Май Карл. Сокровище Серебряного Озера

   Глаза Нокса были закрыты, его голова тяжело свешивалась на грудь — он потерял сознание и даже не знал, что с ним происходит. Хилтон смотрел вокруг блуждающим, полным ужаса взглядом. Увидев четырех охотников, он крикнул им:
   — Спасите меня, господа! Вы же не язычники! Вы что, специально пришли, чтобы наблюдать нашу ужасную смерть и наслаждаться нашими муками?
   — Нет, — ответил Олд Шеттерхэнд. — Нас вынудили выйти сюда, и мы не можем для вас ничего сделать.
   — Сможете, сможете, если захотите. Краснокожие послушают вас!
   — Нет. Вы сами виноваты в своей судьбе. Кто имел мужество согрешить, должен иметь мужество понести наказание.
   — Я невиновен. Я не стрелял в индейцев. Нокс! Это он сделал!
   — Не лгите! Бесстыдное малодушие — сваливать вину на него одного. Лучше покайтесь в содеянном!
   — Но я не хочу умирать, я не могу умирать! Помогите! Помогите!
   Он кричал так громко, что его голос застыл над широкой равниной. Тут встал Большой Волк, подав знак рукой, что будет говорить. Глаза всех присутствующих тотчас обратились к нему. Вождь говорил недолгую, сильную, но все же напыщенную речь индейского оратора. Он рассказал, что произошло, описал предательские действия бледнолицых, с которыми юта жили в мире и которых никто не оскорблял. Его слова оставили такой глубокий отпечаток в душах индейцев, что те забряцали оружием. В заключение вождь пояснил, что оба убийцы приговорены к смерти у столбов пыток и что казнь будет немедленно приведена в исполнение. Когда он закончил и сел, Хилтон еще раз попытался обратиться к Олд Шеттерхэнду, ища его защиты.
   — Ну хорошо, я попытаюсь, — ответил тот. — Если я не могу отвести смерть, то попробую облегчить ваши муки или сделать их короткими.
   Охотник знал, что его поведение только разозлит юта, но все же повернулся к вождю. Он еще не открыл рта, когда Большой Волк грозно окликнул его:
   — Ты знаешь, что я говорю на языке бледнолицых и, стало быть, я понял, что ты обещал этому псу. Разве я не достаточно сделал, чтобы пойти на выгодные тебе условия? Ты хочешь выступить против нашего приговора? Этим ты вызовешь ярость моих воинов, и я не смогу тебя защитить! Молчи и не говори ни слова! Ты достаточно подумал о себе и теперь не должен заботиться о других. Если ты пойдешь навстречу этим убийцам, станешь в один ряд с ними и тебя ждет их участь.
   — Моя религия приказывает мне заступиться за них, — ответил Олд Шеттерхэнд, и это было единственным, что мог белый сказать в свое оправдание.
   — По какой религии мы должны судить, по нашей или по твоей? Разве ваша религия велит этим псам, напавшим на нас в мирное время, воровать коней и убивать наших воинов? Нет! Значит, ваша религия не сможет оказать никакого влияния на наказание.
   Он отвернулся и подал знак рукой, по которому вперед выступили с дюжину воинов. Потом он снова повернулся к Олд Шеттерхэнду и объявил тому:
   — Вот стоят родственники тех, кто был убит. Они имеют право наказывать первыми.
   — Из чего состоит наказание? — осведомился охотник.
   — Из разных мук. Сначала в них бросят ножи.
   Если у краснокожих враг должен умереть у столба пыток, они всегда ищут возможность продлить его мучения. Сначала ему наносятся легкие раны, потом степень тяжести их постепенно увеличивается. Обычно все начинается с метания ножей, которые при этом попадают в различные части тела. Ножи либо вынимаются, либо остаются в ране. Цель выбирают так, чтобы не было большого пролития крови, иначе жертва преждевременно умрет.
   — Большой палец! — хладнокровно приказал Большой Волк.
