Майер Стефани. Новолуние

   Я не была уверена в ответах на эти вопросы.
   Опершись щекой о колено, я смотрела на физические символы любви моих родителей.
   Я знала, дорога, которую я выбрала, трудна. И, в конце концов, я думала о наихудшем варианте — худшем, который я смогу пережить.
   Я снова взяла альбом для фотографий и открыла его. Маленькие металлические уголки уже были на странице, чтобы прикрепить картинку. Это была не такая уж плохая идея фиксировать мою жизнь здесь. Хотя она была и не такая длинная в Форксе.
   Я играла с ремешком от фотоаппарата, размышляя о первой фотографии на пленке.
   Возможно ли вернуть что-то в исходное состояние? Я сомневалась. Но его не волновало, что она будет пустой. Я захихикала, думая об его беззаботном смехе вчера вечером. Я перестала смеяться. Так много всего изменилось и так резко. Это заставило меня почувствовать легкое головокружения, как будто я стою на краю глубокой пропасти.
   Я не хотела больше думать об этом. Я схватила камеру и начала подниматься по лестнице.
   Моя комната не сильно изменилась за прошедшие семнадцать лет, с тех пор как здесь была мама. Стены все еще были окрашены в светло голубой цвет, на окнах пожелтевшие кружевные занавески. Была кровать, вместо колыбели, она угадывалась под чрезмерно задрапированным стеганным одеялом — подарком цыганки-забушки.
   Не обращая на это внимания, я щелкнула свою комнату. Больше ничего не было, что я могла сфотографировать, — снаружи слишком темно — чувство становилось сильнее, сейчас это было почти принуждением. Я хотела запечатлеть Форкс прежде, чем покину его.
   Грядут изменения. Я чувствовала. Перспектива не из приятных, не тогда когда жизнь стала налаживаться. Я спустилась вниз, камера в руке, пытаясь игнорировать нервную дрожь в животе, думая о странной холодности, которую не хотела видеть в глазах Эдварда. Вероятно, он волновался, что я расстроюсь, если он попросит уехать с ним. Я хотела позволить ему сделать это, не вмешиваясь. И я буду готова, когда он попросит.
   Камера была готова, когда я, коварно, выглянула из-за угла. Я была уверена, что у меня не было никакого шанса застать Эдварда врасплох, но он не смотрел. Я почувствовала короткую дрожь, как будто что-то холодное крутится у меня в животе; я не обратила внимания на это и сделала снимок.
   Тогда они оба посмотрели на меня. Чарли нахмурился. Лицо Эдварда было пустым, невыразительным.
   — Что ты делаешь, Белла? — спросил Чарли.
   — Ну же, — я изобразила подобие улыбки пока садилась на пол перед софой, на которой развалился Чарли. — Ты же знаешь, мама позвонит скоро и обязательно спросит, пользуюсь ли я своим подарком.
   — Зачем ты фотографируешь меня? — проворчал он.
   — Потому что ты такой красивый, — ответила я, настраивая вспышку. — И потому, что с тех пор, как ты купил камеру, ты обязан быть из моих объектов.
   Он пробормотал что-то неразборчивое.
   — Эй, Эдвард, — произнесла я с беззаботно, — сфотографируй нас с папой.
   Я бросила ему камеру, избегая его взгляда, и становясь на колени перед подлокотником софы, где было лицо Чарли. Чарли вздохнул.
   — Улыбнись, — пробормотал Эдвард.
   Я выдала свою лучшую из своих улыбок, и камера щелкнула.
   — Давайте я сфотографирую вас, ребята, — предложил Чарли. Я поняла, что он пытается отвести от себя камеру.
   Эдвард встал и бросил ему камеру.
   Я подошла и встала рядом с Эдвардом, и поза показалась мне формальной и странной. Он положил руку мне на плечо, а я крепко обняла его за талию. Я хотела посмотреть ему в лицо, но боялась сделать это.
   — Улыбнись, Белла, — снова напомнил мне Чарли.
