Матвеев Герман Иванович. Зеленые цепочки

   — Понятно. А теперь веди меня скорей, куда надо.
   — Куда?
   — К начальнику. В милицию или в штаб… Где у вас штаб обороны?
   — Н-не знаю… — замялся старик. Он теперь, видимо, и сам был не рад, что остановил мальчишку.
   — Веди скорей! Пропуска у меня нет.
   — Ладно уж, иди. Тебе спать пора, — добродушно сказал старик.
   — Какой же ты дежурный? — возмутился Мишка. — Задержал, а теперь на попятный. А может, я фашист, с парашютом спустился?
   — Не болтай языком-то. Иди, пока не попало.
   Старик отошел от него.
   — Слышишь, дед? — крикнул Мишка. — Где у вас милиция?
   — Отцепись. Ничего я не знаю. Иди своей дорогой. — Старик сел на лавочку перед домом.
   Мишка остановился в раздумье. В его распоряжении было мало времени. Дорога каждая минута, а если он будет сам искать милицию или штаб в незнакомой местности, то шофер, пожалуй, успеет скрыться. Выход был один: рассердить старика, чтобы тот отвел его в милицию.
   — Эх ты, дежурный! На лавочку уселся и уже захрапел! А тоже мне — «Стой! Пропуск есть?» — передразнил он старика.
   — Не хулигань, парень. Иди, пока цел, — с угрозой проворчал старик.
   — Очень я тебя испугался. Ах! Ах!.. Держите меня, я в обморок падаю от страха…
   Он добился своего. Выведенный из себя, старик подошел и схватил Мишку за шиворот.
   — Не хочешь по-хорошему, — на себя пеняй. Идем! Они прошли несколько домов и остановились.
   — Маша! — крикнул старик в темноту. Ему отозвался молодой женский голос.
   — Маша, отведи-ка этого фрукта в милицию и скажи, что он без пропуска ходит. И скажи еще, что хулиганит. Скажи, что меня всячески поносил при исполнении служебных обязанностей. Поняла?
   — Он убежит от меня, дедушка.
   — Не посмеет.
   — Никуда я не побегу. Ведите скорей, — сказал Мишка нетерпеливо.
   Девушка внимательно посмотрела на задержанного. Она была одного роста с Мишкой и явно боялась этого отчаянного парня, который сам напрашивается в милицию.
   — Куда идти? — спросил Мишка и, не дожидаясь ответа, быстро зашагал по дороге, изредка оглядываясь назад.
   Конвойная не отставала, однако шла па почтительном расстоянии.
   — Теперь направо надо свернуть, — сказала она у переулка.
   — Сюда, что ли? Да ты иди вперед. Улицы у вас… как в деревне, — проворчал Мишка, поджидая своего конвоира.
   Так они и дошли в полной темноте до отделения милиции. Конвоир впереди, а задержанный сзади.

16. В КОМНАТЕ СЛЕДОВАТЕЛЯ

   На подступах к Ленинграду шли напряженные, кровопролитные бои. Атаки следовали одна за другой. Танки прорывались на окраины, и каждый раз, по расчетам немецких штабов, Ленинград должен был пасть. Уже назначен был день и час парада «непобедимой» германской армии на исторической площади города у Зимнего дворца… Но защитники Ленинграда решили иначе, и парад пришлось отложить.
   В эти дни в Ленинграде об отдыхе думать было некогда.
   Майор государственной безопасности, вернувшись с улицы Воскова, наскоро выпил стакан крепкого кофе, чтобы прогнать туман, стоявший перед глазами от переутомления, и вызвал Воронова на допрос.
   Бессонные ночи давали себя знать. Как только он садился на стул, мысли начинали расплываться, таять и во всем теле появлялась слабость. Майор встряхивал головой, усилием воли «приводил себя в порядок», закуривал папиросу и снова углублялся в бумаги. Нельзя было дать опомниться диверсантам. Искать… Искать…
   Разматывать клубок как можно скорее.
