Грегори не понимал жестов индейца, а тот не понимал английской речи: Голтспер всегда говорил с ним на его родном языке.
Да им, собственно, и нечего было сказать друг другу. Оба видели, как захватили их покровителя и хозяина. Ориоли понимал только одно: хозяин попал в руки врагов. Гарт яснее представлял себе, что это за враги и почему они схватили Голтспера.
Они оба видели его связанным пленником, и обоим пришла в голову мысль: нельзя ли как-нибудь его освободить?
Индейцу эта мысль была подсказана инстинктом, а будь на месте Гарта какой-нибудь другой англичанин, вряд ли ему могла прийти в голову такая мысль. Но у бывшего грабителя, по роду его занятий, был большой опыт по части тюрем, и, так как ему не раз случалось выбираться из узилища, он считал это вполне осуществимым. Он сразу начал обдумывать, какие следует принять меры, чтобы выручить и освободить Генри Голтспера.
Гарту очень недоставало какого-нибудь человека с головой, с которым можно было бы посоветоваться. У индейца, может быть, была и неплохая голова, но Гарту не было от нее никакой пользы, так как он не мог извлечь из нее ни одной мысли.
– Экое несчастье! – воскликнул он после нескольких тщетных попыток объясниться с Ориоли знаками. – Ничего от него не добьешься! Никакого толку! Меньше, чем от моих старых чучел: все-таки они мне помогали. Ну что ж, придется мне обмозговать это дело без него.
Действительно, хотел этого Грегори или нет, но ничего другого ему не оставалось, так как индеец, убедившись, что его не понимают, отказался от попыток объясниться с Гартом. Покинув грабителя, он, повинуясь своему инстинкту, отправился по следам отряда с надеждой, что он может быть полезнее своему хозяину, будучи около него.
– Предан, как пес, – пробормотал Грегори, следя за ним взглядом. – Вот так и мои помошнички были мне преданы. Сэр Генри когда-то его выручил, так он теперь за него в огонь и в воду готов… Ну, а как же все-таки пособить хозяину? – рассуждал сам с собой Грегори. – Его повезли в Бэлстрод, там они стоят на квартире. Но только долго его тут держать не станут. Разве они для него такую тюрьму готовят? Ньюгейт или Тауэр – вот куда они его упрячут, и не позднее, чем завтра. Если бы удалось освободить его по дороге! Нет, боюсь, не выйдет! Мои соратники на такое дело не годятся. Ведь их там чертова сила, этих самых кирасиров. Нечего и думать!.. Хотел бы я знать, когда они его переправлять будут? Ежели не сегодня, тогда, может, можно будет что-нибудь и сделать. Эх, кабы мне с кем-нибудь дельным посоветоваться!.. Не верю я, хоть убей, что старый Дэнси предатель! Никак этого не может быть, да еще после всего того, что он мне вчера рассказывал! Нет, он ничего про это не знает. Все это дело рук проклятого Уэлфорда… Пойду-ка я к Дэнси! Посмотрю, может ли это статься, чтобы он в такой подлости был замешан. А может, и дочка его чем-нибудь да поможет! Она-то не откажется. Коли меня мои глаза не обманывают, она без памяти влюблена в сэра Генри… Да, вот сейчас прямо и пойду к Дэнси! У меня в тех краях еще дельце есть, так уж я одним махом сразу двух зайцев убью… Ну и подлюга же этот Уэлфорд! Не я буду, если не измолочу его так, что на нем живого местечка не останется! Ух!
И с этой угрозой Грегори вошел в дом – по-видимому, для того, чтобы приготовиться к своему визиту к Дэнси.
Хотя он собирался идти сейчас же, прошло добрых полчаса, прежде чем он вышел из Каменной Балки. Слишком большим соблазном оказались для него раскрытая кладовая и винный погреб. Хотя кирасиры хорошо похозяйничали и там и здесь, они все же не успели опустошить их дочиста. Гарту осталось достаточно разных припасов, чтобы приготовить себе порядочный завтрак, и вволю вина, чтобы запить его.
