Страница:
Прозрачный пластмассовый кожух не мешал киносъёмке, и Второв заполнял одну плёнку за другой. Ветер теперь был встречный, и о его силе можно было судить по тому, как упала скорость их мощной машины.
Вскоре снова пришлось поворачивать, на этот раз на северо-восток. Местность не изменялась, и ничего нового не попадалось на их пути. Всюду была одна и та же картина.
Самолёт облетел остров кругом за пятнадцать минут, несколько раз пересёк его с севера на юг, с востока на запад и обратно.
Мельников собирался повернуть «домой», когда Топорков передал, что барометр резко идёт вверх и, по-видимому, приближается гроза.
– Ионизация стремительно возрастает, – передавали с корабля. – Её сила значительно больше, чем обычно. Будьте крайне осторожны.
Мельников осмотрел горизонт. Действительно, с северо-востока приближалась широкая чёрная полоса. Быстро вырастая, она, казалось, стремительно надвигалась на остров, сверкая частыми молниями.
Медлить было нельзя. Ещё пять, шесть минут – и гроза накроет остров. О посадке не приходилось и думать. Это значило бы погубить самолёт. Ливень начнётся раньше, чем он будет в ангаре.
Мельников переключил мотор на полную мощность. Легкокрылая птица быстрее звука помчалась на юг, одновременно поднимаясь выше, к облакам. Если не удастся проскочить перед грозой, то оставался ещё путь вверх – над ней.
Чёрная полоса быстро приближалась к самолёту, но Мельников уже видел далеко впереди её конец. Входить в облака и вести машину слепым полётом ему не хотелось, и он повернул немного к западу, уходя от грозы и выигрывая этим время.
Им удалось проскочить буквально в последнюю секунду. Зловещая водяная стена промчалась у самого хвоста машины. Как всегда, на Венере грозовой фронт имел резкие, словно обрезанные границы. Если бы не ветер, можно было бы находиться в нескольких шагах от потока, льющегося с неба, и оставаться сухим.
Убедившись, что опасность миновала, Мельников снизил скорость и повернул на восток.
Остров давно скрылся из глаз. Они были одни, среди просторов чужой планеты, на маленьком хрупком аппарате, с которым дикая мощь стихий могла бы справиться в одно мгновение. Радиосвязь со звездолётом прервалась, как только остров закрыла стена ливня.
Острое чувство одиночества охватило Второва.
Всё кончено!..
Никогда больше они не увидят острова и корабля. Один из грозовых фронтов, видневшихся всюду, куда бы он ни посмотрел, налетит на них, волны океана сомкнутся над сломанным самолётом, и никто не узнает, где нашли они оба свою могилу…
Он инстинктивно потянулся вперёд, к Мельникову. Борис Николаевич – это всё, что ему осталось от многомиллионного населения Земли…
Одни!.. Никто не придёт на помощь!
Широкая спина пилота была неподвижна. Руки в перчатках уверенно держали штурвал. Мельников повернул голову, всматриваясь в горизонт, и Второв увидел сквозь стекло шлема невозмутимо спокойные черты его лица, на котором не было и тени тревоги.
И Второв почувствовал, как к лицу хлынула горячая волна крови. Ему стало мучительно стыдно за свои малодушные мысли. Какой же он звездоплаватель, если первое же трудное положение вывело его из равновесия? Гроза пройдёт над островом, радиосвязь восстановится, и они, даже если отлетят очень далеко, по радиомаяку найдут дорогу обратно.
Он вспомнил, что такой же случай минутного малодушия был с ним и на Арсене, когда он один спустился в круглую котловину.
Пролетев пять минут к западу, Мельников повернул обратно. Он не хотел слишком удаляться от острова…
Весь северный горизонт закрывал ливень. С юга, угрожающе близко, надвинулся другой грозовой фронт.
Самолёт поднялся выше. Если оба фронта сомкнутся, будет некуда деваться, кроме как вверх.
Они летали уже свыше сорока минут. Сколько времени будет продолжаться ливень над островом? Ещё двадцать минут, а может быть целый час. Мельников вспомнил тысячекилометровую тучу, которую они встретили на Венере восемь лет тому назад. Кто знает, может быть, эта ещё больше.
Оба грозовых фронта шли рядом на расстоянии четверти километра друг от друга, и в этом узком коридоре на самой малой скорости летал с востока на запад и с запада на восток самолёт с двумя людьми.
Прошло ещё пятнадцать минут.
Казалось, что северный горизонт никогда не прояснится.
– Вот действительно не повезло! – сказал Мельников. – Сколько дней ливни были непродолжительны, а именно сейчас налетела такая громадина. Похоже, что нам с вами, Геннадий Андреевич, придётся спасаться в облаках.
Второв ничего не ответил.
«Коридор» становился всё более узким. Тучи сближались. Вот-вот они сомкнутся – и на самолёт обрушатся неистовые потоки воды. Больше нельзя было медлить.
Мельников взял штурвал на себя. Послушная машина подняла острый нос к небу. Мгновение – и облачная масса поглотила их. Мельников сосредоточил внимание на приборах слепого полёта.
Он вёл машину круто вверх, стремясь опередить тучи, не дать сомкнуться, захватить самолёт в свои водяные объятия.
Но было уже поздно.
Грозовые фронты соединились.
Мельников и Второв догадались об этом, когда плотная мгла сменила белёсый сумрак. Они почувствовали, что самолёт пошёл вниз под давящей тяжестью обрушившейся на него воды.
– Вот это уже похоже на конец, – сказал Мельников. – Надо было подняться раньше. Приготовьтесь! Как только нас сбросит в океан, скидывайте крылья. Это последний шанс.
Конструкция самолёта предусматривала превращение его в герметически закрытую лодку. Стоило повернуть специальный рычаг, – крылья и шасси отделятся от корпуса машины, и она, как лёгкий поплавок, станет непотопляемой. Конечно, исполинские волны будут швырять её, как щепку, но всё же, как сказал Мельников, это был шанс… последний.
– Мы врежемся в воду с большой скоростью, – сказал Второв.
– Увидим! – отрывисто ответил Мельников.
Мотор работал на полную мощность. Длинная огненная полоса тянулась за самолётом, видная даже сквозь сплошной поток ливня. Машина изо всех сил сопротивлялась тяжести воды, но стрелка альтиметра неуклонно и быстро шла вниз.
Самолёт падал в океан с работающим мотором, находясь почти в вертикальном положении.
Мельников напряжённо следил за высотой. Он знал, что реактивный двигатель надо выключить раньше, чем машина погрузится в океан, иначе неизбежен взрыв, но хотел сделать это в самый последний момент, чтобы до конца использовать подъёмную силу, тормозящую скорость падения.
