Страница:
Она вернулась, бледная, но твердая. Официант снова выдвинул столик для нее, и она села на свое место.
— Извини: я не собиралась закатывать сцену.
— Пей свой коньяк, и мы пойдем, — сказал он.
— Я не хочу.
— Ты сегодня достаточно поволновалась, пей. Я весь этот ужин спланировал для нас двоих, и je6e придется выполнить все.
— Брикс, ты же знаешь, что мне не нравится вкус…
— Эмма.
Она поглядела на него:
— Почему так важно для тебя, чтобы я выпила? Я буду точно такой же, если не выпью. Мы ведь все еще можем веселиться и заниматься вместе любовью… и любить друг друга…
— Ты не знаешь, что такое любовь. Любить — это значит делать кого-то счастливым.
— Но я делаю тебя счастливым. Ты же говорил так.
— Ты делала, — сказал Брикс, рассудительно кивая. — Действительно делала. Ты была хорошей девочкой, мы отлично веселились, и я устроил тебя на работу. Ты ничем бы не была без меня, а мы бы нашли другую Девушку-Эйгер. Я думаю, ты это забыла. Ты так увлеклась самой собой, что забыла, что значит любить, а это значит доверие, ты же заботилась только о том, чтобы быть в центре внимания, заставлять людей думать, что ты очень важная. Я думаю, это превратило тебя в хорошую фотомодель, но зато в паршивую подругу.
— Я не хочу чувствовать себя виноватой! Брикс, я же говорила тебе…
— Ну-ка, потише. И тогда, когда я организовал особый ужин — а я потратил много времени, обдумывая его, что мы будем есть, и что пить, и я делал это для тебя, ни для кого другого я такого бы делать не стал, и ты вдруг заявляешь: «Я не хочу». Боже, да ты ничего не знаешь о настоящей любви.
Эмма поглядела на него пристально.
— Это ты ничего не знаешь о любви, — сказала она, подняла бокал и осушила его одним залпом.
Затем задохнулась и не пыталась выровнять дыхание. Лицо и горло были как будто в огне. Слезы брызнули из глаз и потекли по щекам.
— Вот это было глупо, — заметил Брикс.
— Не надо, — прошептала Эмма, — не говори. — Она с хрипом вдохнула. — Ты все разрушил.
— Тогда уходи, — сказал он бесстрастно. — Если тебе не нравится что и как я делаю, то не стоит торчать здесь дольше. Кстати, рыданий я не выношу.
Все еще хрипя, Эмма уставилась на него:
— Ты хочешь, чтобы я ушла!
— Именно это я и сказал. Боже, как много времени нужно, чтобы до тебя дошло. Отель как раз через улицу — ты даже заблудиться не сможешь.
Существует много типов любви, но только один из них непростителен — фальшивая любовь, открытая для жестокости манипуляций.
Она продолжала смотреть на него. Ресторан пропал, Эмме почудилось, что они одни посреди просторного голого поля, все вокруг тихо, и горизонт во все стороны.
— Ты все-все это подстроил, весь ужин, чтобы разрушить нашу любовь.
— Да ты уже раньше это сделала, — сказал он беззаботно, и взял свой бокал, глядя мимо нее.
Эмма поколебалась, а потом бросилась вдоль скамейки, прежде чем до нее добрался официант, и побежала через зал ресторана, она хрипела, слезы стекали вниз по щекам.
— Мадемуазель! — воззвал метрдотель. — Ваша шуба!
— Это неважно, неважно, неважно. — Она побежала через улицу.
Водители гудели и бранились, пока она пробиралась между машин на другую сторону. Она дрожала в своем тонком платье, и слезы на лице становились льдинками. Она споткнулась, несясь на высоких каблуках, и упала на одно колено, и тут чья-то рука подхватила ее и поставила на ноги. Она подняла глаза и уткнулась взглядом в строгое лицо швейцара.
— Не знаете, когда остановиться, а, юная леди? — поинтересовался он. — Слишком много выпили, а теперь за смертью гоняетесь.
— Да. — Эмма почувствовала, как кружится голова, и неожиданно накатывается сонливость. — Пожалуйста, если бы я могла добраться до своей комнаты…
— Вы остановились в этом отеле? — спросил он недоверчиво.
Она кивнула: — Номер десять… что-то такое. Я не могу вспомнить…
Держа ее за руку, он почти втащил ее в отель, мимо радостно щебетавших в вольере птиц, к регистрационной стойке.
— Спросите у него, — сказал он.
Эмма попыталась сосредоточить взгляд на клерке:
— Эмма Годдар. Я не могу вспомнить номер комнаты…
Клерк нетерпеливо пощелкал пальцами по клавишам компьютера. — Десять двадцать один, — сказал он сухо. В глазах была твердость. — У вас есть ключ?
Они кивнула, затем поняла, что оставила свою сумочку на скамейке:
— Нет. Извините, я… я оставила сумочку в… в ресторане.
Клерк вызвал коридорного и вручил ему ключ:
— Отведите ее наверх.
— Слушай, — сказал швейцар. — Я не думаю, что она пьяна, понимаешь. Я думаю, она больна.
— Отведите наверх, — повторил клерк. Коридорный обхватил Эмму за пояс и повел!
ее к лифту:
— Вам станет легче, когда вы ляжете, — сказал он. Ему уже не в первый раз приходилось такое говорить, и он знал, как придать своему голосу успокаивающие интонации. — Я попрошу прислать чаю.
Эмма тряхнула головой. Ей так хотелось спать, что она едва могла говорить:
— Я просто посплю… Я… в порядке… Спасибо… — Ее голос дошел до продолжительного вздоха, и когда открылись двери лифта, коридорный быстро бросил взгляд назад, в сторону ресторана прямо через улицу, недоумевая, почему никто не пришел с ней, чтобы убедиться, что она держится на ногах, хотя бы до того, как поднимется в свою комнату.
В ресторане Брикс допил коньяк и шагнул к двери.
— Ничего, проспится, — сказал он никому в частности, но метрдотель его услышал.
— Ее шуба, месье, — сказал он.
— А. — О шубе он позабыл. — Конечно. — Сказал он тут же. — Спасибо. — Он оставил десятидолларовую банкноту на стойке гардеробной и вручил двадцатку метрдотелю:
— Извините, что она устроила здесь такую сцену. Она иногда шалеет, вы понимаете — когда им хочется замуж, то они только об этом и могут думать. Даже если другой совсем этого не хочет.
Метрдотель холодно кивнул, и проследил, как Брикс ушел. Его не интересовали проблемы клиентов, если только это не были завсегдатаи, приходившие по нескольку раз в неделю, месяц за месяцем. Этих он выслушивал с достойным интересом. Что касается этой парочки, то как бы ни была хороша юная леди, он ее только презирал, потому что они выпили слишком много и вели себя неприлично.
Он увидел, как один официант, держа что-то в руках, быстро шагнул к нему:
— Сумочка юной леди, — сказал официант. — Она оставила ее на скамейке.
