– Капитан Скэрти получил достаточно ран на своем веку, чтобы не обращать внимания на пустяковую царапину, на которую вы изволите намекать… Но мы зря теряем время, сэр Мармадьюк. Я голоден, и мои солдаты тоже, нас мучит жажда. Мы были бы не прочь закусить и выпить.
– Но что же мешает вам удовлетворить ваши желания? В трех милях отсюда на дороге стоит харчевня.
– Зачем нам так далеко ходить, когда есть и ближе! – с наглой усмешкой возразил Скэрти. – Наша харчевня здесь.
И с этими словами он указал на замок сэра Мармадьюка, величественно возвышавшийся на вершине противоположного холма.
– Довольно, сэр! – сказал хозяин дома. – Прекратите ваши загадки. Если вы хотите что-то сказать, говорите прямо.
– Я с превеликим удовольствием подчиняюсь вам, сэр Мармадьюк. Поверьте, мне уже давно пора подкрепиться, и я не имею ни малейшего желания продолжать этот бесполезный разговор… Корнет Стаббс, – обратился он к своему подчиненному, – если я не ошибаюсь, королевский приказ у вас в кармане; прошу вас, достаньте его и ознакомьте с его содержанием этого почтенного джентльмена.
Корнет, уже успевший снова облачиться в доспехи, засунул руку под стальную кирасу и достал из камзола сложенный вчетверо пергамент, запечатанный большой красной печатью. Сломав печать, он развернул его и прочел вслух:
«Его величество король – сэру Мармадьюку Уэду.
Его величество, полагаясь на преданность сэра Мармадьюка Уэда из Бэлстрод Парка в графстве Бэкингемшир, предлагает ему поместить на постой у себя в доме конный отряд кирасиров капитана Скэрти и содержать его впредь до того, как его величество сочтет нужным отозвать своих кирасиров на королевскую службу. Его величество поручает капитана Скэрти гостеприимному радушию сэра Мармадьюка как достойного джентльмена и храброго офицера, честно служившего своей стране и своему королю.
Подписано и скреплено большой королевской печатью в Уайтхолле, 15 сего октября, Аппо Domini 1640.
Carolus Rex».
Глава 21. КАМЕННАЯ БАЛКА
Путешественник, чей путь лежит через Чилтернские холмы, нередко, поднявшись на вершину гряды, видит кругом себя кольцо гор, а глубоко внизу – замкнутую со всех сторон, круглую, как чаша, долину.
Эти ложбины среди холмов бывают иногда довольно значительных размеров, в несколько сотен акров. В них иногда можно увидеть притаившийся в глубине скромный крестьянский домик с обработанным участком, а иногда и дворянскую усадьбу, раскинувшуюся среди зеленых пастбищ, окруженных со всех сторон стеной леса, опоясывающего вершины холмов.
Эти прелестные пейзажи похожи на живописные картины в круглой раме.
Такую картину некогда представляла собой долина Каменной Балки: красивый дом посреди густо разросшегося цветущего парка, в зеленой рамке букового леса, окаймляющего склоны холмов.
Было время, когда и парк и дом в Каменной Балке содержались в образцовом порядке. Теперь то и другое носило следы запустения и упадка. Так картина, оставшаяся висеть на стене опустевшего дома, покрывается пылью и краски ее тускнеют от времени.
И самый дом, и примыкавшие к нему дворовые строения – все казалось заброшенным и имело какой-то нежилой вид. Если бы не дым, поднимавшийся иногда из одной-единственной уцелевшей трубы, то, глядя на этот дом с вершины холма, можно было бы с уверенностью сказать, что здесь никто не живет. Кусты в парке превратились в непроходимые заросли, луга, поросшие дроком, пучками колючей травы и чертополохом, напоминали скорее дикий пустырь, чем цветущее пастбище, а козы, бродившие по этому пустырю, стали такими же пугливыми, как лани, щипавшие траву рядом с ними, которые, едва заслышав чьи-нибудь шаги, мгновенно исчезали в лесной чаще.
