру, сообщая, что теперь я «продолжу адвокатскую деятельность, отложив идею о парламентской карьере на много лет». Зная меня лучше, чем, должно быть, я сама себя знала, он написал мне ответ, побуждая по меньшей мере пересмотреть позицию, если перспективный округ Кента станет доступным. Но я была тверда, хотя дала ясно понять, что всегда буду готова выступать с речью в округах и, конечно, буду активно участвовать в парламентской избирательной кампании.
Хотя в целом я была преданным консерватором, иногда я чувствовала, что правительство продвинулось бы дальше и быстрее, если бы демонтировало социализм и установило политику свободного предпринимательства. Но было трудно убедить общественность – или даже самих себя, – что более решительные меры были бы лучше. На самом деле к 1955 году некоторый, весьма скромный, прогресс был достигнут в отношении ликвидации органов контроля и, еще более скромный, возвращения национализированных предприятий частным владельцам.
В апреле 1955 года Черчилль вышел в отставку, и премьер-министром стал Энтони Иден, затем в быстрой последовательности были внеочередные парламентские выборы, новое консервативное правительство, Cуэцкое фиаско и появление на Даунинг-стрит, 10, маэстро превращений Гарольда Макмиллана.
Во время предвыборной кампании в мае 1951 года я выступала во многих избирательных округах. Но для меня это было в целом скучным занятием. Если однажды ты побывал кандидатом, все остальное уже неинтересно. Кроме того, было мало сомнений в том, какими будут результаты выборов. Конечно, Консервативная партия завоевала абсолютное большинство голосов с преимуществом в 58 мест. Но политический медовый месяц администрации Идена оказался коротким. Вскоре выяснилось, что предвыборный бюджет Рэба Батлера был слишком облегченным, и в октябре срочно последовал более напряженный бюджет, что сильно навредило репутации Батлера – шесть месяцев спустя должность канцлера казначейства вместо него занял Гарольд Макмиллан, что серьезно покачнуло правительство. Но конечным провалом Идена стала, разумеется, международная политика.
Предпосылки Суэцкого кризиса с июля по ноябрь 1956 года много обсуждались. Общим мнением, по меньшей мере среди консерваторов, было то, что Британия обладала огромной силой и ей не следовало позволять лидеру Египта Насеру командовать собой и что последнему надо было преподнести урок, особеннно pour encourager les autres[15]. Многие детали, например, уровень секретных договоренностей между Британией и Францией, с одной стороны, и Израилем, с другой, в то время не были известны широкой публике. Поэтому нам казалось фактически непостижимым, что сначала Энтони Наттинг, а затем мой старый друг Эдвард Бойл покинули правительство в знак протеста против военного вмешательства. Сегодня их действия более понятны, хотя даже столько лет спустя я их не поддерживаю.
С политической точки зрения, провал Суэцкой операции был тяжелым ударом. Хотя потребовалось много лет, чтобы прояснилась вся картина целиком, немедленно стало ясно, что правительство некомпетентно и что его некомпетентность проявилась самым унизительным образом. Для консервативного правительства – особенно под руководством человека, чья репутация базировалась на его ведении международной политики, – итог был исключительно дискредитирующим. Среди сторонников Консервативной партии царило смятение на грани с отчаянием. Реакция Дэниса, бывшего офицера Королевской артиллерии, была обострена яростью от того, что войска были выведены, когда операция была почти завершена. Как он сказал мне: «Никогда не объявляется прекращение огня, если твои солдаты в дозоре». Я запомнила это: политики никогда не должны принимать военные решения без полного осознания того, что они значат для солдат на месте боевых действий.
Мы также резко осуждали поведение Соединенных Штатов, и тот факт, что антиамериканизм распространился в некоторых кругах правого крыла, когда я была премьер-министром, частично этим объясняется. Я тоже чувствовала, что нас предал наш традиционный союзник – хотя в то время, конечно, я не осознавала, что Эйзенхауэр почувствовал себя равно преданным англо-французским решением начать военные операции накануне президентских выборов, когда он проповедовал мир. Но в любом случае я также чувствовала, что «особое отношение» с нашим трансатлантическим кузеном обладает слишком крепким основанием, чтобы разрушиться даже из-за такого кризиса, как Суэцкий. Некоторые считали, что Суэц продемонстрировал враждебность американцев по отношению к британской имперской роли и что США сейчас такая сверхдержава, что не следует им доверять, и единственный ответ – это более тесная европейская интеграция. Но был альтернативный – и совершенно противоположный – вывод. А именно: британская внешняя политика больше не может осуществляться без гарантированной поддержки Соединенных Штатов. Действительно, оглядываясь назад, я вижу, что Суэц стал непреднамеренным катализатором мирной и необходимой передачи власти от Британии к Америке как к последнему приверженцу западных интересов и либеральной международной экономической системы.
После фиаско в Суэце было ясно, что Энтони Иден не может оставаться премьер-министром. Он заболел во время кризиса и подал в отставку в январе 1957 года. Ходило много слухов в кругах, где я вращалась, о том, кто его заменит, – в те дни, конечно, лидеры консерваторов скорее «становились известны», нежели были избраны. Мои друзья-консерваторы в адвокатской конторе были убеждены, что королева никогда не выберет Рэба Батлера – он был слишком левым. В отличие от него являвшийся во время событий, связанных с Суэцем, канцлером казначейства Гарольд Макмиллан считался кандидатом правого крыла. Все это показывает, как мало мы знали о прошлых и настоящих убеждениях обоих мужчин – особенно блестящего и непостижимого человека, которому вскоре предстояло стать премьер-министром.