— Я возьму ее. — Вздохнув преувеличенно — только ему приходилось разбираться со всеми этими людьми метрдотель положил ее на полку. Позже, когда у него будет время, придется разузнать ее имя и адрес, чтобы смочь вернуть вещь. Или она сама зайдет за ней. Ему было все равно.
Кретин, думал Брикс, стоя на тротуаре и ожидая остановки потока машин. В следующую минуту он пересек улицу и зашел в отель. Затем подошел к регистрационной стойке.
— Моя подруга вернулась в отель? Эмма Годдар.
— Она в своем номере, — сказал клерк. — Ей кажется… нехорошо.
— Она расстроилась. Вы знаете, когда им хочется замуж, это единственное, о чем они думают. Даже если другому этого не хочется.
Клерк коротко кивнул. Его видение мира было строгим и бескомпромиссным. Он никогда бы не оставил свою девушку, как сделал этот парень, не позволил бы ей шляться пьяной, а самому исчезнуть. Конечно, клерк никогда бы не стал встречаться с девушкой, которая напивается до отупения, но если девушка один раз немного перебрала, и к тому же была несчастлива и плакала, то любой порядочный мужчина должен был остаться с ней, или, по меньшей мере, отвести ее назад в номер. Позор, что мы допускаем таких людей в наш отель, подумал клерк.
— Мой ключ, — сказал Брикс. — Брикс Эйгер, пятнадцать-ноль-десять.
— Доброй ночи, сэр, — сказал клерк, протягивая ему ключ.
Он проследил, как тот дошел до лифта. По крайней мере, парень снимает отдельный номер — большинство из них и этого не делает. В этом на него можно рассчитывать, подумал клерк, но больше ни в чем.
В лифте Брикс заметил что-то о холодной погоде, обратившись к одному из незнакомцев, стоявших рядом.
— Да уж, вы, видимо, чувствительны к холоду, — сказал незнакомец. — Одна шуба на вас, а другую несете про запас.
Впервые Брикс осознал, что несет зимнюю шубу. Он хихикнул.
— Подруга забыла в ресторане. Я передам ее ей завтра. Сегодня она ей не понадобится: она усердно отсыпается после обильного ужина, на котором слишком обильно выпила.
Незнакомец неловко улыбнулся, В Бриксе было что-то вымученное и непростительное, что его встревожило. Он промолчал, как и двое других в лифте.
— Доброй ночи, — добродушно произнес Брикс на пятнадцатом этаже и поспешил в свой номер.
Придется несколько часов смотреть телевизор, подумал он; он был слишком взбудоражен, чтобы спать. Потом, часов в семь утра, он позвонит Эмме, а когда она не ответит, то сообщит клерку или охране, или еще кому-нибудь о неладном. Чем больше людей будет задействовано, тем лучше. Удивительно, как легко было сделать все то, что он сделал — просто, прямо и умно. Никаких сложностей. Это же он, Брикс Эйгер. Умница. Незаменимая правая рука своего отца.
ГЛАВА 18
— Извини: я не собиралась закатывать сцену.
— Пей свой коньяк, и мы пойдем, — сказал он.
— Я не хочу.
— Ты сегодня достаточно поволновалась, пей. Я весь этот ужин спланировал для нас двоих, и je6e придется выполнить все.
— Брикс, ты же знаешь, что мне не нравится вкус…
— Эмма.
Она поглядела на него:
— Почему так важно для тебя, чтобы я выпила? Я буду точно такой же, если не выпью. Мы ведь все еще можем веселиться и заниматься вместе любовью… и любить друг друга…
— Ты не знаешь, что такое любовь. Любить — это значит делать кого-то счастливым.
— Но я делаю тебя счастливым. Ты же говорил так.
— Ты делала, — сказал Брикс, рассудительно кивая. — Действительно делала. Ты была хорошей девочкой, мы отлично веселились, и я устроил тебя на работу. Ты ничем бы не была без меня, а мы бы нашли другую Девушку-Эйгер. Я думаю, ты это забыла. Ты так увлеклась самой собой, что забыла, что значит любить, а это значит доверие, ты же заботилась только о том, чтобы быть в центре внимания, заставлять людей думать, что ты очень важная. Я думаю, это превратило тебя в хорошую фотомодель, но зато в паршивую подругу.
— Я не хочу чувствовать себя виноватой! Брикс, я же говорила тебе…
— Ну-ка, потише. И тогда, когда я организовал особый ужин — а я потратил много времени, обдумывая его, что мы будем есть, и что пить, и я делал это для тебя, ни для кого другого я такого бы делать не стал, и ты вдруг заявляешь: «Я не хочу». Боже, да ты ничего не знаешь о настоящей любви.
Эмма поглядела на него пристально.
— Это ты ничего не знаешь о любви, — сказала она, подняла бокал и осушила его одним залпом.
Затем задохнулась и не пыталась выровнять дыхание. Лицо и горло были как будто в огне. Слезы брызнули из глаз и потекли по щекам.
— Вот это было глупо, — заметил Брикс.
— Не надо, — прошептала Эмма, — не говори. — Она с хрипом вдохнула. — Ты все разрушил.
— Тогда уходи, — сказал он бесстрастно. — Если тебе не нравится что и как я делаю, то не стоит торчать здесь дольше. Кстати, рыданий я не выношу.
Все еще хрипя, Эмма уставилась на него:
— Ты хочешь, чтобы я ушла!
— Именно это я и сказал. Боже, как много времени нужно, чтобы до тебя дошло. Отель как раз через улицу — ты даже заблудиться не сможешь.
Существует много типов любви, но только один из них непростителен — фальшивая любовь, открытая для жестокости манипуляций.
Она продолжала смотреть на него. Ресторан пропал, Эмме почудилось, что они одни посреди просторного голого поля, все вокруг тихо, и горизонт во все стороны.
— Ты все-все это подстроил, весь ужин, чтобы разрушить нашу любовь.
— Да ты уже раньше это сделала, — сказал он беззаботно, и взял свой бокал, глядя мимо нее.
Эмма поколебалась, а потом бросилась вдоль скамейки, прежде чем до нее добрался официант, и побежала через зал ресторана, она хрипела, слезы стекали вниз по щекам.
— Мадемуазель! — воззвал метрдотель. — Ваша шуба!
— Это неважно, неважно, неважно. — Она побежала через улицу.
Водители гудели и бранились, пока она пробиралась между машин на другую сторону. Она дрожала в своем тонком платье, и слезы на лице становились льдинками. Она споткнулась, несясь на высоких каблуках, и упала на одно колено, и тут чья-то рука подхватила ее и поставила на ноги. Она подняла глаза и уткнулась взглядом в строгое лицо швейцара.
— Не знаете, когда остановиться, а, юная леди? — поинтересовался он. — Слишком много выпили, а теперь за смертью гоняетесь.
— Да. — Эмма почувствовала, как кружится голова, и неожиданно накатывается сонливость. — Пожалуйста, если бы я могла добраться до своей комнаты…
— Вы остановились в этом отеле? — спросил он недоверчиво.