До поверхности океана осталось двести метров.
Страшный удар встряхнул самолёт. Оглушительный треск электрического разряда… ослепляюще яркая вспышка…
Мотор перестал работать.
И, точно в насмешку, как раз в это мгновение гроза окончилась. Грозовой фронт прошёл.
Беспомощный самолёт качнулся с крыла на крыло, перевернулся носом вниз и стрелой ринулся в воду.
Мельников не растерялся, работая штурвалом, он выровнял самолёт в тридцати метрах от воды.
– Сбрасывать? – крикнул Второв.
– Погодите! Надо опуститься ниже.
Планируя на крыльях, машина полого опускалась. Громадные волны обдавали пеной поплавки самолёта.
Прошла минута… вторая. Они всё ещё летели.
Грозовой фронт промчался, но связь не восстанавливалась. Очевидно, ливень ещё продолжался над островом. Он находился где-то сзади. И, по-видимому, очень далеко.
Ветер срывал гребни волн; мелкая водяная пыль туманом закрывала видимость.
Самолёт упорно держался в воздухе.
И вдруг волнение стихло. Бушующие волны как-то сразу улеглись. Под крыльями была почти неподвижная, плавно колыхающаяся поверхность. Туман рассеялся.
– Берег! – отчаянно закричал Второв.
Угрожающе близко, словно вынырнув из бездны океана, на самолёт надвигался незнакомый скалистый берег.
Мельников инстинктивно рванул штурвал на себя. Но с остановившимся двигателем самолёт уже не мог подняться.
Гибель была неминуема…
Машина уже коснулась воды и мчалась, скользя на поплавках, прямо на скалы.
На помощь!
Вскоре снова пришлось поворачивать, на этот раз на северо-восток. Местность не изменялась, и ничего нового не попадалось на их пути. Всюду была одна и та же картина.
Самолёт облетел остров кругом за пятнадцать минут, несколько раз пересёк его с севера на юг, с востока на запад и обратно.
Мельников собирался повернуть «домой», когда Топорков передал, что барометр резко идёт вверх и, по-видимому, приближается гроза.
– Ионизация стремительно возрастает, – передавали с корабля. – Её сила значительно больше, чем обычно. Будьте крайне осторожны.
Мельников осмотрел горизонт. Действительно, с северо-востока приближалась широкая чёрная полоса. Быстро вырастая, она, казалось, стремительно надвигалась на остров, сверкая частыми молниями.
Медлить было нельзя. Ещё пять, шесть минут – и гроза накроет остров. О посадке не приходилось и думать. Это значило бы погубить самолёт. Ливень начнётся раньше, чем он будет в ангаре.
Мельников переключил мотор на полную мощность. Легкокрылая птица быстрее звука помчалась на юг, одновременно поднимаясь выше, к облакам. Если не удастся проскочить перед грозой, то оставался ещё путь вверх – над ней.
Чёрная полоса быстро приближалась к самолёту, но Мельников уже видел далеко впереди её конец. Входить в облака и вести машину слепым полётом ему не хотелось, и он повернул немного к западу, уходя от грозы и выигрывая этим время.
Им удалось проскочить буквально в последнюю секунду. Зловещая водяная стена промчалась у самого хвоста машины. Как всегда, на Венере грозовой фронт имел резкие, словно обрезанные границы. Если бы не ветер, можно было бы находиться в нескольких шагах от потока, льющегося с неба, и оставаться сухим.
Убедившись, что опасность миновала, Мельников снизил скорость и повернул на восток.
Остров давно скрылся из глаз. Они были одни, среди просторов чужой планеты, на маленьком хрупком аппарате, с которым дикая мощь стихий могла бы справиться в одно мгновение. Радиосвязь со звездолётом прервалась, как только остров закрыла стена ливня.
Острое чувство одиночества охватило Второва.
Всё кончено!..
Никогда больше они не увидят острова и корабля. Один из грозовых фронтов, видневшихся всюду, куда бы он ни посмотрел, налетит на них, волны океана сомкнутся над сломанным самолётом, и никто не узнает, где нашли они оба свою могилу…
Он инстинктивно потянулся вперёд, к Мельникову. Борис Николаевич – это всё, что ему осталось от многомиллионного населения Земли…
Одни!.. Никто не придёт на помощь!
Широкая спина пилота была неподвижна. Руки в перчатках уверенно держали штурвал. Мельников повернул голову, всматриваясь в горизонт, и Второв увидел сквозь стекло шлема невозмутимо спокойные черты его лица, на котором не было и тени тревоги.
И Второв почувствовал, как к лицу хлынула горячая волна крови. Ему стало мучительно стыдно за свои малодушные мысли. Какой же он звездоплаватель, если первое же трудное положение вывело его из равновесия? Гроза пройдёт над островом, радиосвязь восстановится, и они, даже если отлетят очень далеко, по радиомаяку найдут дорогу обратно.
Он вспомнил, что такой же случай минутного малодушия был с ним и на Арсене, когда он один спустился в круглую котловину.
Пролетев пять минут к западу, Мельников повернул обратно. Он не хотел слишком удаляться от острова…
Весь северный горизонт закрывал ливень. С юга, угрожающе близко, надвинулся другой грозовой фронт.
Самолёт поднялся выше. Если оба фронта сомкнутся, будет некуда деваться, кроме как вверх.
Они летали уже свыше сорока минут. Сколько времени будет продолжаться ливень над островом? Ещё двадцать минут, а может быть целый час. Мельников вспомнил тысячекилометровую тучу, которую они встретили на Венере восемь лет тому назад. Кто знает, может быть, эта ещё больше.
Оба грозовых фронта шли рядом на расстоянии четверти километра друг от друга, и в этом узком коридоре на самой малой скорости летал с востока на запад и с запада на восток самолёт с двумя людьми.
Прошло ещё пятнадцать минут.
Казалось, что северный горизонт никогда не прояснится.
– Вот действительно не повезло! – сказал Мельников. – Сколько дней ливни были непродолжительны, а именно сейчас налетела такая громадина. Похоже, что нам с вами, Геннадий Андреевич, придётся спасаться в облаках.
Второв ничего не ответил.
«Коридор» становился всё более узким. Тучи сближались. Вот-вот они сомкнутся – и на самолёт обрушатся неистовые потоки воды. Больше нельзя было медлить.
Мельников взял штурвал на себя. Послушная машина подняла острый нос к небу. Мгновение – и облачная масса поглотила их. Мельников сосредоточил внимание на приборах слепого полёта.
Он вёл машину круто вверх, стремясь опередить тучи, не дать сомкнуться, захватить самолёт в свои водяные объятия.
