Мартынов Георгий Сергеевич. Сестра Земли

   Баландин с трудом сдерживал желание зажечь все прожекторы и осветить воду вокруг…
   По тому, как часто прерывалась связь с звездолётом, они узнавали, что наверху один за другим проходят многочисленные грозовые фронты. Но здесь, в глубине океана, ничто не изменялось.
   Прошёл первый час. Пятьдесят километров остались позади.
   Зелёная линия на экране постепенно становилась всё более яркой.
   Лента локатора указывала, что его луч ещё не нащупал берега. Лодка с прежней скоростью мчалась вперёд.
   С напряжённым вниманием Баландин и Зайцев вглядывались в освещённую прожектором толщу воды. Могло встретиться неожиданное препятствие, о котором локатор не предупредит их, – какие-нибудь растительные заросли, «прозрачные» для радиоволн и потому не отразившие их обратно. Кто мог знать, какие сюрпризы может поднести человеку сестра Земли?..
   Мысли Баландина всё время возвращались к загадкам планеты.
   – Венера, – рассуждал профессор, – давно прошла период первоначального зарождения жизни. Как и на Земле, её жизнь развилась в океане. Разделение организмов на растительный и животный мир – пройденный этап. Мы можем считать установленным, что растения вышли на сушу и приспособились к неблагоприятным климатическим условиям. Но сделали ли это животные? Или они остались в воде? Принимая во внимание длительность дня и ночи, а так же высокую температуру, которая стоит днём на суше, я был бы склонен считать, что животные остались в океане, где более равномерны условия существования. Это было бы даже очевидно, но найденная нами линейка опровергает такой выход. Ах, эта злосчастная линейка! Она не даёт мне покоя. За ней кроется тайна жизни на Венере, и, пока эта тайна не раскрыта, мы не можем ничего считать твёрдо установленным, каким бы очевидным оно ни казалось.
   – Значит, вы решительно отвергаете теорию посещения планеты космическим кораблём? – спросил Зайцев.
   Баландин посмотрел на него со странным выражением.
   – Скажите, Константин Васильевич, – спросил он после непродолжительного молчания, – среди ваших инструментов на звездолёте есть деревянные линейки?
   – Нет, конечно!
   – Вы пользуетесь более совершенными измерительными приборами?
   – Разумеется.
   – Так почему же мы должны думать, что звездоплаватели с другой планеты, техника которых во всяком случае не ниже нашей, пользуются таким грубым и неточным измерительным прибором?
   – А ведь это верная мысль! – удивлённо сказал Зайцев. – Как это никто не обратил внимания на то, что найденная нами линейка крайне примитивна?
   – Мне тоже кажется, что это верная мысль. Она высказана Арсеном Георгиевичем, и вы сами натолкнули его на эту мысль.
   – Я? Вот уж не помню…
   – Не прямо! Сегодня, когда мы собирали самолёт, вы сделали Пайчадзе замечание за то, что он измерил диаметр какого-то отверстия линейкой. Точной, металлической, а не деревянной. Вы сказали ему, что существует штангенциркуль.
   – Верно, – улыбнулся Зайцев. – Было такое.
   – Вот тогда Пайчадзе и сказал мне, что, по-видимому, линейку никто не принёс на Венеру. Она сделана здесь «человеком» – существом, обладающим сознательным разумом, хотя он может и не походить на нас внешним видом. А разум, способный к математическому познанию, очень высокая ступень эволюционного развития материи. Но где следы деятельности этого разума? Кроме всё той же линейки, их нет.
   – Найдём!
   – Вот именно, надо найти…

Ещё одна загадка

   Накренившийся немного набок и на половину погрузившийся в воду, самолёт стоял в шестидесяти метрах от берега. Вернее сказать, не самолёт, а один только фюзеляж.
   Когда погода прояснялась, Мельников и Второв открывали пластмассовый кожух и дышали воздухом Венеры через противогазы. Это было выгоднее, из соображений экономии драгоценного запаса кислорода, который следовало беречь. Было неизвестно, когда придёт помощь. Подводная лодка шла пока без задержек, но нельзя было поручиться, что так будет и дальше. Непредвиденные препятствия могли встретиться в любую минуту.
   Мель, совершенно незаметная со стороны, спасла жизнь обоим лётчикам. Поплавки самолёта налетели на неё в последнюю секунду, когда, казалось, ничто уже не сможет предотвратить рокового столкновения со скалами, с трёх сторон обступившими узкий залив.
