Страница:
Я пошел дальше и через несколько метров погасил огонек, прислушиваясь. Нет, они меня не преследовали. Вскоре мне стало казаться, что я забыл ориентиры или вообще забрел не в тот дом. И все-таки я не ошибся. Я нашел в половину человеческого роста металлическую дверь. Как и год назад, в кольце висела дужка от амбарного замка, а на самой двери, на уровне глаз, мелом было выведено аккуратное «127». Надпись выглядела так, словно ее сделали полчаса назад, даже крошки мела не успели осыпаться. Зачем? Я убрал амбарную дужку под валяющиеся рядом ящики, отворил дверь — как и прошлой зимой, петли не издали ни малейшего скрипа — и спустился в узкий тоннель. Он был длинный, идеально прямоугольной формы и прямой, как стрела. Абсолютно сухой. Он вел в подвал дома 17 по улице Рекошета.
В конце тоннеля была такая же маленькая металлическая дверь с приваренной железной ручкой и аккуратным засовом. В нее был врезан «глазок» с пластмассовой заглушкой. Прежде чем взяться за ручку засова, я посмотрел в «глазок», вздрогнув от яркого света — подвал дома 17 был по-праздничному иллюминирован. Наверное, там обитали бомжи-миллионеры.
Я вышел в подвал и перевел дыхание. Путешествие по тоннелю заняло не больше пяти минут, но ощущение было такое, словно я в полнолуние целый час болтался по кладбищу.
Я поднялся по лестнице в подъезд, дверь которого выходила под арку. Пахло кошками и свежей блевотиной — какой-то эстет опорожнил желудок прямо на ступенях. До назначенного срока оставалось несколько минут, и я закурил.
Лика немного опоздала. Я услышал нарастающий стук каблучков и вышел под арку, готовый к любым неожиданностям.
Неожиданностей не было. Верней, самой большой неожиданностью явился я сам. Лика тихо ойкнула и едва не выронила сумочку, когда я отделился от стены прямо перед ней.
Я схватил ее за руку и втащил в подъезд. Боковым зрением я успел заметить, как по улице Рекошета мимо арки медленно проехала красная иномарка.
В подъезде Лика попыталась высвободиться и ударить меня коленом. Я успел увернуться и толкнул ее к лестнице:
— Быстро вниз! Ну!
Она начала спускаться по шатким железным ступеням, косясь на меня через плечо.
Откуда-то сверху доносились бульканье и веселый мат. Задрожали перила, и между лестничными пролетами потекла желтая струя.
Если за Ликой было установлено наблюдение, трюк с подземным переходом давал, по моим подсчетам, минут пять выигрыша.
Мы успели подойти к тоннелю, когда далеко за нашими спинами хлопнула входная дверь подъезда. Что ж, если это преследователи, мы успеваем. Даже если они сумеют за минуту оценить ситуацию и мгновенно кинутся оцеплять весь квартал.
Заходить в тоннель Лика откровенно не хотела. На всякий случай я отпустил ее подальше от себя и предупредил:
— Учти, одна ты отсюда не выберешься. Она не спорила. Обстановка действовала на нее угнетающе, и я был уверен, что никаких сюрпризов она не выкинет.
Из дома мы выбрались без приключений. Бомжи все еще сидели у своего костерка. Мой знакомый посмотрел на меня более внимательно, мне показалось, что в его усталых глазах мелькнул испуг.
«Москвич» ждал нас. Из выхлопной трубы густыми сизыми клубами вываливался дым, а водитель затравленно озирался. Белый хвостик его вязаной шапочки подрагивал.
— Садись в машину, только без глупостей, — сказал я Лике. — Потом сама поймешь, к чему все эти предосторожности. Садись…
Она внимательно посмотрела на меня и молча залезла на заднее сиденье. Я плюхнулся рядом, и машина расстроенно заскрипела.
— Пожалуйста, к парку Победы.
Лика стрельнула в меня недоверчивым взглядом. Мы поехали.
На перекрестке я заметил шикарную красную иномарку, — кажется, ту самую, которая проехала мимо арки. Она стояла, а около капота топтались двое парней в коротких толстых куртках с меховыми отворотами. Наш «москвич» не вызвал у них интереса.
Через полчаса я щедро оплатил водителю пережитый им страх, мы вылезли, и он умчался, проявив завидную прыть.
Тишина и спокойствие. Чугунные ворота гостеприимно распахнуты, дорожки парка засыпаны высоким нехоженым снегом, а вдоль центральной аллеи, где много лет назад у воинского мемориала меня приняли в пионеры, горели покосившиеся фонари. Самое место для откровенного, душевного разговора.
Я сунул руки в карманы пальто и повернулся к Лике.
Она держала в руке газовый баллончик и, прищурясь, смотрела на меня.
Я успел выругаться. А потом земля встала на дыбы и ударила меня в лицо.
Я очнулся быстро, но глаза мои вываливались из орбит, распухший язык отказывался шевелиться, лицо словно растерли наждачной бумагой.
Я лежу в снегу уже вдалеке от распахнутых чугунных ворот. Лика прохаживалась поблизости, куря тонкую сигарету. Я почему-то сразу понял, что ее правая рука сжимает в кармане шубки не пудреницу и даже не баллончик с убойным газом, а нечто более серьезное. Мой ПМ. Хотелось думать, что она не умеет им пользоваться.
— Если мне что-то не понравится, я не стану раздумывать. — Она слегка вытащила руку из кармана, и я увидел, что тонкие ее пальчики сжимают рукоятку пистолета крепко и уверенно. — Не переживай, меня учили, куда нажимать…
— Ногу себе не продырявь, — пробормотал я, пытаясь подняться. — Я его неделю не чистил, заражение крови будет.
Через мгновение пистолет смотрел мне точно в лоб.
— Сидеть! Я же предупреждала.
Я опустился на снег.
— У тебя с собой пива нет?
— Пива? А виски с содовой тебе не налить? Да, хорошо острить, когда у тебя в руке ствол.
— Убрала бы пушку-то. Я ведь не Ван Дамм, не допрыгну до тебя. А пиво, говорят, действительно помогает, если им рожу промыть.
— От этого газа не поможет.
Она выбросила окурок, остановилась и закурила новую сигарету.
— Ты хотел о чем-то поговорить. Я тебя внимательно слушаю.
Я подбросил на ладонях снежок.
Даже если я ошибся и она до сих пор работает на Марголина, то большого вреда от моих рассказов не будет. Пусть хитрозадый Сергей Иванович убедится, какой я дурак, — я ведь ничего не скажу ни про «смит-вессон», ни про свой шанс добраться до Антона. А если Лику так же, как и меня, подставили, то это реальный шанс заполучить союзника.
