Матвеев Герман Иванович. Зеленые цепочки

   Раздались гулкие шаги, и темная фигура высокого человека вынырнула из переулка.
   Девушка решительно направилась к пешеходу, но Бураков удержал ее за рукав.
   — Что вы хотите делать? — спросил он шепотом.
   — Пропуск надо спросить, — также шепотом ответила она.
   — Стоит ли? А впрочем, спрашивайте. Дежурная перешла на другую сторону улицы и загородила дорогу высокому человеку.
   — Предъявите ночной пропуск!
   — Какой там еще пропуск!
   — Кто вы такой?
   — Пусти-ка… Я тут живу.
   — Гражданин, я дежурная и прошу не толкаться, — с достоинством сказала девушка.
   — Ну и дежурь на здоровье…
   — Вам говорят, предъявите пропуск.
   — Не приставай.
   Она шла следом за ним, а по другой стороне улицы двигался Бураков, готовый в любую минуту прийти ей на помощь. Голос и рост нарушителя были ему знакомы. Без сомнения, это был шофер, получивший письмо для однорукого.
   — Гражданин, предъявите пропуск, иначе я вас отправлю в милицию, — твердо сказала дежурная. Шофер остановился.
   — Ты? Меня? В милицию? — со смехом переспросил он. — Да как же это ты сделаешь? Я же тебя. как муху, могу одним щелчком… Хочешь?
   Он протянул руку, намереваясь щелкнуть ее по носу, но услышал из темноты предостерегающий голос Буракова:
   — Эй ты!.. Без фокусов! А то неприятностей не оберешься. Иди, куда идешь.
   Шофер опустил руку и, немного помолчав, дружелюбно пробасил:
   — То-то она такая храбрая…
   — В чем дело, гражданин? Предъявите пропуск, вам говорят, — настойчиво потребовала женщина.
   — Вот пристала. Да я уж дома. Вот он… — С этими словами шофер поднялся на крыльцо и сильно забарабанил в дверь кулаком.
   Дежурная потопталась на месте, не зная, как ей поступать дальше, и медленно перешла на другую сторону улицы.
   — Послушайте, ведь это… — начала она говорить вполголоса, но Бураков остановил ее жестом.
   — Потом…
   Они стояли молча, слушая, как шофер постучал еще раз, как в доме что-то скрипнуло и раздалось бормотание.
   — Свои. Это я, Семен, — громко ответил шофер. — Петр Иванович у вас? Срочное дело есть. Да открывай ты…
   Слышно было, как звякнул засов, как открылась дверь, затем снова загремел засов, и все стихло.
   — Вы сказали «потом»? — спросила шепотом девушка.
   — Потом объясню, — сказал Бураков. — Не знаете ли вы где-нибудь поблизости телефона?
   — На почте есть телефон.
   — Это далеко… Придется в совхоз идти.
   — Да, да… В совхозе есть, — торопливо подтвердила она.
   Девушка чувствовала в голосе незнакомца едва сдерживаемое волнение.
   — Как зовут вас? — неожиданно спросил Бураков.
   — Валя.
   — Скажите, Валя, вы давно на заводе работаете?.. Вы, случайно, не в партии?
   — Я комсомолка, и совсем даже не случайно…
   — Тем лучше, — обрадовался он, не обращая внимания на иронию. — Очень важное дело… Я должен пойти позвонить по телефону. Могу я попросить вас посмотреть за домом? Если этот человек выйдет, то мне нужно знать — один он выйдет или с кем-нибудь… Потребуйте у него опять пропуск и посмотрите, кто с ним идет. Это очень важно.
   — Пропуск я у них потребую, конечно, раз я дежурная, но я не понимаю…
   — Потом… потом я объясню. Могу я на вас положиться, Валя?
   — Конечно.
   — Я быстро вернусь. Звонить Буракову не пришлось. В конце улицы зашумела машина и узкий луч через щели замаскированной фары скользнул по домам. Бураков торопливо вытащил из кармана электрический фонарик, зажег его и замахал из стороны в сторону, на всю ширину руки. Большая крытая машина, вроде автобуса, ответила отрывистым гудком и скоро остановилась в нескольких шагах от него.
