Страница:
Наверное, решил вернуться домой в фиакре. — Мы просто отведем ее домой, хорошенько вымоем, чтобы смыть эту отвратительную грязь, и найдем для нее какое-нибудь приличное платье вместо этих ужасных лохмотьев. Потом накормим ее чем-нибудь вкусным и непременно горячим. Ну, для начала, думаю, этого достаточно. А вот потом, когда она немного придет в себя…
— Вы сказали: «Конечно, нет», — напомнил жене Кипп. Джина, не слушая их, змейкой юркнула в подъехавший экипаж. Вслед за ней туда взобралась Эбби и уселась на сиденье возле маленькой нищенки. — Однако я могу назвать не меньше дюжины причин, по которым вам не следует ввязываться в эту опасную авантюру. Вы послушаете меня? А, Эбби?
Сев рядом с женой, Кипп дал знак вознице трогать. Потом повернулся к Эбби и, увидев ее сияющую улыбку, тут же понял, что опять опоздал!
— Конечно, нет, — с победным видом объявила она, лукаво подмигнув Джине.
Глава 18
— Вы сказали: «Конечно, нет», — напомнил жене Кипп. Джина, не слушая их, змейкой юркнула в подъехавший экипаж. Вслед за ней туда взобралась Эбби и уселась на сиденье возле маленькой нищенки. — Однако я могу назвать не меньше дюжины причин, по которым вам не следует ввязываться в эту опасную авантюру. Вы послушаете меня? А, Эбби?
Сев рядом с женой, Кипп дал знак вознице трогать. Потом повернулся к Эбби и, увидев ее сияющую улыбку, тут же понял, что опять опоздал!
— Конечно, нет, — с победным видом объявила она, лукаво подмигнув Джине.
Глава 18
Как вскоре выяснилось, Эбби ошибалась — потребовалось не одно купание, чтобы как следует отмыть маленькую Джину, а целых два.
Ко всему прочему, самой Джине это явно пришлось не по вкусу.
Не желая залезать в воду, она кусалась и царапалась, как дикая кошка.
Эбби одной было не справиться. Только благодаря совместным усилиям самой хозяйки, хихикающей Салли Энн и призванной на помощь миссис Харрис несносную девчонку удалось-таки затолкать в ванну. Да и то лишь под угрозой, что ее свяжут по рукам и ногам и вдобавок вставят в рот кляп. Джине не нравилось все — ни мочалка, которой ее мыли, ни даже мыло. Она истошно завопила, когда пена вдруг попала ей в глаза, а потом, видимо, решив, что виновницей всех ее мучений является Эбби, обложила ее таким виртуозным матом, что ей позавидовала бы даже сама Чугунная Герта.
В конце концов победа все-таки осталась за Эбби. К тому времени, когда донельзя грязную ванну отскребли до блеска и снова наполнили горячей водой, чтобы вымыть Джину во второй раз, противная девчонка перестала наконец отбиваться — то ли покорилась судьбе, то ли купание начало ей нравиться. Теперь она вела себя почти как нормальный ребенок — играла с переливчатыми мыльными пузырьками, даже сдула целую пригоршню на голову Эбби. А когда Салли Энн принялась ловко втирать ей в коленки ароматный крем, чтобы смягчить сухую, потрескавшуюся кожу, а потом завернула ее в нагретое полотенце, Джина едва не замурлыкала от удовольствия.
Эбби наконец смогла передохнуть. Завернувшись в теплый стеганый халат, порозовевшая после только что принятой ванны, она сидела на диване, маленькими глотками потягивая обжигающе горячий чай, и смотрела на Джину. Девочка, словно усталый котенок, свернулась клубочком в кресле перед камином, а Салли Энн, тяжело вздыхая и покачивая головой, расчесывала ее мокрые медно-красные локоны.
Ребенок — да нет, не такой уж она ребенок, пришла к выводу Эбби, увидев Джину, сидящую в ванне в чем мать родила, — наконец успокоился. Особенно после того как миссис Харрис принесла из кухни целый поднос с сандвичами и парочку горячих, прямо из печи, истекающих маслом булочек, чтобы, как выразилась добрая женщина, «малышка могла набить свой животик».
На нее натянули одно из старых грязно-коричневых платьев Эбби, которое было ей чуть-чуть длинновато, ведь рост Джины едва ли превышал пять футов. Зато в груди оно оказалось ей как раз впору, и к тому же сидело на ней куда лучше, чем когда-либо на Эбби.
Джина даже не поморщилась, когда Салли Энн сердито дернула ее за волосы, велев держать голову прямо. Не исключено, что девочка вообще не заметила этого — ее серые глаза, в которых светился живой ум, теперь уже не казались такими прозрачными и безмятежными, как прежде. Словно юркие серые мышки, они шныряли по комнате, все разглядывали, обшаривали, оценивали. Возможно, как предположила служанка, паршивая девчонка просто прикидывает, какую из драгоценных безделушек стоит прихватить с собой, прежде чем удрать из дома.
В отличие от слуг подобные мысли даже не приходили Эбби в голову. Она ничего не боялась, наоборот, радовалась тому, что утро прошло не зря. Во-первых, ей удалось вырвать бедного ребенка из лап нищеты, а это уже доброе дело, улыбалась про себя Эбби. И во-вторых, теперь она знает, что под личиной светского вертопраха и легкомысленного щеголя, которую предпочитает надевать на себя ее муж, прячется доброе сердце.
Усилия Эбби не пропали даром. К большому ее удивлению, Джина оказалась на редкость хорошенькой девочкой, вернее, даже юной девушкой. По общему мнению, ей было лет пятнадцать-шестнадцать. С густыми, тяжелыми локонами медно-красных, вечно спутанных волос и тонкими, правильными чертами лица, она выглядела бы настоящей красавицей, если бы не эта ужасающая худоба и кости, просвечивающие сквозь пергаментно-серую кожу. Зубы у нее были хорошие, руки маленькие, а ноги, хоть и сбитые в кровь, такой прекрасной формы, что, если их немного подлечить, им позавидовала бы даже герцогиня.
В камине пылало огромное полено. Прогорев, оно с оглушительным треском обрушилось, подняв сноп искр, и этот звук нарушил установившуюся в комнате тишину, во время которой все участники недавней схватки приходили в себя, набираясь сил для нового сражения.
— Вы будете мамаша? — осведомилась наконец Джина. Ее блестящие глаза в упор смотрели на Эбби.
Эбби озадаченно посмотрела на нее.
— Мамаша? — переспросила она. — Прости, не понимаю…
Презрительно вздернув брови, девочка пробормотала себе под нос кое-что нелестное в адрес Эбби.
— Мамаша! — рявкнула она на всю комнату, словно предполагая, что вокруг нее одни глухие. — Леди аббатиса. Начальница этого вашего «Веселого дома»! А тот парень, что был с вами, верно, ваш дружок? Он у вас заместо вышибалы? Или бери повыше — альфонс?
