Мастертон Грэхэм. Сфинкс

Глава 5

   Ночь они провели на кровати под мрачным балдахином. Лори была в длинной, до пят, шелковой ночной сорочке бледно-персикового цвета. Гин ворочался и вздыхал, пытаясь расслабиться на смятых простынях, но ни разу не дотронулся до нее.
   Все его чувства перемешались. Но несмотря на эту неразбериху, он знал, что в глубине души все еще любит Лори, что потерять ее было бы невыносимо больно. Время от времени он смотрел на нее: ее лицо с закрытыми глазами покоилось на отделанной кружевом подушке, она была такой соблазнительной и желанной. Но когда Гин вспоминал о ее груди и бедрах, покрытых густыми волосами, его начинало тошнить от отвращения.
   Чего он совсем не мог понять, так это то, что Лори, казалось, была довольна своим телом. Она вовсе не находила его уродливым или ненормальным. Более того, она считала женщин с обычной грудью отклонением от нормы и менее привлекательными. Эта гордость собственным уродством была недоступна его пониманию. И еще эта газель Смита.
   Гин был воспитан на лучших образцах «Плейбоя». Ему нравились женщины с роскошными длинными волосами, широкой белозубой улыбкой, сияющими глазами и соблазнительными загорелыми телами. Именно такими были девушки, с которыми он встречался во Флориде, правда, было одно исключение — одинокая ученая молодая дама, с которой он познакомился на концерте Джона Кейджа и с которой вскоре без сожаления расстался. Ему было жалко самого себя за то, что он потратил на нее время.
   Такой идеал женщины был для него неотъемлемой частью американской философии благополучной жизни, и Гин отказывался понимать того, кто не разделял его мнения. Хотя это не означало, что он полностью вычеркнул Лори из своей жизни. Стереотипы не овладели им до такой степени. Но это означало, что он не принимал ее упрямства, желания защищать свое право на собственное физическое уродство. Гин собирался сделать все возможное, чтобы убедить ее согласиться на пластическую операцию.
   Уже светало, исчезли ночные тени. Лори зашевелилась, повернулась и дотронулась до его руки. Он не отпрянул, но его сердце забилось сильнее, и он ожидал, что же будет дальше.
   — Гин, — прошептала она, — ты проснулся?
   — Думаю, я и не спал, — проворчал он.
   Последовала пауза, было слышно, как шелестят простыни.
   — Извини, Гин. Это я во всем виновата. Я должна была раньше сказать тебе правду.
   Он откашлялся.
   — Да, наверное, должна была. Но, знаешь, еще не поздно. Если ты обратишься к врачу… Я знаю одного, он специалист по гормональной терапии… Я думаю, это лучший выход из положения.
   — Если хочешь, мы покончим с этим. Ты можешь развестись со мной, можешь сказать, что я неверная жена. Я не буду требовать денег.
   Гин приподнялся на локте.
   — Лори, — сказал он, — я не могу тебя понять. Почему ты предпочитаешь жить с таким физическим отклонением и отказываешься от небольшой операции, которая избавила бы тебя от него? Ты же красивая девушка, самая прекрасная из всех, с кем я был знаком.
   Она не ответила.
   — Может, это обойдется в несколько тысяч долларов, — продолжал он, — но что это по сравнению с возможностью иметь прекрасное тело? Я всегда думал, что каждая девушка стремится выглядеть как можно привлекательнее, и поэтому я не могу тебя понять.
   Лори посмотрела на него.
   — Гин, — прошептала она, — я такая, какая я есть, я — убасти.
   Гин вздохнул, теряя терпение, встал с кровати, чтобы взять сигареты. Он ненавидел, когда курят в спальне, но сейчас был на взводе и не мог не закурить. Он зажег сигарету и уселся в одно из кресел, стоящих у кровати. Дым растворялся в предрассветной мгле.
   — А если я как твой муж потребую, чтобы ты сделала операцию?