   Наглое, вызывающее презрение, с которым Воронов держался у себя дома, после того как были найдены его сокровища, теперь сменилось трусливой предупредительностью. На предложение майора сесть он поспешно опустился на кончик стула и замер в ожидании. Вся его фигура выражала смирение, покорность и преданную готовность.
   «Эти люди в такие минуты начинают говорить с приставкой "с"», — подумал майор.
   — Ваша фамилия? — задал он обычный вопрос.
   — Чего-с? — переспросил арестованный. Майор улыбнулся. Догадка его подтвердилась. Когда были заданы и записаны анкетные вопросы, майор отложил в сторону перо, откинулся на спинку стула и закурил.
   Теперь начиналось самое трудное — узнать правду.
   — Вы, конечно, догадываетесь о причинах вашего ареста?
   — Совершенно верно-с. Я думаю, что мои сбережения… — немедленно ответил Воронов, но майор его перебил:
   — Ваши сбережения меня интересуют в той мере, в какой они связаны с вашей деятельностью.
   — Какой деятельностью?
   — А вы разве не понимаете?
   Арестованный подумал и, не опуская глаз, горячо заговорил:
   — Нет. Если вы говорите о моей служебной деятельности, — я весь тут… как на ладошке. Кроме благодарностей, за мной ничего… Я был на лучшем счету. Спросите в правлении, спросите кого угодно.
   Воронов долго говорил о своих убеждениях, о безупречной работе, о безграничной любви к родине.
   — Я верю вам, — спокойно и почти ласково сказал майор, когда арестованный кончил. — Я верю вам, но ведь это, к сожалению, слова. В моем распоряжении имеются факты, которые говорят совершенно другое. Может быть, мы перейдем ближе к делу?
   — Не знаю, о каких делах вы говорите.
   — А вы подумайте. Я вас не тороплю. Вы человек взрослый и знаете, где находитесь.
   — Нет. Вы мне не верите, — горько сказал Воронов после минуты раздумья.
   — Почему вы так решили?
   — Да так, по всему видно.
   — Вы мне столько говорили о своих убеждениях, о своей замечательной работе, о том, как вы любите свою родину… Вы меня очень убедили, и я вполне вам поверил. Здесь, очевидно, какая-то ошибка. Если бы от меня зависело, я бы вас освободил немедленно. Вы не огорчайтесь. Мы быстро исправим эту ошибку. Может быть, это клевета чья-нибудь? Завистников много. Одним словом, считайте, что все это пустяки, недоразумение.
   Арестованный взглянул на майора, и в его глазах блеснул огонек.
   — Я вижу, вы меня за дурака считаете.
   — Как и вы меня.
   После этой реплики майору стало ясно, что представление комедии окончено. Начинается второй этап допроса, более сложный.
   — Итак… Что вы мне еще скажете, гражданин Воронов?
   — Я не знаю, что вам надо от меня.
   — Меня интересует ваша деятельность, особенно за последний месяц.
   — Какая там деятельность! Я все время в саду, около Госнардома, землю копал. Блиндажи строили.
   — А еще?
   — Все. Вы меня посадили, — значит, сами должны знать, за что посадили.
   — Опять начинаем в дурачки играть?
   — Вам хорошо на том стуле рассуждать.
   — А вы хотели со мной местами поменяться? Нет, этот вариант, пожалуй, не выйдет.
   — Как знать, — не выдержал арестованный, но сейчас же спохватился и поправился: — «От сумы да от тюрьмы не отказывайся», как пословица говорит.
   — Да, да… Вот мы и начинаем понимать друг друга…
   В это время зазвонил телефон. Майор снял трубку и услышал голос одного из помощников.
   — Товарищ майор, вас вызывает Бураков.
   — Где он?
   — Где-то за городом.
   — Может он позвонить сюда?
   — Да.
   — Сообщите ему мой номер.
   Майор жестом предложил арестованному выйти из комнаты следствия.
   — Отдохните здесь и подумайте немного, а то вы не совсем верно расцениваете свои возможности, — с улыбкой сказал он, указав на стул в коридоре.