Она кивнула: — Номер десять… что-то такое. Я не могу вспомнить…
Держа ее за руку, он почти втащил ее в отель, мимо радостно щебетавших в вольере птиц, к регистрационной стойке.
— Спросите у него, — сказал он.
Эмма попыталась сосредоточить взгляд на клерке:
— Эмма Годдар. Я не могу вспомнить номер комнаты…
Клерк нетерпеливо пощелкал пальцами по клавишам компьютера. — Десять двадцать один, — сказал он сухо. В глазах была твердость. — У вас есть ключ?
Они кивнула, затем поняла, что оставила свою сумочку на скамейке:
— Нет. Извините, я… я оставила сумочку в… в ресторане.
Клерк вызвал коридорного и вручил ему ключ:
— Отведите ее наверх.
— Слушай, — сказал швейцар. — Я не думаю, что она пьяна, понимаешь. Я думаю, она больна.
— Отведите наверх, — повторил клерк. Коридорный обхватил Эмму за пояс и повел!
ее к лифту:
— Вам станет легче, когда вы ляжете, — сказал он. Ему уже не в первый раз приходилось такое говорить, и он знал, как придать своему голосу успокаивающие интонации. — Я попрошу прислать чаю.
Эмма тряхнула головой. Ей так хотелось спать, что она едва могла говорить:
— Я просто посплю… Я… в порядке… Спасибо… — Ее голос дошел до продолжительного вздоха, и когда открылись двери лифта, коридорный быстро бросил взгляд назад, в сторону ресторана прямо через улицу, недоумевая, почему никто не пришел с ней, чтобы убедиться, что она держится на ногах, хотя бы до того, как поднимется в свою комнату.
В ресторане Брикс допил коньяк и шагнул к двери.
— Ничего, проспится, — сказал он никому в частности, но метрдотель его услышал.
— Ее шуба, месье, — сказал он.
— А. — О шубе он позабыл. — Конечно. — Сказал он тут же. — Спасибо. — Он оставил десятидолларовую банкноту на стойке гардеробной и вручил двадцатку метрдотелю:
— Извините, что она устроила здесь такую сцену. Она иногда шалеет, вы понимаете — когда им хочется замуж, то они только об этом и могут думать. Даже если другой совсем этого не хочет.
Метрдотель холодно кивнул, и проследил, как Брикс ушел. Его не интересовали проблемы клиентов, если только это не были завсегдатаи, приходившие по нескольку раз в неделю, месяц за месяцем. Этих он выслушивал с достойным интересом. Что касается этой парочки, то как бы ни была хороша юная леди, он ее только презирал, потому что они выпили слишком много и вели себя неприлично.
Он увидел, как один официант, держа что-то в руках, быстро шагнул к нему:
— Сумочка юной леди, — сказал официант. — Она оставила ее на скамейке.
— Я возьму ее. — Вздохнув преувеличенно — только ему приходилось разбираться со всеми этими людьми метрдотель положил ее на полку. Позже, когда у него будет время, придется разузнать ее имя и адрес, чтобы смочь вернуть вещь. Или она сама зайдет за ней. Ему было все равно.
Кретин, думал Брикс, стоя на тротуаре и ожидая остановки потока машин. В следующую минуту он пересек улицу и зашел в отель. Затем подошел к регистрационной стойке.
— Моя подруга вернулась в отель? Эмма Годдар.
— Она в своем номере, — сказал клерк. — Ей кажется… нехорошо.
— Она расстроилась. Вы знаете, когда им хочется замуж, это единственное, о чем они думают. Даже если другому этого не хочется.
Клерк коротко кивнул. Его видение мира было строгим и бескомпромиссным. Он никогда бы не оставил свою девушку, как сделал этот парень, не позволил бы ей шляться пьяной, а самому исчезнуть. Конечно, клерк никогда бы не стал встречаться с девушкой, которая напивается до отупения, но если девушка один раз немного перебрала, и к тому же была несчастлива и плакала, то любой порядочный мужчина должен был остаться с ней, или, по меньшей мере, отвести ее назад в номер. Позор, что мы допускаем таких людей в наш отель, подумал клерк.
— Мой ключ, — сказал Брикс. — Брикс Эйгер, пятнадцать-ноль-десять.
— Доброй ночи, сэр, — сказал клерк, протягивая ему ключ.
Он проследил, как тот дошел до лифта. По крайней мере, парень снимает отдельный номер — большинство из них и этого не делает. В этом на него можно рассчитывать, подумал клерк, но больше ни в чем.
В лифте Брикс заметил что-то о холодной погоде, обратившись к одному из незнакомцев, стоявших рядом.
— Да уж, вы, видимо, чувствительны к холоду, — сказал незнакомец. — Одна шуба на вас, а другую несете про запас.
Впервые Брикс осознал, что несет зимнюю шубу. Он хихикнул.
— Подруга забыла в ресторане. Я передам ее ей завтра. Сегодня она ей не понадобится: она усердно отсыпается после обильного ужина, на котором слишком обильно выпила.
Незнакомец неловко улыбнулся, В Бриксе было что-то вымученное и непростительное, что его встревожило. Он промолчал, как и двое других в лифте.
— Доброй ночи, — добродушно произнес Брикс на пятнадцатом этаже и поспешил в свой номер.
Придется несколько часов смотреть телевизор, подумал он; он был слишком взбудоражен, чтобы спать. Потом, часов в семь утра, он позвонит Эмме, а когда она не ответит, то сообщит клерку или охране, или еще кому-нибудь о неладном. Чем больше людей будет задействовано, тем лучше. Удивительно, как легко было сделать все то, что он сделал — просто, прямо и умно. Никаких сложностей. Это же он, Брикс Эйгер. Умница. Незаменимая правая рука своего отца.
ГЛАВА 18
Дом Квентина был ярко освещен, фонари сияли вдоль булыжного парадного подъезда, с каждой стороны от белой входной двери на крыльце, лампочки у всех окон, горели даже огни на заднем дворе, освещая деревья, громоздившиеся вокруг дома.
— Вечеринка, — пробормотал Алекс, когда они сошли на дорожку. — Или кто-то боится, что за ним подглядят.
Клер видела дом как будто в первый раз. Она посещала дом, наполненный воспоминаниями, но думала только об Эмме, и поэтому, все, что пришло ей в голову при виде особняка, так это каким лоснящимся и самодовольным он выглядит, совершенный дом для — своего хозяина, — который мог перешагнуть через взбудораженные семьи, разрушить взаимоотношения, возможно даже совершить преступления, и при этом оставаться незапятнанным. Он походил на особняк из другого времени, в котором не было такой царственности, гораздо более защищенное от капризов судьбы прибежище, чем её собственный дом. Но мы вовсе не в безопасности. Мы не можем купить то, что сейчас нужно Эмме, мы даже не можем купить время, которое нужно, чтобы найти ее.
— Идите вы, — сказала Джина с заднего сиденья. — Я вам помочь все равно не смогу.
