Страница:
Недавно о водолазах написал книгу водолаз К. 3олотовский {73}. В этой книге водолазы выведены не подводными бродягами и кладоискателями, а подводными мастерами.
Вот что пишут об этой книге ребята: "Когда я взял книгу в руки, то с первого же взгляда мне показалось, что книга будет рассказывать о каких-то фантастических похождениях водолазов. Но, прочитав несколько страниц, я разочаровался. Я понял, что в ней описывается жизнь тех водолазов, которых я встречал часто на Фонтанке. "Ну, чего здесь интересного?" - подумал я. Но меня заинтересовала простота изложения в книге. (Я стал читать и, к своему удивлению, не мог оторваться. Странно, никогда я не думал, что водолазы играют такую роль в строительстве социализма! В этой книге я не нашел недостатков".
Книга, в которой читатель не находит недостатков, - вряд ли скучная книга. Ведь от скуки и самый кроткий читатель становится придирчивым и видит в книге тысячи недостатков: и язык ему нехорош, и герои как-то несимпатичны, и психология не вполне понятна.
В "Подводных мастерах", как видите, все оказалось на месте. Очевидно, книга заставила читателя в конце концов забыть пристрастие к лжеромантическим водолазам, увлекла его какой-то новой романтикой.
Это потому, что "подводный мастер" - каждый день подвергает свою жизнь опасности - и не ради жемчужин индийской принцессы. Спускаться на многосаженную глубину ему приходится для того, чтобы прорыть тоннель под затонувшим миноносцем, осмотреть заросший губками и водорослями ледокол на дне Полярного моря.
А насколько причудливее и богаче морское дно, по которому тянет кабель озабоченный и серьезный водолаз, чем отвлеченные таинственные глубины "Мира приключений"!
И все же отдельные очерки и рассказы о железнодорожниках, водолазах, летчиках еще не решают задачи, стоящей перед нами. Нам надо создать повести и романы, полные событий и приключений, но связанные с реальностью и показывающие беспредельные возможности человеческой мысли и труда.
7. Путешественники, звери, герои
Я взял для примера всего несколько книжек - Гайдара, Пантелеева, Паустовского, Лоскутова, Ильина, Григорьева, Золотовского.
Жаль, что время не позволяет мне рассказать подробно и о других книжках, не менее принципиальных и достойных внимания.
Следовало бы хоть вкратце остановиться на нашей географической книге книге о путешествиях.
В анкетах читателей-детей чаще всего упоминаются два литературных жанра: "приключения" и "путешествия".
"Приключения" на языке ребят далеко не всегда означают авантюру. Чаще всего - это события, эпизоды, факты.
Требуя "приключений", читатели настаивают на сюжетной книге, а иногда даже на целой серии сюжетных книг с общими героями.
К путешествиям они предъявляют точно такие же требования. В своих письмах к Горькому ребята говорят о целых библиотечках путешествий. В одних письмах такие библиотечки охватывают мореплавателей эпохи великих открытий, в других - все путешествия на полюс, в третьих - экспедиции советских ученых.
И все эти книги должны, по мнению ребят, быть либо героическими романами, вроде "Капитана Гаттераса" {74}, либо подлинными дневниками путешественников.
По совести говоря, это вполне законное требование, исходящее из правильного понимания задач литературы. Либо документ, либо свободный роман. Географическую компиляцию, за неимением лучшего, наш читатель тоже, конечно, примет, но без особой радости.
Ведь обычная компилятивная книжка, чаще всего состряпанная из сведений, которые можно найти в энциклопедическом словаре, из случайных цитат, взятых из записок путешественников с придачей бутафорских псевдобеллетристических подробностей, - всегда выдает свое суррогатное происхождение, отдает маргарином.
После такой книжки не захочешь сделаться исследователем полярных стран и непроходимых горных ущелий.
Географические повести не должны фабриковаться с помощью ножниц и клея.
Разве мало у нас замечательных воспоминаний о путешествиях разных времен - от старинных "хождений" в чужие земли до кругосветных перелетов? Надо научиться находить их и обрабатывать так, чтобы они становились увлекательными и понятными, не теряя ничего в своей подлинности. А разве нельзя использовать дневники, доклады, записки наших советских ученых, моряков и летчиков, возвращающихся чуть ли не каждый день из самых смелых и ответственных экспедиций?
Если из ста участников экспедиций найдется хотя бы один, умеющий свободно и живо записывать свои наблюдения, а из ста литераторов тоже окажется один, способный дать нам эпопею арктического или каракумского похода, - у наших ребят скоро будет своя географическая библиотека настоящего художественного качества и документальной точности.
К сожалению, наши путешественники редко печатают путевые записки, ограничиваясь только докладами и статьями. А писатели хоть и начали у нас путешествовать, но уехали пока не слишком далеко, не дальше путевого очерка.
Еще редки у нас такие книги, как "В дебрях Уссурийского края" В. К. Арсеньева. Эта книга написана настоящим путешественником и настоящим писателем и одинаково любима взрослыми и подростками.
Еще меньше книг о путешествиях для младшего возраста. И не удивительно. Для этого возраста чаще всего писали о путешествиях двоюродные племянницы путешественников и присяжные компиляторы.
Сейчас у нас есть такие замечательные писатели, как Борис Житков, автор смелых и свободных "Морских историй", человек, написавший классическую книжку для детей, которая называется "Про слона". В этой маленькой книжке дается совершенно реалистическое и вместе с тем сказочное представление об Индии. Вот, например, прибытие в индийский порт: "Ведь это, знаете, когда сушей едешь... все постепенно меняется. А тут две недели океан, вода и вода, - и сразу новая страна. Как занавес в театре подняли..." Первый спуск на берег. Первая встреча со слоном на дороге.
Все эти подробности запоминаются читателем надолго - почти как собственные впечатления. И не мудрено: Борису Житкову нигде не изменяет точность наблюдений, меткость глаза и меткость слова. Именно эти качества делают его, в сущности, довольно сложную и своеобразную прозу понятной и доступной маленьким читателям.
----
До революции сюжетные повести о животных были у нас почти исключительно переводные - Сетон-Томпсон {75}, Робертс {76}, Лонг {77} и др.
