Крепостная была улицей с односторонним движением, застроенной старыми домами. Квартиры здесь стоили безумных денег, а цепочки машин вдоль тротуаров наглядно свидетельствовали о том, что прежних обитателей элитного жилья постигла не самая завидная участь. Когда-то среди участковых милиционеров район этот считался дурным: постоянные скандалы, пьяная поножовщина и мордобои, ежевечерние грабежи. Сейчас здесь тихо, новые обитатели квартир сами присматривают за порядком на улице и не допускают пьяных разборок. Что здесь случается, так это заказные убийства…
   Я вышел из такси. Прохожих на улице не было, и выстроившиеся у тротуаров машины были пусты, лишь какие-то парни выгружали из фургона в ларек ящики и коробки.
   Я встал перед витриной бывшего магазина «Богатырь», а ныне салона элитной меховой одежды и долго прикуривал, наблюдая за грузчиками. Я не ошибся, это были люди Гаймакова. Или чьи-то другие. Моя персона их очень интересовала, хотя интерес свой они умело скрывали.
   Я успокоился. По крайней мере, теперь я был уверен, что кто-то на встречу придет. Не хотелось, чтобы это был суровый дядя с автоматом, высунувшийся из окна промчавшейся мимо машины. Мне бы все-таки хотелось сначала поговорить. Хоть немного.
   Через четверть часа я подумал, что ожидание слишком уж затягивается. Могли бы пожалеть если не меня, то своих же ребят, которые с достойным лучшего применения упорством ворочали на морозе ящики. И как раз в этот момент из-за угла вывернули две автомашины.
   Красный «вольво-850» резко затормозил и прижался к поребрику метрах в пяти от меня, а серебристый, с черными и зелеными вертикальными полосами микроавтобус проехал чуть дальше и встал посреди улицы, включив аварийную сигнализацию. Искоса посмотрев в сторону ларька, я заметил, как два «грузчика» присели на корточки над своими коробками, удерживая в них что-то двумя руками.
   Дверь микроавтобуса откатилась назад, и на асфальт выпрыгнул невысокий, коренастый блондин в расстегнутой пропитке. Он пошел ко мне, не торопясь и слегка ухмыляясь. Выглядело это так, будто он собирался подойти, дать мне по роже и уехать, ни слова не говоря.
   Блондин остановился в метре передо мной, сунул руки в карманы широченных брюк, покачиваясь с пятки на носок, внимательно оглядел меня с головы до ног и спросил:
   — Ну?
   Я пожал плечами:
   — Да.
   — Что — да?
   — А что — ну?
   Блондин рассмеялся, сверкнув золотыми зубами.
   — Да, Федя, ты мне нравишься… Чего хотел-то?
   — Ничего. Не с тобой же мне говорить.
   — Ну-у, ты не заводись, не тебе сейчас условия ставить. Сам ведь встречи искал, нам от тебя ничего не надо, а вот ты как раз лицо заинтересованное. Так что не очень… Один пришел?
   — Один.
   — Пошли в автобус, там пушку свою сдашь. А потом разговаривать будем.
   — Не раньше, чем буду уверен, что мне есть с кем говорить.
   — Опять? Я ведь и уехать могу!
   — Не стоит. Любопытство потом замучает.
   — Думаешь? Я вот сомневаюсь… Ладно! Сам ведь понимаешь, пока не будет уверенности, что никаких сюрпризов у тебя с собой нету, разговора не состоится.
   Если бы они хотели меня застрелить, все эти сложности ни к чему. Шлепнули бы прямо на улице. Против них моя пукалка поможет не больше, чем зажигалка, даже если я успею ее достать.
   — Пошли.
   В салоне микроавтобуса была установлена какая-то хитроумная аппаратура, вызвавшая у меня ассоциацию с командным пунктом ракетного комплекса. Однако оставалось достаточно места, чтобы в салоне разместились четверо, не считая водителя и сидевшего рядом с ним мужчину в пальто с поднятым воротником и в очках без оправы.
