Страница:
Моей любви ты знала ль цену?
Ты знала, - я тебя не знал! {1}
Во второй строчке он делал ударение на слово _"тебя"_, придавая этому слову адвокатски обличительную интонацию и даже трагически указуя перстом на воображаемую особу, которой посвящены стихи.
Ты знала, - я _тебя-я-я_ не знал!
Но у Лермонтова нет ритмического ударения на слове "тебя", нет этого театрально-эффектного обличения, которое придумал актер. С глубоким огорчением и разочарованием, но очень сдержанно и тихо произносит поэт слова:
Ты знала, - _я_ тебя не знал.
Стихи написаны ямбом, и словом "я" кончается вторая стопа. Следовательно, и стихотворный размер требует, чтобы ударение - ритмическое и смысловое - падало на слово "я".
Нарушение ритма ведет не только к искажению смысла. Оно мешает чтецу, а заодно и слушателю понять, в чем настоящая сила стихов, в чем их поэтическая прелесть. Чтец "украшает" стихи вместо того, чтобы почувствовать и передать их подлинную красоту. Любуясь собственным голосом и эффектно демонстрируя его, чтец очень часто как бы заглушает слова поэта, мешает слушателю воспринять всю их серьезность и реальность.
В таких случаях происходит не сложение, а вычитание сил. Если у автора и чтеца не сходятся интонации, темп, ритм, исполнитель не дополняет и не обогащает произведение, а только грабит его, лишает здравого смысла и подлинного чувства.
Шаляпин не был ни драматическим актером, ни чтецом. Но как чуток был он к слову, как умел он проявлять каждое слово, а не заглушать его своим великолепным голосом, как строго выверена* и точна была у него каждая интонация.
Казалось бы, чтец должен не менее бережно относиться к слову, должен чутко чувствовать его силу, вес, возраст. Таким чтецом был покойный Яхонтов. Временами он достигал такой силы, что нам казалось, будто у нас на глазах рождаются поэмы Пушкина и стихи Маяковского. Строго и чутко относился к стиху Антон Шварц. Есть и в наше время хорошие чтецы. Игорь Ильинский не только превосходно чувствует подлинную интонацию поэтической речи, но и умеет жить в ритме, сохраняя в то же время прелесть свободной импровизации.
Но все это - только исключения из общего правила. В большинстве же случаев мы слышим со сцены и с эстрады искаженное или слабое подобие стихов. И хорошо еще, если исполнитель не перевирает и не путает текста. Уже за одно это можно простить ему многие прегрешения.
От актера и чтеца часто зависит судьба стихов. Правда, люди не только слушают стихи, но и читают их сами. Однако при этом большинство читателей теряет очень много. Поэтическое слово требует полного и внятного звучания. Чтение вслух нельзя заменять чтением про себя. Нам нужны хорошие поэтические концерты, которые оживили бы умолкнувшие голоса Шекспира, Пушкина, Баратынского, Лермонтова, Гете, Гейне, Бернса, Беранже, Шевченко, Фета, Тютчева, Блока, Маяковского - и заставили бы чаще и громче звучать голоса современных поэтов. Какое огромное поэтическое богатство таим мы под спудом, богатство, которое так жизненно необходимо идущим нам на смену поколениям.
Об устройстве серьезных и надолго запоминающихся концертов поэзии должна позаботиться не одна только Госэстрада. Эту почетную задачу должны взять на себя наши большие академические театры, которым такое дело и по плечу, и по пути.
В этот прекрасный старинный город - столь дорогой для сердец всех почитателей Шекспира - я приехал не как шекспировед, а как поэт, один из тех, кто посильно потрудился, чтобы Шекспира узнали и полюбили во всех уголках обширной России.
Я нахожусь здесь благодаря человеку, чьи имя и слава собрали нас вместе, - благодаря Шекспиру, которого тоже связывала с его произведениями не теория, а практика, ибо при всем своем величии он не был профессором литературы, а был поэтом.
И я прибыл сюда для того, чтобы передать вам самый горячий привет и лучшие пожелания от моих соотечественников-литературоведов, актеров, режиссеров и всех ценителей Шекспира.
Я счастлив и горд тем, что могу сообщить вам о непрерывном и быстром росте популярности Шекспира в моей стране от поколения к поколению.
На сценах наших театров, даже в самых отдаленных маленьких городках, Шекспир - не редкий гость, а постоянный жилец. И о талантливости наших актеров судят по тому, насколько успешно они справляются с шекспировскими ролями.
Но если до революции тех, кто знал и ценил Шекспира, насчитывались тысячи, то теперь их уже - миллионы. Даже в самые трудные времена гражданской войны любой московский театр, ставивший шекспировский спектакль, наполнялся до отказа. Недавно мне довелось увидеть старую афишу, извещавшую о шести пьесах Шекспира, представленных в один и тот же вечер 1920 года, - а поверьте мне, 1920 год не был для нас легким годом.
За сорок лет существования Советского Союза общее количество изданных у нас на различных языках томов с произведениями Шекспира только на одну или две тысячи не дошло до трех миллионов.
С сонетами познакомились старики и молодежь городов и деревень всех наших республик.
Первой и простейшей причиной роста у нас популярности Шекспира является всеобщее образование, открывшее широкий доступ к литературе народным массам по всей стране, включая многие нации, которые сорок лет тому назад не имели даже своего собственного алфавита.
Другая причина заключена в самом Шекспире. Его могут понять самые простые, не умудренные культурой люди, и в то же время он обогащает и тех, кто способен видеть дальше и глубже.
Когда я переводил его сонеты, такие прекрасные и мудрые, я не раз задавал себе вопрос: Почему эти стихи (так же как и многие отрывки из пьес) действуют на меня сильнее, чем самые мудрые и глубокие строчки всех других поэтов давних времен - поэтов, также, как и Шекспир, говоривших о жизни, смерти, любви, вечности? Шекспир, подобно им, видел светлые и темные стороны жизни, постоянство и непостоянство человеческих характеров. Но его конечный вывод всегда оптимистичен - в подлинном смысле этого слова. Ромео и Джульетта могут погибнуть, и все же они торжествуют над холодной старостью с ее холодными старыми предрассудками.
Оптимизм Шекспира - оптимизм, сознающий все опасности и ужасы жизни и все же имеющий смелость смотреть на них с широко открытыми глазами - высшее проявление человеческой сущности. Без него люди не смогли бы жить, не смогли бы любить, не смогли бы бороться за лучшую жизнь на земле,
То, что сближает людей, лежит не на поверхности душ, которая у всех человеческих существ разная. Поверхностное скорее разделяет, нежели объединяет людей. Сближают нас наши более сокровенные мысли и чувства. Тончайший, показанный Шекспиром пример этого - борьба между глубокой любовью, объединившей Ромео и Джульетту, и мелкими предрассудками Монтекки и Капулетти, которые силились их разъединить.