Но было уже поздно.
Грозовые фронты соединились.
Мельников и Второв догадались об этом, когда плотная мгла сменила белёсый сумрак. Они почувствовали, что самолёт пошёл вниз под давящей тяжестью обрушившейся на него воды.
– Вот это уже похоже на конец, – сказал Мельников. – Надо было подняться раньше. Приготовьтесь! Как только нас сбросит в океан, скидывайте крылья. Это последний шанс.
Конструкция самолёта предусматривала превращение его в герметически закрытую лодку. Стоило повернуть специальный рычаг, – крылья и шасси отделятся от корпуса машины, и она, как лёгкий поплавок, станет непотопляемой. Конечно, исполинские волны будут швырять её, как щепку, но всё же, как сказал Мельников, это был шанс… последний.
– Мы врежемся в воду с большой скоростью, – сказал Второв.
– Увидим! – отрывисто ответил Мельников.
Мотор работал на полную мощность. Длинная огненная полоса тянулась за самолётом, видная даже сквозь сплошной поток ливня. Машина изо всех сил сопротивлялась тяжести воды, но стрелка альтиметра неуклонно и быстро шла вниз.
Самолёт падал в океан с работающим мотором, находясь почти в вертикальном положении.
Мельников напряжённо следил за высотой. Он знал, что реактивный двигатель надо выключить раньше, чем машина погрузится в океан, иначе неизбежен взрыв, но хотел сделать это в самый последний момент, чтобы до конца использовать подъёмную силу, тормозящую скорость падения.
До поверхности океана осталось двести метров.
Страшный удар встряхнул самолёт. Оглушительный треск электрического разряда… ослепляюще яркая вспышка…
Мотор перестал работать.
И, точно в насмешку, как раз в это мгновение гроза окончилась. Грозовой фронт прошёл.
Беспомощный самолёт качнулся с крыла на крыло, перевернулся носом вниз и стрелой ринулся в воду.
Мельников не растерялся, работая штурвалом, он выровнял самолёт в тридцати метрах от воды.
– Сбрасывать? – крикнул Второв.
– Погодите! Надо опуститься ниже.
Планируя на крыльях, машина полого опускалась. Громадные волны обдавали пеной поплавки самолёта.
Прошла минута… вторая. Они всё ещё летели.
Грозовой фронт промчался, но связь не восстанавливалась. Очевидно, ливень ещё продолжался над островом. Он находился где-то сзади. И, по-видимому, очень далеко.
Ветер срывал гребни волн; мелкая водяная пыль туманом закрывала видимость.
Самолёт упорно держался в воздухе.
И вдруг волнение стихло. Бушующие волны как-то сразу улеглись. Под крыльями была почти неподвижная, плавно колыхающаяся поверхность. Туман рассеялся.
– Берег! – отчаянно закричал Второв.
Угрожающе близко, словно вынырнув из бездны океана, на самолёт надвигался незнакомый скалистый берег.
Мельников инстинктивно рванул штурвал на себя. Но с остановившимся двигателем самолёт уже не мог подняться.
Гибель была неминуема…
Машина уже коснулась воды и мчалась, скользя на поплавках, прямо на скалы.
На помощь!
Весь экипаж «СССР-КС 3» находился в радиорубке. Топорков сидел у приёмника, готовый, как только прекратится проклятый ливень, возобновить связь с самолётом.
Приборы показывали, что снаружи воздух насыщен электричеством до опасных пределов. Звездолёт очутился как бы внутри огромной непрекращающейся молнии.
Грозовой фронт надвинулся на остров пятьдесят минут тому назад, и было неизвестно, когда он, наконец, пройдёт. Такой грозы ещё ни разу не было.
Белопольский, внешне спокойный, сидел рядом с Топорковым, поминутно взглядывая на часы.
Все молчали. Мысли звездоплавателей были далеко, там, где одинокий самолёт с двумя их товарищами носился в воздухе, отрезанный стеной ливня от острова и корабля.
Где он находится? На каком расстоянии отсюда? Они не знали. Может быть, грозовой фронт раскинулся на сотни километров в обе стороны.
Время шло мучительно медленно.
Но вот гроза прошла.
Топорков включил передатчик. Хотя, судя по прибору, ионизация воздуха была ещё чрезмерно велика, он всё же начал звать Мельникова на волне радиостанции самолёта. Личные рации могли отказать, если Мельников и Второв слишком далеко отлетели от острова.
Проходили минуты, но связь не восстанавливалась.
Прекратились неистовые трески. В эфире стояла полная тишина. Стрелка ионного прибора опустилась к нулю, воздух очистился от электричества.
– Говорит звездолёт! Где вы? Где вы? Отвечайте! Говорит звездолёт!..
– Немедленно приступить к сборке второго самолёта! – приказал Белопольский. – Как можно скорее!
Все, кроме Топоркова, бросились к двери.
– Пайчадзе, Андреев, Топорков и я остаёмся на корабле. Константин Васильевич! Сделайте всё, что возможно для ускорения работы.
– Слушаюсь! – ответил Зайцев.
– Говорит звездолёт! Где вы? Отвечайте! Отвечайте!..
– Если самолёт слишком далеко, – сказал Андреев, – между ним и нами мог оказаться грозовой фронт, и радиоволны не проходят.
– Как у них с воздухом? – спросил Пайчадзе.
– Для двух человек его хватит на двадцать четыре часа.
– Говорит звездолёт! Где вы?..
Шли часы…
Короткие грозы несколько раз заставляли пятерых человек прерывать работу. Нужно было не менее двенадцати часов, чтобы собрать крылья большого самолёта, и эти вынужденные перерывы взвинчивали и без того напряжённые нервы людей. Всегда спокойный и уравновешенный Зайцев ругался, как одержимый, ожидая прояснения погоды.
Белопольский не выдержал и прислал на помощь Андреева и Пайчадзе. На звездолёте осталось два человека. Это было грубейшим нарушением законов космических рейсов.
Работа шла бешеным темпом. Все хорошо понимали, что, если Мельников залетел очень далеко, найти остров в просторах океана без радиосвязи невозможно. А она всё не восстанавливалась.
Они боялись думать, что всё уже кончено, что Мельников и Второв давно погибли. Отсутствие связи объясняли грозовыми фронтами.
Последнее сообщение с самолёта гласило, что он направляется к югу. Значит, в этом направлении и следовало искать. Но для этого надо закончить сборку, выждать благоприятный момент и вылететь. Куда?..