   Повернуть, чтобы избежать катастрофы, было некуда, затормозить так близко от берега уже поздно. Летевший с большой скоростью самолёт и после остановки мотора сохранил огромный запас инерции.
   Всё произошло в несколько секунд.
   Оба звездоплавателя уже простились с жизнью, когда страшный удар отшвырнул их к передней стенке кабины. Мельников рассёк лоб о штурвал. Второв ударился о приборную доску, и разбившийся шлем порезал ему щёки и подбородок.
   С окровавленными лицами они поднялись, ещё не понимая, что произошло, и зная только, что остались живы.
   Оказав друг другу первую помощь, осмотрелись.
   Самолёт неподвижно стоял на мели, посреди спокойной воды залива. Поплавки глубоко врезались в песок, и это помешало машине опрокинуться при внезапной остановке. Шасси было сломано, приборы управления разбиты, тросы оборваны.
   Кругом высились, по-видимому, гранитные, скалы. Поднимавшийся от воды пар мешал разглядеть мелкие подробности, но хорошо было видно траву или что-то вроде травы жёлто-коричневого цвета, росшую на обрывах. Ещё дальше – верхушки деревьев, настоящих, не коралловых, с ветвями и листьями шевелились под ветром. Какого цвета были их стволы и как они выглядели, мешал рассмотреть гребень берега.
   – Как можно скорее надо связаться с кораблём, – сказал Мельников. – Своими силами нам не выбраться.
   Второв молча указал на радиостанцию.
   Она представляла собой печальную картину. Поблёскивали разбитые стёкла приборов, висели какие-то оборванные провода. При ближайшем рассмотрении оказалось, что генератор, сорванный с места, вышел из строя.
   Мельников нахмурился.
   – Я не радист, – сказал он. – Вы тоже. Но если мы не восстановим связь, то погибнем. Кислорода хватит только на двадцать четыре часа.
   – Нас будут искать другим самолётом.
   – Его надо собрать, а это займёт много времени. – Мельников замолчал, потом тихо добавил: – Они не знают, куда мы улетели.
   Второв вспомнил. Он сам радировал на корабль, что самолёт направляется к югу, убегая от грозы. О повороте на запад они уже не могли сообщить.
   Где их будут искать? Конечно, к югу от острова.
   «Смерть!» – подумал Второв с острым чувством безнадёжности.
   – Значит, всё кончено? – спросил он, стараясь говорить спокойно, но голос предательски дрогнул.
   – Ну, зачем так поспешно делать выводы? Будем бороться! Доставайте-ка аварийный комплект радиодеталей.
   – Вы думаете, что…
   – Нам не о чём думать. Если мы не отремонтируем передатчик, то погибнем. Значит, надо его отремонтировать во что бы то ни стало. Вот и всё!
   – Попробуем! – сказал Второв. Слова, а главное тон, которым говорил Борис Николаевич, вселили в него надежду.
   Не теряя времени, взялись за дело.
   Налетевший грозовой фронт не помешал им. Защищённые крепким кожухом, при свете электрических ламп они заменяли разбитые части радиоустановки новыми. Приходилось механически устанавливать детали на те же места, с которых снимали повреждённые, и с крайней осторожностью соединять порванные провода. Спутать хоть один из них с другим – значило свести на нет всю работу.
   С благодарностью вспоминали они при этом уроки Топоркова по радиотехнике, которые, по приказанию Белопольского, слушали все члены экипажа «СССР-КС 3». Без этих, пусть неполных и поверхностных, знаний невероятно трудная работа никогда не увенчалась бы успехом.
   Они даже не заметили, как над самолётом одна за другой пронеслось несколько сильных гроз, и очень удивились, когда обнаружили, что с начала работы прошло девять часов.
   Радиоустановка была отремонтирована. Но будет ли она работать?..
   – Попробуем! – сказал Мельников.
   – Медлить ни к чему, – согласился Второв.
   Когда раздался сухой щёлк включённого генератора, он невольно закрыл глаза.
   – Слышу, Борис, слышу! Где ты?..
   Голос Белопольского… Почему сразу ответ? Разве Мельников говорил что-нибудь?..
   Спокойный голос Бориса Николаевича звучал в кабине разбитого самолёта призывом к жизни.