Гарольд Макмиллан обладал сильными и слабыми сторонами законченного политика. Он создал апатичный и почти старомодный стиль, который не мог – да и не ставил целью – полностью спрятать стоящую за ним проницательность. Он был человеком в маске. Было невозможно сказать, например, что за циничным эдвардианским фасадом прячется одна из самых глубоко религиозных душ в политическом мире.
Огромным и долгоиграющим достижением Гарольда Макмиллана стало восстановление отношений с Соединенными Штатами. Это было важнейшим для Британии условием, позволяющим восстановить свою репутацию и положение. К сожалению, Макмиллан не мог поправить урон, нанесенный Суэцем морали британского политического класса – подлинный «суэцкий синдром». Его проявления варьировались: от веры в то, что Британия может все, до почти невротического убеждения в том, что Британия не может ничего. Это всегда было гротескное преувеличение. В то время мы были дипломатической силой второго эшелона после Америки и Советского Союза, ядерной державой, ведущим членом НАТО, постоянным членом Совета безопасности ООН и центром великого Содружества.
Вклад Макмиллана во внутренние дела был неоднозначным. Под его руководством в 1957 году сектор частной аренды был освобожден от общественного контроля, что существенно уменьшило возможность регулирования арендной платы, существовавшую в той или иной форме с 1915 года, – необходимый, хотя очень непопулярный шаг. В целом, однако, лидерство Макмиллана двигало Консервативную партию в направлении государственного вмешательства – тенденция, ставшая гораздо более явной после 1959 года.
Даже в то время некоторые события меня смущали. Когда Питер Торникрофт, Инок Пауэлл и Найджел Берч – полная команда Казначейства – в январе 1958 года ушли в отставку в знак протеста против увеличения бюджета на государственные расходы до 50 миллионов фунтов, Макмиллан остроумно назвал это «маленькими частными трудностями». Я не чувствовала себя вправе судить, что верно, что неверно в данном случае. Но желание сберечь государственные средства не показалось мне постыдной причиной для отставки. Первые шаги в сторону от финансовой чистоплотности почти всегда ведут к окончательному расставанию с ней. И это расставание приводит к своим собственным неблагоприятным результатам. Именно так и произошло в последующие годы.
Лишь в конце лета 1958 года консерваторы сравнялись с лейбористами по результатам опросов общественного мнения. К парламентским выборам 1959 года две главные партии бесстыдно соревновались, играя на стремлении нации к материальному благополучию. Предвыборный манифест консерваторов прямо заявлял: «Жизнь с консерваторами лучше, не дай лейбористам ее разрушить». Далее шли обещания о повышении стандарта жизни вдвое уже для следующего поколения. Что касается лейбористов, уже через несколько дней после начала кампании их партийный лидер Хью Гейтскелл обещал, что подоходный налог не увеличится, несмотря на все дополнительные расходы, запланированные лейбористами, – даже при таком подъеме политического оптимизма катастрофически невыполнимое обещание.
Задолго до этого я сама снова влезла в драку. В феврале 1956 года я написала Дональду Кэберри, вице-председателю Консервативной партии, отвечающему за кандидатов:
«В течение некоторого времени я чувствую искушение вернуться к активной политической работе. Я намеревалась, отдавшись адвокатской практике, полностью сконцентрироваться на юриспруденции, но некоторый опыт работы в сфере законов о налогах и компаниях не только не отвлек меня от политики, но, наоборот, еще более приковал мое внимание к учреждению, отвечающему за законодательство, по поводу которого у меня сформировались четкие взгляды».
Через месяц я пошла на встречу с Дональдом Кэберри. Меня без затруднений вернули в список кандидатов – на этот раз в качестве претендента на надежный, контролируемый консерваторами избирательный округ. Я была особенно рада, поскольку нашла в Дональде Кэберри постоянный и надежный источник мудрых советов и дружбы – немалая вещь для честолюбивого кандидата.
Мне меньше везло с тем, как меня принимали в отборочной комиссии. Все началось в Орпингтоне в 1954 году. То же самое было с Бэкенхемом, Хэмел Хэмпстедом и затем Мэйдстоуном в 1957 и 1958 гг. Я попадала в шорт-лист, выступала с речью, которую обычно считали хорошей, и затем шли вопросы, по большей части все заданные с одной целью. Имея обязательства перед семьей, смогу ли я уделять достаточно времени работе в избирательном округе? Осознаю ли я, как много времени член парламента должен проводить вне дома? И иногда даже еще прямее: действительно ли я думаю, что смогу выполнять одновременно обязанности и матери маленьких детей, и кандидата и затем члена парламента?
Я знала, что у отборочной комиссии есть полное право задавать мне такие вопросы. Я объясняла, как обстоят наши семейные дела, и что я уже пользуюсь помощью первоклассной няни. Также я обычно рассказывала, что обнаружила, что это возможно – быть одновременно профессионально занятой женщиной и матерью, если правильно организовать время. Меня возмущало, однако, что за всей этой критичностью я замечала общее убеждение, что Палата общин на самом деле не место для женщины вообще. Должно быть, некоторые мужчины из отборочных комиссий разделяли это предубеждение, но я открыла для себя, тогда и позднее, что именно женщины открыто выражают это предвзятое мнение.
Я была обижена и разочарована таким поворотом событий. Они прежде всего были нападением на меня не просто как на кандидата, но как на жену и мать. Но я отказывалась сдаваться. Я была уверена, что мне есть что предложить в политике. Я знала, что многие из тех, с кем я пересекалась в политике, очень хотели, чтобы я попала в парламент. И самое важное, Дэнис никогда не сомневался. Он всегда был рядом, чтобы утешить и поддержать меня.