Правда, в детской библиотеке можно было найти короткие рассказы о животных из "Четырех книг для чтения" Л. Толстого, "Муму" Тургенева, "Каштанку" Чехова. Но не Толстым и не Чеховым определялось качество наших детских книг о животных. Больше всего места на книжных полках в библиотеке для ребят занимали жалостливые рассказы о клячах, на которых возят слишком много воды, или о птичках, которые умирают в клетках.
Я до сих пор помню две книжки, которые были у меня в детстве. Одна называлась: "Любите животных", а другая "Уж и жаба, бедные зверьки".
В книгах этих не было ни научной основы, ни свежих наблюдений и, уж во всяком случае, не было голоса писателя.
Такие книги, изготовленные ремесленниками литературного дела, не могли, разумеется, послужить образцом для нашей детской литературы о животных.
Сейчас наш молодой писатель может не только изучать рассказы Льва Толстого, но он может опереться и на опыт книг для детей, написанных М. Пришвиным ("Записки егеря Михал Михалыча" и др.) {78}, на повести и рассказы Бориса Житкова {79}, В. Бианки {80}, на книжки, написанные и нарисованные Евгением Чарушиным {81}.
Михаил Пришвин - писатель для взрослых. Пожалуй, не всякий ребенок, а только прирожденный натуралист, путешественник и охотник согласится обойтись без внешне законченной фабулы и полюбит книги Пришвина за поэтическое виденье мира, за богатство языка и материала. Но зато всякий писатель, который захочет писать о природе, оценит пришвинские рассказы для детей и многому научится у них.
Романтическая фабула и серьезные знания естественника - вот что привлекает ребят в рассказах и повестях Виталия Бианки. Это, пожалуй, первый из наших детских писателей, который ввел в свои книги настоящий биологический материал, не отказываясь в то же время от создания сюжетной повести. Это не очень легкая задача, и поэтому не удивительно, что Бианки ради сюжета иной раз впадает в ту же облегченную англо-американскую беллетристичность, которая вполне очевидна в его повести о "Мурзуке", но зато совершенно отсутствует в строгих, богатых материалом книгах типа "Лесной газеты" и "Аскыра".
Эта статья - не обзор. Я не могу здесь говорить сколько-нибудь подробно о замечательных по своей тонкости и точности охотничьих рассказах Евгения Чарушина, не могу остановиться на книгах Лесника {82}, оригинального и талантливого лесного корреспондента, который приносит городскому жителю в рассказах, очерках и фельетонах освежающие сведения о погоде, об охоте, о рыбной ловле, о том, что делается в лесах, реках, в парках и заповедниках.
Нет у меня места и для подробной оценки книжек Ольги Перовской {83}, а ее книжки было бы интересно рассмотреть хотя бы потому, что ей свойственно понимание читателя, верный учет его возраста и требований.
Важнее всего здесь отметить то, что книжка о зверях, играющая огромную роль в мировоззрении ребенка, отрешается у нас от двух своих главных грехов.
Она уже перестала говорить о "немой и страдающей душе зверя", запрятанной в грубую и мохнатую шкуру, и понемногу перестает подменять живого зверя этой самой мохнатой шкурой, заготовленной пушторгом для экспорта.
----
Исторических книг для детей у нас мало.
Если наш ребенок прочтет даже самый полный их комплект, вся мировая история расположится в его сознании приблизительно таким образом: Спартак Иван Грозный - Петр Первый - Пугачевский бунт - декабристы - Николай Первый - Николай Второй - 1905 год-1917 год.
Получается лестница, которая должна вести на десятый этаж, а состоит всего-навсего из девяти ступенек, или, вернее, из тысячи зияющих провалов.
А может случиться еще хуже. Все ступеньки перепутаются. Пугачевский бунт окажется после декабристов, а Николай Первый станет перед Петром Первым.
Разумеется, нельзя и не следует надеяться, что все провалы и пустоты в этой лестнице исторических сведений будут в ближайшее время заполнены художественными произведениями: повестями и романами. Да и какие бы это были романы, если бы они писались последовательными сериями - по триста страниц на каждую эпоху!
Дать ребятам историческую перспективу может только школа. Даже для того, чтобы понять и оценить исторический роман, ребята должны располагать хотя бы минимумом представлений и сведений.
Но все-таки большинство людей начинают по-настоящему любить историю или отдельную ее эпоху после хорошей исторической повести или увлекательной драмы, увиденной в театре. Для одного человека это хроника Шекспира {84}, для другого - "Борис Годунов", для третьего - "Князь Серебряный" А. К. Толстого, романы Вальтера Скотта {85}, а может быть, и Дюма {86}.
В старой детской литературе были сотни повестей и очерков о самых различных эпохах.
"Чудеса древней страны пирамид" {87}, "Три тысячи лет тому назад" ("Книга о войнах, о мирной жизни греческого народа и о греческих мудрецах") 88, "Печать Цезаря" {89}, "Дети-крестоносцы" {90}, "Под гром пушек" (рассказы из франко-прусской войны) {91}, "Кто были наши предки славяне и как они жили" {92}, "За царевича" - историческая трилогия Авенариуса {93} и т. д.
Это были целые шкафы книг, толстых и тонких, "роскошных" и "народных", написанных немецкими доцентами и русскими литераторами, о которых в рецензиях обычно говорилось:
"Один из плодовитейших писателей, автор множества популярно-исторических романов и повестей. Произведения его не отличаются художественностью, но их смело можно рекомендовать детям среднего и старшего возраста. Они будут прочитаны не без удовольствия".
Воскрешать все эти "смело рекомендованные" книги нам незачем. Даже традиции и методы большинства из них были бы нам чужды и враждебны. Нам нечему учиться у плодовитейшего романиста Авенариуса, но надо вспомнить, что в старой исторической библиотеке для детей были: "Жизнеописания" Плутарха (в сокращении и в обработке) {94}, "Песнь о Роланде", "Песни скальдов" {95}, "Илиада", "Одиссея", Тит Ливий {96}, Бенвенуто Челлини {97}, русские летописи, былины, исторические песни.
Надо вспомнить, что на одну повесть приходилось несколько серьезных книжек, содержащих исторические очерки и документы с комментариями.
Пожалуй, эти научные книжки так же малопригодны для советского школьника, как и роман "За царевича". И все-таки, перелистывая их, мы можем сделать важные практические выводы.