   Второв почувствовал лёгкое головокружение. Захотелось полной грудью вдохнуть чистый морской воздух.
   Но его не было. Снаружи был отравленный воздух Венеры.
   – Я считаю, что только подводной лодкой.
   Потухшая лампочка индикатора прервала фразу. Связь оборвалась. Где-то между ними и островом проходил грозовой фронт.
   – Признаться, я сомневался в успехе, – сказал Мельников. – Думал, что мы не сумеем исправить передатчик.
   – Я тоже, – тихо ответил Второв.
   – Посмотри, Геннадий! – сказал Мельников, незаметно для себя самого перейдя на «ты». – У самолёта нет крыльев.
   Действительно, оба крыла, очевидно, сломанные ливнем, исчезли. Когда это случилось и почему они не слышали шума и треска ломающегося металла, ни тот, ни другой не могли объяснить.
   – Мне кажется, что самолёт глубже погрузился в воду, – сказал Второв.
   – А мне не кажется, – ответил Мельников. – Я в этом уверен. Его затягивает песок.,
   Он сказал это так просто, что Второв не решился задать напрашивающийся вопрос, что будет, когда самолёт целиком уйдёт под воду. Лодки, чтобы перебраться на берег, у них не было. Надувная шлюпка лежала в крыле и исчезла вместе с ним.
   Через два часа Белопольский сообщил, что подводная лодка отошла от звездолёта.
   Потянулись часы ожидания.
   Кабина медленно, но неуклонно погружалась всё глубже. Вода дошла уже до края кожуха. Часто налетали ливни, и сила водяных потоков ещё больше вдавливала самолёт в песок мели. Скоро пришлось отказаться от наружного воздуха и целиком перейти на кислородные баллоны. Открыть кожух – значило пустить в кабину воду. Её уровень был на несколько сантиметров выше борта.
   – Жаль, что у нас нет водолазных костюмов, – сказал Мельников.

   Когда прояснилось, они внимательно рассматривали в бинокли берега, окружавшие их с трёх сторон. Не было никакого сомнения, что перед ними настоящие деревья – гигантские представители растительного мира. Листва была ярко-оранжевой.
   За стенками кабины сильный порыв ветра пронёсся по заливу. Мелкой рябью покрылась поверхность воды, зашевелилась трава на берегу, сильнее закачались верхушки деревьев.
   – Как не похожа эта картина на пейзаж острова! – сказал Второв. – Там мёртвый покой, здесь жизнь. Не хватает только птиц.
   – Посмотри на листву. – Мельников протянул руку к берегу. – Вот где совершенно непонятная вещь. Как могут держаться листья при таких ливнях?
   – Вероятно, они устроены иначе, чем листья земных деревьев.
   – Это безусловно так. И их надо основательно осмотреть.
   Кратковременная, но сильная гроза прервала разговор. При шуме потока, тресках молний и раскатах грома они не слышали друг друга. Клокочущая пена целиком накрывала кабину.
   А когда прояснилось, они увидели, что над водой осталась незначительная часть кожуха. Ещё один – два грозовых фронта – и поверхность залива сомкнётся над ними.
   – Кажется, самый раз прийти подводной лодке, – заметил Второв.
   – Придёт в своё время.
   На панели приёмника замигала лампочка вызова. Второв повернул ручку верньера. Вызывал Топорков.
   – Как положение? – спросил он. Мельников опередил своего товарища, собравшегося ответить.
   – Без особых перемен, – поспешно сказал он.
   – Погружение?
   – Идёт нормально. Ничего угрожающего.
   – Я уже давно не имею связи с лодкой, – сказал Топорков. – Где она?
   – Километрах в пятидесяти.
   Было слышно, как Игорь Дмитриевич тяжело вздохнул.
   – Мы очень тревожимся за вас.
   – Нет никаких оснований.
   Связь снова прервалась. Условия прохождения радиоволн на Венере были на редкость капризны.
   – Зачем вы их обманываете? – спросил Второв. – Не лучше ли сказать правду?
   Мельников не сразу ответил. Он смотрел на Второва, словно изучая его лицо.
   – По личному опыту, – медленно заговорил он, – я знаю, что переживать бедственное положение товарища гораздо труднее, чем самому находиться в таком положении. Они ничего не могут сделать для нас, кроме того, что уже сделали. Что же мне им сказать? Что лодка может подойти не раньше как через час, они сами знают. Что, если пройдут ещё два ливня, мы окажемся под водой и найти нас будет неизмеримо трудней? Что любой грозовой фронт может оказаться таким же длительным, как тот, который послужил причиной нашего теперешнего положения?..