Свойство, лежащее глубоко в нашем сердце, - любовь к красоте и правде в искусстве и литературе (а оно присуще нам всем), - одна из величайших, связывающих нас сил. И доказательством этому служит место, занимаемое Шекспиром в мире и в сердце человека.
Дорогие товарищи,
Я очень жалею, что по нездоровью не могу быть сегодня у вас на вечере, посвященном памяти поэта Велимира Хлебникова {1}.
О нем редко вспоминали критики и литературоведы за последние три десятка лет,
Почему же его так усердно замалчивали? Не был ли он нам политически чужд и враждебен?
Нет, мы знаем, что Хлебников предчувствовал и предсказывал революцию задолго до ее наступления {2} и был одним из первых поэтов, приветствовавших ее приход. В годы революции были написаны его лучшие стихи и поэмы {3}.
С глубоким уважением и благодарностью говорил о нем Владимир Маяковский {4}.
Но, может быть, ему ставят в вину чрезмерную сложность, необычность и непонятность его стихов?
Но ведь очень многие обвиняли (да и до сих пор обвиняют) в тех же грехах, то есть в сложности, непонятности, необычности, и Владимира Маяковского.
Да, Хлебников сложен и часто непонятен. Есть у него стихи, для которых нужен ключ - знание того, когда и при каких обстоятельствах стихи были написаны.
Но бОльшая часть его стихов становится вполне понятна, если в них пристально _вглядишься, вслушаешься, вдумаешься_.
А есть у него и совсем простые и ясные стихи, как например:
Мне мало надо
Краюшка хлеба
И капля молока,
Да это небо,
Да эти облака {5}.
Или, скажем, стихи о Кавказе или о букве "Л".
А сложной его форма бывает часто оттого, что сложно содержание.
Вы знаете, конечно, что я люблю в стихах предельную ясность.
Но это ничуть не мешает мне ценить Хлебникова, поэта большой силы, глубоко чувствующего слово, владеющего необыкновенной меткостью и точностью изображения (вспомните его "Сад").
Конечно, к Хлебникову, как и ко всем поэтам, надо подходить критически. На некоторых его стихах лежит печать временных и случайных влияний, характерных для тех лет, когда они были написаны.
Иной раз усложненность формы была у него протестом против трафаретных, гладких, прилизанных и бедных мыслью стихов, про которые можно было сказать то же, что говорил художник Татлин {6} по поводу многих столь же трафаретных и поверхностных рисунков:
- Одна только пленка, а существа никакого нет!
Надо уметь отличать Хлебникова, поэта глубокого и серьезного, от тех его современников, которые превращали высоко организованную человеческую речь в набор нечленораздельных звуков или в язык дикаря. Хлебников не из их числа. У него - своя система мысли и слова, сложная и своеобразная.
Я много слышал о юных годах Хлебникова от его профессоров и товарищей по Казанскому университету. Они рассказывали, что еще в студенческом возрасте Хлебников был полон достоинства и вызывал к себе всеобщее уважение. Профессора находили у него замечательные математические способности.
А по рассказам близко знавших его людей можно заключить, что это был человек редкой душевной чистоты, бескорыстия, серьезности.
Да все это видно и по его стихам.
Москва, 19-IV-1961 г.
О МАРИИ ПАВЛОВНЕ ЧЕХОВОЙ
В Ялте жили цари, богатые купцы, фабриканты, генералы, опереточные дивы, эмир бухарский... Бывали здесь, отдыхали и лечились и замечательные писатели, художники, артисты - сам Лев Толстой, Горький, Бунин, Куприн, Найденов, Шаляпин, Станиславский, Коровин, - всех и не перечислишь. Под ялтинским солнцем коротали свои последние дни чудесный молодой художник Федор Васильев и поэт безвременья, кумир тогдашней молодежи, бедный Надсон.
И все же, говоря о Ялте, прежде всего вспоминаешь одно имя - Антона Павловича Чехова. С этим именем Ялта связана навеки. Мелькают годы, десятилетия, а до сих пор кажется, что в белом чеховском доме на краю города по-прежнему живет его хозяин. На входной двери дома - скромная медная дощечка: "А. П. Чехов". В каждой из небольших комнат, на верандах и дорожках сада - невидимые следы его ног. Здесь он думает, пишет, читает, грустит, смеется, покашливает, сажает в саду деревья.
И еще один человек живет и будет всегда жить в этом доме - сестра Чехова и его лучший друг, Мария Павловна. Она появилась здесь впервые еще до постройки дома, наблюдала за его постройкой, а потом подолгу жила в комнатке наверху и при жизни своего брата, и многие годы после его кончины.
И пока она по-хозяйски ходила по этим комнатам или сидела в своей светелке, дом оставался жилым, по-настоящему чеховским, хоть и был уже учреждением - музеем. Таким он встретил великую революцию, таким пережил и Великую Отечественную войну, и многие годы после нее.
И дело было не только в том, что тут живет сестра Чехова, беззаветно посвятившая ему всю свою жизнь. Нет, Мария Павловна была хранительницей его памяти, частицей его живой души. Да и очень похожа она была на своего брата. Похожа не только внешне, но и многими чертами характера - скромностью, чуждой какой бы то ни было фальши и ложного пафоса, редкой наблюдательностью и юмором.
Помню один из разговоров с ней. Мы долго ходили по дому, и я, старый курильщик, не мог удержаться от вопроса:
- Мария Павловна, где тут у Вас разрешается курить?
- Да курите, курите! - сказала она.
- А разве можно?
- В доме у Чехова все можно - и курить, и танцевать, в даже на голове ходить!
Этот шутливый ответ сразу дал мне почувствовать характер чеховского дома - не музея, а именно дома.
Еще больше я это почувствовал, когда Мария Павловна у себя в верхней комнатке, напоминавшей капитанский мостик корабля, рассказывала мне - не подряд, не обстоятельно, как любят рассказывать старые люди, а урывками, отдельными чертами и эпизодами - о жизни брата.
Бывало, он пишет внизу, в кабинете или примостясь у подоконника в своей спаленке, а в верхней комнате у Марии Павловны соберутся подруги, разговаривают, смеются. Услышав краем уха отголоски смеха, брат прервет на минутку работу и, неслышно ступая по крутой лестнице, придет послушать, о чем болтает молодежь.
Вспоминала она и таганрогские годы, времена юности и ранней молодости Антона Павловича. Еще гимназистом он очень любил ходить в театр, на что требовалось особое разрешение инспектора. Но он ходил и без разрешения, сменив гимназическую форму на штатское платье. Любила театр и мать Чехова. И когда в конце действия опускался занавес и зрители, аплодируя, шумно вызывали популярных актеров, она слышала в хоре голосов и юношеский голос своего сына сверху, с галерки. Но называл он из озорства не актерские фамилии, а фамилии известных всему городу тузов, солидных местных фабрикантов и банкиров. Тут только мать, обернувшись назад, замечала на галерке его худощавую и рослую фигуру.