И я начал говорить.
На меня снизошло вдохновение.
Я находил убедительные слова и буквально рвал на себе рубашку, убеждая в собственной искренности и правоте.
Я превзошел сам себя.
К середине монолога я заметил, что Лика убрала ПМ обратно в карман и слушает меня с явным интересом.
Я встал, и она никак не отреагировала на это. Отряхнувшись, я продолжал говорить, потом закурил и, повинуясь внезапному порыву, пошел по аллее в сторону от нее. Я шел не торопясь, вдыхая морозный воздух. Увидев крепкую скамейку, сел на спинку. Через минуту Лика села рядом.
— Держи. — Она протянула мне пистолет, и я, проверив предохранитель, убрал его в карман.
— Похоже, ты прав. Мне и самой все это не нравилось. Но хотелось, дуре, на что-то надеяться. Хотя кому я действительно нужна? Просто… просто обидно признавать это.
— Расскажи про себя. Думаю, тогда, после шашлыков…
— Кстати, нет. Я рассказала все как было. И про Турцию, и про остальное. Да не закончила… Слушай…
После возвращения из-за границы ей пришлось заняться здесь тем же — ничем другим она, если откровенно, заниматься не умела. Без образования, без связей и денег, она имела один только козырь, который могла разыграть. Подруга Анжела, с которой она росла в грязном и нищем Трубцовске, к тому времени успешно освоила ту же профессию и пользовалась известностью в определенных кругах. Опираясь на ее поддержку, можно было не выбивать себе место в гостинице или на вокзале и не болтаться за грошовые деньги по вызовам. Анжела работала в «Аксинье» — самой респектабельной городской конторе подобного рода — и устроила подругу к себе. Там клиенты солидные, многократно проверенные, богатые люди, не более одного-двух заказов в день, приличная оплата и минимальный риск. Руководил конторой Витя Горохов, его самого девчонки видели нечасто. «Жаннет» также была его фирмой, но класс здесь был на несколько порядков ниже, обслуживали средней руки бизнесменов и высокооплачиваемых служащих. С этой «Жаннет» было много непонятного. Хотя хозяином являлся Горохов, уже работавший в «Оцеплении» и, следовательно, ориентированный на «центровых», контору курировали «хабаровские». Братишка Саня устраивал там веселые «субботники». Говорили, что девчонок из «Жаннет» использовали в качестве наводчиц, говорили, что Горохов в недалеком своем прошлом был «хабаровским бригадиром»… Много чего говорили, Лику это не касалось. Через некоторое время она познакомилась с Антоном Красильниковым. Его привез Горохов. Пару раз они с Антоном развлеклись, а потом он положил глаз на Анжелу, через месяц охладел и к ней, после чего пропал. Снова он появился недавно. Сказал, что есть возможность хорошо заработать и начать новую жизнь, в чем ей помогут. В хорошее всегда хочется верить, даже если понимаешь, что ничего из этого не выйдет. Она согласилась. С Анжелой Антон договаривался отдельно, и к какому они пришли соглашению, Лика так и не узнала. Она начала подозревать, что никогда не увидит обещанных ей двадцати тысяч долларов, пыталась поговорить с Антоном. Он на все ее вопросы посмеивался и давал честное слово, что все будет, как и обещали. От нее требовалось сблизиться со мной и регулярно докладывать Антону. Ей объясняли, что меня проверяют перед какой-то ответственной работой, в которую вложена колоссальная сумма денег.
Я спросил ее про Бабко. Она удивилась моему вопросу.
Люба Шарова работала с ней в «Аксинье». Пришла из какого-то нищего пригородного поселка. У Любы скоро появились постоянные клиенты — два местных предпринимателя и солидный бизнесмен из Москвы. В городе он бывал достаточно часто и, после того как предприниматели погрязли в финансовых разборках с налоговой инспекцией, остался единственным ее клиентом. Ее это устраивало. Сам он никогда не платил, за него раскошеливались заинтересованные в его благосклонности лица и суммы давали более чем щедрые.
В то же примерно время Горохов принялся создавать собственный порножурнал и вложил в него немалые средства. Люба не отказалась от предложения участвовать в съемках, у нее была врожденная фотогеничность.
А потом появился Вася. Как-то возвращалась поздно вечером домой, и какие-то молодые быки, изрядно обкурившиеся дури, принялись усаживать ее в свою машину. Когда это им почти удалось, появился Вася и дал всем… В общем, наказал хулиганов физически и материально: разнес в машине стекла, и лишь милицейский патруль помешал ему оторвать дверь.
Если бы она честно рассказала ему, кто она такая и чем занимается, они могли бы расстаться сразу, как познакомились, а может быть, постарались бы вместе найти какое-то приемлемое решение. Но она не рассказала. Ей захотелось поиграть в скромную девочку, ей нравилось внимание большого молчаливого парня, так не похожего на всех, с кем она общалась. В тот момент он был безработным, и она воспользовалась своими знакомствами и устроила его в «Оцепление». А потом она поняла, насколько все серьезно. О том, чтобы рассказать Васе правду, не могло быть и речи. И она начала судорожно искать выход из положения. Она отказалась сниматься для журналов, опасаясь, что рано или поздно Вася их увидит. Горохов с ней согласился, но настаивал, чтобы она продолжала встречи с влиятельным москвичом, который, казалось, приезжал в город только ради свиданий с ней. Она и тут наотрез отказалась. Произошло бурное объяснение. Горохов пытался убедить ее. Она возражала: мол, все отработала, и намекала, что в случае осложнений расскажет кому надо в конторе. Обычные проститутки так себя не ведут. Люба Шарова не понимала многих вещей, и Горохов не мог прибегнуть к практикуемым в таких ситуациях методам убеждения. Ему пришлось искать компромиссный вариант. Он пообещал Шаровой выполнить все ее условия, если она отработает с москвичом последний раз. Чтобы Вася ничего не мог узнать, он устраивал ему командировку на несколько дней в другой город. Люба в конце концов дала себя уломать. Три дня она ублажала на природе влиятельного москвича, он уехал в столицу в самом лучшем расположении духа. Контракт был подписан, и Горохов вздохнул с облегчением. На время он отпустил Шарову, как бы выполняя свое обещание. После возвращения Васи из командировки они сыграли свадьбу.