   Вернувшись в комнату, майор развернул газету в ожидании звонка, но читать не мог. Слишком были взвинчены нервы. Через пять минут зазвонил звонок и в трубке послышался знакомый голос Буракова.
   — Алло! Это я, Костя говорит.
   — Слушаю. Как дела?
   — Дела? Слава богу — не дай бог… — весело сказал Бураков, и майор понял, что тот конспирирует разговор. — Я далеко уехал. У самых Коломяг с нашим приятелем простился. На улице чертовски холодно.
   — С каким приятелем?
   — Да вот инвалид. Он — парень деловой, что хочешь достанет.
   — Так. Дальше.
   — Мы же на машине уехали. Какой-то грузовик, полуторка, подвернулся. Шофер вашу посылку получил и поехал. А Михаил, не будь глуп, тоже забрался и с ними поехал… чего пешком ходить? Ну, и я решил не отставать, — может, и мне что перепадет. Ты меня слушаешь, Ваня?
   — Да, да. Откуда ты говоришь?
   — В канцелярии совхоза телефон нашел. В Коломягах. Теперь я думаю остаться ночевать с инвалидом. Поздно уж. Меня Михаил беспокоит. Уехал с шофером и не сказал, куда поехал. Я тебе записочку послал, а звоню так, на всякий случай. В порядке у вас? Бомбил сегодня сильно.
   — У нас все в порядке.
   — А тебе Михаил не сказал, куда он собирался поехать?
   — Пока что сведений нет.
   — Я на Петроградскую звонил, — продолжал Бураков. — Новостей нет, только Степан не вернулся до сих пор.
   — Это я знаю. Ну что, выслать людей к тебе? Как адрес? Я сам приеду.
   — Я записочку тебе отправил, Ванюша. Знакомые ребята захватили. Ну, все. Дежурная ругается, нельзя, говорит, телефон пустяками занимать. Сердитая, спасу нет. Ну, будь здоров.
   Майор нажал на рычаг и, разъединившись, набрал номер своего кабинета. Приказав помощнику без задержки прислать к нему донесение Буракова, он спросил, нет ли каких известий от ребят с Петроградской стороны, и в частности от Панфилова.
   — Товарищ майор, — сказал помощник. — На Геслеровском упала бомба. Там есть жертвы и засыпано бомбоубежище. Василий Кожух мне сообщил, что Панфилов направился именно туда. Кто его знает… Ведь никто не застрахован…
   — Не будем гадать, — сказал майор и повесил трубку.
   Перед глазами встала картина его знакомства с ребятами на крыше. Неужели этот сметливый, с живыми, любопытными глазами паренек погиб? Вспомнил майор, с какой гордостью рассказывал мальчик о потушенной им «зажигалке» на соседней крыше, и сердце у него сжалось.
   — Не будем гадать, — повторил он шепотом, отгоняя назойливую мысль, и вышел из комнаты.
   Воронов сидел в позе полной покорности судьбе и даже не поднял головы на проходящего мимо следователя.
   Майор спустился в канцелярию, просмотрел документы личного обыска и взял отобранные у арестованного черные мужские, с золотым ободком, часы.
   В практике своей работы майору много раз приходилось сталкиваться с остроумными изобретениями врагов: шифрами, паролями, значками, и, конечно, эти часы он не оставил бы и раньше без внимания, но сейчас они его заинтересовали еще больше. Из канцелярии он прошел к себе в кабинет, взял вторые часы и снова спустился в комнату следствия.
   — Прошу вас, — сказал майор арестованному, сидевшему в коридоре все в той же позе, и открыл дверь. — Ну, как, нового ничего не придумали? — спросил он, когда Воронов сел на стул посреди комнаты.
   — А что мне придумывать? Я весь тут.
   — Это ваши часы? — спросил майор, доставая из кармана часы, снятые с убитого человека в районе Сиверской.
   Воронов мельком взглянул на часы.
   — Мои.
   — Хорошие часы. Давно они у вас?