Никто не мог лучше, живее, чем Мария Павловна, нерв дать черты прихотливого и всегда неожиданного юмора, свойственного Антону Павловичу во все периоды его жизни, но особенно бурного в юности.
И самой Марии Павловне никогда не изменяло чувство юмора. Не изменяла ей и необыкновенная общительность.
До самых последних лет она любила принимать гостей и устраивать у себя в чеховской гостиной за широко раздвинутым столом ужины, длившиеся до поздней ночи. Она сидела во главе стола, прямая и стройная, живо откликаясь на все, о чем шла речь. Трудно бывало поверить, что ей уже девяносто и даже за девяносто лет.
Кстати, она терпеть не могла упоминания о ее возрасте и во время игры в лото шутливо, а может быть, и всерьез сердилась, когда выпадало ненавистное ей число 90.
Мария Павловна была неутомимой и зоркой хозяйкой. Несколько раз в день поднималась она и спускалась по лестнице, ведущей в ее комнату. Помню, как после долгого ужина, бережно, как ребенка, брал ее, легкую, почти невесомую, на руки Иван Семенович Козловский и, несмотря на ее протесты, уносил наверх.
Я знал немало стариков, хорошо помнивших далекое прошлое. А Мария Павловна отлично помнила не только давно прошедшие, но и недавние годы.
За несколько лет до ее смерти я как-то побывал у нее со своим другом, драматургом и критиком, ныне покойной Тамарой Григорьевной Габбе, блестящей собеседницей, живым и остроумным человеком. Посидели мы у Марии Павловны всего только полчаса. Она не запомнила имени моей спутницы, но в продолжении двух-трех лет каждый раз при нашей встрече спрашивала:
- А где сейчас эта белокурая и такая острая?..
До последних своих дней Мария Павловна любила жизнь, любила радость и шутку. К одному из моих приездов, чтобы порадовать меня, она даже выучила наизусть одно из моих шутливых стихотворений. В ее возрасте это было настоящим подвигом.
После смерти Марии Павловны дом Чехова в Ялте второй раз осиротел. Но до тех пор, пока он стоит, в нем будет жить вместе с Чеховым его самоотверженная, чистая душой, умная и наделенная долей чеховского таланта сестра.
Ялта, 12 октября 1963 г.
Книги, как и люди, не переходят из класса в класс без экзамена. Даже самым знаменитым книгам приходится держать экзамен у каждого нового поколения в каждой стране. И бывает, что книга, мирно и спокойно стоящая на полке, как-то незаметно теряет свою жизненность и остроту. С ней происходит какой-то невидимый химический процесс. Проступает ее скелет-схема, которая была замаскирована недолговечными покровами. Но, к счастью, есть книги, не поддающиеся разоблачающему воздействию времени.
Столетия, прошедшие со дня смерти Шекспира, - достаточный срок для самой строгой и многократной проверки. И какие столетия это были, как много великих событии уместилось в них. В таком бурном океане времени мог бы потерпеть крушение и пойти ко дну самый устойчивый и хорошо оснащенный корабль. Этого не случилось с Шекспиром. Его чествует весь мир, так сильно изменившийся после него. В праздновании его 400-й годовщины наряду с народами старой культуры принимают участие племена, которые в его эпоху были "dull and speechless tribes" {Непросветленные и бессловесные племена (англ.). Шекспир, сонет 107-й.} и которые наконец заговорили.
Даты юбилеев не назначаются по произволу. Они предопределены. Но для юбилея Шекспира нельзя было бы выбрать более подходящего времени, чем наши дни - время великих подвигов и великих преступлений, время решительной борьбы за гуманизм.
Если многим людям прошлого и начала нынешнего века казались преувеличенными и неправдоподобными характеры шекспировских трагедий и хроник - Калибан {1}, Макбет, леди Макбет, Ричард Третий, Клавдий {2}, Яго и другие, - то последние десятилетия полностью оправдали самую мрачную фантазию великого драматурга. И тем дороже стали человечеству образы Гамлета, Ромео, Джульетты, Корделии {3} - всех тех, кто противостоит людям низменных страстей и темных предубеждений.
Перечитывая Шекспира, с грустью думаешь: как это могло случиться, что до сознания человечества до сих пор не дошли такие простые, четкие, вещественно осязаемые слова о равенстве людей всех рас и национальностей, вложенные Шекспиром в уста Шейлока: {4} "...я жид. Да разве у жида нет глаз? Разве у жида нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей? Разве не та же самая пища насыщает его, разве не то же оружие ранит его, разве он не подвержен тем же недугам, разве не те же лекарства исцеляют его, разве не согревают и не студят его те же лето и зима, как и христианина? Если нас уколоть - разве у нас не идет кровь? Если нас пощекотать - разве мы не смеемся? Если нас отравить - разве мы не умираем?" {Монолог Шейлока в автографе - по-английски. Здесь - в переводе Т. Щепкиной-Куперник. (Прим. ред.)}
Разумеется, эти слова не могут дойти до слуха фашистов или южноафриканских расистов, но они остаются на знамени всего передового человечества и ждут своей полной победы.
И чем больше становится у Шекспира читателей (а число их растет с каждым годом), тем больше основания надеяться, что он дойдет наконец до сердец всех людей на земном шаре, что он не будет только развлекать зрителей в театре и служить материалом исследований и лекций, а будет воздействовать на жизнь всей силой своего светлого и могучего таланта.
Я рад, что в нашей стране Шекспир становится достоянием миллионов зрителей и читателей даже в тех отдаленных краях, где население до революции не умело читать. В наших среднеазиатских республиках его читают и смотрят в театрах не меньше, чем в Москве, Ленинграде, Киеве.
Молодой актер Смоктуновский, которого в Англии и других странах знают по фильму Козинцева "Гамлет", сумел дать в своем Гамлете образ современного молодого человека, не модернизуя этот образ и оставаясь верным стилю подлинника.
Смоктуновский имел на это право. Шекспировские образы потому и живы, что люди каждого поколения находят в них себя.
И не только Шекспир-драматург нашел у нас - можно смело сказать вторую родину, но и Шекспир-поэт, автор поэм и сонетов.
Переводы сонетов, неоднократно издававшиеся у нас, вышли отдельными изданиями, а также в собраниях произведений Шекспира с 1946 года по 1964 общим тиражом девятьсот шестьдесят тысяч экземпляров. Книгу сонетов можно увидеть в руках у рабочего или шофера такси. Такая судьба редко выпадала на долю книги стихов.