В ограде усадьбы не видно было ни домашней скотины, ни птицы, и редко-редко человеческий голос раздавался в этой пустынной тишине, где слышно было только пронзительное верещанье сойки, доносившееся из ближнего леса, звонкий свист дрозда в зарослях кустарника да однообразное карканье грачей на вершинах высоких вязов, которые темной стеной стояли вокруг дома, сплошь унизанные гнездами.
И в самом деле, в усадьбе «Каменная Балка» давно уже никто не жил, если не считать седовласого сторожа, старого, отставного солдата, который считался не столько обитателем дома, сколько его постоянной принадлежностью. Он и его пес, такой же дряхлый, как и он сам, и не менее почтенный кот были на протяжении многих лет единственными хозяевами Балки.
Никто из окрестных селений не знал, кому, собственно, принадлежит усадьба. Даже в то время, когда она была еще обитаемой, последние жильцы только арендовали дом, а хозяин, как говорили, поселился в чужеземных краях, чуть ли не где-то в колониях, в Виргинии, если верить слухам.
Да вряд ли кто особенно интересовался этим: Каменная Балка лежала в стороне от проселочных дорог, и редко кому случалось проходить мимо нее. Очень немногие могли бы сказать, что видели заброшенную усадьбу собственными глазами. Даже в селениях, лежащих всего в каких-нибудь пяти милях от этого места, были люди, которые вовсе не знали об ее существовании, или, может, когда-то знали, да забыли.
Но с некоторых пор о старом доме в Каменной Балке стали поговаривать. О нем пошли толки на рынках и в других местах, где имели обыкновение сходиться поселяне.
Это объяснялось тем обстоятельством, что в один прекрасный день внезапно обнаружилось, что неизменная принадлежность дома – старик сторож куда-то исчез, а на его месте водворился новый жилец.
Неизвестный, поселившийся в Каменной Балке, его образ жизни, его загадочное появление – словом, все, связанное с ним, было окружено какой-то таинственностью.
Кое-кто из поселян, сумевших под тем или иным предлогом побывать в доме, рассказывал, что новый жилец привез с собой всего-навсего одного слугу, краснокожего, с длинными, прямыми, черными, как смоль, волосами, а зовут его Ориоли, и похоже – он из тех самых индейцев, которые однажды приезжали в Англию из заокеанских колоний.
Рассказывали еще, что этот Ориоли то ли не хочет, то ли вовсе не умеет говорить на английском языке. Во всяком случае, никто из побывавших в Каменной Балке не смог выведать у него ничего относительно его хозяина.
Однако сам хозяин довольно скоро познакомился с окрестными крестьянами. Встречаясь с ними на деревенском базаре или на праздничных гуляньях, он охотно вступал с ними в разговор, интересовался условиями их жизни и не упускал случая объяснить им, что они должны отстаивать свои права, а не потакать насилию и несправедливости. Эти беседы находили отклик в сердцах чилтернских жителей, ибо они затрагивали то, что у них давно наболело в душе, то, что они давно уже чувствовали сами, но не решались высказать из страха перед «Звездной палатой». Человек, который не боялся высказать эти чувства вслух, не мог не снискать уважения честных фермеров Бэкингемского графства. Таким образом, не прошло и месяца после водворения нового жильца в старом доме Каменной Балки, как он уже завоевал расположение окрестных жителей.
Этот человек обладал многими качествами, способствовавшими его популярности среди поселян. Он был из хорошей семьи, прекрасно воспитан. Его поведение, его манеры не позволяли в этом усомниться; крестьяне на этот счет обладают верным чутьем. Кроме того, у него была благородная внешность, которая поражает взор не красотой черт, а неукротимой смелостью и мужественным самообладанием, внушающими невольное восхищение. Одевался он без излишней роскоши, но все на нем было дорогое и отличного качества. Он прекрасно ездил верхом, и его великолепный вороной конь был под стать своему всаднику. Со всеми простой и приветливый, без тени того барственного снисхождения, которое так отталкивает деревенских людей, Генри Голтспер, отличавшийся чистосердечием и бескорыстием подлинно благородного человека, не мог не завоевать любовь и уважение жителей Чилтернских холмов. Вот каков был победитель в поединке, который пронзил руку капитана Скэрти и сердце Марион Уэд!