   Блондин залез вслед за мной и задвинул дверь. Я отдал пистолет, и меня тщательно обыскали. Сидевший до того за пультом худощавый парень долго водил по моей одежде каким-то прибором, бормоча себе под нос что-то неразборчивое. Потом сказал блондину:
   — Все в порядке. Он чистый.
   — Да, вчера мылся, — отозвался я, и блондин рассмеялся.
   — Я ж говорил, он мне нравится! Мужчина в очках обернулся и внимательно посмотрел на меня. Взгляд у него был тяжелый и недоверчивый. Его лицо показалось мне знакомым, и спустя минуту я понял, что это — Однорогов. По сравнению с той фотографией, которую показывал мне Марголин, он здорово постарел.
   — Пошли. — Он распахнул свою дверцу, спрыгнул на землю и зашагал к «вольво», держа руки в карманах пальто и сильно сутулясь. Я направился следом.
   Он уселся на переднее сиденье, кивком предложив мне разместиться сзади.
   В машине оказались двое — водитель, коротко стриженный мужчина лет тридцати с внешностью баскетболиста, флегматично жующий резинку, и еще один, развалившийся в левом углу заднего сиденья. Я сразу понял, это и есть Гаймаков.
   Он выглядел лет на сорок пять, был невысок ростом, упитан и хорошо, совсем не броско одет. Светло-русые, с заметной проседью на висках волосы были аккуратно подстрижены, круглое лицо с волевым подбородком окаймляла ухоженная бородка, а светло-голубые глаза смотрели пытливо и насмешливо, что придавало его лицу неуместное в этой ситуации слегка восторженное выражение.
   — Я — Гаймаков, — представился он, как только я закрыл за собой дверь, и протянул руку. — Не скажу, чтобы время нас очень прижимало, но и особо растягивать его не стоит. Давайте сразу перейдем к делу. У вас нет возражений?
   Я пожал плечами.
   — Ну и отлично! Моих товарищей можете абсолютно не стесняться, у меня с ними секреты могут быть только в личной жизни. Чтобы вы не сомневались, с кем имеете дело, я подтвержу свои слова…
   Он расстегнул пальто, порылся во внутренних карманах пиджака и достал удостоверение адвоката. Там была вклеена его фотография и вписана фамилия. Я вспомнил, как Антон при первой нашей с ним встрече тоже показывал мне свои документы, и вздохнул.
   — Ну-с, а теперь я вас внимательно слушаю…
   Я рассказал все. Про то, как оказался в «Оцеплении»; про Гостинку и про Бабко; про Марголина и Шубина; про ситуацию на Рыбацкой и о том, что последовало после, включая убийство Лики. Я исказил ситуацию с Антоном, представив дело так, будто он сам вывалился в окно в результате драки, и совсем вскользь упомянул про «золотой поезд» и гостиницу, решив придержать это в качестве козыря… Однорогов ни разу не обернулся, но и по его затылку было заметно, как он заинтересовался. Что касается Гаймакова, то он, по-моему, был ошарашен, и, хотя лицо его сохраняло все то же восторженное выражение, глаза теперь смотрели без всякой усмешки.
   Когда я замолчал, он пробормотал: «Да-а, дела», и взъерошил пятерней затылок.
   — Что скажешь, Кирилл Львович? Однорогов передернул плечами:
   — Подумать надо. Вообще-то похоже на правду…
   — То-то и оно, что похоже… Только правда ли это или одна только видимость? А если правда, то вся или удобная Феде? А-а, что скажешь, молодой человек?
   Неожиданно Гаймаков схватил меня за плечо и сжал пальцы. Я и не ожидал, что в его рыхлом теле может быть столько силы!
   — Скажу, что наврал я вам все, дяди. На самом деле я в школе учусь и книжек начитался.
   — Не смешно. — Однорогов поморщился. — Ты все сказал? Или чего про запас в рукаве придержал?
   — Конечно, придержал, — немедленно подхватил Гаймаков, отпуская мое пальто и разминая пальцы. — Федя ведь у нас парень ушлый, не смотри, что дураком прикидывается. Да, Федя?