«На юг!» – говорили они сами себе, отгоняя мысль, что «юг» – это весьма неточное понятие. Найти маленькую машину в условиях плохой видимости, при непрерывном маневрировании, чтобы не попасть под ливень, было бы чистой случайностью.
Но ничего другого, кроме надежды на такую случайность, не оставалось. Пока не пройдут роковые двадцать четыре часа, никто не прекратит попыток спасти товарищей.
Через пять часов после начала работы одно крыло уже стояло на месте. Если не помешают грозы, самолёт будет готов на два часа раньше.
Два часа! В таких обстоятельствах это было очень много!
Казалось, что природа Венеры сжалилась над гостями. Работа шла без задержек. Грозы стороной обходили остров.
У микрофона Белопольский и Топорков, сменяя друг друга, непрерывно звали Мельникова, чутко прислушиваясь, не раздастся ли ответ. Но тишина в эфире нарушалась только то близкими, то далёкими грозовыми разрядами.
– Если радиосвязи мешают грозовые фронты, – сказал Топорков, – то не могут же они быть сплошными. За несколько часов должны были образоваться просветы.
Белопольский хмурился. Мысль о гибели Мельникова и Второва всё чаще приходила ему в голову, заставляя покрытое морщинами лицо академика бледнеть, как от боли.
Он понимал, что его товарищи, изматывая силы, трудятся над почти безнадёжным делом, но приказать прекратить работу не мог решиться. Ещё шестнадцать часов Мельников и Второв, теоретически, могут быть живы…
Через девять часов двадцать минут Баландин неузнаваемо хриплым голосом доложил, что самолёт готов.
– Разрешите мне и Зайцеву вылететь на поиски.
– Ни в коем случае! – ответил Белопольский. – Спустите самолёт на воду. Полетит Топорков. Всем, кроме Князева и Романова, немедленно вернуться на звездолёт.
Он выключил передатчик, не слушая возражений профессора.
– Отправляйтесь, Игорь Дмитриевич! Никто из них не в силах лететь. Придётся вам одному. В отсутствие Бориса Николаевича я не имею права покинуть корабль.
– Я сделаю всё, что возможно, – ответил инженер и вышел из рубки.
Белопольский остался один. Он знал, что Топорков не будет ждать возвращения других на корабль, а сразу отправится к самолёту, сознавал огромную ответственность, которую взял на себя, лишив звездолёт всего экипажа. Всё может случиться на чужой планете. Но поступить иначе он был не в силах.
Возможно, что если бы дело касалось не Мельникова, Константин Евгеньевич сохранил бы благоразумие. Никто, кроме Камова, не знал глубокой привязанности молчаливого и сурового академика к его молодому спутнику в полёте на Марс. Мельников был дорог Белопольскому, как родной сын.
Не забывая через равные промежутки времени вызывать пропавший самолёт, Белопольский наблюдал по экрану за всем, что происходило на заливе. Одновременно он внимательно следил за показаниями электробарометра.
Но грозовые фронты, наделавшие столько бед, словно сговорившись, обходили остров. Погода благоприятствовала полёту.
Сквозь туман он смутно различал лодку Топоркова, скользившую по заливу, видел, как она разошлась с другой, направлявшейся к кораблю. Его приказание выполнялось, и пятеро работавших над самолётом возвращались. Романов и Князев, проводив Топоркова, вернутся на его лодке.
Белопольский видел, как крохотная фигурка скрылась в кабине самолёта, который тотчас же тронулся с места и со всё возрастающей скоростью промчался по воде и поднялся в воздух. С тёплым чувством благодарности подумал он о смелом человеке, не задумываясь бросившемся навстречу опасностям, чтобы попытаться спасти Бориса и его спутника. Весь подавшись вперёд, он следил за машиной, пока, превратившись в еле заметную точку, она не скрылась среди просторов свинцового неба.
«И этот может никогда не вернуться», – мелькнула страшная мысль.
Чей-то голос, раздавшийся из репродуктора, заставил Белопольского стремительно выпрямиться.
Вызывает Топорков?.. Нет, голос был не Топоркова. Этот голос, такой знакомый, родной…
– Звездолёт! Звездолёт! Говорит Мельников! Говорит Мельников! Отвечайте!..
Ещё не веря неожиданному счастью, Белопольский переключился на передачу.
– Слышу, Борис, слышу! Где ты?
– Самолёт стоит у неизвестного берега, к западу от вас. Ударом молнии выведен из строя двигатель. При посадке самолёт наскочил на мель. Шасси сломано. Я и Второв не пострадали. От толчка вышел из строя генератор радиостанции, который удалось исправить только сейчас. Снять самолёт своими силами не можем.
– На поиски вылетел Топорков. Соединитесь с ним на вашей волне. Как с воздухом и продуктами питания?
– Я слышал весь разговор, – донёсся откуда-то с неба голос Топоркова, – Борис Николаевич! Дайте радиомаяк!
– Лететь к нам на самолёте незачем, – ответил Мельников. – Возвращайтесь назад! Константин Евгеньевич! Прикажите Игорю Дмитриевичу немедленно вернуться. Если считаете возможным, вышлите за нами подводную лодку.
– То есть, как это «считаете возможным»? – рассердился Белопольский. – Мы готовы сделать всё, чтобы спасти вас. Но хватит ли вам кислорода?
– Его хватит ещё на четырнадцать часов. И часа два мы можем жить за счёт кислорода в баллонах противогазов. Я считаю, что только подводной…
Голос Мельникова неожиданно оборвался. Встревоженный Белопольский тщетно звал его, но он больше не отвечал.
– На западном горизонте мощный грозовой фронт, – сообщил Топорков.
– Немедленно возвращайтесь! Маяк нужен?
– Нет. Остров ещё виден.
В рубке появился Баландин. У профессора был крайне изнурённый вид. Войдя, он услышал, как Белопольский приказывал Романову и Князеву задержаться у ангара и встретить Топоркова.
– Самолёт возвращается? Так скоро!
Вслед за Баландиным вошли Коржёвский, Пайчадзе, Андреев и Зайцев.
Белопольский рассказал товарищам о неожиданном разговоре с Мельниковым. Он не забыл включить передатчик, чтобы Романов и Князев тоже слышали.
Казалось, что это, столь радостное, известие сразу вернуло всем силы.
– Сможет ли лодка выйти из залива? – озабоченно спросил Баландин.
– Это мы сейчас выясним, – ответил Белопольский. – Саша! – позвал он.
Юного механика все называли по имени.
– Слушаю, – ответил Князев.
– Как только поставите самолёт в ангар, отправляйтесь к выходу из залива и выясните, сможет ли подводная лодка пройти в океан. Промерьте глубину.
– Есть!
– А если не сможет? – спросил Коржёвский.