Ахнув от возмущения, Салли Энн выронила щетку и, подскочив к девушке, обеими руками зажала ей рот.
— А ну замолчи немедленно! Да как твой поганый язык осмелился произнести подобное?! — разъярилась она. — Эта дама, с которой ты говоришь, — ее светлость леди Уиллоуби! А его светлость — виконт Уиллоуби! Ишь чего вообразила! Как тебе не стыдно, девчонка! Принять нашу леди за содержательницу грязного притона, а хозяина — за вышибалу! Так бы вот взяла сейчас мыло со щеткой да и выскребла твой мерзкий рот!
Джина отшвырнула от себя Салли Энн с такой легкостью, словно ей было не впервой себя защищать, потом вскочила на ноги и смерила перепугавшуюся горничную свирепым взглядом.
— Только дотронься до меня своими тощими ручонками еще раз, драная кошка, и я замотаю их тебе за уши да еще завяжу морским узлом! — угрожающе прошипела она.
Пригвоздив совершенно растерявшуюся от такого отпора Салли Энн к полу еще одним пылающим взглядом, Джина повернулась к Эбби. Та, вытаращив от изумления глаза, лишь молча переводила взгляд с одной девушки на другую, не в силах решить, правильно ли она все поняла. Но больше всего ее удивило то, как вдруг резко изменилась к лучшему речь Джины. Это было совсем уж странно — особенно если учесть ту ярость, с какой она набросилась на бедную горничную.
— Так, значит, бедное дитя, ты решила, что тебя привезли в публичный дом? — спросила Эбби. Джина, наступив на подол чересчур длинного платья, чертыхнулась, едва не растянувшись на полу. — Ох, Джина, мне так жаль! Прости… Кто бы мог подумать? Я просто хотела спасти тебя, вырвать из рук той ужасной женщины.
Перебросив подол юбки через руку, Джина небрежно отмахнулась от смущенно оправдывающейся Эбби и принялась расхаживать по комнате. Она что-то бормотала себе под нос, как будто рассуждала сама с собой, потом пару раз оглянулась на Эбби и снова принялась ходить из угла в угол, не обращая внимания на забинтованные ноги.
Под конец, видимо, приняв какое-то решение, девушка остановилась, смущенно помялась и, наконец, подошла к виконтессе. Сделала неуклюжий реверанс и, не поднимая глаз, пробормотала:
— Вы уж, пожалуйста, простите меня, ваша светлость. Знай я, что вы взяли меня просто так, не… не для какого-то клиента, я бы так не дралась. И не ругалась бы, вот те крест! Сначала-то я подумала — а может, и ничего? Может, так даже лучше? Потерпишь немного, девочка, зато не надо будет снова шляться по улицам. А вот навсегда превратиться в одну из этих тварей — нет, это не по мне! Но потом… как я подумала, что снова придется завязываться в узел да лупить глаза в небо, изображая слепую дурочку, как меня Чугунная Герта научила… Господи, да уж лучше прямо головой в Темзу, с самого высокого моста, да чтобы поглубже!
— Ох, мэм! — жалостливо простонала Салли Энн. Сердце у нее было доброе, и сейчас, забыв о своих обидах, она едва не расплакалась от жалости. Подойдя к Джине, она ласково погладила ее по плечу. — Ну-ну, не надо! Сейчас пойду приготовлю тебе комнату наверху, хорошо?
Как только за Салли Энн захлопнулась дверь, Эбби жестом предложила Джине сесть в стоявшее напротив кресло и долго всматривалась в лицо девушки.
— Где ты научилась так правильно говорить, Джина?
— Реджина, — поправила ее девушка, потом обвела взглядом гостиную и вздохнула: — Наверное, все это опять мне снится, да? Это просто сон, и скоро я проснусь. Чугунная Герта, как обычно, еще на рассвете поднимет меня пинком в зад и примется ворчать, что пора, дескать, за работу. Глаза у меня слипаются, потому что полночи шила для нее лоскутных кукол, и мне смертельно не хочется опять бежать на улицу. Да, наверное, это сон. — Девушка слабо улыбнулась. — Но тут уж я ничего не могу поделать.
У Эбби защемило сердце. Ей и самой в прошлом не раз приходилось оказываться в отчаянном положении, когда напрочь пропадало желание жить, и сейчас у нее просто душа разрывалась от сочувствия к этой странной девушке.
— Ты не хочешь мне рассказать, как случилось, что ты оказалась у Герты?
— Хорошо. Буду и дальше притворяться, что это не сон. Все лучше, чем снова говорить на этом ужасном воровском жаргоне и все время трястись от страха, как бы не выдать себя. Если бы кто-то пронюхал, кто я такая на самом деле, или хотя бы заподозрил, сколько мне лет, мне бы не жить, вы уж поверьте. Да меня бы прикончили в тот же день! Вы бы видели, как они перетряхивали мои жалкие пожитки, даже в туфли заглядывали, ей-богу! К счастью, у меня хватило ума обрезать волосы, пока на них кто-нибудь не позарился, не то я и до утра бы не дожила! Это Чугунная Герта меня спасла. Ее все боятся.
Взгляд девушки упал на тарелку с сандвичами, о которой все забыли. Похоже, голод все еще давал о себе знать, потому что в животе у нее заурчало. Прихватив пару сандвичей с ветчиной, она снова вернулась в кресло. И так, откусывая кусок за куском, принялась рассказывать о себе:
— Меня вырастили дядя и тетка. Жили мы в южном предместье Лондона, в Литл-Вудкоте, в пасторском доме, в одном из имений, принадлежащих Кенуордам, гореть им всем в… простите, ваша светлость. Как сказал бы мой дядюшка, будь он сейчас здесь, за последние месяцы мои манеры нисколько не улучшились.
— Кенуорды? — переспросил внезапно появившийся в комнате Кипп. Приветствовав учтивым поклоном жену, он хитро улыбнулся: — Простите, моя дорогая, но так уж вышло, что двери между нашими комнатами остались открытыми. Случайно я услышал несколько слов, и они показались мне настолько интересными, что я решил поприсутствовать при вашем разговоре. — Кипп повернулся к Джине, которую при виде его будто ветром сорвало с кресла. — Вы не о тех ли Кенуордах, которых я хорошо знаю? Возможно, речь идет о Джордже Кенуорде, графе Аллертоне?
Неловко присев в реверансе, Джина молча кивнула. Теперь, когда она знала, что перед ней не разряженный в пух и прах сутенер из какого-нибудь притона, а виконт Уиллоуби, на лице ее были написаны страх и смущение.