Если мы хотим создать для детей настоящую историческую библиотеку, которая будет служить основой их культуры, мы не должны гнаться за скороспелой и поверхностной фабрикацией исторической беллетристики.
Нам следует отобрать из мировой литературы и заново перевести или тщательно подготовить к изданию исторические поэмы, баллады, сказания и романы, которые дадут детям представление о далеких эпохах.
Нам надо взять все, что возможно, из нашей лучшей современной исторической беллетристики для взрослых, иной раз подвергая ее переработке, но никогда не допуская механического сокращения и вульгаризации. Вспомним, как пересказал Шекспира Чарльз Лэм {98}. Этот пересказ завоевал в английской литературе почетное место.
Но одной беллетристики мало.
Мы должны обратиться к нашим серьезным специалистам-историкам и с их помощью смело дать ребятам в руки настоящие исторические исследования, конечно, доступные их возрасту.
Мы знаем, как любит читатель-ребенок и подросток - чувствовать себя исследователем, искателем потерянных следов.
Такого читателя легко увлечь серьезной задачей - расшифровкой загадочной надписи, восстановлением эпохи по ее осколкам и обломкам, поискам исторической истины там, где она была искажена и затушевана чуждыми нам идеологами.
Мы должны дать детям исторические документы - летописи, хроники, записки, - с новыми комментариями. Но только надо помнить, что комментарий это не унылые и обязательные примечания редакции, а подлинный голос нашего времени. Комментарий может не только осветить по-новому старую книгу, но и обогатить ее.
Отбирая материал для создания исторической библиотеки, мы должны учесть; что у каждой эпохи были свои сюжеты, свои любимые герои. Мы тоже должны облюбовать своих героев, находя их на самых различных страницах истории. Нам нечего бояться далеких эпох. Смотрите, с каким интересом расспрашивают ребята в переписке с Горьким о строителях пирамид, о финикийских моряках, о средневековых ученых, которых сжигала инквизиция.
Но это не значит, что нужно заслонить стариной те недавние события, очевидцы которых еще находятся среди нас. Во множестве писем читателей повторяется настойчиво просьба о том, чтобы старые большевики рассказали про свое революционное прошлое, про жизнь в ссылке, про бегство из тюрьмы, про то, как они работали в военных подпольных организациях на фронте, как они брали Кронштадт и Перекоп.
Все дело в правильном и принципиальном подборе исторических сюжетов. В ряду событий, которые станут темой наших будущих очерков и повестей, одни факты будут впервые найдены или выдвинуты нашей исторической литературой, другие заново пересмотрены и поданы в новых соотношениях, соответствующих подлинной правде истории.
И вот тогда, когда мы создадим целую историческую библиотеку из классических романов, научных книг и документов, - станут на место и те наши детские исторические повести, которые представляют собой сейчас редкие и порой довольно шаткие ступеньки лестницы, ведущей на десятый Этаж.
Их еще очень мало, новых исторических повестей.
Нашим писателям-историкам, пишущим для детей, работать трудно. Они работают на читателя, который так мало знает, который чуть не путает Александра Первого с Александром Македонским. Этому читателю ничего не говорят тонкие литературные намеки и цитаты. Он никогда не слыхал о том, что Екатерина Вторая переписывалась с Фернейским отшельником {99}, он даже не догадывается, что женские прически в два аршина высотой знаменуют времена Людовика XVI и близость революции.
Для него книга должна говорить обо всем с начала до конца, монументально и просто, а такая задача по плечу только мастеру.
Но дело не в одной монументальности.
Дореволюционному историческому беллетристу, автору какой-нибудь "Византийской орлицы", было легко писать потому, что работал он по определенному рецепту. Он брал готовую идею казенного образца, тысячу раз уже использованную, разношенную, как старый башмак; брал готовые декорации из оперы "Рогнеда" {100} и костюмы с картины "Поцелуйный обряд" {101} и, не задумываясь, писал роман для юношества со звонким эпиграфом: "Славянские ль ручьи сольются в русском море..."
Взрослому квалифицированному читателю такая книжка в руки не попадала. Она шла в "народ" и в детскую.
Наши писатели, работающие над исторической книгой для детей, - даже самые рядовые писатели, - отлично знают, что одной бутафорией им не обойтись. На них лежит слишком ответственная задача; увидеть подлинные социальные основы событий и в то же время не обезличить истории.
Тут уж материал приходится искать не в опере.
Есть у нас небольшая повесть Татьяны Богданович {102} под названием "Ученик наборного художества". В ней говорится о "наборщиках академической типографии времен Елисаветы Петровны. Весь материал, все человеческие жизни, о которых рассказывается в повести, - не отсебятина. В основе книги лежат документы, собранные с бережным вниманием в архивах старейшей типографии. Тут и приказы, и прошения, и даже счета. Зачем все это понадобилось автору? Затем, чтобы дать картину эпохи, верную исторической правде.
Не одной только Т. Богданович, но и Елене Данько {103}, Георгию Шторму {104}, Александру Слонимскому {105}, Сергею Григорьеву и всякому талантливому и добросовестному автору нашего времени приходится заново собирать свой материал для того, чтобы по-новому осмыслить историю.
Степан Злобин, написавший книгу о Салавате Юлаеве, долго собирал и документы, и устные башкирские предания, прежде чем решился взяться за повесть.
Надо по достоинству оценить смелость и трудность задачи Злобина, который попытался посмотреть на пугачевский бунт глазами башкира Салавата и для этого собрал новый, еще никем не использованный материал {106}.
Ремесленникам детской книги дореволюционных лет никогда не приходилось решать столь серьезные задачи. Они были эпигонами и нахлебниками большой литературы.
ДЕЛО ГЕРИНГА О ПОДЖОГЕ
I
Чаще всего пишут письма в редакцию англичане. Это настоящие мастера эпистолярного дела.
В любом номере многоколонной, убористой, невозмутимой, из века в век газеты "Тайме" вы найдете целую страницу, заполненную самыми неожиданными и разнообразными мыслями и чувствами читателей.
Викарий какой-нибудь Кауфордской церкви сообщает редактору о своем удачном опыте разведения гиацинтов или иерусалимских артишоков. Отставной полковник напоминает о забытой 175-й годовщине охотничьего клуба, членом которого он состоит вот уже сорок седьмой год. Мисс такая-то из Йоркшира обращает внимание на судьбу племени Ням-Ням, до сих пор не просвещенного светом истинного учения. А леди такая-то из Ланкашира рекомендует всем читательницам не пить натощак кофе.