Горохов, естественно, не собирался отступаться от Любы. Москвич был слишком ценным человеком, чтобы можно было просто так разорвать с ним отношения. Через его руки проходили денежные суммы со многими нулями, и слишком многие нити он держал в руках. Упрямство своенравной дуры, которая прекрасно знала, на что идет, подписываясь на работу в конторе, никак не могло перевесить эти соображения. Упрямство следовало сломать. Горохов рассчитал, что Вася неминуемо бросит ее, случись ему узнать правду, а она в такой ситуации вернется к прежним занятиям.
И в один прекрасный день, после того как Горохов переговорил со своей строптивой работницей по телефону и в очередной раз услышал ее отказ, Вася узнал. Сначала ему подбросили пакет с фотографиями, где его жена в самых откровенных позах снималась для журнала. Потом в руках кого-то он увидел сам журнал. И потом ему передали видеокассету, где с подлинным мастерством было запечатлено, как его половина развлекается в каком-то загородном особняке с пожилым толстым мужиком, а потом и с его охранником — влиятельный москвич любил смотреть, как она делает это с другими.
Произошло бурное объяснение. Вася требовал правду, и он ее узнал. Почти всю. В последний момент Люба испугалась и не сказала мужу, кто хозяин ее конторы.
Он пытался пережить полученный удар. Они продолжали жить вместе, но отношения были разрушены. По мнению Лики, Вася был слишком старомодным. Он не мог простить обмана и не мог простить того, что жена, которую он боготворил, проститутка. Они разошлись.
Горохов оказался прав — она вернулась к нему. Послушная и сломленная. Вскоре он и вовсе перевел ее в «Жаннет». К этому времени она стала откровенно спиваться и, по мнению Лики, через полтора-два года неминуемо должна была оказаться где-нибудь в туалетах Сибирского вокзала.
О Васе Лика ничего больше не слышала.
Я вспомнил его лицо, когда мы сидели в баре.
Он обиделся на тех, кто разрушил его семейную жизнь. И начал их искать. Наверное, он узнал про Горохова, а может, и не успел, но подобрался слишком близко, и его решили устранить. Красиво, моими руками. И руками ментов, которым в нужное время и по нужным каналам «слили» компромат на Бабко. А он, уже находясь в тюрьме, постарался. Я не сомневался, что арест Горохова и разгром его контор произошел при участии Бабко. Молодец. Я испытал к нему искреннее уважение. И сочувствие. Рано или поздно его достанут…
Я задумался. Лика тихо сидела рядом и ждала моего решения.
Самым разумным для меня было бы быстрее избавиться от нее и выкарабкиваться самому. Одному проще. Она рассказала мне все, что знала, и больше принести пользы не могла. Я пытался настроить себя против нее: она из их команды, из-за нее я расстался с Наташей и наделал кучу глупостей. Если мы будем вдвоем, нас быстрее и легче вычислят и у противников будет лишний козырь против меня. Но это не помогало. Я чувствовал, что не смогу оставить ее.
— Нам надо где-то спрятаться. Ни твоя, ни моя квартиры для этого не подходят. Гостиница тоже. Нужно место, о котором никто не знает. У тебя есть что-нибудь?
Она внимательно посмотрела на меня.
— Есть. У одной девчонки есть вторая квартира, она там не живет. Квартира далеко, в Десяткино, а у нее парень какая-то шишка у «омских» и снял ей поближе. Чтобы всегда под рукой была. Пока не надоела.
— Кто про это знает?
— Никто.
— Так не бывает. Анжела знает?
— Ну, она знает, что у меня такая подруга есть, адрес я ей не говорила. И Катьку, подругу эту, она найти не сможет. А больше никто.
Не самый лучший вариант. Можно, конечно, обратиться к старушкам на вокзале, предлагающим угол за умеренную плату… Там милиция кишит. Кто знает, может быть, Марголин уже сообщил, и сейчас постовые получили мою фотографию из паспорта, с полным перечнем данных.
— Поехали. — Я спрыгнул со скамейки.
Без лишних разговоров она дала ключи от квартиры, извинившись, что там не прибрано и нечего жрать. Предложила остаться у нее, если мы управимся к часу ночи, к ее возвращению. Мы отказались и ушли.
До дома мы ехали на такси. Он располагался на голом пустыре, в сотне метров от железнодорожных путей. Перед подъездами сиротливо жались пара «москвичей» и ободранная «копейка», а из квартиры на первом этаже доносились характерные звуки нарастающего бытового скандала.
Лифт не работал, и нам пришлось идти пешком на седьмой этаж.
— У нее папа железнодорожником был, — неожиданно сказала Лика. — Три года назад от рака умер. А мама спилась.
Я пожал плечами. Слишком много трагедий за сегодняшний день. Со своей бы разобраться.
Квартира была двухкомнатная. Смесь роскоши и нищеты. Грязные обои, поломанная мебель, тяжелый запах пепельниц — и разбросанная по кроватям дорогая одежда, японский музыкальный центр, рассыпанная под окном французская косметика. На тумбочке около дивана небрежно забыта папироса с «травкой».
— У нее всегда так, — извиняющимся тоном сказала Лика.
Дверь была слабая, почти из бумаги, с простейшим замком. Наверное, квартирных краж здесь не знали испокон веку.
В ванной на грязном кафельном полу возле пыльного плинтуса валялся патрон от ПМ. Новенький, будто только что с завода, не успевший потускнеть. Я заглянул под ванну и обнаружил кучи промасленных газет и тряпок. Судя по количеству упаковки, Катькин приятель хранил здесь целый арсенал. Хотелось верить, что сегодня ночью ему не потребуется что-нибудь вернуть или забрать гранатомет из-под кровати, на которой мы будем спать.
— Надо было продукты купить, — сказала Лика, выходя из кухни. — Здесь только бутылка виски и заварка, даже сахара нет.
Я чувствовал голод, но идти к ларькам не хотелось.
— Давай ложиться. Утром что-нибудь купим.
— Смотри, я-то ужинала. Пить будешь?
— А она не обидится?
— Думаешь, она помнит, сколько у нее оставалось?
— Буду.
Пистолет я положил под подушку, но, дважды больно ударившись о него локтем, убрал под кровать.
Через час я снова включил свет, закурил и отхлебнул из бутылки. Я плохо разбирался в виски, пробовал его редко, но чувствовалось, что это добротный, дорогой напиток. Приятель малолетней Катьки имел хороший вкус. Я приложился к бутылке.
— Дай мне, — попросила Лика.
Она залпом выпила почти полстакана и поморщилась:
— Олег ее как был жмотом, так и остался… Чем все это закончится?
— Что — все?
— С нами.
Я пожал плечами.
— Понятно, — она усмехнулась. Горько и устало.