   Я вздохнула и улыбнулась. Вспышка ослепила меня.
   — Достаточно фотографий на сегодня, — сказал Чарли, затем запихал камеру в щель софы между подушками и накрыл сверху. — Ты не можешь использовать всю пленку сразу.
   Эдвард убрал свою руку с моего плеча и, мимоходом, мою обвившуюся руку. Он вернулся в кресло. Я помедлила, а потом снова села перед софой. Я вдруг так испугалась, что мои руки задрожали. Я прижала их к животу, чтобы скрыть дрожь, положила подбородок на колени и уставилась невидящим взглядом в экран телевизора.
   Когда шоу закончилось, я не сдвинулась не на дюйм. Уголком глаз я увидела, что Эдвард встал.
   — Лучше я пойду домой, — сказал он.
   Чарли не отрывался от рекламы, — Пока.
   Я неуклюже встала на ноги — они затекли от неподвижного сидения — и проводила Эдварда до входной двери. Он пошел прямо к своему автомобилю.
   — Ты останешься? — спросила с безнадежностью в голосе.
   Я ждала что он ответит. Его ответ не так сильно меня ранил, как я ожидала.
   — Не сегодня.
   Я не стала просить объяснить причину.
   Он сел в машину и уехал, в то время как я стояла там, не двигаясь. Я едва заметила, что идет дождь. Я ждала, я не знала чего я жду, пока не открылась дверь позади меня.
   — Белла, что ты делаешь? — спросил Чарли, удивленно глядя на меня одиноко стоящую и мокнущую под дождем.
   Ничего, — я повернулась и потащилась обратно в дом.
   Это была длинная ночь, в течение которой мне удалось поспать совсем немного.
   Я поднялась, как только слабый свет забрезжил в окне. Автоматически оделась в школу, ожидая, чтобы небо прояснилось. Когда я ела хлопья, я решила, что достаточно светло для фотосъемки. Я сфотографировала свой пикап и фасад дома. Я повернулась и сфотографировала лес за домом Чарли. Забавно, сейчас он не казался мне зловещим. Я поняла, что мне будет не хватать этого — зелени, чувства отсутствия времени, тайны деревьев. Всего этого.
   Я положила фотоаппарат в школьный рюкзак, перед тем как выйти. Я пыталась сосредоточиться на своем новом плане, учитывая, что Эдвард вряд ли придумал что-нибудь за ночь.
   Вместе с опасением, я начала испытывать нетерпение. Как долго это может длиться?
   Это длилось все утро. Он тихо шел рядом со мной ни разу, казалось, не посмотрев на меня. Я пыталась сконцентрироваться на уроках, но даже английский язык не смог завладеть моим вниманием. Мистеру Берти пришлось повторить свой вопрос о Леди Капулетти дважды, пока я не поняла, что он обращается ко мне. Эдвард шепотом произнес правильный ответ и затем продолжил игнорировать меня.
   За ланчем тишина продолжалась. Я чувствовала, что могу закричать в любой момент, поэтому, чтобы отвлечь себя, перегнулась через невидимую линию, пересекающую стол, и заговорила с Джессикой.
   — Эй, Джесс?
   — Что, Белла?
   — Окажи мне услугу, — попросила я, роясь в рюкзаке, — моя мама хочет, чтобы у меня в альбоме были фотографии моих друзей. Можешь сфотографировать всех?
   Я передала ей камеру.
   — Конечно, — сказала она, усмехнувшись, и повернувшись к Майку, чтобы успеть захватить его жующего с набитым ртом.
   Я наблюдала за тем, как они передают камеру друг другу, хихикая и флиртуя, жалуясь на то, какими они попали в кадр. Это казалось удивительным ребячеством.
   Возможно, сегодня только я одна не была в настроении, свойственном нормальному человеку.
   — Ох, — извиняющимся тоном произнесла Джессика возвращая мне фотоаппарат, — я думаю мы использовали всю пленку.
   — Ничего, я думаю я сфотографировала все что мне нужно.