В апреле 1958 года у меня состоялся еще один долгий разговор с Дональдом Кэберри, и я честно рассказала о сложностях с отборочной комиссией, с которыми я столкнулась как женщина. К сожалению, это была не та проблема, по поводу которой даже самый мудрый мужчина может дать дельный совет. Но Дональд Кэберри дал мне совет о том, что надевать в таких ответственных случаях – что-нибудь нарядное, но не вызывающее. На самом деле, осмотрев меня с головы до ног, он нашел мое строгое черное платье с коричневой оторочкой, которое было на меня надето, вполне подходящим. Вскоре я смогла проверить на деле его портняжную рекомендацию. Ибо теперь я претендовала – и в июле мне предстояло поехать туда на интервью – на надежный избирательный округ Финчли, Северный Лондон, где член парламента уходил в отставку.
Я была в длинном списке из 150 претендентов, среди которых было много моих будущих коллег по парламенту. Я была также одной из тех, кого пригласили на предварительное интервью с отборочной комиссией избирательного округа. Я знала, что меня многие поддерживали, но в таких случаях иногда важно не столько быть самой популярной фигурой, сколько быть наименее непопулярной. Если, когда более слабые кандидаты выбывают, вся поддержка уходит к твоему оппоненту, велика вероятность проиграть на самом финише – а мы были еще только на старте.
Вышедшие в финал четверо – трое мужчин и я – должны были предстать перед исполнительным советом ассоциации Консервативной партии, и я была вполне уверена, что стоит ожидать яростного сопротивления; предстояла битва.
Я подготовилась так хорошо, как только могла. Я была вполне уверена в том, что знаю избирательный округ. Я не сомневалась, что справлюсь даже с самыми каверзными вопросами касательно экономической ситуации или внешней политики, ибо я жадно прочитывала газеты и конспекты всех брифингов, которые могла достать. Я выверила речь вплоть до каждого слова и освоила технику говорить, не заглядывая в текст. Не менее важным было правильно настроиться – быть уверенной, но не чрезмерно уверенной. И я надела строгое черное платье. Я не видела вреда и в заигрывании с удачей: я надела не только счастливые жемчужные бусы, но и счастливую брошку, подаренную мне моими друзьями-консерваторами из Дартфорда.
Был, однако, один момент, предвещавший неудачу. Дело в том, что в день митинга – понедельник 14 июля – Дэнис никак не мог поехать со мной. На самом деле отборочный процесс проходил так быстро, что он вообще ничего о нем не знал. Каждый год он уезжал в тур по зарубежным продажам на месяц или около того, и в этот момент местом его пребывания было «где-то в Африке». В отличие от меня все другие кандидаты приехали в сопровождении своих вторых половин. Так что, когда я прибыла на людный митинг в тот теплый июльский день, я чувствовала себя довольно одинокой.
Но как только я взошла на трибуну, все мои тревоги улеглись. Как всегда, я мгновенно оказалась слишком увлечена колющими выпадами своих аргументов, чтобы слишком волноваться о том, что другие люди обо мне думали. Аплодисменты в мой адрес были теплыми и искренними. Проблемы начались вместе с вопросами.
Может ли мать маленьких детей действительно эффективно представлять Финчли? Как насчет усталости от семейных обязанностей? Я давала мои обычные ответы, и, как обычно, часть аудитории оставалась решительно неубежденной. И несомненно, отсутствие бедного Дэниса тоже было не в мою пользу. Я воссоединилась с другими кандидатами и их женами, где напряжение снималось лишь чрезмерно любезными разговорами о пустяках, которые, кажется, такие ситуации всегда порождают. Когда последний из нас выступил, началось, казалось, бесконечное ожидание, пока один из членов комитета не подошел, чтобы сообщить результат. И когда он подошел, он заговорил со мной. Не было времени ни на облегчение, ни на радость, ни даже на усталость, потому что теперь нужно было вернуться на трибуну, чтобы принять поздравления исполнительного комитета.
Только потом я узнала точный результат. Первый раунд голосования принес мне тридцать пять голосов против тридцати четырех голосов моего ближайшего соперника. Во втором раунде, когда два других кандидата выбыли, я набрала сорок шесть голосов против его сорока трех. Предполагалось, ради соблюдения формальностей и демонстрации того, что нет горьких чувств, что исполнительный комитет анонимно проголосует за меня как своего кандидата. К сожалению, некоторые из тех, кто возражал против моей кандидатуры, не намерены были этого делать. Так что мне предстояло сотрудничать с группой людей, которых я должна была объединить для работы под своим началом, и это означало завоевать людей, не скрывавших своего неодобрения.
Но это было завтра. Прежде всего я должна была поделиться радостной новостью с моей семьей в Грэнтеме. Дэнис был вне зоны досягаемости, в блаженном неведении о том, через что я прошла в Финчли. Несколько ранее я написала ему письмо о своих надеждах, но он его не получил. Пару дней спустя он был на пути из Йоханнесбурга в Лагос виа Кано в Северной Нигерии. Пересаживаясь с самолета на самолет, он подобрал лондонскую газету «Ивнинг Стандард», которую кто-то оставил, и, перелистав ее, обнаружил ошеломляющую новость о том, что его жена была отобрана в качестве кандидата в члены парламента от надежного избирательного округа Финчли. Я всегда преподносила ему сюрпризы.