— Надеюсь, мы не пробудем там долго, — сказал Алекс, и они с Клер пошли к парадному входу между низких, квадратно обстриженных кустов, выстроенных в одну линию, как сидящие на корточках часовые. Он позвонил, но именно Клер первой увидел дворецкий, когда открыл дверь.
— Миссис Годдар! — воскликнул он, демонстрируя своим изумлением, что Клер уже совсем вычеркнули из списков возможных гостей Квентина. — Мистер Эйгер не говорил мне… — Он разглядел Алекса, и на лице отразилось смущение: — Я прошу прощения, мы не ждали вас, или… кого-то другого.
— Мы не в гости, мы хотим только поговорить с мистером Эйгером, — сказала Клер. Она отодвинула его, увлекая за собой Алекса. — Он в кабинете?
— Нет, мадам, в своей спальне. Если вы подождете, я скажу ему…
— Все в порядке, я знаю дорогу. — И не смущаясь в этом никакой иронией ситуации, Клер двинулась по знакомому пути через прихожую, мимо высоких ваз с цветами имбиря и лилиями, мимо открытой двери в столовую, где она краем глаза увидела роскошно накрытый стол, а затем вверх по лестнице в спальню Квентина. Дверь была приоткрыта, они с Алексом стали рядом, чтобы постучать.
— Да, — сказал Квентин и открыл дверь. Его лицо окаменело, Клер никогда не видела его настолько захваченным врасплох.
— Извини, что беспокою тебя, — сказала она поспешно, чтобы перебить все, что он мог сказать, и также чтобы скрыть свое смущение: она даже не думала, что будет так сражена воздействием одного его присутствия, теперь, после нескольких недель. — Мы не отнимем много времени, нам нужно поговорить с тобой всего минуту. Мы пытаемся найти Эмму и Брикса. Эмма сказала, что у нее съемки в Нью-Йорке, но мы не знаем, где они остановились сегодня и…
— Не имею ни малейшего понятия, где они. — На нем были брюки от смокинга, рубашка и шелковый халат, который Клер подарила на день рождения. Он перехватил ее взгляд, и его губы ненадолго скривились в гримасе удивления. Затем он посмотрел прямо на Алекса.
— Алекс Джаррелл. — Алекс протянул руку, хотя и понимал, как смешны сейчас формальности, но Квентин руку пожал.
— Романист? — спросил он.
Алекс поднял бровь. Он как-то не предполагал, что мужчина, которого Клер отвергла, мог читать его книги. — Да, — сказал он.
— И когда вы вламываетесь в чужую спальню, то, очевидно, называете это изысканиями для новой книги?
— Это я отнюдь не взял бы в книгу, — бесстрастно сказал Алекс. — Я здесь потому, что Клер попросила меня прийти Квентин обратил свой взгляд на Клер:
— Ты боялась прийти одна?
— Я ничего не боюсь, — сказала Клер, и ее голос почти сорвался. — Я волнуюсь за Эмму, и мы пришли к тебе за помощью…
— Как трогательно: Мне нечего тебе сказать.
Клер сделала несколько нервных шагов через холл к кабинету, смутно осознавая, что ей отчаянно хочется уйти из спальни:
— Мы хотели только спросить тебя…
— Я ничего не знаю о твоей дочери. — Его лицо помрачнело от злобы из-за того, что он был вынужден следовать за ней. И все же Квентин прошел в кабинет. — Я за нее не отвечаю. Позвони секретарше Брикса, она всегда знает его маршрут.
— Я звонила. Она сказала, что это в первый раз, когда она помнит, что он не оставлял…
— Что ж, он забыл. Я поговорю с ним об этом, ему лучше знать.
Он встал рядом с огромным глобусом, который крутился на подставке из орехового дерева, слегка крутанул его и поглядел на вращение. Клер видела его за этим занятием сотню раз, и на какой-то короткий миг она ощутила, что снова с ним. Тут же ей показалось, что она сбилась с пути:
— А если они поехали на съемки, ты можешь завтра позвонить Хейлу.
— Мы звонили ему, — сказал Алекс. Он стоял рядом с Клер, и когда заговорил, то его голос увлек ее прочь от воспоминаний и присутствия Квентина. — Он сказал, что Брикс часто останавливается в доме своего приятеля и что вы, может, знаете его телефонный номер. Квентин пропустил его слова:
— Я же сказал тебе: позвони секретарше Брикса, — сказал он Клер. — Я не слежу за друзьями своего сына и за его маршрутом. Что с тобой, черт возьми, случилось? Они ездили в Нью-Йорк много раз, и они оба взрослые. Я надеялся, что ты оставишь их в покое.
— Этого мы сделать не можем! — воскликнула Клер. — Квентин, пожалуйста, мы должны найти…
— Ну и находите, если хотите. Я вам ничем помочь не могу.
— Вы можете, если дадите Клер докончить предложение, — сказал Алекс. — Вы говорите, что не имеете понятия, кто такой друг Брикса и где он живет? Я не верю, что вы не можете найти его в этой квартире, если вам он внезапно понадобится.
— Да кто вы, черт побери, такой! — разразился Квентин. — Убирайтесь к черту из моего дома. Ну! Вон! Если Клер хочет со мной поговорить, то она может сделать это и сама. Вы к этому отношения не имеете.
— Нет, имеет, — сказала Клер. — Мы оба волнуемся за Эмму. Квентин, помоги нам, пожалуйста!
Квентин взял себя в руки, его голос приобрел прежнее спокойствие:
— Ты сама отбросила право просить у меня помощи.
— Боже правый, отчего ты так уцепился за свою мстительность? — воскликнула она. — Тебе ведь тоже стоит побеспокоиться за Брикса.
Его лицо стало настороженным:
— Что это значит?
— Он может повредить Эмме! А если он это сделает, то…
— Повредить ей? Да о чем ты говоришь, черт побери! — Он может, если разозлится. Боже, это отнимает так много времени… Слушай, мы думаем, что он может разозлиться на нее. Мы не знаем это наверняка, но он может, и, боюсь, если он впадет в ярость, то Эмма окажется в опасности.
— Ни в какой она не в опасности и никогда не была, и ты это знаешь. Ты позволяла ей шляться с ним по всей стране, и слова не говорила, пока мы занимались любовью. Если ты думаешь, что я собираюсь выслушивать здесь твои истеричные…
Алекс выступил вперед и начал что-то говорить, но Клер сжала его руку. Если Квентин был настолько груб, чтобы заговорить о занятиях любовью, то она должна вынести это, Алекс никак в этом помочь не может.
— Он уже сделал нечто раньше, — сказала она. — И ты это знаешь. Этот мальчик в колледже, тот самый, которого парализовало…
Квентин резко дернул головой назад:
— Ничего этого не было. Он уставился на нее, пылая злобой. — Я рассказал тебе эту историю. Все закончено и давно забыто. Брикс был не виноват.
— Лоррэн сказала, что виноват. Она сказала, что он…
— Лоррэн — глупая сучка, которой больше в своей бесполезной жизни нечего делать, как рассказывать всем дикие истории. Я же сказал тебе: не слушай ее.
