Мартин Джордж. Козырные тузы

   Фортунато покачал головой.
   — Какой-то демон? Судя по названию, я должен бы его знать, но что-то не припомню.
   — Можно делать ставку, что он состоит в том же обществе, что и Кларк.
   — Из-за монет.
   — Именно.
   — А что насчет этих подростковых банд, которые терроризируют Клойстерс? Я забрал монету у одного из этих сосунков. Какая между ними может быть связь?
   — Пока не вижу. Может быть, статьи прояснили бы что-нибудь, но этот журнал — настоящий раритет. Мне пока не удалось найти ни одного экземпляра.
   Принесли заказ. За едой она наконец-то упомянула о Хираме.
   — Пятнадцать лет назад он был куда привлекательнее, чем можно подумать сейчас. Немного грузноват, но море обаяния. Хорошо одевался, чувствовал, что и когда сказать. И разумеется, всегда знал самые потрясающие рестораны.
   — И что же произошло? Или это меня не касается?
   — Не знаю. Что вообще может произойти между двумя людьми? Думаю, главная причина в том, что он чересчур болезненно относился к собственному весу. А теперь я могу то же самое сказать о себе.
   — И совершенно напрасно. Вы очень красивая. Вы могли бы заполучить любого мужчину, какого захотите.
   — Можете не считать себя обязанным флиртовать со мной. Ну, то есть, я отдаю должное вашему обаянию, сексуальной энергии и всему прочему, но мне не хочется, чтобы вы испробовали ее на мне и манипулировали мной.
   — Я вовсе не пытаюсь вами манипулировать, — возразил Фортунато. — Если я проявляю к вам интерес, то это потому, что я этот интерес испытываю.
   — Вы всегда действуете так напролом?
   — Да. Похоже на то. Я смотрю на вас, а вы все время мне улыбаетесь. Это сводит меня с ума.
   — Хорошо, попытаюсь больше не улыбаться.
   Он вдруг понял, что чересчур на нее давит. Женщина аккуратно примостила нож с вилкой на тарелку и сложила рядом салфетку. Фортунато отставил недоеденный салат. Внезапно в мозгу у него что-то щелкнуло.
   — Как, вы сказали, назывался тот журнал? Ну, где печатался Бэлзам?
   Она вытащила из сумочки клочок бумаги.
   — "Нектанеб". А что?
   Фортунато сделал официанту знак принести счет.
   — Послушайте. Вы не согласитесь заехать ко мне? Никаких глупостей. Это очень важно.
   — Надо полагать.
   Официант поклонился и взглянул на Эйлин.
   — У мистера Уорчестера... неотложное дело. Но он попросил меня передать вам, что этот обед — подарок от заведения.
   — Поблагодарите его от моего имени, — велела женщина. — Скажите ему... скажите ему спасибо.

* * *

   Когда они добрались до квартиры, Каролина еще спала. Она демонстративно оставила дверь спальни приоткрытой и голышом прошествовала в ванную, после чего уселась на край кровати и медленно натянула одежду, начав с чулок и пояса с подвязками.
   Фортунато, не обращая на нее никакого внимания, принялся рыться на книжных полках, которых теперь стало так много, что они занимали всю стену гостиной. Или Каролина научится обуздывать свою ревность, или ей придется сменить область деятельности. Девушка процокала к двери на своих десятисантиметровых каблуках, и Эйлин улыбнулась ей.
   — Она очень красивая.
   — И вы тоже.
   — Не заводите.
   — Это вы начали. — Он передал ей "Египетскую магию" Баджа^[1]. — Пожалуйста. "Нектанеб".
   — "... Прославленный маг и мудрец, он обладал глубочайшими познаниями во всех науках египтян".
   — Все сходится. Помните песью маску Черного Джона? Интересно, этот его культ — не египетское ли масонство?
   — О господи. Вы что, читаете мои мысли?
   — Мне кажется, что имя "Бэлзам" может быть измененным на американский манер "Бальзамо".
   — Джузеппе Бальзамо из Палермо, — проговорила Эйлин.
   И грузно опустилась на кушетку.
   — Более известный миру, — добавил Фортунато, — под именем графа Калиостро.