***
Наступила ночь. Празднество в усадьбе сэра Мармадьюка Уэда окончилось рано. Неожиданное появление кирасиров и последовавшие за тем волнующие события положили конец играм и развлечениям.
После таких трагических происшествий никого не привлекало метание колец в цель или игра в мяч. Даже борьба и фехтование и те казались скучными после этого захватывающего поединка, который едва не окончился смертью одного из участников.
Задолго до того, как стемнело, толпа разошлась с площадки. В парке еще спустя некоторое время можно было увидеть кучки людей, оставшихся не ради развлечения, а просто из любопытства или для того, чтобы поговорить о том, что творится в доме сэра Мармадьюка Уэда, куда капитан кирасиров направился со своим отрядом тотчас же после того, как было прочитано вслух ироническое воззвание короля к гостеприимству хозяина замка.
Победитель в поединке одним из первых покинул праздник. Он, по-видимому, не сразу вернулся домой; или, может быть, ему пришлось еще раз уехать из дому, потому что в этот поздний час он только что свернул с проезжей дороги на тропинку, которая, как уже описывалось выше, вьется по склонам холмов и ведет к Каменной Балке; по взмыленному коню всадника можно было сказать, что он проделал немалый путь.
Так как тропинка почти все время бежит лесом, кругом стоит глухой мрак, хотя на небе светит яркий месяц. О чем думает всадник, догадаться нетрудно. Кто, как не Марион Уэд, которую он так часто встречал на этой тропинке, владеет сейчас его мыслями!
Вот он выехал на просеку и, остановившись под развесистым буком, снял шляпу с головы и смотрит не отрываясь при свете луны на белую перчатку под султаном из черных перьев.
На лице его глубокая нежность, которая вдруг сменяется страхом, как будто он то верит, то сомневается. Трудно понять эту смену выражений на его лице, если не знать всех перипетий его жизни. Никто, кроме него самого, не сумел бы сказать, что за этим скрывается.
У Генри Голтспера есть над чем призадуматься, но сейчас его больше всего удручает мысль о той, которая подарила ему эту перчатку, – он все еще верит, что это не случайность, а дар, – но только она почему-то не хочет ни вспоминать об этом, ни видеться с ним. Шесть дней прошло с тех пор, как он получил от нее этот дар, и за все это время, до праздника, он ни разу не видел ее. Она не показывалась из-за ограды парка, и на этой лесной тропинке он ни разу не обнаружил следов ее лошади.
Почему она прекратила прогулки и так внезапно положила конец этим сладостным встречам в лесу?
Все время Генри Голтспер не переставал задавать себе этот вопрос и никак не мог найти на него ответа.
Юный Уолтер Уэд и не подозревал, какую радость доставил он своему спутнику, пригласив его на праздник. Сколько надежд возлагал Генри Голтспер на этот день! Его познакомят с Марион, и, конечно, она объяснит ему все – ведь достаточно одного слова, чтобы эти мучительные сомнения, одолевавшие его, рассеялись, как дым.
И вот наконец этот день настал. Его познакомили с Марион, и на этом все кончилось. Какое злосчастье! Все так и осталось, как было, и поведение Марион по-прежнему необъяснимо. И как она была холодна с ним во время этой короткой встречи! Голтспер с горечью вспоминал о своем разговоре с нею.