— Если она ошиблась, тогда не о чем тревожиться, — сказал Алекс. — Мы найдем Эмму в нормальном состоянии. Но теперь мы сказали вам, о чем мы беспокоимся и чего боимся. Скажите, как найти ее.
— А с чего Бриксу бояться? — спросил Квентин. — Или злиться?
— Может, он и не будет, — сказала Клер уклончиво, не желая рассказывать Квентину, что сделала Эмма. — Может быть, все в порядке. Я просто хочу знать, что с Эммой все нормально. Пожалуйста, Квентин, дай нам телефон той квартиры.
— У Брикса есть свои недостатки, — сказал Квентин, спокойно глядя на нее. — И один из них — это слабость к неопытным, зависимым девочкам. Но он не сделает ничего, не будет рисковать, чтобы потерять мое одобрение. Я это знаю. Он ничего ей не сделает. Скажи мне, что могло его напугать до такой степени.
— Я не могу. Я не очень много знаю об этом. Квентин, ради Бога, пожалуйста…
— Что, черт возьми, его так напугало? — зарычал он. — Ты не узнаешь от меня ничего — ничего, пока не скажешь…
— Он думает, что Эмма слышала кое-что о первых тестах ПК-20, — сказал Алекс.
Лицо Квентина сразу вытянулось. На этот раз он уставился прямо на Алекса:
— Как, черт возьми, вы узнали что-то о ПК-20?
— Я ничего не знаю. Я знаю только, что Эмма слышала много разговоров во время съемок в Эйгер Лэбс, и мы беспокоимся, потому что Брккс мог подумать, что она что-то услышала.
— Да нечего было слышать, — Квентин поглядел на Клер. — Слышать нечего! Откуда вы это взяли?
— Мы не знаем, что Эмма могла услышать…
— Это ловушка. Ты и эта женщина, лабораторный техник, ты все это подстроила, да? Я дал ей место, она проработала несколько месяцев, а потом ушла. Она была твоей шпионкой. Или нет?
— Нет, конечно же нет. Я не собиралась ставить тебе никаких ловушек, Квентин, я не засылала Джину как шпионку, Боже мой, как ты додумался до всего этого? — Клер была ошеломлена. Он всегда доминировал, теперь он, казалось, весь сжался, его голос уже не так силен, а выражение лица совсем не так твердо. Он очень встревожен, подумала она, и это заставило ее бояться еще больше, потому что могло значить, что то, что нашла Эмма, было действительно чем-то угрожающим и серьезным.
Она поглядела на часы:
— Не стоит нам болтать, надо найти их. — Но у Квентина лицо заметно сжалось, и она попыталась заставить его ее выслушать. — Все то время, что Джина работала на тебя, она никогда не говорила о своей работе. Но Эмма… Эмма могла услышать… или увидеть… или что-то найти… и оказаться замешанной… — Она запнулась, пытаясь найти способ сказать достаточно, чтобы удовлетворить его и все же не выдать, что именно видела Эмма и сколько они знали.
— Были некие беседы, — сказал Алекс мягко и быстро, словно начал рассказывать сказку, и поведал ее, специально оттеняя правду, чтобы Квентин успокоился и помог им. — О проблемах в первоначальных испытаниях ПК-20. Какой-то Курт давно говорил о них Бриксу, и Эмма услышала все это однажды, когда была у него в кабинете. Вероятно, вы уже решили эти проблемы. Мы об этом ничего не знаем, но раз вы запланировали дату погрузки товара, то, значит, испытания вас удовлетворили. Мы боимся, что Брикс может слишком волноваться за свою ответственность, а слухи о проблемах скомпрометируют успех предприятия или то, как он с ними справился. А поскольку Эмма, кажется, слышала что-то об этих проблемах, он может решить, что она ему угрожает. Нас интересует Эмма, мы должны найти ее, и если у вас есть капля порядочности, вы должны помочь нам, а не затягивать этот мучительный спор. Он только приносит муку Клер и оттягивает то время, когда мы прибудем в Нью-Йорк и выясним тем или иным способом, правы мы или нет.
Квентин нахмурился. Молчание затянулось.
— Если это тот его друг, о котором я думаю, — сказал он наконец, — то он продал свою квартиру пару месяцев назад. Они, вероятно, в отеле. Я не знаю, в каком именно, но Бриксу нравятся «Регенси», «Хелмсли Палас» — и «Интер-Континенталь». Когда ты окажешься там, то можешь передать своей дочери, что отныне у нас будет другая модель, из-за которой не возникнут неприятности.
— Я должна воспользоваться твоим телефоном, — сказала Клер, пошла к столу и начала набирать номер — Квентин отошел, не оглядываясь. Алекс встал рядом с Клер, обвив ее рукой, и стоял так, пока Клер обзванивала все отели в том порядке, в каком Квентин их назвал. Ни Эммы Годдар, ни Брикса Эйгера не было в «Регенси» и «Хелмсли Палас». Но они оба зарегистрировались в отдельных номерах «Интер-Континенталя».
Ни в одной из комнат трубку не брали.
— Пойдем, — сказал Алекс, и они поспешили вниз по лестнице, мимо дворецкого и официантов, готовивших все для вечеринки, к машине Алекса. Они и не заметили Квентина по пути. Больше никакого Квентина, подумала Клер. Больше никакого Квентина и, боже, пожалуйста, никакого Брикса.
— Где они? — спросила Джина.
— В «Интер-Континентале», — сказала Клер и повернулась к Алексу, который уже разворачивал машину. — Где это?
— На пересечении сорок восьмой и Лексингтон авеню. — Он улыбнулся ей. — Это недолго. Они, может быть, еще ужинают и мы только-только застигнем их в отеле. Мы подождем их в фойе, будем сидеть прямо, со строгими лицами, как три богини судьбы, и встретим их взглядами, когда они войдут.
Клер вполне могла себе это представить. Она улыбнулась.
— Они зарегистрировались под именем Брикса? — спросила Джина.
— Они в раздельных номерах, — сказала Клер.
— Что? — Джина наклонилась вперед. — Почему?
— Не знаю. Может быть, они всегда так путешествуют, я никогда не спрашивала.
— Нет. Эмма не говорила. — Джина немного помолчала. — Похоже на то, что он хочет доказать, что он был где-то… — Она резко остановилась. — Я могу и ошибаться. Обо всем этом.
— Надеюсь, что так, — сказал Алекс и увеличил скорость, едва они выехали из Дариена.
Коридорный удерживал Эмму одной рукой, открывая дверь ее номера.
— Ну вот и пришли, — сказал он радостно, и посадил ее на стул, прислонив ее головой к стене. — Хотите, чтобы я помог вам раздеться?
— Нет… все отлично… — пробормотала Эмма. — Кровать.
— О, конечно. Подождите. — Он сел на колени и снял черные туфли на высоких каблуках, его рука задержалась на изящной, в шелковых чулках, холодной как лед ступне Эммы. Его пальцы заскользнули на щиколотку и двинулись вверх по ее длинной стройной ноге.