   — Давно… лет пять.
   — Подарок или купили?
   Этот вопрос заставил Воронова насторожиться, и он чуть замедлил ответ.
   — Купил.
   — Где вы их купили?
   — Не помню. Кажется, на рынке, с рук, у какой-то женщины. Она говорила, что умер ее муж, понадобились деньги, и вот пришлось продать часы, которыми умерший сильно дорожил.
   — Прекрасные часы. Но они почему-то без фирмы.
   — Это неважно. Главное — чтобы хорошо ходили.
   — Но они как будто стоят.
   — Не может быть. Я утром заводил.
   — Посмотрите.
   Майор протянул часы Воронову. Тот взял и приложил их к уху.
   — Действительно стоят, — с удивлением сказал он и повернул несколько раз головку. — Я отлично помню, что заводил сегодня утром.
   — Какое их назначение? — неожиданно спросил майор.
   — Назначение часов?.. Время показывать.
   — А еще?
   — Не знаю… Я не понимаю, о чем вы спрашиваете, — с недоумением сказал арестованный.
   — Неужели не понимаете? А я вижу, что вы все еще в дурачки играете. Вы посмотрите внимательно на часы. Пять лет часы носите, каждый день заводите, а не запомнили их. — То есть как не запомнил?
   — Вы утверждаете, что это ваши часы?
   — Конечно, мои.
   — Ну, значит, я спутал. Извините. Верно, от переутомления. — С этими словами майор вынул из кармана другие часы и положил их на стол. — Но эти идут. Утром заведены, — сказал он с усмешкой.
   Эффект получился даже больший, чем ожидал следователь.
   При виде вторых часов у Воронова глаза широко открылись, словно перед ним на стол положили гранату, которая уже шипит и через три секунды взорвется. Он даже отшатнулся на стуле.
   — Которые же ваши часы?
   — Не знаю, — глухо сказал Воронов. — Часы одной фирмы.
   — Немецкой фирмы.
   — Может быть, и немецкой.
   — Однако они произвели на вас впечатление, как я заметил.
   — Конечно, я удивился… Я думал, что таких часов… Я не встречал их в Ленинграде.
   — Значит, вы решили запираться?
   — Я не запираюсь. Спрашивайте.
   — Каково назначение ваших часов?
   — Я уже сказал вам. Часы существуют для того, чтобы показывать время.
   — А еще?
   — Больше я ничего не могу сказать.
   Упорство и отчаянное запирательство врага ничуть не раздражали майора. Наоборот, он испытывал даже удовольствие от этой борьбы. Старый чекист, он работал по призванию, с увлечением, и, чувствуя, что в его руках важные нити, разматывал клубок осторожно. Спешка в таких делах, кроме вреда, ничего не приносит. Если опытный враг почувствует ошибку, он сейчас же ею воспользуется и. запутает следствие. Вот он сидит, закусив губы, но в душе у него полная растерянность. «Откуда вторые часы? Кто из их банды попался и что успел выболтать? Какие материалы находятся у следствия? Куда исчез племянник? Где жена? Сознаться? Хотя бы немного облегчить свою участь признанием?» Но Воронов не спешил с признанием. Тяжелое положение, в котором находился Ленинград, давало ему какую-то надежду. Он, как было известно майору, ждал прихода немцев, был в этом уверен и, видимо, поэтому решил затягивать следствие, выигрывая время.

17. ТАЙНА ЧАСОВ

   Началась вторая тревога. Майор прекратил допрос. Он вернулся в свой кабинет и, положив обе пары часов на стол, повернулся к своему помощнику, который сидел в кресле около телефона.
   — У вас нет знакомого часовщика?
   — Есть, в нашем доме, — сказал помощник.
   — Сейчас его нельзя вызвать?
   — Поздно, товарищ майор… А впрочем, если срочное дело…
   — Вызывайте. Очень меня эти часики интересуют.
   Помощник набрал номер. Ответа долго не было.