— Какая удивительная история! — восхитился Кипп. Встав за спинкой кресла, где молча сидела его жена, он ласково положил ей руку на плечо. — И какая романтическая, вы не находите? В жизни бы не поверил! Моя жена, случайно наткнувшись на пасторскую племянницу, которую превратности судьбы бросили на самое дно, вырывает ее из пучины нищеты и разврата. Араминта Зейн гордилась бы вами, моя дорогая, а потом, измучившись от зависти, попросту украла бы вашу историю, чтобы сделать из нее сюжет для своего очередного романа. Только в нем она наверняка превратила бы Реджину в пленную принцессу, чтобы какой-нибудь рыцарь спас ее и отвез домой. Скажите, вы тоже пленная принцесса, мисс…
— Блисс, — пробормотала Реджина, по-прежнему смущенно пряча глаза. — Реджина Блисс, милорд. Какая уж из меня принцесса! Просто мне очень не повезло. После того как мои дядя и тетка погибли — экипаж, в котором они ехали, перевернулся, — я осталась одна. Денег у меня не было, и я почему-то решила, что в Лондоне непременно найду себе место у какого-нибудь торговца — в качестве нянюшки, например. Или хотя бы белошвейки. Видите ли, моя тетушка немало потрудилась, чтобы научить меня шить, и труды ее не пропали даром. — Губы девушки вдруг задрожали. — Но из этого ничего не вышло — меня никуда не брали. Никому я не была нужна. Никому… кроме Герты. Вот поэтому я и стала шить для нее тряпичных кукол, а потом помогала их продавать.
Девушка подняла голову и перевела взгляд с Киппа на Эбби. Ее прекрасные серые глаза затуманились от слез.
— Я провела в Лондоне полгода. Всего шесть месяцев, милорд. Мне казалось, что какая-то часть меня уже умерла. После первых недель, самых ужасных в моей жизни, Герта стала для меня спасением. И еще одним шагом на пути к бездне. Стать шлюхой, продавать себя — это был следующий шаг, верно? Итак, милорд, миледи, я обязана вам жизнью.
— Наверняка сегодня вечером ты чувствуешь себя настоящей героиней романа. Не так ли, дорогая? — осведомился Кипп, двинув вперед коня и взяв пешку Эбби.
Эбби встала, со вздохом стащила с себя пеньюар и уселась напротив мужа.
— Я благодарна вам, милорд, что вы позволили мне забрать с собой Джину. Поверьте, я никогда не забуду этого. А теперь, прошу вас, не мешайте, потому что я твердо намерена разбить вас в пух и прах. Надеюсь увидеть, как вы с горя будете рыдать ночи напролет, пока не превратитесь в бледную тень самого себя.
Кипп какое-то время молчал, переваривая тот факт, что на сидевшей напротив Эбби не осталось абсолютно ничего, кроме нижнего белья. Когда пару минут назад она игриво сбросила туфли, он только посмеялся. Но смех замер у него в горле, когда Эбби принялась стаскивать с себя чулки. Неужели все женщины делают это именно так — высоко поднимая ножки, сначала одну, потом другую, а потом медленно стягивают чулки, выворачивая их, словно кожуру от банана?! Он не сводил с нее глаз, но Эбби, похоже, это ничуть не смущало.
Она сказала, что рассчитывает выиграть. Только вот что она имела в виду: партию в шахматы? Или его самого?
Дьявольщина, будь прокляты все ее хитрости! Кипп вдруг обнаружил, что
ему не хватает воздуха. Об игре он вообще забыл. Сейчас голова его была занята совсем другим. Задачку, которую он решал в уме, можно было выразить короткой фразой: как бы половчее затащить жену в постель?
— Да, я понимаю, как это трудно — думать только о том, как бы разбить меня наголову. Сложная задача. На чем это я остановился? Ах да, вспомнил. Да, вы настоящая героиня, мадам жена. На редкость разумный поступок — привести в наш дом вместо ребенка взрослую девушку. Она говорит на хорошем, правильном языке, стало быть, она безгрешна и душа ее чиста, как свежевыпавший снег. Ну не могла же она все это выдумать, верно? Солгать нам — нет, невозможно! Надеюсь, вы простите меня, если я все-таки пошлю завтра кого-нибудь в Литл-Вудкот — лучше прямо с утра, ведь дело не терпит отлагательств, правда? — проверить ее рассказ… так, на всякий случай. А пока что будьте так любезны, предупредите Гиллета, чтобы на ночь запер столовое серебро. Впрочем, не стоит. Держу пари, что он уже успел припрятать все мало-мальски ценное в доме.
— Так вы не верите ей, Кипп? А вот я, представьте, верю. И Салли Энн, и
миссис Харрис — тоже. Кроме того, чтобы вас успокоить, могу сказать, что миссис Харрис уже взяла девушку под свое крыло, вернее, в оборот. Так что теперь у бедняжки не будет ни сил, ни времени интересоваться вашим серебром. Миссис Харрис уже засадила ее за шитье, и потом, насколько я знаю, у нее насчет Джины возник миллион всяких планов один интереснее другого. Похоже, она до смерти рада тому, что у нее появилась помощница. А мы с вами, Кипп, получили новую горничную. И выбросьте из головы мысль, что мы ее удочерили. Хотя, признаюсь честно, я до сих пор горжусь, что мы с вами решились забрать ее с собой. О, мой слон съел вашего коня!
Кипп, насупившись, с недовольным видом уставился на шахматную доску.
— Проклятие, так оно и есть! Кажется, я вас недооценил, Эбби. Итак, объявляю заранее — отныне пощады не ждите. С этой минуты вам больше не удастся отвлечь меня от игры, — предупредил он, стащив с себя рубашку. Жилет Кипп сбросил на три хода раньше. — Мужья иной раз в своей снисходительности заходят слишком далеко. А это, знаете ли, до добра не доводит.
Взяв стоявший на столике бокал с вином, Эбби отпила глоток и лукаво посмотрела на мужа.
— Ха! Вы хотите сказать, что не уделяете внимания игре? Не морочьте мне голову, милорд! Не верю ни одному вашему слову! Просто я играю лучше вас, вот и все.
Эбби продолжала непринужденно щебетать, старательно отводя глаза в сторону. Она прекрасно знала, что стоит ей только увидеть обнаженную грудь мужа, как ее хваленое самообладание развеется в дым, потому что она непременно вспомнит, как лежала в его объятиях, прижималась к его плечу, как его мускулистые руки ее обнимали… Нет, к черту весь этот вздор, спохватилась она. Нельзя забывать об игре. Снова игра, вздохнула Эбби. И каждый вечер другая…
— Возможно, уже завтра утром Эдвардина вернется к себе на Халф-Мун-стрит, — сообщила Эбби, пытаясь перевести разговор на какую-нибудь нейтральную тему. Лучше всего такую, которая заставила бы их забыть о том скудном количестве одежды, которое на них еще осталось.
— Вот как? Хорошая новость. Скажите, а она, случайно, не намерена заодно прихватить с собой и этого молодого нахала, вашего племянника? Нет-нет, ничего не говорите. Я и сам уже понял, что этот мерзкий кровопийца покинет нас не раньше, чем мой дом сгорит дотла и превратится в пепелище. Да и то он будет выжидать, пока пламя не опалит ему уши. А кстати, почему это Эдвардина вдруг решила уехать?