   — Что это значит? — спросила девушка.
   — Идите теперь на свой пост. Потом расскажу, — отрывисто сказал Бураков и пошел к машине.
   Из кабинки вышел плотный высокий человек и приветливо похлопал по плечу Буракова.
   — Замерз?
   — Уже успел отогреться, товарищ майор. Минут пять тому назад к нему пришел шофер. Тот, что полуторку сюда пригнал.
   — Вот как! Значит, мы только-только успели. Который дом?
   — Вот этот.
   — Не на месте остановились. А что за домом?
   — За домом у них крытый двор, сарай, а дальше огород. Огород выходит на ту улицу.
   — Сколько их в доме?
   — Не могу сказать.
   — Надо полагать, что будут сопротивляться…
   — Наверно…
   — Делаем так; возьми половину людей и оцепи дом сзади и по бокам. Стрелять в крайнем случае и только в ноги.
   — Есть!
   — Это что за фигура стоит?
   — Дежурная из группы самозащиты.
   — Отправь-ка ее куда-нибудь в сторонку. Бураков подошел к девушке, с удивлением наблюдавшей эту сцену, и сухо сказал:
   — Валя, я просил вас вернуться на свой пост. Выполняйте.
   — Но я…
   — Не нужно вопросов. Потом. Выполняйте приказание.
   Холодный тон, каким были сказаны эти слова, совершенно обескуражил девушку. Она без возражений вернулась к своему дому. Издали она видела, как из машины вылезли темные фигуры красноармейцев и разошлись в разные стороны. Часть скрылась в переулке, часть расположилась на улице около дома колониста. Минут через десять вернулся Бураков и доложил, что дом окружен.
 

 

19. АДСКАЯ МАШИНА

   Когда шофер, споткнувшись о порог, с шумом ввалился в дом, там все спали. Впустившая его старуха, жена хозяина, ворча на позднего гостя и проклиная плохие времена, поставила на стул ночник и ушла за перегородку, не ожидая вопросов.
   В доме было темно. На полу лежала перина. На ней, в сапогах и в одежде, спал человек, которого звали Петром Ивановичем. От первого прикосновения однорукий проснулся и сразу же сунул руку под подушку.
   — Это я, Петр Иванович… Семен, — шепотом сказал шофер, присаживаясь на корточки около перины. Инвалид снова лег.
   — Ну что тебе? Водки не хватило?
   — Неприятности, Петр Иванович… Что-то очень подозрительное получилось… Мальчишка-то этот, что с письмом к Воронову ходил, — сбежал…
   — Какой мальчишка? Куда сбежал?
   Шофер торопливо рассказал о том, как обнаружил в машине мальчика, как тот прикинулся «своим», поел и, вместо того чтобы лечь спать, куда-то исчез.
   — А почему же ты, мудрая голова, решил, что он «свой»?
   — Он же мне, Петр Иванович, пароль сказал… все как полагается. Спросил время и насчет покурить, — папиросу… слово в слово. Я думал, что вы ему объяснили. Письмо опять же носил…
   — При чем тут письмо?.. Я ему ничего не говорил.
   Шпион задумался.
   Привычное ухо шофера уловило гудки и звук подъехавшей машины, но он не придал этому значения, ожидая, что решит начальник.
   — Воронов ему не мог сказать, — проворчал наконец однорукий. — Ты точно разглядел мальчишку? Тот самый, что письмо носил?
   — Ну как же, Петр Иваныч… Я его очень даже отлично запомнил.
   — Это совершенно случайный мальчик. Я нашел его на улице… И письмо Воронова… совершенно бессмысленное, — рассуждал шепотом инвалид. — Если он сорвал полоску с окна, то это значит — катастрофа… Не могла же она сама по себе сорваться! Если ее сорвала жена, когда вытирала окна… Но тогда бы он написал… Нет… Нет… Тут что-то не то.
   — Петр Иваныч, можно, я скажу?