После завтрака нашлось еще дело, которое задержало его минут на двадцать. В спальне хозяина и в других комнатах, куда не заглянули кирасиры, осталось много ценных вещей, которые легко можно было унести. Все эти вещи, у которых теперь не было хозяина, могли пропасть; любой вор мог зайти и вынести их под плащом.
Грегори был не такой человек, чтобы оставить на произвол судьбы ценные вещи; он отыскал большой мешок и сложил в него серебряные кубки, подсвечники, оружие и прочие ценности, а также кое-что из одежды. Набив мешок доверху, он взвалил его на плечи и понес из дома подальше, в кусты. Там он нашел укромное местечко и спрятал свою добычу так тщательно, что самый зоркий человек мог бы пройти рядом, ничего не заметив.
Сказать, что Грегори украл эти вещи, было бы несправедливо по отношению к нему. Он просто спрятал их до возвращения владельца. Но так же неверно было бы утверждать, что в то время, когда он старательно прятал мешок с вещами, у него не мелькала мысль, что он может стать его собственностью.
Может быть, он говорил себе, что, если Генри Голтспер никогда не вернется в Каменную Балку и ему, Гарту, не придется увидеться с ним, это добро будет ему некоторым вознаграждением за утрату любимого хозяина.
Разумеется, он отнюдь не желал этого, потому что тотчас же отправился к Дэнси, чтобы попытаться с его помощью освободить Голтспера, а успех этой попытки лишал его всякой надежды завладеть спрятанным добром.
Подходя к вырубке, где стояла хижина Дика Дэнси, он увидел человека, который, пошатываясь, брел от его дома. Он тут же исчез за деревьями, по Грегори все же успел узнать в этом пьяном человеке лесоруба Уэлфорда.
Постояв несколько секунд и убедившись, что он удаляется, Гарт пошел к жилищу Дика Дэнси.
Уэлфорд действительно был пьян, как никогда в жизни.
Когда они с Дэнси еще затемно возвращались домой после ночной работы в Каменной Балке, даже в предрассветных сумерках нетрудно было заметить, что оба они идут пошатываясь. Они то и дело натыкались на деревья, а Уэлфорд один раз совсем потерял равновесие и на топком месте плюхнулся головой в грязь.
Правда, тропинка после дождя стала скользкой, но вряд ли это было причиной того, что они так нетвердо держались на ногах. Языки у них тоже заплетались, и это уж безусловно было следствием не дождя, а иной, гораздо более крепкой, жидкости.
Дэнси был очень весел и оживлен, и речь его беспрестанно прерывалась хихиканьем. Он был очень доволен этой ночью и несколько раз на ходу вынимал из кармана пригоршню серебра и потряхивал ее на ладони, чтобы послушать, как звенят настоящие королевские денежки.
Ладонь Уэлфорда, по-видимому, была не так щедро «смазана», но, несмотря на это, и он также был в прекрасном настроении. У него было нечто, помимо чаевых, что доставляло ему удовлетворение, но он не считал нужным посвящать в это своего приятеля. Вряд ли это было содержимое глиняной фляги, украденной им из подвала Каменной Балки; нет, хмель, который опьянял его сильнее выпитого джина, был совсем иного порядка: он был опьянен радостью, радостью предвкушения близкой гибели ненавистного ему человека.
Он не знал, что с ним сделают. Его новый хозяин даже не намекнул ему, для какой цели потребовались ему те услуги, которые он оказал ему нынче ночью. Но как ни туго соображал Уэлфорд, он понимал, что его каким-то образом освободят от соперника, и притом без всякого риска или усилий с его стороны. Мало того, ведь он жаждал отомстить Голтсперу, – и вот теперь он будет отомщен, не только не подвергаясь ни малейшей опасности, но ему даже обещали щедрую награду за его необременительные и добровольные услуги.
Вот это-то и приводило Уэлфорда в такое возбужденное состояние, а частые возлияния еще усиливали это возбуждение.
