Страница:
Могла ли Розмари устроить его убийство? Розмари знала, что Пол ей небезразличен. Розмари одобряла их отношения. Способна ли она убить человека, с которым работает и которого уважает? Вонищенка не позволила себе ответить на этот вопрос.
Было уже почти шесть утра, когда Си-Си наконец разрешили забрать Вонищенку к себе. По дороге, в такси, Вонищенка не сказала ни слова. Протянула нити сознания к кошкам и мысленно прижала к себе, дрожа. Си-Си схватила утренние газеты из ящика у тротуара, сунула под мышку, не глядя, и повела Вонищенку к лифту. Когда они поднялись в мансарду, Вонищенка села и слепо уставилась в стену. Си-Си принялась заваривать чай.
Потом Вонищенка осознала, что Си-Си уже который раз зовет ее по имени. Это заставило ее прийти в себя. Хотя она предпочла бы остаться в прежнем состоянии, растекшись сознанием по всему городу. За счет этого и боль становилась не такой концентрированной. Но настойчивость в голосе Си-Си заставила ее сосредоточиться и поглядеть на газету прямо перед ней.
Четверть первой полосы занимала фотография Розмари Гамбионе Малдун.
Розмари ощутила ледяное спокойствие. Ее заранее предупредил один журналист, который как-то задолжал очень много денег в Лас-Вегасе. Некоторое время назад она взяла его на довольствие. А сегодня он расплатился сполна. Услышал шум в отделе новостей, проверил, в чем дело. Увидел ее фотографию на макете первой полосы. Этого было достаточно. Тут же позвонил своему связному в Семье. Крис постучал ей в дверь в два часа ночи, и они принялись запихивать вещи в чемодан.
Крис привел с собой четверых охранников, самых лучших. Все шестеро уселись в черный лимузин, который повез их в тайную резиденцию Гамбионе, одну из нескольких. Розмари не говорила ни слова. А что можно было сказать? Часть ее жизни была уничтожена полностью. Осталась только Семья. С чего она начинала, тем и закончит.
Розмари сидела в доме одна. Телохранители охраняли его снаружи, следя за окнами и дверьми. Крис уехал, он должен был организовать для нее более надежное убежище, такое, откуда она сможет руководить кланом Гамбионе. Она почему-то почувствовала себя намного более живой и свободной, чем все те годы, что жила двойной жизнью. Голову переполняли планы, как сделать так, чтобы Семьи жили и процветали. Теперь, когда она может полностью сосредоточиться на текущих задачах, все будет по-другому. Пол оказал ей услугу. Жаль, что для этого ему пришлось умереть, но, в конце концов, не следовало выказывать слабость. Интересно, когда Крис вернется? Ей так много нужно с ним обсудить.
Джордж Мартин
II
Роджер Желязны
II
Артур Байрон Ковер
I
Было уже почти шесть утра, когда Си-Си наконец разрешили забрать Вонищенку к себе. По дороге, в такси, Вонищенка не сказала ни слова. Протянула нити сознания к кошкам и мысленно прижала к себе, дрожа. Си-Си схватила утренние газеты из ящика у тротуара, сунула под мышку, не глядя, и повела Вонищенку к лифту. Когда они поднялись в мансарду, Вонищенка села и слепо уставилась в стену. Си-Си принялась заваривать чай.
Потом Вонищенка осознала, что Си-Си уже который раз зовет ее по имени. Это заставило ее прийти в себя. Хотя она предпочла бы остаться в прежнем состоянии, растекшись сознанием по всему городу. За счет этого и боль становилась не такой концентрированной. Но настойчивость в голосе Си-Си заставила ее сосредоточиться и поглядеть на газету прямо перед ней.
Четверть первой полосы занимала фотография Розмари Гамбионе Малдун.
Розмари ощутила ледяное спокойствие. Ее заранее предупредил один журналист, который как-то задолжал очень много денег в Лас-Вегасе. Некоторое время назад она взяла его на довольствие. А сегодня он расплатился сполна. Услышал шум в отделе новостей, проверил, в чем дело. Увидел ее фотографию на макете первой полосы. Этого было достаточно. Тут же позвонил своему связному в Семье. Крис постучал ей в дверь в два часа ночи, и они принялись запихивать вещи в чемодан.
Крис привел с собой четверых охранников, самых лучших. Все шестеро уселись в черный лимузин, который повез их в тайную резиденцию Гамбионе, одну из нескольких. Розмари не говорила ни слова. А что можно было сказать? Часть ее жизни была уничтожена полностью. Осталась только Семья. С чего она начинала, тем и закончит.
Розмари сидела в доме одна. Телохранители охраняли его снаружи, следя за окнами и дверьми. Крис уехал, он должен был организовать для нее более надежное убежище, такое, откуда она сможет руководить кланом Гамбионе. Она почему-то почувствовала себя намного более живой и свободной, чем все те годы, что жила двойной жизнью. Голову переполняли планы, как сделать так, чтобы Семьи жили и процветали. Теперь, когда она может полностью сосредоточиться на текущих задачах, все будет по-другому. Пол оказал ей услугу. Жаль, что для этого ему пришлось умереть, но, в конце концов, не следовало выказывать слабость. Интересно, когда Крис вернется? Ей так много нужно с ним обсудить.
Джордж Мартин
«Вся королевская конница»
II
Где-то рядом, в душной темноте что-то глухо ухнуло в воде. Весь мир перевернулся и пошел ко дну. Но слабость и дурнота не давали сдвинуться с места. Он чувствовал, как ледяные пальцы сдавили ноги и поползли выше и выше. Затем шок, когда вода достигла промежности, приводя его в сознание. Он рванул привязные ремни онемевшими пальцами, но было слишком поздно. Ледяной холод лизал его грудь. Он оттолкнулся вверх, пол ушел из-под ног, а в следующее мгновение вода накрыла его с головой. Он не мог вздохнуть, и все потемнело, стало совсем темно, как в могиле. Но нужно было выбраться, нужно выбраться…
Том проснулся, судорожно вдохнув. Крик так и застрял у него в горле.