   Руки пленников были связаны так, что их кисти висели свободно. Вышедшие вперед краснокожие разделились на две группы по числу жертв. Они отмерили дистанцию в двенадцать шагов и стали друг за другом. В каждой группе передний воин взял нож между тремя пальцами поднятой правой руки, прицелился, бросил и попал в большой палец. Хилтон издал крик; палец Нокса тоже был поражен, но тот находился в таком глубоком обмороке, что даже не очнулся.
   — Указательный палец, — приказал снова вождь.
   Таким образом, метатели ножей прошлись по всем пальцам рук, демонстрируя поразительную меткость. Если сначала Хилтон только вскрикивал, то теперь он кричал беспрерывно. Нокс очнулся, лишь когда острое лезвие ножа воткнулось в его левую ладонь. Он огляделся безумным отсутствующим взглядом, снова закрыл налившиеся кровью глаза и издал ужасный крик. У Нокса снова началась горячка, смешавшаяся с уже осознанным смертельным страхом, и бред, при котором из его груди вырывались звуки просто нечеловеческие.
   Под беспрерывные крики и вой обоих экзекуция продолжалась. Ножами были отмечены ладони, запястья, мышцы предплечья и плечи, затем в той же последовательности все повторились с ногами. Это продолжалось приблизительно с четверть часа и было легкой прелюдией к самим мукам, которые должны были длиться часами. Олд Шеттерхэнд и его три спутника отвернулись. Несмотря на крепкие характеры, им было невозможно воочию наблюдать за ужасной сценой.
   Индеец с раннего детства упражняется в терпении к физической боли, благодаря чему он выдерживает ужасные муки, ничем не выдавая своих ощущений. Если индеец схвачен и должен умереть у столба, он принимает боль с улыбкой, громко поет мелодию смерти и прерывает ее порой, чтобы поносить мучителей и высмеивать их. Плачущего индейца у столба пыток встретить невозможно. Кто жалуется на боль — презираем, а чем громче вопли, тем больше презрение. Случалось, что мучимые белые, обреченные на смерть, получали свободу, поскольку своими нечеловеческими воплями показывали, что они трусы, которых никто не боится и чье умерщвление для любого воина является позором.
   Можно себе представить, какое впечатление произвели вопли Нокса и Хилтона. Краснокожие отвернулись, по их рядам пронеслись крики негодования и презрения. Когда жаждущие мщения родственники убитых были удовлетворены, пригласили следующих, кто должен был продолжить пытку другими способами. Но не нашлось ни одного, кто бы согласился на это. Таких «псов, койотов и жаб» никто не хотел касаться. В этот момент поднялся один из вождей и сказал:
   — Эти люди не достойны, чтобы храбрый воин поднимал на них руку. Мои красные братья это хорошо понимают. Нужно оставить их женщинам. Кто умрет от руки бабы, в Стране Вечной Охоты примет ее образ и будет всю вечность работать! Я все сказал.
   Предложение после короткого совещания было принято.
   Кликнули женщин и матерей убитых воинов и дали им ножи, чтобы нанести легкие раны в тех местах, которые снова укажет Большой Волк.
   Женщины, в основном старухи, принялись за жестокую работу, и вопли жертв поднялись с новой силой. На этот раз даже привычные ко всему уши краснокожих не могли этого вынести. Большой Волк дал приказ остановиться и сказал:
   — Эти трусы не стоят даже того, чтобы их убивали руками женщин. Но ни один красный воин не решит дать им свободу, ибо их вина слишком тяжела — они должны умереть! В Страну Вечной Охоты они отправятся как койоты, которых там постоянно будут травить и преследовать. Отдадим их собакам. Хуг!