   — Боюсь, что соседи мои в подвал спустились… Нет… Кто-то снял трубку. Алло! Кто говорит?.. Маринка, это я… Узнала? Ты не боишься?.. Слушай, девочка, спустись вниз, к Александру Андреевичу, и скажи ему, чтобы он приготовил инструменты. Я сейчас приеду за ним. Скажи, что есть дело.
   Повесив трубку, помощник встал и начал одеваться.
   — Разрешите идти?
   — Идите.
   Оставшись один, майор позвонил на Петроградскую сторону. Степан Панфилов и Михаил Алексеев до сих пор не вернулись и не давали о себе вестей. Что с ними случилось? Ночных пропусков ребята не имели, и, если бы их задержали, из милиции был бы телефонный звонок. Что-то подсказывало майору, что мальчики находятся в центре важных событий и каждую секунду от них нужно ждать интересных сведений. Майор откинулся в кресле и закрыл глаза.
   Наперегонки тикали часы на столе. Глухо и торопливо стучали зенитки. Звуки удалялись, сливались, путались и вдруг исчезли. Майор задремал.
   Когда он открыл глаза, было тихо. Все тело его затекло, зато голова была свежей, точно он принял холодный душ.
   В дверь постучали.
   — Войдите!
   Вошел помощник со старым человеком маленького роста, в громадных очках. Казалось, что эти очки мешают старику, потому что смотрел он поверх стекол, держа голову вниз.
   — Товарищ майор, вот Александр Андреевич, часовщик, о котором я вам говорил. Замечательный мастер своего дела.
   — Очень приятно. Садитесь, пожалуйста.
   Часовщик неподвижно стоял у двери и смотрел на майора, словно не слышал приглашения. Вдруг он сорвался с места, торопливо подошел к креслу и сел, положив на колени портфель с инструментами. Порывистым движением он снял шапку, обнажив совершенно лысый череп с выпуклыми жилками, и, снова наклонив голову, уставился на майора поверх очков.
   — Вы меня извините, что потревожил вас в такое позднее и беспокойное время, — с улыбкой начал майор, — Но я почему-то думаю, что вы не пожалеете. У меня есть любопытные часики. А чем они любопытны, я и сам не знаю. Может быть, в них ничего особенного и нет… Вот… Обыкновенные часы… — С этими словами майор передвинул часы на другой конец стола, к самому носу маленького человека.
   Часовщик, не меняя позы, перевел взгляд, и теперь очки ему пригодились. Через эти увеличительные стекла он мельком взглянул на часы и снова поднял глаза на майора.
   — Посмотрите, пожалуйста, и скажите, прав я или ошибаюсь? Не найдете ли вы в них чего-нибудь особенного?
   Без единого слова старичок открыл портфель, вытащил крошечную отвертку, придвинул к себе лампу и попытался открыть заднюю крышку. Крышка не открывалась, но это не смутило мастера. Повертев перед глазами часы, он быстро догадался, что крышка на резьбе, и отвинтил ее. Теперь движения его замедлились. Изучая механизм, он плавно наклонял его, поворачивал, заглядывая под маятник.
 

 
   — Немецкая фирма, — сказал он неожиданно высоким тенорком, положив часы на стол.
   — Я тоже так думал. Интересного ничего не нашли? Обыкновенные часы?
   — Есть дополнительный механизм. Как у будильника.
   — Вот, вот, вот… — обрадовался майор. — Может быть, вы подробней посмотрите?
   — Не знаю. Я первый раз встречаю такие часы, — сказал старик.
   Он бесцеремонно отодвинул чернильный прибор в одну сторону, книги и бумаги — в другую. Очистив место на столе, он разложил инструменты на листе чистой бумаги, предупредительно положенном майором, и занялся часами.
   Майор и его помощник с любопытством наблюдали за его работой.
   Наконец мастер открыл секрет. Искоса он посмотрел на майора, и на лице у него появилась сдержанная гримаса, словно он раскусил очень кислую клюквину. Это была улыбка. Неторопливо собрал он часы, положил их на бумагу и стал собирать свои инструменты, в беспорядке запихивая их в портфель.
