Страница:
— Ну как? Что скажете насчет этой мамонтовой пещеры? — весело спросил Фриц.
— Нет, о мамонте здесь не может быть и речи. Как я уже говорил, это глиптодонт.
— А что, разве эти животные состояли из глины?
— Конечно, нет! Ты можешь убедиться в этом сам, потому что мы сейчас с тобой сидим не где-нибудь, а внутри туловища, вернее, скелета глиптодонта. Его скелет нельзя спутать, по-латыни «пермуто», со скелетом, например, мегатерия. У глиптодонта круглая, приплюснутая голова. Панцирь, покрывающий его от шеи до хвоста, оставляет открытым только живот и состоит не из круглых, а шестиугольных пластинок, сцепленных друг с другом таким образом, что они составляют очень прочное и твердое покрытие. Мы очень легко можем определить по хвосту, в какой именно части скелета глиптодонта находимся: передней или задней.
Он приподнялся и ощупал потолок «пещеры». Фриц покачал головой, сказав:
— Раз он такой весь бронированный, а на брюхе у него никакой покрышки нет, то по бокам, я так понимаю, должны быть выемки от боковин панциря, а тут все забито глиной.
— Это произошло, видимо, под давлением земных слоев. Вот уберем мы эту глину и извлечем на свет Божий боковые стенки панциря. Сделаем так: я пришлю сюда к тебе на помощь хирурга, и вы будете разгребать глину снизу, а я сверху. До вечерних сумерек, по-латыни «крепускулум», надо закончить эту работу.
И они стали разгребать наслоения глины. Доктор работал, не замечая того, что пот струится по его лицу ручьями. Он думал только о славе, которая его ожидает, если ему удастся обнаружить это ископаемое в его естественном склепе. Он докажет, что панцирь броненосца по форме вовсе не труба, а перевернутая чаша. Но вот Фриц и хирург разрушили наконец глиняные стенки этого склепа. Но никаких боковых сторон панциря не обнаружилось…
— Да-а, — протянул Фриц, — видно, у существ этого вида была мода носить панцири только на спине.
Доктор Моргенштерн был совершенно обескуражен и ничего не отвечал. Понуро опустив голову, он уставился сумрачным, застывшим взглядом себе под ноги… Помрачнели и два его товарища, не зная, как вести себя в этом случае. И вдруг ученый энергично вскинул подбородок. Лицо его словно осветилось изнутри, и он издал ликующий крик:
— Фриц, ты снял у меня камень с сердца. А я уже начинал думать, что все наши усилия напрасны. Итак, это животное имело щит только на спине, по-латыни «глипеус». Панцирь, панцирь… А скажи мне, пожалуйста, друг мой дорогой, каких ты знаешь существ, в название которых входило бы слово «панцирь»?
— Пожалуйста. Житель Шильды! [50]
— Ладно, тебе все бы только шутить! Я все больше склоняюсь к мысли, что мы нашли вовсе не броненосца, а черепаху [51], гигантскую черепаху невероятно огромных размеров даже для этого вида доисторических существ. Хотя я прежде никогда ничего не читал и не слышал о них. Какая удача, что именно мы обнаружили ее здесь! Представляю, какую сенсацию вызовет мое сообщение об этом в ученом мире!
— Если это действительно она!
— Никаких сомнений. И я сейчас докажу, что это так.
Он зачерпнул своей шляпой воду из озерка, вылил ее на панцирь и стал его начищать пучком травы.
— Видишь, — торжествующе заявил зоолог, — я был прав: это не что иное, как рог, и весьма мощный. А эта выпуклая плита — спинной панцирь гигантской черепахи, по-латыни называемой «хелония мидас».
— Эти слова меня очень радуют, если только мы опять не ошибаемся. А вдруг черепахи юрского периода в результате всех изменений, которые этим несчастным пришлось претерпеть, превратились в древесных лягушек?
— Да ты, видно, не в себе, Фриц! Надо же такое сказать! Кстати, древесная лягушка по-латыни будет «хила»! Могу поклясться, что мы имеем дело с останками гигантской черепахи!
— Но разве у черепахи не два панциря?
— Два: сверху и снизу…
— Но у этого животного в наличии только один. Должно быть, второй оно где-то потеряло или проиграло.
— Фриц, ты опять говоришь глупости. Тело черепахи находилось между двумя панцирями, но оно давно истлело, в результате чего и образовалась эта пещера. А ее пол — не что иное, как второй панцирь, прикрывавший живот черепахи снизу. Я уверен, что мы его непременно обнаружим под слоем глины.
— Хотелось бы в это верить. Но, судя по звуку, который получается, когда мы бьем по этому полу, под ним — пустота.
— А звук-то — гулкий… Это только подтверждает мое предположение. Панцирь резонирует так оттого, что ты стоишь приблизительно над его центром, то есть в низшей точке. Надо поскорее до него докопаться.
— Но, ради Бога, только не сейчас, давайте сначала чего-нибудь все-таки съедим. Ведь уже наступил полдень, и у нас есть чудесная рыба, которую мы можем испечь или зажарить на костре.
Хирург поддержал слугу доктора, но сам доктор согласился на это с большой неохотой. Сейчас он не ощущал голода вообще, настолько захватили его раскопки. И когда Фриц и дон Пармесан начали приготовления к обеду, ученый отошел в сторону, его все время тянуло к этому панцирю… Он поскреб его, постучал по нему, прислушался… подошел к своим спутникам и сказал:
— Я не буду есть. Не могу успокоиться, пока не найду нужный панцирь. Мой желудок, по-латыни «вентрикус» или «стомахус», как будто зашнурован.
— Это плохо для здоровья, — рассудительно сказал Фриц. — Но я против этого! Вот я, когда бываю сильно чему-нибудь рад, то ем за двоих. Если вы, герр доктор, не расшнуруете ваш желудок, то погибнете от голода из-за этой черепахи. Какая будет потеря для науки! Нет, определенно вредно так сильно волноваться.
— Ты меня не понимаешь, Фриц! Эта находка грандиозна и уникальна. И потому-то мне сейчас нет дела ни до чего на свете.
— А можно узнать: что конкретно так занимает вас сейчас?
— Разные проблемы, и одна из них — правильно ли мы определили это животное.
— Почему вы сомневаетесь? Ведь мы, как мне кажется, уже пришли к выводу, что это — черепаха.