Когда они подошли к хижине Дэнси, Уэлфорду, конечно, захотелось заглянуть к нему. Да и сам Дэнси не собирался его отпускать: фляга с джином, украденная Уэлфордом из подвала Каменной Балки, была спрятана у него под полой, и Дэнси знал, что в ней еще далеко до дна. Уэлфорд с радостью согласился на предложение зайти и допить джин, и оба, шатаясь, ввалились в хижину и грузно плюхнулись на скамью. Уэлфорд поставил флягу на стол; достали оловянные чарки, и оба лесника продолжали попойку, которая была прервана ходьбой.
Солнце взошло, и красотка Бетси давно была на ногах; ее позвали прислуживать.
Ни тому, ни другому не хотелось есть – кладовая Каменной Балки испортила обоим аппетит, – но винный погреб только обострил их жажду.
Сначала Уэлфорд почти не замечал, как холодно обращается с ним дочь хозяина. Он был так упоен тем, что скоро избавится от своего страшного соперника, что не обращал внимания на хмурый вид своей возлюбленной. Он уже чувствовал себя ее господином.
Но мало-помалу его снова начали одолевать ревнивые опасения. Когда он увидел, как Бетси подошла к двери и остановилась, задумчиво глядя вдаль, словно поджидая кого-то, Уэлфорд не вытерпел, несмотря на присутствие отца, и разразился потоком брани.
– Чего ты там глазеешь, проклятая! – закричал он, едва выговаривая слова.
– Чего торчишь у двери?.. И как это ты только позволяешь, Дик Дэнси!
– А… ик… парень… что ты, Уилл?.. ик… Бетси, что у вас там… ик… ик…
– Проклятая девка! А ты – старый дурак, Дик: позволяешь ей бегать за этим ч-чертом!
– Что ты, Уилл? За как-ким… ик… ч-чертом? О… ик… ком ты говоришь?
– Она з-знает, о ком я говорю, оч-чень хор-рошо знает, хоть и глядит овечкой! А он из нее сделает ш-шлюху, если уже не сделал!
– Отец, долго ты будешь это слушать? – вскричала Бетси, отходя от двери и обращаясь к своему естественному защитнику. – Ты слышишь, как он меня называет, и это уж не первый раз! Слышишь, отец, запрети ему так разговаривать со мной!
– Отец и сам когда-нибудь увидит, что это правда! – злобно пробормотал Уэлфорд.
– П-правда! – повторил Дэнси с жалостным видом. – П-прав да… Ч-что такое правда, а, Бетси?
– Он назвал меня шлюхой, – ответила девушка, с неохотой повторяя бранное слово.
– Он… т-тебя н-назвал ш-шлюхой? Да я из него щ-щепок наделаю! К-как он с-смел?
И Дэнси попытался подняться на ноги, явно намереваясь привести в исполнение свою угрозу.
Но попытка его оказалась безуспешной: едва поднявшись, пьяный лесник снова плюхнулся на скамью, которая покачнулась и затрещала под его увесистым телом, словно собираясь развалиться на части.
– Д-да, и назвал! – насмешливо продолжал Уэлфорд, успокоившись при виде беспомощного состояния старого Дика, которого в трезвом виде он побаивался.
– А ты и стоишь, чтобы тебя так называли! Ты и есть, как я говорю, ш-шлюха!
– Ты слышишь, отец? Он опять то же говорит!
– Ч-что он т-такое г-говор-рит, а, дочка?
И Бетси снова во всеуслышание повторила оскорбительное слово:
– Что я шлюха.
На этот раз Дэнси реагировал более энергично. Его попытка подняться на ноги увенчалась успехом.
Удерживаясь за спинку большого кресла, он двинулся на Уэлфорда, крича:
– Уилл Уэлфорд… ик… негодяй! К-как ты смеешь н-называть мою д-дочь… ик… В-вон из моего дома! Сейчас же!.. ик… А не уйдешь, я тебе б-башку расколю в щепки! Вон отсюда!
– Ну и уйду! – отвечал Уэлфорд, мрачно поднимаясь со скамьи и злобно поглядывая на отца и на дочь. – У меня и свой дом есть, могу и уйти и, черт меня побери, ежели я не возьму с собой и свое добро!
И с этими словами он схватил со стола флягу и, заткнув ее пробкой, спрятал себе под полу и вышел из хижины.