   — Ну?
   — Пакеты в чемодане вы передавали кому-нибудь?
   — Никому я их не передавал. Они только у тебя да здесь.
   — Вам же их доставили… Помните, вы говорили про человека?.. Так, может быть, тот человек как-нибудь сообщил… искал подходящих людей…
   — Чушь! Тот человек был в городе всего два дня. Он сейчас далеко за фронтом и войдет в Ленинград вместе с армией. С какой стати он будет связываться с мальчишками? Чушь… чушь… Скорей всего, что ты спьяна чего-то напутал.
   — Да господи… Петр Иванович… Да я что хотите… землю буду есть… Да неужели я напутал?.. Не такое время, чтобы путать, Я же понимаю, что малейшая оплошность — и амба… Восемь граммов получайте… Сознательно иду.
   Так они, перешептываясь, сидели на полу и все больше запутывались в своих догадках. Загадочный случай с убежавшим мальчишкой, знавшим пароль, сильно встревожил шпиона.
   Привычным ухом шофер снова уловил знакомые звуки за стеной дома. Вот водитель, прогревая мотор, включил скорость, машина пошла и остановилась. Водитель переключил на другую скорость… снова переключил… Машина разворачивалась, и где-то совсем близко.
   — Что ты слушаешь?
   — Машина, Петр Иванович.
   — Ну что «машина»?
   — Стояла около дома, а сейчас отошла. Раздался сильный стук в дверь. Оба вскочили на ноги и с тревогой переглянулись.
   — Кого там еще принесло? — недовольным тоном спросила из-за перегородки старуха.
   — Сейчас узнаем…
   Однорукий, осторожно ступая, чтобы не скрипнула половица, вышел в сени, но, прежде чем открыть дверь, посмотрел в щель почтового ящика, специально для этого устроенную и закрывавшуюся откидной планкой изнутри. Глаза, привыкшие к темноте, ясно разглядели гостей. На крыльце стояли три темные мужские фигуры, и между ними внизу виднелись головы красноармейцев.
   Все объяснилось: шум подъехавшей машины, и побег загадочного мальчишки, и сорванная полоска в окне, и странное письмо, написанное под диктовку. Так же бесшумно однорукий вернулся назад и, плотно закрыв за собой дверь, сказал:
   — Облава! Одевайтесь!
   В комнате направо мужской голос крякнул и выругался.
   Стук повторился.
   Зажгли свет, и все обитатели дома, одеваясь на ходу, собрались вместе. Их было пятеро: хозяин дома, обрусевший немец, с женой и сыном, и двое гостей. Мужчины с угрюмыми, помятыми после сна лицами, с горевшими решительностью глазами, готовые на все, хмуро смотрели на шпиона. Старуха безучастно сидела около обеденного стола.
   Снова раздался настойчивый стук.
   — Надо выиграть время. Сходите, Матильда Вильгельмовна, спросите, кто там, и скажите, что мужа Дома нет.
   Старуха послушно направилась в сени.
   — Кто там?
   — Откройте, гражданка… как вас… Матильда Вильгельмовна.
   — А кто вы такой?
   — Неужели по голосу не узнали? Это я… участковый инспектор.
   — А что вы желаете?
   — Дело есть. Откройте!
   — Приходите лучше утром. Мужа дома нет.
   — Откройте, Матильда Вильгельмовна! Важное дело.
   — Я буду разбудить сына, пускай он вам Открывает. Подождите несколько минут.
   Когда старуха вернулась в комнату, однорукий и все остальные осматривали пистолеты.
   — Собирайтесь. Нужно уходить.
   — Я никуда не пойду, — твердо заявила старуха. Шпион прищурился и посмотрел на нее долгим холодным взглядом, но, зная характер этой женщины, спорить не стал.
   — Ваше дело, Матильда Вильгельмовна. А мы уйдем, пока время есть.
   — Вы мужчины, — равнодушно пробормотала старуха и скрылась за перегородкой.
 

 
   — Но вы им двери не открывайте. Пускай ломают, — вдогонку сказал ей однорукий.