* * *

   Фортунато передвинул кресло так, чтобы оказаться напротив нее, и уселся, уткнувшись локтями в колени.
   — Так когда его арестовала инквизиция?
   — Примерно в тысяча семьсот девяностом, так? Его поместили в какую-то тюрьму. Но его тело так и не было найдено.
   — Существовали подозрения в том, что он был связан с орденом иллюминатов. Предположим, они выкрали его из камеры и нелегально переправили в Америку.
   — Где он объявился под именем Черного Джона Бэлзама. Но в какие тайны он был посвящен? Зачем ему понадобились монеты? И человеческие жертвы? Калиостро был обычный жулик, авантюрист. Все, к чему он стремился, — красивая жизнь. Убийство как-то не в его духе.
   Фортунато передал ей "Ведьм и Колдунов" Дараула.
   — Давайте выясним. Если, конечно, у вас нет более интересных занятий.

* * *

   — Англия, — сказала Эйлин. — Тысяча семьсот семьдесят седьмой год. Вот когда это произошло. Его приняли в масонский орден двенадцатого апреля в Сохо. После этого масонство всецело завладевает его жизнью. Он основывает братство египетских масонов, начинает раздавать деньги и завлекать к себе всех высокопоставленных масонов, каких может.
   — И что все это дало?
   — Предположительно он предпринял какую-то поездку по сельской Англии и вернулся оттуда — цитирую — "другим человеком". Его магические силы возросли. Из авантюриста он превратился в подлинного мистика.
   — Ясно, — кивнул Фортунато. — А теперь послушайте вот это. Вот что пишет Толстой о франкмасонстве: "Первейшая и главнейшая цель нашего ордена... заключается в сохранении и передаче потомкам одной важной тайны... тайны, от которой, возможно, зависит судьба всего человечества".
   — Все это начинает пугать меня до чертиков, — заметила Эйлин.
   — Это еще не все. Существо, изображенное на обороте цента Бэлзама, — шумерское божество по имени Тиамат. Именно с нее Лавкрафт списал своего Ктулху. Это исполинское бесформенное чудовище родом со звезд. Есть мнение, что идею для своей мифологии Лавкрафт подсмотрел в секретных документах своего отца. Его отец был масон.
   — Значит, вы полагаете, что все это связано именно с ней. С Тиамат.
   — Сложите все вместе, — сказал Фортунато. — Положим, этот масонский секрет как-то связан с властью над Тиамат. Калиостро становится обладателем тайны. Его собратья-масоны не станут использовать это знание во зло, поэтому Калиостро создает собственный орден — чтобы использовать его в своих целях.
   — Чтобы привести это чудовище на Землю.
   — Да, — эхом отозвался Фортунато. — Чтобы привести его на Землю.
   Эйлин наконец перестала улыбаться.