— Извини, ты сама во многом виновата. Не надо было во все это лезть.
— Во что — лезть? Думаешь, мне кто-то давал выбирать?
Лежать в кровати с женщиной и четко осознавать, что, может быть, завтра ее убьют. Или попытаются убить. Она сыграла свою роль и должна уйти со сцены. А бежать ей некуда и не на что. Пойти в милицию? Там ее выслушают, но никто не сможет обеспечить ее охраной. Если охранять каждого, кто чего-то боится или кому есть чего опасаться… Значит, ей остается держаться со мной и надеяться, что у меня хватит ума во всем этом разобраться. Да беда в том, что я и сам на это не очень-то надеюсь.
— Знаешь, чего я больше всего сейчас хочу?
— Чего?
— Покоя. Чтобы никто меня больше не трогал, никому ничего от меня не надо было. Ты говоришь, не надо было лезть. А что мне оставалось?
Гнить до конца жизни в этом сраном Трубцовске? Где все развлечения — купить в ларьке бутылку водки, на одном углу ее выпить, а на другой пойти наблевать? Или здесь закончить ПТУ и всю жизнь до пенсии стены красить? Нарожать детей и у мужа-алкоголика зарплату отбирать, чтобы хоть на хлеб хватило? Нет, лучше уж так, как есть! Хоть жизнь посмотрела и по миру поездила. Лучше уж так, как получилось, чем как должно было быть.
— Тогда и не жалуйся.
— А я и не жалуюсь. И если б можно было начать сначала, так же и поступила бы. Об одном жалею. — Она исподлобья посмотрела на меня, и я невольно насторожился. — У меня ведь была возможность разбогатеть. Сама виновата, испугалась.
— Я думал, ты у нас и так миллионерша.
— Можно было «золотой поезд» грабануть. И ребята подходящие были, да я…
Кто-то мне уже говорил про «золотой поезд». Я еще тогда удивился… Бабко! В баре что-то такое спрашивал…
Я вспомнил нашу с ним пьянку и похолодел. Он ушел раньше, оборвав разговор, а я потом видел на улице, недалеко от кабака, драку. Две иномарки. Я тогда еще посмотрел на номера. Ш015 ВВ. Это же номер машины Столяра! Случайное совпадение?
— Что это за «золотой поезд»?
Я повернулся к Лике. Она улыбнулась:
— Это никакой не поезд, это так называют. Это машина. Каждый понедельник она собирает деньги с торговцев наркотой, а потом куда-то их отвозит.
Я откинулся на подушку и поморщился:
— Бред. Да в городе миллион торговцев этой самой наркотой, кто торгует «травкой», кто «сеном», кто таблетками… И что, каждый понедельник они все кому-то платят?
— Не все. Ты знаешь, сколько у нас в городе дискотек и ночных клубов? Не меньше сотни, наверное. И везде можно купить таблетки, коку, ЛСД. Сам знаешь, сколько одна такая доза стоит. Вот они и платят. За проданный товар. Представляешь, какая сумма набирается? Самая торговля идет с пятницы на субботу и с субботы на воскресенье. И вот все эти деньги собирают раз в неделю, в понедельник.
Я смотрел на нее с недоверием, и она пояснила:
— Понимаешь, вся эта дорогостоящая наркота появилась в городе не так давно. Раньше кто-то чего-то привозил, для себя да для друзей. Реально, в больших количествах, на продажу все это стали поставлять около года назад. Героин, кокаин, ЛСД, экстази… То, что пробует элита. «Травка» или «черное» у нас всегда были, там свои люди. А вот этими вещами заправляют, по-моему, иностранцы. И во всем этом как-то замешаны и Горохов, и Антон… Мелких торговцев несколько сотен человек. Они завязаны на этих, как его, «пушеров», что ли, и вот у них-то по понедельникам собирают деньги. На машине ездят трое человек. Водитель и два охранника. Когда сумма собрана, они приезжают в гостиницу. Там заранее снят номер. Они кому-то звонят, говорят, что деньги собрали, а потом ждут какого-то срока, чтобы эти деньги передать. И все время сидят в гостинице, там у одного из них сестра работает дежурной по этажу, и ждут.
— И что, их всего трое?
— Да. Считается, что никто не посмеет на них напасть. Машина у них специальная, с пуленепробиваемыми стеклами, с мигалками.
— С какими еще мигалками?
— Ну, машина принадлежит «Оцеплению». Она раскрашена, на ней эмблемы нарисованы. Гаишники их не останавливают, говорили, даже какое-то специальное указание есть. А если кто и прицепится, у них все бумаги в порядке: везут в банк деньги кого-то из своих клиентов…
— Такую сумму наличкой?
— Не беспокойся, они об этом подумали. Никто ничего доказать не сможет. Мне говорили, что маршрут составлен таким образом, что их нельзя нигде перехватить или прижать — по широким улицам, никаких тупиков, набережных. Но у них остается лишнее время, и они, вместо того чтобы безостановочно ездить, отдыхают в гостинице. Чемоданчик с деньгами берут с собой в номер.
— И долго они там, в гостинице, сидят?
— Когда как. Час, от силы — два.
Я помолчал, смакуя виски. Оно мне понравилось, несмотря на то что Лика его раскритиковала.
— И что ты предлагаешь?
— Я? Ничего!
Глаза ее хитро блеснули. Ну да, насмотрелась боевиков, теперь фантазирует.
— Тогда давай спать. Завтра тяжелый день.
— А…
— Спокойной ночи.
Макс объявился на рабочем месте в шесть часов вечера. Судя по голосу, он изрядно устал и был чем-то занят, но я уговорил его встретиться.
— В «Пекине»? — предложил я.
— Может, заедешь ко мне? Я промолчал.
— Ладно, понял. Тогда давай где-нибудь поближе. «Гладиолус» помнишь? Давай там через полчаса. Успеешь добраться?
— Успею.
— Все, до встречи!
Когда я приехал, Макс сидел за столиком и усердно поглощал сосиски с гречневой кашей, местное фирменное блюдо. Я взял себе коньяк, ему безалкогольное пиво и сел рядом. Он недовольно посмотрел на часы:
— Сегодня еще «стрелка» одна… Через полтора часа. Мужик в ДТП попал, теперь на него наезжают… Обычное дело. И, как всегда, ни хрена из этого не получится… Короче, был я в Центральном РУВД, уголовное дело на твоего дружбана было прекращено, сейчас у них в архиве валяется. Ты был прав! Есть там его адрес. По всем протоколам допросов проходит адрес постоянной прописки, но я смотрел рапорт о задержании. Так вот, доставляли его в отдел с Космонавтов, пятьдесят пять. Квартира сто один.