   Однорогов опять поморщился и сказал:
   — Тут подумать надо… Долго надо думать!
   — У нас время есть. Подумаем, проверим. Федя пока в гостях у нас поживет. Да, Федя? Ты никуда не спешишь? Лучше не спеши, все равно опоздал. Мы люди ж гостеприимные, пока самим не надоест, никого не отпускаем. Правда, Левыч?
   — Да я за тем и шел, — отозвался я.
   — Да? Ну и прекрасно! Считай, что мы нашли общий язык… Пока! Пока нашли… Боря, позвони ребятам, скажи, пусть приезжают.
   Водитель вылез. Прохаживаясь вокруг машины, он позвонил по радиотелефону, поговорил, а потом сел обратно.
   — Через десять минут будут. У них там заморочка маленькая…
   — Потом расскажешь. Ни к чему Феде наша головная боль, у него своей хватает.
   Я поймал себя на мысли, что Гаймаков вызывает у меня сильную неприязнь: идиотским выражением лица и манерой говорить, растягивая слова и произнося их слащавым тоном. Но выбирать мне не приходилось; какой бы ни был, всяко лучше, чем Марголин.
   Микроавтобус продолжал стоять посреди дороги, мигая аварийными огнями, и водители редких машин относились к этому с пониманием, объезжая препятствие по дуге.
   Ждать пришлось немного дольше обещанных десяти минут. Гаймаков, слава Богу, замолчал, занятый своими мыслями, и ожидание не тяготило меня. Напротив, впервые за последние дни я почувствовал какое-то подобие спокойствия.
   Рядом с нами остановился темно-серый «рэндж-ровер», и по оживившемуся лицу Гай-макова я понял, что это те, кого мы ждали.
   — Пересаживайся, — сказал Однорогое, — погостишь у нас несколько дней. Пушка твоя, естественно, у нас останется.
   Я пересел на заднее сиденье джипа, где сидело двое здоровых угрюмых мужичков. Гаймаков вылез из «вольво» и прошел к микроавтобусу, оглаживая бороду и посматривая по сторонам с видом доброго помещика. Из автобуса вылез блондин, который подходил ко мне первым, и они о чем-то поговорили, поглядывая на меня. Грузчики убрали куда-то коробки и теперь стояли около фургона. Особой бдительности они уже не проявляли; им не терпелось поскорее уехать.
   Расставшись с Гаймаковым, блондин направился к нашему джипу, легко запрыгнул на высокое сиденье рядом со мной и радостно сказал: — Видишь, какая у нас дружба получается! Ни на минуту не расстаемся. Привет, Славик! Здорово, Сеня! Поехали?
   Водитель Сеня флегматично включил передачу. Машину он вел так, будто мы были не на заснеженной городской улице, а на летней автостраде, и не обращал внимания на другие автомобили. У меня создалось ощущение, что он пропускает их под колесами своего высоченного джипа. Вскоре мы выбрались за город, и Сеня вдавил акселератор от души. Я уснул и проснулся от толчка блондина. — Вставай, приехали!
   Машина вкатилась в распахнутые ворота на огороженную высоким кирпичным забором территорию усадьбы. Я увидел двухэтажный, из того же белого кирпича дом с высокими сводчатыми окнами, занесенные снегом деревья сада, какие-то хозяйственные постройки и гараж. Сеня остановил «ровер» у крыльца и, не глуша мотор, обернулся:
   — Мы, наверное, сразу поедем. Обойдетесь тут без нас?
   — Разберемся, — кивнул блондин, спрыгивая на землю и потягиваясь. — Завтра заедете?
   — Как получится. А вообще-то вряд ли.
   — Как знаете. А то бы на охоту сходили, шашлычок организовали…
   — Какая сейчас охота? — усмехнулся второй пассажир.
   — Не знаю. — Блондин развел руками, и я подумал, что по манере вести себя он напоминает Гаймакова. — Какая-нибудь, я думаю, есть… Ну, бывайте! Пошли, Федя!