— Да, но в науке, в зоологии в частности, принято закреплять за всеми видами живых существ и растений, кроме их современных названий, еще и латинские. Как же назвать эту нашу находку по-латыни?
— О! Неужели это представляет для вас какую-нибудь трудность? — вполне искренне удивился Фриц. — Насколько я успел заметить, латынь вы знаете великолепно. Ну назовите его так, как вам хочется.
— Дело не в том, насколько хорошо я знаю язык древних римлян, хотя я его, конечно, знаю неплохо. Латинские названия даются не по чьему-либо произволу, а в соответствии с определенной классификацией, первое слово обозначает вид, второе — род животного.
— А хотите, я вам помогу? Сейчас мы подберем ему научное имечко по всем правилам. Скажите мне, пожалуйста, а как звучит по-латыни «черепаха»?
— В основном «тестудо». Но есть виды, которые носят названия «кистудо», «эмис», «хелидра», «трионихида», «сфаргис» и «хелония». «Хелония мидас», к примеру, и есть гигантская черепаха [52].
— Вот мы и нашли ей имя!
— Верно! Но мы не можем назвать так нашу находку, поскольку и в наши дни еще существует вид, называемый «хелония мидас». А наш зверь гораздо больше.
— Действительно, это настоящий Голиаф среди черепах…
— Постой, постой! А ты хитроумный парень, Фриц. Да, имя для этого животного существует: гигантская хелония.
— Ей-богу, ну и чудаки вы, ученые! — сказал Фриц, пожимая плечами. — Зачем ей еще и латинское имя, как будто с нее недостаточно обычного? Тем более, что эта черепашища исчезла с лица земли еще вон когда — во времена Ноя, я бы так ее и назвал: «гигантская Ноева черепаха». Меня другое огорчает: жаль, что мясо ее не сохранилось. Эх, сколько бы из него вышло замечательных черепаховых супов! Увы!
— Да, судя по тому, что оба панциря отстоят достаточно далеко друг от друга, мяса там было предостаточно. Кстати, о мясе: вот теперь, когда мы нашли черепахе латинское имя, можно и пообедать. И побыстрее — работы нам предстоит еще достаточно много.
Они поели на скорую руку жареную рыбу, и Фриц с хирургом опять спустились в яму. Доктор работал очень усердно, как и до обеда, наверху, и не заметил, что с востока к ним начала приближаться группа всадников, человек так пятьдесят, а может, и больше… И почти одновременно с юга — пятеро других, но они были гораздо дальше от места исторических раскопок гигантской хелонии и смотрелись пока как маленькие, едва заметные точки на горизонте.
Первая группа состояла главным образом из индейцев, вооруженных луками, стрелами, длинными копьями и духовыми ружьями. Только один из них, судя по его виду, вождь, имел при себе ружье. По правую и левую руку от вождя скакали двое белых, на обоих были пончо с красно-голубыми полосами. Они были вооружены двустволками, револьверами и ножами. Один из них был знаменитый тореадор Антонио Перильо, а другой, постарше, — тот самый человек, который вместе с ним выслеживал Отца-Ягуара после званого вечера на квинте банкира Салидо.
Они пустили лошадей рысью вдоль опушки леса. Ехали молча. Наконец старший из белых поднял руку, придержал лошадь и, повернувшись к вождю, сказал:
— Что это? Да мы тут, оказывается, не одни! Там, у воды, кто-то копает землю. Видишь?
Индеец посмотрел в этом направлении и ответил по-испански (говорил он на этом языке вполне свободно, хотя и коверкал слова, но не подыскивал их):
— Хола! Белый у нашего источника и нашего тайника! Он разграбит его. Вайя! Туда!
Но белый, что постарше, остановил его жестом и сказал:
— Не надо так торопиться! Сначала надо за ним понаблюдать, разведать, с какой целью он тут копает, а потом уже нападать. Он все равно не сможет оказать нам никакого сопротивления.
— Если он тут один. Но один он или с целой компанией, мне безразлично. Я — великий вождь абипонов, и мое имя тебе известно. Так неужели ты думаешь, что Бесстрашная Рука испугается каких-то белых проходимцев!
— Я знаю, что Бесстрашная Рука — храбрый воин, и не хотел тебя обидеть. Но ты сам подумай: зачем этому человеку забираться в такую глушь, если не для того, что раскопать наш арсенал? Кстати, теперь я уже точно знаю, сколько еще человек здесь с ним. Вон, видишь, пасутся пять лошадей.
— Стойте, стойте! Он небольшого роста и одет в красное пончо. Невероятно… Если мои глаза меня не обманывают, то это тот самый полковник, который в Буэнос-Айресе выдавал себя за ученого из Германии.
— Тысяча чертей! Неужели такое возможно? — спросил пожилой белый.
— Я очень хотел бы усомниться в этом, но должен огорчить тебя — это он, вне всякого сомнения. Вне всякого сомнения. Пойми, он не просто похож на полковника, тут налицо полнейшее сходство. И потом, скажи мне: ну зачем безобидному ученому оружейный арсенал? А вот полковнику очень даже нужно его найти и забрать — чтобы мы не смогли вооружить индейцев, когда начнем военные действия. Этот негодяй Глотино постоянно путается у нас под ногами и перекрывает нам все пути. Пора с этим покончить! В Буэнос-Айресе пуля прошла мимо него, но здесь такого не повторится. Клянусь!
И он выхватил револьвер из-за пояса.
— Тихо! Не стоит так горячиться! — остановил его другой. — Сначала он должен рассказать нам, что он здесь делает и откуда ему стало известно про наш тайник. Кроме того, мы можем использовать его как заложника. Пользы от этого можно получить намного больше, чем от того, что просто пристукнуть его… — Он вдруг осекся и встрепенулся всем телом: — Что это, во-он там? — И он указал движением подбородка в сторону пяти движущихся точек на юге.
Все посмотрели в ту сторону, и Антонио Перильо сказал:
— Это может быть только капитан Пелехо, с которым мы должны встретиться здесь. Значит, все идет так, как задумано, хитрость удалась, и наш сообщник получил поручение инспектировать границы. Называется, доверили козлу капусту! Ха-ха! Теперь все укрепленные пункты вдоль границы в наших руках. Как только наши союзники получат сигнал о выступлении, они смогут молниеносно захватить их. Думаю, медлить больше нельзя. — И он снова стал наблюдать за раскопками: — Вы смотрите, этот наглец полез прямиком в наш арсенал. Ну постой, негодяй! Окружить его! Вперед!