– Ч-черт с тобой, Дик Дэнси! – заорал он, переступая через порог. – Старый ты дуралей!.. А ты… – крикнул он в бешенстве, оборачиваясь к Бет, – ты; может, своего милого в последний раз видела! Я ему нынче ночью кое-что устроил! Ха-ха! Железную решетку забил между ним и тобой, пр-роклятая шлюха!
И, выкрикнув еще раз это бранное слово, подлый негодяй, повалив плетень, шатаясь ринулся в лес.
Тут-то его и увидел Грегори Гарт, подходивший в это время с другой стороны.
– Чего это он там плел – про какую-то железную решетку? – спросил Дэнси, слегка протрезвев от этой ссоры. – Кому это он грозился, а, дочка?
– Не знаю, отец, – с невинным видом ответила Бет. – Я думаю, он и сам не знает, что говорит. Он ведь себя не помнит, когда напьется!
– Вот это верно, ха-ха! Накачался этого джину! Он его из старого дома стащил… ик-ик… ну, вот его доконало! Не такая у него голова, чтобы пить. Мозги заходятся, ха-ха-ха! Я, кажется, дочка, того… и сам здорово хватил! Ну, ничего! Я вот маленько сосну здесь в кресле… ну, в-вот… и все обойдется…
И с этими словами Дэнси опустился в большое кресло из букового дерева, и через несколько секунд вся хижина затряслась от его храпа.
Глава 40. НАКАЗАНИЕ ОТЛОЖЕНО
Последние слова обиженного вздыхателя сильно встревожили Бет Дэнси: «Ты, может, своего милого в последний раз видела. Я ему нынче ночью кое-что устроил! Железную решетку забил между ним и тобой».
Решетку… между ней и кем? Голтспером?.. Кем же еще? Кто, кроме Голтспера, владел ее мыслями и на кого, кроме него, мог намекать Уэлфорд?
Она знала, что Уэлфорд ревнует ее к Черному Всаднику. Она была бы рада, если бы Голтспер дал ему какой-нибудь повод для ревности… Увы, она одна давала пищу этой ревности!
Железная решетка… тюрьма… грозит человеку, которого она боготворит!
– Что это означало? Действительно ли это грозит ему? А может быть, он уже в тюрьме?.. Нет, этого не могло случиться, иначе отец или Уэлфорд проговорились бы об этом, когда сидели за столом.
Они всю ночь пробыли в Каменной Балке. Бетси знала, зачем их туда позвали, и знала, что туда съедется много народу. Ей было ясно, что это тайное сборище, иначе зачем бы они стали собираться ночью?
Бетси была необразованная, но умная девушка; она понимала, что Голтспер не такой, как все, что это человек независимых взглядов и что его подозревают в неверности королю. Она слышала, как об этом шептались, слышала из уст отца, который был на стороне Голтспера и не скрывал своего возмущения королем.
Бет не интересовали убеждения Голтспера. А может быть, она, сама того не сознавая, и любила его за это? Не потому, что его взгляды совпадали со взглядами ее отца, а потому, что для открытой проповеди таких убеждений в то время требовалась большая смелость, а это и было как раз то качество, которое больше всего пленяло своевольную красавицу.
Однако смутное сознание того, что он подвергался опасности, мешало ей восхищаться его политической деятельностью. Она не могла не тревожиться за него. Вот почему слова Уэлфорда повергли ее в смятение.
Правда, он был вне себя от ярости, но все же его угроза имела, по-видимому, основание: что-то должно было случиться, а может быть, уже случилось…
«Он в опасности! – думала она. – Надо предупредить мастера Голтспера, даже если мне придется идти самой, – мысленно прибавила она, глядя на отца, мирно спавшего в кресле. – Что ж, я пойду сейчас же!»
Она сняла с вешалки плащ и, накинув его на плечи, направилась к двери, но в ту же минуту на дворе громко залаяла собака.
«Уж не Уилл ли вернулся? – подумала Бет, осторожно выглядывая в дверь. – Нет, слава Богу, это не он. Кто-то, по-видимому, из Каменной Балки… Ах, если бы это был…»
И она горько вздохнула, потому что в эту минуту из-за деревьев показалась высокая фигура в невообразимом наряде и она узнала смуглое лицо, обросшее густой черной щетиной.