Эмма что-то пробормотала, и он отдернул руку. Затем обнял ее и перенес со стула на кровать. Посмотрел на ее задравшееся, перекрученное платье, и снова приподнял се, чтобы вытащить стеганное одеяло. Затем укрыл ее, натянув одеяло до подбородка. Ее глаза были закрыты.
С вами все будет в порядке, — сказал он неуверенно. — Вы просто слишком перебрали. — Он отошел от кровати. — Спите спокойно. — Затем он протянул руку, чтобы выключить лампу на ночном столике и увидел пустую бутылочку, почти спрятанную за ней. Он потянулся к ней, а потом передумал. Не мое это дело, решил он. После чего выключил свет и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
Эмма услышала хлопанье. Кто это? Кто-то вошел? Она ощущала тяжесть одеяла, но было все еще холодно. Все тело ломило. Мамочка, я заболела. В ее голове закружились фрагменты лиц и тел, она увидела улыбку Ханны, но больше от нее — ничего, услышала, как та сказала «овсянка» и «пицца». Как странно, подумала она, с чего это Ханна заговорила об овсянке и пицце? Она увидела ноги Джины, шагающие через сарай Роз к лошадиным стойлам, один-единственный глаз Симоны, зорко следящей за ней, примеряющей новое платье, бесцветную улыбку Хейла Йегера, его лысину, сияющую под съемочными лампами, и ухмылку Тода Толлента, произносящего «хорошо-хорошо». Все они были в голове одновременно, то хищно слетались, то разлетались, разбухали и сжимались, снова набухали, плясали прямо перед ней и вокруг. Она ощутила головокружение от мельтешения! цветов и голосов — все они такие громкие — а потом почувствовала, будто ее подбросили вверх, но сама двинуться не смогла. Она увидела глаза матери, чем-то напуганной. Мамочка, мне так плохо.
— Коньяк, — сказал Брикс; прозвучало так ясно, что она решила, будто он где-то рядом, и вся сжалась, подумав, что сейчас он сделает ей больно. Я люблю тебя, Брикс. Нет, это не так. Я любила тебя когда-то, но Ты все погубил. О, Брикс, зачем ты все погубил?
— Скачки, — произнесла Роз, и Эмма увидела себя на прекрасной лошади, летящей через ферму Роз, но затем вдруг лошадь врезалась в дом, внутрь их чудесного нового дома в Уилтоне, в Ханну, повалила ее — о, Ханна, не умирай — проскочила по Тоби — о, Тоби, прости, прости, только когда же ты вернешься — и ворвалась в спальню Эммы, а потом она упала, и падала, падала в снег и лед, ей было так холодно, она дрожала, она даже слышала, как дрожит и подумала, что все внутри нее, пожалуй, разломается от такой дрожи, она увидела огромный кусок ледника, отломавшийся и летящий в ледяную воду с громоподобным всплеском, и ледяные брызги повисли в голубом небе, как будто весь мир обратился в ледышку, и она почувствовала, как мать коснулась ее лба и услышала ее голос: «Эмма», словно она звала ее.
— Вечеринка, — пробормотал Алекс, когда они сошли на дорожку. — Или кто-то боится, что за ним подглядят.
Клер видела дом как будто в первый раз. Она посещала дом, наполненный воспоминаниями, но думала только об Эмме, и поэтому, все, что пришло ей в голову при виде особняка, так это каким лоснящимся и самодовольным он выглядит, совершенный дом для — своего хозяина, — который мог перешагнуть через взбудораженные семьи, разрушить взаимоотношения, возможно даже совершить преступления, и при этом оставаться незапятнанным. Он походил на особняк из другого времени, в котором не было такой царственности, гораздо более защищенное от капризов судьбы прибежище, чем её собственный дом. Но мы вовсе не в безопасности. Мы не можем купить то, что сейчас нужно Эмме, мы даже не можем купить время, которое нужно, чтобы найти ее.
— Идите вы, — сказала Джина с заднего сиденья. — Я вам помочь все равно не смогу.
— Надеюсь, мы не пробудем там долго, — сказал Алекс, и они с Клер пошли к парадному входу между низких, квадратно обстриженных кустов, выстроенных в одну линию, как сидящие на корточках часовые. Он позвонил, но именно Клер первой увидел дворецкий, когда открыл дверь.
— Миссис Годдар! — воскликнул он, демонстрируя своим изумлением, что Клер уже совсем вычеркнули из списков возможных гостей Квентина. — Мистер Эйгер не говорил мне… — Он разглядел Алекса, и на лице отразилось смущение: — Я прошу прощения, мы не ждали вас, или… кого-то другого.
— Мы не в гости, мы хотим только поговорить с мистером Эйгером, — сказала Клер. Она отодвинула его, увлекая за собой Алекса. — Он в кабинете?
— Нет, мадам, в своей спальне. Если вы подождете, я скажу ему…
— Все в порядке, я знаю дорогу. — И не смущаясь в этом никакой иронией ситуации, Клер двинулась по знакомому пути через прихожую, мимо высоких ваз с цветами имбиря и лилиями, мимо открытой двери в столовую, где она краем глаза увидела роскошно накрытый стол, а затем вверх по лестнице в спальню Квентина. Дверь была приоткрыта, они с Алексом стали рядом, чтобы постучать.
— Да, — сказал Квентин и открыл дверь. Его лицо окаменело, Клер никогда не видела его настолько захваченным врасплох.
— Извини, что беспокою тебя, — сказала она поспешно, чтобы перебить все, что он мог сказать, и также чтобы скрыть свое смущение: она даже не думала, что будет так сражена воздействием одного его присутствия, теперь, после нескольких недель. — Мы не отнимем много времени, нам нужно поговорить с тобой всего минуту. Мы пытаемся найти Эмму и Брикса. Эмма сказала, что у нее съемки в Нью-Йорке, но мы не знаем, где они остановились сегодня и…
— Не имею ни малейшего понятия, где они. — На нем были брюки от смокинга, рубашка и шелковый халат, который Клер подарила на день рождения. Он перехватил ее взгляд, и его губы ненадолго скривились в гримасе удивления. Затем он посмотрел прямо на Алекса.
— Алекс Джаррелл. — Алекс протянул руку, хотя и понимал, как смешны сейчас формальности, но Квентин руку пожал.
— Романист? — спросил он.
Алекс поднял бровь. Он как-то не предполагал, что мужчина, которого Клер отвергла, мог читать его книги. — Да, — сказал он.
— И когда вы вламываетесь в чужую спальню, то, очевидно, называете это изысканиями для новой книги?
— Это я отнюдь не взял бы в книгу, — бесстрастно сказал Алекс. — Я здесь потому, что Клер попросила меня прийти Квентин обратил свой взгляд на Клер:
— Ты боялась прийти одна?
— Я ничего не боюсь, — сказала Клер, и ее голос почти сорвался. — Я волнуюсь за Эмму, и мы пришли к тебе за помощью…
— Как трогательно: Мне нечего тебе сказать.