* * *

   Они заговорились дотемна. Ночь была ясная и холодная, и сквозь яркий свет люстры Фортунато различал звезды. Ему хотелось отключить их.
   — Уже поздно, — сказала Эйлин. — Мне пора.
   Это застало его врасплох. После дня, проведенного за совместной работой, его переполняла нервная энергия, хмельное возбуждение погони. Ум женщины восхищал его, и так хотелось, чтобы вся она раскрылась ему — ее секреты, чувства, ее тело.
   — Останься, — попросил он, тщательно следя за тем, чтобы не использовать свою силу, не превратить просьбу в принуждение. — Пожалуйста.
   В животе у него похолодело.
   Эйлин поднялась, натянула свитер, брошенный на подлокотнике кресла.
   — Мне нужно... переварить все это, — сказала она. — Слишком много всего для одного раза. Прости. — На него она не смотрела. — Мне нужно время.
   — Я провожу тебя до Восьмой авеню, — предложил он. — А там ты сможешь поймать такси.
   Звезды, казалось, излучали холод, какую-то ненависть к самой жизни. Он втянул голову в плечи и глубоко засунул руки в карманы. Несколько секунд спустя рука Эйлин обвила его пояс, и он на ходу привлек ее к себе.
   Они остановились на углу Восьмой авеню и Девятнадцатой улицы, и почти тут же подъехало такси.
   — Можешь не говорить, — сказала ему Эйлин. — Я буду осторожна.
   В горле у Фортунато застрял такой тугой ком, что он не смог бы произнести ни слова, даже если бы захотел. Он обхватил ладонью ее затылок и поцеловал ее. Губы оказались такими нежными, что он оторвался от них и развернулся, чтобы уходить, и только тогда понял, какое восхитительное это было ощущение. Он обернулся — она стояла на том же месте. Фортунато поцеловал ее еще раз, настойчивей, и на мгновение она прильнула к нему, а потом отстранилась.
   — Я позвоню, — сказала она.
   Он провожал такси глазами, пока машина не скрылась за углом.

* * *

   В семь утра следующего дня его разбудили полицейские.
   У нас в морге мертвый подросток, — сообщил первый. — Кто-то переломал ему шею. Неделю назад в парке у Клойстерс. Вам что-нибудь об этом известно?
   Фортунато покачал головой. Он стоял у двери, рукой придерживая халат на груди. Если они войдут, то увидят и пентаграмму, начерченную на полу, и человеческий череп на книжной полке, и рассыпанные на кофейном столике самокрутки с марихуаной.
   — Его дружки говорят, что видели вас там, — заметил второй.
   Фортунато взглянул ему в глаза.
   — Меня там не было, — произнес он. — Вам очень хочется в это поверить.
   Второй полицейский кивнул, а первый потянулся к пистолету.
   — Не нужно, — сказал Фортунато. Первый полицейский не успел вовремя отвести глаза. — Вы тоже в это верите. Меня там не было. Я чист.
   — Чист, — повторил первый полицейский.
   — А теперь уходите, — велел Фортунато, и они ушли.
   Он уселся на кушетку; руки у него тряслись. Полицейские вернутся. Или, скорее, пришлют кого-нибудь из джокертаунского отдела — того, против кого его способности будут бессильны.
   Ну вот, теперь он больше не уснет. Все равно его сны наводняли страшные чудовища размером с Луну — они шевелили щупальцами, заслоняя небо, проглатывали город.
   Фортунато вдруг понял, что в квартире никого нет. Он уже и не помнил, когда в последний раз проводил ночь в одиночестве. Его рука сама потянулась к телефонной трубке — позвонить Каролине. Это был просто рефлекс, и он подавил его. Ему хотелось быть с Эйлин.