В первый момент пробуждения сквозь помутившееся сознание он услышал слабый звон разбитого стекла, падающего с оконной рамы и рассыпающегося по полу спальни. Он закрыл глаза и постарался успокоиться. Сердце билось, как птица в сетке, майка прилипла к телу. Это только сон, говорил он себе, но все еще чувствовал, как падает, ослепший и беспомощный, запертый в гробу из пылающей стали, а воды реки смыкаются над ним. Это только сон, повторил он. Ведь ему повезло, что-то взорвало челнок, и он выбрался. Все закончилось, он жив и здоров. Он глубоко вздохнул и начал считать до десяти. На счете семь дрожь унялась, и он открыл глаза.
Постелью ему служил матрас, лежащий на полу пустой комнаты. Том сел, запутавшись в простыне. Перья из разорванной подушки плавали в лучах солнечного света, пробивавшегося сквозь разбитое окно, и медленно оседали на пол. Будильник, купленный на прошлой неделе, валялся посреди комнаты, отскочив от стены. Цифры беспорядочно мигали красным на его светодиодном дисплее, а затем совсем погасли. Стены салатного цвета были абсолютно голыми, и по ним разбегались паутины все больше расползающихся трещин. Кусок штукатурки отвалился и упал с потолка. Том поморщился, освободился от простыни и поднялся.
В одну из таких ночей его гребаное подсознание обрушит весь дом. Он представил, что об этом думают его соседи. Он уже пустил на растопку большую часть мебели из спальни, а гипсокартонные стены не могли поддержать систему жизнеобеспечения. И снова он в пролете.
В ванной Том бросил промокшее нижнее белье в корзину и пристально посмотрел на себя в зеркало над умывальником. Он подумал, что выглядит на десять лет старше своего возраста. Ничего удивительного, если в течение двух месяцев тебя непрерывно мучают ночные кошмары.
Он забрался под душ и задернул штору. Полураскисший брусок мыла Safeguard покоился в мыльнице, наполнявшейся водой. Том сосредоточился. Мыло всплывало, пока не скользнуло ему в руку. Оно было неприятно склизкое. Хмурясь, он мысленно с силой повернул кран холодной воды и поморщился, когда ледяная струя окатила его. Он поспешно схватил рукой кран горячей воды, повернул его и поежился от облегчения, когда вода стала теплее.
Том отметил, пока намыливался, что навыки улучшались. Уже больше двадцати лет, как Черепаха почти полностью атрофировал его телекинетические способности, за исключением того времени, когда он был замкнут в пространстве челнока. Но доктор Тахион помог ему понять, что заблокирована психика, а не физические процессы. С тех пор он работал над собой и достиг той формы, когда бруски мыла и краны холодной воды вели себя как паиньки.
Том подставил голову под душ и улыбнулся теплым струям, стекавшим вокруг него и смывавшим последние следы ночного кошмара. Плохо, что его подсознание не осознает предела; он бы чувствовал себя куда спокойнее, ложась спать, и, вероятно, его спальня не переворачивалась бы вверх дном к моменту пробуждения. Но когда приходили кошмары, он был Черепахой, ослабевшим, с помутившимся сознанием, почти ушедшим под воду и все-таки Великим и Ужасным Черепахой, способным сбрасывать с путей локомотивы и крушить танки силой разума.
Последний великий Черепаха. Вся королевская конница, вся королевская рать, вспомнил Том.
Он выключил душ и поежился от неожиданно прохладного воздуха, вышел из кабины и растерся полотенцем.
На кухне он налил чашку кофе и положил в миску немного овсянки быстрого приготовления. Ему всегда казалось, что у овсянки вкус размокшего картона, но это суперполезное для здоровья новшество вообще напоминало древесную стружку. Но доктор настаивал, чтобы он включал в свой рацион больше клетчатки и меньше жира. Предполагалось, что он должен также ограничить себя в потреблении кофе, но это был дохлый номер, ибо он давно подсел на черный напиток.
Том включил небольшой телевизор рядом с микроволновкой и смотрел новости CNN, сидя за столом. В городе разворачивалась полномасштабная разоблачительная кампания против коррупции в окружной прокуратуре Манхэттена, что казалось наименьшей мерой теперь, когда один из заместителей прокурора был разоблачен как глава мафии. Заверяли, что будет предъявлено обвинение. Роза-Мария Гамбионе, или Розмари Малдун, все еще была в розыске. Ее искали для предварительного допроса, но она исчезла, словно сквозь землю провалилась. Том считал, что едва ли она объявиться где-либо в ближайшее время.
Он винил себя за то, что проигнорировал заявление Малдун о вступлении в ряды тузов, когда на улицах Джокертауна разразилась война между бандами. Не то чтобы Черепаха проигнорировал просьбу о помощи, просто, если бы в то время он имел летающий челнок или деньги на его сборку, его отношение могло бы смягчиться вплоть до того, чтобы вернуть Черепаху из мертвых. Но он был на мели и ничего не предпринял, о чем теперь нисколько не жалел. Пульс, Водяная Лилия, Мистер Магнет и другие тузы, давшие ответы, поставили свою жизнь и репутацию на карту. И теперь на них ополчились все политиканы, которые повылезли на экраны в вечерних новостях и потребовали расследования их связей с организованной преступностью.
В иные времена, подобные этому, Том не жалел, что Черепаха мертв.
По телевизору перешли к программе международных передач, к свежим новостям о путешествиях тузов. Новость о беременности Соколицы уже протухла, слава богу, не было и взрывов насилия, подобно событиям в Сирии. Том смотрел видеоматериал о том, как Крапленые Карты приземлились в Японии с угрюмым недовольством. Он всегда мечтал о путешествиях, о далеких экзотических странах, возможности посетить все эти легендарные города, о которых он читал в детстве, но всегда не хватало денег. Однажды его послали на торгово-промышленную выставку в Чикаго, но выходные, проведенные в Конрад Хилтон среди трех тысяч продавцов электронной техники, не стали воплощением мечты его детства.
Им следовало пригласить Черепаху. Конечно, транспортировка челнока причинила бы немало хлопот, и он не смог бы получить паспорт, не раскрыв своего настоящего имени, – а он не был готов к этому. Но все проблемы могли быть решены, если бы хоть кто-нибудь почесался. Вероятно, его и в самом деле считали погибшим, но, по крайней мере, доктор Тахион должен был бы усомниться.