   После школы, Эдвард молча проводил меня до стоянки автомобилей. Мне снова нужно было на работу, и на этот раз, я была рада. Время со мной, очевидно, не помогло ситуации. Может быть время, проведенное в одиночестве, все исправит.
   Я сдала пленку на проявку и печать, и забрала напечатанные фотографии после работы. Дома я кратко поприветствовала Чарли, захватила из кухни шоколадный батончик, и быстро поднялась к себе в комнату с конвертом с фотографиями в руках.
   Я села на середину кровати и с настороженным любопытством открыла конверт.
   Смешно, но я все еще ожидала, что первая фотография окажется пустой.
   Вынув ее, я с шумом вдохнула. Эдвард выглядел таким же красивым как и в жизни, уставившись на меня теплым взглядом, по которому я скучала последние несколько дней. Было едва ли не жутко, от того что кто-либо мог выглядеть так… так… невозможно описать. Не возможно было выразить словами.
   Я быстро просмотрела остальные, и выложила на кровать три из них, радом друг с другом.
   Первой была фотография Эдварда на кухне, его теплые глаза с затаенным весельем.
   Второй — Эдвард и Чарли, смотрящие ESPN. Выражение лица Эдварда сильно отличалось. Здесь взгляд был осторожным, сдержанным. Спокойный, захватывающе красивый, но его лицо было более холодным, чем у скульптуры, безжизненным.
   На последней фотографии были я и Эдвардом, неуклюже стоящая радом с ним. Лицо Эдварда было таким же, как и на предыдущей фотографии, холодным и подобным статуе. Но не эта часть фотографии более всего беспокоила. Контраст между нами причинял боль. Он был похож на божество. Я смотрелась очень посредственно, даже для человека, едва ли не постыдно обыкновенной. Я перевернула фотографию с отвращением.
   Вместо того чтобы занять домашней работой, я стала засовывать фотографии в альбом. Под фотографиями я стала делать надписи, имена и даты. Я добралась до нашей с Эдвардом фотографии, и, не задерживая взгляд, свернула пополам и вставила ее в металлические уголки той часть вверх, на которой был изображен Эдвард.
   Когда я закончила, я положила в пустой конверт второй комплект фотографий и принялась сочинять благодарственное письмо Рене.
   Эдвард все еще не приезжал. Я не хотела признавать, что он был причиной того, что я сижу так поздно, но причина была в нем. Я пыталась вспомнить последний раз когда он избегал меня как сейчас, без оправданий, телефонного звонка… Никогда.
   Я снова плохо спала.
   Школа вызывала чувство безмолвия, разочарования, чем приводила меня в ужас последние два дня. Я испытывала облегчение, когда видела Эдварда, ждущего меня на стоянке, но оно быстро исчезало. Ничего не изменилось, за исключением того, что, может быть, он стал более отдаленным.
   Даже трудно вспомнить причину всего этого недоразумения. Мой день рождения казался мне далеким прошлым. Если бы только Элис могла вернуться. Поскорее. До того, как все окончательно испортится.
   Но я не рассчитывала на это. Я решила, если я не смогу с ним поговорить, по-застоящему поговорить, тогда завтра я пойду к Карлайлу. Я должна что-то делать.
   Я пообещала себе, что после школы обо всем поговорю с Эдвардом. Я не приму никаких оправданий.
   Он проводил меня к пикапу, а я набралась храбрости, чтобы потребовать объяснений.
   — Ты не возражаешь, если я сегодня приду? — спросил он до того, как мы подошли к пикапу, мое сердце забилось чаще.
   — Конечно, нет.
   — Сейчас? — снова спросил он, открывая передо мной дверцу.
   — Конечно, — я старалась, чтобы мой голос звучал ровно, хотя мне не понравилась настойчивость, с которой он говорил, — Я только отправлю письмо Рене по пути. Встретимся там.
   Он посмотрел на пухлый конверт, лежащий на пассажирском сидении. Внезапно, он потянулся ко мне и схватил его.