Наши виднейшие композиторы - Прокофьев, Шостакович - создали на темы Шекспира замечательную музыку. Достаточно вспомнить балет Прокофьева "Ромео и Джульетта" и музыку Шостаковича к фильму "Гамлет".
Во всех краях Советского Союза так же благоговейно и благодарно чествуют английского драматурга и поэта, как и у него на родине.
На большой карте мира ярко сверкает в эти дни едва заметная на ней точка - Стратфорд-на-Эйвоне.
ПРИМЕЧАНИЯ
СТАТЬИ. ВЫСТУПЛЕНИЯ. ЗАМЕТКИ. ВОСПОМИНАНИЯ
В этот раздел включены статьи, не вошедшие в книгу "Воспитание словом" и либо не переиздававшиеся с момента первой публикации, либо до сих пор не печатавшиеся.
Театр для детей. - Впервые в журнале "Просвещение", Краснодар, 1922, э 3-4 (7-8), январь - март.
О работе С. Я. Маршака в Краснодарском театре для детей подробнее см. комментарий к т. 2 наст. изд.
1 Труппа Чистякова - детская балетная труппа, которая в начале века выступала под руководством балетмейстера и антрепренера Ивана Александровича Чистякова на детских утренниках в театре "Пассаж".
2 Лидия Чарская (псевдоним Чуриловой Лидии Алексеевны, 1875-1926) автор повестей и романов из институтского и "великосветского" быта. О судьбе Чарской в послеоктябрьскую эпоху см. ""Дом, увенчанный глубусом") (т. 7, наст, изд.), а также книгу В. Шкловского "Старое и новое", "Детская литература", М. 1966.
3 Речь идет о цикле феодально-рыцарских романов, сложившихся вокруг имени легендарного вождя бриттов V-VI веков, героически защищавшихся от англосаксов. Романы о короле Артуре и его рыцарях (Ланселоте, Тристане и др.) появляются сначала на французском, а затем (XIII-XIV вв.) на английском языке. Произведения на этот сюжет создавались и позднее. В частности, им воспользовался в цикле своих поэм английский поэт Альфред Теннисон (1809-1892).
4 Обераммергау - селение в Германии, где с XIX века осуществляется постановка мистерий - жанра западноевропейского религиозного театра XIV-XVI веков (показ "Мистерии страстей господних").
5 Имеется в виду бульварная разновидность литературы о детективах, излюбленным героем которой был Нат Пинкертон. Его прототипом является американский сыщик А. Пинкертон, основавший в 1850 году) сыскное агентство. Низкий идейный и художественный уровень "пинкертоновщины" не мешал многим издателям дореволюционной России поощрять ее выпуск из коммерческих соображений.
6 Андерсен Ханс Кристиан (1805-1875) - датский писатель. Известность приобрел своими "Сказками для детей" (1835-1837), "Новыми сказками" (1844-1848), "Историями" (1852-1853).
7 Уайльд Оскар Фингалл О'Флаэрти (18561900) - английский писатель, прозаик и драматург, автор 2-х сборников сказок для детей: "Счастливый принц" (1888) и "Гранатовый домик" (1891).
8 Роман испанского писателя Мигеля Сервантеса де Сааведра (1547-1616).
9 Речь идет о романе английского писателя Даниеля Дефо (1660-1731).
10 Роман английского писателя-сатирика Джонатана Свифта (1667-1745).
11 Роман американской писательницы Гарриет Бичер-Стоу (1811-1896).
12 Воинов Ростислав Владимирович (18811919) - русский скульптор и художник, много работавший в области создания детской игрушки.
13 "Аленький цветочек" - приложение к повести Сергея Тимофеевича Аксакова (1791-1859) "Детские годы Багрова-внука" (1856-1858). Это сказка, которую герой книги Сережа слышал от ключницы Пелагеи.
14 Сб. пьес "Театр для детей", написанный С. Я. Маршаком в соавторстве с Е. И. Васильевой, вышел в Краснодаре в 1922 году.
Печатается по тексту журнальной публикации.
Издали и вблизи. - Впервые в сб.: "Горький", Госиздат, М. -Л. 1928.
К воспоминаниям о своих первых встречах с А. М. Горьким С. Я. Маршак возвращается также в статье "Две встречи в Крыму" (см. т. 7 наст. изд.).
1 Стивенсон Роберт Льюис (1850-1894) - английский поэт и прозаик, автор приключенческих романов: "Остров сокровищ" (1883, русск. пер. -1889), "Черная стрела" (1888, русск. пер. - 1914), "Похищенный" (1886, русск. пер. - 1901) и др. Перевод баллады Стивенсона "Вересковый мед" см. в т. 3 наст. изд.
Печатается по тексту первой публикации.
О большой литературе для маленьких. - Впервые под тем же названием (как текст доклада I Всесоюзному съезду писателей) на правах рукописи с подзаголовком "Материалы к I Всесоюзному съезду советских писателей", ГИХЛ, М. 1934.
В отрывках в "Литературной газете", 1934, э 41, 20 августа; в газетах: "Правда", 1934, э 229, 20 августа, "Комсомольская правда", 1934, э 194, 21 августа.
Полностью в книге: "Первый Всесоюзный съезд советских писателей, 1934 г.". Стенографический отчет, "Художественная литература", М. 1934; в том же году издан отдельной брошюрой - "Художественная литература", М. 1934.
В 1957 году С. Я. Маршак переработал текст своего доклада на I Всесоюзном съезде писателей. Позже материал разделов IV и VI был использован автором в статьях "О кораблях и караванах" и "Сказка крылатая и бескрылая", вошедших в книгу "Воспитание словом".
В данном издании редколлегия, учитывая последнюю волю писателя, сочла возможным опубликовать доклад в виде статьи полностью, как его переработал автор в 1957 году.
По предложению А. М. Горького, выступившего на I Всесоюзном съезде писателей с основным докладом о советской литературе, С. Я. Маршаку было поручено сделать вслед за ним содоклад о советской детской литературе. Как пишет Лидия Чуковская: "Мысли Маршака о литературе для детей, исходные положения его редакторской практики были Горькому близки и родственны. Всякий, кто даст себе труд внимательно сопоставить высказывания о детской литературе Маршака с высказываниями Горького, не может не заметить этом близости, этой идейной родственности, и не только в общеидеологическом смысле".(Лидия Чуковская, В лаборатории редактора, "Искусство", М. 1960, стр. 302-303), Маршак и близкие ему писатели сыграли значительную роль в предыстории "Большой литературы для маленьких". В конце 1922 года при библиотеке детской литературы Педагогического института дошкольного образования в Петрограде организовался кружок детских писателей (С. Я. Маршак, Б. С. Житков, В. В. Бианки, О. И. Капица, Е. П. Привалова и др.). Члены кружка затем вошли в состав редколлегии журнала "Новый Робинзон" (бывший "Воробей"), издававшийся в 1923-1925 годах.