   — В таком случае я вынуждена буду сказать «нет», — спокойно ответила Лори.
   — Несмотря на то, что вчера ты дала обет почитать и слушаться меня?
   — Почитать и слушаться — не подразумевает изменения наследственных характеристик.
   — Но они же ужасные…
   — Я знаю, что ты об этом думаешь. Но, извини, Гин, это мое собственное тело, и я горжусь им.
   Она сидела на кровати, обхватив руками колени, и печально смотрела на него.
   — Я люблю тебя, Гин, — сказала она нежно. — С самого начала я хотела стать твоей женой. Я знала, что это случится. Все, что я могу сказать: прости меня. Я надеюсь, ты найдешь девушку лучше, чем я.
   Гин погасил окурок, встал с кресла и пошел в ванную. Он умылся, побрился и начал одеваться. За все это время он ни разу не взглянул на Лори.
   — Куда ты собираешься? — спросила она, когда Гин зашнуровывал туфли.
   — Я ухожу, — ответил он сдержанно, — все это не умещается у меня в голове. Возможно, вернусь часов в десять вечера.
   Он накинул пиджак и подошел к зеркалу поправить галстук.
   — Может, ты позовешь Матье и попросишь его загнать собак — я хочу выбраться отсюда живым.
   — Собак?
   Он снял пылинку с рукава.
   — Да, те милые дворняги, которые чуть не разорвали меня на куски.
   — Ах, это, — сказала Лори рассеянно, — да, я скажу…
   Гин посмотрел на нее. Он чувствовал, что что-то не так. За всем этим скрывалось что-то очень важное, чего он до сих пор еще не знал. Была еще какая-то тайна, которую Лори прятала от него, по-видимому еще более ужасная, чем то, что он уже узнал.
   Мэгги удивилась, застав его на работе в десять минут девятого.
   — Гин, что случилось? Не объяснишь ли мне, почему счастливый муж так одержим работой?
   Он сел и устало посмотрел на нее.
   — Мэгги, — сказал он, — я бы дорого дал за чашечку кофе.
   Когда она принесла пластиковый стаканчик кофе, Гин утомленно откинулся на спинку стула и потер глаза. Он чувствовал себя так, будто всю ночь путешествовал по Сибири в товарном вагоне. Он с наслаждением отпил кофе и пошарил в ящиках стола в поисках запасной пачки сигарет.
   Мэгги, красивая и свежая, порхала по комнате, занимаясь делами. Вдруг он почувствовал, как благодарен ей за ее поддержку, за дружбу, к его горлу подкатил комок. Может, этот всплеск эмоций был вызван переутомлением, но он достал платок и высморкался, чувствуя, как наворачиваются слезы.
   — Гин, — сказала Мэгги, — ты не расскажешь мне, что случилось?
   — Да особенно нечего рассказывать. Счастливая свадьба вчера, мысли о разводе сегодня. Это будет, наверное, самый короткий брак в истории.
   Мэгги села напротив.
   — Случилось что-то ужасное, да? Что, Гин? Это как-то связано с ее семьей?
   Он кивнул:
   — Именно так. Перед тем, как я расскажу тебе все, скажи, ты поверишь мне и окажешь одну услугу?
   — Любую, Гин, ты же знаешь.
   — Сходи в «Рэкордс» и найди там все, что можно, о народности убасти. Они населяли Нижний Египет в районе Загазига, город, где они жили, назывался Тель-какой-то там. Баст или Баста. Это было в эпоху правления Рамзеса III, примерно тринадцатый век до нашей эры.
   Мэгги делала пометки в блокноте.
   — Убасти? — переспросила она. — Хорошо, через пару часов будет готово.
   — И пожалуйста, не рассказывай об этом никому. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал об этом, пока я сам не буду уверен. Что-то… не в порядке с этими Сэмплами. Не могу доказать это прямо сейчас, но знаю, что-то не так, я сам сегодня убедился в этом. Мне надо как можно больше о них разузнать.