– Тогда мы взорвём скалы, загораживающие выход, – с обычной энергией ответил Белопольский. – На лодке отправятся Зиновий Серапионович и Константин Васильевич.
– В таком случае прошу обоих пройти со мной, – сказал Андреев. – Сколько времени займёт подготовка лодки к походу?
– Если не придётся взрывать скалы, то часа полтора.
– Достаточно, чтобы вернуть силы. Пойдёмте, Станислав Казимирович! Постараемся привести подводников в нормальное состояние.
Коржёвский, Баландин и Зайцев вышли с Андреевым.
Топорков благополучно совершил посадку и, как только самолёт был укреплён в ангаре, моторная лодка, не теряя ни минуты, пошла к выходу из залива. Фарватер для прохода подводной лодки был найден и промерен.
Но, едва лодка вернулась на корабль, начался новый ливень. Тот самый грозовой фронт, о котором Топорков сообщал по радио, закрыл остров.
Но он не задержал работу. Внутри звездолёта подводная лодка поспешно оснащалась всем необходимым. Наученные горьким опытом, звездоплаватели старались предусмотреть самое худшее. На лодку погрузили двойной запас продуктов на пять человек, с расчётом на неделю, тройной комплект кислородных баллонов и дополнительных аккумуляторов, тщательно проверили механизм и радиоаппаратуру. Не были забыты водолазные и охлаждающие костюмы. Топорков установил на пульте управления свой электробарометр.
Люди торопились, но каждый узел, каждая деталь были трижды проверены.
Подводная лодка, построенная специально для рейса на Венеру, была не велика – восемь метров в длину и два с половиной в диаметре. Её корпус был отлит из пластмассы, крепкой, как сталь, и прозрачной, как стекло. Четыре мощных прожектора давали возможность осветить всё пространство вокруг лодки. Два винта, приводимые в действие электромоторами, могли сообщить ей скорость в пятьдесят километров в час. Почти все части оборудования были пластмассовые, что делало лодку лёгкой и подвижной.
Как только грозовой фронт прошёл, возобновилась связь с самолётом. Мельников уточнил положение открытой ими земли. По его расчёту, она находилась на юго-западо-западе от острова, в ста пятидесяти километрах. Протяжённость берега была настолько велика, что лодка никак не могла проскочить мимо.
– По-моему, это материк, – сказал Борис Николаевич. – Было бы неплохо, если бы Зиновий Серапионович по дороге к нам осмотрел берега к северу и югу. Надо уточнить, материк это или остров. Мы хорошо видим лес, и это не кораллы.
– В каком состоянии самолёт? – спросил Белопольский.
– Шасси сломано, крыльев нет. Боюсь, что он окончательно не годен.
– Я не об этом спрашиваю. В каком состоянии фюзеляж, где вы находитесь?
– Он медленно погружается. Очевидно, его засасывает песчаное дно, да ещё ливни помогают.
– А вы говорите, чтобы Баландин осматривал берега!
Хладнокровие Мельникова восхищало всех членов экипажа, торопящихся к нему на помощь.
Через два часа лодка, спущенная на воду, готовая стояла у выходной камеры.
Появились Баландин и Зайцев. Ни следа утомления не осталось после вмешательства медицины. Оба были полны сил и энергии.
– Отправляйтесь прямо к Мельникову и Второву, – сказал им Белопольский. – Что бы ни встретилось на пути, не задерживайтесь. Если Борис Николаевич предложит вам заняться какими-нибудь исследованиями, я запрещаю его слушаться.
– Какие же тут исследования? – удивился Баландин.
Ему передали разговор с Мельниковым. Профессор только покачал головой в ответ.
Опасение, что снова начнётся длительная гроза, заставило поторопиться с выходом в океан. Скалистую гряду, запиравшую залив, надо было пройти при ясной погоде, а когда лодка окажется в открытом море, она погрузится в воду, и никакие ливни не будут ей страшны. Тщательно выполненный план фарватера был вручён Зайцеву.
Звездоплаватели были теперь почти спокойны. Крепость лодки не вызывала сомнений. Расстояние в сто пятьдесят километров она пройдёт, руководствуясь радиосигналами с самолёта, за три часа. Пусть даже встретятся непредвиденные препятствия, на преодоление которых потребуется ещё три часа, Мельников и Второв вовремя будут сняты с обломков самолёта. На специальный запрос Белопольского пришёл ответ, что фюзеляж погружается на пять – шесть сантиметров в час. Вода не могла проникнуть в герметически закрытую кабину.
Крайнее переутомление взяло своё. Как только лодка отошла от звездолёта, все, кроме Белопольского и Топоркова, ушли на отдых. На корабле наступила полная тишина и покой, сменившие недавнюю напряжённую деятельность.
– Идите и вы на отдых, – сказал Топоркову Белопольский. – Через три часа я вас разбужу.
– А вы?
– Я устал меньше всех.
В репродукторе монотонно звучали сигналы радиомаяка. Иногда Белопольский обменивался фразами с Мельниковым или Баландиным, когда перерывы связи сменялись кратковременным прохождением радиоволн.
Всё шло пока хорошо…
Остался позади извилистый проход между скалами, которым подводная лодка вышла из залива. Сразу началась качка. Чем дальше отходили от берега, тем она становилась сильнее. Лёгкое судно то взлетало на гребень океанской волны, то стремительно проваливалось вниз. Они не решались погрузиться под воду в прибрежной полосе, опасаясь столкновения с коралловым рифом. Только когда эхолот показал значительную глубину, Зайцев, сидевший за пультом управления, открыл краны заполнения цистерн.
Лодка пошла вниз. Уже ставший привычным слабый дневной свет Венеры сменился непроницаемым мраком. На глубине десяти метров качка совершенно прекратилась.
Зажгли прожектор. Мощный луч электрического света пробил толщу воды далеко вперёд. Сквозь прозрачные стенки корпуса виднелись быстро скользящие неясные тени, которые бесследно исчезали, как только лодка приближалась к ним.
– Это несомненно рыбы! – взволнованно сказал Баландин. – Хотя бы одну из них увидеть вблизи! Тише ход! – закричал он, увидя в луче прожектора, совсем близко, мелькнувшее на мгновение длинное тело.
– Давайте ни на что не обращать внимания, – предложил Зайцев. – Если это морские животные, они никуда не денутся. Рассмотрим их на обратном пути. Сейчас у нас одна задача – спасти Мельникова и Второва. Мы не знаем, что встретим дальше. Лучше всего точно выполнить полученное приказание. Не надо задерживаться.
– Вы правы, Константин Васильевич, – упавшим голосом ответил профессор. – Я увлёкся, простите меня. Дайте полный ход.