Ты знала, - я тебя не знал! {1}
Во второй строчке он делал ударение на слово _"тебя"_, придавая этому слову адвокатски обличительную интонацию и даже трагически указуя перстом на воображаемую особу, которой посвящены стихи.
Ты знала, - я _тебя-я-я_ не знал!
Но у Лермонтова нет ритмического ударения на слове "тебя", нет этого театрально-эффектного обличения, которое придумал актер. С глубоким огорчением и разочарованием, но очень сдержанно и тихо произносит поэт слова:
Ты знала, - _я_ тебя не знал.
Стихи написаны ямбом, и словом "я" кончается вторая стопа. Следовательно, и стихотворный размер требует, чтобы ударение - ритмическое и смысловое - падало на слово "я".
Нарушение ритма ведет не только к искажению смысла. Оно мешает чтецу, а заодно и слушателю понять, в чем настоящая сила стихов, в чем их поэтическая прелесть. Чтец "украшает" стихи вместо того, чтобы почувствовать и передать их подлинную красоту. Любуясь собственным голосом и эффектно демонстрируя его, чтец очень часто как бы заглушает слова поэта, мешает слушателю воспринять всю их серьезность и реальность.
В таких случаях происходит не сложение, а вычитание сил. Если у автора и чтеца не сходятся интонации, темп, ритм, исполнитель не дополняет и не обогащает произведение, а только грабит его, лишает здравого смысла и подлинного чувства.
Шаляпин не был ни драматическим актером, ни чтецом. Но как чуток был он к слову, как умел он проявлять каждое слово, а не заглушать его своим великолепным голосом, как строго выверена* и точна была у него каждая интонация.
Казалось бы, чтец должен не менее бережно относиться к слову, должен чутко чувствовать его силу, вес, возраст. Таким чтецом был покойный Яхонтов. Временами он достигал такой силы, что нам казалось, будто у нас на глазах рождаются поэмы Пушкина и стихи Маяковского. Строго и чутко относился к стиху Антон Шварц. Есть и в наше время хорошие чтецы. Игорь Ильинский не только превосходно чувствует подлинную интонацию поэтической речи, но и умеет жить в ритме, сохраняя в то же время прелесть свободной импровизации.
Но все это - только исключения из общего правила. В большинстве же случаев мы слышим со сцены и с эстрады искаженное или слабое подобие стихов. И хорошо еще, если исполнитель не перевирает и не путает текста. Уже за одно это можно простить ему многие прегрешения.
От актера и чтеца часто зависит судьба стихов. Правда, люди не только слушают стихи, но и читают их сами. Однако при этом большинство читателей теряет очень много. Поэтическое слово требует полного и внятного звучания. Чтение вслух нельзя заменять чтением про себя. Нам нужны хорошие поэтические концерты, которые оживили бы умолкнувшие голоса Шекспира, Пушкина, Баратынского, Лермонтова, Гете, Гейне, Бернса, Беранже, Шевченко, Фета, Тютчева, Блока, Маяковского - и заставили бы чаще и громче звучать голоса современных поэтов. Какое огромное поэтическое богатство таим мы под спудом, богатство, которое так жизненно необходимо идущим нам на смену поколениям.
Об устройстве серьезных и надолго запоминающихся концертов поэзии должна позаботиться не одна только Госэстрада. Эту почетную задачу должны взять на себя наши большие академические театры, которым такое дело и по плечу, и по пути.
В этот прекрасный старинный город - столь дорогой для сердец всех почитателей Шекспира - я приехал не как шекспировед, а как поэт, один из тех, кто посильно потрудился, чтобы Шекспира узнали и полюбили во всех уголках обширной России.
Я нахожусь здесь благодаря человеку, чьи имя и слава собрали нас вместе, - благодаря Шекспиру, которого тоже связывала с его произведениями не теория, а практика, ибо при всем своем величии он не был профессором литературы, а был поэтом.
И я прибыл сюда для того, чтобы передать вам самый горячий привет и лучшие пожелания от моих соотечественников-литературоведов, актеров, режиссеров и всех ценителей Шекспира.
Я счастлив и горд тем, что могу сообщить вам о непрерывном и быстром росте популярности Шекспира в моей стране от поколения к поколению.
На сценах наших театров, даже в самых отдаленных маленьких городках, Шекспир - не редкий гость, а постоянный жилец. И о талантливости наших актеров судят по тому, насколько успешно они справляются с шекспировскими ролями.
Но если до революции тех, кто знал и ценил Шекспира, насчитывались тысячи, то теперь их уже - миллионы. Даже в самые трудные времена гражданской войны любой московский театр, ставивший шекспировский спектакль, наполнялся до отказа. Недавно мне довелось увидеть старую афишу, извещавшую о шести пьесах Шекспира, представленных в один и тот же вечер 1920 года, - а поверьте мне, 1920 год не был для нас легким годом.
За сорок лет существования Советского Союза общее количество изданных у нас на различных языках томов с произведениями Шекспира только на одну или две тысячи не дошло до трех миллионов.
С сонетами познакомились старики и молодежь городов и деревень всех наших республик.
Первой и простейшей причиной роста у нас популярности Шекспира является всеобщее образование, открывшее широкий доступ к литературе народным массам по всей стране, включая многие нации, которые сорок лет тому назад не имели даже своего собственного алфавита.
Другая причина заключена в самом Шекспире. Его могут понять самые простые, не умудренные культурой люди, и в то же время он обогащает и тех, кто способен видеть дальше и глубже.
Когда я переводил его сонеты, такие прекрасные и мудрые, я не раз задавал себе вопрос: Почему эти стихи (так же как и многие отрывки из пьес) действуют на меня сильнее, чем самые мудрые и глубокие строчки всех других поэтов давних времен - поэтов, также, как и Шекспир, говоривших о жизни, смерти, любви, вечности? Шекспир, подобно им, видел светлые и темные стороны жизни, постоянство и непостоянство человеческих характеров. Но его конечный вывод всегда оптимистичен - в подлинном смысле этого слова. Ромео и Джульетта могут погибнуть, и все же они торжествуют над холодной старостью с ее холодными старыми предрассудками.
Оптимизм Шекспира - оптимизм, сознающий все опасности и ужасы жизни и все же имеющий смелость смотреть на них с широко открытыми глазами - высшее проявление человеческой сущности. Без него люди не смогли бы жить, не смогли бы любить, не смогли бы бороться за лучшую жизнь на земле,
То, что сближает людей, лежит не на поверхности душ, которая у всех человеческих существ разная. Поверхностное скорее разделяет, нежели объединяет людей. Сближают нас наши более сокровенные мысли и чувства. Тончайший, показанный Шекспиром пример этого - борьба между глубокой любовью, объединившей Ромео и Джульетту, и мелкими предрассудками Монтекки и Капулетти, которые силились их разъединить.