   Мэгги накрыла ладонью его руку, она искренне переживала за него.
   — Гин, — спросила она, — что с твоим браком? Мне кажется, что-то произошло. Это действительно что-то странное и нехорошее?
   Он прижал ее пальцы к своему лбу и почти целую минуту молчал.
   — Не знаю, — сказал он. — Если ты дашь мне эту информацию, может быть, я пойму достаточно, чтобы разобраться в этом.
   — Всего лишь два-три часа, — пообещала она, — карибский отчет может подождать.
   Мэгги закрыла блокнот и собиралась идти, как вдруг Гин кое-что вспомнил.
   — Мэгги, — неуверенно спросил он.
   Она задержалась.
   — Мэгги, у тебя, кажется, есть друг в полицейском управлении?
   — Энрико? Да, конечно. Пару недель назад я водила его детей в цирк.
   — Хорошо, — медленно произнес он. — Как ты думаешь, не мог бы Энрико проверить, есть ли у Сэмплов лицензия на сторожевых собак. Это не настолько важно, но если это не трудно будет сделать…
   — Я спрошу у него. Между прочим, тебе не помешало бы одолжить чьих-нибудь детей как предлог, чтобы сходить в цирк. Он приехал в Вашингтон всего на несколько недель, зрелище просто потрясающее. Тебе нравятся трюки на канате?
   Гин устало улыбнулся:
   — Да, конечно, это как раз то, чем мы здесь занимаемся.
   В ожидании Мэгги, разыскивающей в библиотеке информацию об убасти, Гин решил позвонить Питеру Грейвзу. Автоответчик сообщил: «Доктор Грейвз сейчас занят, можете оставить сообщение». Гин попросил перезвонить ему. Он шагал по офису, нервничая, не в состоянии сосредоточиться, время от времени останавливался у окна и смотрел на серые облака, плывущие по небу как клочья дыма с места сражения.
   Самым необычным во вчерашнем споре с Лори ему показалось упоминание о газели Смита. Матье стоило невероятных усилий произнести эти два слова, но Гин не мог понять, в чем их значимость. Он знал, что так называется древний способ охоты на крупную дичь: козленка или овцу привязывают к шесту и используют как приманку, но он не видел в этом никакой связи с его женитьбой на Лори. Может, Матье хотел предупредить его, что Лори была приманкой, чтобы заполучить его для осуществления ее матерью каких-то своих замыслов? Но какую выгоду она могла бы извлечь из его женитьбы на Лори? Разве что общественное признание в вашингтонских светских кругах, не более. Но ведь она сама вдова дипломата. Может, она надеется, что Гин станет госсекретарем?
   Сама Лори показала ему гравюру «Газель Смита», как будто это было своего рода объяснение того, что произошло. Но Гин не мог принять такое объяснение. Он мыслил четко и прямолинейно, его всегда сбивали с толку неясные метафоры и таинственные головоломки. Он был расстроен и очень устал, кроме того, чувствовал себя виноватым перед Лори за то, что так грубо обошелся с ней. Гин уже собирался позвонить ей и сказать, что все в порядке, но потом передумал. Самое важное для него сейчас — принять решение: останется он с Лори и смирится с ее физическим недостатком или проведет шесть недель в Рено, оформляя развод. Он не понимал, почему Бог взвалил на него это бремя.
   Мэгги вернулась и застала Гина спящим в кресле. Она легонько потрясла его за плечо, и он в ужасе открыл глаза.
   — Ты задремал, — сказала она. — Как ты себя чувствуешь?
   Гин заморгал, приходя в себя.
   — Мне снились кошмары, — сказал он. — За мной гнались дикие твари.
   — Такое впечатление, что ты страдаешь от переутомления и недостатка секса, — сказала Мэгги.
   Гин кивнул, окончательно проснувшись.