«А, это новый приятель отца и, кажется, его друг тоже, – подумала она. – Я слышала, они говорили, что он тоже был в Балке ночью. Наверно, он должен знать! Может быть, его послал…»
– Доброе утро, девушка! – приветствовал ее Гарт, прерывая тревожные размышления Бет. – Хорош денек! А что, старый грач воротился в свое гнездо?
– Вы говорите про отца? – спросила Бет, не обижаясь, на его странную речь.
– Ясно, про него! Ведь в этом гнезде нет другого старого грача. Что, дома он?
– Дома. Вон он спит, видите?
– Да, вижу, спит как будто. Храпит на весь дом! Да… только разве так спят добрые люди, а, девушка? – И он вопросительно поглядел на Бет, которая стояла, опустив голову, и не знала, что ответить.
– Ну ладно, можешь и не отвечать, коли не хочешь. Понятно, родной отец!.. Ну, а разит здесь здорово! Видно, из этих чарок?
И Гарт, протянув руку, взял со стола оловянную кружку и поднес к носу.
– Да… пахнет голландским джином! И эта тоже, – сказал он, понюхав другую чарку. – Букет, как говорят французы! Из тех самых отборных вин, что хранятся в погребе Каменной Балки. Но ведь не один же он из двух чарок пьет? Кто-то с ним пил. Уж не ты ли?
– Нет! – с возмущением ответила Бетси.
– Ты, девушка, на меня не обижайся, я так только, пошутил… А кто же тут с ним собутыльничал?
– Приятель его. Да вы его знаете – Уилл Уэлфорд.
– Друг твоего отца, а? И большой друг?
– Отец его любит, по-моему, больше, чем он того стоит.
– Так, значит, это неправда, Бет, что ты влюблена в этого Уилла Уэлфорда?
– Я влюблена в него? Кто вам это сказал?
– Да никто, правда, но ведь все знают, что он за тобой увивается.
– Ну, уж с этим я ничего не могу поделать! Охота людям судачить! Лучше бы они не мешались не в свое дело!
– Да, кабы они не мешались, жить было бы куда гораздо веселей да спокойнее… Да только они этого не могут, не могут, черт побери!
Высказав это предположение, Грегори на минуту задумался, словно его одолели мрачные мысли.
– У вас дело к отцу? – помолчав, спросила Бет.
– Да как тебе сказать… – нерешительно ответил Гарт, по-видимому раздумывая, как ему поступить. – Да разве с ним сейчас можно о делах говорить! А? Как ты думаешь?
– Боюсь, что нет, – отвечала Бетси.
– А что, Бет, – продолжал Гарт, испытующе глядя в лицо девушке, – может, мы с тобой лучше это дело обделаем? Может, оно даже лучше выйдет, чем с твоим отцом? Мне требуется…
– Да что, что вам требуется? – нетерпеливо перебила Бетси, недоумевая, почему он так тянет.
– Требуется мне верный друг, да не для себя самого, для человека, который попал в беду.
– Кто попал в беду? – спросила девушка, глядя на него с тревогой, которая не укрылась от зоркого взгляда Грегори.
– Хороший человек, благородный. Ты-то должна знать, про кого я говорю!
– Почему я должна знать? Откуда?
– Так, значит, ты ничего не слыхала, что случилось нынче утром в Каменной Балке?
Бет не могла выговорить ни слова. Но ее испуганный взгляд, которым она ответила «нет», ясно говорил об ее чувствах.
– Так, значит, ты не слыхала, как мастера Голтспера схватили, связали и увезли кирасиры капитана Скэрти? Ничего не слыхала?
– О! – в ужасе простонала Бет. – Так вот о чем он говорил! Я должна была догадаться! О Боже, так вот что это значит!
– Кто говорил? О чем?
– Уэлфорд! Уилл Уэлфорд! Ох, негодяй!
– Ты называешь его негодяем… А отец твой? Он не считает его негодяем?