Фриц и хирург внутри пещеры все еще продолжали разбивать слой глины. И чем сильнее они ударяли, тем глубже куда-то в бездну уходил звук… Пройден еще фут, и они, наконец, уткнулись в… какие-то деревянные ящики. Они вытянули один, поднесли его поближе к свету в верхней пещере и открыли. В нем оказались аккуратно обернутые кожей бочонки и еще какие-то продолговатые, тоже тщательно упакованные предметы. Фриц развернул один из таких свертков: в нем оказалось ружье.
Да, доисторические животные тут уж были явно ни при чем…
— Какая неожиданность! Ружья! А в бочонках наверняка порох! — воскликнул Фриц и прокричал доктору наверх: — Идите скорее сюда, мы покажем вам нечто курьезное!
— Нечто курьезное? — ответил тот. — Фриц, ну как у тебя язык поворачивается называть так столь важный для науки предмет, как нижний панцирь гигантской хелонии?
— Это не панцирь, а совсем другой вид арматуры! Осчастливьте нас своим визитом, герр доктор, и вы сами получите большое удовольствие от него!
Моргенштерн отложил свою лопату и полез внутрь пещеры. Вот в этот-то момент Антонио Перильо как раз и произнес: «Вы смотрите, этот наглец полез прямиком в наш арсенал!»
Доктор Моргенштерн, когда увидел последние находки своих спутников, пришел в шок, о чем красноречиво говорило его изумленное лицо. Несколько минут он был не в силах произнести ни слова. Наконец растерянно пробормотал:
— Ружья? Ружья! Да, никакого сомнения: ружья…
Над головами у них раздалось громкое лошадиное ржание и послышались грубые голоса. Ученый поднял голову и увидел нескольких индейцев, которые навели на него свои духовые ружья, а с ними и двух белых, вооруженных револьверами. Один из них сказал вежливым до приторности, фальшиво заискивающим тоном:
— Сеньор, будьте так любезны, поднимитесь вместе с вашими товарищами к нам сюда. Только не советую вам пытаться оказать сопротивление, а то вы можете нечаянно лишиться жизни. Прямо тут…
Доктор Моргенштерн узнал говорившего.
— Антонио Перильо! — воскликнул он.
— Да, это я, — ответил тот. — Послушайте, вылезайте-ка побыстрее. А то мы вытащим вас сами и при этом можем испортить ваш костюм.
— Костюм — не главное мое достояние.
И он вылез из ямы, а за ним и оба его спутника. Увидев дона Пармесана, Перильо воскликнул:
— Хирург! И вы здесь? Сеньор, как вас угораздило попасть в такое дурное общество?
— Я вел сеньоров в Гран-Чако, — ответил дон Пармесан.
— Что им там нужно?
— Они собираются заняться там раскопками животных.
— Каких еще животных?
— Доисторических, живших много миллионов лет назад на этой земле.
— Красивые сказки! Сеньор Пармесан, до сих пор я знал вас как эксцентричного человека, который, несмотря на все свои причуды, все же обладает здравым смыслом в достаточной степени для того, чтобы не ввязываться в политику. Но с сегодняшнего дня мне придется, увы, изменить свое мнение о вас!
— «Ввязываться в политику»? О чем это вы? Я могу оперировать или ампутировать любой орган человека, а также зашить рану, если вам это требуется…
— Судя по вашему дурацкому недоуменному виду, вы совершенно не понимаете, что происходит, и хотите заморочить нам головы своими всегдашними штучками. Бросьте вы это! На этот раз номер у вас не пройдет. Но, может быть, вы действительно решили сменить скальпель на шпагу? Или вас кто-то ввел в заблуждение? Кстати, вы знаете, что ваши новые знакомые — очень опасные люди?
— Они опасные люди? Этого не может быть! Эти люди — ученые из Германии, ручаюсь!
— Ну тогда что вы скажете по поводу того факта, что вот сейчас, на ваших глазах, и при вашем, кстати, участии они совершают кражу чужого имущества.
— Какую еще кражу? — возмутился Фриц. — Мы не воры. А вот вы-то, уж точно, замешаны в преступлении, и посерьезнее, чем кража.
— Что вы имеете в виду?
— Покушение на жизнь моего хозяина, которого вы намеревались убить в Буэнос-Айресе.
— Ах, вот вы о чем! Право же, это вам будет весьма трудно доказать, конечно, если дело вообще дойдет до доказательств. Думаю, что не дойдет никогда. А вот у нас, напротив, есть все доказательства вашего воровства. Поэтому объявляю вам, что отныне вы — наши пленники.
— Вы не имеете никакого права лишать нас свободы. Или вы иногда помогаете полиции?
— Речь не об этом! Во время мирной жизни действуют одни законы, а во время войны — совсем иные. Мы имеем все основания расстрелять вас. Но поступим с вами гуманно: сейчас придет офицер, который возьмет вас под стражу.
Пятеро всадников с юга приблизились к ним. Главный среди них, похоже, был тот самый капитан, с которым у наших путешественников вышло недоразумение в крепости Санта-Фе, едва не закончившееся самым печальным образом. Капитан приветствовал тореадора как старого друга крепким рукопожатием, потом пожал руку и его спутнику, сказав:
— Счастлив приветствовать сеньора Бенито, самого великого гамбусино [53] этой страны! Но кого я вижу вместе с вами? Этого тронутого умом немца, которого я принял за полковника Глотино по причине их невероятного внешнего сходства, и потом…
— Приняли за Глотино? — переспросил басом тот, кого назвали Бенито. — Но где вы встречались с ним?
И капитан Пелехо вкратце рассказал ему о том, что произошло в Санта-Фе, на что «великий гамбусино» заметил:
— Нет, нет, вы тогда, у трапа парохода, вовсе даже не ошиблись, недаром же в Буэнос-Айресе этот лжеученый останавливался у банкира Салидо, близкого родственника генерала Митре [54]. А в крепость Санта-Фе он проник с целью произвести разведку. Скандал с якобы путаницей двух разных людей — всего лишь обманный маневр, дымовая завеса, чтобы получше разглядеть, что и как в крепости. Прямо оттуда он направился сюда, к нашему арсеналу. Ну ничего, теперь-то он у нас в руках и не отвертится, расскажет, кто предал ему нас, указал, где именно мы храним оружие.