Моей первой возможностью произвести впечатление на Ассоциацию консерваторов Финчли в целом стало собрание по выдвижению в кандидаты в начале следующего месяца. В этот раз я снова появилась в простом черном костюме и маленькой черной шляпе. Председатель округа Берти Блатч официально представил меня, как я позже узнала, почти до неприличия пылко, позже он стал для меня замечательным покровителем и защитником. (Дополнительным преимуществом тогда и позже было то, что Берти владел самой влиятельной местной газетой «Финчли Пресс».) Когда я вошла в зал, меня встретили теплыми аплодисментами. Используя случай, я произнесла длинную речь на тему внешней и внутренней политики. Я растягивала каждую паузу. Я знала, что хотя я и была единственным кандидатом, выбранным надлежащим образом, это собрание по выдвижению не было, как должно было быть, простой формальностью. Все еще была непримиримая оппозиция против моей кандидатуры, сконцентрированная вокруг одной женщины и ее маленького «кружка» пытавшихся организовать повтор состязания кандидатов. Я была решительно настроена побороть сопротивление. Я без труда ответила на три вопроса, заданных из зала. Как консерваторы обычно делают в таких случаях, они оказали мне отличный прием. Но в конце – и вопреки тому, что сообщал репортаж в газете – некоторые из присутствующих отказались голосовать за мое выдвижение, так что я была выбрана подавляющим, но не (это волшебное слово) абсолютным большинством. Я покинула собрание, зная, что утвердила свою кандидатуру и завоевала лояльность большей части ассоциации, но знала также, что некоторые все же постараются сделать мою жизнь как можно более сложной.
Я даже решилась написать Теду Хиту, в тот момент главному организатору парламентской фракции партии, об этих проблемах. Частично с его помощью, частично используя свои личные контакты, я сумела привлечь много выдающихся ораторов, которые были приглашены выступить от моего имени в период между моим выдвижением и днем выборов. Иэн Маклеод, Кит Джозеф, Питер Торникрофт и Джон Бойд-Карпентер – люди, вокруг которых скоро стала вертеться моя будущая политическая жизнь – были среди них. Припозднившийся, но чрезвычайно желанный выход на сцену Дэниса тоже помог мне – совершенно иным образом. Берти Блатч стал меня постоянно и безгранично поддерживать.
Финчли управлялся с некоторой долей джентльменской отстраненности, что не шло в согласии ни с моим стилем, ни с политическими реалиями. Я была намерена работать и затем осуществлять свою кампанию так, как если бы Финчли был колеблющимся округом, и я надеялась и ожидала, что другие последуют моему примеру. С того момента я находилась в округе два-три раза в неделю и регулярно обходила дома с целью предвыборной агитации, затем, вернувшись, знакомилась с партийными активистами в неформальной обстановке в местном пабе или у кого-нибудь дома.
К моменту моего выдвижения кандидатом в Финчли были сильно озабочены тем, что либералы стали набирать силу. Они всегда были отличными организаторами кампаний и были особенно эффективны в выборах местного правительства. Несколько лет назад здесь случился знаменитый скандал по поводу лишения евреев членства гольф-клуба Финчли, в который были вовлечены некоторые местные консерваторы: либералы никогда не упускали случая напомнить людям об этом. Я сама просто не понимала антисемитизма и была расстроена тем, что Консервативная партия была им заражена. Я также думала, что из-за этого избирательский потенциал консерваторов не мог быть полностью мобилизован. Так что я сделала выступление, давшее четко понять, что нам нужны новые члены, особенно консерваторы-евреи, в представительствах нашей партии. Хотя тогда я этого не знала, среди евреев мне скоро предстояло найти нескольких самых близких мне в политике друзей и союзников. Было ясно, что избирательский потенциал консерваторов не был полностью использован и что, хоть и многих придется по ходу погладить против шерсти, жизненно необходимо усилить наши партийные организации. Я также уделила много внимания усилению организаций молодых консерваторов в избирательном округе: я была уверена, что, именно привлекая энергичных молодых людей, мы наверняка сможем противостоять конкуренции либеральных активистов. Ко времени, когда выборы были назначены на сентябрь 1959 года, консервативные организации избирательного округа находились в лучшей форме, и я стала чувствовать себя гораздо более уютно.
Мой первый день парламентских выборов в октябре 1959 года во многом стал для меня образцом для девяти таких же дней, что за ним последовали. Вскоре после открытия избирательного участка я проголосовала в своем домашнем избирательном округе – в Орпингтоне в 1959 году, в Челси и Вестминстере в более поздних выборах – и затем приехала в Финчли с Дэнисом. Я посетила каждый избирательный участок и зал заседания комитета, в перерыве пообедав в отеле с Берти Блатчем и другими друзьями. Там я неукоснительно заплатила только за себя, во избежание обвинения в «угощении избирателей», страх которого был привит Центральным офисом каждому нашему кандидату. С пяти часов вечера я старательно избегала посещения зала заседания комитета, откуда рассылали работников на избирательные участки, чтобы собрать наших сторонников, и заглянула в пару-тройку избирательных участков, чтобы напомнить о себе. Затем после закрытия выборов Дэнис и я поехали к Блатчам что-нибудь перекусить, потом посетили все офисы избирательного округа, чтобы узнать последние новости, в основном анекдоты, и, наконец, присутствовали на подсчете голосов – в данном случае в Крайст Колледж, хотя все последующие девять подсчетов голосов проводились в здании муниципалитета Барнета.
Изучение, наблюдение, обсуждение и в конечном итоге осуществление права оказали огромное воздействие на мое политическое мировоззрение. В этом, возможно, я была необычной. Знание законов обычно порождает если не презрение, то по меньшей мере большую долю цинизма. Для меня, однако, оно сделало более глубоким понимание выражения «правовая норма», которое так легко соскальзывает с языка консерваторов.
