Марш Эллен Таннер. Бегство от грез

   В следующей комнате несколько рабочих помешивали деревянными мешалками из березы пенную бражку в чанах из древесины лиственницы, чтобы она не переливалась через край.
   – Эта стадия процесса занимает тридцать шесть часов или больше, – продолжил свои объяснения Лахлен. – На конечной стадии процесса получается бражка, прозрачная жидкость крепостью около десяти градусов.
   Тут внимание Лахлена было отвлечено одним из рабочих, делавших ему какие-то знаки.
   – Я кому-то понадобился. Капитан, не желаете ли взглянуть на перегонные аппараты? Я к вам скоро вернусь.
   Тарквин переступил порог двери и очутился в длинной, узкой галерее, выходящей в комнату невероятных размеров. Дневной свет, скудно просачивающийся через высокие сводчатые окна, позволял разглядеть два медных котла грушевидной формы, подогреваемых снизу пламенем каменного угля. Проходя по галерее вниз, Тарквин на некоторое время задержался, прислушиваясь к шипению пара и бульканью воды. Здесь на него никто не обращал ни малейшего внимания. С интересом осматриваясь вокруг, Тарквин заметил рабочего, колдовавшего над трубой. Он подошел поближе и после некоторого раздумья произнес:
   – В семье Лесли, по-моему, не принято проявлять щедрость по отношению к слугам и рабочим. Лишнего у них не допросишься.
   Человек, склонившийся над трубой, выпрямился и повернулся. Глаза фиолетового оттенка недоуменно уставились на Тарквина, который не преминул язвительно добавить:
   – Так как сегодня за утренним чаем кое-кто из членов семьи отсутствовал, то леди Лесли не стала задерживаться в гостиной. Ее сын предложил мне ознакомиться с его хозяйством, то есть с винокурней. Надеюсь, я не сильно вас побеспокоил, мисс де Бернар, я правильно назвал ваше имя?
   Легкая краска смущения появилась на щеках девушки.
   Тарквин прошел боком мимо нее, чтобы поближе рассмотреть медный чан.
   – Процесс дистилляции, как я понимаю, здесь заканчивается. Как это делается?
   Ровена де Бернар на какое-то мгновение смутилась, но затем с явной неохотой сказала:
   – Перегонка – это превращение сусла в пар и затем через конденсацию снова в жидкость.
   – Вы считаете, что освоить этот процесс не так уж и сложно?
   – Так оно и есть.
   Тарквин с некоторым удивлением посмотрел на нее.
   – Мне объяснили, что во всем этом деле есть нечто таинственное, требующее огромного опыта и навыка.
   Взгляд Ровены уже не был настороженным, она улыбнулась Тарквину. Черты ее лица, освещенные мягкой и теплой улыбкой, смягчились, стали необыкновенно милыми.
   – Кто вам сказал об этом? Мой кузен Иен? Тарквин утвердительно кивнул.
   – Полагаю, что мой кузен имеет об этом несколько идеализированное представление. И хотя процесс изготовления виски искусство древнее, в нем нет ничего таинственного.
   Она подвела его к первому перегонному аппарату и наклонилась к огню. Отсветы пылающих углей от нижней каменной печи играли на ее волосах, выбивающихся из-под капюшона, и Тарквина удивил их необычайный красноватый цвет. У всех Лесли, если судить по портретам, которые он видел в галерее прошлой ночью, цвет волос более темный, а у леди Файоуны и ее дочери волосы черные, как вороново крыло. Он подумал, что здесь сказывается и ее происхождение, ведь она урожденная де Бернар. По-видимому, у какой-то давно забытой галльской прародительницы были такие необычные глаза фиолетового цвета. Ресницы с золотистым отливом и красивая линия длинной, стройной шеи подчеркивали профиль Ровены де Бернар и придавали ее облику очарование юности. Роста она была выше среднего, у нее была привычка накидывать шерстяной плед подобно тому, как это делают шотландские горцы. Однако даже грубый материал не в состоянии был скрыть стройность ее фигуры и плавный изгиб грудей.
   «Неужели она не осознает своей обольстительной привлекательности?» – недоумевал Тарквин.
   Как будто не замечая пристального интереса со стороны капитана Йорка, Ровена выпрямилась и сказала как нечто само собой разумеющееся:
   – Процесс получения виски из солода действительно не так уж и сложен. Дистиллят просто перегоняется из перегонного куба в перегонный аппарат для спирта, – она показала на чан, находившийся сзади, – а затем заливается в бочки. На этой стадии процесса доливается родниковая вода для уменьшения содержания спирта и улучшения вкуса.