   — Наверное, ты права, — сказал он хриплым со сна голосом. — Все, что мне нужно, — это длительный отдых в борделе.
   Она принесла ему кофе, села и открыла папку.
   — И это все? — спросил он. — Не так уж много.
   — Это все, что там было. Библиотекарь никогда даже не слышал об убасти, мы совершенно случайно наткнулись на кое-какие заметки. Это книга «Странствия по Нижнему Египту», написанная викторианским джентльменом, сэром Кейтом Фордисом. Он кратко мимоходом упоминает о них, и еще кое-что в топографическом донесении, отправленном им некоему Гордону в Хартум. И это все.
   — И о чем же пишет сэр Кейт?
   — Я сделала ксерокопию. Вот, возьми.
   Она протянула ему лист бумаги, и Гин начал внимательно читать. Это была одна страничка теста из книги викторианских времен, Мэгги приложила также копию гравюры с изображением каменных развалин под хмурым небом. Внизу стояла подпись: «Тель-Баст. Все, что осталось от великолепного города. Вид с юго-востока».
   В своих «Странствиях по Нижнему Египту» сэр Кейт писал следующее: "Мой проводник сообщил мне в Каире, что представления европейцев о пирамидах в Гизехе и сфинксе во многом ошибочные. Многое из того, что он мне рассказал, я уже знал, а именно: само слово «сфинкс» — греческое и означает «душитель», и известную легенду о том, что первоначально сфинксом называли чудище с головой женщины и телом львицы. Она или оно лежало в ожидании путников и предлагало им загадку. Если они отгадывали ее, оно отпускало их, если же нет — душило. Но вот что было для меня новым: оказывается, среди феллахов ходят слухи, что люди-сфинксы живут и по сей день. Где-то на просторах южной пустыни обитает племя людей, которые действительно являются потомками существ, происходящих от плотского союза женщины и льва.
   Моему проводнику стало не по себе, когда он говорил мне об этом, и он потребовал дополнительную плату за свой рассказ, потому что, сказал он, и сегодня потомки этих темных и ужасных людей живут и охраняют свой грязный секрет ревностно и свирепо. Многие проводники уже поплатились жизнью за свою болтливость. Получив от меня деньги и пищу, он продолжил свой рассказ.
   Эти люди-львы поклоняются своему богу Басту — демоническому существу. Их ритуалы требуют человеческих жертвоприношений и половых извращений, не доступных пониманию христианина. Они живут в городе Тель-Баст, и даже сегодня ни один проводник, включая и моего, ни за что не согласится показать вам эти развалины, боясь возмездия тех, кого он называл «эти люди».
   Гин выронил лист. Он был в шоке и уставился на Мэгги так, словно она была пришельцем с того света, он долго не мог ничего сказать.
   — Гин, ты в порядке? Может, тебе стоит показаться врачу? Ты ужасно выглядишь!
   Он покачал головой, во рту у него пересохло, чувствовался кислый привкус сигарет.
   — "Эти люди"! — прошептал он. — Это невероятно.
   — Гин, что невероятно?
   Он протянул ей листок и указал фразу в конце страницы.
   — Читай, все здесь, — сказал он, — это безумно, это страшно, но это все здесь.
   Мэгги прочла и только пожала плечами:
   — Я не понимаю, почему это безумно и страшно. Мне кажется, это просто легенда. А что же еще?
   Гин подошел к окну и долго смотрел на улицу. Наконец он заговорил:
   — Во время нашего первого с Лори свидания она сказала мне, что принадлежит к египетскому племени убасти. Тогда, естественно, я не придал этому значения. Ведь я никогда ничего не слышал об этом. Затем она рассказала, что феллахи называли ее соплеменников «эти люди». Вероятно, они, эти убасти, были настолько ужасными, что никто не осмеливался произнести это слово вслух.
   Он отошел от окна и сел в свое кресло, глядя Мэгги прямо в глаза.