В конце тоннеля была такая же маленькая металлическая дверь с приваренной железной ручкой и аккуратным засовом. В нее был врезан «глазок» с пластмассовой заглушкой. Прежде чем взяться за ручку засова, я посмотрел в «глазок», вздрогнув от яркого света — подвал дома 17 был по-праздничному иллюминирован. Наверное, там обитали бомжи-миллионеры.
Я вышел в подвал и перевел дыхание. Путешествие по тоннелю заняло не больше пяти минут, но ощущение было такое, словно я в полнолуние целый час болтался по кладбищу.
Я поднялся по лестнице в подъезд, дверь которого выходила под арку. Пахло кошками и свежей блевотиной — какой-то эстет опорожнил желудок прямо на ступенях. До назначенного срока оставалось несколько минут, и я закурил.
Лика немного опоздала. Я услышал нарастающий стук каблучков и вышел под арку, готовый к любым неожиданностям.
Неожиданностей не было. Верней, самой большой неожиданностью явился я сам. Лика тихо ойкнула и едва не выронила сумочку, когда я отделился от стены прямо перед ней.
Я схватил ее за руку и втащил в подъезд. Боковым зрением я успел заметить, как по улице Рекошета мимо арки медленно проехала красная иномарка.
В подъезде Лика попыталась высвободиться и ударить меня коленом. Я успел увернуться и толкнул ее к лестнице:
— Быстро вниз! Ну!
Она начала спускаться по шатким железным ступеням, косясь на меня через плечо.
Откуда-то сверху доносились бульканье и веселый мат. Задрожали перила, и между лестничными пролетами потекла желтая струя.
Если за Ликой было установлено наблюдение, трюк с подземным переходом давал, по моим подсчетам, минут пять выигрыша.
Мы успели подойти к тоннелю, когда далеко за нашими спинами хлопнула входная дверь подъезда. Что ж, если это преследователи, мы успеваем. Даже если они сумеют за минуту оценить ситуацию и мгновенно кинутся оцеплять весь квартал.
Заходить в тоннель Лика откровенно не хотела. На всякий случай я отпустил ее подальше от себя и предупредил:
— Учти, одна ты отсюда не выберешься. Она не спорила. Обстановка действовала на нее угнетающе, и я был уверен, что никаких сюрпризов она не выкинет.
Из дома мы выбрались без приключений. Бомжи все еще сидели у своего костерка. Мой знакомый посмотрел на меня более внимательно, мне показалось, что в его усталых глазах мелькнул испуг.
«Москвич» ждал нас. Из выхлопной трубы густыми сизыми клубами вываливался дым, а водитель затравленно озирался. Белый хвостик его вязаной шапочки подрагивал.
— Садись в машину, только без глупостей, — сказал я Лике. — Потом сама поймешь, к чему все эти предосторожности. Садись…
Она внимательно посмотрела на меня и молча залезла на заднее сиденье. Я плюхнулся рядом, и машина расстроенно заскрипела.
— Пожалуйста, к парку Победы.
Лика стрельнула в меня недоверчивым взглядом. Мы поехали.
На перекрестке я заметил шикарную красную иномарку, — кажется, ту самую, которая проехала мимо арки. Она стояла, а около капота топтались двое парней в коротких толстых куртках с меховыми отворотами. Наш «москвич» не вызвал у них интереса.
Через полчаса я щедро оплатил водителю пережитый им страх, мы вылезли, и он умчался, проявив завидную прыть.
Тишина и спокойствие. Чугунные ворота гостеприимно распахнуты, дорожки парка засыпаны высоким нехоженым снегом, а вдоль центральной аллеи, где много лет назад у воинского мемориала меня приняли в пионеры, горели покосившиеся фонари. Самое место для откровенного, душевного разговора.
Я сунул руки в карманы пальто и повернулся к Лике.
Она держала в руке газовый баллончик и, прищурясь, смотрела на меня.
Я успел выругаться. А потом земля встала на дыбы и ударила меня в лицо.
Я очнулся быстро, но глаза мои вываливались из орбит, распухший язык отказывался шевелиться, лицо словно растерли наждачной бумагой.
Я лежу в снегу уже вдалеке от распахнутых чугунных ворот. Лика прохаживалась поблизости, куря тонкую сигарету. Я почему-то сразу понял, что ее правая рука сжимает в кармане шубки не пудреницу и даже не баллончик с убойным газом, а нечто более серьезное. Мой ПМ. Хотелось думать, что она не умеет им пользоваться.
— Если мне что-то не понравится, я не стану раздумывать. — Она слегка вытащила руку из кармана, и я увидел, что тонкие ее пальчики сжимают рукоятку пистолета крепко и уверенно. — Не переживай, меня учили, куда нажимать…
— Ногу себе не продырявь, — пробормотал я, пытаясь подняться. — Я его неделю не чистил, заражение крови будет.
Через мгновение пистолет смотрел мне точно в лоб.
— Сидеть! Я же предупреждала.
Я опустился на снег.
— У тебя с собой пива нет?
— Пива? А виски с содовой тебе не налить? Да, хорошо острить, когда у тебя в руке ствол.
— Убрала бы пушку-то. Я ведь не Ван Дамм, не допрыгну до тебя. А пиво, говорят, действительно помогает, если им рожу промыть.
— От этого газа не поможет.
Она выбросила окурок, остановилась и закурила новую сигарету.
— Ты хотел о чем-то поговорить. Я тебя внимательно слушаю.
Я подбросил на ладонях снежок.
Даже если я ошибся и она до сих пор работает на Марголина, то большого вреда от моих рассказов не будет. Пусть хитрозадый Сергей Иванович убедится, какой я дурак, — я ведь ничего не скажу ни про «смит-вессон», ни про свой шанс добраться до Антона. А если Лику так же, как и меня, подставили, то это реальный шанс заполучить союзника.
И я начал говорить.
На меня снизошло вдохновение.
Я находил убедительные слова и буквально рвал на себе рубашку, убеждая в собственной искренности и правоте.
Я превзошел сам себя.
К середине монолога я заметил, что Лика убрала ПМ обратно в карман и слушает меня с явным интересом.
Я встал, и она никак не отреагировала на это. Отряхнувшись, я продолжал говорить, потом закурил и, повинуясь внезапному порыву, пошел по аллее в сторону от нее. Я шел не торопясь, вдыхая морозный воздух. Увидев крепкую скамейку, сел на спинку. Через минуту Лика села рядом.