Когда политика у тебя в крови, каждое обстоятельство, кажется, подталкивает тебя к ней. Размышляя ли о Дайси[13], погружаясь в лабиринты налоговых законов или обсуждая текущие события с другими членами Консервативного общества «Судебных иннов», я обнаруживала, что политические вопросы все равно занимают центральное место в моем воображении. Так что когда в декабре 1954 года я узнала, что есть вакансия кандидата в члены парламента от Орпингтона, который находился рядом с моим старым избирательным округом Дартфордом, не слишком далеко от Лондона, я позвонила в Центральный офис и попросила внести мое имя в список претендентов. Я прошла интервью и попала в шорт-лист. Сидя вместе с Дэнисом в холле и сквозь двери слушая заседание отборочной комиссии, я слышала Дональда Самнера, местного кандидата (и председателя Ассоциации), пытавшегося убедить избирателей в том, что Орпингтону нужен «член парламента, который точно знает, что происходит в округе, – знает, в каком состоянии находятся дороги в Локсботтом[14]». Дэнис и я хохотали во все горло. Но Дональд Самнер получил округ.
Естественно, я была разочарована этим решением, ведь Орпингтон был бы для меня идеальным избирательным округом. Теперь было чрезвычайно мало шансов, что столь же подходящий округ станет доступен до начала столь неминуемо наступавших парламентских выборов. Так что я написала Джону Хэеру, сообщая, что теперь я «продолжу адвокатскую деятельность, отложив идею о парламентской карьере на много лет». Зная меня лучше, чем, должно быть, я сама себя знала, он написал мне ответ, побуждая по меньшей мере пересмотреть позицию, если перспективный округ Кента станет доступным. Но я была тверда, хотя дала ясно понять, что всегда буду готова выступать с речью в округах и, конечно, буду активно участвовать в парламентской избирательной кампании.
Хотя в целом я была преданным консерватором, иногда я чувствовала, что правительство продвинулось бы дальше и быстрее, если бы демонтировало социализм и установило политику свободного предпринимательства. Но было трудно убедить общественность – или даже самих себя, – что более решительные меры были бы лучше. На самом деле к 1955 году некоторый, весьма скромный, прогресс был достигнут в отношении ликвидации органов контроля и, еще более скромный, возвращения национализированных предприятий частным владельцам.
В апреле 1955 года Черчилль вышел в отставку, и премьер-министром стал Энтони Иден, затем в быстрой последовательности были внеочередные парламентские выборы, новое консервативное правительство, Cуэцкое фиаско и появление на Даунинг-стрит, 10, маэстро превращений Гарольда Макмиллана.
Во время предвыборной кампании в мае 1951 года я выступала во многих избирательных округах. Но для меня это было в целом скучным занятием. Если однажды ты побывал кандидатом, все остальное уже неинтересно. Кроме того, было мало сомнений в том, какими будут результаты выборов. Конечно, Консервативная партия завоевала абсолютное большинство голосов с преимуществом в 58 мест. Но политический медовый месяц администрации Идена оказался коротким. Вскоре выяснилось, что предвыборный бюджет Рэба Батлера был слишком облегченным, и в октябре срочно последовал более напряженный бюджет, что сильно навредило репутации Батлера – шесть месяцев спустя должность канцлера казначейства вместо него занял Гарольд Макмиллан, что серьезно покачнуло правительство. Но конечным провалом Идена стала, разумеется, международная политика.
Предпосылки Суэцкого кризиса с июля по ноябрь 1956 года много обсуждались. Общим мнением, по меньшей мере среди консерваторов, было то, что Британия обладала огромной силой и ей не следовало позволять лидеру Египта Насеру командовать собой и что последнему надо было преподнести урок, особеннно pour encourager les autres[15]. Многие детали, например, уровень секретных договоренностей между Британией и Францией, с одной стороны, и Израилем, с другой, в то время не были известны широкой публике. Поэтому нам казалось фактически непостижимым, что сначала Энтони Наттинг, а затем мой старый друг Эдвард Бойл покинули правительство в знак протеста против военного вмешательства. Сегодня их действия более понятны, хотя даже столько лет спустя я их не поддерживаю.
С политической точки зрения, провал Суэцкой операции был тяжелым ударом. Хотя потребовалось много лет, чтобы прояснилась вся картина целиком, немедленно стало ясно, что правительство некомпетентно и что его некомпетентность проявилась самым унизительным образом. Для консервативного правительства – особенно под руководством человека, чья репутация базировалась на его ведении международной политики, – итог был исключительно дискредитирующим. Среди сторонников Консервативной партии царило смятение на грани с отчаянием. Реакция Дэниса, бывшего офицера Королевской артиллерии, была обострена яростью от того, что войска были выведены, когда операция была почти завершена. Как он сказал мне: «Никогда не объявляется прекращение огня, если твои солдаты в дозоре». Я запомнила это: политики никогда не должны принимать военные решения без полного осознания того, что они значат для солдат на месте боевых действий.
Мы также резко осуждали поведение Соединенных Штатов, и тот факт, что антиамериканизм распространился в некоторых кругах правого крыла, когда я была премьер-министром, частично этим объясняется. Я тоже чувствовала, что нас предал наш традиционный союзник – хотя в то время, конечно, я не осознавала, что Эйзенхауэр почувствовал себя равно преданным англо-французским решением начать военные операции накануне президентских выборов, когда он проповедовал мир. Но в любом случае я также чувствовала, что «особое отношение» с нашим трансатлантическим кузеном обладает слишком крепким основанием, чтобы разрушиться даже из-за такого кризиса, как Суэцкий. Некоторые считали, что Суэц продемонстрировал враждебность американцев по отношению к британской имперской роли и что США сейчас такая сверхдержава, что не следует им доверять, и единственный ответ – это более тесная европейская интеграция. Но был альтернативный – и совершенно противоположный – вывод. А именно: британская внешняя политика больше не может осуществляться без гарантированной поддержки Соединенных Штатов. Действительно, оглядываясь назад, я вижу, что Суэц стал непреднамеренным катализатором мирной и необходимой передачи власти от Британии к Америке как к последнему приверженцу западных интересов и либеральной международной экономической системы.