Свойство, лежащее глубоко в нашем сердце, - любовь к красоте и правде в искусстве и литературе (а оно присуще нам всем), - одна из величайших, связывающих нас сил. И доказательством этому служит место, занимаемое Шекспиром в мире и в сердце человека.
Дорогие товарищи,
Я очень жалею, что по нездоровью не могу быть сегодня у вас на вечере, посвященном памяти поэта Велимира Хлебникова {1}.
О нем редко вспоминали критики и литературоведы за последние три десятка лет,
Почему же его так усердно замалчивали? Не был ли он нам политически чужд и враждебен?
Нет, мы знаем, что Хлебников предчувствовал и предсказывал революцию задолго до ее наступления {2} и был одним из первых поэтов, приветствовавших ее приход. В годы революции были написаны его лучшие стихи и поэмы {3}.
С глубоким уважением и благодарностью говорил о нем Владимир Маяковский {4}.
Но, может быть, ему ставят в вину чрезмерную сложность, необычность и непонятность его стихов?
Но ведь очень многие обвиняли (да и до сих пор обвиняют) в тех же грехах, то есть в сложности, непонятности, необычности, и Владимира Маяковского.
Да, Хлебников сложен и часто непонятен. Есть у него стихи, для которых нужен ключ - знание того, когда и при каких обстоятельствах стихи были написаны.
Но бОльшая часть его стихов становится вполне понятна, если в них пристально _вглядишься, вслушаешься, вдумаешься_.
А есть у него и совсем простые и ясные стихи, как например:
Мне мало надо
Краюшка хлеба
И капля молока,
Да это небо,
Да эти облака {5}.
Или, скажем, стихи о Кавказе или о букве "Л".
А сложной его форма бывает часто оттого, что сложно содержание.
Вы знаете, конечно, что я люблю в стихах предельную ясность.
Но это ничуть не мешает мне ценить Хлебникова, поэта большой силы, глубоко чувствующего слово, владеющего необыкновенной меткостью и точностью изображения (вспомните его "Сад").
Конечно, к Хлебникову, как и ко всем поэтам, надо подходить критически. На некоторых его стихах лежит печать временных и случайных влияний, характерных для тех лет, когда они были написаны.
Иной раз усложненность формы была у него протестом против трафаретных, гладких, прилизанных и бедных мыслью стихов, про которые можно было сказать то же, что говорил художник Татлин {6} по поводу многих столь же трафаретных и поверхностных рисунков:
- Одна только пленка, а существа никакого нет!
Надо уметь отличать Хлебникова, поэта глубокого и серьезного, от тех его современников, которые превращали высоко организованную человеческую речь в набор нечленораздельных звуков или в язык дикаря. Хлебников не из их числа. У него - своя система мысли и слова, сложная и своеобразная.
Я много слышал о юных годах Хлебникова от его профессоров и товарищей по Казанскому университету. Они рассказывали, что еще в студенческом возрасте Хлебников был полон достоинства и вызывал к себе всеобщее уважение. Профессора находили у него замечательные математические способности.
А по рассказам близко знавших его людей можно заключить, что это был человек редкой душевной чистоты, бескорыстия, серьезности.
Да все это видно и по его стихам.
Москва, 19-IV-1961 г.
О МАРИИ ПАВЛОВНЕ ЧЕХОВОЙ
В Ялте жили цари, богатые купцы, фабриканты, генералы, опереточные дивы, эмир бухарский... Бывали здесь, отдыхали и лечились и замечательные писатели, художники, артисты - сам Лев Толстой, Горький, Бунин, Куприн, Найденов, Шаляпин, Станиславский, Коровин, - всех и не перечислишь. Под ялтинским солнцем коротали свои последние дни чудесный молодой художник Федор Васильев и поэт безвременья, кумир тогдашней молодежи, бедный Надсон.
И все же, говоря о Ялте, прежде всего вспоминаешь одно имя - Антона Павловича Чехова. С этим именем Ялта связана навеки. Мелькают годы, десятилетия, а до сих пор кажется, что в белом чеховском доме на краю города по-прежнему живет его хозяин. На входной двери дома - скромная медная дощечка: "А. П. Чехов". В каждой из небольших комнат, на верандах и дорожках сада - невидимые следы его ног. Здесь он думает, пишет, читает, грустит, смеется, покашливает, сажает в саду деревья.
И еще один человек живет и будет всегда жить в этом доме - сестра Чехова и его лучший друг, Мария Павловна. Она появилась здесь впервые еще до постройки дома, наблюдала за его постройкой, а потом подолгу жила в комнатке наверху и при жизни своего брата, и многие годы после его кончины.
И пока она по-хозяйски ходила по этим комнатам или сидела в своей светелке, дом оставался жилым, по-настоящему чеховским, хоть и был уже учреждением - музеем. Таким он встретил великую революцию, таким пережил и Великую Отечественную войну, и многие годы после нее.
И дело было не только в том, что тут живет сестра Чехова, беззаветно посвятившая ему всю свою жизнь. Нет, Мария Павловна была хранительницей его памяти, частицей его живой души. Да и очень похожа она была на своего брата. Похожа не только внешне, но и многими чертами характера - скромностью, чуждой какой бы то ни было фальши и ложного пафоса, редкой наблюдательностью и юмором.
Помню один из разговоров с ней. Мы долго ходили по дому, и я, старый курильщик, не мог удержаться от вопроса:
- Мария Павловна, где тут у Вас разрешается курить?
- Да курите, курите! - сказала она.
- А разве можно?
- В доме у Чехова все можно - и курить, и танцевать, в даже на голове ходить!
Этот шутливый ответ сразу дал мне почувствовать характер чеховского дома - не музея, а именно дома.
Еще больше я это почувствовал, когда Мария Павловна у себя в верхней комнатке, напоминавшей капитанский мостик корабля, рассказывала мне - не подряд, не обстоятельно, как любят рассказывать старые люди, а урывками, отдельными чертами и эпизодами - о жизни брата.
Бывало, он пишет внизу, в кабинете или примостясь у подоконника в своей спаленке, а в верхней комнате у Марии Павловны соберутся подруги, разговаривают, смеются. Услышав краем уха отголоски смеха, брат прервет на минутку работу и, неслышно ступая по крутой лестнице, придет послушать, о чем болтает молодежь.
Вспоминала она и таганрогские годы, времена юности и ранней молодости Антона Павловича. Еще гимназистом он очень любил ходить в театр, на что требовалось особое разрешение инспектора. Но он ходил и без разрешения, сменив гимназическую форму на штатское платье. Любила театр и мать Чехова. И когда в конце действия опускался занавес и зрители, аплодируя, шумно вызывали популярных актеров, она слышала в хоре голосов и юношеский голос своего сына сверху, с галерки. Но называл он из озорства не актерские фамилии, а фамилии известных всему городу тузов, солидных местных фабрикантов и банкиров. Тут только мать, обернувшись назад, замечала на галерке его худощавую и рослую фигуру.