   — Вчера, в нашу первую брачную ночь, когда Лори разделась…
   — Гин! — перебила его Мэгги.
   — Выслушай меня.
   — Но Гин, это очень личное. Я не могу…
   — Ну пожалуйста, ради Бога, выслушай! Когда Лори разделась, а она долго отказывалась сделать это, она повернулась ко мне лицом, и я увидел, что у нее три груди. И волосы, коричневые курчавые волосы, растущие до самого живота.
   Потрясенная, Мэгги стояла, открыв рот.
   — Гин, — сказала она, моргая, — ты меня разыгрываешь.
   Он глотнул.
   — Это правда, Мэгги. Здесь у нее нормальная грудь, а под ней еще одна, поменьше, и еще ниже — два соска. Она говорит… говорит, что американские врачи называют это рудиментарной грудью. Это один из атавизмов, который проявляется время от времени.
   Мэгги только сочувственно кивала головой:
   — О, Гин, мне так жаль. Боже, теперь я понимаю, почему ты такой грустный. Послушай, разве нельзя сделать операцию или, может, провести курс гормональной терапии?
   — Она не хочет, — сказал он уныло.
   — Она не хочет?! Как это не хочет?
   — Именно так. Она думает, что грудь у нее нормальная и красивая. Она так уверена в этом, что я сам чуть не согласился, что она нормальная.
   — Как это может быть нормальным? Три груди! Это совершенно ненормально!
   Он хлопнул листком с ксерокопией по столу.
   — Это ненормально для того, у кого отец и мать — обычные люди. Но в этой книге написано, что убасти — потомки существ, происходящих от плотского союза женщины и льва. Девушка, в жилах которой течет львиная кровь, должна иметь несколько львиных характеристик, таких, например, как куча сосков, чтобы вскармливать свое многочисленное потомство. А вспомни ее глаза — зеленые с желтым отливом. Как у львицы.
   — Гин, — сказала Мэгги в отчаянии, — ты должен что-то придумать.
   Он закурил сигарету.
   — Если бы я знал, что делать, я бы не сидел в офисе на следующий день после свадьбы.
   Она тихо покачала головой.
   — Мэгги, я ценю все, что ты для меня сделала. Я хочу примириться с этим и узнать, что за всем этим скрывается. Как бы там ни было, Лори — моя жена, и я в ответе за нее.
   — А ты не подумал, что она может быть опасна?
   — Опасна? Что ты имеешь в виду?
   — Ведь львы же опасны,
   — Да, но…
   Мэгги опустила глаза.
   — Я подумала о том, что сказал французский дипломат.
   — Какой дипломат?
   — Тот, который предупреждал: «Остерегайтесь танцев».
   — Ну?
   — Я вдруг поняла, он же говорил по-французски. Знаешь, как эти дипломаты, не задумываясь, переходят с одного языка на другой. Возможно он сказал «ле дантс», а не «ле данс», то есть «остерегайтесь зубов»!
   — "Ле дантс"?
   — Да, остерегайтесь зубов!
   Он нашел Питера Грейвза в баре арлингтонского гольф-клуба. Это было строгое солидное заведение с зеркалами в тяжелых рамах; приглушенные интеллектуальные беседы иногда прерывались взрывами смеха. Гин заказал неразбавленный коктейль «Джек Дэниэлс» и зачерпнул пригоршню сырного печенья: было время обеда, а он до сих пор ничего не ел.
   Они пожали друг другу руки. Гин очень устал, не хотелось ни с кем разговаривать, но он понимал, что должен сделать над собой усилие и поговорить с Питером перед тем, как он вернется к Сэмплам.
   Он закурил.
   — Неплохое местечко. Здесь собираются ученые мужи?
   Питер покачал головой:
   — Мм… В основном военные. Одна бомба, сброшенная сюда во время обеда, могла бы за пару секунд уничтожить большую часть офицерской верхушки Пентагона.