   Он направился в сени. За ним гуськом вышли остальные. Они осторожно спустились во двор, открыли двери хлева, где стояла корова и несколько овец. Это был единственный путь — пролезть через узкое окно и выйти на соседнюю глухую улицу.
   — Карл, а где у тебя спрятаны чемоданы? — вполголоса спросил хозяина шпион. — Те, что приносил твой сын?
   — Они в подполье, между бочками. Их нужно взять?
   — Нет. Вынимайте пока раму из окна, а я с Семеном вернусь в дом на несколько минут. Постарайтесь без шума… Пойдем, Семен.
   Шпион с шофером вернулись в дом, около плиты откинули тяжелую дверцу и с лампой-ночником спустились в подпол. Здесь в закромах лежали картошка и овощи, на полках — банки всевозможной величины, на земляном утрамбованном полу — бочки с квашеной капустой. Между бочками они сразу нашли три чемодана заграничной работы.
   — Свети, — приказал однорукий, вытащив один из чемоданов на середину.
   Шофер уже знал назначение плотных серых пакетов, хранившихся в этих чемоданах, и с удивлением следил за действиями своего начальника. Однорукий достал черные карманные, с золотым ободком часы и внимательно посмотрел на шофера.
   — Сейчас четыре часа Пока они сломают дверь, пройдет полчаса. Затем начнется обыск… ну, скажем, еще полчаса… достаточно… Значит, в пять часов — самое подходящее время. — С этими словами он поднял выступ на ободке и перевел его на пять часов, затем осторожно открыл чемодан. В сером пакете сверху было круглое углубление, как раз для часов, закрытое планкой. Шпион осторожно отвел планку, вложил часы циферблатом вниз в это углубление и снова перевел планку, которая закрыла и прижала часы.
   — Значит, в пять часов к этому дому близко подходить не рекомендуется, — усмехнувшись, сказал он. — Что делать? Приходится расходовать не по назначению. Куда их спрячем? Давай-ка закопаем в картошку.
   Они оба принялись разгребать картошку, и, когда образовалась яма, однорукий поставил в нее чемодан.
   — А эти? — спросил шофер.
   — И эти сюда. Рядышком. Ставь по бокам.
   — Не много ли, Петр Иванович? Весь квартал ведь разнесет, — с тревогой спросил шофер.
   — Ничего. Умнее будут. Пускай наши масштабы узнают. Ставь, ставь… не стесняйся.
   Шофер осторожно поставил оба чемодана рядом с заряженным.
   — А теперь заваливай картошкой, — сказал он. — Не бойся. Смелей заваливай. От сотрясения не взорвется.
   В это время над головой раздался глухой стук.
   — Что вы там нашли? — спросила старуха, заглядывая через открытый люк в подпол.
   — Не нашли, а спрятали, Матильда Вильгельмовна. Клад спрятали. Вернемся — половину вам отдадим, — весело сказал однорукий, загораживая собой работающего шофера.
   — Не разбейте банки.
   — Нет, нет. Все будет цело.
   — Вы слышали?.. Они опять стучат.
   — Пускай стучат. Пойдите успокойте их, а мы уйдем.
   Голова старухи скрылась. Однорукий вернулся к шоферу. Убедившись, что картошка закрыла чемоданы и лежит ровно, он передал ему лампу.
   — Пойдем, Семен.
   Они быстро вылезли наверх, закрыли подпол и тихо вышли из дома.
   — Я не могу вас пустить, — сердито говорила старуха через двери стоявшим на крыльце. — Приходите утром, когда будет светло.
   — У меня срочное дело. Откройте лучше, Матильда Вильгельмовна. Иначе я прикажу сломать двери.
   — Как сломать? Разве вы грабители, чтобы ломать…
   — Откройте, вам говорят! — кипятился участковый инспектор. — Вот упрямая старуха… Я пришел с проверкой. Понимаешь ты русский язык?..
   — Я не желаю больше разговаривать с грубияном, — сказала старая немка и ушла в дом.