   В доме нас встретили двухметровый амбал Саша и худощавый, гибкий и подвижный Коля. Пока мы выбирались из машины, Саша вышел на крыльцо, позевывая и почесывая живот, держа в руке помповое ружье.
   — Закемарил немножко, — добродушно пояснил он, пропуская нас и запирая дверь.
   — А ворота чего, так и будут открытыми? — спросил мой спутник.
   — Попозже закрою. Кто сюда сунется? Коля сидел в комнате и смотрел телевизор.
   Наше появление его не заинтересовало. Он оторвался от экрана, чтобы поздороваться, и сразу же сел обратно в кресло. На полу, около его ног, стояли пустые пивные бутылки и валялась упаковка от соленых орехов. По лицу блондина было заметно, что увиденное ему очень не нравится, но он сдержался и не стал делать замечание охранникам в моем присутствии. Только пробормотал:
   — Смотрю, расслабились вы тут совсем…
   — Да брось ты, Леха, — отозвался Саша, поигрывая ружьем на манер дубинки, — здесь, бля, сидишь круглыми сутками, от скуки дуреешь… А на фига? Я сюда не рвался…
   — Ладно. Сготовьте чего-нибудь пожрать. Только не как в прошлый раз, я тогда полночи блевал, думал, кишки вылезут! Попроще, без всяких китайских наворотов.
   — Это к нему, — Саша махнул помповиком в сторону напарника. — Слышь, Николай, тебя зовут!
   Коле очень не хотелось отрываться от телевизора, он недовольно сморщился и указал рукой в коридор:
   — Там в холодильнике все есть. Разогреть сами не можете?
   — Не можем. — Блондину Лехе надоело, и он решил показать свою власть. — Иди и сделай. А ты закрой ворота и дом обойди, чтоб ни одного окна незапертого не осталось.
   — Кто же их открывает-то в такой мороз? — Вот иди и проверь. Не знаете, что в городе творится?
   — Кто сюда доберется? — пробормотал Саша, взял ружье и вышел в коридор.
   Коля, демонстрируя недовольство, выключил телевизор и отправился на кухню.
   — Располагайся, — блондин кивнул в сторону дивана. — Потом я покажу тебе твою комнату. Извини, спать тебе придется под замком. Вдруг ты лунатизмом страдаешь?
   Я уселся на диван, наблюдая, как Алексей поправил дрова в камине, а потом, раскалив конец кочерги, прикурил от нее сигарету.
   — Замечаешь, какой здесь воздух?
   — Где? Здесь, по-моему, только дымом и пивом воняет.
   — Да не здесь, а на улице! В городе такого нету…
   — А здесь такого, как в городе, не найдешь. Сидя на корточках перед камином, блондин долго смотрел на меня, а потом спросил:
   — Чего ты на меня так взъелся-то? Чего я тебе плохого сделал?
   — Ничего.
   — Сам ведь к нам пришел, мы тебя не звали!
   — А я и не жалуюсь.
   — А-а, вижу я. — Алексей махнул рукой и поморщился. — Сам в то дело влез и нас еще всех впутал!
   — Я не специально.
   Он выругался и отвернулся.
   Через несколько минут Коля позвал нас ужинать. Я съел пару консервированных котлет с картофельным пюре, выпил стакан сока и рюмку коньяка. Алексей настойчиво предлагал мне налить еще, но я отказался. Я вдруг почувствовал себя абсолютно опустошенным. Мне хотелось скорее добраться до кровати и уснуть. Но блондину нужен был собеседник, и он, прихватив коньяк, затащил меня в гостиную, где мы устроились перед камином в глубоких кожаных креслах.
   — Знаешь, на чьей «ауди» ты рассекал?
   — На твоей, что ли?
   — Ага. Меня тут подрезали маленько, пришлось ее на пару месяцев бросить. Пока в больнице валялся, пока отдыхать ездил. Жалко, офигенная была тачка! И все из-за тебя, мудака, так получилось.