   – Но ведь чтобы не испортить напиток и придать ему нужный градус, требуется все очень тонко рассчитать, а для этого нужно обладать определенным внутренним чутьем.
   – Это мой кузен сказал вам об этом?
   – Да. Но разве дело обстоит иным образом?
   – Конечно, заключительная стадия процесса самая ответственная, и, если упустить нужный момент, качество виски будет уже не тем. А поскольку нет способа, с помощью которого можно было бы определить, когда должен наступить этот нужный момент, то, я думаю, у Иена есть все основания утверждать, что для приготовления виски нужной крепости и вкуса требуется не только умение, но и особая интуиция, позволяющая все верно рассчитать. Любая ошибка, допущенная при этом, может быть обнаружена самое малое только через двенадцать лет.
   – А что, виски, изготовленное здесь, в Глен Роузе, всегда отличалось отменным качеством?
   Ровена критически усмехнулась.
   – Если какая-то партия нашего виски получалась низкого качества, то мы в этом не сознавались. У нас на складе скопилось большое количество бочек с виски, которое еще нужно довести до стадии зрелости, и на это потребуется три года. Каким получилось виски, можно говорить только тогда, когда бочки распечатают.
   – Ваш кузен говорил мне, что его дедушка, когда он еще был жив и здоров, досконально знал процесс перегонки и обладал в этом деле поразительным чутьем. А кто-нибудь еще в вашей семье имел подобные качества?
   – Дедушка не имел себе равных. Думаю, он даже предвидел некоторый упадок винокурни. В настоящее время, насколько мне известно, только Лахлен занимается перегонкой виски, хотя это ему мало нравится. Ответственность за дело, утверждает он, заставляет его нервничать.
   – А кто же занимался этим в течение последних дней?
   В ее фиолетовых глазах промелькнули искры.
   – Это делала я.
   И не сказав больше ни слова, Ровена бочком проскользнула мимо капитана Йорка и скрылась за узкой дверью, а капитан так и остался стоять, задумчиво глядя ей вслед.
   В эту минуту вернулся Лахлен.
   – Капитан Йорк, позвольте вам представить Нила Стрейчленда. В Глен Роузе он присматривает за складским хозяйством. Он так давно работает у нас, что без него мы как без рук.
   Тарквин пожал руку человеку с грубоватой внешностью, подвязанному рабочим фартуком. От него веяло холодом и суровостью, как от гранитных стен.
   – Рад познакомиться, мистер Стрейчленд, – вежливо произнес капитан, и они отправились смотреть хозяйство Нила.
   Склад размещался в пещере и от пола до потолка был заставлен бесчисленными бочками.
   – Для хранения виски, – начал Нил Стрейчленд, – подходят только такие помещения, где холодно и сыро. Пористая древесина дубовых бочек способствует тому, что виски как бы «дышит», выделяя через поры определенное количество спирта. Климат в наших местах влажный, и едва ли во всей горной Шотландии найдется место более подходящее для созревания виски в бочках. Не верьте тому, капитан Йорк, кто будет утверждать обратное. Разрешите откланяться, сэр. Мне нужно идти.
   – Нам тоже пора возвращаться, – сказал Лахлен и взглянул на часы. – Сегодня мы обедаем раньше, так распорядилась матушка.
   Они вышли на улицу, где на них с остервенением набросился ветер и стал трепать их одежду.
   Внезапно похолодало, от покрытой шифером крыши винокурни поднимался пар. Туман висел клочьями на деревьях и горных вершинах. Со стороны вересковой пустоши доносилось приглушенное блеяние овец, но за белесой пеленой нельзя было разглядеть склоны холмов, где они щипали траву. Ничего не было видно дальше мутного торфяного потока, отделявшего винокурню от вспаханных полей.
   – Только мистер Стрейчленд может быть в восторге от такой погоды, – заметил Тарквин, поеживаясь. – Что касается меня, то я предпочел бы заниматься перегонкой коньячного спирта где-нибудь на юге Франции.
   – Бедняга Нил не может смириться с тем, что Ровена возвращается во Францию, – вымолвил Лахлен, вспрыгивая в седло. – Он не хочет, чтобы она растрачивала свой талант, занимаясь изготовлением коньяка.