— Какая чепуха! — перебил его доктор Моргенштерн. — Я действительно ученый из Германии, и здесь мы раскапывали останки одного доисторического животного, а именно гигантской хелонии, имя это ему, между прочим, дал я, а вообще, чтобы вам было понятно, это огромная доисторическая черепаха. И кое-что мы уже раскопали, а на оружие наткнулись случайно, когда откапывали нижний панцирь черепахи.
— Ах вот оно что — вы нашли панцирь черепахи? И где же он?
— Да здесь же, здесь, — ответил ученый и указал рукой на то место в глубине ямы, где предполагал обнаружить панцирь.
— Сеньор, вы с ума сошли, наверное! Неужели вы не заметили, что в пещере сыро? Мы храним здесь порох и оружие, и, чтобы сырость не испортила весь наш арсенал, пропитали глину смолой. Этот защитный слой вы и приняли за панцирь гигантской черепахи.
— Сеньор, дело совсем не в этом, хотя пропитанная смолой глина действительно ввела нас в заблуждение на некоторое время. Но это частность, всего лишь совпадение. Я вам как ученый, занимающийся палеонтологией, могу с полным основанием заявить, что здесь мы имеем дело с останками древнего доисторического животного. Поэтому прошу вас покинуть место раскопок!
— Очень смешно! Очевидно, нам нужно поговорить с вами на латыни, чтобы вы хоть что-нибудь поняли! — «Великий гамбусино» понемногу выходил из себя. — Капитан! Займитесь этими двумя так называемыми немцами! Хирург неопасен, отдайте ему его лошадь и пусть едет на все четыре стороны!
Дон Пармесан не замедлил воспользоваться неожиданной амнистией. Покачиваясь в седле, он размышлял: «Какое-то всеобщее помешательство! Принять этого немецкого чудака, собирателя каких-то костей за полковника Глотино. Вот дураки! Впрочем, не такие уж дураки, раз замышляют, похоже, поднять вместе с индейцами восстание против правительства. Негодяи! Они ведь могут и убить этих немцев. А немцы — хорошие люди, и я должен их спасти. Но как?»
Глава VIII
— Нет, о мамонте здесь не может быть и речи. Как я уже говорил, это глиптодонт.
— А что, разве эти животные состояли из глины?
— Конечно, нет! Ты можешь убедиться в этом сам, потому что мы сейчас с тобой сидим не где-нибудь, а внутри туловища, вернее, скелета глиптодонта. Его скелет нельзя спутать, по-латыни «пермуто», со скелетом, например, мегатерия. У глиптодонта круглая, приплюснутая голова. Панцирь, покрывающий его от шеи до хвоста, оставляет открытым только живот и состоит не из круглых, а шестиугольных пластинок, сцепленных друг с другом таким образом, что они составляют очень прочное и твердое покрытие. Мы очень легко можем определить по хвосту, в какой именно части скелета глиптодонта находимся: передней или задней.
Он приподнялся и ощупал потолок «пещеры». Фриц покачал головой, сказав:
— Раз он такой весь бронированный, а на брюхе у него никакой покрышки нет, то по бокам, я так понимаю, должны быть выемки от боковин панциря, а тут все забито глиной.
— Это произошло, видимо, под давлением земных слоев. Вот уберем мы эту глину и извлечем на свет Божий боковые стенки панциря. Сделаем так: я пришлю сюда к тебе на помощь хирурга, и вы будете разгребать глину снизу, а я сверху. До вечерних сумерек, по-латыни «крепускулум», надо закончить эту работу.
И они стали разгребать наслоения глины. Доктор работал, не замечая того, что пот струится по его лицу ручьями. Он думал только о славе, которая его ожидает, если ему удастся обнаружить это ископаемое в его естественном склепе. Он докажет, что панцирь броненосца по форме вовсе не труба, а перевернутая чаша. Но вот Фриц и хирург разрушили наконец глиняные стенки этого склепа. Но никаких боковых сторон панциря не обнаружилось…
— Да-а, — протянул Фриц, — видно, у существ этого вида была мода носить панцири только на спине.
Доктор Моргенштерн был совершенно обескуражен и ничего не отвечал. Понуро опустив голову, он уставился сумрачным, застывшим взглядом себе под ноги… Помрачнели и два его товарища, не зная, как вести себя в этом случае. И вдруг ученый энергично вскинул подбородок. Лицо его словно осветилось изнутри, и он издал ликующий крик:
— Фриц, ты снял у меня камень с сердца. А я уже начинал думать, что все наши усилия напрасны. Итак, это животное имело щит только на спине, по-латыни «глипеус». Панцирь, панцирь… А скажи мне, пожалуйста, друг мой дорогой, каких ты знаешь существ, в название которых входило бы слово «панцирь»?
— Пожалуйста. Житель Шильды! [50]
— Ладно, тебе все бы только шутить! Я все больше склоняюсь к мысли, что мы нашли вовсе не броненосца, а черепаху [51], гигантскую черепаху невероятно огромных размеров даже для этого вида доисторических существ. Хотя я прежде никогда ничего не читал и не слышал о них. Какая удача, что именно мы обнаружили ее здесь! Представляю, какую сенсацию вызовет мое сообщение об этом в ученом мире!
— Если это действительно она!
— Никаких сомнений. И я сейчас докажу, что это так.
Он зачерпнул своей шляпой воду из озерка, вылил ее на панцирь и стал его начищать пучком травы.
— Видишь, — торжествующе заявил зоолог, — я был прав: это не что иное, как рог, и весьма мощный. А эта выпуклая плита — спинной панцирь гигантской черепахи, по-латыни называемой «хелония мидас».
— Эти слова меня очень радуют, если только мы опять не ошибаемся. А вдруг черепахи юрского периода в результате всех изменений, которые этим несчастным пришлось претерпеть, превратились в древесных лягушек?
— Да ты, видно, не в себе, Фриц! Надо же такое сказать! Кстати, древесная лягушка по-латыни будет «хила»! Могу поклясться, что мы имеем дело с останками гигантской черепахи!