И вот он здесь, как и прежде, в Бейонне, давится этой дрянью с полезной клетчаткой, в то время как какие-то Мистраль, Фэтмэн и Соколица посиживают где-нибудь под сенью пагоды, вкушая на завтрак чертовы дары японской кухни. Его это просто бесило. Он не имел ничего против Пери или Мистраль, но никто из них не заплатил ту цену, которую заплатил он. Иисус милосердный, они пригласили даже этого подонка, Джека Брауна. Кого угодно, но только не его, конечно, ведь это причинило бы их задницам столько беспокойства – пришлось бы сделать предварительные особые распоряжения, кроме того, они обеспечили кучу мест для тузов и столько же для джокеров, и никто не знал, к кому отнести Черепаху.
Том сделал глоток кофе, встал из-за стола и выключил телевизор. Катитесь к дьяволу, подумал он. Теперь, когда он решил, что Черепаха должен остаться для всех мертвым, пришло время схоронить останки. У него были на этот счет кое-какие мысли. И если все пойдет, как надо, то к этому времени в следующем году он тоже сможет предпринять кругосветное путешествие.
Том проснулся, судорожно вдохнув. Крик так и застрял у него в горле.
В первый момент пробуждения сквозь помутившееся сознание он услышал слабый звон разбитого стекла, падающего с оконной рамы и рассыпающегося по полу спальни. Он закрыл глаза и постарался успокоиться. Сердце билось, как птица в сетке, майка прилипла к телу. Это только сон, говорил он себе, но все еще чувствовал, как падает, ослепший и беспомощный, запертый в гробу из пылающей стали, а воды реки смыкаются над ним. Это только сон, повторил он. Ведь ему повезло, что-то взорвало челнок, и он выбрался. Все закончилось, он жив и здоров. Он глубоко вздохнул и начал считать до десяти. На счете семь дрожь унялась, и он открыл глаза.
Постелью ему служил матрас, лежащий на полу пустой комнаты. Том сел, запутавшись в простыне. Перья из разорванной подушки плавали в лучах солнечного света, пробивавшегося сквозь разбитое окно, и медленно оседали на пол. Будильник, купленный на прошлой неделе, валялся посреди комнаты, отскочив от стены. Цифры беспорядочно мигали красным на его светодиодном дисплее, а затем совсем погасли. Стены салатного цвета были абсолютно голыми, и по ним разбегались паутины все больше расползающихся трещин. Кусок штукатурки отвалился и упал с потолка. Том поморщился, освободился от простыни и поднялся.
В одну из таких ночей его гребаное подсознание обрушит весь дом. Он представил, что об этом думают его соседи. Он уже пустил на растопку большую часть мебели из спальни, а гипсокартонные стены не могли поддержать систему жизнеобеспечения. И снова он в пролете.
В ванной Том бросил промокшее нижнее белье в корзину и пристально посмотрел на себя в зеркало над умывальником. Он подумал, что выглядит на десять лет старше своего возраста. Ничего удивительного, если в течение двух месяцев тебя непрерывно мучают ночные кошмары.
Он забрался под душ и задернул штору. Полураскисший брусок мыла Safeguard покоился в мыльнице, наполнявшейся водой. Том сосредоточился. Мыло всплывало, пока не скользнуло ему в руку. Оно было неприятно склизкое. Хмурясь, он мысленно с силой повернул кран холодной воды и поморщился, когда ледяная струя окатила его. Он поспешно схватил рукой кран горячей воды, повернул его и поежился от облегчения, когда вода стала теплее.
Том отметил, пока намыливался, что навыки улучшались. Уже больше двадцати лет, как Черепаха почти полностью атрофировал его телекинетические способности, за исключением того времени, когда он был замкнут в пространстве челнока. Но доктор Тахион помог ему понять, что заблокирована психика, а не физические процессы. С тех пор он работал над собой и достиг той формы, когда бруски мыла и краны холодной воды вели себя как паиньки.
Том подставил голову под душ и улыбнулся теплым струям, стекавшим вокруг него и смывавшим последние следы ночного кошмара. Плохо, что его подсознание не осознает предела; он бы чувствовал себя куда спокойнее, ложась спать, и, вероятно, его спальня не переворачивалась бы вверх дном к моменту пробуждения. Но когда приходили кошмары, он был Черепахой, ослабевшим, с помутившимся сознанием, почти ушедшим под воду и все-таки Великим и Ужасным Черепахой, способным сбрасывать с путей локомотивы и крушить танки силой разума.
Последний великий Черепаха. Вся королевская конница, вся королевская рать, вспомнил Том.
Он выключил душ и поежился от неожиданно прохладного воздуха, вышел из кабины и растерся полотенцем.
На кухне он налил чашку кофе и положил в миску немного овсянки быстрого приготовления. Ему всегда казалось, что у овсянки вкус размокшего картона, но это суперполезное для здоровья новшество вообще напоминало древесную стружку. Но доктор настаивал, чтобы он включал в свой рацион больше клетчатки и меньше жира. Предполагалось, что он должен также ограничить себя в потреблении кофе, но это был дохлый номер, ибо он давно подсел на черный напиток.
Том включил небольшой телевизор рядом с микроволновкой и смотрел новости CNN, сидя за столом. В городе разворачивалась полномасштабная разоблачительная кампания против коррупции в окружной прокуратуре Манхэттена, что казалось наименьшей мерой теперь, когда один из заместителей прокурора был разоблачен как глава мафии. Заверяли, что будет предъявлено обвинение. Роза-Мария Гамбионе, или Розмари Малдун, все еще была в розыске. Ее искали для предварительного допроса, но она исчезла, словно сквозь землю провалилась. Том считал, что едва ли она объявиться где-либо в ближайшее время.
Он винил себя за то, что проигнорировал заявление Малдун о вступлении в ряды тузов, когда на улицах Джокертауна разразилась война между бандами. Не то чтобы Черепаха проигнорировал просьбу о помощи, просто, если бы в то время он имел летающий челнок или деньги на его сборку, его отношение могло бы смягчиться вплоть до того, чтобы вернуть Черепаху из мертвых. Но он был на мели и ничего не предпринял, о чем теперь нисколько не жалел. Пульс, Водяная Лилия, Мистер Магнет и другие тузы, давшие ответы, поставили свою жизнь и репутацию на карту. И теперь на них ополчились все политиканы, которые повылезли на экраны в вечерних новостях и потребовали расследования их связей с организованной преступностью.
В иные времена, подобные этому, Том не жалел, что Черепаха мертв.