— Держи. — Она протянула мне пистолет, и я, проверив предохранитель, убрал его в карман.
— Похоже, ты прав. Мне и самой все это не нравилось. Но хотелось, дуре, на что-то надеяться. Хотя кому я действительно нужна? Просто… просто обидно признавать это.
— Расскажи про себя. Думаю, тогда, после шашлыков…
— Кстати, нет. Я рассказала все как было. И про Турцию, и про остальное. Да не закончила… Слушай…
После возвращения из-за границы ей пришлось заняться здесь тем же — ничем другим она, если откровенно, заниматься не умела. Без образования, без связей и денег, она имела один только козырь, который могла разыграть. Подруга Анжела, с которой она росла в грязном и нищем Трубцовске, к тому времени успешно освоила ту же профессию и пользовалась известностью в определенных кругах. Опираясь на ее поддержку, можно было не выбивать себе место в гостинице или на вокзале и не болтаться за грошовые деньги по вызовам. Анжела работала в «Аксинье» — самой респектабельной городской конторе подобного рода — и устроила подругу к себе. Там клиенты солидные, многократно проверенные, богатые люди, не более одного-двух заказов в день, приличная оплата и минимальный риск. Руководил конторой Витя Горохов, его самого девчонки видели нечасто. «Жаннет» также была его фирмой, но класс здесь был на несколько порядков ниже, обслуживали средней руки бизнесменов и высокооплачиваемых служащих. С этой «Жаннет» было много непонятного. Хотя хозяином являлся Горохов, уже работавший в «Оцеплении» и, следовательно, ориентированный на «центровых», контору курировали «хабаровские». Братишка Саня устраивал там веселые «субботники». Говорили, что девчонок из «Жаннет» использовали в качестве наводчиц, говорили, что Горохов в недалеком своем прошлом был «хабаровским бригадиром»… Много чего говорили, Лику это не касалось. Через некоторое время она познакомилась с Антоном Красильниковым. Его привез Горохов. Пару раз они с Антоном развлеклись, а потом он положил глаз на Анжелу, через месяц охладел и к ней, после чего пропал. Снова он появился недавно. Сказал, что есть возможность хорошо заработать и начать новую жизнь, в чем ей помогут. В хорошее всегда хочется верить, даже если понимаешь, что ничего из этого не выйдет. Она согласилась. С Анжелой Антон договаривался отдельно, и к какому они пришли соглашению, Лика так и не узнала. Она начала подозревать, что никогда не увидит обещанных ей двадцати тысяч долларов, пыталась поговорить с Антоном. Он на все ее вопросы посмеивался и давал честное слово, что все будет, как и обещали. От нее требовалось сблизиться со мной и регулярно докладывать Антону. Ей объясняли, что меня проверяют перед какой-то ответственной работой, в которую вложена колоссальная сумма денег.
Я спросил ее про Бабко. Она удивилась моему вопросу.
Люба Шарова работала с ней в «Аксинье». Пришла из какого-то нищего пригородного поселка. У Любы скоро появились постоянные клиенты — два местных предпринимателя и солидный бизнесмен из Москвы. В городе он бывал достаточно часто и, после того как предприниматели погрязли в финансовых разборках с налоговой инспекцией, остался единственным ее клиентом. Ее это устраивало. Сам он никогда не платил, за него раскошеливались заинтересованные в его благосклонности лица и суммы давали более чем щедрые.
В то же примерно время Горохов принялся создавать собственный порножурнал и вложил в него немалые средства. Люба не отказалась от предложения участвовать в съемках, у нее была врожденная фотогеничность.
А потом появился Вася. Как-то возвращалась поздно вечером домой, и какие-то молодые быки, изрядно обкурившиеся дури, принялись усаживать ее в свою машину. Когда это им почти удалось, появился Вася и дал всем… В общем, наказал хулиганов физически и материально: разнес в машине стекла, и лишь милицейский патруль помешал ему оторвать дверь.
Если бы она честно рассказала ему, кто она такая и чем занимается, они могли бы расстаться сразу, как познакомились, а может быть, постарались бы вместе найти какое-то приемлемое решение. Но она не рассказала. Ей захотелось поиграть в скромную девочку, ей нравилось внимание большого молчаливого парня, так не похожего на всех, с кем она общалась. В тот момент он был безработным, и она воспользовалась своими знакомствами и устроила его в «Оцепление». А потом она поняла, насколько все серьезно. О том, чтобы рассказать Васе правду, не могло быть и речи. И она начала судорожно искать выход из положения. Она отказалась сниматься для журналов, опасаясь, что рано или поздно Вася их увидит. Горохов с ней согласился, но настаивал, чтобы она продолжала встречи с влиятельным москвичом, который, казалось, приезжал в город только ради свиданий с ней. Она и тут наотрез отказалась. Произошло бурное объяснение. Горохов пытался убедить ее. Она возражала: мол, все отработала, и намекала, что в случае осложнений расскажет кому надо в конторе. Обычные проститутки так себя не ведут. Люба Шарова не понимала многих вещей, и Горохов не мог прибегнуть к практикуемым в таких ситуациях методам убеждения. Ему пришлось искать компромиссный вариант. Он пообещал Шаровой выполнить все ее условия, если она отработает с москвичом последний раз. Чтобы Вася ничего не мог узнать, он устраивал ему командировку на несколько дней в другой город. Люба в конце концов дала себя уломать. Три дня она ублажала на природе влиятельного москвича, он уехал в столицу в самом лучшем расположении духа. Контракт был подписан, и Горохов вздохнул с облегчением. На время он отпустил Шарову, как бы выполняя свое обещание. После возвращения Васи из командировки они сыграли свадьбу.
Горохов, естественно, не собирался отступаться от Любы. Москвич был слишком ценным человеком, чтобы можно было просто так разорвать с ним отношения. Через его руки проходили денежные суммы со многими нулями, и слишком многие нити он держал в руках. Упрямство своенравной дуры, которая прекрасно знала, на что идет, подписываясь на работу в конторе, никак не могло перевесить эти соображения. Упрямство следовало сломать. Горохов рассчитал, что Вася неминуемо бросит ее, случись ему узнать правду, а она в такой ситуации вернется к прежним занятиям.
И в один прекрасный день, после того как Горохов переговорил со своей строптивой работницей по телефону и в очередной раз услышал ее отказ, Вася узнал. Сначала ему подбросили пакет с фотографиями, где его жена в самых откровенных позах снималась для журнала. Потом в руках кого-то он увидел сам журнал. И потом ему передали видеокассету, где с подлинным мастерством было запечатлено, как его половина развлекается в каком-то загородном особняке с пожилым толстым мужиком, а потом и с его охранником — влиятельный москвич любил смотреть, как она делает это с другими.