— Но разве у черепахи не два панциря?
— Два: сверху и снизу…
— Но у этого животного в наличии только один. Должно быть, второй оно где-то потеряло или проиграло.
— Фриц, ты опять говоришь глупости. Тело черепахи находилось между двумя панцирями, но оно давно истлело, в результате чего и образовалась эта пещера. А ее пол — не что иное, как второй панцирь, прикрывавший живот черепахи снизу. Я уверен, что мы его непременно обнаружим под слоем глины.
— Хотелось бы в это верить. Но, судя по звуку, который получается, когда мы бьем по этому полу, под ним — пустота.
— А звук-то — гулкий… Это только подтверждает мое предположение. Панцирь резонирует так оттого, что ты стоишь приблизительно над его центром, то есть в низшей точке. Надо поскорее до него докопаться.
— Но, ради Бога, только не сейчас, давайте сначала чего-нибудь все-таки съедим. Ведь уже наступил полдень, и у нас есть чудесная рыба, которую мы можем испечь или зажарить на костре.
Хирург поддержал слугу доктора, но сам доктор согласился на это с большой неохотой. Сейчас он не ощущал голода вообще, настолько захватили его раскопки. И когда Фриц и дон Пармесан начали приготовления к обеду, ученый отошел в сторону, его все время тянуло к этому панцирю… Он поскреб его, постучал по нему, прислушался… подошел к своим спутникам и сказал:
— Я не буду есть. Не могу успокоиться, пока не найду нужный панцирь. Мой желудок, по-латыни «вентрикус» или «стомахус», как будто зашнурован.
— Это плохо для здоровья, — рассудительно сказал Фриц. — Но я против этого! Вот я, когда бываю сильно чему-нибудь рад, то ем за двоих. Если вы, герр доктор, не расшнуруете ваш желудок, то погибнете от голода из-за этой черепахи. Какая будет потеря для науки! Нет, определенно вредно так сильно волноваться.
— Ты меня не понимаешь, Фриц! Эта находка грандиозна и уникальна. И потому-то мне сейчас нет дела ни до чего на свете.
— А можно узнать: что конкретно так занимает вас сейчас?
— Разные проблемы, и одна из них — правильно ли мы определили это животное.
— Почему вы сомневаетесь? Ведь мы, как мне кажется, уже пришли к выводу, что это — черепаха.
— Да, но в науке, в зоологии в частности, принято закреплять за всеми видами живых существ и растений, кроме их современных названий, еще и латинские. Как же назвать эту нашу находку по-латыни?
— О! Неужели это представляет для вас какую-нибудь трудность? — вполне искренне удивился Фриц. — Насколько я успел заметить, латынь вы знаете великолепно. Ну назовите его так, как вам хочется.
— Дело не в том, насколько хорошо я знаю язык древних римлян, хотя я его, конечно, знаю неплохо. Латинские названия даются не по чьему-либо произволу, а в соответствии с определенной классификацией, первое слово обозначает вид, второе — род животного.
— А хотите, я вам помогу? Сейчас мы подберем ему научное имечко по всем правилам. Скажите мне, пожалуйста, а как звучит по-латыни «черепаха»?
— В основном «тестудо». Но есть виды, которые носят названия «кистудо», «эмис», «хелидра», «трионихида», «сфаргис» и «хелония». «Хелония мидас», к примеру, и есть гигантская черепаха [52].
— Вот мы и нашли ей имя!
— Верно! Но мы не можем назвать так нашу находку, поскольку и в наши дни еще существует вид, называемый «хелония мидас». А наш зверь гораздо больше.
— Действительно, это настоящий Голиаф среди черепах…
— Постой, постой! А ты хитроумный парень, Фриц. Да, имя для этого животного существует: гигантская хелония.
— Ей-богу, ну и чудаки вы, ученые! — сказал Фриц, пожимая плечами. — Зачем ей еще и латинское имя, как будто с нее недостаточно обычного? Тем более, что эта черепашища исчезла с лица земли еще вон когда — во времена Ноя, я бы так ее и назвал: «гигантская Ноева черепаха». Меня другое огорчает: жаль, что мясо ее не сохранилось. Эх, сколько бы из него вышло замечательных черепаховых супов! Увы!
— Да, судя по тому, что оба панциря отстоят достаточно далеко друг от друга, мяса там было предостаточно. Кстати, о мясе: вот теперь, когда мы нашли черепахе латинское имя, можно и пообедать. И побыстрее — работы нам предстоит еще достаточно много.
Они поели на скорую руку жареную рыбу, и Фриц с хирургом опять спустились в яму. Доктор работал очень усердно, как и до обеда, наверху, и не заметил, что с востока к ним начала приближаться группа всадников, человек так пятьдесят, а может, и больше… И почти одновременно с юга — пятеро других, но они были гораздо дальше от места исторических раскопок гигантской хелонии и смотрелись пока как маленькие, едва заметные точки на горизонте.
Первая группа состояла главным образом из индейцев, вооруженных луками, стрелами, длинными копьями и духовыми ружьями. Только один из них, судя по его виду, вождь, имел при себе ружье. По правую и левую руку от вождя скакали двое белых, на обоих были пончо с красно-голубыми полосами. Они были вооружены двустволками, револьверами и ножами. Один из них был знаменитый тореадор Антонио Перильо, а другой, постарше, — тот самый человек, который вместе с ним выслеживал Отца-Ягуара после званого вечера на квинте банкира Салидо.
Они пустили лошадей рысью вдоль опушки леса. Ехали молча. Наконец старший из белых поднял руку, придержал лошадь и, повернувшись к вождю, сказал:
— Что это? Да мы тут, оказывается, не одни! Там, у воды, кто-то копает землю. Видишь?
Индеец посмотрел в этом направлении и ответил по-испански (говорил он на этом языке вполне свободно, хотя и коверкал слова, но не подыскивал их):
— Хола! Белый у нашего источника и нашего тайника! Он разграбит его. Вайя! Туда!
Но белый, что постарше, остановил его жестом и сказал:
— Не надо так торопиться! Сначала надо за ним понаблюдать, разведать, с какой целью он тут копает, а потом уже нападать. Он все равно не сможет оказать нам никакого сопротивления.