По телевизору перешли к программе международных передач, к свежим новостям о путешествиях тузов. Новость о беременности Соколицы уже протухла, слава богу, не было и взрывов насилия, подобно событиям в Сирии. Том смотрел видеоматериал о том, как Крапленые Карты приземлились в Японии с угрюмым недовольством. Он всегда мечтал о путешествиях, о далеких экзотических странах, возможности посетить все эти легендарные города, о которых он читал в детстве, но всегда не хватало денег. Однажды его послали на торгово-промышленную выставку в Чикаго, но выходные, проведенные в Конрад Хилтон среди трех тысяч продавцов электронной техники, не стали воплощением мечты его детства.
Им следовало пригласить Черепаху. Конечно, транспортировка челнока причинила бы немало хлопот, и он не смог бы получить паспорт, не раскрыв своего настоящего имени, – а он не был готов к этому. Но все проблемы могли быть решены, если бы хоть кто-нибудь почесался. Вероятно, его и в самом деле считали погибшим, но, по крайней мере, доктор Тахион должен был бы усомниться.
И вот он здесь, как и прежде, в Бейонне, давится этой дрянью с полезной клетчаткой, в то время как какие-то Мистраль, Фэтмэн и Соколица посиживают где-нибудь под сенью пагоды, вкушая на завтрак чертовы дары японской кухни. Его это просто бесило. Он не имел ничего против Пери или Мистраль, но никто из них не заплатил ту цену, которую заплатил он. Иисус милосердный, они пригласили даже этого подонка, Джека Брауна. Кого угодно, но только не его, конечно, ведь это причинило бы их задницам столько беспокойства – пришлось бы сделать предварительные особые распоряжения, кроме того, они обеспечили кучу мест для тузов и столько же для джокеров, и никто не знал, к кому отнести Черепаху.
Том сделал глоток кофе, встал из-за стола и выключил телевизор. Катитесь к дьяволу, подумал он. Теперь, когда он решил, что Черепаха должен остаться для всех мертвым, пришло время схоронить останки. У него были на этот счет кое-какие мысли. И если все пойдет, как надо, то к этому времени в следующем году он тоже сможет предпринять кругосветное путешествие.
Роджер Желязны
Концерт для серотонина с хором сирен
II
Убедившись, что никому вокруг до него нет никакого дела, Кройд уронил в свой эспрессо сразу две таблетки «Черной прелести». Вскоре, тяжело вздохнув, стал тихо ругаться – на этот раз они не принесли ему желанного облегчения. Все усилия последних дней, все утомительные блуждания пока ни к чему не привели, а он уже приближался к своему скоростному штопору и в любой момент мог сорваться. Обычно такое состояние беспокоило его мало, но только не в этот раз. Кройд дал себе зарок, точнее, даже два: один касательно наркотиков, другой – по делу. Один глубоко личный, другой касался бизнеса, рассуждал Кройд, но оба теперь равно тяготили. Приходилось держать себя в руках, глядеть за собой в оба, если не в двести шестнадцать глаз нараспашку, чтобы не завалить дело. А еще Кройд страшно боялся разочаровать Кувшинку на первом же свидании. Хотя приступы паранойи были как раз не в диковинку – обычно они и начинались с приближением к фазе сна. Кройд решил, что этот страх может сыграть роль индикатора. Пусть просигналит, когда наступит пора отправляться на боковую.
Кройд обегал уже с полгорода, пытаясь выйти на тех двоих, из списка Мазучелли, но они исчезли, казалось, бесследно. Он проверил все упомянутые в той же бумаге места, никого нигде не застал и теперь утешался мыслью, что блатные редко без особой необходимости меняют места рандеву. Сегодня снова наступил черед заниматься Джеймсом Спектором. На самом-то деле новостью для Кройда было лишь подлинное имя Живчика, кличку он знал издавна. И даже пересекался с ним, довольно тесно, на некоторых делах. Живчик всегда производил впечатление шустрого парня, но туза из слабых, не слишком крутого.
– Из гранаты вынь чеку при подходе к Живчику, – бубнил себе под нос Кройд, отстукивая по столу ритм и одновременно подзывая официанта.
– Слушаю вас, сэр?
– Еще эспрессо, и чашку побольше, договорились?
– Разумеется, сэр.
– А лучше тащи сюда целый кофейник.
– Будет сделано, мигом.
Кройд стал постукивать громче и даже притоптывать в такт.
– Та-та-та-та, вынь чеку, та-та-та-та, Живчику, – бубнил он рассеянно и вздрогнул, когда внезапно возникший официант поставил перед ним чистую чашку.
– Не смей подкрадываться таким манером!
– Прошу прощения. Не хотел вас пугать.
Официант принялся наливать кофе в чашку.
– И за спиной не стой! Встань так, чтобы я тебя видел!
– Слушаюсь, сэр. – Официант переместился вправо, оставил кувшин на столе и с обиженным видом ретировался.
Поглощая кофе чашку за чашкой, Кройд задумался о том, о чем давно уже не находил времени как следует поразмыслить: о собственных снах, о перевоплощениях, о неизбежности смерти. Осушив кофейник, потребовал новый. Определенно, одолевавшие его мысли стоили двух кофейников.
К вечеру снегопад прошел, но снежный покров толщиной никак не меньше дюйма в свете неоновых витрин продолжал искриться на тротуарах. Обжигающе холодный ветер гнал вдоль по Десятой стрит маленькие белые смерчи. Высокий, худощавый мужчина в тяжелом черном пальто и с грузом передвигался весьма осторожно; всякий раз, сворачивая за угол, устраивал себе краткую передышку и озирался по сторонам. Как только он покинул лавчонку с тюком, возникло ощущение посторонних глаз на затылке. И уже не покидало. Действительно, в сотне-другой ярдов позади, по противоположному тротуару и в том же направлении передвигался неясный темный силуэт. Определенно хвост. Джеймс Спектор прикидывал, не вернее ли подстеречь преследователя и прикончить прямо здесь, чем тащить за собой дальше, рискуя столкнуться после с непредвиденными последствиями. К тому же покоя не давали две кварты «Джека Дэниела» и пять упаковок склитца в багаже – Джеймс содрогнулся от одной только мысли о том, что они могут разбиться. Как пить дать разобьются на таком гололеде, если кто-то привяжется. А повторять маршрут до лавочки в мороз еще раз ему вовсе не улыбалось.