Произошло бурное объяснение. Вася требовал правду, и он ее узнал. Почти всю. В последний момент Люба испугалась и не сказала мужу, кто хозяин ее конторы.
Он пытался пережить полученный удар. Они продолжали жить вместе, но отношения были разрушены. По мнению Лики, Вася был слишком старомодным. Он не мог простить обмана и не мог простить того, что жена, которую он боготворил, проститутка. Они разошлись.
Горохов оказался прав — она вернулась к нему. Послушная и сломленная. Вскоре он и вовсе перевел ее в «Жаннет». К этому времени она стала откровенно спиваться и, по мнению Лики, через полтора-два года неминуемо должна была оказаться где-нибудь в туалетах Сибирского вокзала.
О Васе Лика ничего больше не слышала.
Я вспомнил его лицо, когда мы сидели в баре.
Он обиделся на тех, кто разрушил его семейную жизнь. И начал их искать. Наверное, он узнал про Горохова, а может, и не успел, но подобрался слишком близко, и его решили устранить. Красиво, моими руками. И руками ментов, которым в нужное время и по нужным каналам «слили» компромат на Бабко. А он, уже находясь в тюрьме, постарался. Я не сомневался, что арест Горохова и разгром его контор произошел при участии Бабко. Молодец. Я испытал к нему искреннее уважение. И сочувствие. Рано или поздно его достанут…
Я задумался. Лика тихо сидела рядом и ждала моего решения.
Самым разумным для меня было бы быстрее избавиться от нее и выкарабкиваться самому. Одному проще. Она рассказала мне все, что знала, и больше принести пользы не могла. Я пытался настроить себя против нее: она из их команды, из-за нее я расстался с Наташей и наделал кучу глупостей. Если мы будем вдвоем, нас быстрее и легче вычислят и у противников будет лишний козырь против меня. Но это не помогало. Я чувствовал, что не смогу оставить ее.
— Нам надо где-то спрятаться. Ни твоя, ни моя квартиры для этого не подходят. Гостиница тоже. Нужно место, о котором никто не знает. У тебя есть что-нибудь?
Она внимательно посмотрела на меня.
— Есть. У одной девчонки есть вторая квартира, она там не живет. Квартира далеко, в Десяткино, а у нее парень какая-то шишка у «омских» и снял ей поближе. Чтобы всегда под рукой была. Пока не надоела.
— Кто про это знает?
— Никто.
— Так не бывает. Анжела знает?
— Ну, она знает, что у меня такая подруга есть, адрес я ей не говорила. И Катьку, подругу эту, она найти не сможет. А больше никто.
Не самый лучший вариант. Можно, конечно, обратиться к старушкам на вокзале, предлагающим угол за умеренную плату… Там милиция кишит. Кто знает, может быть, Марголин уже сообщил, и сейчас постовые получили мою фотографию из паспорта, с полным перечнем данных.
— Поехали. — Я спрыгнул со скамейки.
* * *
Катька оказалась дома — в той самой квартире, которую ей снял ее парень. Готовилась к вечернему выходу. Под звуки включенных магнитофона и телевизора пританцовывала перед зеркалом в лосинах и прозрачной расстегнутой блузке, укладывая волосы огромным феном. Ей было не больше семнадцати лет, но оценивающий и откровенно блудливый взгляд больших карих глаз говорил о том, что увидеть и узнать она успела немало.Без лишних разговоров она дала ключи от квартиры, извинившись, что там не прибрано и нечего жрать. Предложила остаться у нее, если мы управимся к часу ночи, к ее возвращению. Мы отказались и ушли.
До дома мы ехали на такси. Он располагался на голом пустыре, в сотне метров от железнодорожных путей. Перед подъездами сиротливо жались пара «москвичей» и ободранная «копейка», а из квартиры на первом этаже доносились характерные звуки нарастающего бытового скандала.
Лифт не работал, и нам пришлось идти пешком на седьмой этаж.
— У нее папа железнодорожником был, — неожиданно сказала Лика. — Три года назад от рака умер. А мама спилась.
Я пожал плечами. Слишком много трагедий за сегодняшний день. Со своей бы разобраться.
Квартира была двухкомнатная. Смесь роскоши и нищеты. Грязные обои, поломанная мебель, тяжелый запах пепельниц — и разбросанная по кроватям дорогая одежда, японский музыкальный центр, рассыпанная под окном французская косметика. На тумбочке около дивана небрежно забыта папироса с «травкой».
— У нее всегда так, — извиняющимся тоном сказала Лика.
Дверь была слабая, почти из бумаги, с простейшим замком. Наверное, квартирных краж здесь не знали испокон веку.
В ванной на грязном кафельном полу возле пыльного плинтуса валялся патрон от ПМ. Новенький, будто только что с завода, не успевший потускнеть. Я заглянул под ванну и обнаружил кучи промасленных газет и тряпок. Судя по количеству упаковки, Катькин приятель хранил здесь целый арсенал. Хотелось верить, что сегодня ночью ему не потребуется что-нибудь вернуть или забрать гранатомет из-под кровати, на которой мы будем спать.
— Надо было продукты купить, — сказала Лика, выходя из кухни. — Здесь только бутылка виски и заварка, даже сахара нет.
Я чувствовал голод, но идти к ларькам не хотелось.
— Давай ложиться. Утром что-нибудь купим.
— Смотри, я-то ужинала. Пить будешь?
— А она не обидится?
— Думаешь, она помнит, сколько у нее оставалось?
— Буду.
Пистолет я положил под подушку, но, дважды больно ударившись о него локтем, убрал под кровать.
Через час я снова включил свет, закурил и отхлебнул из бутылки. Я плохо разбирался в виски, пробовал его редко, но чувствовалось, что это добротный, дорогой напиток. Приятель малолетней Катьки имел хороший вкус. Я приложился к бутылке.
— Дай мне, — попросила Лика.
Она залпом выпила почти полстакана и поморщилась:
— Олег ее как был жмотом, так и остался… Чем все это закончится?
— Что — все?
— С нами.
Я пожал плечами.
— Понятно, — она усмехнулась. Горько и устало.
— Извини, ты сама во многом виновата. Не надо было во все это лезть.
— Во что — лезть? Думаешь, мне кто-то давал выбирать?