– Он сам увидит, когда узнает об этом! О Боже, мастера Генри схватили! И кто же? – его смертельный враг! И все это наделал Уилл Уэлфорд, я уверена в этом!
– Почему ты так думаешь, девушка?
– Он сам сказал вот только что. Он так и сказал, что он это подстроил.
– Кому он сказал? Твоему отцу?
– Нет, мне. Обозлившись, когда уходил. Отец слышал, только он был… он уже почти спал и не понял. А если бы он…
– Ты думаешь, он возмутился бы, как и ты?
– Конечно, я в этом уверена!
– Верно. Я и сам так думал.
– Схватили! А куда же они его увезли? Что они с ним сделают? Скажите, скажите мне!
– Скажу, когда сам узнаю. А это и есть то самое дело, которое меня сюда привело. Я вижу, старика сейчас и будить не стоит. От этой голландской водки он до вечера не очухается. Значит, надо что-то делать без него. Я так думаю, ты можешь мне помочь не хуже его, а пожалуй, даже и лучше.
– А что надо сделать? О, если я только могу чем-нибудь помочь мастеру Голтсперу, я так буду счастлива!
– Ну, вот и хорошо. Ты должна знать, что я друг мастеру Голтсперу. Я их старый слуга, у них в доме жил. Я жизнь свою готов отдать, только бы вырвать его из лап этих кирасиров! Я знаю, этот их капитан поклялся его на плаху отправить, и он это сделает, если мы не сумеем освободить мастера Голтспера! Вот для этого-то мне и нужна твоя помощь, Бет.
– Говорите, чем я могу помочь! Я все готова сделать! – с жаром ответила девушка.
– Ну, тогда не будем терять время. Я было хотел потолковать с твоим отцом, думал, он что-нибудь присоветует, да, пожалуй, мы можем начать и без него. Тебе придется пойти в Бэлстрод – они ведь туда увезли мастера Генри. Проберись как-нибудь в дом. Тебя ведь там знают?
– Да-да! Я могу свободно приходить и уходить. Никто ничего и не заподозрит!
– Ну вот, а я этого не могу – ни в том доме, да и ни в каком другом, – сказал, многозначительно ухмыльнувшись, Гарт, – а то я бы, пожалуй, и сам сходил. Но ты это лучше меня сделаешь. Так вот, постарайся узнать прежде всего, собираются ли его везти в Лондон, и если да, – то когда повезут. Узнай еще, в какой части дома его поместили, потому что его, конечно, держат под замком. Ну вот, разузнай все, что сможешь, а потом возвращайся сюда и все мне расскажи. Может, к тому времени, как ты воротишься, твой старик проспится и в мозгах у него прояснится, а тогда он, гляди, что-нибудь и придумает.
– Сейчас же побегу! – сказала Бетси, выходя на крыльцо.
– Вот-вот! Иди, не задерживайся. Для мастера Генри дорога каждая минута… Стой! Я немножко пройду с тобой. У меня еще дельце есть в этих местах, я с ним покончу, пока ты вернешься. Пойдем вместе, покуда наши дороги не разойдутся… Прощай, Дик Дэнси! Храпи себе на здоровье да отсыпайся поскорей – ты нам очень понадобишься!
И Грегори Гарт вышел из дома вслед за девушкой, которая, торопясь поскорее разузнать о Голтспере, уже ушла далеко вперед.
Им недолго было идти одной дорогой. На расстоянии примерно полусотни шагов от хижины тропинка разветвлялась: одна, более утоптанная, вела к бэлстродскому парку; другая, по которой, по-видимому, редко кто ходил, заворачивала к дому Уилла Уэлфорда.
Дочь Дика Дэнси пошла по первой – вернее, не пошла, а побежала, потому что она через минуту уже скрылась из глаз.
Бывший грабитель, проводив ее взглядом, свернул на другую тропинку. Но, не доходя до хижины Уэлфорда, он остановился около высокого падуба, росшего у самой тропинки. Пошарив в кармане, он вынул складной нож и принялся срезать одну из самых толстых его веток; когда ему наконец удалось отделить ветку от ствола, он стал обстругивать ее ножом, пока она не превратилась в хорошую, крепкую дубинку. По бормотанью Грегори нетрудно было узнать, для чего предназначалась эта дубинка.