– Это ещё рано.
Как только обогнули с юга коралловый остров, на экране локатора появилась туманная полоса. Зайцев повернул руль. Нос лодки отклонился больше к западу. Полоса на экране сузилась, стала ярче. Когда она превратилась в узкую чёрточку, светящуюся зелёным светом, оба мотора были пущены на максимальную скорость. Лодка стрелой помчалась к цели.
На Земле радиосигналы, как правило, распространяются в воде хуже, чем в воздухе. На Венере дело обстояло иначе. Ионизация в районах грозовых фронтов, создающая перерывы в прохождении радиоволн, не отражалась на проводимости водяных слоёв океана. По указанию Топоркова, Мельников опустил антенну самолёта в воду, и сигналы радиомаяка в виде зелёной линии, хотя и ослабленные, не исчезали с экрана подводной лодки. Работавший одновременно звуковой маяк был едва слышен и часто замолкал совсем.
Корпус лодки разогрелся от скорости движения, и видимость ухудшилась, но Зайцев не замедлял хода. Приборы локации успокоительно сообщали, что впереди нет никаких препятствий. Стремительно скользящие струйки воды мешали видеть и по сторонам.
Профессор Баландин был даже доволен этим. Трудно было не обращать внимания на подводный мир Венеры, куда впервые проник человек. Глядя вперёд, он видел, как далеко, в конце светового коридора, то и дело появлялись плохо различимые, но безусловно живые существа, мгновенно исчезавшие в неосвещённом пространстве. Сквозь боковые стенки во мраке вод чувствовалось движение. Смутные тени приближались так близко, что становились почти видимыми. Вспыхивали и погасали разноцветные точки.
Приборы показывали, что снаружи воздух насыщен электричеством до опасных пределов. Звездолёт очутился как бы внутри огромной непрекращающейся молнии.
Грозовой фронт надвинулся на остров пятьдесят минут тому назад, и было неизвестно, когда он, наконец, пройдёт. Такой грозы ещё ни разу не было.
Белопольский, внешне спокойный, сидел рядом с Топорковым, поминутно взглядывая на часы.
Все молчали. Мысли звездоплавателей были далеко, там, где одинокий самолёт с двумя их товарищами носился в воздухе, отрезанный стеной ливня от острова и корабля.
Где он находится? На каком расстоянии отсюда? Они не знали. Может быть, грозовой фронт раскинулся на сотни километров в обе стороны.
Время шло мучительно медленно.
Но вот гроза прошла.
Топорков включил передатчик. Хотя, судя по прибору, ионизация воздуха была ещё чрезмерно велика, он всё же начал звать Мельникова на волне радиостанции самолёта. Личные рации могли отказать, если Мельников и Второв слишком далеко отлетели от острова.
Проходили минуты, но связь не восстанавливалась.
Прекратились неистовые трески. В эфире стояла полная тишина. Стрелка ионного прибора опустилась к нулю, воздух очистился от электричества.
– Говорит звездолёт! Где вы? Где вы? Отвечайте! Говорит звездолёт!..
– Немедленно приступить к сборке второго самолёта! – приказал Белопольский. – Как можно скорее!
Все, кроме Топоркова, бросились к двери.
– Пайчадзе, Андреев, Топорков и я остаёмся на корабле. Константин Васильевич! Сделайте всё, что возможно для ускорения работы.
– Слушаюсь! – ответил Зайцев.
– Говорит звездолёт! Где вы? Отвечайте! Отвечайте!..
– Если самолёт слишком далеко, – сказал Андреев, – между ним и нами мог оказаться грозовой фронт, и радиоволны не проходят.
– Как у них с воздухом? – спросил Пайчадзе.
– Для двух человек его хватит на двадцать четыре часа.
– Говорит звездолёт! Где вы?..
Шли часы…
Короткие грозы несколько раз заставляли пятерых человек прерывать работу. Нужно было не менее двенадцати часов, чтобы собрать крылья большого самолёта, и эти вынужденные перерывы взвинчивали и без того напряжённые нервы людей. Всегда спокойный и уравновешенный Зайцев ругался, как одержимый, ожидая прояснения погоды.
Белопольский не выдержал и прислал на помощь Андреева и Пайчадзе. На звездолёте осталось два человека. Это было грубейшим нарушением законов космических рейсов.
Работа шла бешеным темпом. Все хорошо понимали, что, если Мельников залетел очень далеко, найти остров в просторах океана без радиосвязи невозможно. А она всё не восстанавливалась.
Они боялись думать, что всё уже кончено, что Мельников и Второв давно погибли. Отсутствие связи объясняли грозовыми фронтами.
Последнее сообщение с самолёта гласило, что он направляется к югу. Значит, в этом направлении и следовало искать. Но для этого надо закончить сборку, выждать благоприятный момент и вылететь. Куда?..
«На юг!» – говорили они сами себе, отгоняя мысль, что «юг» – это весьма неточное понятие. Найти маленькую машину в условиях плохой видимости, при непрерывном маневрировании, чтобы не попасть под ливень, было бы чистой случайностью.
Но ничего другого, кроме надежды на такую случайность, не оставалось. Пока не пройдут роковые двадцать четыре часа, никто не прекратит попыток спасти товарищей.
Через пять часов после начала работы одно крыло уже стояло на месте. Если не помешают грозы, самолёт будет готов на два часа раньше.
Два часа! В таких обстоятельствах это было очень много!
Казалось, что природа Венеры сжалилась над гостями. Работа шла без задержек. Грозы стороной обходили остров.
У микрофона Белопольский и Топорков, сменяя друг друга, непрерывно звали Мельникова, чутко прислушиваясь, не раздастся ли ответ. Но тишина в эфире нарушалась только то близкими, то далёкими грозовыми разрядами.
– Если радиосвязи мешают грозовые фронты, – сказал Топорков, – то не могут же они быть сплошными. За несколько часов должны были образоваться просветы.
Белопольский хмурился. Мысль о гибели Мельникова и Второва всё чаще приходила ему в голову, заставляя покрытое морщинами лицо академика бледнеть, как от боли.
Он понимал, что его товарищи, изматывая силы, трудятся над почти безнадёжным делом, но приказать прекратить работу не мог решиться. Ещё шестнадцать часов Мельников и Второв, теоретически, могут быть живы…
Через девять часов двадцать минут Баландин неузнаваемо хриплым голосом доложил, что самолёт готов.
– Разрешите мне и Зайцеву вылететь на поиски.
– Ни в коем случае! – ответил Белопольский. – Спустите самолёт на воду. Полетит Топорков. Всем, кроме Князева и Романова, немедленно вернуться на звездолёт.