Все эти письма от первого до последнего слова составлены по строгой форме, начиная с любезного обращения к редактору и кончая горделивым названием усадьбы, замка или дома, откуда послано письмо.
За последнее время мне пришлось много заниматься письмами, полученными в редакциях наших советских газет со всех концов Союза.
Нельзя сказать, чтобы эти письма были написаны по всей форме. Английские викарии пишут изящнее и глаже. Но я уверен, что в количестве и в разнообразии сюжетов наши письма нисколько не уступают "письмам к редактору" газеты "Таймс".
Особенно примечательны письма одной многочисленной категории читателей, которая обычно обращается к редактору "Правды" или "Известий" так:
_"Дядя редактор"_.
Или:
_"Дорогой дяденька редактор"_.
Или:
_"Дорогой дядя автор"_.
Нетрудно догадаться, что читатели, которые называют редактора дяденькой, годятся по своему возрасту ему в племянники.
И в самом деле, в конце каждого письма обязательно стоит цифра 8, 10, 12 или 13, и эта цифра означает возраст корреспондента.
II
В этом году нам повезло. Дважды представился нам случай узнать из первоисточника, чем живут дети нашего Союза, о чем они думают, к чему готовятся.
Казалось бы, что мудреного в такой задаче? Порасспросите первых встречных школьников, как они поживают, что поделывают, что читают, - и вы сразу узнаете, кто они такие. Так обычно думают взрослые люди с долгим жизненным опытом и короткой памятью. Эти взрослые часто забывают, что они и сами были когда-то детьми и что не так-то легко доверялись они в то время расспросам первого встречного.
Для того чтобы ребенок заговорил с вами полным голосом, искренне, смело, не стыдясь ни своих радостей, ни своих огорчений, - так, как разговаривает он с товарищем, - вы должны либо заработать его доверие, либо как-то особенно ему понравиться, до того понравиться, чтобы он влюбился в вас по уши.
Два человека добились в этом году у наших ребят и того и другого. Они вызвали не одну тысячу школьников, пионеров и даже ребят из детского сада на большой, серьезный разговор, слышный всему Союзу и даже за его пределами.
Эти люди - М. Горький и Георгий Димитров.
III
Переписка детей с Горьким уже опубликована. А о том, что писали дети Георгию Димитрову, до сих пор еще мало знают. Мне хотелось бы познакомить читателей с этими письмами, потому что в них, как и в письмах, полученных Горьким, слышен подлинный голос наших советских ребят.
Горькому дети подробно писали о том, что они читают и что хотят прочитать. А заодно рассказывали о себе, о своем быте, о своих желаниях и затруднениях.
Димитрову ребята пишут всего только на одну тему - о самом Димитрове, о его революционном подвиге, о том, как они рады его пребыванию в СССР.
Но и в эти письма проникают мысли и факты, по которым можно угадать характер корреспондента, представить себе его деревню, город или городишко, его родителей и товарищей, почувствовать его двенадцатилетнюю удаль.
IV
Почти в каждом письме есть несколько слов, обращенных к редактору или к редакции.
_"Я очень прошу напечатать это письмо, а если не можете напечатать, то пошлите письмо по почте, а если не можете по почте, то пришлите мне адрес, я сам отнесу"_.
Вот какие это настойчивые, корреспонденты! Даже авторы любовных писем не могли бы с ними состязаться. Они с удовольствием взяли бы на себя роль собственных почтальонов, лишь бы только доставить письмо прямо в руки адресату.
Но хорошо тем, кто живет в Москве. Из какого-нибудь Большого Сундыря или из Гуляй-Поля письмо в Москву не понесешь. Да и по железной дороге его не так-то просто отвезти.
_"Я не могу поехать в Москву_, - жалуется девятилетняя Наталья Пушкина из гор. Горького, - _я не знаю, на какой поезд садиться"_.
Зато все авторы писем уверены в том, что т. Димитров знает, "на какой поезд садиться", и смело приглашают его к себе.
Приглашают в Ленинград, в Кременчуг, в Архангельск, в Одессу, в Кривой Рог, в деревню Притыкино, в Ойротию и в Красную Чувашию.
Если бы т. Димитров принял все эти приглашения, ему пришлось бы бросить всякие дела и посвятить ближайшие три года своей жизни путешествию на пароходе, в поезде, в автомобиле, на лошадях, а кое-где и пешком.
_"Приезжайте к нам в гости в г. Минск, хотя бы на несколько дней, мы все хотим вас видеть - я, и мой папа, и мама, и наша работница Люся. Я хожу в детский сад-нулевку"_.
Так пишут маленькие. Те, кто ходит уже в 3-й или в 4-й класс, приглашают т. Димитрова не только от имени своей семьи и работницы Люси, а от всего своего звена, от всей школы, от всего города.
У каждого есть чем похвалиться:
_"Дядя Димитров, мы бы хотели, чтобы вы приехали к нам на Краммашстрой и увидели, какой завод здесь построили. А пока до свиданья. Вова Краков, 9 лет".
"Можно ли т. Димитрова попросить приехать к нам в Шатуру, можно ли с ним лично поговорить? Если можно, то как это сделать? Мы бы его сводили на нашу электростанцию. Пионеры 2-го отряда".
"Дядя Димитров, пишите, как вы живете, как вообще дела и все остальное. Дядя Димитров, наши пионеры просят вас приехать к нам в Гуляй-Поле посмотреть, как школа работает, как колхозы к посевной кампании подготовились, как наш завод работает и все остальное. Пионер Каменев".
"Дорогие дяди Димитров, Попов и Танев, приезжайте к нам на Крив Буд (Кривой Рог) к пуску домны Комсомолки. Шура Шройфельд, 8 лет"_.
По этим пригласительным билетам можно отлично изучить первую и вторую пятилетку.
Все ребята знают наизусть, чем гордится их город или колхоз. В одном письме упоминается электростанция, в другом новая домна, в третьем всего только инкубатор, где "выводятся и воспитываются цыплята" и где работает мама пионерки Таси Хреновой.