   Началось совещание, результат которого Олд Шеттерхэнд предвидел, а потому отвернулся. Охотник опять рискнул ходатайствовать о смягчении участи убийц, но его не захотели и слушать, и теперь он должен был быть удовлетворен хотя бы тем, что его поведение не вызвало гораздо более тяжкие последствия. Совет утвердил предложение Большого Волка. Несколько краснокожих удалились, чтобы привести собак, а вождь повернулся к четверым белым:
   — Собаки юта обучены бросаться на бледнолицых. До того, как они будут натравлены, вам нечего бояться, но после они разорвут любого белого, который находится поблизости. Поэтому я уведу вас и оставлю под охраной в палатке, пока зверей не привяжут.
   По его приказу охотников препроводили в вигвам, который тотчас окружила большая группа воинов. Белым было не по себе, словно их самих должны разорвать зубы бестий. Убийцы заслужили смерть, но быть разорванными собаками — ужасный конец!
   Снаружи около десяти минут царила полная тишина, которая прерывалась воплями стоявших у столбов. Потом раздался громкий яростный лай, перешедший в леденящий душу рев. Два человеческих голоса слились в один пронзительный и страшный предсмертный крик, потом все стихло
   Теперь Олд Шеттерхэнда и его друзей снова вывели из палатки, чтобы привести на место судилища. Четверо или пятеро краснокожих тащили собак на крепких ремнях назад, в глубь лагеря. Возможно, звери учуяли следы белых и один из псов едва не сорвался, оглядываясь по сторонам. Заметив охотников, он одним прыжком вырвался и помчался к ним. Те, кто видел это, издали крик ужаса, ибо пес был такой огромный и сильный, что человеку, казалось, справиться с ним просто невозможно. Но ни один индеец не стал в него стрелять, поскольку зверь был очень ценен. Джемми вскинул ружье и прицелился.
   — Стой, не стрелять, — приказал Олд Шеттерхэнд. — Краснокожие не простят нам смерть этакого гиганта. Я хочу им заодно показать, что может сделать кулак белого охотника.
   Эти слова были произнесены на ходу. Вообще, все произошло очень быстро, гораздо быстрее, чем можно рассказать или описать. Собака покрыла большое расстояние гигантскими прыжками всего за десять или двенадцать секунд. Олд Шеттерхэнд выскочил ей навстречу, держа руки внизу.
   — Ты погиб! — крикнул ему Большой Волк.
   — Не торопись! — едва успел ответить охотник.
   Пес был рядом. Он раскрыл утыканную острыми зубами пасть и с хищным рычаньем бросился на человека. Тот внимательно следил за зверем, а когда собака прыгнула и какой-то момент находилась в воздухе, охотник кинулся к ней навстречу с распростертыми руками. Человек и зверь обнялись. Олд Шеттерхэнд успел ударить метившего в горло пса сзади по затылку, одновременно крепко прижав к себе голову собаки, которая никак теперь не могла его укусить. Охотник сдавил руки еще крепче, и пес перестал сопротивляться, слабо дрыгнул лапами и вяло свесил их. Резким движением охотник отодвинул левой рукой голову бестии прочь от себя, в тот же миг ударив зверя по морде правым кулаком, потом с силой, как можно дальше, отшвырнул его от себя.
   — Вот он лежит, — крикнул он, тяжело дыша и разворачиваясь к вождю. — Свяжите его, чтобы он, когда проснется, не натворил бед.
   — Уфф, уфф, уфф! — слетело с губ пораженных индейцев. Никто бы из них не рискнул сделать подобное, ибо считал такое невозможным. Большой Волк приказал убрать зверя, после чего подошел к Олд Шеттерхэнду и произнес искренне и удивленно:
   — Мой белый брат герой. Он не дал кровожадному псу разорвать и убить себя, а свалил на землю. Ни один краснокожий так крепко не стоит на ногах, и ничья грудь не смогла бы выдержать подобного удара, после которого были бы переломаны ребра. Почему Олд Шеттерхэнд не стрелял?
   — Потому что не хотел лишить вас такого превосходного зверя.
   — Какая неосторожность! Он бы разорвал тебя!
   — Хо! Ни один пес не разорвет Олд Шеттерхэнда! Что думают делать дальше воины юта?