Он выключил передатчик, не слушая возражений профессора.
– Отправляйтесь, Игорь Дмитриевич! Никто из них не в силах лететь. Придётся вам одному. В отсутствие Бориса Николаевича я не имею права покинуть корабль.
– Я сделаю всё, что возможно, – ответил инженер и вышел из рубки.
Белопольский остался один. Он знал, что Топорков не будет ждать возвращения других на корабль, а сразу отправится к самолёту, сознавал огромную ответственность, которую взял на себя, лишив звездолёт всего экипажа. Всё может случиться на чужой планете. Но поступить иначе он был не в силах.
Возможно, что если бы дело касалось не Мельникова, Константин Евгеньевич сохранил бы благоразумие. Никто, кроме Камова, не знал глубокой привязанности молчаливого и сурового академика к его молодому спутнику в полёте на Марс. Мельников был дорог Белопольскому, как родной сын.
Не забывая через равные промежутки времени вызывать пропавший самолёт, Белопольский наблюдал по экрану за всем, что происходило на заливе. Одновременно он внимательно следил за показаниями электробарометра.
Но грозовые фронты, наделавшие столько бед, словно сговорившись, обходили остров. Погода благоприятствовала полёту.
Сквозь туман он смутно различал лодку Топоркова, скользившую по заливу, видел, как она разошлась с другой, направлявшейся к кораблю. Его приказание выполнялось, и пятеро работавших над самолётом возвращались. Романов и Князев, проводив Топоркова, вернутся на его лодке.
Белопольский видел, как крохотная фигурка скрылась в кабине самолёта, который тотчас же тронулся с места и со всё возрастающей скоростью промчался по воде и поднялся в воздух. С тёплым чувством благодарности подумал он о смелом человеке, не задумываясь бросившемся навстречу опасностям, чтобы попытаться спасти Бориса и его спутника. Весь подавшись вперёд, он следил за машиной, пока, превратившись в еле заметную точку, она не скрылась среди просторов свинцового неба.
«И этот может никогда не вернуться», – мелькнула страшная мысль.
Чей-то голос, раздавшийся из репродуктора, заставил Белопольского стремительно выпрямиться.
Вызывает Топорков?.. Нет, голос был не Топоркова. Этот голос, такой знакомый, родной…
– Звездолёт! Звездолёт! Говорит Мельников! Говорит Мельников! Отвечайте!..
Ещё не веря неожиданному счастью, Белопольский переключился на передачу.
– Слышу, Борис, слышу! Где ты?
– Самолёт стоит у неизвестного берега, к западу от вас. Ударом молнии выведен из строя двигатель. При посадке самолёт наскочил на мель. Шасси сломано. Я и Второв не пострадали. От толчка вышел из строя генератор радиостанции, который удалось исправить только сейчас. Снять самолёт своими силами не можем.
– На поиски вылетел Топорков. Соединитесь с ним на вашей волне. Как с воздухом и продуктами питания?
– Я слышал весь разговор, – донёсся откуда-то с неба голос Топоркова, – Борис Николаевич! Дайте радиомаяк!
– Лететь к нам на самолёте незачем, – ответил Мельников. – Возвращайтесь назад! Константин Евгеньевич! Прикажите Игорю Дмитриевичу немедленно вернуться. Если считаете возможным, вышлите за нами подводную лодку.
– То есть, как это «считаете возможным»? – рассердился Белопольский. – Мы готовы сделать всё, чтобы спасти вас. Но хватит ли вам кислорода?
– Его хватит ещё на четырнадцать часов. И часа два мы можем жить за счёт кислорода в баллонах противогазов. Я считаю, что только подводной…
Голос Мельникова неожиданно оборвался. Встревоженный Белопольский тщетно звал его, но он больше не отвечал.
– На западном горизонте мощный грозовой фронт, – сообщил Топорков.
– Немедленно возвращайтесь! Маяк нужен?
– Нет. Остров ещё виден.
В рубке появился Баландин. У профессора был крайне изнурённый вид. Войдя, он услышал, как Белопольский приказывал Романову и Князеву задержаться у ангара и встретить Топоркова.
– Самолёт возвращается? Так скоро!
Вслед за Баландиным вошли Коржёвский, Пайчадзе, Андреев и Зайцев.
Белопольский рассказал товарищам о неожиданном разговоре с Мельниковым. Он не забыл включить передатчик, чтобы Романов и Князев тоже слышали.
Казалось, что это, столь радостное, известие сразу вернуло всем силы.
– Сможет ли лодка выйти из залива? – озабоченно спросил Баландин.
– Это мы сейчас выясним, – ответил Белопольский. – Саша! – позвал он.
Юного механика все называли по имени.
– Слушаю, – ответил Князев.
– Как только поставите самолёт в ангар, отправляйтесь к выходу из залива и выясните, сможет ли подводная лодка пройти в океан. Промерьте глубину.
– Есть!
– А если не сможет? – спросил Коржёвский.
– Тогда мы взорвём скалы, загораживающие выход, – с обычной энергией ответил Белопольский. – На лодке отправятся Зиновий Серапионович и Константин Васильевич.
– В таком случае прошу обоих пройти со мной, – сказал Андреев. – Сколько времени займёт подготовка лодки к походу?
– Если не придётся взрывать скалы, то часа полтора.
– Достаточно, чтобы вернуть силы. Пойдёмте, Станислав Казимирович! Постараемся привести подводников в нормальное состояние.
Коржёвский, Баландин и Зайцев вышли с Андреевым.
Топорков благополучно совершил посадку и, как только самолёт был укреплён в ангаре, моторная лодка, не теряя ни минуты, пошла к выходу из залива. Фарватер для прохода подводной лодки был найден и промерен.
Но, едва лодка вернулась на корабль, начался новый ливень. Тот самый грозовой фронт, о котором Топорков сообщал по радио, закрыл остров.
Но он не задержал работу. Внутри звездолёта подводная лодка поспешно оснащалась всем необходимым. Наученные горьким опытом, звездоплаватели старались предусмотреть самое худшее. На лодку погрузили двойной запас продуктов на пять человек, с расчётом на неделю, тройной комплект кислородных баллонов и дополнительных аккумуляторов, тщательно проверили механизм и радиоаппаратуру. Не были забыты водолазные и охлаждающие костюмы. Топорков установил на пульте управления свой электробарометр.
Люди торопились, но каждый узел, каждая деталь были трижды проверены.