   — Я сделаю это, — произнес он спокойно, — И я дождусь тебя там. Он улыбнулся моей любимой кривоватой улыбкой, но что-то было не так. Она не коснулась его глаз.
   — Хорошо, — согласилась я, не улыбнувшись в ответ. Он закрыл дверь пикапа и пошел к своей машине.
   Он дожидался меня у дома. Он припарковал машину на месте Чарли, когда я остановилась перед домом. Это было плохим признаком. Значит, он не планировал остаться. Я встряхнула головой и глубоко вздохнула, стараясь быть храброй.
   Он вышел из машины, пока я выбиралась из пикапа, и пошел встречать меня. Он протянул руку, чтобы забрать мой школьный рюкзак. Это было нормально. Но он бросил его на заднее сиденье.
   — Давай прогуляемся, — предложил он бесстрастно, беря меня за руку.
   Я не ответила. Я не подумала протестовать, но я тотчас поняла, что я хотела. Мне это не нравилось. Это плохо, очень плохо, повторяла я про себя снова и снова.
   Но он не ждал ответа. Он потянул меня к восточной стороне двора к лесу. Я шла неохотно, пытаясь думать, не обращая внимания на панику. Это не то, что я хотела, говорила я себе. Возможность поговорить и все. Тогда почему я задыхаюсь от паники?
   Мы прошли всего несколько шагов по лесу, когда он остановился. Мы стояли на тропинке — Я все еще могла видеть дом.
   Эдвард прислонился к дереву и уставился на меня, его лицо было непроницаемо.
   — Хорошо, давай поговорим, — сказала я. Я старалась быть храброй.
   Он глубоко вздохнул.
   — Белла, мы уезжаем.
   Я тоже глубоко вздохнула. Это была приятная неожиданность. Я думала, что готова к этому. Но у меня были вопросы.
   — Почему сейчас? Следующий год…
   — Белла, пришло время. Как долго мы можем оставаться в Форксе, в конце концов?
   Карлайл выглядит на 30 лет, а он говорит, что ему 33.
   Его ответ смутил меня. Я думала, что решение об отъезде объединит его семью.
   Почему мы должны уехать, если они собирались это сделать? Я уставилась на него, пытаясь понять, что он имел в виду.
   Он взглянул на меня холодно.
   Я осознала, что неправильно поняла, когда меня начало тошнить.
   — Когда ты сказал мы…, прошептала я.
   — Я имел в виду семью и себя, — произнес он отчетливо.
   Я тряхнула головой взад. перед, пытаясь придти в себя. Он ждал, не выказывая раздражения. Прошло некоторое время прежде чем я смогла говорить.
   — Хорошо, — произнесла я, — я поеду с тобой.
   — Ты не можешь, Белла. Туда, куда мы едем… Это не лучшее место для тебя.
   — Мне везде хорошо, если там есть ты.
   — Я не достаточно хорош для тебя, Белла.
   — Не будь смешным, — я хотела чтобы голос казался сердитым, но он звучал так, как будто я умоляла. — Ты лучшее, что есть в моей жизни.
   — Мой мир не для тебя, — произнес он безжалостно.
   — То, что произошло с Джаспером, это не имеет значения, Эдвард! Не имеет значения!
   — Ты права, — согласился он. — Произошло то, что должно было произойти.
   — Ты обещал! В Финиксе, ты обещал, что останешься.
   — Так долго, пока это будет хорошо для тебя. — прервал он меня, чтобы поправить.
   — Нет! Речь ведь о моей душе, не правда ли? — крикнула я, взбешенная, но так или иначе, это звучало как просьба. — Карлайл говорил мне об этом, и это не волнует меня, Эдвард. Это меня не волнует! Ты забрал мою душу. Она не нужна мне без тебя — она твоя!
   Он глубоко вздохнул и на некоторое время уставился, невидящим взглядом, в землю.
   Его рот немного кривился. Когда, наконец, он поднял взгляд, его глаза смотрели по-другому, жестче, — как будто жидкое золото было заморожено.