   Он с минуту молчал, потом спокойно произнёс:
   – Правда хороша всегда, но во имя спокойствия друзей ею иногда надо жертвовать. Пусть они думают, что у нас всё по-прежнему.
   – Вы думаете, что наше спасение ещё под вопросом?
   Мельников улыбнулся.
   – Ты сам знаешь «милый» характер Венеры. Пока мы не окажемся внутри лодки, я ни в чём не уверен. Но сейчас у нас неизмеримо больше шансов, чем до ремонта радиостанции. Тогда не было почти ни одного. Но и это ещё не причина приходить в отчаяние.
   – А если бы радиостанция не заработала?
   – Вот тогда мы оказались бы в серьёзном положении. Возможно, что пришлось бы погибнуть…
   Этот последний час ожидания был самым длинным. Казалось, что секунды превратились в минуты.
   Баландин сообщил, что локационный прибор показывает твёрдую землю в пятнадцати километрах от лодки. Это мог быть только тот берег, возле которого находился самолёт, – подводная лодка шла прямо на него.
   Прошло ещё двадцать минут, в продолжение которых ни один ливень не обрушивался на залив, и лодка подошла совсем близко. Маяк был выключен: в нём не было больше никакой нужды.
   – Вот нам и достался тот шанс, о котором вы говорили, – весело сказал Второв.
   Вместо ответа Мельников поспешно наклонился к микрофону.
   – Зиновий Серапионович!
   – Слышу.
   – Не всплывайте! Держитесь на глубине! Приближается мощный фронт.
   Из-за вершин леса, зловеще поднимаясь всё выше и быстрее, надвигалась широкая тёмная полоса. По количеству молний, по раскатам нарастающего грома Второв понял, что это не кратковременный, а долгий, затяжной ливень. Края водяного занавеса скрывались в туманной дали.
   – Ну, держись, Геннадий! – сказал Мельников. – Это последнее и самое серьёзное испытание.
   Сорок минут непроницаемый мрак скрывал от них положение кабины; сорок минут неистовствовала вокруг разнузданная ярость стихии. При свете лампы они видели над головой только белую пену. Удары грома приглушённо доносились до них. Это могло быть следствием того, что кабина ушла вглубь, ниже поверхности залива.
   И Мельников и Второв были уверены, что не увидят неба, когда гроза пройдёт, что они уже «с головой» погрузились в воду.
   Но, когда, наконец, грозовой фронт промчался, они, к своему величайшему удивлению, не заметили никакой перемены в положении. Уровень залива относительно кабины был на той же высоте, что и раньше, до грозы. Сорок минут тяжесть водяного потока «вдавливала» самолёт, но он ни на сантиметр не опустился ниже.
   – В чём тут дело? – озадаченно спросил Второв.
   – Вероятно, мы легли на плотный грунт.
   Это было единственным и, по-видимому, правильным объяснением. Теперь уже никакая опасность не угрожала и можно было бы спокойно ждать ещё несколько часов, пока не истощатся запасы кислорода. Но в этом не было нужды, – подводная лодка находилась где-то близко.
   – Вы были правы, Борис Николаевич, – сказал Второв. – Если бы мы сказали правду, то доставили бы этим много напрасных волнений.
   – Запомни, Геннадий! – ответил Мельников. – Основное правило – думать всегда о других прежде, чем о себе. Это всегда полезно, а в космических рейсах является законом. Следуй этому закону – и ты никогда не ошибёшься.
   – Ваших слов я не забуду, – с чувством сказал молодой инженер.
   Ожидать пришлось всего несколько минут.
   Недалеко от них забурлила вода, и прозрачная «спина» подводной лодки показалась на поверхности залива. Можно было только поражаться изумительному искусству, с которым Зайцев провёл лодку в совершенно неизвестном ему океане Венеры, руководствуясь сигналами радиомаяка, точно к цели.
   Открылся люк, и над ним появилась голова профессора Баландина в шлеме противогаза. Вступили в действие личные рации.
   – Друзья мои! – сказал он. – Да ведь вы совсем затонули. Сию минуту снимем вас.
   – Можно не торопиться, – ответил Мельников. – Кабина больше не погружается.