   — Они будут держать совет, на котором решится ваша судьба, ибо пришло к тому время. Не желают ли бледнолицые попросить о сострадании?
   — Сострадании? Не сошел ли ты с ума? Спроси меня лучше, склонен ли я испытывать жалость к вам!
   Вождь, чей взгляд выражал одновременно удивление и восхищение, повел белого за круг краснокожих, где должны были сидеть четверо вестменов, чтобы не слышать совета. Потом он расположился на том самом месте, что занимал прежде.
   Глаза охотника были направлены, естественно, на столбы с жестоко казненными бледнолицыми.
   Тем временем началось решающее заседание, которое проводилось исключительно по-индейски. Первым долго говорил Большой Волк, за ним последовали один за другим вожди, затем Волк начал снова, потом опять другие. Обычные воины не имели права говорить, они стояли в кругу и слушали, преисполненные глубокого уважения. Индеец немногословен, но на совете он говорит охотно и много. Есть краснокожие, знаменитые своим ораторским искусством.
   Совещание отняло добрых два часа — долгое время для тех, чья судьба зависела от его результата. Наконец, громкое и всеобщее «хуг!» возвестило об окончании заседания. Привели белых; они должны были войти внутрь круга, чтобы там выслушать свою судьбу. Большой Волк поднялся известить их об этом:
   — Четверо бледнолицых уже слышали, почему мы вырыли топор войны, и я не хочу повторяться. Мы поклялись убивать всех белых, которые попадут в наши руки, и я не могу для вас сделать никаких исключений. Вы следовали сюда со мной, чтобы покориться решению совета, и обещали мне не оказывать сопротивления. Мы знаем, что вы друзья красных людей, и поэтому вы не разделите участь тех бледнолицых, которые попадут к нам в руки. Те сразу пойдут к столбу пыток, но вы будете бороться за свою жизнь.
   Он сделал паузу, которой Олд Шеттерхэнд тотчас воспользовался:
   — С кем? Вчетвером против вас всех? Хорошо, я согласен. Мое Ружье смерти многих из вас отправит в Страну Вечной Охоты!
   Он поднял штуцер. Вождь не смог полностью скрыть свое беспокойство, он невольно сделал движение рукой, словно хотел защититься, и ответил:
   — Олд Шеттерхэнд ошибается, каждый из вас будет иметь противника и будет с ним бороться. Победитель получит право убить побежденного!
   — Согласен. Но кто имеет право выбирать противника, мы или вы?
   — Мы. Я объявлю вызов, на который отзовутся те, кто пожелает.
   — А как мы будем сражаться или каким оружием?
   — Как определят те, кто выйдут бороться с вами.
   — А! Значит, наши желания не будут учитываться?
   — Нет.
   — Это несправедливо.
   — Нет, справедливо. Не забывай, сила и преимущество на нашей стороне, а значит, мы можем требовать.
   — Преимущество? Какое?
   — Вас только четверо.
   — Хо! Что все ваше оружие против моего Ружья смерти! Только тот, кто боится, требует для себя преимуществ перед другими.
   — Боится? — переспросил Волк, блеснув глазами. — Ты хочешь оскорбить меня? Ты утверждаешь, что мы боимся?
   — Я не говорю о вас, а говорю в общем. Если плохой бегун бежит на спор с лучшим, он позаботится о том, чтобы иметь преимущества. Выставляя нас в невыгодном положении, ты даешь мне право думать, что считаешь вестменов лучшими воинами, чем вы. Но я не стал бы делать подобное, будучи вождем юта.
   Большой Волк на некоторое время опустил глаза. Он не мог не признать правоту охотника, но должен был остерегаться соглашаться с ним, поэтому сказал:
   — Мы и так сделали много снисхождений, и большего вы не вправе требовать! Боимся мы вас или нет, вы узнаете во время борьбы.
   — Хорошо, но я требую честных условий.
   — Что ты понимаешь под ними?
   — Ты говоришь, что победитель имеет право убить побежденного. Если я одолею твоего воина и убью его, могу я потом свободно покинуть это место?