   — Я это запомню и в следующий раз заработаю несколько баксов, продавая военные секреты.
   Питер пил коктейль. Он то поднимал, то опускал вишенку в пенистую жидкость.
   — Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
   — Почему ты спрашиваешь об этом?
   — У тебя был ужасный голос по телефону. Я тогда подумал, что у тебя нервный срыв.
   — Срыв? У меня?!
   Наконец Питер перестал терзать вишню и съел ее. Но оставшимся черешком он принялся водить по пепельнице и тыкать в пепел от сигареты Гина.
   — Нервным срывам подвержены даже люди с хорошо отлаженной психикой. Фактически они-то как раз больше подвержены стрессам, чем те, у кого куриные мозги. В этом баре можно насчитать пять или шесть человек, все они — высшие военные чины, — которые страдают от нервных срывов. Я лично помогал двум из них.
   — Надеюсь, успешно? Не хотелось бы, чтобы из-за их срывов началась третья мировая война.
   — Кто знает? Истерия, о которой я говорю, может охватить человека неожиданно.
   — Да, наверное. Но лично я, и это правда, не подвержен истерии.
   — Итак, ты думаешь, что девушка, на которой ты женился, — помесь льва и человека, — прокомментировал Питер.
   — Я не думаю, Питер, я знаю.
   — Откуда ты знаешь? Какие у тебя доказательства?
   — О Боже, Питер, у нее же шесть сосков! Я сам видел!
   Питер нахмурился:
   — Тебе не следует кричать об этом, Гин. У здешней публики традиционный взгляд на вещи, общепринятое представление о мире, не надо нарушать их ментальное равновесие.
   — Ну, а ты что же? Мне кажется, у тебя тоже традиционное представление о мире. Ведь ты не веришь мне? Ты думаешь, что перед тобой интересный случай, и прямо сейчас пытаешься определить, что за синдром вызывает бред и галлюцинации, когда человеку в первую брачную ночь кажется, что у его жены целых три пары грудей.
   Питер отпил из бокала, его усы стали белыми от пены.
   — Существует много достоверных случаев рудиментарной груди. Я сам видел нечто подобное. Одна женщина в Баден-Бадене…
   — Питер, это не рудиментарная грудь. Она сама говорит, что у них в семье все женщины такие. Это их наследственная физическая характеристика.
   — Ты хочешь сказать, что и у ее матери то же самое?
   — Полагаю, что да. Она дала мне это понять.
   — Мд-да, — сказал Питер, — должен сказать, все это очень странно.
   Гину принесли «Джэк Дэниэлс», и он сделал большой глоток. Напиток обжег ему горло и заставил почувствовать, как пусто у него в желудке.
   — Ничего необычного в этом нет, если взглянуть на это глазами Лори. Она считает, что ее грудь совершенно нормальная. То ли сама придумала оправдание своей неординарной внешности, то ли на самом деле уверена, что она — убасти, потомок человекольва.
   — Человекольва? — переспросил Питер. — Ты веришь, что такое действительно существует?
   — А что еще я могу предположить?
   Питер сцепил пальцы и задумчиво уставился на стол. Как любой профессионал, поставленный перед сложной беспрецедентной задачей, он пытался классифицировать ситуацию по уже проверенным правилам и канонам. Гин не меньше его думал о том, как найти всему этому разумное объяснение. Но он знал, что Лори Сэмпл-Кейлер, со вчерашнего дня его жена, вообще не поддается логическому анализу.
   Питер рассеянно поглаживал лысину.
   — Ты ее любишь? — спросил он.
   — Конечно, люблю. Что заставило тебя спросить об этом?
   — Ну, — начал Питер, — если ты собираешься помочь ей, это очень важно. Если же ты не любишь ее или не уверен в своей любви, то, полагаю, тебе следует как можно быстрее исчезнуть из ее жизни. Но если ты любишь ее и действительно хочешь ей помочь вписаться в нормальную жизнь, ты должен принять несколько важных решений.