При всей своей опытности и достаточном знании женского сердца Голтспер, видимо, заблуждался относительно Марион. Возможно, будь это более заурядная женщина, он был бы прав в своих рассуждениях. Скитаясь по разным странам, Голтспер в своей жизни одержал немало побед, но никогда еще он не чувствовал себя в таком плену, в каком держала его эта синеглазая золотоволосая девушка, похитившая у него не только сердце, но и, по-видимому, разум. Он смотрел на ее перчатку вопрошающим взором, как если бы он ждал, что она ответит ему: упала ли она случайно под этим деревом или ее уронили нарочно для него, чтобы он ее поднял и хранил?
Конь его нетерпеливо бил копытом о землю, словно требуя ответа.
– Ах, Хьюберт! – вздохнул всадник. – Как ты ни дорог мне и как ни велика услуга, которую ты мне оказал сегодня, я был бы готов расстаться даже с тобой, лишь бы узнать правду: могу ли я считать эту тропинку самым священным местом на всей земле? Но едем, мой друг! Тебе уже давно пора быть в стойле. Ты, верно, устал после поединка, да еще проскакав потом двадцать миль. Да, правда, я и сам устал. Едем-ка домой отдыхать!
И, чуть тронув коленями бока своего послушного коня, понимавшего каждое его движение, всадник медленно поехал прочь с этого места, полного для него сладостных воспоминаний, которым он и хотел и не смел верить.
Глава 22. ИСПОВЕДЬ РАЗБОЙНИКА
Было уже совсем поздно, когда Генри Голтспер подъехал к полуразвалившимся воротам усадьбы «Каменная Балка». Тяжелые входные двери старого дома были распахнуты настежь, и в тусклом свете свечи, мерцающей в холле, смутно выступали очертания высокого портала под каменным куполом арки норманнской архитектуры.
В дверях на пороге неподвижно стоял человек, словно застыв в ожидании.
Лунный свет, падающий на него, позволял различить в этом силуэте стройную, прямую фигуру молодого человека среднего роста в чем-то вроде туники из мягкой оленьей кожи. Его бронзово-коричневое лицо казалось еще темнее от низко спускавшихся на лоб черных, как смоль, волос. На голове у него была повязка наподобие тюрбана, на ногах – длинные гетры и мягкая обувь из того же материала, что и туника. Пестрый вышитый пояс перехватывал талию, а слева за поясом торчал короткий нож.
В его черных, как уголь, глазах не выразилось ни тени удивления при виде приближающегося всадника. Пока всадник не подъехал к крыльцу, он стоял все так же неподвижно, не шелохнувшись, и лунный свет озарял его бронзовое лицо; его легко можно было принять за медную статую: порог служил ему пьедесталом, а арка над его головой создавала впечатление ниши. Только когда конь наконец остановился, статуя вдруг выступила из своей ниши; мягкими, кошачьими шагами индеец скользнул вперед и, приняв поводья из рук хозяина, замер, дожидаясь, когда он сойдет с лошади.
– Поводи Хьюберта минут пять, – сказал Голтспер, соскакивая с седла. – Эта развалившаяся конюшня слишком сыра для него после такой пробежки. Разотри его хорошенько да покорми как следует, прежде чем отвести в конюшню.
Все эти наставления, сделанные на его родном языке, краснокожий слуга выслушал молча.
Только по легкому движению головы можно было догадаться, что он понял и готов выполнить все, что ему говорят.
Хозяин, по-видимому и не ждавший другого ответа, поднялся на крыльцо.
– Кто-нибудь спрашивал меня, Ориоли? – сказал он, останавливаясь на ступеньке.
Ориоли поднял правую руку и, вытянув ее горизонтально, указал на дверь.
– Там кто-то ждет?
В ответ последовал безмолвный кивок.
– Один или больше?
Индеец поднял руку, зажав все пальцы, кроме одного.
– Только один? Что же он, пришел или приехал верхом?
Ориоли ответил, зажав указательный палец левой руки между указательным и средним правой.
– Верховой! – удивленно воскликнул Голтспер. – Что же это за поздний гость? Я никого не ждал сегодня ночью. Тебе не знаком этот человек, Ориоли?
Индеец закрыл глаза рукой.
– По-твоему, он приехал издалека?