   — Белла, я не хочу, чтобы ты уезжала со мной. — Он произносил слова медленно и четко, его холодные глаза смотрели на меня так, как будто я понимала, что он говорил.
   Я прокрутила его слова в уме несколько раз, пытаясь понять смысл сказанного.
   — Ты… не … хочешь меня? — Я пыталась произносить слова правильно, пораженная тем как они звучали.
   — Нет.
   Я непонимающе уставилась на него. Он, не оправдываясь, пристально смотрел на меня. Его глаза были похожи на топаз — твердые, чистые и очень глубокие. Я чувствовала, как будто я смотрю в них и вижу далеко вперед; еще никогда они не были так бездонно глубоки, я пыталась найти в них несоответствие словам, которые он произнес.
   — Что ж, это все меняет. — Я удивилась тому, как спокойно и благоразумно прозвучал мой голос. Наверное, потому, что я была ошеломлена. Я не могла понять что он говорил мне. Это было бессмысленно.
   Когда он снова заговорил, он отвел взгляд и стал смотреть на деревья.
   — Конечно, я всегда буду любить тебя… так или иначе. Но то, что случилось прошлым вечером, заставило меня понять, что пришло время перемен. Потому, что я … устал притворяться тем, кем я не являюсь, Белла. Я не человек. — Он оглянулся, и ледяное выражение его прекрасного лица не было человеческим. — Я позволил продолжаться этому слишком долго, и я сожалею об этом.
   — Не надо. — прошептала я; понимание просачивалось, разъедая меня, как будто струйка кислоты текла по моим венам. — Не делай этого.
   Он продолжал пристально смотреть на меня, я видела по его глазам, что мои слова не доходили до него. Он все решил.
   — Ты не достаточно хороша для меня, Белла. — Он перевернул ранее сказанные слова, и я не смогла возразить ему. Как хорошо я понимала, что я не достаточно хороша для него.
   Я открыла рот, чтобы сказать что-нибудь, но потом закрыла его. Он терпеливо ждал, его лицо не выражало ни одной эмоции. Я попыталась снова.
   — Если… ты этого хочешь.
   Он кивнул.
   Я застыла. Я ничего не чувствовала ниже шеи.
   — Я хотел бы попросить тебя об одолжении, если возможно? — спросил он.
   Интересно, что он увидел на моем лице, так как что-то промелькнуло по его лицу в ответ. Но, прежде чем я успела понять что это было, его лицо снова стало невозмутимым.
   — Все что угодно, — клятвенно заверила я, мог голос потихоньку окреп.
   Под моим взглядом его глаза оттаяли. Золото его глаз снова стало жидким, расплавилось, сжигая дотла все во мне с огромной силой.
   — Не совершай опрометчивых или глупых поступков, не стремясь быть бесстрастным.
   — Ты понимаешь, о чем я говорю?
   Я беспомощно кивнула.
   Его глаза похолодели, он снова стал далеким.
   — Я думаю о Чарли, конечно. Он нуждается в тебе. Береги себя — для него.
   Я снова кивнула. — Обещаю.
   Мне показалось, что он немного расслабился.
   — В свою очередь, я тоже выполню свое обещание. — произнес он. — Я обещаю, что это последний раз, когда ты меня видишь. Я не хочу возвращаться. Я не хочу, чтобы ты пережила это снова. Я больше не буду вмешиваться в твою жизнь. Все должно быть так, как будто я никогда не существовал.
   Мои колени, должно быть, начали дрожать, потому что деревья внезапно стали покачиваться. Я слышала как кровь зашумела в моих ушах.
   Его голос казался далеким.
   Он мягко улыбнулся. — Не волнуйся. Ты человек, — твоя память, не более чем решето. Время излечит все раны.
   — А твои воспоминания? — спросила я. Это прозвучало так, как будто что-то застряло у меня в горле, как будто я задыхалась.
   — Ну, — он колебался некоторое время, — я не хочу забывать. Но мой вид… мы очень легко отвлекаемся. — Он улыбнулся; улыбка была спокойной, но она не коснулась его глаз.