При упоминании имени Игги Эбби скорчила недовольную гримасу и, не желая касаться этой темы, предпочла ответить на его последний вопрос.
— Это все из-за Джины, знаете ли. Эдвардина перепугалась до смерти — твердит, что девчонка наверняка перережет нам глотки, когда мы будем спать. Сказать по правде, воображение у нее разгулялось до такой степени, что ей может позавидовать сама Араминта Зейн. С тех пор как мы вернулись, Эдвардина только и делает, что рассуждает о кинжалах и запекшейся крови на простынях. Слышали бы вы, как она вещает о том, как наши головы со стуком покатятся с лестницы, когда Джина со своими дружками-головорезами начнет грабить ваш особняк! Разумеется, предварительно изнасиловав всех женщин, какие только есть в доме. Нисколько не сомневаюсь, что всю эту чушь внушил ей Игги — уж он-то никогда не упустит случая попугать бедную дурочку. О, какой великолепный ход, милорд! Увы, боюсь, я вынуждена съесть вашего слона ладьей. Да, кстати, мне кажется, ваши панталоны будут весьма уместно смотреться на полу — рядом с вашей рубашкой, вечерними туфлями и чулками. А также сюртуком, жилетом, галстуком и… Впрочем, кажется, это все. Пока все.
Кипп, молча поднявшись со своего места, взялся за застежку панталон, гадая про себя, хватит ли у Эбби смелости смотреть, как он раздевается. Бросив в ее сторону испытующий взгляд, он заметил, как вспыхнули ее щеки, и на губах у него появилась дьявольская ухмылка. Черт возьми, а ему нравится эта женщина! Ей-богу, нравится!
— Сдается мне, леди страшно довольна собой! — добродушно хмыкнул Кипп. Потом, молниеносно скинув с себя панталоны, отшвырнул их в сторону и снова уселся в кресло. Теперь на нем оставался лишь тот минимум одежды, который был необходим, чтобы скрыть охватившее его возбуждение.
Как бы там ни было, но Кипп не намерен был позволить жене одержать над ним верх. Да еще к тому же в столь простой игре, как шахматы. Прищурившись, он внимательно изучал расстановку фигур на доске перед следующим ходом. И скоро понял то, до чего, возможно, еще не додумалась Эбби, — что у него в запасе осталось не больше трех ходов, после чего она просто объявит мат его королю.
Как ей удалось добиться того, чтобы вся его тактика свелась к защите? А ведь он играл очень внимательно — Кипп готов был поклясться в этом. Естественно, в те минуты, когда не разглядывал сидевшую напротив жену. А на нее, ей-богу, стоило посмотреть! Взволнованная, с полуобнаженной грудью, она изо всех сил старалась казаться невозмутимой, делая вид, что ее нисколько не возбуждает эта игра… в то время как сам он уже ни о чем другом не мог думать.
Да… похоже, эту партию она выиграла. Во всяком случае, его она заполучила, это ясно. Что же до всего остального, то он еще поборется. И для начала возьмет ее ладью, которой Эбби так легкомысленно пожертвовала. Так он и сделал — и вовсе не для того, чтобы оттянуть неизбежное. Киппу до смерти хотелось полюбоваться тем, как жена начнет сбрасывать с себя нижнее белье.
— Негодяй, — буркнула Эбби. — А вот кое-кто, я слышала, играет просто на соломинки, — недовольно сказала она, догадываясь, что он задумал. — Ну да ладно, Бог с вами, — вздохнула она.
Кипп был вознагражден за столь долгое ожидание, и наградой ему стало то удовольствие, которое он получил, когда Эбби начала расшнуровывать корсет. Возле левого плеча у нее обнаружилась крохотная родинка, которую он почему-то раньше не замечал, и для Киппа это оказалось последней каплей.
Уже не думая о том, что делает, он развязал кружевные ленты шелковой сорочки и медленно потянул ее вниз, обнажив длинную, изящно выгнутую спину жены. Он еще успел заметить две симметричные ямочки чуть ниже талии, но в этот момент Эбби с усмешкой бросила на него взгляд через плечо.
— Еще надеетесь на что-то, да, милорд? — ехидно подмигнула она, придерживая рукой сорочку, чтобы она не соскользнула вниз. Судя по выражению ее лица, она все рассчитала заранее. Одного только не учла: что сорочка выскользнет у нее из рук. Она и ахнуть не успела, как предстала перед ним обнаженной.
Застонав от обиды и неожиданности, Эбби попыталась закрыться руками от пылающего взгляда мужа и даже зажмурилась, словно это могло хоть чем-то помочь.
— О, дьявольщина! Ты что же, думаешь — я железный?! Игра окончена! — прорычал Кипп.
Выругавшись сквозь зубы, он рывком вскочил на ноги. Шахматные фигурки, а вслед за ними и доска с грохотом полетели в разные стороны. Подхватив жену на руки, он бросил ее на постель.
Минула неделя. Жизнь, которую вела Эбби на Гросвенор-сквер, можно было бы назвать безмятежной, если бы не хлопоты и волнения, которых хватало с избытком. Им с миссис Харрис пришлось поломать себе головы, когда виконт объявил о своем желании устроить раут. Приглашения были посланы, ожидали, что съедется не меньше двух сотен гостей, и Эбби с экономкой сбились с ног, стараясь устроить все как можно лучше.
Хлопот было бы гораздо больше, если бы не Джина — как высказалась домоправительница, эта девушка оказалась настоящим сокровищем. Большую часть покупок взяла на себя Эбби. Она ездила по магазинам, побывала у поставщиков и всюду куда только можно брала с собой Эдвардину, которая прочно обосновалась в их особняке. Очень скоро она заметила, что вокруг ее племянницы, которая пользовалась завидной популярностью, вьются едва ли не все холостяки Лондона.
Однако настал момент, когда Эбби обнаружила, что этой своей популярностью бедняжка Эдвардина была обязана вовсе не неземной красоте. Конечно, и ей тоже, однако, как объяснил жене Кипп, красота эта в глазах некоторых джентльменов засияла новым блеском, как только стало известно, что приданое, которое пообещал ей виконт, составит кругленькую сумму — десять тысяч фунтов.
Он готов был на что угодно, лишь бы избавиться от Бэкуорт-Мелдонов и выдворить их из дома!
Вечера были также заполнены до отказа. У Эбби буквально минутки свободной не оставалось — Кипп решил, что им предстоит взять лондонский свет приступом, и сделать это они должны в качестве семейной пары Раз уж они договорились сыграть роль любящей четы, значит, отныне их должны видеть только вместе.