Клер сделала несколько нервных шагов через холл к кабинету, смутно осознавая, что ей отчаянно хочется уйти из спальни:
— Мы хотели только спросить тебя…
— Я ничего не знаю о твоей дочери. — Его лицо помрачнело от злобы из-за того, что он был вынужден следовать за ней. И все же Квентин прошел в кабинет. — Я за нее не отвечаю. Позвони секретарше Брикса, она всегда знает его маршрут.
— Я звонила. Она сказала, что это в первый раз, когда она помнит, что он не оставлял…
— Что ж, он забыл. Я поговорю с ним об этом, ему лучше знать.
Он встал рядом с огромным глобусом, который крутился на подставке из орехового дерева, слегка крутанул его и поглядел на вращение. Клер видела его за этим занятием сотню раз, и на какой-то короткий миг она ощутила, что снова с ним. Тут же ей показалось, что она сбилась с пути:
— А если они поехали на съемки, ты можешь завтра позвонить Хейлу.
— Мы звонили ему, — сказал Алекс. Он стоял рядом с Клер, и когда заговорил, то его голос увлек ее прочь от воспоминаний и присутствия Квентина. — Он сказал, что Брикс часто останавливается в доме своего приятеля и что вы, может, знаете его телефонный номер. Квентин пропустил его слова:
— Я же сказал тебе: позвони секретарше Брикса, — сказал он Клер. — Я не слежу за друзьями своего сына и за его маршрутом. Что с тобой, черт возьми, случилось? Они ездили в Нью-Йорк много раз, и они оба взрослые. Я надеялся, что ты оставишь их в покое.
— Этого мы сделать не можем! — воскликнула Клер. — Квентин, пожалуйста, мы должны найти…
— Ну и находите, если хотите. Я вам ничем помочь не могу.
— Вы можете, если дадите Клер докончить предложение, — сказал Алекс. — Вы говорите, что не имеете понятия, кто такой друг Брикса и где он живет? Я не верю, что вы не можете найти его в этой квартире, если вам он внезапно понадобится.
— Да кто вы, черт побери, такой! — разразился Квентин. — Убирайтесь к черту из моего дома. Ну! Вон! Если Клер хочет со мной поговорить, то она может сделать это и сама. Вы к этому отношения не имеете.
— Нет, имеет, — сказала Клер. — Мы оба волнуемся за Эмму. Квентин, помоги нам, пожалуйста!
Квентин взял себя в руки, его голос приобрел прежнее спокойствие:
— Ты сама отбросила право просить у меня помощи.
— Боже правый, отчего ты так уцепился за свою мстительность? — воскликнула она. — Тебе ведь тоже стоит побеспокоиться за Брикса.
Его лицо стало настороженным:
— Что это значит?
— Он может повредить Эмме! А если он это сделает, то…
— Повредить ей? Да о чем ты говоришь, черт побери! — Он может, если разозлится. Боже, это отнимает так много времени… Слушай, мы думаем, что он может разозлиться на нее. Мы не знаем это наверняка, но он может, и, боюсь, если он впадет в ярость, то Эмма окажется в опасности.
— Ни в какой она не в опасности и никогда не была, и ты это знаешь. Ты позволяла ей шляться с ним по всей стране, и слова не говорила, пока мы занимались любовью. Если ты думаешь, что я собираюсь выслушивать здесь твои истеричные…
Алекс выступил вперед и начал что-то говорить, но Клер сжала его руку. Если Квентин был настолько груб, чтобы заговорить о занятиях любовью, то она должна вынести это, Алекс никак в этом помочь не может.
— Он уже сделал нечто раньше, — сказала она. — И ты это знаешь. Этот мальчик в колледже, тот самый, которого парализовало…
Квентин резко дернул головой назад:
— Ничего этого не было. Он уставился на нее, пылая злобой. — Я рассказал тебе эту историю. Все закончено и давно забыто. Брикс был не виноват.
— Лоррэн сказала, что виноват. Она сказала, что он…
— Лоррэн — глупая сучка, которой больше в своей бесполезной жизни нечего делать, как рассказывать всем дикие истории. Я же сказал тебе: не слушай ее.
— Если она ошиблась, тогда не о чем тревожиться, — сказал Алекс. — Мы найдем Эмму в нормальном состоянии. Но теперь мы сказали вам, о чем мы беспокоимся и чего боимся. Скажите, как найти ее.
— А с чего Бриксу бояться? — спросил Квентин. — Или злиться?
— Может, он и не будет, — сказала Клер уклончиво, не желая рассказывать Квентину, что сделала Эмма. — Может быть, все в порядке. Я просто хочу знать, что с Эммой все нормально. Пожалуйста, Квентин, дай нам телефон той квартиры.
— У Брикса есть свои недостатки, — сказал Квентин, спокойно глядя на нее. — И один из них — это слабость к неопытным, зависимым девочкам. Но он не сделает ничего, не будет рисковать, чтобы потерять мое одобрение. Я это знаю. Он ничего ей не сделает. Скажи мне, что могло его напугать до такой степени.
— Я не могу. Я не очень много знаю об этом. Квентин, ради Бога, пожалуйста…
— Что, черт возьми, его так напугало? — зарычал он. — Ты не узнаешь от меня ничего — ничего, пока не скажешь…
— Он думает, что Эмма слышала кое-что о первых тестах ПК-20, — сказал Алекс.
Лицо Квентина сразу вытянулось. На этот раз он уставился прямо на Алекса:
— Как, черт возьми, вы узнали что-то о ПК-20?
— Я ничего не знаю. Я знаю только, что Эмма слышала много разговоров во время съемок в Эйгер Лэбс, и мы беспокоимся, потому что Брккс мог подумать, что она что-то услышала.
— Да нечего было слышать, — Квентин поглядел на Клер. — Слышать нечего! Откуда вы это взяли?
— Мы не знаем, что Эмма могла услышать…
— Это ловушка. Ты и эта женщина, лабораторный техник, ты все это подстроила, да? Я дал ей место, она проработала несколько месяцев, а потом ушла. Она была твоей шпионкой. Или нет?
— Нет, конечно же нет. Я не собиралась ставить тебе никаких ловушек, Квентин, я не засылала Джину как шпионку, Боже мой, как ты додумался до всего этого? — Клер была ошеломлена. Он всегда доминировал, теперь он, казалось, весь сжался, его голос уже не так силен, а выражение лица совсем не так твердо. Он очень встревожен, подумала она, и это заставило ее бояться еще больше, потому что могло значить, что то, что нашла Эмма, было действительно чем-то угрожающим и серьезным.
Она поглядела на часы:
— Не стоит нам болтать, надо найти их. — Но у Квентина лицо заметно сжалось, и она попыталась заставить его ее выслушать. — Все то время, что Джина работала на тебя, она никогда не говорила о своей работе. Но Эмма… Эмма могла услышать… или увидеть… или что-то найти… и оказаться замешанной… — Она запнулась, пытаясь найти способ сказать достаточно, чтобы удовлетворить его и все же не выдать, что именно видела Эмма и сколько они знали.