   Зайцев, тоже вышедший наверх, приветствовал друзей жестами обеих рук.
   – Вы так погрузились в воду, – сказал он, – что ещё немного или будь тут малейшее волнение, – мы не смогли бы увидеть вас.
   Опасаясь новой грозы, поспешно вынесли и опустили на воду надувную резиновую лодку. Зайцев подплыл на ней к затонувшему самолёту.
   Инженер был одет в непромокаемый костюм, не имевший охлаждающей системы, и почувствовал себя словно внутри доменной печи. Горячий воздух, нагретый до восьмидесяти градусов, проходя через фильтр противогаза, обжигал лицо и затруднял дыхание.
   Не мешкая он прыгнул в воду и, ощупью отыскав стойку стабилизатора, прикрепил к ней конец троса.
   – Тащите! – крикнул он, забираясь обратно в лодку и отплывая в сторону.
   Баландин дал задний ход. Выходной люк подводной лодки имел свой самостоятельный пульт управления, и, чтобы пустить моторы, не нужно было проделывать длительную процедуру входа внутрь.
   Полторы тысячи лошадиных сил, заключённые в моторе, «шутя» вытащили самолёт из песчаной могилы. Через несколько секунд он всплыл на поверхность и был подтянут вплотную к борту лодки.
   – Добро пожаловать! – пошутил Баландин, обнимая спасённых.
   – Вы блестяще выполнили задачу, – сказал Мельников. – Спасибо!
   Прежде всего связались со звездолётом и сообщили о благополучном завершении спасательной операции. Ко всеобщему удовольствию, радиосвязь действовала.
   – Что делать с самолётом? – спросил Мельников.
   – Нельзя вынести его на берег?
   – Невозможно. Кругом почти отвесные скалы.
   – Значит, придётся его бросить.
   Пользуясь передышкой, предоставленной грозами, фюзеляж самолёта полностью разгрузили. Пустая кабина с открытым кожухом будет потоплена первым же ливнем.
   – Жаль машину, – сказал Мельников, – но что поделаешь!
   – Хорошо бы выйти на берег и осмотреть его, – предложил Второв.
   – Здесь это опасно. Слишком круты скалы. Постараемся найти такое место, где можно в случае грозы успеть укрыться в лодке.
   – Надо направиться прямо на корабль, – вдруг сказал Баландин. – Вы ранены.
   – Это не раны, а царапины, – ответил Мельников. – Мы о них совсем забыли.
   Профессор продолжал настаивать. Мельникову и Второву с трудом удалось уговорить его не сообщать на звездолёт о полученных ими, действительно, незначительных повреждениях. Баландин согласился только тогда, когда лично осмотрел обоих и переменил неумело наложенные повязки.
   – Константин Евгеньевич будет очень сердиться, – сказал он.
   – Это я беру на себя, – ответил Мельников. – Зачем терять время? Мы у неизвестной земли, и надо исследовать её.
   Было решено пройти на лодке вдоль берега и выяснить, остров это или материк.
   Держась в надводном положении, лодка вышла из залива и повернула на север. Кабина самолёта осталась покачиваться на воде, в ожидании очередной грозы, которая пустит её на дно.
   Линия берега тянулась в обе стороны до самого горизонта. Сколько хватал глаз, она была сплошь заросшей лесом из гигантских оранжево-красных деревьев. Иногда он подходил к самой воде, иногда отступал, образуя поляны, покрытые жёлтой и коричневой травой. У подножия деревьев виднелась сплошная стена более низкой растительности. Были это кустарники или молодая поросль тех же деревьев, нельзя было определить.
   Из осторожности лодка держалась в двухстах метрах от берега. Здесь было уже заметное волнение, качка мешала наблюдениям, но с этим приходилось мириться. Зайцев опасался сесть на мель.
   Когда проходили грозы, подводная лодка опускалась в глубину и пережидала стоя на месте. Этими остановками пользовались, чтобы осмотреть подводный мир, но он был очень беден. При свете прожекторов они видели только красноватые водоросли и пунцовые мхи, облепившие каждый выступ, и многочисленные камни, лежавшие на песчаном дне. Ни рыб, ни моллюсков.
   Действительно ли их не было здесь или они исчезали, когда появлялась лодка и загорался её свет? Кто мог ответить на этот вопрос?
   – Мы собственными глазами видели живых существ в океане, – говорил Баландин.