И в результате Кипп теперь флиртовал чаще, чем когда-либо, больше, чем прежде, танцевал и расточал улыбки направо и налево. А польщенные дамы отчаянно кокетничали и нашептывали ему на ушко всякие милые глупости.
Со своей стороны Эбби могла похвастаться тем, что совсем неплохо справляется с новой для нее ролью виконтессы. Особенно после того, как Софи, герцогиня Селборн, убедила-таки наконец своего мужа позволить ей вернуться к светской жизни. Произошло это событие всего через две недели после того, как герцогиня подарила ему сына и наследника
А Софи, по мнению Эбби, была едва ли не самой популярной личностью в Лондоне — некоронованной королевой аристократических салонов. И поскольку Софи взяла себе за правило появляться всюду только в сопровождении Эбби, то неудивительно, что очень скоро завсегдатаи гостиных единодушно приняли ее в свой круг. Ее общества искали, дружбой с ней хвастались, и благосклонности ее добивались многие. Неожиданно оказалось, что поклонников у нее ничуть не меньше, чем у Эдвардины.
Ко всему прочему, самой Джине это явно пришлось не по вкусу.
Не желая залезать в воду, она кусалась и царапалась, как дикая кошка.
Эбби одной было не справиться. Только благодаря совместным усилиям самой хозяйки, хихикающей Салли Энн и призванной на помощь миссис Харрис несносную девчонку удалось-таки затолкать в ванну. Да и то лишь под угрозой, что ее свяжут по рукам и ногам и вдобавок вставят в рот кляп. Джине не нравилось все — ни мочалка, которой ее мыли, ни даже мыло. Она истошно завопила, когда пена вдруг попала ей в глаза, а потом, видимо, решив, что виновницей всех ее мучений является Эбби, обложила ее таким виртуозным матом, что ей позавидовала бы даже сама Чугунная Герта.
В конце концов победа все-таки осталась за Эбби. К тому времени, когда донельзя грязную ванну отскребли до блеска и снова наполнили горячей водой, чтобы вымыть Джину во второй раз, противная девчонка перестала наконец отбиваться — то ли покорилась судьбе, то ли купание начало ей нравиться. Теперь она вела себя почти как нормальный ребенок — играла с переливчатыми мыльными пузырьками, даже сдула целую пригоршню на голову Эбби. А когда Салли Энн принялась ловко втирать ей в коленки ароматный крем, чтобы смягчить сухую, потрескавшуюся кожу, а потом завернула ее в нагретое полотенце, Джина едва не замурлыкала от удовольствия.
Эбби наконец смогла передохнуть. Завернувшись в теплый стеганый халат, порозовевшая после только что принятой ванны, она сидела на диване, маленькими глотками потягивая обжигающе горячий чай, и смотрела на Джину. Девочка, словно усталый котенок, свернулась клубочком в кресле перед камином, а Салли Энн, тяжело вздыхая и покачивая головой, расчесывала ее мокрые медно-красные локоны.
Ребенок — да нет, не такой уж она ребенок, пришла к выводу Эбби, увидев Джину, сидящую в ванне в чем мать родила, — наконец успокоился. Особенно после того как миссис Харрис принесла из кухни целый поднос с сандвичами и парочку горячих, прямо из печи, истекающих маслом булочек, чтобы, как выразилась добрая женщина, «малышка могла набить свой животик».
На нее натянули одно из старых грязно-коричневых платьев Эбби, которое было ей чуть-чуть длинновато, ведь рост Джины едва ли превышал пять футов. Зато в груди оно оказалось ей как раз впору, и к тому же сидело на ней куда лучше, чем когда-либо на Эбби.
Джина даже не поморщилась, когда Салли Энн сердито дернула ее за волосы, велев держать голову прямо. Не исключено, что девочка вообще не заметила этого — ее серые глаза, в которых светился живой ум, теперь уже не казались такими прозрачными и безмятежными, как прежде. Словно юркие серые мышки, они шныряли по комнате, все разглядывали, обшаривали, оценивали. Возможно, как предположила служанка, паршивая девчонка просто прикидывает, какую из драгоценных безделушек стоит прихватить с собой, прежде чем удрать из дома.
В отличие от слуг подобные мысли даже не приходили Эбби в голову. Она ничего не боялась, наоборот, радовалась тому, что утро прошло не зря. Во-первых, ей удалось вырвать бедного ребенка из лап нищеты, а это уже доброе дело, улыбалась про себя Эбби. И во-вторых, теперь она знает, что под личиной светского вертопраха и легкомысленного щеголя, которую предпочитает надевать на себя ее муж, прячется доброе сердце.
Усилия Эбби не пропали даром. К большому ее удивлению, Джина оказалась на редкость хорошенькой девочкой, вернее, даже юной девушкой. По общему мнению, ей было лет пятнадцать-шестнадцать. С густыми, тяжелыми локонами медно-красных, вечно спутанных волос и тонкими, правильными чертами лица, она выглядела бы настоящей красавицей, если бы не эта ужасающая худоба и кости, просвечивающие сквозь пергаментно-серую кожу. Зубы у нее были хорошие, руки маленькие, а ноги, хоть и сбитые в кровь, такой прекрасной формы, что, если их немного подлечить, им позавидовала бы даже герцогиня.
В камине пылало огромное полено. Прогорев, оно с оглушительным треском обрушилось, подняв сноп искр, и этот звук нарушил установившуюся в комнате тишину, во время которой все участники недавней схватки приходили в себя, набираясь сил для нового сражения.
— Вы будете мамаша? — осведомилась наконец Джина. Ее блестящие глаза в упор смотрели на Эбби.
Эбби озадаченно посмотрела на нее.
— Мамаша? — переспросила она. — Прости, не понимаю…
Презрительно вздернув брови, девочка пробормотала себе под нос кое-что нелестное в адрес Эбби.
— Мамаша! — рявкнула она на всю комнату, словно предполагая, что вокруг нее одни глухие. — Леди аббатиса. Начальница этого вашего «Веселого дома»! А тот парень, что был с вами, верно, ваш дружок? Он у вас заместо вышибалы? Или бери повыше — альфонс?
Ахнув от возмущения, Салли Энн выронила щетку и, подскочив к девушке, обеими руками зажала ей рот.
— А ну замолчи немедленно! Да как твой поганый язык осмелился произнести подобное?! — разъярилась она. — Эта дама, с которой ты говоришь, — ее светлость леди Уиллоуби! А его светлость — виконт Уиллоуби! Ишь чего вообразила! Как тебе не стыдно, девчонка! Принять нашу леди за содержательницу грязного притона, а хозяина — за вышибалу! Так бы вот взяла сейчас мыло со щеткой да и выскребла твой мерзкий рот!
Джина отшвырнула от себя Салли Энн с такой легкостью, словно ей было не впервой себя защищать, потом вскочила на ноги и смерила перепугавшуюся горничную свирепым взглядом.
— Только дотронься до меня своими тощими ручонками еще раз, драная кошка, и я замотаю их тебе за уши да еще завяжу морским узлом! — угрожающе прошипела она.