* * *

   Два дня спустя она позвонила снова. За эти два дня он дважды побывал в ее музее на Лонг-Айленде — в своем астральном виде. Он реял по комнате, незримый для нее, и наблюдал. Он побывал бы там еще не раз и задержался бы подольше, но это доставляло ему слишком большое удовольствие.
   — Это Эйлин, — сказала она. — Они хотят посвятить меня.
   Была половина четвертого. Каролина отправилась в Берлиц на занятия по японскому языку. В последнее время он видел ее не слишком часто.
   — Ты все-таки вернулась туда.
   — Я не могла иначе. Мы уже зашли слишком далеко.
   — И когда же?
   — Сегодня вечером. Мне велено подойти к одиннадцати. К той старой церкви в Джокертауне.
   — Можно мне с тобой встретиться?
   — Наверное. Я могу прийти, если хочешь.
   — Пожалуйста. Только поскорее.
   Фортунато сел у окна и смотрел в него, пока не показалась ее машина. Он открыл входную дверь и вышел встречать Эйлин на площадку. Женщина вошла в квартиру первой и обернулась. Фортунато не знал, чего от нее ожидать. Он закрыл дверь, и она протянула к нему обе руки. Он обнял ее, поцеловал — снова и снова. Нежные руки обвились вокруг его шеи и сцепились в замок.
   — Я хочу тебя, — сказал он.
   — И я тебя.
   — Пойдем в спальню.
   — Мне очень этого хочется. Но я не могу. Это... дурацкая затея. Я долго об этом думала. Я не могу вот так просто запрыгнуть к тебе в постель и проделывать всякие замысловатые тантрические штучки. Это не то, чего я хочу. Господи, да ты ведь даже кончить не можешь!
   Он погрузил пальцы в ее волосы.
   — Ну ладно. — Он еще какое-то время прижимал ее к себе, потом отпустил. — Что-нибудь выпить?
   — Чашку кофе, если можно.
   Он поставил чайник на плиту, бросил в кофемолку пригоршню кофейных зерен и принялся их молоть, глядя на нее поверх барной стойки.
   — Никак не пойму, почему я ничего не могу выудить из сознания этих людей.
   — Ты не считаешь, что я все выдумываю?
   — Я почувствовал бы, если бы ты меня обманывала. Эйлин тряхнула головой.
   — С тобой не соскучишься.
   — Есть вещи поважнее надуманных условностей.
   Вода вскипела. Фортунато приготовил кофе и разлил его по чашкам.
   — Если они — такая серьезная организация, как ты считаешь, то они просто обязаны иметь среди своих членов тузов. Таких, которые могут устанавливать блоки — блоки против других людей, обладающих ментальными силами.
   — Надо полагать.
   Она отпила из своей чашки.
   — Сегодня днем я встречалась с Бэлзамом. Мы все собрались в книжной лавке.
   — Как он выглядит?
   — Довольно приятный. Похож на банкира или кого-то в этом роде. Костюм-тройка, очки. Но загорелый, как будто по выходным регулярно играет в теннис.
   — И что он сказал?
   — Они наконец-то произнесли вслух слово "масон". Такое впечатление, что это была последняя проверка — не насторожусь ли я. Потом Бэлзам преподал мне урок истории. О том, что шотландские и Йоркские масоны были всего лишь ветвью спекулятивных масонов и что они ведут свою историю лишь с восемнадцатого столетия.
   Фортунато кивнул.
   — Это действительно так.
   — Потом он принялся рассказывать о Соломоне, о том, что архитектор его храма на самом деле был египтянином. Что масонство пошло от Соломона, а все прочие обряды давно утратили свое исконное значение. Как ты и предполагал.
   — Сегодня вечером мне придется пойти с тобой.
   — Ничего не выйдет. Даже если ты переоденешься, они узнают тебя.
   — Я могу послать свое астральное тело, которое все увидит и услышит.
   — А если еще кто-то будет там в своем астральном теле, ты его увидишь?
   — Ну конечно.
   — И что тогда? Это же страшный риск, разве не так?
   — Ну да, риск.
   — Мне придется пойти одной. Другого выхода нет.
   — Разве только...
   — Разве только — что?
   — Разве только я буду внутри тебя, — закончил он.
   — О чем ты?