   – Положим, это не совсем так, – поправлял его Зайцев. – Мы их не видели, а предполагали, что видим. Может быть, это были не животные, а плавающие растения.
   Профессор не соглашался.
   – Разве вы не помните, – отвечал он, – что, попав в луч прожектора, эти «растения» спешили уйти в темноту, что совершенно естественно для животных Венеры, привыкших к мраку? Здесь, у берега, ни животных, ни плавающих растений не было видно.
   Час за часом подводная лодка шла на север. Радиосвязь со звездолётом прерывалась только по вине грозовых фронтов.
   Характер местности не изменялся. Всё тот же лес тянулся без конца, закрывая западный горизонт. Берега были всё такими же высокими и обрывистыми. Попадались небольшие холмы, так же заросшие деревьями. Ни малейших следов другой, не растительной, жизни не замечалось.
   Уже больше суток никто из них не смыкал глаз, но, как это ни странно, об усталости вспомнили не на лодке, а на корабле. Доктор Андреев категорически потребовал, чтобы они остановились «на ночь».
   Мельников поддержал это требование. Все с удовольствием согласились. Лодка погрузилась и легла на грунт. Поужинав, легли спать.
   Сказалось физическое и нервное утомление. Экипаж лодки проспал десять часов подряд. Отдохнувшие и освежённые, поднялись на поверхность и поплыли дальше.
   Снова потянулся нескончаемый лес. От места, где оставили кабину самолёта, отошли километров на двести.
   Внезапно береговая полоса круто повернула на северо-запад. Далеко на горизонте виднелся другой берег, идущий как будто параллельно.
   – Залив, – сказал Баландин. – Будем заходить в него?
   – Разумеется, – ответил Мельников.
   Залив, по-видимому, очень глубоко врезывался в сушу. Замыкающий его берег был не виден даже в бинокль.
   Лодка шла вдоль южного побережья. Несколько раз грозы заставляли останавливаться и погружаться.
   – А может быть, это не залив, а пролив? – высказал предположение Зайцев.
   – Возможно. – Мельников пристально всматривался в противоположный берег, который стал заметно ближе.
   – Остановитесь!
   Приказание было выполнено. Лодка слегка покачивалась с кормы на нос.
   – Смотрите на берег!
   Теперь все заметили, что лодка не стояла на месте, а медленно двигалась назад.
   – Это не залив и не пролив, а река. Та самая, которую мы видели, пролетая на «СССР-КС2», – сказал Мельников.
   – Константин Евгеньевич, как всегда, оказался прав, – заметил Баландин. – Это материк.
   – Пройдёмте дальше, вверх по реке, – предложил Зайцев. – Берег должен стать ниже, и тогда можно будет высадиться на него.
   Его предположение оправдалось. Уже через час стало заметно понижение берегов. Обрыв постепенно опускался к воде, становился менее крутым.
   Поверхность реки была пустынна. Иногда попадались ветви, плывшие по течению, навстречу лодке.
   На исходе четвёртого часа пути гидрофоны передали на пульт отдалённый гул. Было похоже, что где-то впереди находился водопад.
   Лодка замедлила ход.
   Берега сходились всё ближе и ближе. Река суживалась, течение становилось быстрее.
   Ещё около трёх километров осторожно продвигались вперёд. Шум становился всё более явственным.
   Наконец увидели его источник.
   Поперёк реки, которая в этом месте имела не больше трёхсот метров ширины, протянулось нагромождение огромных камней. Вода с рёвом неслась между ними, крутясь пенными водоворотами. В воздухе стоял туман водяных брызг.
   – Обыкновенные пороги, – сказал Мельников.
   Товарищам послышалось разочарование в его голосе. Но что он рассчитывал увидеть?
   – Наше путешествие по реке окончилось, – сказал Баландин. – Дальше лодка не пройдёт.
   – Мне кажется, что именно здесь лучше всего выйти на берег. Как вы думаете, Борис Николаевич? – спросил Зайцев.
   – Да, именно здесь, – подчёркивая последнее слово, ответил Мельников.
   Он казался чем-то очень недовольным.
   Зайцев направил лодку к северному берегу, который был заметно ниже южного. На тихом ходу лодку сильно сносило течением.
   Лес почти вплотную подходил к реке, но перед ним была узкая, поросшая травой полоса, полого спускавшаяся к воде.