После фиаско в Суэце было ясно, что Энтони Иден не может оставаться премьер-министром. Он заболел во время кризиса и подал в отставку в январе 1957 года. Ходило много слухов в кругах, где я вращалась, о том, кто его заменит, – в те дни, конечно, лидеры консерваторов скорее «становились известны», нежели были избраны. Мои друзья-консерваторы в адвокатской конторе были убеждены, что королева никогда не выберет Рэба Батлера – он был слишком левым. В отличие от него являвшийся во время событий, связанных с Суэцем, канцлером казначейства Гарольд Макмиллан считался кандидатом правого крыла. Все это показывает, как мало мы знали о прошлых и настоящих убеждениях обоих мужчин – особенно блестящего и непостижимого человека, которому вскоре предстояло стать премьер-министром.
Гарольд Макмиллан обладал сильными и слабыми сторонами законченного политика. Он создал апатичный и почти старомодный стиль, который не мог – да и не ставил целью – полностью спрятать стоящую за ним проницательность. Он был человеком в маске. Было невозможно сказать, например, что за циничным эдвардианским фасадом прячется одна из самых глубоко религиозных душ в политическом мире.
Огромным и долгоиграющим достижением Гарольда Макмиллана стало восстановление отношений с Соединенными Штатами. Это было важнейшим для Британии условием, позволяющим восстановить свою репутацию и положение. К сожалению, Макмиллан не мог поправить урон, нанесенный Суэцем морали британского политического класса – подлинный «суэцкий синдром». Его проявления варьировались: от веры в то, что Британия может все, до почти невротического убеждения в том, что Британия не может ничего. Это всегда было гротескное преувеличение. В то время мы были дипломатической силой второго эшелона после Америки и Советского Союза, ядерной державой, ведущим членом НАТО, постоянным членом Совета безопасности ООН и центром великого Содружества.
Вклад Макмиллана во внутренние дела был неоднозначным. Под его руководством в 1957 году сектор частной аренды был освобожден от общественного контроля, что существенно уменьшило возможность регулирования арендной платы, существовавшую в той или иной форме с 1915 года, – необходимый, хотя очень непопулярный шаг. В целом, однако, лидерство Макмиллана двигало Консервативную партию в направлении государственного вмешательства – тенденция, ставшая гораздо более явной после 1959 года.
Даже в то время некоторые события меня смущали. Когда Питер Торникрофт, Инок Пауэлл и Найджел Берч – полная команда Казначейства – в январе 1958 года ушли в отставку в знак протеста против увеличения бюджета на государственные расходы до 50 миллионов фунтов, Макмиллан остроумно назвал это «маленькими частными трудностями». Я не чувствовала себя вправе судить, что верно, что неверно в данном случае. Но желание сберечь государственные средства не показалось мне постыдной причиной для отставки. Первые шаги в сторону от финансовой чистоплотности почти всегда ведут к окончательному расставанию с ней. И это расставание приводит к своим собственным неблагоприятным результатам. Именно так и произошло в последующие годы.
Лишь в конце лета 1958 года консерваторы сравнялись с лейбористами по результатам опросов общественного мнения. К парламентским выборам 1959 года две главные партии бесстыдно соревновались, играя на стремлении нации к материальному благополучию. Предвыборный манифест консерваторов прямо заявлял: «Жизнь с консерваторами лучше, не дай лейбористам ее разрушить». Далее шли обещания о повышении стандарта жизни вдвое уже для следующего поколения. Что касается лейбористов, уже через несколько дней после начала кампании их партийный лидер Хью Гейтскелл обещал, что подоходный налог не увеличится, несмотря на все дополнительные расходы, запланированные лейбористами, – даже при таком подъеме политического оптимизма катастрофически невыполнимое обещание.
Задолго до этого я сама снова влезла в драку. В феврале 1956 года я написала Дональду Кэберри, вице-председателю Консервативной партии, отвечающему за кандидатов:
«В течение некоторого времени я чувствую искушение вернуться к активной политической работе. Я намеревалась, отдавшись адвокатской практике, полностью сконцентрироваться на юриспруденции, но некоторый опыт работы в сфере законов о налогах и компаниях не только не отвлек меня от политики, но, наоборот, еще более приковал мое внимание к учреждению, отвечающему за законодательство, по поводу которого у меня сформировались четкие взгляды».
Через месяц я пошла на встречу с Дональдом Кэберри. Меня без затруднений вернули в список кандидатов – на этот раз в качестве претендента на надежный, контролируемый консерваторами избирательный округ. Я была особенно рада, поскольку нашла в Дональде Кэберри постоянный и надежный источник мудрых советов и дружбы – немалая вещь для честолюбивого кандидата.
Мне меньше везло с тем, как меня принимали в отборочной комиссии. Все началось в Орпингтоне в 1954 году. То же самое было с Бэкенхемом, Хэмел Хэмпстедом и затем Мэйдстоуном в 1957 и 1958 гг. Я попадала в шорт-лист, выступала с речью, которую обычно считали хорошей, и затем шли вопросы, по большей части все заданные с одной целью. Имея обязательства перед семьей, смогу ли я уделять достаточно времени работе в избирательном округе? Осознаю ли я, как много времени член парламента должен проводить вне дома? И иногда даже еще прямее: действительно ли я думаю, что смогу выполнять одновременно обязанности и матери маленьких детей, и кандидата и затем члена парламента?
Я знала, что у отборочной комиссии есть полное право задавать мне такие вопросы. Я объясняла, как обстоят наши семейные дела, и что я уже пользуюсь помощью первоклассной няни. Также я обычно рассказывала, что обнаружила, что это возможно – быть одновременно профессионально занятой женщиной и матерью, если правильно организовать время. Меня возмущало, однако, что за всей этой критичностью я замечала общее убеждение, что Палата общин на самом деле не место для женщины вообще. Должно быть, некоторые мужчины из отборочных комиссий разделяли это предубеждение, но я открыла для себя, тогда и позднее, что именно женщины открыто выражают это предвзятое мнение.