Индеец вытянул правую руку во всю длину, подняв кверху указательный палец, и медленно притянул руку обратно к телу.
Незнакомец приехал издалека – Ориоли мог сказать это по его лошади.
– Как только ты отведешь Хьюберта в конюшню, проводи гостя ко мне в гостиную. Да поторопись – может быть, он не намерен остаться на ночь.
Ориоли взял коня под уздцы, и оба исчезли так внезапно и беззвучно, словно растаяли в воздухе.
– Надеюсь, это кто-нибудь из Лондона, – рассуждал сам с собой Голтспер, проходя в комнаты. – Мне как раз нужно послать с поручением в город, а я не могу обойтись без Дэнси и Уэлфорда. Наверно, там уже известно о прибытии сюда Скэрти; но то, что сэр Мармадьюк примкнул к нашим рядам, – это для них будет новость, и хорошая новость! Она обрадует и Пима и Гемпдена… Не стану дожидаться, пока Ориоли приведет его ко мне, – решил он. – Наверно, он оставил его сидеть в столовой. Пойду-ка я к нему сам.
И Голтспер направился в столовую, чтобы поскорее увидеть своего ночного гостя.
В столовой никого не оказалось, и он прошел в соседнюю комнату, куда Ориоли мог отвести незнакомого посетителя. Там тоже было пусто, так же как и в других комнатах. Так он дошел до библиотеки, которая служила ему кабинетом и куда он велел Ориоли привести гостя.
В библиотеке тоже никого не было, и Голтспер остановился в недоумении, не зная, что и подумать, как вдруг до него донеслись какие-то странные звуки, и он, выйдя в коридор, увидел слабую полоску света, пробивающуюся из кухни. Открыв дверь, он сразу увидел гостя, почтившего его своим визитом и оставшегося дожидаться в столь поздний час. Это был Грегори Гарт.
Бывший разбойник лежал, растянувшись на деревянной скамье возле очага. Огонь в очаге погас, и полуобгоревшие вязанки сырого хвороста чуть тлели на решетке в куче золы и потрескивающих углей.
Лампы в кухне не было, но в слабом свете раскаленных углей и изредка вспыхивающих язычков пламени Голтспер без труда узнал своего гостя.
Грегори спал крепким сном, как будто он был у себя дома и наконец-то добрался до собственной кровати. Вся кухня содрогалась от могучего храпа, и, по всем признакам, разбудить его было не так-то легко.
– Так вот кто пожаловал ко мне! Мой почтенный друг Грегори Гарт! – промолвил Голтспер, наклоняясь над спящим и с улыбкой глядя на своего бывшего слугу.
В ответ раздалось мощное храпенье, похожее на рев носорога.
– Любопытно, что привело его сюда так скоро после этой… Разбудить его, что ли, да спросить?.. Или оставить его отсыпаться до завтра?
И снова звучный храп, как бы приветствующий эту заманчивую возможность, вырвался из груди спящего.
– Что ж, я, признаться, рад, что он явился ко мне, – продолжал Голтспер.
– Видно, он сдержал обещание и распустил свою разбойничью шайку. Надо полагать, что так. Возможно, в нем еще сохранилось что-то порядочное… Хотя, как знать… может, все, что и было когда-то, теперь уже давно вышиблено. Судя по тому, как он мирно спит, его не особенно мучают угрызения совести. Но какие бы дела ни водились за ним, я надеюсь, что руки его чисты от…
Голтспер не решился высказать до конца то, что ему уже не раз приходило в голову.
– Бросаться на человека с пикой в руках – конечно, это ужасная улика. Кто знает, чем бы все это кончилось, если бы я вовремя не узнал его… Так как же – дать ему отоспаться?.. Ложе у него не из мягких, но мне и самому не раз приходилось спать не мягче, и, я думаю, Грегори Гарт не избалован хорошим жильем. Не беда, если он поспит и здесь. Оставим его до утра.