Подводная лодка, построенная специально для рейса на Венеру, была не велика – восемь метров в длину и два с половиной в диаметре. Её корпус был отлит из пластмассы, крепкой, как сталь, и прозрачной, как стекло. Четыре мощных прожектора давали возможность осветить всё пространство вокруг лодки. Два винта, приводимые в действие электромоторами, могли сообщить ей скорость в пятьдесят километров в час. Почти все части оборудования были пластмассовые, что делало лодку лёгкой и подвижной.
Как только грозовой фронт прошёл, возобновилась связь с самолётом. Мельников уточнил положение открытой ими земли. По его расчёту, она находилась на юго-западо-западе от острова, в ста пятидесяти километрах. Протяжённость берега была настолько велика, что лодка никак не могла проскочить мимо.
– По-моему, это материк, – сказал Борис Николаевич. – Было бы неплохо, если бы Зиновий Серапионович по дороге к нам осмотрел берега к северу и югу. Надо уточнить, материк это или остров. Мы хорошо видим лес, и это не кораллы.
– В каком состоянии самолёт? – спросил Белопольский.
– Шасси сломано, крыльев нет. Боюсь, что он окончательно не годен.
– Я не об этом спрашиваю. В каком состоянии фюзеляж, где вы находитесь?
– Он медленно погружается. Очевидно, его засасывает песчаное дно, да ещё ливни помогают.
– А вы говорите, чтобы Баландин осматривал берега!
Хладнокровие Мельникова восхищало всех членов экипажа, торопящихся к нему на помощь.
Через два часа лодка, спущенная на воду, готовая стояла у выходной камеры.
Появились Баландин и Зайцев. Ни следа утомления не осталось после вмешательства медицины. Оба были полны сил и энергии.
– Отправляйтесь прямо к Мельникову и Второву, – сказал им Белопольский. – Что бы ни встретилось на пути, не задерживайтесь. Если Борис Николаевич предложит вам заняться какими-нибудь исследованиями, я запрещаю его слушаться.
– Какие же тут исследования? – удивился Баландин.
Ему передали разговор с Мельниковым. Профессор только покачал головой в ответ.
Опасение, что снова начнётся длительная гроза, заставило поторопиться с выходом в океан. Скалистую гряду, запиравшую залив, надо было пройти при ясной погоде, а когда лодка окажется в открытом море, она погрузится в воду, и никакие ливни не будут ей страшны. Тщательно выполненный план фарватера был вручён Зайцеву.
Звездоплаватели были теперь почти спокойны. Крепость лодки не вызывала сомнений. Расстояние в сто пятьдесят километров она пройдёт, руководствуясь радиосигналами с самолёта, за три часа. Пусть даже встретятся непредвиденные препятствия, на преодоление которых потребуется ещё три часа, Мельников и Второв вовремя будут сняты с обломков самолёта. На специальный запрос Белопольского пришёл ответ, что фюзеляж погружается на пять – шесть сантиметров в час. Вода не могла проникнуть в герметически закрытую кабину.
Крайнее переутомление взяло своё. Как только лодка отошла от звездолёта, все, кроме Белопольского и Топоркова, ушли на отдых. На корабле наступила полная тишина и покой, сменившие недавнюю напряжённую деятельность.
– Идите и вы на отдых, – сказал Топоркову Белопольский. – Через три часа я вас разбужу.
– А вы?
– Я устал меньше всех.
В репродукторе монотонно звучали сигналы радиомаяка. Иногда Белопольский обменивался фразами с Мельниковым или Баландиным, когда перерывы связи сменялись кратковременным прохождением радиоволн.
Всё шло пока хорошо…
Остался позади извилистый проход между скалами, которым подводная лодка вышла из залива. Сразу началась качка. Чем дальше отходили от берега, тем она становилась сильнее. Лёгкое судно то взлетало на гребень океанской волны, то стремительно проваливалось вниз. Они не решались погрузиться под воду в прибрежной полосе, опасаясь столкновения с коралловым рифом. Только когда эхолот показал значительную глубину, Зайцев, сидевший за пультом управления, открыл краны заполнения цистерн.
Лодка пошла вниз. Уже ставший привычным слабый дневной свет Венеры сменился непроницаемым мраком. На глубине десяти метров качка совершенно прекратилась.
Зажгли прожектор. Мощный луч электрического света пробил толщу воды далеко вперёд. Сквозь прозрачные стенки корпуса виднелись быстро скользящие неясные тени, которые бесследно исчезали, как только лодка приближалась к ним.
– Это несомненно рыбы! – взволнованно сказал Баландин. – Хотя бы одну из них увидеть вблизи! Тише ход! – закричал он, увидя в луче прожектора, совсем близко, мелькнувшее на мгновение длинное тело.
– Давайте ни на что не обращать внимания, – предложил Зайцев. – Если это морские животные, они никуда не денутся. Рассмотрим их на обратном пути. Сейчас у нас одна задача – спасти Мельникова и Второва. Мы не знаем, что встретим дальше. Лучше всего точно выполнить полученное приказание. Не надо задерживаться.
– Вы правы, Константин Васильевич, – упавшим голосом ответил профессор. – Я увлёкся, простите меня. Дайте полный ход.
– Это ещё рано.
Как только обогнули с юга коралловый остров, на экране локатора появилась туманная полоса. Зайцев повернул руль. Нос лодки отклонился больше к западу. Полоса на экране сузилась, стала ярче. Когда она превратилась в узкую чёрточку, светящуюся зелёным светом, оба мотора были пущены на максимальную скорость. Лодка стрелой помчалась к цели.
На Земле радиосигналы, как правило, распространяются в воде хуже, чем в воздухе. На Венере дело обстояло иначе. Ионизация в районах грозовых фронтов, создающая перерывы в прохождении радиоволн, не отражалась на проводимости водяных слоёв океана. По указанию Топоркова, Мельников опустил антенну самолёта в воду, и сигналы радиомаяка в виде зелёной линии, хотя и ослабленные, не исчезали с экрана подводной лодки. Работавший одновременно звуковой маяк был едва слышен и часто замолкал совсем.
Корпус лодки разогрелся от скорости движения, и видимость ухудшилась, но Зайцев не замедлял хода. Приборы локации успокоительно сообщали, что впереди нет никаких препятствий. Стремительно скользящие струйки воды мешали видеть и по сторонам.
Профессор Баландин был даже доволен этим. Трудно было не обращать внимания на подводный мир Венеры, куда впервые проник человек. Глядя вперёд, он видел, как далеко, в конце светового коридора, то и дело появлялись плохо различимые, но безусловно живые существа, мгновенно исчезавшие в неосвещённом пространстве. Сквозь боковые стенки во мраке вод чувствовалось движение. Смутные тени приближались так близко, что становились почти видимыми. Вспыхивали и погасали разноцветные точки.