   Взглянув на майора, участковый беспомощно развел руками.
   — Ломайте! — шепотом приказал майор.
   С первыми ударами в дверь сухо щелкнули выстрелы где-то сзади дома и донеслись крики.
   — Вот они куда направились, — спокойно сказал майор.
   — Товарищ майор, разрешите, я побегу туда, — попросился Бураков и, не дожидаясь ответа, спрыгнул с крыльца.
   — Стрелять только в ноги! — крикнул ему вдогонку майор. — Ну, что ж вы остановились? Ломайте!
   Дверь затрещала под напором двух красноармейцев, но не открылась.
   — Нет, так не сломать. Нужен инструмент. Разрешите, я сбегаю за ломиком, — сказал участковый.
   Снова за домом затрещал автомат и в ответ ему — одиночные пистолетные выстрелы. Майор оставил красноармейцев на крыльце и быстро пошел в переулок к месту перестрелки.

20. АРЕСТ ШПИОНА

   Машина была спрятана во дворе дома, где жила Валя. Девушка сидела на скамейке рядом с шофером и шепотом рассказывала ему о памятном дне 22 июня, думая совершенно о другом.
   Девушка замолчала, когда раздался первый стук в дверь колониста.
   — Скажите, — не выдержав, спросила она, — товарищ, который до вас дежурил здесь, правда пожарный инспектор?
   — Это уж его частное дело, — добродушно ответил шофер, затянувшись папиросой. — Если говорит — пожарный, — значит, пожарный. Ему лучше знать.
   Удары в дверь гулко разносились в ночной тишине улицы. Девушка тревожно прислушивалась к ночным шорохам. Ей казалось, что где-то крадутся невидимые враги, перешептываются, лязгают затворами.
   Выстрелы заставили девушку вскочить с места.
   — Вы слышали?
   — Стреляют. Вот сейчас из автомата прошили. А это из винтовки… Опять очередь из автомата, — невозмутимо пояснял шофер.
   — Могут быть раненые?
   — Все может быть.
   — Так чего вы сидите?.. Идите помогайте. Я бы на вашем месте давно там была.
   — Нет. У нас так не полагается. Каждый имеет свое назначение. Мое дело около машины.
   Мучительно тянулись минуты. Даже во время первых воздушных тревог Валя так не волновалась. При каждом шорохе она вздрагивала, готовая броситься на помощь. Когда до слуха донеслись удары, скрип и треск сломанной двери, она сердито дернула за рукав соседа.
 

 
   — Ну что вы сидите?.. Живой же вы человек, на самом деле. Вы, наверно, там нужны.
   — А если нужен, позовут.
   Замелькали электрические фонарики, и из переулка вышли несколько человек. Впереди шел Бураков, освещая дорогу.
   — Валя, вы здесь? — крикнул он в темноту.
   — Да, да. Я здесь…
   — Тут надо перевязочку сделать. Нельзя ли у вас в доме?
   — Конечно, конечно. Идите. Она торопливо ушла в дом и зажгла свет. Топая тяжелыми сапогами, с шумом ввалилась группа взбудораженных борьбой мужчин, щурясь от яркого света. В комнате сразу стало неуютно, холодно и тесно.
   — Бинты у меня есть, — взволнованно сказала девушка, мельком взглянув на арестованных.
   — Не надо бинтов. Пакеты есть…
   Бураков бросил на стол несколько индивидуальных пакетов, взглянул на Валю и залюбовался. С ярким румянцем на щеках от холода и волнения, она была очень красива.
   — Так это… надо разорвать. Там есть подушечки и все такое, — спохватившись, сказал он, разрывая второй пакет.
   — Я знаю. Дайте я сама.
   Легко раненного в плечо красноармейца перевязали быстро, но с великаном-шофером пришлось повозиться. Пуля застряла в правой ноге, из раны сильно текла кровь. Его положили на диван. Разрезали и сняли сапог. Когда нашли рану и наложили повязку, Бураков заметил, что диван, пол, сама Валя и все кругом перемазано кровью.