Только в очень немногих письмах ребята пытаются заманить т. Димитрова в гости не домной или нефтяным фонтаном, а красотами природы.
Вот что пишут об этой книге ребята: "Когда я взял книгу в руки, то с первого же взгляда мне показалось, что книга будет рассказывать о каких-то фантастических похождениях водолазов. Но, прочитав несколько страниц, я разочаровался. Я понял, что в ней описывается жизнь тех водолазов, которых я встречал часто на Фонтанке. "Ну, чего здесь интересного?" - подумал я. Но меня заинтересовала простота изложения в книге. (Я стал читать и, к своему удивлению, не мог оторваться. Странно, никогда я не думал, что водолазы играют такую роль в строительстве социализма! В этой книге я не нашел недостатков".
Книга, в которой читатель не находит недостатков, - вряд ли скучная книга. Ведь от скуки и самый кроткий читатель становится придирчивым и видит в книге тысячи недостатков: и язык ему нехорош, и герои как-то несимпатичны, и психология не вполне понятна.
В "Подводных мастерах", как видите, все оказалось на месте. Очевидно, книга заставила читателя в конце концов забыть пристрастие к лжеромантическим водолазам, увлекла его какой-то новой романтикой.
Это потому, что "подводный мастер" - каждый день подвергает свою жизнь опасности - и не ради жемчужин индийской принцессы. Спускаться на многосаженную глубину ему приходится для того, чтобы прорыть тоннель под затонувшим миноносцем, осмотреть заросший губками и водорослями ледокол на дне Полярного моря.
А насколько причудливее и богаче морское дно, по которому тянет кабель озабоченный и серьезный водолаз, чем отвлеченные таинственные глубины "Мира приключений"!
И все же отдельные очерки и рассказы о железнодорожниках, водолазах, летчиках еще не решают задачи, стоящей перед нами. Нам надо создать повести и романы, полные событий и приключений, но связанные с реальностью и показывающие беспредельные возможности человеческой мысли и труда.
7. Путешественники, звери, герои
Я взял для примера всего несколько книжек - Гайдара, Пантелеева, Паустовского, Лоскутова, Ильина, Григорьева, Золотовского.
Жаль, что время не позволяет мне рассказать подробно и о других книжках, не менее принципиальных и достойных внимания.
Следовало бы хоть вкратце остановиться на нашей географической книге книге о путешествиях.
В анкетах читателей-детей чаще всего упоминаются два литературных жанра: "приключения" и "путешествия".
"Приключения" на языке ребят далеко не всегда означают авантюру. Чаще всего - это события, эпизоды, факты.
Требуя "приключений", читатели настаивают на сюжетной книге, а иногда даже на целой серии сюжетных книг с общими героями.
К путешествиям они предъявляют точно такие же требования. В своих письмах к Горькому ребята говорят о целых библиотечках путешествий. В одних письмах такие библиотечки охватывают мореплавателей эпохи великих открытий, в других - все путешествия на полюс, в третьих - экспедиции советских ученых.
И все эти книги должны, по мнению ребят, быть либо героическими романами, вроде "Капитана Гаттераса" {74}, либо подлинными дневниками путешественников.
По совести говоря, это вполне законное требование, исходящее из правильного понимания задач литературы. Либо документ, либо свободный роман. Географическую компиляцию, за неимением лучшего, наш читатель тоже, конечно, примет, но без особой радости.
Ведь обычная компилятивная книжка, чаще всего состряпанная из сведений, которые можно найти в энциклопедическом словаре, из случайных цитат, взятых из записок путешественников с придачей бутафорских псевдобеллетристических подробностей, - всегда выдает свое суррогатное происхождение, отдает маргарином.
После такой книжки не захочешь сделаться исследователем полярных стран и непроходимых горных ущелий.
Географические повести не должны фабриковаться с помощью ножниц и клея.
Разве мало у нас замечательных воспоминаний о путешествиях разных времен - от старинных "хождений" в чужие земли до кругосветных перелетов? Надо научиться находить их и обрабатывать так, чтобы они становились увлекательными и понятными, не теряя ничего в своей подлинности. А разве нельзя использовать дневники, доклады, записки наших советских ученых, моряков и летчиков, возвращающихся чуть ли не каждый день из самых смелых и ответственных экспедиций?
Если из ста участников экспедиций найдется хотя бы один, умеющий свободно и живо записывать свои наблюдения, а из ста литераторов тоже окажется один, способный дать нам эпопею арктического или каракумского похода, - у наших ребят скоро будет своя географическая библиотека настоящего художественного качества и документальной точности.
К сожалению, наши путешественники редко печатают путевые записки, ограничиваясь только докладами и статьями. А писатели хоть и начали у нас путешествовать, но уехали пока не слишком далеко, не дальше путевого очерка.
Еще редки у нас такие книги, как "В дебрях Уссурийского края" В. К. Арсеньева. Эта книга написана настоящим путешественником и настоящим писателем и одинаково любима взрослыми и подростками.
Еще меньше книг о путешествиях для младшего возраста. И не удивительно. Для этого возраста чаще всего писали о путешествиях двоюродные племянницы путешественников и присяжные компиляторы.
Сейчас у нас есть такие замечательные писатели, как Борис Житков, автор смелых и свободных "Морских историй", человек, написавший классическую книжку для детей, которая называется "Про слона". В этой маленькой книжке дается совершенно реалистическое и вместе с тем сказочное представление об Индии. Вот, например, прибытие в индийский порт: "Ведь это, знаете, когда сушей едешь... все постепенно меняется. А тут две недели океан, вода и вода, - и сразу новая страна. Как занавес в театре подняли..." Первый спуск на берег. Первая встреча со слоном на дороге.
Все эти подробности запоминаются читателем надолго - почти как собственные впечатления. И не мудрено: Борису Житкову нигде не изменяет точность наблюдений, меткость глаза и меткость слова. Именно эти качества делают его, в сущности, довольно сложную и своеобразную прозу понятной и доступной маленьким читателям.
----
До революции сюжетные повести о животных были у нас почти исключительно переводные - Сетон-Томпсон {75}, Робертс {76}, Лонг {77} и др.