   — Да.
   — И мне никто ничего не сделает?
   — Нет, но ты не победишь. Ни один из вас не победит!
   — Я тебя понимаю. Вы сделаете выбор среди тех воинов и определите такой способ борьбы, чтобы мы заведомо проиграли? Не ошибись, вождь! Все может быть по-другому, нежели ты задумал.
   — Что будет, я знаю точно, а потому выставляю еще одно условие — победитель получает всю собственность побежденного.
   — Такое условие действительно необходимо, поскольку иначе вряд ли кто вызовется бороться с нами.
   — Поостерегись! — пригрозил вождь. — Ты должен просто ответить, согласен ты или нет.
   — А если мы не согласимся?
   — Тогда вы нарушите ваше обещание, поскольку ты сказал, что вы не будете сопротивляться.
   — Я сдержу обещание, но хочу получить ваше слово, что тот из нас, кто выйдет победителем из борьбы, должен считаться вашим другом.
   — Я обещаю тебе это.
   — Мы должны раскурить трубку мира!
   — Ты мне не веришь? — Большой Волк пристально взглянул на белого охотника.
   Олд Шеттерхэнд понял, что сейчас должен умерить свой пыл, если не хочет лишиться прежде достигнутых преимуществ, поэтому он ответил:
   — Ладно, верю. Спроси своих воинов, кто из них желает бороться!
   Среди индейцев наступило большое оживление. Они горячо обсуждали что-то и кричали. Олд Шеттерхэнд тем временем обратился к своим друзьям:
   — К сожалению, я не могу натянуть струны туже, иначе они порвутся, но полученными условиями я отнюдь не удовлетворен.
   — Сейчас надо согласиться, тогда впоследствии сможем рассчитывать на что-нибудь лучшее, — заметил Длинный Дэви.
   — Что касается меня, то у меня забот нет. Мне любопытно, какого противника найдут они против меня.
   — Это ясно как Божий день.
   — Кого?
   — Им будет сам Большой Волк. Никто другой не вызовется, и ему придется спасать честь своего племени. Он великан, прямо-таки настоящий слон.
   — Ба! Я не боюсь. Но вы! Вам выберут опаснейших бойцов и каждому определят способ борьбы, в котором он неопытен. К примеру, мой противник не выйдет ко мне с голыми руками.
   — Поживем — увидим, — сказал Джемми.
   — Сейчас заботы и страхи бесполезны. Напряжем мускулы и будем держать глаза открытыми!
   — А разум светлым и ясным, — добавил Хромой Френк. — Что касается меня, то я спокоен, как верстовой столб. Я вовсе не знаю, что произойдет дальше, но что мне нисколечки не боязно — это действительно правда. Эти юта сегодня познакомятся с саксонским морицбуржцем! Я буду сражаться, и искры нашей борьбы долетят до самой Гренландии!
   Теперь среди краснокожих снова воцарился порядок. Опять образовали круг, и Большой Волк вывел вперед двух воинов, которые, как он представил, вызвались по собственной воле.
   — Укажи пары! — потребовал Олд Шеттерхэнд.
   Вождь пододвинул первого к Длинному Дэви и сказал:
   — Вот стоит Пагу-ангаре, Красная Рыба, который решит вопрос жизни и смерти плаванием с этим бледнолицым.
   Краснокожему выпал хороший выбор. Длинному, сухому как щепка Дэви нелегко будет плыть по воде; по крайней мере, так казалось внешне. Вышедший краснокожий имел мускулистые округлые бедра, широкую мощную грудь и сильные мышцы рук. Он непременно был лучшим пловцом племени, и если бы носил какое-либо другое имя, все равно об этом можно было догадаться по полному презрения взгляду, который он бросал на Дэви.
   Затем вождь выставил напротив Джемми высокого, очень широкоплечего человека, чьи мускулы казались гигантскими опухолями, и сказал:
   — Это Намбо-ават, Большая Стопа, он станет бороться с толстым бледнолицым. Они будут стоять связанные спиной друг к другу с ножом в правой руке, и тот, кто первый бросит другого на землю, может его заколоть.