— Были некие беседы, — сказал Алекс мягко и быстро, словно начал рассказывать сказку, и поведал ее, специально оттеняя правду, чтобы Квентин успокоился и помог им. — О проблемах в первоначальных испытаниях ПК-20. Какой-то Курт давно говорил о них Бриксу, и Эмма услышала все это однажды, когда была у него в кабинете. Вероятно, вы уже решили эти проблемы. Мы об этом ничего не знаем, но раз вы запланировали дату погрузки товара, то, значит, испытания вас удовлетворили. Мы боимся, что Брикс может слишком волноваться за свою ответственность, а слухи о проблемах скомпрометируют успех предприятия или то, как он с ними справился. А поскольку Эмма, кажется, слышала что-то об этих проблемах, он может решить, что она ему угрожает. Нас интересует Эмма, мы должны найти ее, и если у вас есть капля порядочности, вы должны помочь нам, а не затягивать этот мучительный спор. Он только приносит муку Клер и оттягивает то время, когда мы прибудем в Нью-Йорк и выясним тем или иным способом, правы мы или нет.
Квентин нахмурился. Молчание затянулось.
— Если это тот его друг, о котором я думаю, — сказал он наконец, — то он продал свою квартиру пару месяцев назад. Они, вероятно, в отеле. Я не знаю, в каком именно, но Бриксу нравятся «Регенси», «Хелмсли Палас» — и «Интер-Континенталь». Когда ты окажешься там, то можешь передать своей дочери, что отныне у нас будет другая модель, из-за которой не возникнут неприятности.
— Я должна воспользоваться твоим телефоном, — сказала Клер, пошла к столу и начала набирать номер — Квентин отошел, не оглядываясь. Алекс встал рядом с Клер, обвив ее рукой, и стоял так, пока Клер обзванивала все отели в том порядке, в каком Квентин их назвал. Ни Эммы Годдар, ни Брикса Эйгера не было в «Регенси» и «Хелмсли Палас». Но они оба зарегистрировались в отдельных номерах «Интер-Континенталя».
Ни в одной из комнат трубку не брали.
— Пойдем, — сказал Алекс, и они поспешили вниз по лестнице, мимо дворецкого и официантов, готовивших все для вечеринки, к машине Алекса. Они и не заметили Квентина по пути. Больше никакого Квентина, подумала Клер. Больше никакого Квентина и, боже, пожалуйста, никакого Брикса.
— Где они? — спросила Джина.
— В «Интер-Континентале», — сказала Клер и повернулась к Алексу, который уже разворачивал машину. — Где это?
— На пересечении сорок восьмой и Лексингтон авеню. — Он улыбнулся ей. — Это недолго. Они, может быть, еще ужинают и мы только-только застигнем их в отеле. Мы подождем их в фойе, будем сидеть прямо, со строгими лицами, как три богини судьбы, и встретим их взглядами, когда они войдут.
Клер вполне могла себе это представить. Она улыбнулась.
— Они зарегистрировались под именем Брикса? — спросила Джина.
— Они в раздельных номерах, — сказала Клер.
— Что? — Джина наклонилась вперед. — Почему?
— Не знаю. Может быть, они всегда так путешествуют, я никогда не спрашивала.
— Нет. Эмма не говорила. — Джина немного помолчала. — Похоже на то, что он хочет доказать, что он был где-то… — Она резко остановилась. — Я могу и ошибаться. Обо всем этом.
— Надеюсь, что так, — сказал Алекс и увеличил скорость, едва они выехали из Дариена.
Коридорный удерживал Эмму одной рукой, открывая дверь ее номера.
— Ну вот и пришли, — сказал он радостно, и посадил ее на стул, прислонив ее головой к стене. — Хотите, чтобы я помог вам раздеться?
— Нет… все отлично… — пробормотала Эмма. — Кровать.
— О, конечно. Подождите. — Он сел на колени и снял черные туфли на высоких каблуках, его рука задержалась на изящной, в шелковых чулках, холодной как лед ступне Эммы. Его пальцы заскользнули на щиколотку и двинулись вверх по ее длинной стройной ноге.
Эмма что-то пробормотала, и он отдернул руку. Затем обнял ее и перенес со стула на кровать. Посмотрел на ее задравшееся, перекрученное платье, и снова приподнял се, чтобы вытащить стеганное одеяло. Затем укрыл ее, натянув одеяло до подбородка. Ее глаза были закрыты.
С вами все будет в порядке, — сказал он неуверенно. — Вы просто слишком перебрали. — Он отошел от кровати. — Спите спокойно. — Затем он протянул руку, чтобы выключить лампу на ночном столике и увидел пустую бутылочку, почти спрятанную за ней. Он потянулся к ней, а потом передумал. Не мое это дело, решил он. После чего выключил свет и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
Эмма услышала хлопанье. Кто это? Кто-то вошел? Она ощущала тяжесть одеяла, но было все еще холодно. Все тело ломило. Мамочка, я заболела. В ее голове закружились фрагменты лиц и тел, она увидела улыбку Ханны, но больше от нее — ничего, услышала, как та сказала «овсянка» и «пицца». Как странно, подумала она, с чего это Ханна заговорила об овсянке и пицце? Она увидела ноги Джины, шагающие через сарай Роз к лошадиным стойлам, один-единственный глаз Симоны, зорко следящей за ней, примеряющей новое платье, бесцветную улыбку Хейла Йегера, его лысину, сияющую под съемочными лампами, и ухмылку Тода Толлента, произносящего «хорошо-хорошо». Все они были в голове одновременно, то хищно слетались, то разлетались, разбухали и сжимались, снова набухали, плясали прямо перед ней и вокруг. Она ощутила головокружение от мельтешения! цветов и голосов — все они такие громкие — а потом почувствовала, будто ее подбросили вверх, но сама двинуться не смогла. Она увидела глаза матери, чем-то напуганной. Мамочка, мне так плохо.
— Коньяк, — сказал Брикс; прозвучало так ясно, что она решила, будто он где-то рядом, и вся сжалась, подумав, что сейчас он сделает ей больно. Я люблю тебя, Брикс. Нет, это не так. Я любила тебя когда-то, но Ты все погубил. О, Брикс, зачем ты все погубил?
— Скачки, — произнесла Роз, и Эмма увидела себя на прекрасной лошади, летящей через ферму Роз, но затем вдруг лошадь врезалась в дом, внутрь их чудесного нового дома в Уилтоне, в Ханну, повалила ее — о, Ханна, не умирай — проскочила по Тоби — о, Тоби, прости, прости, только когда же ты вернешься — и ворвалась в спальню Эммы, а потом она упала, и падала, падала в снег и лед, ей было так холодно, она дрожала, она даже слышала, как дрожит и подумала, что все внутри нее, пожалуй, разломается от такой дрожи, она увидела огромный кусок ледника, отломавшийся и летящий в ледяную воду с громоподобным всплеском, и ледяные брызги повисли в голубом небе, как будто весь мир обратился в ледышку, и она почувствовала, как мать коснулась ее лба и услышала ее голос: «Эмма», словно она звала ее.