   За брючный ремень на правом бедре у него был заткнут пистолет, и, разговаривая, он подвигался ко мне этим боком, провоцируя захватить оружие. Дешево. Сам он до этого додумался или посоветовал кто? Если Гаймаков, мои шансы плохи. С таким уровнем оперативного мышления он в нынешней ситуации долго не протянет. Или, наоборот, это что-то изощренно-хитрое, что-то такое, чего я даже представить себе не могу?
   — Ты молодец, что к нам пришел, — бормотал Леха, пропустив три вместительные рюмки. — У нас своя команда подбирается, из бывших ментов. Из тех, кто работать умеет. Санек — бывший омоновец, в Чечне был. Коля на вокзале постовым служил, я — командиром взвода четыре года оттрубил…
   — А чего уволили-то?
   — А-а, — он махнул рукой и икнул. — Сам знаешь, раз на чем-нибудь прокололся, и все. Хорошо хоть дали «по собственному желанию» уйти.
   Он напивался и нес уже чепуху, вспоминал какие-то истории, не мог их досказать, громко ржал над своими анекдотами и называл меня то Федей, то Сергеем. Саша, который иногда заглядывал в комнату, укоризненно качал головой. Я подумал, что, реши я отобрать у блондина пистолет, проблемы это не составило бы — тот даже не заметил бы этого… Саша вынул магазин, передернул затвор, ловко поймав вылетевший патрон, опять сурово покачал головой и убрал оружие в задний карман своих камуфлированных брюк.
   — Пошли, я тебе комнату покажу, — сказал он и добавил извиняющимся тоном: — С ним всегда так. Совсем пить человек не умеет. Пробку понюхает — и готов…
   Предоставленная мне комната располагалась на втором этаже рядом с лестницей, была скупо обставлена, но зато имела маленькую душевую кабинку. Окно отсутствовало. Дверь из крепкого дуба с массивными замками. Ручки на внутренней стороне двери не было.
   — В баре выпивка, если захочешь. В шкафу — чистое белье. Кровать можешь не перестилать, ее недавно меняли и никто еще не спал.
   — Спасибо.
   — Если надо будет, телевизор завтра притащим. Сейчас неохота возиться…
   Он поставил ружье к стене, достал из нарукавного кармана пачку «винстона» и предложил мне. Мы закурили.
   Я чувствовал, что он хочет что-то мне сказать.
   Так и было.
   — Ты в пятнадцатом работал?
   — Да.
   — Опером?
   — А ты что, меня знаешь?
   — А ты меня не помнишь?
   Я присмотрелся повнимательнее и виновато улыбнулся.
   Он понимающе кивнул:
   — Я ж тогда в форме был. Конечно, не запомнил… Прошлой зимой мы одного хрена с наркотой притаскивали. Вместе с гаишниками тогда работали и тормознули, он на джипе каком-то навороченном ехал. Героин там, что ли, был.
   Я вспомнил. Февраль девяносто пятого. Я оформлял в дежурной части протокол изъятия, а задержали мужика омоновцы. Случай этот я запомнил потому, что тогда первый и последний раз видел героин «живьем».
   — Вспомнил..
   — Ну да, вспомнил ты! Так, из вежливости говоришь. Сейчас-то к нам какими судьбами принесло? Я так понимаю, ты уволился?
   — Уволили.
   — Было за что?
   — Ствол прое… л.
   — Да, бывает… И кем сейчас?
   Никем. Не знаю, что дальше получится.
   Саша посмотрел на меня недоверчиво, расценив мой ответ как нежелание говорить, но уточнять ничего не стал. Вздохнул и сказал про себя:
   — А меня через неделю после этого в Чечню отправили. Второй раз. И в первый же день угораздило. Очередь пулеметную схватил. Вот сюда. — Он отодвинул полу куртки и похлопал по обтянутому белому майкой животу, пониже ребер с правой стороны. — Не знаю, как коньки не отбросил. Да еще контузия. В общем, комиссовали меня. С деньгами до сих пор рассчитаться не могут. Да я и плюнул. Теперь сам им в десять раз больше заплатить могу! Обидно, жена ушла. Когда узнала, что в командировку второй раз посылают, истерику закатила. А когда сказал, что отказываться не буду, вещи собрала и — с концами. Обидно, да? И все равно уволили… Обидно.