Никто не мог лучше, живее, чем Мария Павловна, нерв дать черты прихотливого и всегда неожиданного юмора, свойственного Антону Павловичу во все периоды его жизни, но особенно бурного в юности.
И самой Марии Павловне никогда не изменяло чувство юмора. Не изменяла ей и необыкновенная общительность.
До самых последних лет она любила принимать гостей и устраивать у себя в чеховской гостиной за широко раздвинутым столом ужины, длившиеся до поздней ночи. Она сидела во главе стола, прямая и стройная, живо откликаясь на все, о чем шла речь. Трудно бывало поверить, что ей уже девяносто и даже за девяносто лет.
Кстати, она терпеть не могла упоминания о ее возрасте и во время игры в лото шутливо, а может быть, и всерьез сердилась, когда выпадало ненавистное ей число 90.
Мария Павловна была неутомимой и зоркой хозяйкой. Несколько раз в день поднималась она и спускалась по лестнице, ведущей в ее комнату. Помню, как после долгого ужина, бережно, как ребенка, брал ее, легкую, почти невесомую, на руки Иван Семенович Козловский и, несмотря на ее протесты, уносил наверх.
Я знал немало стариков, хорошо помнивших далекое прошлое. А Мария Павловна отлично помнила не только давно прошедшие, но и недавние годы.
За несколько лет до ее смерти я как-то побывал у нее со своим другом, драматургом и критиком, ныне покойной Тамарой Григорьевной Габбе, блестящей собеседницей, живым и остроумным человеком. Посидели мы у Марии Павловны всего только полчаса. Она не запомнила имени моей спутницы, но в продолжении двух-трех лет каждый раз при нашей встрече спрашивала:
- А где сейчас эта белокурая и такая острая?..
До последних своих дней Мария Павловна любила жизнь, любила радость и шутку. К одному из моих приездов, чтобы порадовать меня, она даже выучила наизусть одно из моих шутливых стихотворений. В ее возрасте это было настоящим подвигом.
После смерти Марии Павловны дом Чехова в Ялте второй раз осиротел. Но до тех пор, пока он стоит, в нем будет жить вместе с Чеховым его самоотверженная, чистая душой, умная и наделенная долей чеховского таланта сестра.
Ялта, 12 октября 1963 г.
Книги, как и люди, не переходят из класса в класс без экзамена. Даже самым знаменитым книгам приходится держать экзамен у каждого нового поколения в каждой стране. И бывает, что книга, мирно и спокойно стоящая на полке, как-то незаметно теряет свою жизненность и остроту. С ней происходит какой-то невидимый химический процесс. Проступает ее скелет-схема, которая была замаскирована недолговечными покровами. Но, к счастью, есть книги, не поддающиеся разоблачающему воздействию времени.
Столетия, прошедшие со дня смерти Шекспира, - достаточный срок для самой строгой и многократной проверки. И какие столетия это были, как много великих событии уместилось в них. В таком бурном океане времени мог бы потерпеть крушение и пойти ко дну самый устойчивый и хорошо оснащенный корабль. Этого не случилось с Шекспиром. Его чествует весь мир, так сильно изменившийся после него. В праздновании его 400-й годовщины наряду с народами старой культуры принимают участие племена, которые в его эпоху были "dull and speechless tribes" {Непросветленные и бессловесные племена (англ.). Шекспир, сонет 107-й.} и которые наконец заговорили.
Даты юбилеев не назначаются по произволу. Они предопределены. Но для юбилея Шекспира нельзя было бы выбрать более подходящего времени, чем наши дни - время великих подвигов и великих преступлений, время решительной борьбы за гуманизм.
Если многим людям прошлого и начала нынешнего века казались преувеличенными и неправдоподобными характеры шекспировских трагедий и хроник - Калибан {1}, Макбет, леди Макбет, Ричард Третий, Клавдий {2}, Яго и другие, - то последние десятилетия полностью оправдали самую мрачную фантазию великого драматурга. И тем дороже стали человечеству образы Гамлета, Ромео, Джульетты, Корделии {3} - всех тех, кто противостоит людям низменных страстей и темных предубеждений.
Перечитывая Шекспира, с грустью думаешь: как это могло случиться, что до сознания человечества до сих пор не дошли такие простые, четкие, вещественно осязаемые слова о равенстве людей всех рас и национальностей, вложенные Шекспиром в уста Шейлока: {4} "...я жид. Да разве у жида нет глаз? Разве у жида нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей? Разве не та же самая пища насыщает его, разве не то же оружие ранит его, разве он не подвержен тем же недугам, разве не те же лекарства исцеляют его, разве не согревают и не студят его те же лето и зима, как и христианина? Если нас уколоть - разве у нас не идет кровь? Если нас пощекотать - разве мы не смеемся? Если нас отравить - разве мы не умираем?" {Монолог Шейлока в автографе - по-английски. Здесь - в переводе Т. Щепкиной-Куперник. (Прим. ред.)}
Разумеется, эти слова не могут дойти до слуха фашистов или южноафриканских расистов, но они остаются на знамени всего передового человечества и ждут своей полной победы.
И чем больше становится у Шекспира читателей (а число их растет с каждым годом), тем больше основания надеяться, что он дойдет наконец до сердец всех людей на земном шаре, что он не будет только развлекать зрителей в театре и служить материалом исследований и лекций, а будет воздействовать на жизнь всей силой своего светлого и могучего таланта.
Я рад, что в нашей стране Шекспир становится достоянием миллионов зрителей и читателей даже в тех отдаленных краях, где население до революции не умело читать. В наших среднеазиатских республиках его читают и смотрят в театрах не меньше, чем в Москве, Ленинграде, Киеве.
Молодой актер Смоктуновский, которого в Англии и других странах знают по фильму Козинцева "Гамлет", сумел дать в своем Гамлете образ современного молодого человека, не модернизуя этот образ и оставаясь верным стилю подлинника.
Смоктуновский имел на это право. Шекспировские образы потому и живы, что люди каждого поколения находят в них себя.
И не только Шекспир-драматург нашел у нас - можно смело сказать вторую родину, но и Шекспир-поэт, автор поэм и сонетов.
Переводы сонетов, неоднократно издававшиеся у нас, вышли отдельными изданиями, а также в собраниях произведений Шекспира с 1946 года по 1964 общим тиражом девятьсот шестьдесят тысяч экземпляров. Книгу сонетов можно увидеть в руках у рабочего или шофера такси. Такая судьба редко выпадала на долю книги стихов.