Я была обижена и разочарована таким поворотом событий. Они прежде всего были нападением на меня не просто как на кандидата, но как на жену и мать. Но я отказывалась сдаваться. Я была уверена, что мне есть что предложить в политике. Я знала, что многие из тех, с кем я пересекалась в политике, очень хотели, чтобы я попала в парламент. И самое важное, Дэнис никогда не сомневался. Он всегда был рядом, чтобы утешить и поддержать меня.
В апреле 1958 года у меня состоялся еще один долгий разговор с Дональдом Кэберри, и я честно рассказала о сложностях с отборочной комиссией, с которыми я столкнулась как женщина. К сожалению, это была не та проблема, по поводу которой даже самый мудрый мужчина может дать дельный совет. Но Дональд Кэберри дал мне совет о том, что надевать в таких ответственных случаях – что-нибудь нарядное, но не вызывающее. На самом деле, осмотрев меня с головы до ног, он нашел мое строгое черное платье с коричневой оторочкой, которое было на меня надето, вполне подходящим. Вскоре я смогла проверить на деле его портняжную рекомендацию. Ибо теперь я претендовала – и в июле мне предстояло поехать туда на интервью – на надежный избирательный округ Финчли, Северный Лондон, где член парламента уходил в отставку.
Я была в длинном списке из 150 претендентов, среди которых было много моих будущих коллег по парламенту. Я была также одной из тех, кого пригласили на предварительное интервью с отборочной комиссией избирательного округа. Я знала, что меня многие поддерживали, но в таких случаях иногда важно не столько быть самой популярной фигурой, сколько быть наименее непопулярной. Если, когда более слабые кандидаты выбывают, вся поддержка уходит к твоему оппоненту, велика вероятность проиграть на самом финише – а мы были еще только на старте.
Вышедшие в финал четверо – трое мужчин и я – должны были предстать перед исполнительным советом ассоциации Консервативной партии, и я была вполне уверена, что стоит ожидать яростного сопротивления; предстояла битва.
Я подготовилась так хорошо, как только могла. Я была вполне уверена в том, что знаю избирательный округ. Я не сомневалась, что справлюсь даже с самыми каверзными вопросами касательно экономической ситуации или внешней политики, ибо я жадно прочитывала газеты и конспекты всех брифингов, которые могла достать. Я выверила речь вплоть до каждого слова и освоила технику говорить, не заглядывая в текст. Не менее важным было правильно настроиться – быть уверенной, но не чрезмерно уверенной. И я надела строгое черное платье. Я не видела вреда и в заигрывании с удачей: я надела не только счастливые жемчужные бусы, но и счастливую брошку, подаренную мне моими друзьями-консерваторами из Дартфорда.
Был, однако, один момент, предвещавший неудачу. Дело в том, что в день митинга – понедельник 14 июля – Дэнис никак не мог поехать со мной. На самом деле отборочный процесс проходил так быстро, что он вообще ничего о нем не знал. Каждый год он уезжал в тур по зарубежным продажам на месяц или около того, и в этот момент местом его пребывания было «где-то в Африке». В отличие от меня все другие кандидаты приехали в сопровождении своих вторых половин. Так что, когда я прибыла на людный митинг в тот теплый июльский день, я чувствовала себя довольно одинокой.
Но как только я взошла на трибуну, все мои тревоги улеглись. Как всегда, я мгновенно оказалась слишком увлечена колющими выпадами своих аргументов, чтобы слишком волноваться о том, что другие люди обо мне думали. Аплодисменты в мой адрес были теплыми и искренними. Проблемы начались вместе с вопросами.
Может ли мать маленьких детей действительно эффективно представлять Финчли? Как насчет усталости от семейных обязанностей? Я давала мои обычные ответы, и, как обычно, часть аудитории оставалась решительно неубежденной. И несомненно, отсутствие бедного Дэниса тоже было не в мою пользу. Я воссоединилась с другими кандидатами и их женами, где напряжение снималось лишь чрезмерно любезными разговорами о пустяках, которые, кажется, такие ситуации всегда порождают. Когда последний из нас выступил, началось, казалось, бесконечное ожидание, пока один из членов комитета не подошел, чтобы сообщить результат. И когда он подошел, он заговорил со мной. Не было времени ни на облегчение, ни на радость, ни даже на усталость, потому что теперь нужно было вернуться на трибуну, чтобы принять поздравления исполнительного комитета.
Только потом я узнала точный результат. Первый раунд голосования принес мне тридцать пять голосов против тридцати четырех голосов моего ближайшего соперника. Во втором раунде, когда два других кандидата выбыли, я набрала сорок шесть голосов против его сорока трех. Предполагалось, ради соблюдения формальностей и демонстрации того, что нет горьких чувств, что исполнительный комитет анонимно проголосует за меня как своего кандидата. К сожалению, некоторые из тех, кто возражал против моей кандидатуры, не намерены были этого делать. Так что мне предстояло сотрудничать с группой людей, которых я должна была объединить для работы под своим началом, и это означало завоевать людей, не скрывавших своего неодобрения.
Но это было завтра. Прежде всего я должна была поделиться радостной новостью с моей семьей в Грэнтеме. Дэнис был вне зоны досягаемости, в блаженном неведении о том, через что я прошла в Финчли. Несколько ранее я написала ему письмо о своих надеждах, но он его не получил. Пару дней спустя он был на пути из Йоханнесбурга в Лагос виа Кано в Северной Нигерии. Пересаживаясь с самолета на самолет, он подобрал лондонскую газету «Ивнинг Стандард», которую кто-то оставил, и, перелистав ее, обнаружил ошеломляющую новость о том, что его жена была отобрана в качестве кандидата в члены парламента от надежного избирательного округа Финчли. Я всегда преподносила ему сюрпризы.