С другой стороны, ожидание с целью прикончить топтуна чревато тем же результатом – даже если Джеймс поскользнется, всего лишь нагибаясь, чтобы обшарить карманы покойника. Сперва следовало надежно пристроить тюк. И Джеймс огляделся по сторонам.
Чуть дальше оказалось крыльцо с крутыми ступеньками. Подойдя вплотную, он водрузил тюк на третью, надежно прислонив к металлическим перильцам. Отряхнув снег с пальто, Джеймс поднял воротник, выудил из кармана пачку сигарет, выщелкнул одну и прикурил лодочкой. Затем облокотился на перила и, поглядывая на пройденный перекресток, настроился на терпеливое ожидание.
Но томиться довелось недолго: спустя неполную минуту из-за угла вынырнул человек в синей куртке и серых брюках. Его галстук развевался на ветру, теребящему и непокорную темную шевелюру. Выйдя из-за угла, он замешкался на мгновение, затем кивнул и приблизился. В свете далеких витрин сверкнули зеркальные очки незнакомца. Мгновенный озноб прошиб Джеймса от мысли, что он упускает инициативу. Такую встречу посреди ночи обыкновенной случайностью уже не объяснить. Тем более что незнакомец выглядел куда более зловещим, чем обычный топтун-крепыш, севший на хвост. Джеймс глубоко затянулся и поднялся на ступеньку выше, чтобы иметь возможность заехать ногой по физиономии, да как следует.
– Эй, Живчик! – окликнул незнакомец. – Поговорить нужно.
Джеймс пристально глядел, пытаясь опознать преследователя. Но ни лицо, ни голос знакомыми не показались.
Неизвестный подошел почти вплотную и дружелюбно улыбнулся.
– Я отниму всего минуту-другую, не больше, – добавил он вежливо. – Очень важное дело. Весьма срочное. И в той же мере деликатное. Последнее обстоятельство, как ты сам понимаешь, жизнь мне не облегчает.
– Мы разве знакомы? – ожил наконец Живчик.
– Было дело, встречались. В иной жизни, если можно так выразиться. В иной моей жизни, если быть совсем уж точным. А также, полагаю, тебе приходилось выполнять кой-какую бухгалтерскую работенку для фирмы моего сводного брата в Джерси. Его имя Кройд.
– А что теперь от меня понадобилось?
– Имя главаря новой шайки. Той, что пытается потеснить старую добрую мафию, заправляющую делами в городе вот уже с полвека.
– Да ты шутишь, наверное! – ответил Живчик и, затянувшись напоследок, затоптал окурок.
– Вовсе нет, – сказал Кройд. – Без этих сведений не знать мне ни сна, ни покоя. Как я понимаю, ты помогал этим парням отнюдь не по бухгалтерской части. Назови того, кто правит бал, и я исчезну.
– Но я не могу! – ответил Живчик.
– Как уже упоминалось выше, дельце доверено мне деликатное. И спрашиваю я только из деликатности. Предпочитаю обходиться без насилия…
Живчик резко ударил Кройда в лицо. Очки полетели через плечо, и в мерцающих фасетках глаз на Живчика уставились двести шестнадцать собственных его отражений. Он не сумел удержаться от изумленного вздоха.
– Так ты туз! – выдавил он. – Или джокер?
– Я – Дремлин, – сообщил Кройд, выворачивая Живчику руку и с хрустом ломая ее о чугунные перила. – Тебе следовало брать пример с меня и вести себя деликатнее. Было бы не так больно. Теперь ты просто не оставил мне выбора.
С трудом совладав с дикой болью, Живчик пожал плечами:
– Давай, вперед, можешь ломать и вторую. Все равно я не смогу выдать, чего не знаю.
Кройд с интересом уставился на повисшую плетью изувеченную руку Живчика. Тот протянул здоровую, вправил обломки на место, прижал плотнее.
– Так ты умеешь быстро залечивать раны! – сообразил Кройд. – В считаные минуты. Я вспомнил!
– Да, чего уж скрывать!
– А если напрочь руку оторвать, новую отрастить сумеешь?
– Не знаю, да и пробовать не хочу. Я слышал, что ты чокнутый. А теперь и на себе убедился. Думаешь, я не сказал бы, если б знал! Невеликое это удовольствие – чертова регенерация. Я не имел с ними никаких дел, кроме одного-единственного паршивого контракта. И понятия не имею, кто у них в главарях.
Кройд схватил разом оба запястья Живчика и крепко сжал.
– Переломы – это варварство, средневековье, – заметил он участливо. – Но у нас в наличии еще один, более деликатный вариант. Ты знаком с злектрошоковой терапией? Нет? Так познакомься!
Кройд разжал ладони лишь после того, как Живчика, вернее, его почти бесчувственное тело перестало трясти. Когда же к бедолаге вернулся дар речи, Кройд услышал все ту же песню:
– Все равно мне нечего тебе рассказать. Я просто не знаю.
– Тогда продолжим! Нейронов у тебя в организме пока хватает, чуток и потерять не жалко, – предложил Кройд.
– Отдохнул бы с минуту! – посочувствовал Живчик. – Никогда я в делах не интересовался лишними именами. Меньше знаешь, легче дышишь… Не спеши!!! Одно я запомнил: Глазастый. Он джокер. На самом-то деле он одноглазый, циклоп. И носит монокль. Встречались мы с ним на Таймс-сквер и всего один раз – он объяснил задание и выдал аванс. И вся любовь. Ты же знаешь, как это делается. Ведь и сам вольный художник.
Кройд вздохнул с заметным облегчением:
– Глазастый? Знакомая кличка. Похоже, когда-то слышал. А где посоветуешь его искать?
– Думаю, встретишь в клубе «Мертвец Николя». Режется там в карты по пятницам. Можешь сходить и прикончить мерзавца. Но на меня не ссылайся и идти с собой не уговаривай – даже близко не появлюсь. Мне это уже однажды стоило двух переломов сразу, к тому же на одной ноге.
– Клуб «Мертвец Николя»? – переспросил Кройд. – Что-то я о таком и не слыхивал.