   — Сила сосредоточена в моей сперме. Если она будет внутри тебя...
   — Нечего сказать, хороший предлог затащить женщину в постель... — Она вгляделась в его лицо. — Ты что, серьезно?
   — Тебе нельзя туда одной. Не только из-за опасности. Ты не сможешь прочитать их мысли. А я смогу.
   — Даже если ты будешь всего лишь... пассажиром?
   Фортунато кивнул.
   — Господи, — проговорила она. — Нам... нам не стоит этого делать. У меня ко всему прочему еще и месячные.
   — Тем лучше.
   Она стиснула его запястье и прижала его к груди.
   — Я дала себе слово, что если когда-нибудь окажусь в постели с мужчиной еще раз, то это должно быть романтично. Свечи там, цветы и все такое прочее. И посмотрите на меня!
   Фортунато опустился перед ней на колени и осторожно отвел ее руки в сторону.
   — Эйлин, — сказал он. — Я люблю тебя.
   — Тебе легко говорить. Нет, я верю, что тебе действительно так кажется, но могу поклясться, ты всем это говоришь. А я говорила эти слова всего двум мужчинам в своей жизни, и один из них был мой отец.
   — Я говорю не о твоих чувствах. И не о вечности. Я говорю о себе и о том, что я чувствую сейчас. И я люблю тебя.
   Он поднял ее на руки и понес в спальню.
   Там было холодно, Эйлин застучала зубами. Фортуна-то зажег газовый камин и сел рядом с ней на постели. Она взяла его правую руку в ладони и поднесла к губам. Он поцеловал ее и почувствовал, что женщина отвечает ему — словно бы против воли. Он разделся, натянул на них обоих одеяло и принялся расстегивать ее блузку. Грудь у нее была большая и упругая, соски затвердели под его поцелуями.
   — Подожди, — проговорила она. — Мне нужно... мне нужно в ванную.
   Когда она вернулась обратно, на ней уже не было никакой одежды. В руках она держала полотенце. На внутренней стороне бедра расплывалось пятно крови.
   — Чтобы не пачкать простыни.
   Фортунато забрал у нее полотенце.
   — Не беспокойся о простынях.
   Она стояла перед ним, обнаженная, с таким видом, как будто боялась, что ее прогонят прочь. Мужчина прижался головой к ее груди и притянул к себе.
   Эйлин скользнула под одеяло и поцеловала его, порхнула языком по его губам. Он целовал ее плечи, груди, подбородок. Потом перевернулся, уперся в матрас коленями и ладонями и оказался над ней.
   — Нет, — прошептала она. — Я еще не готова...
   Он взял член в руку и начал водить головкой по ее расселине, медленно, нежно, ощущая, как чувствительная плоть становится теплой и влажной. Женщина закусила губу, глаза у нее закрылись. Фортунато медленно скользнул внутрь нее, задвигался и почувствовал, как вдоль позвоночника растекаются волны наслаждения.
   Он снова поцеловал ее, и губы под его губами дрогнули, шепча неслышные слова. Неужели он часами мог заниматься любовью? Сейчас ощущения были неизмеримо более острыми. Его переполнял пыл и свет, он не мог больше сдерживать их.
   — Разве ты не должен что-нибудь произнести? — прошептала Эйлин, задыхаясь. — Какое-нибудь заклинание или что-нибудь еще?
   Фортунато опять поцеловал ее и ощутил легкое покалывание в губах, как будто они были скованы долгим сном и только теперь вновь возвращались к жизни.
   — Я люблю тебя, — сказал он.
   — Господи, — выдохнула она и вдруг расплакалась. Слезы скатывались по ее щекам в волосы, а бедра в то же самое время двигались все быстрее и быстрее. Их разгоряченные тела пылали, по груди Фортунато стекал пот. Эйлин вся напряглась, потом обмякла. Секундой позже глаза Фортунато застлала ослепляющая пелена, усилием воли он подавил десять лет тренировки и позволил разрядке произойти, позволил силе хлынуть из него в женщину, и на мгновение они стали единым существом, двуполым и всеобъемлющим, и он почувствовал, как разлетается по всем уголкам вселенной гигантской ядерной вспышкой.
   А через миг он уже вновь был в постели с Эйлин, и ее грудь вздымалась и опадала в такт всхлипам.