   Большая Стопа носил свое имя по полному праву. У него были такие огромные ступни, что, казалось, он стоял на них незыблемо, подобно гранитной скале.
   Теперь вышел третий — костлявый парень, ростом не менее четырех локтей, с узкой, но выпуклой грудью и бесконечно длинными руками и ногами. Вождь поставил его перед Хромым Френком:
   — А вот стоит То-ок-тей, Скачущий Олень.
   Бедный Хромой Френк! Два семимильных шага этого Оленя едва покрылись бы и десятью шажками малыша. Да, краснокожие крепко позаботились о своих преимуществах.
   — А кто борется со мной? — спросил Олд Шеттерхэнд.
   — Я, — ответил Большой Волк гордым тоном, распрямив свою богатырскую фигуру. — Ты думаешь, мы боимся? Я покажу тебе, что ты ошибаешься!
   — Я рад этому, — ответил белый дружелюбно. — До сих пор моими противниками всегда были вожди.
   — Считай, что ты побежден!
   — Олд Шеттерхэнд непобедим!
   — Овуц-ават тоже! Кто смог бы рассказать, что победил меня?!
   — Сегодня об этом скажу я!
   — А я буду хозяином твоей жизни!
   — Сражаются не речами, а ружьями!
   Олд Шеттерхэнд сказал это с легкой иронией; он знал, что вождь не согласится. И действительно, тот быстро ответил:
   — Я не буду иметь дело с твоим Ружьем смерти. Нас рассудят нож и томагавк!
   — Я удовлетворюсь и этим.
   — Ты скоро станешь трупом, а я — владельцем всего твоего имущества и коня!
   — Я знаю, что мой конь возбуждает твой аппетит, но Волшебное ружье еще ценнее. Может, начнешь с него?
   — Оно мне не нужно, и также никто другой не испытывает желания завладеть твоим ружьем, ибо кто его коснется, застрелит своих лучших друзей. Мы зароем Ружье смерти глубоко в землю, и пусть оно там сгинет!
   — Тогда пусть тот, кто коснется его при этом, будет предельно осторожен, иначе навлечет несчастье на все племя ямпа-юта. А теперь скажи, когда и в какой последовательности пройдут поединки?
   — Сначала будут плавать. Но я знаю, что христиане перед смертью предаются своим обычаям, полным тайн. Я дам вам на это время, которое вы, бледнолицые, называете часом.
   Краснокожие замкнули круг вокруг белых, но сделали это снова только для того, чтобы воочию убедиться, как испугались бледнолицые предстоящих поединков с сильными противниками. Но к их разочарованию они ничего подобного не увидели и снова разошлись. Казалось, теперь индейцы не интересовались охотниками, но те хорошо знали, что за ними зорко наблюдают. Они сидели напротив друг друга и взвешивали свои шансы. Над Длинным Дэви нависла самая серьезная опасность, ибо он был первым, кому предстояло бороться за свою жизнь. Выражение его лица не казалось совсем уж отрешенным, но все же было весьма серьезным.
   — Красная Рыба! — пробурчал он. — Естественно, этот мерзавец получил свое имя за то, что отлично плавает.
   — А ты? — осведомился Олд Шеттерхэнд. — Я видел, как ты плавал, но только во время купания или при переправе. Как у тебя насчет навыков?
   — Не слишком хорошо.
   — Увы.
   — Да, увы! Я же не виноват, что мои кости такие тяжелые. Мне кажется, что тяжелее их вообще не существует!
   — Значит, с быстротой ничего не выйдет. Но ты ведь выдержишь?
   — Выдерживать? Ба! Сколько угодно. Сил у меня достаточно, вот только со скоростью не все ладно, а потому, пожалуй, придется отдать свой скальп.
   — Это еще посмотрим. Я не теряю надежды. Ты умеешь плавать на спине?
   — Да, кажется, так легче.