– Я его убивать не стану, – бормотал он, срезая ножом самый большой сучок, – хоть он и заслуживает этого, а может, еще кое-чего и похуже. Но я ему так всыплю, что он у меня потом носа из дому не высунет и не посмеет никому пакостить, пока я здесь по соседству! Его гнусную рожу нечего бояться испортить. Я его так разукрашу, что его собственная мать, если она у него есть, и та не узнает! В другой раз не пойдет шпионить или помогать кому в этом деле – будет помнить Грегори Гарта!.. Славная дубинка! – одобрительно промолвил он, с удовлетворением разглядывая обструганный гладкий сук. – Вот если бы на нем сучки остались, так я, пожалуй, не поручился бы за череп мастера Уилла, какой он у него ни есть крепкий!.. Ну, вот и готово, можно двигаться. Ага! Вот его грязный хлев! Надеюсь, свинья тут!
Подойдя к крыльцу, он остановился и прислушался.
– Прекрасно! – вскричал он. – Скотина здесь! Ишь как хрюкает! Черт побери, вот это храп! В этом Вепсейском лесу здорово спят! Ну вот, я его сейчас разбужу, он у меня не обрадуется!
И он решительно шагнул в хижину, но тут же остановился, глядя на распростертое тело спящего лесника.
Уэлфорд лежал на низкой дощатой кровати, растянувшись на спине, раскинув руки и ноги, мертвецки пьяный. Рядом с ним на полу, на расстоянии вытянутой руки, стояла глиняная фляга. Грегори не без любопытства заглянул в нее и обнаружил, что она пуста.
– Украл в подвале Каменной Балки, – заметил он, потянув носом и разглядывая флягу со всех сторон. – По запаху слышу – джин! Готов присягнуть, что это из той самой партии вин, что хранятся в подвале мастера Генри в таких же флягах! Мы ему сейчас за это покажем!
И Гарт замахнулся своей дубинкой, но вдруг, словно спохватившись, медленно опустил руку.
– Нет! – вскричал он. – Я сперва растолкаю его да выложу все, что я о нем думаю. Если у него есть еще какие-нибудь человеческие чувства, я его пристыжу. Сделаю ему сперва духовное поучение, как говорит приходской священник из Челфонта. Эй ты, проснись! – закричал он, толкая спящего концом своей дубинки. – Поднимайся, скотина! Уж солнце на полдень идет. Вставай, говорят тебе!
Он толкнул его еще раз, посильней, но пьяный лесник продолжал храпеть, и только невнятное мычанье показывало, что он все же почувствовал этот пинок.
– Вставай! – кричал Гарт, снова и снова тыкая его дубинкой. – Вставай, гад, коли не хочешь, чтобы я тебя спящего измолотил!
В ответ по-прежнему раздавалось сонное мычанье и оханье и возобновлялся могучий храп.
– Коли бы не его храп, можно было бы подумать, что он Богу душу отдал, – промолвил Гарт, отчаявшись растолкать спящего. – Не мертвый, а все равно как замертво слег! Что толку и лупить его в таком состоянии! Бесчувственная скотина, как есть! Он даже и не почувствует ничего! Все равно что полено колотить. Вот чертова незадача! Ну что мне теперь с ним делать?
И Гарт стал посреди комнаты, задумчиво оглядываясь по сторонам. Вдруг его внимание привлекла толстая связка веревки, перекинутая через стропила.
– Э, вот это мне, пожалуй, пригодится! – промолвил он, сдергивая веревку со стропил. – Кажется, крепкая – быка можно связать, а уж эту свинью и подавно! И длина подходящая – хватит на четыре узла.
И, выхватив снова свой складной нож, Гарт разрезал веревку на четыре одинаковые части и подошел, посмеиваясь, к спящему леснику. Тот лежал на спине, раскинув руки и ноги, и привязать его к деревянным перекладинам кровати за все четыре конечности не предстояло никакого труда. Покончив с этим делом, Гарт отступил на шаг полюбоваться своей жертвой.