Пригвоздив совершенно растерявшуюся от такого отпора Салли Энн к полу еще одним пылающим взглядом, Джина повернулась к Эбби. Та, вытаращив от изумления глаза, лишь молча переводила взгляд с одной девушки на другую, не в силах решить, правильно ли она все поняла. Но больше всего ее удивило то, как вдруг резко изменилась к лучшему речь Джины. Это было совсем уж странно — особенно если учесть ту ярость, с какой она набросилась на бедную горничную.
— Так, значит, бедное дитя, ты решила, что тебя привезли в публичный дом? — спросила Эбби. Джина, наступив на подол чересчур длинного платья, чертыхнулась, едва не растянувшись на полу. — Ох, Джина, мне так жаль! Прости… Кто бы мог подумать? Я просто хотела спасти тебя, вырвать из рук той ужасной женщины.
Перебросив подол юбки через руку, Джина небрежно отмахнулась от смущенно оправдывающейся Эбби и принялась расхаживать по комнате. Она что-то бормотала себе под нос, как будто рассуждала сама с собой, потом пару раз оглянулась на Эбби и снова принялась ходить из угла в угол, не обращая внимания на забинтованные ноги.
Под конец, видимо, приняв какое-то решение, девушка остановилась, смущенно помялась и, наконец, подошла к виконтессе. Сделала неуклюжий реверанс и, не поднимая глаз, пробормотала:
— Вы уж, пожалуйста, простите меня, ваша светлость. Знай я, что вы взяли меня просто так, не… не для какого-то клиента, я бы так не дралась. И не ругалась бы, вот те крест! Сначала-то я подумала — а может, и ничего? Может, так даже лучше? Потерпишь немного, девочка, зато не надо будет снова шляться по улицам. А вот навсегда превратиться в одну из этих тварей — нет, это не по мне! Но потом… как я подумала, что снова придется завязываться в узел да лупить глаза в небо, изображая слепую дурочку, как меня Чугунная Герта научила… Господи, да уж лучше прямо головой в Темзу, с самого высокого моста, да чтобы поглубже!
— Ох, мэм! — жалостливо простонала Салли Энн. Сердце у нее было доброе, и сейчас, забыв о своих обидах, она едва не расплакалась от жалости. Подойдя к Джине, она ласково погладила ее по плечу. — Ну-ну, не надо! Сейчас пойду приготовлю тебе комнату наверху, хорошо?
Как только за Салли Энн захлопнулась дверь, Эбби жестом предложила Джине сесть в стоявшее напротив кресло и долго всматривалась в лицо девушки.
— Где ты научилась так правильно говорить, Джина?
— Реджина, — поправила ее девушка, потом обвела взглядом гостиную и вздохнула: — Наверное, все это опять мне снится, да? Это просто сон, и скоро я проснусь. Чугунная Герта, как обычно, еще на рассвете поднимет меня пинком в зад и примется ворчать, что пора, дескать, за работу. Глаза у меня слипаются, потому что полночи шила для нее лоскутных кукол, и мне смертельно не хочется опять бежать на улицу. Да, наверное, это сон. — Девушка слабо улыбнулась. — Но тут уж я ничего не могу поделать.
У Эбби защемило сердце. Ей и самой в прошлом не раз приходилось оказываться в отчаянном положении, когда напрочь пропадало желание жить, и сейчас у нее просто душа разрывалась от сочувствия к этой странной девушке.
— Ты не хочешь мне рассказать, как случилось, что ты оказалась у Герты?
— Хорошо. Буду и дальше притворяться, что это не сон. Все лучше, чем снова говорить на этом ужасном воровском жаргоне и все время трястись от страха, как бы не выдать себя. Если бы кто-то пронюхал, кто я такая на самом деле, или хотя бы заподозрил, сколько мне лет, мне бы не жить, вы уж поверьте. Да меня бы прикончили в тот же день! Вы бы видели, как они перетряхивали мои жалкие пожитки, даже в туфли заглядывали, ей-богу! К счастью, у меня хватило ума обрезать волосы, пока на них кто-нибудь не позарился, не то я и до утра бы не дожила! Это Чугунная Герта меня спасла. Ее все боятся.
Взгляд девушки упал на тарелку с сандвичами, о которой все забыли. Похоже, голод все еще давал о себе знать, потому что в животе у нее заурчало. Прихватив пару сандвичей с ветчиной, она снова вернулась в кресло. И так, откусывая кусок за куском, принялась рассказывать о себе:
— Меня вырастили дядя и тетка. Жили мы в южном предместье Лондона, в Литл-Вудкоте, в пасторском доме, в одном из имений, принадлежащих Кенуордам, гореть им всем в… простите, ваша светлость. Как сказал бы мой дядюшка, будь он сейчас здесь, за последние месяцы мои манеры нисколько не улучшились.
— Кенуорды? — переспросил внезапно появившийся в комнате Кипп. Приветствовав учтивым поклоном жену, он хитро улыбнулся: — Простите, моя дорогая, но так уж вышло, что двери между нашими комнатами остались открытыми. Случайно я услышал несколько слов, и они показались мне настолько интересными, что я решил поприсутствовать при вашем разговоре. — Кипп повернулся к Джине, которую при виде его будто ветром сорвало с кресла. — Вы не о тех ли Кенуордах, которых я хорошо знаю? Возможно, речь идет о Джордже Кенуорде, графе Аллертоне?
Неловко присев в реверансе, Джина молча кивнула. Теперь, когда она знала, что перед ней не разряженный в пух и прах сутенер из какого-нибудь притона, а виконт Уиллоуби, на лице ее были написаны страх и смущение.
— Какая удивительная история! — восхитился Кипп. Встав за спинкой кресла, где молча сидела его жена, он ласково положил ей руку на плечо. — И какая романтическая, вы не находите? В жизни бы не поверил! Моя жена, случайно наткнувшись на пасторскую племянницу, которую превратности судьбы бросили на самое дно, вырывает ее из пучины нищеты и разврата. Араминта Зейн гордилась бы вами, моя дорогая, а потом, измучившись от зависти, попросту украла бы вашу историю, чтобы сделать из нее сюжет для своего очередного романа. Только в нем она наверняка превратила бы Реджину в пленную принцессу, чтобы какой-нибудь рыцарь спас ее и отвез домой. Скажите, вы тоже пленная принцесса, мисс…
— Блисс, — пробормотала Реджина, по-прежнему смущенно пряча глаза. — Реджина Блисс, милорд. Какая уж из меня принцесса! Просто мне очень не повезло. После того как мои дядя и тетка погибли — экипаж, в котором они ехали, перевернулся, — я осталась одна. Денег у меня не было, и я почему-то решила, что в Лондоне непременно найду себе место у какого-нибудь торговца — в качестве нянюшки, например. Или хотя бы белошвейки. Видите ли, моя тетушка немало потрудилась, чтобы научить меня шить, и труды ее не пропали даром. — Губы девушки вдруг задрожали. — Но из этого ничего не вышло — меня никуда не брали. Никому я не была нужна. Никому… кроме Герты. Вот поэтому я и стала шить для нее тряпичных кукол, а потом помогала их продавать.