И с этими словами бывший хозяин Грегори уже хотел было удалиться к себе в комнату, как вдруг его внимание привлек какой-то белый предмет, зажатый в руке спящего.
Он ткнул носком сапога в тлеющие на решетке угли и при свете вспыхнувшего пламени увидел, что это запечатанное письмо.
Хотя оно несколько скомкалось, сжатое мощной пятерней разбойника, но видно было, что это большой пакет с красной печатью, и, нагнувшись, Голтспер разобрал на ней королевский герб.
– Письмо от короля! – изумленно пробормотал Голтспер. – Кому же оно адресовано? И как могло совершиться подобное превращение: разбойник с большой дороги внезапно оказывается королевским курьером!
На первый вопрос ответ можно было бы получить, прочитав надпись на пакете, но ее закрывала мозолистая ладонь Грегори.
Чтобы разгадать эту загадку, необходимо было разбудить спящего, что Голтспер и решил сделать, не откладывая.
– Грегори Гарт! – крикнул он громко, наклонившись к самому его уху. – Стой, ни с места! Отдавай кошелек, Грегори Гарт!
Этот знакомый окрик возымел неожиданное действие. Вскочив со скамьи и чуть не налетев на очаг, Грегори Гарт выпрямился во весь рост и машинально повторил:
– Стой, ни с места! Отдавай кошелек! – И дальше он уже продолжал по привычке, все еще не придя в себя: – Кошелек или жизнь! Смирно, друзья! Господа не будут сопротивляться… это хорошие люди!..
– Xa-xa-xa! – покатился со смеху Голтспер и, схватив за плечи своего бывшего слугу, силком усадил его на скамью. – Успокойся, Грегори, а то ты перепугаешь всех крыс!
– Ох, Господи! Мастер Генри, это вы! Мне, должно быть, что-то приснилось, никак в себя не приду! Простите меня, ради Бога, мастер Генри!
– Xa-xa-xa! Твое счастье, Грегори, что никто, кроме крыс, не слышал, что ты нес спросонок! А то ведь ты такое наговорил, что никак не вяжется с твоей новой службой!
– Моей новой службой? Что вы хотите этим сказать, мастер Генри?
– Да судя по тому, что у тебя в руке, – сказал Голтспер, многозначительно кивая на письмо, – ты, надо полагать, стал королевским гонцом?
– А-а, вот оно что! Понимаю, мастер Генри. Королевский гонец! Нет, упаси Боже! Слишком неспокойная должность для Грегори Гарта. Но хоть я и не гонюсь за этой должностью, вышло так, что мне в самом деле привелось встретиться с королевским гонцом. Вот из-за этого-то письма я и явился к вам в такой поздний час. А не будь его, я, конечно, выбрал бы более подходящее время.
– А это письмо мне?
– Сказать по правде, мастер Генри, оно написано не вам и не предназначалось для вас, но по тому, что мне удалось разобрать, в нем много такого, что вам следовало бы знать. Но, конечно, вам самому будет виднее, после того как вы его прочтете.
Грегори протянул Голтсперу письмо, и тот сразу увидел, что оно с обеих сторон надорвано по краям, хотя печать на нем и осталась нетронутой.
– Королевская грамота! И ты решился вскрыть ее, Грегори?
– Д-да… она как-то у меня сама разорвалась, мастер Генри, – промямлил разбойник. – Может, оно и нехорошо… да ведь я не знал, что это королевская грамота. А и знал бы, так, наверно, все равно разорвал бы, – буркнул он себе под нос.
Голтспер быстро пробежал глазами адрес:
Капитану Скэрти, командиру отряда королевских кирасиров.
Бэлстрод Парк Графство Бэкингемшир.
– Это не мне. Гарт… Это…
– Я знаю, знаю, мастер Генри… но ведь вчера-то я еще не знал, когда этот пакет попал ко мне в руки. Я только нынче утром услышал, что они появились здесь.
– Но как же он мог попасть в твои руки, этот пакет?
– Как он ко мне попал?
– Вот именно! Кто тебе его дал?