   Подхватив помповик, он крутанул его в руке, вышел в коридор и замялся, не решаясь закрыть дверь.
   — Запирай, я все понимаю.
   — Ты уж извини…
   Он мягко закрыл тяжелую дверь и дважды провернул ключ. Второй замок трогать не стал.
* * *
   Спал я крепко и впервые за последнее время проснулся, чувствуя себя отдохнувшим.
   Завтрак я готовил себе сам. Блондин Леха страдал с похмелья и не был расположен к общению с кем-либо, кроме пивной бутылки. Коля, как я понял, занимался чем-то в гараже, а Саша болтался по комнатам первого этажа, держа в руках помповое ружье.
   К полудню прикатили двое посланцев Гай-макова, похожие на агентов ФБР из кино. Мы расположились в моей комнате. Агенты аккуратно повесили на вешалки свои одинаковые светлые пальто, синхронно пригладили волосы и уселись за стол, не переставая жевать резинку и раскрывая свои дипломаты. Как я заметил, агент № 1 предпочитал ментоловую жвачку, а его напарник довольствовался клубничной.
   Они начали меня допрашивать квалифицированно и быстро. При этом агент-«клубни-ка» что-то помечал в своем блокноте, а агент-«ментол» неотрывно сверлил меня взглядом. Если бы я пытался врать, запутался бы уже на пятой минуте. Но я говорил в основном правду, да и какой-никакой опыт у меня был. Задав последние вопросы, агенты удовлетворенно посмотрели друг на друга, после чего «ментол» заметил:
   — Я рад, Федор Ильич, что мы нашли общий язык.
   Я был рад намного больше, но говорить этого не стал.
   — А теперь, Федор Ильич, я вынужден попросить вас заново повторить то же самое. Пожалуйста.
   Я выругался и принялся пересказывать свою историю. Теперь «ментол» что-то писал в блокноте, не переставая размеренно жевать и кивая мне головой, а «клубника» смотрел на меня. Взгляд у него был слабее, чем у напарника. Такого в принципе можно было обмануть.
   Когда я замолчал, они опять удовлетворенно переглянулись…
   Вечером в комнату забрел Саша. Судя по всему, он успел принять стакан и ему хотелось поговорить. Он тяжело опустился на стул, поставив ружье между ног. Закурил, помолчал и стал рассказывать о своей жене, о том, как они расстались. Я никогда не любил подобных разговоров, не понимая, как можно да и вообще зачем нужно рассказывать постороннему такие вещи.
   Он монотонно бубнил. Меня клонило в сон. Он был неплохим милиционером и честно воевал, но жить с ним, пожалуй, было сущим мучением. Удивительно, как жена терпела его столько лет…
   Я закемарил и часов в десять вскочил, растеряв остатки сна. Никакой видимой причины для беспокойства не было, но я ощущал тревогу. Прислушался. Внизу бормотал телевизор, да где-то за стенами поскрипывало дерево. Я обул ботинки и спустился в гостиную.
   Коля и Саша сидели на диване, Леха — в кресле у камина с бутылкой в руке, а в кресле, отодвинутом в угол и развернутом к экрану, застыл агент-«клубника». Он был в сверкающей белой рубашке, на поясе в желтой кобуре из толстой кожи у него висел револьвер. Такой же, как и тот, что я отобрал у Столяра. На мое появление отреагировал только Саша, подняв голову, он печально посмотрел на меня и переложил ружье на другое колено.
   Я взял свободный стул. Показывали какую-то телеигру с немыслимыми призами.
   Через полчаса агент поднялся и объявил: — Все, я поехал. Саша, закрой ворота.
   Они вышли.
   Телеигра завершилась, и после рекламного блока стали передавать «Криминальную сводку».