Девушка подняла голову и перевела взгляд с Киппа на Эбби. Ее прекрасные серые глаза затуманились от слез.
— Я провела в Лондоне полгода. Всего шесть месяцев, милорд. Мне казалось, что какая-то часть меня уже умерла. После первых недель, самых ужасных в моей жизни, Герта стала для меня спасением. И еще одним шагом на пути к бездне. Стать шлюхой, продавать себя — это был следующий шаг, верно? Итак, милорд, миледи, я обязана вам жизнью.
— Наверняка сегодня вечером ты чувствуешь себя настоящей героиней романа. Не так ли, дорогая? — осведомился Кипп, двинув вперед коня и взяв пешку Эбби.
Эбби встала, со вздохом стащила с себя пеньюар и уселась напротив мужа.
— Я благодарна вам, милорд, что вы позволили мне забрать с собой Джину. Поверьте, я никогда не забуду этого. А теперь, прошу вас, не мешайте, потому что я твердо намерена разбить вас в пух и прах. Надеюсь увидеть, как вы с горя будете рыдать ночи напролет, пока не превратитесь в бледную тень самого себя.
Кипп какое-то время молчал, переваривая тот факт, что на сидевшей напротив Эбби не осталось абсолютно ничего, кроме нижнего белья. Когда пару минут назад она игриво сбросила туфли, он только посмеялся. Но смех замер у него в горле, когда Эбби принялась стаскивать с себя чулки. Неужели все женщины делают это именно так — высоко поднимая ножки, сначала одну, потом другую, а потом медленно стягивают чулки, выворачивая их, словно кожуру от банана?! Он не сводил с нее глаз, но Эбби, похоже, это ничуть не смущало.
Она сказала, что рассчитывает выиграть. Только вот что она имела в виду: партию в шахматы? Или его самого?
Дьявольщина, будь прокляты все ее хитрости! Кипп вдруг обнаружил, что
ему не хватает воздуха. Об игре он вообще забыл. Сейчас голова его была занята совсем другим. Задачку, которую он решал в уме, можно было выразить короткой фразой: как бы половчее затащить жену в постель?
— Да, я понимаю, как это трудно — думать только о том, как бы разбить меня наголову. Сложная задача. На чем это я остановился? Ах да, вспомнил. Да, вы настоящая героиня, мадам жена. На редкость разумный поступок — привести в наш дом вместо ребенка взрослую девушку. Она говорит на хорошем, правильном языке, стало быть, она безгрешна и душа ее чиста, как свежевыпавший снег. Ну не могла же она все это выдумать, верно? Солгать нам — нет, невозможно! Надеюсь, вы простите меня, если я все-таки пошлю завтра кого-нибудь в Литл-Вудкот — лучше прямо с утра, ведь дело не терпит отлагательств, правда? — проверить ее рассказ… так, на всякий случай. А пока что будьте так любезны, предупредите Гиллета, чтобы на ночь запер столовое серебро. Впрочем, не стоит. Держу пари, что он уже успел припрятать все мало-мальски ценное в доме.
— Так вы не верите ей, Кипп? А вот я, представьте, верю. И Салли Энн, и
миссис Харрис — тоже. Кроме того, чтобы вас успокоить, могу сказать, что миссис Харрис уже взяла девушку под свое крыло, вернее, в оборот. Так что теперь у бедняжки не будет ни сил, ни времени интересоваться вашим серебром. Миссис Харрис уже засадила ее за шитье, и потом, насколько я знаю, у нее насчет Джины возник миллион всяких планов один интереснее другого. Похоже, она до смерти рада тому, что у нее появилась помощница. А мы с вами, Кипп, получили новую горничную. И выбросьте из головы мысль, что мы ее удочерили. Хотя, признаюсь честно, я до сих пор горжусь, что мы с вами решились забрать ее с собой. О, мой слон съел вашего коня!
Кипп, насупившись, с недовольным видом уставился на шахматную доску.
— Проклятие, так оно и есть! Кажется, я вас недооценил, Эбби. Итак, объявляю заранее — отныне пощады не ждите. С этой минуты вам больше не удастся отвлечь меня от игры, — предупредил он, стащив с себя рубашку. Жилет Кипп сбросил на три хода раньше. — Мужья иной раз в своей снисходительности заходят слишком далеко. А это, знаете ли, до добра не доводит.
Взяв стоявший на столике бокал с вином, Эбби отпила глоток и лукаво посмотрела на мужа.
— Ха! Вы хотите сказать, что не уделяете внимания игре? Не морочьте мне голову, милорд! Не верю ни одному вашему слову! Просто я играю лучше вас, вот и все.
Эбби продолжала непринужденно щебетать, старательно отводя глаза в сторону. Она прекрасно знала, что стоит ей только увидеть обнаженную грудь мужа, как ее хваленое самообладание развеется в дым, потому что она непременно вспомнит, как лежала в его объятиях, прижималась к его плечу, как его мускулистые руки ее обнимали… Нет, к черту весь этот вздор, спохватилась она. Нельзя забывать об игре. Снова игра, вздохнула Эбби. И каждый вечер другая…
— Возможно, уже завтра утром Эдвардина вернется к себе на Халф-Мун-стрит, — сообщила Эбби, пытаясь перевести разговор на какую-нибудь нейтральную тему. Лучше всего такую, которая заставила бы их забыть о том скудном количестве одежды, которое на них еще осталось.
— Вот как? Хорошая новость. Скажите, а она, случайно, не намерена заодно прихватить с собой и этого молодого нахала, вашего племянника? Нет-нет, ничего не говорите. Я и сам уже понял, что этот мерзкий кровопийца покинет нас не раньше, чем мой дом сгорит дотла и превратится в пепелище. Да и то он будет выжидать, пока пламя не опалит ему уши. А кстати, почему это Эдвардина вдруг решила уехать?
При упоминании имени Игги Эбби скорчила недовольную гримасу и, не желая касаться этой темы, предпочла ответить на его последний вопрос.
— Это все из-за Джины, знаете ли. Эдвардина перепугалась до смерти — твердит, что девчонка наверняка перережет нам глотки, когда мы будем спать. Сказать по правде, воображение у нее разгулялось до такой степени, что ей может позавидовать сама Араминта Зейн. С тех пор как мы вернулись, Эдвардина только и делает, что рассуждает о кинжалах и запекшейся крови на простынях. Слышали бы вы, как она вещает о том, как наши головы со стуком покатятся с лестницы, когда Джина со своими дружками-головорезами начнет грабить ваш особняк! Разумеется, предварительно изнасиловав всех женщин, какие только есть в доме. Нисколько не сомневаюсь, что всю эту чушь внушил ей Игги — уж он-то никогда не упустит случая попугать бедную дурочку. О, какой великолепный ход, милорд! Увы, боюсь, я вынуждена съесть вашего слона ладьей. Да, кстати, мне кажется, ваши панталоны будут весьма уместно смотреться на полу — рядом с вашей рубашкой, вечерними туфлями и чулками. А также сюртуком, жилетом, галстуком и… Впрочем, кажется, это все. Пока все.