— Если он тут один. Но один он или с целой компанией, мне безразлично. Я — великий вождь абипонов, и мое имя тебе известно. Так неужели ты думаешь, что Бесстрашная Рука испугается каких-то белых проходимцев!
— Я знаю, что Бесстрашная Рука — храбрый воин, и не хотел тебя обидеть. Но ты сам подумай: зачем этому человеку забираться в такую глушь, если не для того, что раскопать наш арсенал? Кстати, теперь я уже точно знаю, сколько еще человек здесь с ним. Вон, видишь, пасутся пять лошадей.
— Стойте, стойте! Он небольшого роста и одет в красное пончо. Невероятно… Если мои глаза меня не обманывают, то это тот самый полковник, который в Буэнос-Айресе выдавал себя за ученого из Германии.
— Тысяча чертей! Неужели такое возможно? — спросил пожилой белый.
— Я очень хотел бы усомниться в этом, но должен огорчить тебя — это он, вне всякого сомнения. Вне всякого сомнения. Пойми, он не просто похож на полковника, тут налицо полнейшее сходство. И потом, скажи мне: ну зачем безобидному ученому оружейный арсенал? А вот полковнику очень даже нужно его найти и забрать — чтобы мы не смогли вооружить индейцев, когда начнем военные действия. Этот негодяй Глотино постоянно путается у нас под ногами и перекрывает нам все пути. Пора с этим покончить! В Буэнос-Айресе пуля прошла мимо него, но здесь такого не повторится. Клянусь!
И он выхватил револьвер из-за пояса.
— Тихо! Не стоит так горячиться! — остановил его другой. — Сначала он должен рассказать нам, что он здесь делает и откуда ему стало известно про наш тайник. Кроме того, мы можем использовать его как заложника. Пользы от этого можно получить намного больше, чем от того, что просто пристукнуть его… — Он вдруг осекся и встрепенулся всем телом: — Что это, во-он там? — И он указал движением подбородка в сторону пяти движущихся точек на юге.
Все посмотрели в ту сторону, и Антонио Перильо сказал:
— Это может быть только капитан Пелехо, с которым мы должны встретиться здесь. Значит, все идет так, как задумано, хитрость удалась, и наш сообщник получил поручение инспектировать границы. Называется, доверили козлу капусту! Ха-ха! Теперь все укрепленные пункты вдоль границы в наших руках. Как только наши союзники получат сигнал о выступлении, они смогут молниеносно захватить их. Думаю, медлить больше нельзя. — И он снова стал наблюдать за раскопками: — Вы смотрите, этот наглец полез прямиком в наш арсенал. Ну постой, негодяй! Окружить его! Вперед!
Фриц и хирург внутри пещеры все еще продолжали разбивать слой глины. И чем сильнее они ударяли, тем глубже куда-то в бездну уходил звук… Пройден еще фут, и они, наконец, уткнулись в… какие-то деревянные ящики. Они вытянули один, поднесли его поближе к свету в верхней пещере и открыли. В нем оказались аккуратно обернутые кожей бочонки и еще какие-то продолговатые, тоже тщательно упакованные предметы. Фриц развернул один из таких свертков: в нем оказалось ружье.
Да, доисторические животные тут уж были явно ни при чем…
— Какая неожиданность! Ружья! А в бочонках наверняка порох! — воскликнул Фриц и прокричал доктору наверх: — Идите скорее сюда, мы покажем вам нечто курьезное!
— Нечто курьезное? — ответил тот. — Фриц, ну как у тебя язык поворачивается называть так столь важный для науки предмет, как нижний панцирь гигантской хелонии?
— Это не панцирь, а совсем другой вид арматуры! Осчастливьте нас своим визитом, герр доктор, и вы сами получите большое удовольствие от него!
Моргенштерн отложил свою лопату и полез внутрь пещеры. Вот в этот-то момент Антонио Перильо как раз и произнес: «Вы смотрите, этот наглец полез прямиком в наш арсенал!»
Доктор Моргенштерн, когда увидел последние находки своих спутников, пришел в шок, о чем красноречиво говорило его изумленное лицо. Несколько минут он был не в силах произнести ни слова. Наконец растерянно пробормотал:
— Ружья? Ружья! Да, никакого сомнения: ружья…
Над головами у них раздалось громкое лошадиное ржание и послышались грубые голоса. Ученый поднял голову и увидел нескольких индейцев, которые навели на него свои духовые ружья, а с ними и двух белых, вооруженных револьверами. Один из них сказал вежливым до приторности, фальшиво заискивающим тоном:
— Сеньор, будьте так любезны, поднимитесь вместе с вашими товарищами к нам сюда. Только не советую вам пытаться оказать сопротивление, а то вы можете нечаянно лишиться жизни. Прямо тут…
Доктор Моргенштерн узнал говорившего.
— Антонио Перильо! — воскликнул он.
— Да, это я, — ответил тот. — Послушайте, вылезайте-ка побыстрее. А то мы вытащим вас сами и при этом можем испортить ваш костюм.
— Костюм — не главное мое достояние.
И он вылез из ямы, а за ним и оба его спутника. Увидев дона Пармесана, Перильо воскликнул:
— Хирург! И вы здесь? Сеньор, как вас угораздило попасть в такое дурное общество?
— Я вел сеньоров в Гран-Чако, — ответил дон Пармесан.
— Что им там нужно?
— Они собираются заняться там раскопками животных.
— Каких еще животных?
— Доисторических, живших много миллионов лет назад на этой земле.
— Красивые сказки! Сеньор Пармесан, до сих пор я знал вас как эксцентричного человека, который, несмотря на все свои причуды, все же обладает здравым смыслом в достаточной степени для того, чтобы не ввязываться в политику. Но с сегодняшнего дня мне придется, увы, изменить свое мнение о вас!
— «Ввязываться в политику»? О чем это вы? Я могу оперировать или ампутировать любой орган человека, а также зашить рану, если вам это требуется…
— Судя по вашему дурацкому недоуменному виду, вы совершенно не понимаете, что происходит, и хотите заморочить нам головы своими всегдашними штучками. Бросьте вы это! На этот раз номер у вас не пройдет. Но, может быть, вы действительно решили сменить скальпель на шпагу? Или вас кто-то ввел в заблуждение? Кстати, вы знаете, что ваши новые знакомые — очень опасные люди?