Правда, в детской библиотеке можно было найти короткие рассказы о животных из "Четырех книг для чтения" Л. Толстого, "Муму" Тургенева, "Каштанку" Чехова. Но не Толстым и не Чеховым определялось качество наших детских книг о животных. Больше всего места на книжных полках в библиотеке для ребят занимали жалостливые рассказы о клячах, на которых возят слишком много воды, или о птичках, которые умирают в клетках.
Я до сих пор помню две книжки, которые были у меня в детстве. Одна называлась: "Любите животных", а другая "Уж и жаба, бедные зверьки".
В книгах этих не было ни научной основы, ни свежих наблюдений и, уж во всяком случае, не было голоса писателя.
Такие книги, изготовленные ремесленниками литературного дела, не могли, разумеется, послужить образцом для нашей детской литературы о животных.
Сейчас наш молодой писатель может не только изучать рассказы Льва Толстого, но он может опереться и на опыт книг для детей, написанных М. Пришвиным ("Записки егеря Михал Михалыча" и др.) {78}, на повести и рассказы Бориса Житкова {79}, В. Бианки {80}, на книжки, написанные и нарисованные Евгением Чарушиным {81}.
Михаил Пришвин - писатель для взрослых. Пожалуй, не всякий ребенок, а только прирожденный натуралист, путешественник и охотник согласится обойтись без внешне законченной фабулы и полюбит книги Пришвина за поэтическое виденье мира, за богатство языка и материала. Но зато всякий писатель, который захочет писать о природе, оценит пришвинские рассказы для детей и многому научится у них.
Романтическая фабула и серьезные знания естественника - вот что привлекает ребят в рассказах и повестях Виталия Бианки. Это, пожалуй, первый из наших детских писателей, который ввел в свои книги настоящий биологический материал, не отказываясь в то же время от создания сюжетной повести. Это не очень легкая задача, и поэтому не удивительно, что Бианки ради сюжета иной раз впадает в ту же облегченную англо-американскую беллетристичность, которая вполне очевидна в его повести о "Мурзуке", но зато совершенно отсутствует в строгих, богатых материалом книгах типа "Лесной газеты" и "Аскыра".
Эта статья - не обзор. Я не могу здесь говорить сколько-нибудь подробно о замечательных по своей тонкости и точности охотничьих рассказах Евгения Чарушина, не могу остановиться на книгах Лесника {82}, оригинального и талантливого лесного корреспондента, который приносит городскому жителю в рассказах, очерках и фельетонах освежающие сведения о погоде, об охоте, о рыбной ловле, о том, что делается в лесах, реках, в парках и заповедниках.
Нет у меня места и для подробной оценки книжек Ольги Перовской {83}, а ее книжки было бы интересно рассмотреть хотя бы потому, что ей свойственно понимание читателя, верный учет его возраста и требований.
Важнее всего здесь отметить то, что книжка о зверях, играющая огромную роль в мировоззрении ребенка, отрешается у нас от двух своих главных грехов.
Она уже перестала говорить о "немой и страдающей душе зверя", запрятанной в грубую и мохнатую шкуру, и понемногу перестает подменять живого зверя этой самой мохнатой шкурой, заготовленной пушторгом для экспорта.
----
Исторических книг для детей у нас мало.
Если наш ребенок прочтет даже самый полный их комплект, вся мировая история расположится в его сознании приблизительно таким образом: Спартак Иван Грозный - Петр Первый - Пугачевский бунт - декабристы - Николай Первый - Николай Второй - 1905 год-1917 год.
Получается лестница, которая должна вести на десятый этаж, а состоит всего-навсего из девяти ступенек, или, вернее, из тысячи зияющих провалов.
А может случиться еще хуже. Все ступеньки перепутаются. Пугачевский бунт окажется после декабристов, а Николай Первый станет перед Петром Первым.
Разумеется, нельзя и не следует надеяться, что все провалы и пустоты в этой лестнице исторических сведений будут в ближайшее время заполнены художественными произведениями: повестями и романами. Да и какие бы это были романы, если бы они писались последовательными сериями - по триста страниц на каждую эпоху!
Дать ребятам историческую перспективу может только школа. Даже для того, чтобы понять и оценить исторический роман, ребята должны располагать хотя бы минимумом представлений и сведений.
Но все-таки большинство людей начинают по-настоящему любить историю или отдельную ее эпоху после хорошей исторической повести или увлекательной драмы, увиденной в театре. Для одного человека это хроника Шекспира {84}, для другого - "Борис Годунов", для третьего - "Князь Серебряный" А. К. Толстого, романы Вальтера Скотта {85}, а может быть, и Дюма {86}.
В старой детской литературе были сотни повестей и очерков о самых различных эпохах.
"Чудеса древней страны пирамид" {87}, "Три тысячи лет тому назад" ("Книга о войнах, о мирной жизни греческого народа и о греческих мудрецах") 88, "Печать Цезаря" {89}, "Дети-крестоносцы" {90}, "Под гром пушек" (рассказы из франко-прусской войны) {91}, "Кто были наши предки славяне и как они жили" {92}, "За царевича" - историческая трилогия Авенариуса {93} и т. д.
Это были целые шкафы книг, толстых и тонких, "роскошных" и "народных", написанных немецкими доцентами и русскими литераторами, о которых в рецензиях обычно говорилось:
"Один из плодовитейших писателей, автор множества популярно-исторических романов и повестей. Произведения его не отличаются художественностью, но их смело можно рекомендовать детям среднего и старшего возраста. Они будут прочитаны не без удовольствия".
Воскрешать все эти "смело рекомендованные" книги нам незачем. Даже традиции и методы большинства из них были бы нам чужды и враждебны. Нам нечему учиться у плодовитейшего романиста Авенариуса, но надо вспомнить, что в старой исторической библиотеке для детей были: "Жизнеописания" Плутарха (в сокращении и в обработке) {94}, "Песнь о Роланде", "Песни скальдов" {95}, "Илиада", "Одиссея", Тит Ливий {96}, Бенвенуто Челлини {97}, русские летописи, былины, исторические песни.
Надо вспомнить, что на одну повесть приходилось несколько серьезных книжек, содержащих исторические очерки и документы с комментариями.
Пожалуй, эти научные книжки так же малопригодны для советского школьника, как и роман "За царевича". И все-таки, перелистывая их, мы можем сделать важные практические выводы.
Если мы хотим создать для детей настоящую историческую библиотеку, которая будет служить основой их культуры, мы не должны гнаться за скороспелой и поверхностной фабрикацией исторической беллетристики.