– Оформлен под склеп короля Николя, находится совсем рядом с Джокертауном. Жратва сносная, пойло терпимое, немного музыки, танцевальный зал, а в задних комнатах казино. Открылся не так уж давно. Но этот патологический стиль в духе детских страшилок не в моем вкусе.
– О’кей, – сказал Кройд. – Очень надеюсь, Живчик, что ты не навешал мне лапши.
– Это все, что знаю, век свободы не видать!
Кройд медленно кивнул:
– Придется идти в твой клуб. Дело должно быть завершено. – Он отпустил собеседника и отодвинулся. – Может, тогда мне удастся отдохнуть наконец. Но деликатно, только деликатно. – Он поднял со ступеней тюк и вручил Живчику. – Держи. Береги добычу. И смотри не поскользнись по дороге. Гололед жуткий. – Продолжая невнятно что-то бормотать, Кройд попятился и исчез за углом.
А Живчик, устроившись на мерзлом крыльце поудобнее, достал из тюка кварту «Джека Дэниела», выбил пробку и надолго припал к вожделенному напитку.
Кройд обегал уже с полгорода, пытаясь выйти на тех двоих, из списка Мазучелли, но они исчезли, казалось, бесследно. Он проверил все упомянутые в той же бумаге места, никого нигде не застал и теперь утешался мыслью, что блатные редко без особой необходимости меняют места рандеву. Сегодня снова наступил черед заниматься Джеймсом Спектором. На самом-то деле новостью для Кройда было лишь подлинное имя Живчика, кличку он знал издавна. И даже пересекался с ним, довольно тесно, на некоторых делах. Живчик всегда производил впечатление шустрого парня, но туза из слабых, не слишком крутого.
– Из гранаты вынь чеку при подходе к Живчику, – бубнил себе под нос Кройд, отстукивая по столу ритм и одновременно подзывая официанта.
– Слушаю вас, сэр?
– Еще эспрессо, и чашку побольше, договорились?
– Разумеется, сэр.
– А лучше тащи сюда целый кофейник.
– Будет сделано, мигом.
Кройд стал постукивать громче и даже притоптывать в такт.
– Та-та-та-та, вынь чеку, та-та-та-та, Живчику, – бубнил он рассеянно и вздрогнул, когда внезапно возникший официант поставил перед ним чистую чашку.
– Не смей подкрадываться таким манером!
– Прошу прощения. Не хотел вас пугать.
Официант принялся наливать кофе в чашку.
– И за спиной не стой! Встань так, чтобы я тебя видел!
– Слушаюсь, сэр. – Официант переместился вправо, оставил кувшин на столе и с обиженным видом ретировался.
Поглощая кофе чашку за чашкой, Кройд задумался о том, о чем давно уже не находил времени как следует поразмыслить: о собственных снах, о перевоплощениях, о неизбежности смерти. Осушив кофейник, потребовал новый. Определенно, одолевавшие его мысли стоили двух кофейников.
К вечеру снегопад прошел, но снежный покров толщиной никак не меньше дюйма в свете неоновых витрин продолжал искриться на тротуарах. Обжигающе холодный ветер гнал вдоль по Десятой стрит маленькие белые смерчи. Высокий, худощавый мужчина в тяжелом черном пальто и с грузом передвигался весьма осторожно; всякий раз, сворачивая за угол, устраивал себе краткую передышку и озирался по сторонам. Как только он покинул лавчонку с тюком, возникло ощущение посторонних глаз на затылке. И уже не покидало. Действительно, в сотне-другой ярдов позади, по противоположному тротуару и в том же направлении передвигался неясный темный силуэт. Определенно хвост. Джеймс Спектор прикидывал, не вернее ли подстеречь преследователя и прикончить прямо здесь, чем тащить за собой дальше, рискуя столкнуться после с непредвиденными последствиями. К тому же покоя не давали две кварты «Джека Дэниела» и пять упаковок склитца в багаже – Джеймс содрогнулся от одной только мысли о том, что они могут разбиться. Как пить дать разобьются на таком гололеде, если кто-то привяжется. А повторять маршрут до лавочки в мороз еще раз ему вовсе не улыбалось.
С другой стороны, ожидание с целью прикончить топтуна чревато тем же результатом – даже если Джеймс поскользнется, всего лишь нагибаясь, чтобы обшарить карманы покойника. Сперва следовало надежно пристроить тюк. И Джеймс огляделся по сторонам.
Чуть дальше оказалось крыльцо с крутыми ступеньками. Подойдя вплотную, он водрузил тюк на третью, надежно прислонив к металлическим перильцам. Отряхнув снег с пальто, Джеймс поднял воротник, выудил из кармана пачку сигарет, выщелкнул одну и прикурил лодочкой. Затем облокотился на перила и, поглядывая на пройденный перекресток, настроился на терпеливое ожидание.
Но томиться довелось недолго: спустя неполную минуту из-за угла вынырнул человек в синей куртке и серых брюках. Его галстук развевался на ветру, теребящему и непокорную темную шевелюру. Выйдя из-за угла, он замешкался на мгновение, затем кивнул и приблизился. В свете далеких витрин сверкнули зеркальные очки незнакомца. Мгновенный озноб прошиб Джеймса от мысли, что он упускает инициативу. Такую встречу посреди ночи обыкновенной случайностью уже не объяснить. Тем более что незнакомец выглядел куда более зловещим, чем обычный топтун-крепыш, севший на хвост. Джеймс глубоко затянулся и поднялся на ступеньку выше, чтобы иметь возможность заехать ногой по физиономии, да как следует.
– Эй, Живчик! – окликнул незнакомец. – Поговорить нужно.
Джеймс пристально глядел, пытаясь опознать преследователя. Но ни лицо, ни голос знакомыми не показались.
Неизвестный подошел почти вплотную и дружелюбно улыбнулся.
– Я отниму всего минуту-другую, не больше, – добавил он вежливо. – Очень важное дело. Весьма срочное. И в той же мере деликатное. Последнее обстоятельство, как ты сам понимаешь, жизнь мне не облегчает.
– Мы разве знакомы? – ожил наконец Живчик.
– Было дело, встречались. В иной жизни, если можно так выразиться. В иной моей жизни, если быть совсем уж точным. А также, полагаю, тебе приходилось выполнять кой-какую бухгалтерскую работенку для фирмы моего сводного брата в Джерси. Его имя Кройд.
– А что теперь от меня понадобилось?