— Они опасные люди? Этого не может быть! Эти люди — ученые из Германии, ручаюсь!
— Ну тогда что вы скажете по поводу того факта, что вот сейчас, на ваших глазах, и при вашем, кстати, участии они совершают кражу чужого имущества.
— Какую еще кражу? — возмутился Фриц. — Мы не воры. А вот вы-то, уж точно, замешаны в преступлении, и посерьезнее, чем кража.
— Что вы имеете в виду?
— Покушение на жизнь моего хозяина, которого вы намеревались убить в Буэнос-Айресе.
— Ах, вот вы о чем! Право же, это вам будет весьма трудно доказать, конечно, если дело вообще дойдет до доказательств. Думаю, что не дойдет никогда. А вот у нас, напротив, есть все доказательства вашего воровства. Поэтому объявляю вам, что отныне вы — наши пленники.
— Вы не имеете никакого права лишать нас свободы. Или вы иногда помогаете полиции?
— Речь не об этом! Во время мирной жизни действуют одни законы, а во время войны — совсем иные. Мы имеем все основания расстрелять вас. Но поступим с вами гуманно: сейчас придет офицер, который возьмет вас под стражу.
Пятеро всадников с юга приблизились к ним. Главный среди них, похоже, был тот самый капитан, с которым у наших путешественников вышло недоразумение в крепости Санта-Фе, едва не закончившееся самым печальным образом. Капитан приветствовал тореадора как старого друга крепким рукопожатием, потом пожал руку и его спутнику, сказав:
— Счастлив приветствовать сеньора Бенито, самого великого гамбусино [53] этой страны! Но кого я вижу вместе с вами? Этого тронутого умом немца, которого я принял за полковника Глотино по причине их невероятного внешнего сходства, и потом…
— Приняли за Глотино? — переспросил басом тот, кого назвали Бенито. — Но где вы встречались с ним?
И капитан Пелехо вкратце рассказал ему о том, что произошло в Санта-Фе, на что «великий гамбусино» заметил:
— Нет, нет, вы тогда, у трапа парохода, вовсе даже не ошиблись, недаром же в Буэнос-Айресе этот лжеученый останавливался у банкира Салидо, близкого родственника генерала Митре [54]. А в крепость Санта-Фе он проник с целью произвести разведку. Скандал с якобы путаницей двух разных людей — всего лишь обманный маневр, дымовая завеса, чтобы получше разглядеть, что и как в крепости. Прямо оттуда он направился сюда, к нашему арсеналу. Ну ничего, теперь-то он у нас в руках и не отвертится, расскажет, кто предал ему нас, указал, где именно мы храним оружие.
— Какая чепуха! — перебил его доктор Моргенштерн. — Я действительно ученый из Германии, и здесь мы раскапывали останки одного доисторического животного, а именно гигантской хелонии, имя это ему, между прочим, дал я, а вообще, чтобы вам было понятно, это огромная доисторическая черепаха. И кое-что мы уже раскопали, а на оружие наткнулись случайно, когда откапывали нижний панцирь черепахи.
— Ах вот оно что — вы нашли панцирь черепахи? И где же он?
— Да здесь же, здесь, — ответил ученый и указал рукой на то место в глубине ямы, где предполагал обнаружить панцирь.
— Сеньор, вы с ума сошли, наверное! Неужели вы не заметили, что в пещере сыро? Мы храним здесь порох и оружие, и, чтобы сырость не испортила весь наш арсенал, пропитали глину смолой. Этот защитный слой вы и приняли за панцирь гигантской черепахи.
— Сеньор, дело совсем не в этом, хотя пропитанная смолой глина действительно ввела нас в заблуждение на некоторое время. Но это частность, всего лишь совпадение. Я вам как ученый, занимающийся палеонтологией, могу с полным основанием заявить, что здесь мы имеем дело с останками древнего доисторического животного. Поэтому прошу вас покинуть место раскопок!
— Очень смешно! Очевидно, нам нужно поговорить с вами на латыни, чтобы вы хоть что-нибудь поняли! — «Великий гамбусино» понемногу выходил из себя. — Капитан! Займитесь этими двумя так называемыми немцами! Хирург неопасен, отдайте ему его лошадь и пусть едет на все четыре стороны!
Дон Пармесан не замедлил воспользоваться неожиданной амнистией. Покачиваясь в седле, он размышлял: «Какое-то всеобщее помешательство! Принять этого немецкого чудака, собирателя каких-то костей за полковника Глотино. Вот дураки! Впрочем, не такие уж дураки, раз замышляют, похоже, поднять вместе с индейцами восстание против правительства. Негодяи! Они ведь могут и убить этих немцев. А немцы — хорошие люди, и я должен их спасти. Но как?»
Глава VIII
ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ИНКОВ
[55]
Размышляя так, он ехал куда глаза глядят. Его душевное состояние сейчас можно было сравнить с состоянием человека, который бродит по комнате из угла в угол, не в силах найти необходимое в трудной ситуации решение. Мысли, едва возникнув, теряются, путаются… А единственно верное решение чаще всего является как бы само собой, что называется, осеняет внезапно. Вот и дону Пармесану вдруг пришла в голову неожиданная мысль: надо разыскать Отца-Ягуара, все ему рассказать, и он поможет. Следов экспедиции Отца-Ягуара ему, конечно, уже не найти, тем более, что даже там, где они и были, уже скрыты вновь поднявшейся за это время травой, но хирург знал примерно направление, в котором следовало вести поиск. В ту сторону он и поскакал, пришпорив свою лошадь.
Примерно в двадцати километрах от того места, на котором произошли последние описанные мною события, на противоположном берегу Рио-Саладо находится лагуна Тостадо. Горы своими отрогами, покрытыми непроходимыми лесами, словно гигантскими зелеными щупальцами, дотягивались до самого берега лагуны. Здесь отроги заканчивались, а леса тянулись дальше вдоль течения Рио-Саладо, словно обрамляя ее зеленой полосой, и прерывались только в местах, где в реку впадали притоки и стекали ручейки из родников, бивших в пампе. Эти места и были теми воротами, через которые индейцы Чако проникали на территорию страны, чтобы совершать свои разбойничьи набеги.