   — Естественно! Опыт показывает, что худые и нетренированные люди так плавают быстрее. Стало быть, ложись на спину, смело откидывай голову подальше в воду, а ноги поднимай повыше, регулярно и сильно толкайся ими, а вдох делай только тогда, когда руки будут под спиной.
   — Well! Но все это напрасно, поскольку Красная Рыба все равно опередит меня.
   — Возможно, что и нет, если удастся моя хитрость.
   — Какая?
   — Ты должен плыть по течению, а он против.
   — Разве можно так сделать? Здесь, в озере, есть течение?
   — Предполагаю, что да. Если оно отсутствует, то ты, конечно, проиграешь.
   — Мы даже не знаем, где я должен плыть.
   — Разумеется, там, на озере, которое, скорее, представляет собой пруд шагов пятьсот в длину и триста — в ширину, как мне кажется отсюда. Воды, низвергающиеся со скал, вливаются в него большим потоком и, похоже, идут к левому берегу. Это, стало быть, дает в итоге течение, которое идет вдоль того берега и дальше, покрывая три четверти длины озера, как раз до того места, откуда из водоема вытекает речка. Если повезет, я постараюсь сделать так, что ты, благодаря этому течению, побьешь своего противника.
   — Вот должна быть потеха, сэр! Я полагаю, что, если мне это удастся, придется проткнуть парня?
   — А ты этого хочешь?
   — Во всяком случае, он бы меня не пощадил, хоть ради моего скарба.
   — Это верно. Но нам же на пользу быть снисходительными.
   — Отлично! А что вы будете делать, если он победит меня и бросится на меня с ножом? Я же не имею права защищаться!
   — В этом случае я сумею добиться, чтобы со смертельным ударом подождали, пока не закончатся все поединки, а там посмотрим.
   — Well, хоть какое-то утешение, даже в худшем случае. Теперь я спокоен. Но, Джемми, как обстоят твои дела?
   — Не лучше, чем у тебя, — ответил Толстяк. — Мой противник зовется Большой Стопой. Знаешь, что это значит?
   — Ну?
   — Он так крепко стоит на ногах, что никто его не опрокинет. А я? Я, который на две головы ниже, разве смогу? У него мускулы гиппопотама! Что против них мое сало?
   — Не дрейфь, дорогой Джемми, — успокоил его Олд Шеттерхэнд. — Я точно в таком же положении. Вождь значительно выше и шире меня, хотя в ловкости он, пожалуй, уступит и, как мне кажется, в мускульной силе тоже.
   — Да, ваша сила просто феноменальна, но это исключение. Что я против этого большеногого! Я буду защищаться, как смогу, но все равно мне не выиграть. Да, если бы здесь было что-то подобное течению, какая-нибудь хитрость!
   — Хитрость есть! — воскликнул Хромой Френк. — Если бы я имел дело с этим Флорианом, мне вовсе не было бы страшно.
   — Что? Да ты еще слабее, чем я!
   — Телом да, но не духом. А главное — победить духом! Ты меня понимаешь?
   — Что мне делать с моим духом против такой горы мышц!
   — Видишь, какой ты! Всегда и везде ты знаешь все лучше меня, но когда речь зашла о жизни и скальпе, ты увяз, как муха в пахте — барахтаешься руками и ногами, а выбраться не можешь.
   — Так выкладывай свою затею, если она хороша!
   — Затея! Что за речи! Мне не нужны никакие затеи, я и без затей всегда остроумен. Вдумайся только в свое положение! Вы оба стоите спиной друг к другу и связаны вместе одной веревкой на поясе, прямо как прекрасные созвездия Сиамских Близнецов в Млечном Пути. Каждый получит по ножу, а потом начнется баталия. Кому удастся подмять под себя другого, тот в выиграл. Но как можно в таком положении подчинить себе противника? Только если вышибить опору из-под ног, а как этого добиться — крепко пнуть сзади по икре или обвить ступней его ногу и попытаться его бросить. Прав я или нет?