– Имя главаря новой шайки. Той, что пытается потеснить старую добрую мафию, заправляющую делами в городе вот уже с полвека.
– Да ты шутишь, наверное! – ответил Живчик и, затянувшись напоследок, затоптал окурок.
– Вовсе нет, – сказал Кройд. – Без этих сведений не знать мне ни сна, ни покоя. Как я понимаю, ты помогал этим парням отнюдь не по бухгалтерской части. Назови того, кто правит бал, и я исчезну.
– Но я не могу! – ответил Живчик.
– Как уже упоминалось выше, дельце доверено мне деликатное. И спрашиваю я только из деликатности. Предпочитаю обходиться без насилия…
Живчик резко ударил Кройда в лицо. Очки полетели через плечо, и в мерцающих фасетках глаз на Живчика уставились двести шестнадцать собственных его отражений. Он не сумел удержаться от изумленного вздоха.
– Так ты туз! – выдавил он. – Или джокер?
– Я – Дремлин, – сообщил Кройд, выворачивая Живчику руку и с хрустом ломая ее о чугунные перила. – Тебе следовало брать пример с меня и вести себя деликатнее. Было бы не так больно. Теперь ты просто не оставил мне выбора.
С трудом совладав с дикой болью, Живчик пожал плечами:
– Давай, вперед, можешь ломать и вторую. Все равно я не смогу выдать, чего не знаю.
Кройд с интересом уставился на повисшую плетью изувеченную руку Живчика. Тот протянул здоровую, вправил обломки на место, прижал плотнее.
– Так ты умеешь быстро залечивать раны! – сообразил Кройд. – В считаные минуты. Я вспомнил!
– Да, чего уж скрывать!
– А если напрочь руку оторвать, новую отрастить сумеешь?
– Не знаю, да и пробовать не хочу. Я слышал, что ты чокнутый. А теперь и на себе убедился. Думаешь, я не сказал бы, если б знал! Невеликое это удовольствие – чертова регенерация. Я не имел с ними никаких дел, кроме одного-единственного паршивого контракта. И понятия не имею, кто у них в главарях.
Кройд схватил разом оба запястья Живчика и крепко сжал.
– Переломы – это варварство, средневековье, – заметил он участливо. – Но у нас в наличии еще один, более деликатный вариант. Ты знаком с злектрошоковой терапией? Нет? Так познакомься!
Кройд разжал ладони лишь после того, как Живчика, вернее, его почти бесчувственное тело перестало трясти. Когда же к бедолаге вернулся дар речи, Кройд услышал все ту же песню:
– Все равно мне нечего тебе рассказать. Я просто не знаю.
– Тогда продолжим! Нейронов у тебя в организме пока хватает, чуток и потерять не жалко, – предложил Кройд.
– Отдохнул бы с минуту! – посочувствовал Живчик. – Никогда я в делах не интересовался лишними именами. Меньше знаешь, легче дышишь… Не спеши!!! Одно я запомнил: Глазастый. Он джокер. На самом-то деле он одноглазый, циклоп. И носит монокль. Встречались мы с ним на Таймс-сквер и всего один раз – он объяснил задание и выдал аванс. И вся любовь. Ты же знаешь, как это делается. Ведь и сам вольный художник.
Кройд вздохнул с заметным облегчением:
– Глазастый? Знакомая кличка. Похоже, когда-то слышал. А где посоветуешь его искать?
– Думаю, встретишь в клубе «Мертвец Николя». Режется там в карты по пятницам. Можешь сходить и прикончить мерзавца. Но на меня не ссылайся и идти с собой не уговаривай – даже близко не появлюсь. Мне это уже однажды стоило двух переломов сразу, к тому же на одной ноге.
– Клуб «Мертвец Николя»? – переспросил Кройд. – Что-то я о таком и не слыхивал.
– Оформлен под склеп короля Николя, находится совсем рядом с Джокертауном. Жратва сносная, пойло терпимое, немного музыки, танцевальный зал, а в задних комнатах казино. Открылся не так уж давно. Но этот патологический стиль в духе детских страшилок не в моем вкусе.
– О’кей, – сказал Кройд. – Очень надеюсь, Живчик, что ты не навешал мне лапши.
– Это все, что знаю, век свободы не видать!
Кройд медленно кивнул:
– Придется идти в твой клуб. Дело должно быть завершено. – Он отпустил собеседника и отодвинулся. – Может, тогда мне удастся отдохнуть наконец. Но деликатно, только деликатно. – Он поднял со ступеней тюк и вручил Живчику. – Держи. Береги добычу. И смотри не поскользнись по дороге. Гололед жуткий. – Продолжая невнятно что-то бормотать, Кройд попятился и исчез за углом.
А Живчик, устроившись на мерзлом крыльце поудобнее, достал из тюка кварту «Джека Дэниела», выбил пробку и надолго припал к вожделенному напитку.
Артур Байрон Ковер
Иисус был тузом
Во времена невзгод и тяжких мук, на этой тучной земле, где уже готовы принести плоды свои труды диавола, уже незачем темнить, цитируя Маркса или заигрывая с Фрейдом. Незачем полагаться на помощь либералов, таких, как Тахион. Не следует открывать свою душу никому, кроме Иисуса, ибо он был первым и величайшим тузом, по сравнению со всеми ними!
Преподобный Лео Барнетт
I
Между Джокертауном и Нижним Ист-Сайдом были несколько кварталов, которые и натуралы, и жертвы вируса именовали Гранью. Никто не знает, кто из них придумал название, но обе стороны им пользовались. Джокер мог считать это границей Нью-Йорка, а натурал – границей Джокертауна.
Люди приходили на Грань по той же причине, по какой иные смотрят фильмы с кровавыми побоищами, ходят на концерт спид-металлических рок-групп или сокращают себе жизнь синтетическими наркотиками, самыми модными в данный момент времени. Они приходили на Грань, чтобы поиграть с иллюзорной, контролируемой опасностью, познать то, о чем можно будет потом поболтать на вечеринке, бахвалясь перед теми, кто сам слишком пуглив, чтобы ходить туда.