Нам следует отобрать из мировой литературы и заново перевести или тщательно подготовить к изданию исторические поэмы, баллады, сказания и романы, которые дадут детям представление о далеких эпохах.
Нам надо взять все, что возможно, из нашей лучшей современной исторической беллетристики для взрослых, иной раз подвергая ее переработке, но никогда не допуская механического сокращения и вульгаризации. Вспомним, как пересказал Шекспира Чарльз Лэм {98}. Этот пересказ завоевал в английской литературе почетное место.
Но одной беллетристики мало.
Мы должны обратиться к нашим серьезным специалистам-историкам и с их помощью смело дать ребятам в руки настоящие исторические исследования, конечно, доступные их возрасту.
Мы знаем, как любит читатель-ребенок и подросток - чувствовать себя исследователем, искателем потерянных следов.
Такого читателя легко увлечь серьезной задачей - расшифровкой загадочной надписи, восстановлением эпохи по ее осколкам и обломкам, поискам исторической истины там, где она была искажена и затушевана чуждыми нам идеологами.
Мы должны дать детям исторические документы - летописи, хроники, записки, - с новыми комментариями. Но только надо помнить, что комментарий это не унылые и обязательные примечания редакции, а подлинный голос нашего времени. Комментарий может не только осветить по-новому старую книгу, но и обогатить ее.
Отбирая материал для создания исторической библиотеки, мы должны учесть; что у каждой эпохи были свои сюжеты, свои любимые герои. Мы тоже должны облюбовать своих героев, находя их на самых различных страницах истории. Нам нечего бояться далеких эпох. Смотрите, с каким интересом расспрашивают ребята в переписке с Горьким о строителях пирамид, о финикийских моряках, о средневековых ученых, которых сжигала инквизиция.
Но это не значит, что нужно заслонить стариной те недавние события, очевидцы которых еще находятся среди нас. Во множестве писем читателей повторяется настойчиво просьба о том, чтобы старые большевики рассказали про свое революционное прошлое, про жизнь в ссылке, про бегство из тюрьмы, про то, как они работали в военных подпольных организациях на фронте, как они брали Кронштадт и Перекоп.
Все дело в правильном и принципиальном подборе исторических сюжетов. В ряду событий, которые станут темой наших будущих очерков и повестей, одни факты будут впервые найдены или выдвинуты нашей исторической литературой, другие заново пересмотрены и поданы в новых соотношениях, соответствующих подлинной правде истории.
И вот тогда, когда мы создадим целую историческую библиотеку из классических романов, научных книг и документов, - станут на место и те наши детские исторические повести, которые представляют собой сейчас редкие и порой довольно шаткие ступеньки лестницы, ведущей на десятый Этаж.
Их еще очень мало, новых исторических повестей.
Нашим писателям-историкам, пишущим для детей, работать трудно. Они работают на читателя, который так мало знает, который чуть не путает Александра Первого с Александром Македонским. Этому читателю ничего не говорят тонкие литературные намеки и цитаты. Он никогда не слыхал о том, что Екатерина Вторая переписывалась с Фернейским отшельником {99}, он даже не догадывается, что женские прически в два аршина высотой знаменуют времена Людовика XVI и близость революции.
Для него книга должна говорить обо всем с начала до конца, монументально и просто, а такая задача по плечу только мастеру.
Но дело не в одной монументальности.
Дореволюционному историческому беллетристу, автору какой-нибудь "Византийской орлицы", было легко писать потому, что работал он по определенному рецепту. Он брал готовую идею казенного образца, тысячу раз уже использованную, разношенную, как старый башмак; брал готовые декорации из оперы "Рогнеда" {100} и костюмы с картины "Поцелуйный обряд" {101} и, не задумываясь, писал роман для юношества со звонким эпиграфом: "Славянские ль ручьи сольются в русском море..."
Взрослому квалифицированному читателю такая книжка в руки не попадала. Она шла в "народ" и в детскую.
Наши писатели, работающие над исторической книгой для детей, - даже самые рядовые писатели, - отлично знают, что одной бутафорией им не обойтись. На них лежит слишком ответственная задача; увидеть подлинные социальные основы событий и в то же время не обезличить истории.
Тут уж материал приходится искать не в опере.
Есть у нас небольшая повесть Татьяны Богданович {102} под названием "Ученик наборного художества". В ней говорится о "наборщиках академической типографии времен Елисаветы Петровны. Весь материал, все человеческие жизни, о которых рассказывается в повести, - не отсебятина. В основе книги лежат документы, собранные с бережным вниманием в архивах старейшей типографии. Тут и приказы, и прошения, и даже счета. Зачем все это понадобилось автору? Затем, чтобы дать картину эпохи, верную исторической правде.
Не одной только Т. Богданович, но и Елене Данько {103}, Георгию Шторму {104}, Александру Слонимскому {105}, Сергею Григорьеву и всякому талантливому и добросовестному автору нашего времени приходится заново собирать свой материал для того, чтобы по-новому осмыслить историю.
Степан Злобин, написавший книгу о Салавате Юлаеве, долго собирал и документы, и устные башкирские предания, прежде чем решился взяться за повесть.
Надо по достоинству оценить смелость и трудность задачи Злобина, который попытался посмотреть на пугачевский бунт глазами башкира Салавата и для этого собрал новый, еще никем не использованный материал {106}.
Ремесленникам детской книги дореволюционных лет никогда не приходилось решать столь серьезные задачи. Они были эпигонами и нахлебниками большой литературы.
ДЕЛО ГЕРИНГА О ПОДЖОГЕ
I
Чаще всего пишут письма в редакцию англичане. Это настоящие мастера эпистолярного дела.
В любом номере многоколонной, убористой, невозмутимой, из века в век газеты "Тайме" вы найдете целую страницу, заполненную самыми неожиданными и разнообразными мыслями и чувствами читателей.
Викарий какой-нибудь Кауфордской церкви сообщает редактору о своем удачном опыте разведения гиацинтов или иерусалимских артишоков. Отставной полковник напоминает о забытой 175-й годовщине охотничьего клуба, членом которого он состоит вот уже сорок седьмой год. Мисс такая-то из Йоркшира обращает внимание на судьбу племени Ням-Ням, до сих пор не просвещенного светом истинного учения. А леди такая-то из Ланкашира рекомендует всем читательницам не пить натощак кофе.