Кипп, молча поднявшись со своего места, взялся за застежку панталон, гадая про себя, хватит ли у Эбби смелости смотреть, как он раздевается. Бросив в ее сторону испытующий взгляд, он заметил, как вспыхнули ее щеки, и на губах у него появилась дьявольская ухмылка. Черт возьми, а ему нравится эта женщина! Ей-богу, нравится!
— Сдается мне, леди страшно довольна собой! — добродушно хмыкнул Кипп. Потом, молниеносно скинув с себя панталоны, отшвырнул их в сторону и снова уселся в кресло. Теперь на нем оставался лишь тот минимум одежды, который был необходим, чтобы скрыть охватившее его возбуждение.
Как бы там ни было, но Кипп не намерен был позволить жене одержать над ним верх. Да еще к тому же в столь простой игре, как шахматы. Прищурившись, он внимательно изучал расстановку фигур на доске перед следующим ходом. И скоро понял то, до чего, возможно, еще не додумалась Эбби, — что у него в запасе осталось не больше трех ходов, после чего она просто объявит мат его королю.
Как ей удалось добиться того, чтобы вся его тактика свелась к защите? А ведь он играл очень внимательно — Кипп готов был поклясться в этом. Естественно, в те минуты, когда не разглядывал сидевшую напротив жену. А на нее, ей-богу, стоило посмотреть! Взволнованная, с полуобнаженной грудью, она изо всех сил старалась казаться невозмутимой, делая вид, что ее нисколько не возбуждает эта игра… в то время как сам он уже ни о чем другом не мог думать.
Да… похоже, эту партию она выиграла. Во всяком случае, его она заполучила, это ясно. Что же до всего остального, то он еще поборется. И для начала возьмет ее ладью, которой Эбби так легкомысленно пожертвовала. Так он и сделал — и вовсе не для того, чтобы оттянуть неизбежное. Киппу до смерти хотелось полюбоваться тем, как жена начнет сбрасывать с себя нижнее белье.
— Негодяй, — буркнула Эбби. — А вот кое-кто, я слышала, играет просто на соломинки, — недовольно сказала она, догадываясь, что он задумал. — Ну да ладно, Бог с вами, — вздохнула она.
Кипп был вознагражден за столь долгое ожидание, и наградой ему стало то удовольствие, которое он получил, когда Эбби начала расшнуровывать корсет. Возле левого плеча у нее обнаружилась крохотная родинка, которую он почему-то раньше не замечал, и для Киппа это оказалось последней каплей.
Уже не думая о том, что делает, он развязал кружевные ленты шелковой сорочки и медленно потянул ее вниз, обнажив длинную, изящно выгнутую спину жены. Он еще успел заметить две симметричные ямочки чуть ниже талии, но в этот момент Эбби с усмешкой бросила на него взгляд через плечо.
— Еще надеетесь на что-то, да, милорд? — ехидно подмигнула она, придерживая рукой сорочку, чтобы она не соскользнула вниз. Судя по выражению ее лица, она все рассчитала заранее. Одного только не учла: что сорочка выскользнет у нее из рук. Она и ахнуть не успела, как предстала перед ним обнаженной.
Застонав от обиды и неожиданности, Эбби попыталась закрыться руками от пылающего взгляда мужа и даже зажмурилась, словно это могло хоть чем-то помочь.
— О, дьявольщина! Ты что же, думаешь — я железный?! Игра окончена! — прорычал Кипп.
Выругавшись сквозь зубы, он рывком вскочил на ноги. Шахматные фигурки, а вслед за ними и доска с грохотом полетели в разные стороны. Подхватив жену на руки, он бросил ее на постель.
Минула неделя. Жизнь, которую вела Эбби на Гросвенор-сквер, можно было бы назвать безмятежной, если бы не хлопоты и волнения, которых хватало с избытком. Им с миссис Харрис пришлось поломать себе головы, когда виконт объявил о своем желании устроить раут. Приглашения были посланы, ожидали, что съедется не меньше двух сотен гостей, и Эбби с экономкой сбились с ног, стараясь устроить все как можно лучше.
Хлопот было бы гораздо больше, если бы не Джина — как высказалась домоправительница, эта девушка оказалась настоящим сокровищем. Большую часть покупок взяла на себя Эбби. Она ездила по магазинам, побывала у поставщиков и всюду куда только можно брала с собой Эдвардину, которая прочно обосновалась в их особняке. Очень скоро она заметила, что вокруг ее племянницы, которая пользовалась завидной популярностью, вьются едва ли не все холостяки Лондона.
Однако настал момент, когда Эбби обнаружила, что этой своей популярностью бедняжка Эдвардина была обязана вовсе не неземной красоте. Конечно, и ей тоже, однако, как объяснил жене Кипп, красота эта в глазах некоторых джентльменов засияла новым блеском, как только стало известно, что приданое, которое пообещал ей виконт, составит кругленькую сумму — десять тысяч фунтов.
Он готов был на что угодно, лишь бы избавиться от Бэкуорт-Мелдонов и выдворить их из дома!
Вечера были также заполнены до отказа. У Эбби буквально минутки свободной не оставалось — Кипп решил, что им предстоит взять лондонский свет приступом, и сделать это они должны в качестве семейной пары Раз уж они договорились сыграть роль любящей четы, значит, отныне их должны видеть только вместе.
И в результате Кипп теперь флиртовал чаще, чем когда-либо, больше, чем прежде, танцевал и расточал улыбки направо и налево. А польщенные дамы отчаянно кокетничали и нашептывали ему на ушко всякие милые глупости.
Со своей стороны Эбби могла похвастаться тем, что совсем неплохо справляется с новой для нее ролью виконтессы. Особенно после того, как Софи, герцогиня Селборн, убедила-таки наконец своего мужа позволить ей вернуться к светской жизни. Произошло это событие всего через две недели после того, как герцогиня подарила ему сына и наследника
А Софи, по мнению Эбби, была едва ли не самой популярной личностью в Лондоне — некоронованной королевой аристократических салонов. И поскольку Софи взяла себе за правило появляться всюду только в сопровождении Эбби, то неудивительно, что очень скоро завсегдатаи гостиных единодушно приняли ее в свой круг. Ее общества искали, дружбой с ней хвастались, и благосклонности ее добивались многие. Неожиданно оказалось, что поклонников у нее ничуть не меньше, чем у Эдвардины.