Лежать в кровати с женщиной и четко осознавать, что, может быть, завтра ее убьют. Или попытаются убить. Она сыграла свою роль и должна уйти со сцены. А бежать ей некуда и не на что. Пойти в милицию? Там ее выслушают, но никто не сможет обеспечить ее охраной. Если охранять каждого, кто чего-то боится или кому есть чего опасаться… Значит, ей остается держаться со мной и надеяться, что у меня хватит ума во всем этом разобраться. Да беда в том, что я и сам на это не очень-то надеюсь.
— Знаешь, чего я больше всего сейчас хочу?
— Чего?
— Покоя. Чтобы никто меня больше не трогал, никому ничего от меня не надо было. Ты говоришь, не надо было лезть. А что мне оставалось?
Гнить до конца жизни в этом сраном Трубцовске? Где все развлечения — купить в ларьке бутылку водки, на одном углу ее выпить, а на другой пойти наблевать? Или здесь закончить ПТУ и всю жизнь до пенсии стены красить? Нарожать детей и у мужа-алкоголика зарплату отбирать, чтобы хоть на хлеб хватило? Нет, лучше уж так, как есть! Хоть жизнь посмотрела и по миру поездила. Лучше уж так, как получилось, чем как должно было быть.
— Тогда и не жалуйся.
— А я и не жалуюсь. И если б можно было начать сначала, так же и поступила бы. Об одном жалею. — Она исподлобья посмотрела на меня, и я невольно насторожился. — У меня ведь была возможность разбогатеть. Сама виновата, испугалась.
— Я думал, ты у нас и так миллионерша.
— Можно было «золотой поезд» грабануть. И ребята подходящие были, да я…
Кто-то мне уже говорил про «золотой поезд». Я еще тогда удивился… Бабко! В баре что-то такое спрашивал…
Я вспомнил нашу с ним пьянку и похолодел. Он ушел раньше, оборвав разговор, а я потом видел на улице, недалеко от кабака, драку. Две иномарки. Я тогда еще посмотрел на номера. Ш015 ВВ. Это же номер машины Столяра! Случайное совпадение?
— Что это за «золотой поезд»?
Я повернулся к Лике. Она улыбнулась:
— Это никакой не поезд, это так называют. Это машина. Каждый понедельник она собирает деньги с торговцев наркотой, а потом куда-то их отвозит.
Я откинулся на подушку и поморщился:
— Бред. Да в городе миллион торговцев этой самой наркотой, кто торгует «травкой», кто «сеном», кто таблетками… И что, каждый понедельник они все кому-то платят?
— Не все. Ты знаешь, сколько у нас в городе дискотек и ночных клубов? Не меньше сотни, наверное. И везде можно купить таблетки, коку, ЛСД. Сам знаешь, сколько одна такая доза стоит. Вот они и платят. За проданный товар. Представляешь, какая сумма набирается? Самая торговля идет с пятницы на субботу и с субботы на воскресенье. И вот все эти деньги собирают раз в неделю, в понедельник.
Я смотрел на нее с недоверием, и она пояснила:
— Понимаешь, вся эта дорогостоящая наркота появилась в городе не так давно. Раньше кто-то чего-то привозил, для себя да для друзей. Реально, в больших количествах, на продажу все это стали поставлять около года назад. Героин, кокаин, ЛСД, экстази… То, что пробует элита. «Травка» или «черное» у нас всегда были, там свои люди. А вот этими вещами заправляют, по-моему, иностранцы. И во всем этом как-то замешаны и Горохов, и Антон… Мелких торговцев несколько сотен человек. Они завязаны на этих, как его, «пушеров», что ли, и вот у них-то по понедельникам собирают деньги. На машине ездят трое человек. Водитель и два охранника. Когда сумма собрана, они приезжают в гостиницу. Там заранее снят номер. Они кому-то звонят, говорят, что деньги собрали, а потом ждут какого-то срока, чтобы эти деньги передать. И все время сидят в гостинице, там у одного из них сестра работает дежурной по этажу, и ждут.
— И что, их всего трое?
— Да. Считается, что никто не посмеет на них напасть. Машина у них специальная, с пуленепробиваемыми стеклами, с мигалками.
— С какими еще мигалками?
— Ну, машина принадлежит «Оцеплению». Она раскрашена, на ней эмблемы нарисованы. Гаишники их не останавливают, говорили, даже какое-то специальное указание есть. А если кто и прицепится, у них все бумаги в порядке: везут в банк деньги кого-то из своих клиентов…
— Такую сумму наличкой?
— Не беспокойся, они об этом подумали. Никто ничего доказать не сможет. Мне говорили, что маршрут составлен таким образом, что их нельзя нигде перехватить или прижать — по широким улицам, никаких тупиков, набережных. Но у них остается лишнее время, и они, вместо того чтобы безостановочно ездить, отдыхают в гостинице. Чемоданчик с деньгами берут с собой в номер.
— И долго они там, в гостинице, сидят?
— Когда как. Час, от силы — два.
Я помолчал, смакуя виски. Оно мне понравилось, несмотря на то что Лика его раскритиковала.
— И что ты предлагаешь?
— Я? Ничего!
Глаза ее хитро блеснули. Ну да, насмотрелась боевиков, теперь фантазирует.
— Тогда давай спать. Завтра тяжелый день.
— А…
— Спокойной ночи.
* * *
Мы проспали почти весь следующий день. Потом я сходил в магазин за продуктами, мы пообедали, и я стал вызванивать Макса. Я надеялся, что он выполнил мою просьбу.Макс объявился на рабочем месте в шесть часов вечера. Судя по голосу, он изрядно устал и был чем-то занят, но я уговорил его встретиться.
— В «Пекине»? — предложил я.
— Может, заедешь ко мне? Я промолчал.
— Ладно, понял. Тогда давай где-нибудь поближе. «Гладиолус» помнишь? Давай там через полчаса. Успеешь добраться?
— Успею.
— Все, до встречи!
Когда я приехал, Макс сидел за столиком и усердно поглощал сосиски с гречневой кашей, местное фирменное блюдо. Я взял себе коньяк, ему безалкогольное пиво и сел рядом. Он недовольно посмотрел на часы:
— Сегодня еще «стрелка» одна… Через полтора часа. Мужик в ДТП попал, теперь на него наезжают… Обычное дело. И, как всегда, ни хрена из этого не получится… Короче, был я в Центральном РУВД, уголовное дело на твоего дружбана было прекращено, сейчас у них в архиве валяется. Ты был прав! Есть там его адрес. По всем протоколам допросов проходит адрес постоянной прописки, но я смотрел рапорт о задержании. Так вот, доставляли его в отдел с Космонавтов, пятьдесят пять. Квартира сто один.