* * *

   Единственным источником света был огонек в камине. Наверное, он заснул. Смятая наволочка драла щеку, как наждачная бумага. На то, чтобы всего-навсего перевернуться на спину, у него ушли все силы.
   Эйлин одевалась.
   — Пора, — сказала она.
   — Как ты себя чувствуешь?
   — Невероятно сильной. Могущественной. — Женщина рассмеялась. — Никогда ничего подобного не испытывала.
   Фортунато закрыл глаза и просочился в ее сознание. Глазами Эйлин он увидел себя самого, пустую оболочку на кровати.
   — А ты? — Ее голос отдавался в груди. — Как ты?
   Он вернулся обратно в собственное тело.
   — Ужасно ослабел. Но это пройдет.
   — Может быть... может быть, попросить кого-нибудь посидеть с тобой?
   Фортунато понимал, что она предлагает. Нужно согласиться. Каролина или любая другая его девочка мигом восстановила бы его силу. Но это ослабило бы его связь с Эйлин.
   — Нет, — ответил он.
   Она закончила одеваться и склонилась над ним, приникла к его губам в долгом поцелуе.
   — Спасибо, — сказала она.
   — Не нужно, — отозвался он. — Не благодари меня.
   — Я пойду.
   Ее нетерпение, ее сила и жизненная энергия наполняли комнату, как нечто ощутимое. А потом она ушла, и он снова уснул.

* * *

   Эйлин стояла у двери в книжную лавку, поджидая Кларка, и Фортунато видел все ее глазами. Он мог бы проделать всю дорогу до лавки в ее сознании, но на это ушли бы те крохи сил, которые уже начали понемногу к нему возвращаться. Кроме того, ему было тепло и уютно там, где он находился.
   До тех пор, пока чьи-то руки не схватили его, стряхнув с него сон, и перед глазами у него не очутились две сверкающие полицейские бляхи.
   — Одевайся, — приказал суровый голос. — Ты арестован.