   Он повернулся и направился прочь от меня. — Это все, я надеюсь. Мы не побеспокоим тебя снова.
   Чувства охватили меня. Это удивило меня; я думала, я уже не способна что-либо испытывать.
   Я поняла, — Элис не вернется. Я не знаю как он услышал меня — я не произнесла не звука — но он, кажется, понял.
   Он медленно встряхнул головой, все время наблюдая за выражением моего лица.
   — Нет. Они все уехали. Я остался, чтобы попрощаться с тобой.
   — Элис уехала? — произнесла я бесцветным голосом.
   — Она хотела попрощаться, но я убедил ее, что полный разрыв будет для тебя лучше.
   Я была ошеломлена; было сложно сконцентрироваться. Его слова крутились в моей голове, и я слышала голос доктора в Финиксе, прошлой весной, когда он показывал мне рентгеновские снимки. Как видишь, это просто перелом, — его палец двигался по снимку вдоль перелома моей кости. Это хорошо. Перелом срастется легко и более быстро.
   Я пыталась дышать нормально. Я должна сконцентрироваться и выбраться из этого кошмара.
   — Прощай, Белла. — Сказал он таким же тихим, мирным голосом.
   — Подожди! — выдохнула я, протянув к нему руку, пытаясь заставить свои безжизненные ноги двигаться вперед.
   Я думала, что он протянет ко мне руку. Но его холодные руки схватили меня за запястья и опустили их по бокам. Он наклонился, и прижался губами к моему лбу ненадолго. Я закрыла глаза.
   — Береги себя, — выдохнул он.
   Подул легкий, неестественный ветерок. Мои глаза мгновенно открылись. Листья на маленьком клене тихо зашелестели от его движения.
   Он ушел.
   С трясущимися ногами, не обращая внимания на то, что мои действия были бесполезными, я последовала за ним в лес. Но он быстро затерялся в лесу. Не было видно следов, листья снова были неподвижны, но я, не задумываясь, шла вперед. Я больше ничего не могла сделать. Я должна продолжать двигаться. Если я прекращу искать его, все будет кончено.
   Любовь, жизнь, смысл… все.
   Я все шла и шла. Я потеряла чувство времени, медленно продираясь через густой подлесок. Прошли часы, но показались только секундами. Казалось, что время заморозили, потому, что лес выглядел одинаково, независимо от того, как далеко я прошла. Мне начало казаться, будто я иду по кругу, по очень маленькому кругу, но я продолжала идти. Я часто спотыкалась, но поскольку становилось все темнее и темнее, я стала чаще падать.
   В конце концов, я обо что-то споткнулась, — сейчас оно было черным, я не представляла, куда угодила моя нога, — и упала. Я повернулась на бок, так чтобы можно было дышать, и свернулась на влажном папоротнике.
   Лежа на нем, я поняла, что прошло времени больше, чем я думала. Ночью здесь всегда так темно? Конечно, как правило, немного лунного света достигает земли, пробиваясь сквозь облака и кроны деревьев.
   Не сегодня ночью. Сегодня небо было сплошь черным. Возможно, сегодня не было луны — лунное затмение, новолуние.
   Новолуние. Я дрожала, хотя не замерзла.
   Было темно уже довольно долго, прежде чем я услышала крики.
   Кто-то выкрикивал мое имя. Звук был тихим, его заглушали влажные растения, окружавшие меня, но это определенно было мое имя. Я не узнала голос. Я думала ответить, но я чувствовала оцепенение, и решение, что я должна ответить заняло довольно много времени. К тому времени, крики прекратились.
   Через некоторое время, меня разбудил дождь. Не думаю, что я действительно заснула; я только впала в бездумное оцепенение, цепляясь за свою сопротивляемость оцепенению, которая защищала меня от осознания того, что я не хотела понять.
   Дождь немного беспокоил меня. Было холодно. Я подняла руки, обнимавшие мои колени, чтобы закрыть лицо.