   — Смотрите, что натворили!.. Не стоит он ваших забот.
   — Может быть, чаю согреть? — сказала девушка.
   — Ничего не надо. Сейчас мы уедем.
   Наступило неловкое молчание. Валя посмотрела на задержанных, стоявших кучкой в углу, около печки. Двоих она знала — старика-немца с сыном, а третьего, однорукого, видела первый раз. Немцы стояли неподвижно, понурив головы. Инвалид нервно крутил пуговицу, независимо и гордо поглядывая по сторонам. Когда Валя встретила его взгляд, он даже чуть улыбнулся ей.
   — Вы меня сегодня хотели отправить в милицию, барышня, а получилось хуже, — вдруг пробасил раненый шофер.
   — Я? Когда?
   — Неужели забыли? Пропуск ночной спрашивали…
   — Прекратить разговоры! — перебил его Бураков.
   — Терпи, Семен, атаманом будешь, — сказал однорукий.
   — Я терплю, Петр Иванович…
   — Сейчас мы с тобой в санаторий поедем…
   — Отведите его в машину. Здесь, я вижу, ему не нравится, — сказал Бураков.
   Сержант с автоматом подошел к инвалиду.
   — Ну-ка, атаман, слышал приказ? Пойдем. Однорукий, пожав плечами, направился к двери. За окном послышался голос майора. Бураков выскочил во двор.
   Майор стоял около машины с немкой-старухой, одетой в шубу. Конвой подвел к нему однорукого.
   — Кажется, Петр Иванович? — спросил майор, осветив фонариком шпиона.
   — Угадали. Я Петр Иванович.
   — Я его в машину отправил, товарищ майор. Переговариваться начал, — сказал подбежавший Бураков.
   Старухе помогли залезть в кузов, затем предложили подняться туда и шпиону.
   — Скоро мы поедем? — спросил из машины однорукий.
   — Ваши все здесь? — не отвечая на вопрос, спросил майор. — Никого там больше не осталось?
   — Не знаю, — ответил шпион.
   — Может быть, где-нибудь на сеновале задержались?
   — Чего им задерживаться? — мрачно сказал шпион. — А впрочем, останьтесь, поищите. Но только нас отправляйте. Холодно, и спать хочется.
   — Хорошо, хорошо. Будет исполнено, — в тон ему ответил майор и, повернувшись к конвою, вполголоса сказал: — Слышали, что за гусь? Смотрите внимательней. Ему терять нечего.
   — Не беспокойтесь, товарищ майор, — тихо ответил сержант. — Не уйдет.
   Майор повернулся к дому, вошел в освещенную комнату. Раненый красноармеец сделал попытку подняться ему навстречу.
   — Сиди, сиди, Антипов, — сказал майор, усаживая его обратно на стул. — Крови много потерял?
   — Я полнокровный, товарищ майор.
   — Ну смотри… — проворчал майор и перешел к лежавшему на диване шоферу.
   На бледном лице раненого лихорадочно горели злые глаза.
   — Что смотришь, начальник? Скоро добавишь восемь граммов. Надо было сразу. Зачем второй патрон портить?
   — Эх, как ты боишься патрона-то!.. Надо было раньше об этом подумать, — сказал майор.
   Громыхая коваными сапогами, шумно вбежал красноармеец и остановился на пороге, еле переводя дух. Майор посмотрел на запыхавшегося бойца и сейчас же перевел взгляд на арестованных. Немцы стояли по-прежнему, безразличные ко всему, а шофер с напряжением ждал, что скажет посыльный.
   Майор сделал ему знак выйти на улицу.
   — Что случилось?
   — Сержант за вами послал, товарищ майор. Говорит, срочно нужны.
   Дом колониста был по-прежнему оцеплен, а внутри шел обыск. Чекисты добросовестно перетряхивали тряпки, листали книги, переставляли мебель.
   — Где сержант? — спросил майор, входя в комнату.
   — Он в подполе… вот здесь.
   Майор спустился вниз и застал сержанта за странным занятием. Опустившись на колени около бочки, он выслушивал ее, как врач больного, плотно прижимаясь к ней ухом.