* * *

   Его посадили в одиночную камеру. В ней был серый, кафельный пол и выкрашенные серой краской цементные стены. Фортунато сжался в комочек в углу и дрожал, слишком слабый, чтобы стоять. На стене рядом с ним кто-то нацарапал человечка с непомерно огромным членом и яйцами.
   Целый час он был не в состоянии установить контакт с Эйлин. Наверняка масоны Бэлзама убили ее.
   Фортунато закрыл глаза. Дверь соседней камеры с лязгом захлопнулась и отвлекла его. "Да концентрируйся же ты, черт побери", — приказал он себе.
   Он очутился в длинном зале с высокими сводами. Все вокруг заливал мерцающий желтый свет, который давали ряды свечей на стенах. Пол у него под ногами был мозаичный, в черно-белую клетку. У входа в зал возвышались две дорические колонны, по одной с каждой стороны, не доходившие до потолка. Они символизировали собой Храм Соломона и звались Боаз и Иоахим — как два первых масонских слова.
   Он не хотел управлять телом Эйлин, хотя мог бы, если уж на то пошло. Судя по всему, она была жива и здорова. Он чувствовал ее волнение, но ни боли, ни даже особого страха не было.
   Мужчина, который по описанию Эйлин походил на Бэлзама, стоял у входа в зал, на возвышении, предназначенном для Великого Командора Храма. Поверх темного костюма на нем был белый масонский фартук с ярко-красной каймой. Вокруг шеи у него был повязан плащ, похожий на непомерно огромный слюнявчик. Он тоже был белый, с красным крестом с петлей наверху — анком.
   — Кто поручится за эту женщину? — вопросил Бэлзам.
   В комнате находилось еще с дюжину или даже больше человек обоего пола, и все в таких же фартуках и плащах. Они выстроились полукругом вдоль левой стены зала. Большинство из них с виду казались вполне нормальными. У одного была ярко-красная кожа, а волос не было вообще — явный джокер. Другой выглядел совсем дряхлым, переносицу его отягощали очки с толстыми линзами, а на лице застыло изумленное выражение. У него единственного из всех под фартуком была не уличная одежда. Он был облачен в белую рясу на несколько размеров больше нужного, с капюшоном и рукавами, которые казались слишком длинны.
   Из полукруга вышел Кларк и произнес:
   — Я поручусь за нее.
   Бэлзам передал ему причудливую маску, покрытую чем-то, на вид напоминавшим золотую фольгу. Она представляла собой голову сокола и полностью закрыла лицо Кларка.
   — Кто будет противостоять? — спросил Бэлзам.
   Восточного вида молодая женщина, довольно некрасивая, но излучавшая неуловимую сексуальность, выступила вперед.
   — Я буду противостоять.
   Бэлзам дал ей маску с длинными остроконечными ушами и острой мордочкой. Когда она надела ее, маска придала ей холодный и высокомерный вид. Фортунато почувствовал, как у Эйлин участился пульс.
   — Кто заявляет свои права на нее?
   — Я заявляю свои права на нее.
   Вперед выступил еще один мужчина и получил от Бэлзама маску с шакальим ликом Анубиса.
   Воздух за спиной у Бэлзама заколыхался и засиял. Свечи погасли. Из воздуха медленно вылепился золотистый силуэт человека ростом до потолка, с песьими чертами лица и горящими желтыми глазами. Он стоял со скрещенными на груди руками и смотрел вниз, на Эйлин. Сердце у нее отчаянно заколотилось и дрогнуло, и она впилась ногтями в собственные ладони. Кроме нее, казалось, никто не замечал его появления.
   Женщина в остроносой маске встала напротив Эйлин.
   — Осирис, — заговорила она. — Я — Сет, один из энне-ады Анну, сын Геба и Нут.
   Он почувствовал, как Эйлин открыла рот, чтобы что-то сказать, но не успела она произнести и слова, как правая рука азиатки наотмашь ударила ее по лицу. Она упала навзничь и проехала по скользкому мозаичному полу.
   — Узрите же! — приказала женщина. Она прикоснулась пальцами к глазам Эйлин, а когда отняла их от ее лица, они блестели от влаги. — Животворный дождь!
   — Осирис, — произнес мужчина с шакальей головой и выступил вперед, чтобы занять место женщины. Я — Анубис, сын Ра, Открывателя Путей, Властитель Погребального Холма.
   Он обошел Эйлин и придавил ее к полу.
   Теперь Кларк опустился на колени рядом с ней, а золотистый исполин все так же безмолвно высился у него за спиной.
   — Осирис, — проговорил он. Глаза в крошечных прорезях соколиной маски блеснули. — Я — Гор, сын твой и Исиды. — Он прижал два пальца к губам Эйлин, заставляя ее открыть рот. — Я пришел припасть к стопам твоим, я сын твой, Гор, я касался уст твоих; я сын твой, я люблю тебя. Сомкнуты были уста твои, но я привел для тебя в порядок уста твои и зубы твои. Я открыл для тебя очи твои. Я раскрыл для тебя уста твои орудием Анубиса. Гор разомкнул уста мертвого, как разверз в старину уста твои железом, Сетом дарованным. И восстанут мертвые, и выйдут из могил своих, и тело ее воссоединится с Великим Домом Древних Богов в Анну, и возложит на голову ее корону уререт Гор, повелитель человечества.
   Кларк взял из рук Бэлзама нечто похожее на деревянную змею. Эйлин попыталась вырваться, но мужчина с шакальей головой держал крепко. Кларк взмахнул змеей и легко коснулся ею губ и глаз Эйлин — четыре раза.
   — О Осирис, я раскрыл для тебя челюсти твои, и ныне они разомкнуты.
   Он отступил в сторону. Бэлзам склонился над ней, пока между ними не осталось всего несколько дюймов, и произнес:
   — Ныне дарую я тебе хекау, слово силы. Гор разомкнул для тебя уста твои, дабы мог ты промолвить его. И слово это — Тиамат.
   — Тиамат, — прошептала Эйлин.
   Фортунато, помертвев от страха, вломился в сознание Бэлзама.

* * *

   Трудность заключалась в том, чтобы двигаться дальше, не позволить странности всего происходящего ошеломить себя. Если он не даст угаснуть ассоциативной цепочке, то окажется в той части памяти Бэлзама, которая ему нужна.
   Бэлзам был уже близок к экстазу. Фортунато пробивался сквозь вереницу образов и тотемов египетской магии до тех пор, пока не добрался до самых ранних, от них перешел к отцу Бэлзама, а потом в обратном порядке проследил все семь поколений до самого Черного Джона.