Молодой проповедник раздумывал обо всем этом, глядя, как по улице шляется съемочная группа телевидения. Он глядел из окна ванной комнаты дешевого отеля, в котором снял номер на одну ночь. А использовать его он намеревался и вовсе не больше нескольких часов. Съемочная группа состояла из мужчины-репортера в пальто и при галстуке, оператора с «Миникамом» и звукооператора. Репортер останавливал прохожих, и натуралов, и джокеров, тыча им в лицо микрофоном и пытаясь вытянуть из них хоть несколько слов. Тянулисть долгие, мучительные мгновения. Проповедник раздумывал, не пытается ли съемочная группа отыскать свидетельства его тайной связи с Белиндой Мэй, но утешал себя тем, что съемочная группа явно работает по обычной программе и просто оказалась неподалеку. В конце концов, где еще им искать мощный материал на открытие одиннадцатичасовой программы новостей? Молодой проповедник не любил, когда ему в голову приходили такие греховные мысли, но в данных обстоятельствах он бы вполне удовлетворился, если съемочная группа отвлечется на какую-нибудь впечатляющую аварию в паре кварталов отсюда. С кучей внешних эффектов в виде пожара, мятых капотов – только, конечно же, без человеческих жертв.
Молодой проповедник позволил тоненькой белой занавеске упасть. Окончив свои дела, он быстрыми и точными движениями вымыл руки, глядя на свое бледное отражение в зеркале над покрытой ржавыми разводами раковиной. У него действительно настолько нездоровый вид, или это просто эффект освещения от двух лампочек без плафонов, закрепленных прямо над зеркалом? Молодой проповедник был светловолос и голубоглаз, ему недавно исполнилось всего-то тридцать пять, и природа одарила его симпатичным лицом с высокими скулами и выступающим широким подбородком с ямочкой посередине. Сейчас он был одет в белую футболку и голубые трусы-боксеры да еще носки. И сильно потел. Здесь действительно жарко, но он надеялся, что скоро ему станет куда жарче.
Несмотря на все это, он ощущал себя совершенно чужим в этом маленьком и невзрачном номере отеля, с этой женщиной, которая по случайности оказалась одним из главных членов его вновь созданной миссии здесь, в Джокертауне. Не то чтобы он был неопытен по части женщин. Он делал такое уже не раз и не два, с самыми разными женщинами, и в местах, подобных этому. Женщины делали это потому, что он знаменит, потому, что любили слушать его проповеди, потому, что хотели ощутить себя ближе к Богу. Иногда, когда он и сам с трудом ощущал близость к Богу, они делали это за деньги. Оплата же проводилась через самых доверенных из его людей, самых надежных. Некоторые, по глупости, считали, что у них с ним любовь, но такие заблуждения он обычно разрушал без особых сложностей, правда, лишь после того, как удовлетворял их плотские потребности.
Но весь прежний опыт молодого проповедника оказался бесполезен, когда он столкнулся с такой женщиной, как Белинда Мэй. Эта женщина, со всей очевидностью, появлялась здесь лишь потому, что это доставляло ей безумную радость.
Люди приходили на Грань по той же причине, по какой иные смотрят фильмы с кровавыми побоищами, ходят на концерт спид-металлических рок-групп или сокращают себе жизнь синтетическими наркотиками, самыми модными в данный момент времени. Они приходили на Грань, чтобы поиграть с иллюзорной, контролируемой опасностью, познать то, о чем можно будет потом поболтать на вечеринке, бахвалясь перед теми, кто сам слишком пуглив, чтобы ходить туда.
Молодой проповедник раздумывал обо всем этом, глядя, как по улице шляется съемочная группа телевидения. Он глядел из окна ванной комнаты дешевого отеля, в котором снял номер на одну ночь. А использовать его он намеревался и вовсе не больше нескольких часов. Съемочная группа состояла из мужчины-репортера в пальто и при галстуке, оператора с «Миникамом» и звукооператора. Репортер останавливал прохожих, и натуралов, и джокеров, тыча им в лицо микрофоном и пытаясь вытянуть из них хоть несколько слов. Тянулисть долгие, мучительные мгновения. Проповедник раздумывал, не пытается ли съемочная группа отыскать свидетельства его тайной связи с Белиндой Мэй, но утешал себя тем, что съемочная группа явно работает по обычной программе и просто оказалась неподалеку. В конце концов, где еще им искать мощный материал на открытие одиннадцатичасовой программы новостей? Молодой проповедник не любил, когда ему в голову приходили такие греховные мысли, но в данных обстоятельствах он бы вполне удовлетворился, если съемочная группа отвлечется на какую-нибудь впечатляющую аварию в паре кварталов отсюда. С кучей внешних эффектов в виде пожара, мятых капотов – только, конечно же, без человеческих жертв.
Молодой проповедник позволил тоненькой белой занавеске упасть. Окончив свои дела, он быстрыми и точными движениями вымыл руки, глядя на свое бледное отражение в зеркале над покрытой ржавыми разводами раковиной. У него действительно настолько нездоровый вид, или это просто эффект освещения от двух лампочек без плафонов, закрепленных прямо над зеркалом? Молодой проповедник был светловолос и голубоглаз, ему недавно исполнилось всего-то тридцать пять, и природа одарила его симпатичным лицом с высокими скулами и выступающим широким подбородком с ямочкой посередине. Сейчас он был одет в белую футболку и голубые трусы-боксеры да еще носки. И сильно потел. Здесь действительно жарко, но он надеялся, что скоро ему станет куда жарче.
Несмотря на все это, он ощущал себя совершенно чужим в этом маленьком и невзрачном номере отеля, с этой женщиной, которая по случайности оказалась одним из главных членов его вновь созданной миссии здесь, в Джокертауне. Не то чтобы он был неопытен по части женщин. Он делал такое уже не раз и не два, с самыми разными женщинами, и в местах, подобных этому. Женщины делали это потому, что он знаменит, потому, что любили слушать его проповеди, потому, что хотели ощутить себя ближе к Богу. Иногда, когда он и сам с трудом ощущал близость к Богу, они делали это за деньги. Оплата же проводилась через самых доверенных из его людей, самых надежных. Некоторые, по глупости, считали, что у них с ним любовь, но такие заблуждения он обычно разрушал без особых сложностей, правда, лишь после того, как удовлетворял их плотские потребности.
Но весь прежний опыт молодого проповедника оказался бесполезен, когда он столкнулся с такой женщиной, как Белинда Мэй. Эта женщина, со всей очевидностью, появлялась здесь лишь потому, что это доставляло ей безумную радость.