Вдоль границы этого прибрежного леса во второй половине того же дня, когда происходили все описанные выше события, ближе к вечеру, шли не спеша, внимательно поглядывая по сторонам, явно ища что-то взглядом, два человека. Один из них был очень стар. Его лицо было словно специально составлено из бессчетного количества складок и складочек. В остальном он состоял лишь из кожи и костей, другого материала Создатель, видимо, решил не тратить понапрасну на этого человека, которому судьбой предназначены были лишь странствия и приключения, но зато снабдил его недюжинным запасом энергии и силы: движения старика были порывисты и резки, как у юноши. Одет он был в штаны из мягкой, хорошо выделанной кожи и рубашку из того же материала. Рубашка была подпоясана на бедрах узким ремешком, к которому был прикреплен нож. На ногах у него была чрезвычайно оригинальная, напоминающая сандалии, обувь. Было очень похоже на то, что он изготовил ее собственноручно. Голову старика украшала замечательная в своем роде шевелюра. Это были густые, длинные волосы, достававшие ему до пояса и абсолютно белые — как снег на вершинах Чако. Бороды и даже малейшего намека на нее у него не было. За спиной у него болтался ягдташ, сшитый из шкуры пумы. Но, кроме этой охотничьей сумки, виднелись и еще несколько интересных предметов: рог для пороха, замшевый мешочек, наподобие кошелька для свинца, и круглый железный шар. В руках он держал отличное ружье дальнего боя. Судя по всему, старик редко расставался с ним.
Его юный спутник был одет точно так же, и ягдташ у него за спиной был также из шкуры пумы. Волосы его, опять же очень длинные, но черные, блестящие, стянутые на затылке узлом, по контрасту с роскошной сединой были воплощением молодости. Лет этому молодому человеку было никак не больше восемнадцати, он был невысок, но мускулатура его казалось хорошо развитой, опытному глазу жителя пампы его походка, любое самое незначительное из движений сказали бы, без сомнения, о его врожденной ловкости и гибкости.
И старика, и юношу можно было с первого взгляда смело отнести к индейцам по крови, хотя юноша имел в своем облике черты, не свойственные этому этническому типу. Его черные глаза были расставлены не слишком широко друг от друга, скулы не выступали на лице этакими подкожными камешками, губы казались бледными, а нос… таких носов у индейцев Южной Америки вообще не бывает — нос был маленьким и слегка вздернутым. Несмотря на то, что лицо парня покрывал густой бронзовый загар, оно все равно казалось гораздо более бледным, чем у других индейцев.
Размышляя так, он ехал куда глаза глядят. Его душевное состояние сейчас можно было сравнить с состоянием человека, который бродит по комнате из угла в угол, не в силах найти необходимое в трудной ситуации решение. Мысли, едва возникнув, теряются, путаются… А единственно верное решение чаще всего является как бы само собой, что называется, осеняет внезапно. Вот и дону Пармесану вдруг пришла в голову неожиданная мысль: надо разыскать Отца-Ягуара, все ему рассказать, и он поможет. Следов экспедиции Отца-Ягуара ему, конечно, уже не найти, тем более, что даже там, где они и были, уже скрыты вновь поднявшейся за это время травой, но хирург знал примерно направление, в котором следовало вести поиск. В ту сторону он и поскакал, пришпорив свою лошадь.
Примерно в двадцати километрах от того места, на котором произошли последние описанные мною события, на противоположном берегу Рио-Саладо находится лагуна Тостадо. Горы своими отрогами, покрытыми непроходимыми лесами, словно гигантскими зелеными щупальцами, дотягивались до самого берега лагуны. Здесь отроги заканчивались, а леса тянулись дальше вдоль течения Рио-Саладо, словно обрамляя ее зеленой полосой, и прерывались только в местах, где в реку впадали притоки и стекали ручейки из родников, бивших в пампе. Эти места и были теми воротами, через которые индейцы Чако проникали на территорию страны, чтобы совершать свои разбойничьи набеги.
Вдоль границы этого прибрежного леса во второй половине того же дня, когда происходили все описанные выше события, ближе к вечеру, шли не спеша, внимательно поглядывая по сторонам, явно ища что-то взглядом, два человека. Один из них был очень стар. Его лицо было словно специально составлено из бессчетного количества складок и складочек. В остальном он состоял лишь из кожи и костей, другого материала Создатель, видимо, решил не тратить понапрасну на этого человека, которому судьбой предназначены были лишь странствия и приключения, но зато снабдил его недюжинным запасом энергии и силы: движения старика были порывисты и резки, как у юноши. Одет он был в штаны из мягкой, хорошо выделанной кожи и рубашку из того же материала. Рубашка была подпоясана на бедрах узким ремешком, к которому был прикреплен нож. На ногах у него была чрезвычайно оригинальная, напоминающая сандалии, обувь. Было очень похоже на то, что он изготовил ее собственноручно. Голову старика украшала замечательная в своем роде шевелюра. Это были густые, длинные волосы, достававшие ему до пояса и абсолютно белые — как снег на вершинах Чако. Бороды и даже малейшего намека на нее у него не было. За спиной у него болтался ягдташ, сшитый из шкуры пумы. Но, кроме этой охотничьей сумки, виднелись и еще несколько интересных предметов: рог для пороха, замшевый мешочек, наподобие кошелька для свинца, и круглый железный шар. В руках он держал отличное ружье дальнего боя. Судя по всему, старик редко расставался с ним.
Его юный спутник был одет точно так же, и ягдташ у него за спиной был также из шкуры пумы. Волосы его, опять же очень длинные, но черные, блестящие, стянутые на затылке узлом, по контрасту с роскошной сединой были воплощением молодости. Лет этому молодому человеку было никак не больше восемнадцати, он был невысок, но мускулатура его казалось хорошо развитой, опытному глазу жителя пампы его походка, любое самое незначительное из движений сказали бы, без сомнения, о его врожденной ловкости и гибкости.
И старика, и юношу можно было с первого взгляда смело отнести к индейцам по крови, хотя юноша имел в своем облике черты, не свойственные этому этническому типу. Его черные глаза были расставлены не слишком широко друг от друга, скулы не выступали на лице этакими подкожными камешками, губы казались бледными, а нос… таких носов у индейцев Южной Америки вообще не бывает — нос был маленьким и слегка вздернутым. Несмотря на то, что лицо парня покрывал густой бронзовый загар, оно все равно казалось гораздо более бледным, чем у других индейцев.