   – А что же в этом предосудительного? Лахлен криво усмехнулся.
   – Любому шотландцу это небезразлично. Как вы знаете, немного найдется англичан, а тем более французов, которые бы предпочитали употреблять виски. У них к этому напитку нет должного уважения, а нас, шотландских горцев, это обижает. Пусть Ровена француженка по месту рождения, но сердце ее принадлежит Глен Роузу и тому делу, которое стало для нас традицией. Я думаю, что она еще покажет себя, когда возвратится в Шартро.
   – А может, ее родственники не пожелают, чтобы она работала на винокурне?
   Это высказывание Тарквина заставило Лахлена громко рассмеяться.
   – Как бы они ни старались, им не удастся отговорить Ровену. У нее не тот характер, чтобы сидеть сложа руки. Бедняга Симон! Едва ли Ровена будет считаться с его мнением. Вы ведь знаете, как она упряма!
   – Простите, я не имел удовольствия... Лахлен снова коротко рассмеялся.
   – О, простите! Я совсем забыл, что вы ведь с ней до сих пор не встретились. Надо поскорее исправить это упущение, чтобы наши манеры не показались вам невежливыми. Интересно, куда это дитя могло запропаститься? Ей отлично известно, что вы приехали вчера ночью, и я считал, что вам уже была оказана честь быть ей представленным.
   – С нетерпением ожидаю, что такой случай мне вскоре представится, – произнес капитан Йорк с совершенно серьезным видом.
   Однако до самого вечера капитан так и не увидел Ровену.
   На землю опустились сумерки, сменившиеся непроглядной темнотой. В комнатах с высокими потолками слуги зажигали лампы. Во время обеда кроме Тарквина и Лахлена, который бормотал неловкие извинения относительно затянувшегося отсутствия своей матери и сестры, за столом больше никого не было. С некоторым смущением он сообщил Тарквину, что платье, присланное для Катрионы из Инвернесса, оказалось ей не по фигуре, и дамы вместе с портнихой срочно занялись переделкой.
   Тарквину оставалось только догадываться, что новый наряд Катриона собиралась надеть по случаю приезда семейства Гилмуров. Тарквину любопытно было бы узнать, чем вызвано это посещение. Но из Лахлена не удалось выудить ничего интересного, если не считать случайно оброненного им замечания в адрес старшего сына Гилмуров, Стейплтона, который, по выражению Лахлена, был страшный зануда и скучнейший тип, а кроме того – самый плохой стрелок, которого Лахлену доводилось видеть.
   «Однако это вовсе не оправдывает несколько грубоватую и бесцеремонную манеру поведения леди Лесли по отношению ко мне», – подумал Тарквин.
   У Файоуны Лесли, по мнению Тарквина, не только был дурной и раздражительный характер, она к тому же была еще и глупа. Капитан отнюдь не сожалел, что избавлен от необходимости терпеть присутствие Файоуны Лесли в течение еще нескольких часов. От внимания капитана не ускользнула и манера обращения Файоуны Лесли с Ровеной де Бернар. Поскольку Ровене предстояло провести в этой семье последнюю ночь, то, согласно ожиданиям Тарквина, леди Лесли должна была настоять на обеде в семейном кругу, и ему показалось странным, что никто не посчитал необходимым формально представить его девушке.
   Уединившись в библиотеке, капитан Йорк и Лахлен коротали время в ожидании обеда за бутылкой виски «Глен Роуз», когда вошел управляющий и объявил, что ее светлость срочно желает видеть в своем рабочем кабинете молодого лорда. Извинившись, Лахлен заверил, что вернется через десять минут. Когда он выходил из комнаты, капитан заметил на лице слуги ехидную улыбку. И тут его осенило: ба! Да ведь леди Лесли имеет виды на одного из сыновей Гилмуров как на подходящую пару для ее единственной дочери. Вот почему она так старается и суетится, подняв на ноги весь дом, в ожидании визита предполагаемого суженого этой маленькой некрасивой особы. Тарквин догадывался, что это был Стейплтон, старший сын в семье, наследник и будущий герцог Гилмур.
   Тарквин зевнул, теряя интерес к этому делу, и долил себе в стакан виски. Его внимание привлек звук шагов в коридоре. Ожидая возвращения Лахлена, он повернул голову. Но в дверях появилась молодая женщина в сером шерстяном платье, с красиво причесанными рыжими волосами. При виде стройного офицера, одиноко сидевшего у камина, она остановилась.