   Когда на экране под звуки милицейских сирен и автоматных очередей появилась заставка, вернулся Саша.
   Я понял, почему проснулся.
   Камера показывала воткнувшийся в столб, изрешеченный пулями красный «вольво» с распахнутыми дверями и застывшими на сиденьях трупами. Разорванный мощным взрывом, обгоревший кузов микроавтобуса. Репортер неторопливо пояснял, что три часа назад произошла перестрелка. Неизвестные, вооруженные автоматами и гранатометом, атаковали две автомашины, где находились шесть человек: адвокат Юрий Гаймаков со своим водителем, а также директор и сотрудники охранного предприятия «Квадрат». Нападавшие действовали уверенно и слаженно, сразу же подорвав автобус с охранниками и с близкого расстояния поливая машины автоматным огнем. Все шестеро умерли на месте. Преступники, от десяти до пятнадцати человек, скрылись на трех автомашинах. На месте преступления были брошены четыре автомата и противотанковый гранатомет, обнаружено около двух сотен гильз.
   Камера придвинулась ближе к машинам. Я узнал скрючившегося за рулем водителя-баскетболиста; наполовину выпавшего из задней двери Гаймакова; лежащего в стороне от автобуса Однорогова, на лице которого непонятно как удержались очки без оправы. Около обгоревших, развороченных пультов съежился худощавый парень, который вчера проверял меня своим прибором… Остальных я не знал.
   Диктор продолжал что-то говорить, а я, закрыв лицо руками, опустил голову.
   Мне не верилось. Потрясение было даже сильнее, чем от смерти Лики.
   Коля бесшумно вскочил с дивана и, размахнувшись, ударил мне в голову. Я слетел со стула и растянулся на полу.
   — Сука, это из-за тебя все! Все нормально было, пока ты не появился! С-сука, я убью тебя!
   Он ударил ногой, я подставил руки и откатился. Он попытался еще попасть в меня, но я успевал защититься.
   — Хватит, — угрюмо, глядя в пол и поглаживая приклад ружья, произнес Саша.
   Не обращая на него внимания, Коля схватил стул, на котором я только что сидел, и замахнулся. Если бы он попал, мои проблемы решились бы разом, но я успел стопой зацепить его щиколотку, а второй ногой сильно ударил по колену. Заорав, он полетел на пол. Грамотно падать он не умел, и его затылок чуть не пробил дырку в подвал.
   Пока он стонал и поднимался, я успел вскочить на ноги. Саша продолжал сидеть на диване, уставясь в пол и никак не проявляя своего отношения к происходящему. Леха следил за событиями с интересом, но вмешиваться вроде бы не собирался, и я сосредоточил свое внимание на Коле. Пока он, приподнявшись, тряс головой и ощупывал затылок, можно было спокойно добавить ему, а я зачем-то проявил ненужное благородство и стоял в стороне.
   Зря.
   Коля встал и посмотрел на меня. Ничего, кроме дикой ненависти, в его взгляде не было. Только желание уничтожить меня. Наверное, таким образом он надеялся оживить Гаймакова.
   Набычив голову, он пошел на меня.
   — Успокойся, — бесполезно предложил Саша.
   — Пошел ты на х…, — отозвался его напарник, и Саша, вздрогнув, сильнее сжал ружье.
   Когда между нами оставалось метра два, Коля неуловимым движением достал нож. «Выкидуху» с тонким лезвием.
   — Я те щас, падла, попишу, — прошипел Коля, и, подкрепляя его слова, щелкнул фиксатор, пряча и выпуская обратно тонкое жало, на котором плясали синие отблески от экрана телевизора.
   Против вооруженного ножом противника мне драться не приходилось. Хотя на занятиях в учебном центре у меня получалось лихо выбивать пластмассовые муляжи из рук партнеров. Я попятился, выбирая удобную позицию и надеясь на вмешательство зрителей.
   Напрасно. Они так и остались зрителями. Один продолжал ласкать свой помповик, а второй с видимым удовольствием приложился к бутылке и громко крякнул, вытирая губы.