Моей первой возможностью произвести впечатление на Ассоциацию консерваторов Финчли в целом стало собрание по выдвижению в кандидаты в начале следующего месяца. В этот раз я снова появилась в простом черном костюме и маленькой черной шляпе. Председатель округа Берти Блатч официально представил меня, как я позже узнала, почти до неприличия пылко, позже он стал для меня замечательным покровителем и защитником. (Дополнительным преимуществом тогда и позже было то, что Берти владел самой влиятельной местной газетой «Финчли Пресс».) Когда я вошла в зал, меня встретили теплыми аплодисментами. Используя случай, я произнесла длинную речь на тему внешней и внутренней политики. Я растягивала каждую паузу. Я знала, что хотя я и была единственным кандидатом, выбранным надлежащим образом, это собрание по выдвижению не было, как должно было быть, простой формальностью. Все еще была непримиримая оппозиция против моей кандидатуры, сконцентрированная вокруг одной женщины и ее маленького «кружка» пытавшихся организовать повтор состязания кандидатов. Я была решительно настроена побороть сопротивление. Я без труда ответила на три вопроса, заданных из зала. Как консерваторы обычно делают в таких случаях, они оказали мне отличный прием. Но в конце – и вопреки тому, что сообщал репортаж в газете – некоторые из присутствующих отказались голосовать за мое выдвижение, так что я была выбрана подавляющим, но не (это волшебное слово) абсолютным большинством. Я покинула собрание, зная, что утвердила свою кандидатуру и завоевала лояльность большей части ассоциации, но знала также, что некоторые все же постараются сделать мою жизнь как можно более сложной.
Я даже решилась написать Теду Хиту, в тот момент главному организатору парламентской фракции партии, об этих проблемах. Частично с его помощью, частично используя свои личные контакты, я сумела привлечь много выдающихся ораторов, которые были приглашены выступить от моего имени в период между моим выдвижением и днем выборов. Иэн Маклеод, Кит Джозеф, Питер Торникрофт и Джон Бойд-Карпентер – люди, вокруг которых скоро стала вертеться моя будущая политическая жизнь – были среди них. Припозднившийся, но чрезвычайно желанный выход на сцену Дэниса тоже помог мне – совершенно иным образом. Берти Блатч стал меня постоянно и безгранично поддерживать.
Финчли управлялся с некоторой долей джентльменской отстраненности, что не шло в согласии ни с моим стилем, ни с политическими реалиями. Я была намерена работать и затем осуществлять свою кампанию так, как если бы Финчли был колеблющимся округом, и я надеялась и ожидала, что другие последуют моему примеру. С того момента я находилась в округе два-три раза в неделю и регулярно обходила дома с целью предвыборной агитации, затем, вернувшись, знакомилась с партийными активистами в неформальной обстановке в местном пабе или у кого-нибудь дома.
К моменту моего выдвижения кандидатом в Финчли были сильно озабочены тем, что либералы стали набирать силу. Они всегда были отличными организаторами кампаний и были особенно эффективны в выборах местного правительства. Несколько лет назад здесь случился знаменитый скандал по поводу лишения евреев членства гольф-клуба Финчли, в который были вовлечены некоторые местные консерваторы: либералы никогда не упускали случая напомнить людям об этом. Я сама просто не понимала антисемитизма и была расстроена тем, что Консервативная партия была им заражена. Я также думала, что из-за этого избирательский потенциал консерваторов не мог быть полностью мобилизован. Так что я сделала выступление, давшее четко понять, что нам нужны новые члены, особенно консерваторы-евреи, в представительствах нашей партии. Хотя тогда я этого не знала, среди евреев мне скоро предстояло найти нескольких самых близких мне в политике друзей и союзников. Было ясно, что избирательский потенциал консерваторов не был полностью использован и что, хоть и многих придется по ходу погладить против шерсти, жизненно необходимо усилить наши партийные организации. Я также уделила много внимания усилению организаций молодых консерваторов в избирательном округе: я была уверена, что, именно привлекая энергичных молодых людей, мы наверняка сможем противостоять конкуренции либеральных активистов. Ко времени, когда выборы были назначены на сентябрь 1959 года, консервативные организации избирательного округа находились в лучшей форме, и я стала чувствовать себя гораздо более уютно.
Мой первый день парламентских выборов в октябре 1959 года во многом стал для меня образцом для девяти таких же дней, что за ним последовали. Вскоре после открытия избирательного участка я проголосовала в своем домашнем избирательном округе – в Орпингтоне в 1959 году, в Челси и Вестминстере в более поздних выборах – и затем приехала в Финчли с Дэнисом. Я посетила каждый избирательный участок и зал заседания комитета, в перерыве пообедав в отеле с Берти Блатчем и другими друзьями. Там я неукоснительно заплатила только за себя, во избежание обвинения в «угощении избирателей», страх которого был привит Центральным офисом каждому нашему кандидату. С пяти часов вечера я старательно избегала посещения зала заседания комитета, откуда рассылали работников на избирательные участки, чтобы собрать наших сторонников, и заглянула в пару-тройку избирательных участков, чтобы напомнить о себе. Затем после закрытия выборов Дэнис и я поехали к Блатчам что-нибудь перекусить, потом посетили все офисы избирательного округа, чтобы узнать последние новости, в основном анекдоты, и, наконец, присутствовали на подсчете голосов – в данном случае в Крайст Колледж, хотя все последующие девять подсчетов голосов проводились в здании муниципалитета Барнета.