   Майор терпеливо ждал.
   — Ну, все ясно. Уразумел, — сказал старик.
   — Вам ясно, а я пока что в тумане.
   Часовщик с недоумением посмотрел на майора, удивляясь, вероятно, технической отсталости человека. У него на глазах он докопался до секрета, разбирал часы, и тот ничего не понял.
   — Ничего тут сложного пет, — заговорил он поучительным тоном, каким обычно разговаривают взрослые с детьми, объясняя, как обращаться с подаренной заводной игрушкой. — Что вы видите здесь? Ободок из желтого металла. Если вы внимательно посмотрите на него, то как раз под цифрой двенадцать на этом ободке есть маленький выступ, или шпенек. Он поднимается. Смотрите, — старик ногтем подковырнул шпенек и поставил его в вертикальное положение. — Теперь за него можно привязать нитку, проволочку или что-нибудь в этом роде. Таким образом, как в будильнике, ободок можно поставить на любой час, и когда стрелка часов подойдет, то… то… они сделают то, что надо. А вообще часы как часы. Штамповка.
   Майор давно понял назначение часов, но не перебивал старика.
   — Бомба замедленного действия… — сказал он в раздумье.
   — Может быть, — согласился старик. — Но действие ее ограничивается двенадцатью часами.
   — …Или механизм от адской машины.
   — Все может быть… Механизм для фотоаппарата, для сигнала, для чего угодно…
   — Очень вам благодарен, — спохватился майор, заметив, что мастер встал. — Вы действительно замечательный специалист. Так быстро открыли секрет.
   Старик, не слушая похвалу, разыскивал скатившуюся с колен шапку.
   — Отвезите Александра Андреевича домой и рассчитайтесь.
   — Мне ничего не нужно, — сердито сказал часовщик, нахлобучивая шапку.
   Не прощаясь и не оглядываясь, он пошел к двери. Больше заниматься часами не пришлось. Принесли донесение Буракова, и майор решил поехать сам в немецкую колонию, где ночевал однорукий. Прежде чем покинуть кабинет, он подошел к телефону, намереваясь позвонить на Петроградскую сторону. Майор уже положил руку на трубку, чтобы снять ее с рычага, как раздался короткий звонок.
   — Слушаю.
   — Алло! Кто у телефона? — услышал майор звонкий мальчишеский голос. — Это я, Мишка Алексеев говорит. Мне надо товарища майора. Срочно надо. Позовите скорей.
   — Я у телефона, Миша.
   — Это вы? Вот хорошо-то! У меня важное дело. — Только вы скажите этому милиционеру, что я вовсе не трепач, а то он не верит. Я ему трубку отдам.
   — Дежурный по отделению у аппарата, — раздался через несколько секунд мужской голос.
   Майор назвал себя, объяснил, что задержанный ими Алексеев Михаил хорошо ему известен и что если он добивается телефонного разговора, то, значит, у него серьезное дело. После этого попросил передать трубку мальчику.
   — Алло! Товарищ майор, вы меня слушаете?
   — Да, да. Говори, что у тебя.
   — Алло! Я даже не знаю, с чего начать. Надо скорей. Когда я письмо от вас получил… помните, вечером…
   — Подожди, — перебил его майор, — На машине ты уехал в Коломяги. Это я знаю. Говори, куда ты попал после того, как безрукий сошел с машины?
   От удивления Мишка поперхнулся, закашлялся, но скоро пришел в себя.
   — А это… Вы откуда знаете?.. Ну, в общем, я к нему прямо во двор заехал. Сначала он меня боялся, а потом я такую штуку отмочил, что он совсем перестал бояться. Он подумал, что я тоже из ракетчиков. Товарищ майор, он такой вредный! А потом я убежал от него.
   — От кого убежал? Кто он?
   — А этот шофер-то.
   — Сколько их там?
   — Трое. Он сам, потом жена и еще собака Грумик. Здоровая!
   — Они заметили, как ты убежал?