   – Добрый вечер, мисс де Бернар, – сказал капитан Йорк вежливо.
   Ровена окинула комнату удивленным взглядом.
   – А где другие?
   – Как видите, обо мне забыли, – со скрытой иронией произнес Тарквин. – Завтра ожидается визит семьи Гилмуров, и я полагаю, что возникли некоторые сомнения относительно пригодности наряда вашего кузена. Полагаю, что сейчас они уединились в комнатах вашей тети и держат военный совет.
   Ровена де Бернар засмеялась: точно такой же звонкий смех Тарквин слышал в темном коридоре западного крыла замка вчера вечером. Ее глаза оценивающе смотрели на капитана, и на лице блуждала легкая усмешка.
   – Тетя Файоуна вознамерилась обручить Катриону и Стейплтона Гилмура, – сообщила она доверительно, входя в комнату. – На мой взгляд, он ужасный невежа и зануда, но он первым может унаследовать корону пожилого дядюшки, который собирается умереть, так и не оставив потомства. При мысли о том, что Катриона может стать герцогиней, тетя Файоуна испытывает величайшее удовлетворение.
   Если Ровена и знала, что нарушает правила приличия, входя в комнату, где находился один-единственный джентльмен, то это ее, по-видимому, ничуть не смущало. Подол ее юбки из тяжелой материи шуршал, когда она села напротив Тарквина спиной к огню.
   – Только, как мне думается, чувства бедного Стейплтона направлены на меня, а не на мою кузину. И тут, я уверена, кроется главная причина, по которой тетя Файоуна согласилась отправить меня домой, хотя она, разумеется, стала бы все отрицать, если бы я осмелилась намекнуть ей об этом.
   – И вам не хочется обратить на себя благосклонное внимание человека, которому на роду написано стать герцогом? – спросил Тарквин с интересом.
   Ровена улыбнулась ему. Ее улыбка была ослепительной, излучавшей обаяние, открытой. Тарквин ответил на нее и сам этому удивился.
   – Вам ведь никогда не приходилось встречаться со Стейплтоном Гилмуром? – в голосе Ровены звучали искренние нотки. – Это не тот человек, которого можно было бы считать достойным кандидатом в мужья, обаяния он не излучает. Мне, право, не хватает воображения, чтобы понять, почему он предпочитает меня Катрионе. Она послушна, непритязательна, отзывчива, добросердечна.
   – Совсем не похожа на вас?
   Ровена снова засмеялась, а капитан Йорк неожиданно для себя подумал о Гилмуре, почему это он позволяет Файоуне Лесли навязывать ему выбор невесты.
   Тарквин испытывал смутные чувства. За всю свою сознательную жизнь он не встретил ни одной женщины, чья искренность и честность были бы неподдельными. Он признался себе, что испытывает к Ровене де Бернар определенную симпатию и расположение, чего нельзя было сказать о ее родственниках, вечно плетущих интриги. К Лахлену у Тарквина было иное отношение, к нему он неприязни не испытывая.
   – Утром мы покидаем Глен Роуз и выезжаем в Абердин, – произнес Тарквин, переключаясь на другую тему разговора, более приличествующую случаю. – От вашей тети мне стало известно, что в Абердине вас будет ожидать еще одна сопровождающая.
   – Это миссис Синклер, она живет в Абердине. Раньше она была секретарем тети Файоуны, предана ей до самозабвения. Но разволновалась она не на шутку, когда ее попросили приглядывать за мной во время путешествия в Испанию. Угроза французского вторжения внушает ей ужас.
   – А вам нет?
   Ровена откинула голову, и ее рыжие локоны, освещаемые пламенем камина, казалось, издали треск.
   – Меня не так-то легко напугать, сэр, – она привстала, чтобы долить его стакан, а затем налила и себе изрядную порцию довольно темного по цвету виски. – Вы, капитан, присоединитесь к своему полку в Испании, не так ли? Если бы моя тетушка не проявляла такой завидной настойчивости, требуя выделить мне для большей безопасности еще одного сопровождающего, вы бы уже прибыли в свой полк. Приношу мои извинения.
   Тарквин пожал плечами.
   – Армия в настоящее время уже расположилась на зимних квартирах и не нуждается в моих услугах. И я не считаю, что задержка была очень уж длительной.