Наши виднейшие композиторы - Прокофьев, Шостакович - создали на темы Шекспира замечательную музыку. Достаточно вспомнить балет Прокофьева "Ромео и Джульетта" и музыку Шостаковича к фильму "Гамлет".
Во всех краях Советского Союза так же благоговейно и благодарно чествуют английского драматурга и поэта, как и у него на родине.
На большой карте мира ярко сверкает в эти дни едва заметная на ней точка - Стратфорд-на-Эйвоне.
ПРИМЕЧАНИЯ
СТАТЬИ. ВЫСТУПЛЕНИЯ. ЗАМЕТКИ. ВОСПОМИНАНИЯ
В этот раздел включены статьи, не вошедшие в книгу "Воспитание словом" и либо не переиздававшиеся с момента первой публикации, либо до сих пор не печатавшиеся.
Театр для детей. - Впервые в журнале "Просвещение", Краснодар, 1922, э 3-4 (7-8), январь - март.
О работе С. Я. Маршака в Краснодарском театре для детей подробнее см. комментарий к т. 2 наст. изд.
1 Труппа Чистякова - детская балетная труппа, которая в начале века выступала под руководством балетмейстера и антрепренера Ивана Александровича Чистякова на детских утренниках в театре "Пассаж".
2 Лидия Чарская (псевдоним Чуриловой Лидии Алексеевны, 1875-1926) автор повестей и романов из институтского и "великосветского" быта. О судьбе Чарской в послеоктябрьскую эпоху см. ""Дом, увенчанный глубусом") (т. 7, наст, изд.), а также книгу В. Шкловского "Старое и новое", "Детская литература", М. 1966.
3 Речь идет о цикле феодально-рыцарских романов, сложившихся вокруг имени легендарного вождя бриттов V-VI веков, героически защищавшихся от англосаксов. Романы о короле Артуре и его рыцарях (Ланселоте, Тристане и др.) появляются сначала на французском, а затем (XIII-XIV вв.) на английском языке. Произведения на этот сюжет создавались и позднее. В частности, им воспользовался в цикле своих поэм английский поэт Альфред Теннисон (1809-1892).
4 Обераммергау - селение в Германии, где с XIX века осуществляется постановка мистерий - жанра западноевропейского религиозного театра XIV-XVI веков (показ "Мистерии страстей господних").
5 Имеется в виду бульварная разновидность литературы о детективах, излюбленным героем которой был Нат Пинкертон. Его прототипом является американский сыщик А. Пинкертон, основавший в 1850 году) сыскное агентство. Низкий идейный и художественный уровень "пинкертоновщины" не мешал многим издателям дореволюционной России поощрять ее выпуск из коммерческих соображений.
6 Андерсен Ханс Кристиан (1805-1875) - датский писатель. Известность приобрел своими "Сказками для детей" (1835-1837), "Новыми сказками" (1844-1848), "Историями" (1852-1853).
7 Уайльд Оскар Фингалл О'Флаэрти (18561900) - английский писатель, прозаик и драматург, автор 2-х сборников сказок для детей: "Счастливый принц" (1888) и "Гранатовый домик" (1891).
8 Роман испанского писателя Мигеля Сервантеса де Сааведра (1547-1616).
9 Речь идет о романе английского писателя Даниеля Дефо (1660-1731).
10 Роман английского писателя-сатирика Джонатана Свифта (1667-1745).
11 Роман американской писательницы Гарриет Бичер-Стоу (1811-1896).
12 Воинов Ростислав Владимирович (18811919) - русский скульптор и художник, много работавший в области создания детской игрушки.
13 "Аленький цветочек" - приложение к повести Сергея Тимофеевича Аксакова (1791-1859) "Детские годы Багрова-внука" (1856-1858). Это сказка, которую герой книги Сережа слышал от ключницы Пелагеи.
14 Сб. пьес "Театр для детей", написанный С. Я. Маршаком в соавторстве с Е. И. Васильевой, вышел в Краснодаре в 1922 году.
Печатается по тексту журнальной публикации.
Издали и вблизи. - Впервые в сб.: "Горький", Госиздат, М. -Л. 1928.
К воспоминаниям о своих первых встречах с А. М. Горьким С. Я. Маршак возвращается также в статье "Две встречи в Крыму" (см. т. 7 наст. изд.).
1 Стивенсон Роберт Льюис (1850-1894) - английский поэт и прозаик, автор приключенческих романов: "Остров сокровищ" (1883, русск. пер. -1889), "Черная стрела" (1888, русск. пер. - 1914), "Похищенный" (1886, русск. пер. - 1901) и др. Перевод баллады Стивенсона "Вересковый мед" см. в т. 3 наст. изд.
Печатается по тексту первой публикации.
О большой литературе для маленьких. - Впервые под тем же названием (как текст доклада I Всесоюзному съезду писателей) на правах рукописи с подзаголовком "Материалы к I Всесоюзному съезду советских писателей", ГИХЛ, М. 1934.
В отрывках в "Литературной газете", 1934, э 41, 20 августа; в газетах: "Правда", 1934, э 229, 20 августа, "Комсомольская правда", 1934, э 194, 21 августа.
Полностью в книге: "Первый Всесоюзный съезд советских писателей, 1934 г.". Стенографический отчет, "Художественная литература", М. 1934; в том же году издан отдельной брошюрой - "Художественная литература", М. 1934.
В 1957 году С. Я. Маршак переработал текст своего доклада на I Всесоюзном съезде писателей. Позже материал разделов IV и VI был использован автором в статьях "О кораблях и караванах" и "Сказка крылатая и бескрылая", вошедших в книгу "Воспитание словом".
В данном издании редколлегия, учитывая последнюю волю писателя, сочла возможным опубликовать доклад в виде статьи полностью, как его переработал автор в 1957 году.
По предложению А. М. Горького, выступившего на I Всесоюзном съезде писателей с основным докладом о советской литературе, С. Я. Маршаку было поручено сделать вслед за ним содоклад о советской детской литературе. Как пишет Лидия Чуковская: "Мысли Маршака о литературе для детей, исходные положения его редакторской практики были Горькому близки и родственны. Всякий, кто даст себе труд внимательно сопоставить высказывания о детской литературе Маршака с высказываниями Горького, не может не заметить этом близости, этой идейной родственности, и не только в общеидеологическом смысле".(Лидия Чуковская, В лаборатории редактора, "Искусство", М. 1960, стр. 302-303), Маршак и близкие ему писатели сыграли значительную роль в предыстории "Большой литературы для маленьких". В конце 1922 года при библиотеке детской литературы Педагогического института дошкольного образования в Петрограде организовался кружок детских писателей (С. Я. Маршак, Б. С. Житков, В. В. Бианки, О. И. Капица, Е. П. Привалова и др.). Члены кружка затем вошли в состав редколлегии журнала "Новый Робинзон" (бывший "Воробей"), издававшийся в 1923-1925 годах.