   — Сначала нет, а теперь-то, наверно, хватились.
   — Адрес знаешь?
   — Я найду. Я там отметинку сделал.
   Расспрашивать о подробностях по телефону было неудобно. Какую «штуку отмочил» Мишка, майор не знал, но чувствовал, что все дело если не испорчено, то крайне осложнено. Но так или иначе, а надо принимать меры, и медлить нельзя.
   — Передай трубку дежурному, — сказал он. Дежурный по отделению, выслушав майора, сразу понял задачу — организовать наблюдение за домом, а в случае чего и задержать шофера с женой, если они надумают скрыться.

18. ДОМ КОЛОНИСТА

   Деревянный дом немца-колониста казался необитаем. Окна были затемнены изнутри и закрыты ставнями снаружи. Ни одной светлой щелки, ни одного звука
   — ничего, что указывало бы на присутствие внутри людей.
   Бураков сидел на скамейке наискосок от дома и прислушивался к шагам дежурной по улице. Он уже два раза предъявлял ночной пропуск — сначала пожилой полной женщине, затем другой, в громадном полушубке. Обе дежурные пытались выяснить, что делает на их улице незнакомый человек, и успокаивались только тогда, когда узнавали, что он представитель пожарной охраны района.
   В ясном небе мерцали звезды, словно они ежились от холода.
   Бураков утешал себя тем, что к утру он попадет в теплое помещение и отогреется, а на фронте люди мерзнут не меньше и этой надежды не имеют. Чтобы разогнать кровь, Бураков прошелся по улице и остановился около дежурной.
   — Замерзли? — спросил он женщину.
   — Нет. Я тепло одета.
   — Вы давно здесь живете?
   — Давно. Отец после революции сюда переехал. Тут женился и все время живет. Я здесь родилась, — охотно ответила дежурная.
   — Вы значит, совсем еще молодая.
   — Конечно, молодая. Это, наверно, полушубок меня старит. Он неуклюжий, но зато теплый.
   — Вы русская?
   — Русская. Почему вы спросили?
   — Просто так. Здесь, кажется, немцы живут?
   — Да. Много немцев. Раньше здесь была немецкая колония.
   — Вы их не боитесь?
   — А чего бояться? Мы с ними никаких дел не имеем. Они сами по себе, мы сами по себе. Они живут очень замкнуто и мало кого к себе пускают.
   — А вдруг немцы город захватят? Положение очень серьезное.
   — Нет, это невозможно… Столько жертв, — и неужели не удержим?
   — Удержим! Первый натиск отбили.
   — Ну вот видите… Первый натиск — самый сильный.
   Бураков помолчал, потом спросил:
   — Вы работаете?
   — Да. На заводе.
   — На каком заводе?
   — Вы очень любопытный. Здесь, на Выборгской стороне.
   — Ну, если это военная тайна… Отец ваш тоже работает?
   — Нет. Ушел в ополчение. Два брата на фронте… Все дерутся.
   — Значит, вы сейчас одна?
   — Мама есть. Она в ночной смене работает. Бураков затеял беседу с целью получить кое-какие сведения о живущих здесь немцах, но разговор незаметно свернул в сторону.
   На горизонте вспыхнули узкие столбы прожекторов.
   — Опять, что ли, налет? — проворчал Бураков.
   — В наш завод немцы две бомбы сбросили, — сказала девушка и засмеялась. — В ответ на это у нас производительность поднялась.
   — Это как в сказке, — сказал Бураков. — В заколдованном войске. Одному голову срубят, на его место десяток новых встанет.
   — Да, — сказала девушка.
   — А как эти… ваши соседи себя чувствуют? — спросил Бураков. — У них ведь сложное положение. С одной стороны, они советские граждане, а с другой — немцы… Наверно, сочувствуют?
   — Не знаю. Молчат они…
   Столбы прожекторов неожиданно исчезли, и только один с громадной скоростью упал на землю. Казалось, что сейчас донесется свист рассекаемого воздуха и удар от падения.