   — Сейчас ты скажешь, что я должен привыкнуть к ее… ее страшной груди. А эти волосы?
   Питер кивнул:
   — Помнишь, о чем мы говорили на вечеринке у Уолтера Фарлоу? Если ты хочешь помочь этой девушке, ты должен позволить ей убедить тебя в том, что у нее исключительная судьба. Кроме того, ты говорил мне о ее страхе перед неким событием — чем-то ужасным и неизбежным, что должно случиться с вами обоими. Все, что ты должен делать, — это подыгрывать ей, во всем с ней соглашаться, и когда она поймет, что ничего ужасного не происходит, это и будет означать, что ты переубедил ее.
   Гин мельком представил гравюру «Газель Смита».
   — А если, предположим, она права и это все-таки случится? — спросил он.
   Питер допил свой коктейль.
   — Гин, — сказал он мягко, — хочу, чтобы ты знал одну вещь. Я не верю в существование человекольва, ты уж меня извини. Генетически невозможно, чтобы женщина забеременела от льва. Но даже если допустить это, разве их потомки могли бы жить в богатом доме в Мерриаме и выйти замуж за прекрасного парня-демократа?
   — Все правильно, Питер. Я знаю, что это трудно переварить. Сейчас я собираюсь туда вернуться, и что бы ни случилось, я доберусь до правды. Хочется верить, что ты прав, а я ошибаюсь.
   — Пока ты любишь ее, Гин, у тебя есть шанс решить эту проблему.
   Гин допил свой «Джэк Дэниэлс».
   — Помолись за меня, — сказал он тихо, — думаю, мне это понадобится.
   Лори встретила его в мрачной прихожей. На ней было простое, но с очень низким вырезом вечернее платье, волосы были уложены каскадом сияющих завитков. В ушах искрились золотые серьги, на шее поблескивали цепочки.
   Декольте было таким глубоким, что приоткрывало розовые ареалы вокруг сосков.
   Гин повесил плащ на вешалку и подошел к ней. Он сознательно делал усилие не смотреть на нее.
   — Лори, — сказал он очень нежно, наклонился и поцеловал ее.
   Она закрыла глаза, Гин почувствовал, как кончик ее языка приоткрывает его губы, возбуждающе касается его зубов и неба. Но ее губы по-прежнему не разжимались до конца и не позволяли его языку проникнуть в ее рот. «Остерегайся зубов!» — сказал ему холодный внутренний голос. Гин сжал ее запястья. Лори улыбалась. Она была немного неуверена, но очень довольна, что он вернулся.
   — Гин, я скучала. — В ее глазах заблестели слезы.
   В эту минуту прозвучал низкий голос:
   — А, вот и мой блудный зять!
   Миссис Сэмпл в вечернем платье, почти в таком же открытом, как у Лори, спускалась по лестнице. Ее серебристые волосы были безукоризненно уложены, шею украшало ожерелье из жемчуга и серебра.
   — Миссис Сэмпл, — сказал Гин, подавая ей руку, — не знаю, что и сказать.
   — Не надо ничего говорить, непостоянный молодой человек, — сказала миссис Сэмпл. — Лори мне все рассказала, я вас понимаю. Конечно, это шокировало вас. Лори следовало бы предупредить вас, но это так естественно для меня и для Лори, что ей даже в голову не пришло сказать вам об ее отличии заранее. Ужин подадут через несколько минут, я думаю, вы проголодались. У вас такой вид, словно вы весь день провели на скамейке в парке.
   Спустя пятнадцать минут они сидели за обеденным столом. Матье, безмолвный и официальный, в плохо сидящем фраке, подавал им горячее консоме. Столовая была прекрасной комнатой с отделанными европейским дубом стенами, с длинным полированным обеденным столом в стиле «Чиппендель», отражающим мерцающие огоньки свечей и бледные очертания лиц.