   – Ну вот и хорошо. Значит, нет причин для беспокойства. Снег к утру, надеюсь, перестанет.
   – Скажите, мисс де Бернар, – в глазах Тарквина, обращенных к ней, сквозила легкая ирония, – вы не заставите себя искать, когда экипаж будет готов отправиться в дорогу? У вас, позвольте заметить, отмечается склонность отлучаться из дому в самый неподходящий момент.
   Он увидел, что щеки ее медленно покрывала краска смущения. Почувствовав это, Ровена отвернулась. Некоторое время в комнате висело молчание. Вдруг Тарквина осенило. Он стал догадываться о причине ее тайных и внезапных отлучек. Боже правый, девица завела любовника и встречается с ним в каком-нибудь укромном месте в горной долине. Ничего себе скромница, строит из себя милую невинность!
   При этой мысли черты его лица стали жесткими. Стакан с виски, который держал в руках, он поставил на столик.
   – Не желая задеть ваши чувства, мисс Бернар, должен заметить, что ваше присутствие в этой комнате, где нас только двое, может быть превратно истолковано.
   Ровена посмотрела на него с недоумением и даже испугом.
   – Прошу прощения, если был резок с вами, – его голос был резок, – но пока ваша кузина не вернется, я оставлю вас в комнате одну.
   Ровена сильно покраснела и быстро поднялась со своего места.
   – Вам вовсе не стоит из-за меня покидать комнату, сэр, – произнесла она деревянным голосом, – у меня не было намерения поставить вас в неловкое положение.
   Она вздернула подбородок. Дверь с шумом захлопнулась за Ровеной, и Тарквин снова резко опустился на сиденье. На лице его застыла гримаса неприязни.
   «От нее всего можно ожидать», – подумал Тарквин.
   Ребенок, девочка, которую он должен был доставить в Испанию, оказалась молодой женщиной, необыкновенно привлекательной, но не отличающейся скромностью. А как иначе отнестись к тому, что прошлой ночью Ровена де Бернар уезжала из замка?! Не значит ли это, что ей хотелось проститься со своим тайным возлюбленным? Когда он бесцеремонно сделал ей замечание, ее смущение было столь искренним и неподдельным, что он не знал, как ее успокоить. Хорошо, если Ровена не впадет в истерику, простившись со своим избранником. А то, не дай бог, в пути ему придется терпеть ее бесконечные всхлипы и жалобные причитания по поводу утраченной любви. От этих мыслей, возникавших в его распаленном воображении, настроение его ухудшилось.
   Хотя непосредственный начальник капитана Йорка уверял, что дорога, по которой им предстояло ехать в объезд, особых трудностей для путешественников не представляет, но в действительности все было не столь безоблачно, как это представлялось с самого начала. Тарквин думал о том, что его пребывание в родовом замке Лесли затянулось и может продлиться еще дольше, если графиня узнает о недостойном поведении своей племянницы, никакого другого выхода из положения он не видел и решил, что его последующие действия должны соответствовать ранее задуманному плану. И капитан утвердился в решении осуществить свое намерение с учетом наименьших потерь времени.
   В то время как капитана Йорка одолевали сомнения относительно способов осуществления возложенных на него обязательств, Ровена де Бернар также была занята своими мыслями. Еще до встречи с капитаном Йорком этот человек, имевший поручение сопровождать ее в пути, представлялся ей этаким седобородым, скучным и лишенным чувства юмора джентльменом. Она была приятно удивлена, увидев, что он моложе, чем она думала, и характер у него открытый, что он говорит и делает то, что не расходится с его образом мыслей, а эту черту характера Ровена особенно ценила.
   Человек такого склада, как капитан Йорк, был открытием для девушки, выросшей и воспитывавшейся в отдаленных глухих местах шотландского высокогорья. Ее опыт общения с противоположным полом ограничивался кругом малоразговорчивых и угрюмых мелких фермеров, арендующих у ее дядюшки участки земли, да редкими беседами с рабочими винокурни, в том числе с Нилом Стрейчлендом. Сам дядя, лорд Лесли, был человеком крайне робким и нерешительным и не мог воспрепятствовать тому, что всем в доме заправляла леди Лесли, указания и капризы которой должны были беспрекословно выполняться слугами, которые видели в ней деспота.