– Я… я, мастер Генри, получил его прошлой ночью… от одного кавалера… он… он мне его передал.
– Прошлой ночью? В котором же это было часу?
– Да час-то уж был поздний, совсем затемно…
– Так это было до или после…
– После того как я повстречал вас – вы это хотите знать, мастер Генри? Да, признаться, немножко попозднее.
Грегори опустил голову: ему явно было не по себе от этого допроса, и он тщетно старался скрыть свое замешательство.
– Что ж это был за кавалер? – продолжал допытываться Голтспер, и видно было, что он интересуется этим не только в связи с подозрительным замешательством разбойника.
– Богато одетый кавалер, мастер Генри, и конь под ним был разве что чуть похуже вашего. Давно уж мне не приходилось видеть такого коня! Вот этот кавалер мне сам и сказал, что он, как вы изволили назвать, королевский гонец.
– И ты отнял это у королевского гонца?
– Да… нет… мастер Генри…
– Не может быть, чтобы он сам дал тебе этот пакет!
– Ах, мастер Генри, язык не поворачивается вам соврать! Признаюсь, я взял у него это письмо.
– И, верно, еще кое-что? Выкладывай, Гарт, нечего от меня прятаться! Говори всю правду.
– О Господи Боже! Мастер Генри, вы требуете, чтобы я сказал все?
– Да, Грегори, все, или прочь с моих глаз и не попадайся мне больше никогда!
– Боже милосердный! Нет-нет, мастер Генри, я все выложу, все, как было, ничего не утаю… На кавалере были разные ценные вещи, как оно, конечно, полагается королевскому гонцу, – часы с золотой цепью, богатая одежда, карандаш с золотым колпачком, какая-то штучка, не знаю, как называется… медальон, что ли… уж не говоря…
– Можешь не перечислять его имущества, Грегори, меня интересует не это, а то, как ты поступил с кавалером. По-видимому, ты обобрал его дочиста и присвоил себе все эти ценные вещи?
– Что ж, мастер Генри, раз уж я обещал сказать правду, признаюсь, я кое-что отобрал у него. А что ему эти вещи? Разве он в них нуждается так, как я, у которого нет ничего за душой, кроме того старого тряпья, что висело на пугалах? Я снял с него эти побрякушки…
– А еще что ты с ним сделал? – сурово спросил Голтспер.
– Ничего больше, клянусь, мастер Генри! Только что связал его по рукам и ногам, так, для верности, и оставил лежать в старой хижине, чтобы он не схватил простуды, а то ночи-то нынче свежие, холодные.
– Скажите, какая заботливость! Ах, Грегори Гарт, Грегори Гарт! И это после твоего торжественного обещания!
– Клянусь, мастер Генри, я не нарушил своего обещания! Ничем не нарушил, клянусь вам!
– Не нарушил обещания! Негодный обманщик! Ты только еще больше чернишь себя этим враньем! Ведь ты же сейчас сам сказал, что встретил этого гонца после того, как расстался со мной!
– Верно, мастер Генри. Только вы забыли, что я обещал вам, что это будет моя последняя ночь. Так оно было и будет, клянусь вам!
– Что ты такое плетешь, Грегори? Что ты хочешь этим сказать?
– А то, что, когда вы с вашим молодым спутником уехали прочь, было всего одиннадцать, и до конца ночи оставался еще добрый час. И вот тут-то, на мою беду, и появился этот гонец, разодетый в шелка да бархаты и со всеми этими побрякушками. И как я посмотрел на него – ну, прямо что твой голубок: распушился весь, так сам к тебе в руки и лезет! Ну что же мне оставалось делать? Ведь сам просится – ощипи! Ну, разве хватит духу отказаться? Вот я его и ощипал. Но клянусь вам, мастер Генри, и не будет мне покоя на том свете, коли я лгу: все это я проделал с ним до того, как пробило двенадцать. И только когда я уже отъезжал от хижины, часы в Челфонте на колокольне Святого Петра били полночь.