   — Что случилось, Замятин?
   — Часы… — сказал сержант, поднимая палец кверху.
   Майор наклонился к бочке и, затаив дыхание, прислушался. Действительно, еле слышно тикали часы.
   — Слышите?
   — Слышу. Но они не здесь. Не в бочке.
   — Я с ног сбился… и туда и сюда. Тикают где-то, проклятые, а понять не могу.
   — Надо искать, Они стали переходить с места на место, останавливаясь и прислушиваясь.
   — Здесь. Где-то здесь, — сказал наконец майор, присев на корточки около закрома с картошкой. Сержант перешел к нему.
   — Точно. Тут.
   Начали разгребать картошку и сразу обнаружили три тяжелых чемодана заграничной работы. В одном из них тикали часы. Майор осторожно открыл чемодан.
   — Что за багаж? — с удивлением пробормотал сержант, освещая лежавший внутри серый плоский пакет, размером как раз по чемодану.
   — Этот багаж я давно ищу. Свети, свети, Замятин, а то как бы он не улетел наверх… — говорил майор, разглядывая пакет. — Вот этим кружочком они и закрыты. Ну, господи благослови, как говорится.
   Он отодвинул кружок, под которым лежали часы.
   — Пронесло пока что… Теперь надо их вынуть. Не привязаны ли они, черт их подери… Держись за воздух, Замятин.
   Он осторожно приподнял сначала один край часов, затем другой, наконец решился и вынул их из углубления.
   — Ну вот мы и живы с тобой, — сказал майор, вздохнув с облегчением.
   — Хорошие часики! — простодушно заметил сержант.
   — Да. Эти часики мы потом подарим тебе, мой дорогой, на память. Не найди ты их сейчас… Вот видишь этот шпенек… Он стоит на пяти. Значит, в пять часов этот домик со всеми потрохами должен был взлететь на воздух.
   — Бомба, товарищ майор? — шепотом спросил сержант.
   — Да. Двадцать минут нас отделяло от того света… Майор вдруг замолчал, невидящими глазами глядя в лицо сержанта. Замятин смутился, вытер нос рукавом.
   — Замазался, наверно, я, товарищ майор… Майор, казалось, не слышал его слов.
   — Так. Сейчас без двадцати минут пять, — как бы очнувшись, сказал майор своим обычным тоном, взглянув на часы. — Времени у нас хватит. Товарищ Замятин, никому ни слова об адской машине. Сейчас вы возьмете двух бойцов и приведете сюда арестованного, однорукого инвалида. Видели его?
   — Как же. До сих пор бок саднит, как он лягнул, когда мы навалились.
   — Приведете сюда, а сами встанете у дверей снаружи. Я его допрошу. Здесь допрошу. Понятно вам?
   — Понятно.
   — С арестованным ни одного слова. Давайте быстро.
   Когда они поднялись наверх и сержант, приказав двум бойцам следовать за собой, вышел из дома, майор прибрал на столе, достал из буфета хлеб, масло, открыл захваченную из подпола банку с маринованными грибами и приготовился встретить гостя.

21. ПЯТЬ ЧАСОВ

   Поимка шпиона совсем не означала, что он немедленно сознается в своих преступлениях. Майор и не рассчитывал на это. Наоборот, он готовился к напряженной психологической борьбе. Теперь у него в голове сложился новый план, настолько увлекательный, что стоило попробовать.
   Шпион уверенно вошел в комнату и насмешливо уставился на майора.
   — Товарищ майор, по вашему приказанию… — начал докладывать сержант.
   — Хорошо. Оставьте нас вдвоем. Сержант откозырял, сделал знак конвоирам и вышел вместе с ними.
   — Садитесь, Петр Иванович, — любезно предложил майор, указывая на стул.
   — Почему вы нас не отправляете?
   — Скоро отправлю. Вызвал санитарную машину за ранеными. Ваш друг неважно себя чувствует. Садитесь, поговорим. Время у нас есть.
   — А сколько сейчас времени?