Все эти письма от первого до последнего слова составлены по строгой форме, начиная с любезного обращения к редактору и кончая горделивым названием усадьбы, замка или дома, откуда послано письмо.
За последнее время мне пришлось много заниматься письмами, полученными в редакциях наших советских газет со всех концов Союза.
Нельзя сказать, чтобы эти письма были написаны по всей форме. Английские викарии пишут изящнее и глаже. Но я уверен, что в количестве и в разнообразии сюжетов наши письма нисколько не уступают "письмам к редактору" газеты "Таймс".
Особенно примечательны письма одной многочисленной категории читателей, которая обычно обращается к редактору "Правды" или "Известий" так:
_"Дядя редактор"_.
Или:
_"Дорогой дяденька редактор"_.
Или:
_"Дорогой дядя автор"_.
Нетрудно догадаться, что читатели, которые называют редактора дяденькой, годятся по своему возрасту ему в племянники.
И в самом деле, в конце каждого письма обязательно стоит цифра 8, 10, 12 или 13, и эта цифра означает возраст корреспондента.
II
В этом году нам повезло. Дважды представился нам случай узнать из первоисточника, чем живут дети нашего Союза, о чем они думают, к чему готовятся.
Казалось бы, что мудреного в такой задаче? Порасспросите первых встречных школьников, как они поживают, что поделывают, что читают, - и вы сразу узнаете, кто они такие. Так обычно думают взрослые люди с долгим жизненным опытом и короткой памятью. Эти взрослые часто забывают, что они и сами были когда-то детьми и что не так-то легко доверялись они в то время расспросам первого встречного.
Для того чтобы ребенок заговорил с вами полным голосом, искренне, смело, не стыдясь ни своих радостей, ни своих огорчений, - так, как разговаривает он с товарищем, - вы должны либо заработать его доверие, либо как-то особенно ему понравиться, до того понравиться, чтобы он влюбился в вас по уши.
Два человека добились в этом году у наших ребят и того и другого. Они вызвали не одну тысячу школьников, пионеров и даже ребят из детского сада на большой, серьезный разговор, слышный всему Союзу и даже за его пределами.
Эти люди - М. Горький и Георгий Димитров.
III
Переписка детей с Горьким уже опубликована. А о том, что писали дети Георгию Димитрову, до сих пор еще мало знают. Мне хотелось бы познакомить читателей с этими письмами, потому что в них, как и в письмах, полученных Горьким, слышен подлинный голос наших советских ребят.
Горькому дети подробно писали о том, что они читают и что хотят прочитать. А заодно рассказывали о себе, о своем быте, о своих желаниях и затруднениях.
Димитрову ребята пишут всего только на одну тему - о самом Димитрове, о его революционном подвиге, о том, как они рады его пребыванию в СССР.
Но и в эти письма проникают мысли и факты, по которым можно угадать характер корреспондента, представить себе его деревню, город или городишко, его родителей и товарищей, почувствовать его двенадцатилетнюю удаль.
IV
Почти в каждом письме есть несколько слов, обращенных к редактору или к редакции.
_"Я очень прошу напечатать это письмо, а если не можете напечатать, то пошлите письмо по почте, а если не можете по почте, то пришлите мне адрес, я сам отнесу"_.
Вот какие это настойчивые, корреспонденты! Даже авторы любовных писем не могли бы с ними состязаться. Они с удовольствием взяли бы на себя роль собственных почтальонов, лишь бы только доставить письмо прямо в руки адресату.
Но хорошо тем, кто живет в Москве. Из какого-нибудь Большого Сундыря или из Гуляй-Поля письмо в Москву не понесешь. Да и по железной дороге его не так-то просто отвезти.
_"Я не могу поехать в Москву_, - жалуется девятилетняя Наталья Пушкина из гор. Горького, - _я не знаю, на какой поезд садиться"_.
Зато все авторы писем уверены в том, что т. Димитров знает, "на какой поезд садиться", и смело приглашают его к себе.
Приглашают в Ленинград, в Кременчуг, в Архангельск, в Одессу, в Кривой Рог, в деревню Притыкино, в Ойротию и в Красную Чувашию.
Если бы т. Димитров принял все эти приглашения, ему пришлось бы бросить всякие дела и посвятить ближайшие три года своей жизни путешествию на пароходе, в поезде, в автомобиле, на лошадях, а кое-где и пешком.
_"Приезжайте к нам в гости в г. Минск, хотя бы на несколько дней, мы все хотим вас видеть - я, и мой папа, и мама, и наша работница Люся. Я хожу в детский сад-нулевку"_.
Так пишут маленькие. Те, кто ходит уже в 3-й или в 4-й класс, приглашают т. Димитрова не только от имени своей семьи и работницы Люси, а от всего своего звена, от всей школы, от всего города.
У каждого есть чем похвалиться:
_"Дядя Димитров, мы бы хотели, чтобы вы приехали к нам на Краммашстрой и увидели, какой завод здесь построили. А пока до свиданья. Вова Краков, 9 лет".
"Можно ли т. Димитрова попросить приехать к нам в Шатуру, можно ли с ним лично поговорить? Если можно, то как это сделать? Мы бы его сводили на нашу электростанцию. Пионеры 2-го отряда".
"Дядя Димитров, пишите, как вы живете, как вообще дела и все остальное. Дядя Димитров, наши пионеры просят вас приехать к нам в Гуляй-Поле посмотреть, как школа работает, как колхозы к посевной кампании подготовились, как наш завод работает и все остальное. Пионер Каменев".
"Дорогие дяди Димитров, Попов и Танев, приезжайте к нам на Крив Буд (Кривой Рог) к пуску домны Комсомолки. Шура Шройфельд, 8 лет"_.
По этим пригласительным билетам можно отлично изучить первую и вторую пятилетку.
Все ребята знают наизусть, чем гордится их город или колхоз. В одном письме упоминается электростанция, в другом новая домна, в третьем всего только инкубатор, где "выводятся и воспитываются цыплята" и где работает мама пионерки Таси Хреновой.
Только в очень немногих письмах ребята пытаются заманить т. Димитрова в гости не домной или нефтяным фонтаном, а красотами природы.