   После разговора с Йорком Ровена несколько сникла. У нее поубавилось надежды на то, что хоть он-то будет с ней любезен и не станет читать ей ханжеских нравоучений, как придирчиво-взыскательная миссис Синклер. Перспектива провести время в компании людей с такими деспотическими замашками ее пугала. Ей хотелось успокоиться, и она стала думать о том, что осталось не так уж долго ждать возвращения во Францию. Скоро она снова переступит порог своего родного дома, о котором страстно мечтала и тоска по которому не покидала ее все эти шесть с лишним лет. Бабушки ее уже нет в живых и ей так будет недоставать ее улыбки! В Шартро остались Симон, тетя Софи, кузен Феликс и этот наглый чистильщик сапог Сие. Она так соскучилась по теплой солнечной погоде, по виноградникам вокруг небольшой деревушки Шартро-сюр-Шарант с ее опрятными каменными домиками, притулившимися у реки.
   Воспоминания о родных краях только подстегивали ее нетерпение, в особенности сейчас, когда она думала об отъезде. Ее воображение рисовало ей картину спокойного, ничем не омрачаемого путешествия, но ее наивные представления, по-видимому, были весьма Далеки от действительности. Она подумала, что дорога во Францию может оказаться утомительной и скучной.
   Ровена вздохнула, отвернулась от окна и внимательно оглядела комнату, в которой осталась одна: темную мебель в стиле эпохи английского короля Иакова I, стены, отделанные полированным дубом, на которых висели портреты, написанные маслом, за много лет пребывания в этом замке ставшие для нее привычными и дорогими. Она покинет Глен Роуз, но будет вспоминать эту комнату, где длинными осенними вечерами они с Лахленом, уютно сидя у камелька, играли в шахматы или дегустировали изготовленное в Глен Роузе виски нового урожая. Она будет с грустью вспоминать свою уединенную комнатку, расположенную в пустынном восточном крыле замка, где всегда можно было укрыться от всевидящего ока тети Файоуны. Отсюда они с Лахленом делали частые вылазки на пустынные, поросшие вереском болота, чтобы в наступающих сумерках поохотиться на тетеревов и куропаток. Да, покинув Глен Роуз, она многое утратит из того, что было мило ее сердцу.
   Ровене не исполнилось еще и одиннадцати лет, когда ее нога впервые ступила на землю Шотландии, и она почувствовала, что ее влечет к этой земле, что она ей не чужая, ведь в ее жилах текла кровь Джона Стюарта Лесли. Ровена была очарована узкой, лесистой долиной, выглядевшей мрачно и таинственно, великолепием лиственных лесов у подножия Карнгормских гор. Чудесные мелодии веселых гаэльских песен, шотландские юбки на здешних мужчинах ни в малейшей степени не казались ей чем-то чуждым, а в дружелюбном лице лорда Грейэми Лесли она сразу же распознала милые, легко узнаваемые черты своего дедушки, которого она горячо любила.
   Шел 1807 год, когда отец Ровены Жан Филипп де Бернар был убит под Эйлау, став, как и тысячи других французов, жертвой блестяще проведенной внезапной атаки русских. Атака, однако, тогда не помогла русским выиграть битву, и великая армия Наполеона стала крушить полки русских с той же безжалостностью, с какой крушила пруссаков под Иеной и Ауэрштедтом за год перед этим. Та решающая победа французов, нанесших поражение прусской армии, низвела юного наследника Фридриха Великого до роли послушной марионетки.
   В то время как крошка Ровена играла на занятом под виноградником земельном участке в Шартро, принадлежащем ее родителям, и вовсе не осознавала, какое влияние на ее дальнейшую жизнь окажет гибель отца, в Париже и в провинции стали распространяться слухи о невменяемости императора. Мать Ровены, Джулиана де Бернар, хрупкая и болезненная женщина, недавно ставшая вдовой, верила слухам. Не исключалась и вероятность вторжения армии союзников, и это очень сильно ее беспокоило, и, зная, что она умирает, Джулиана де Бернар написала письмо своему кузену Грейэми Лесли, в котором просила его позаботиться о ее дочери, чью безопасность нельзя гарантировать, если русская армия вступит в Париж.
   Господь даровал Джулиане еще несколько месяцев жизни, и она дождалась того часа, когда дочь ее была отправлена в Шотландию, где Ровену уже ждали в семье Лесли и обещали воспитывать как свою собственную дочь. Симон остался во Франции: Анна-Мария не пожелала расстаться с мальчиком, а у Джулианы не хватило решимости отнять у своей старой матери последнюю радость – ее внука.