   Именно тогда я снова услышала крик. На сей раз, он был более далеко, и иногда, казалось, что звали сразу несколько голосов. Я попыталась глубоко вздохнуть. Я помнила, что должна ответить, но не думала, что они смогут услышать меня. В состоянии ли я громко кричать?
   Внезапно, послышался еще один голос, поразительно близко. Своего рода сопение, больше похожее на звук животного. Оно казалось большим. Я спросила себя, должна ли я бояться. Я не пошевелилась. Это было не важно. Сопение исчезло.
   Дождь продолжался, и я чувствовала как вода стекает по моей щеке. Я попробовала собраться с силами, чтобы повернуть голову, когда увидела свет.
   Сначала это был тусклый счет, вдалеке отражавшийся от кустов. Затем, он становился все ярче и ярче, освещая все большую местность, в отличие от ручного фонаря. Свет прорвался сквозь плотный кустарник, и я смогла увидеть, что это пропановый фонарь, но это все, что я смогла увидеть — свет ослепил меня на мгновение.
   — Белла.
   Голос был низкий и незнакомый, но полный уверенности. Он не звал меня, а подтверждал, что я нашлась.
   Я пристально смотрела вверх — казалось, невозможно высоко — на темное лицо надо мной, которое я смогла увидеть теперь. Я неясно осознавала, что незнакомец только кажется таким высоким, потому что я все еще лежала на земле.
   — Тебе больно?
   Я знала, что это слова что-то означали, но я могла только смотреть, изумленно. Что значил этот вопрос здесь?
   — Белла, меня зовут Сэм Улей.
   Его имя ничего не говорило мне.
   — Чарли отправил меня на твои поиски.
   Чарли? Звучало как аккорд, я попыталась сосредоточиться на том, что он говорил. Чарли имел значение, если ни что-нибудь еще.
   Высокий человек протянул руку. Я пристально смотрела, не уверенная в том, что я должна была сделать.
   Его черные глаза посмотрели на меня оценивающе в течение секунды, затем он пожал плечами. Быстро и мягко он поднял меня с земли на руки.
   Я лежала у него на руках безвольно, пока он широким шагом быстро возвращался через лес. Часть меня понимала, что это должно расстроить меня — меня нес на руках незнакомец. Но во мне не было ничего, чтобы позволило мне расстроиться.
   Не было похоже на то, что прошло слишком много времени, когда появился свет и множество мужских голосов.
   — Я нашел ее! — крикнул он громко.
   Голоса смолки, но потом вновь зазвучали более громко. Сбивающий с толку водоворот лиц мелькал передо мной. Голос Сэма, был единственным, который я распознавала в этом хаосе, возможно потому, что мое ухо было прижато к его груди.
   — Нет, я не думаю, что она ранена, — сказал он кому-то. — Он только все время твердит: Он ушел.
   Разве я произнесла это вслух? Я закусила нижнюю губу.
   — Белла, дорогая, с тобой все в порядке?
   Был только один голос, который я узнаю где угодно — даже искаженный, как сейчас, беспокойством.
   — Чарли? — мой голос звучал странно и слабо.
   — Я здесь, детка.
   Меня передали на руки другому человеку, который пах как мой отец. ериф. Чарли зашатался, удерживая меня.
   — Может быть мне понести ее, — предложил Сэм Улей.
   — Я сам понесу ее, — произнес Чарли, ненадолго затаив дыхание.
   Он шел медленно, напрягшись. Я хотела сказать ему, чтобы он опустил меня и дал мне идти самой, но у меня пропал голос.
   Огни были повсюду, сопровождаемые толпой, идущей с ним. Было похоже на парад или похоронную процессию. Я закрыла глаза.
   — Мы почти дома, дорогая, — постоянно бормотал Чарли.
   Я открыла глаза только когда услышала, что открылась входная дверь. Мы были на крыльце нашего дома и высокий темный человек, именуемый Сэмом, придерживал перед Чарли дверь, протянув к нам одну руку на случай, если Чарли не удержит меня.