– Не пойдет, – помотал головой Пряжкин. – Колготки, конечно, качественные, и рисунок на них оригинальный, но он же не стразами от Swarovski выложен. Как обладательница наших колготок об их немыслимой стоимости заявит? Бирку с ценой на коленку пришпилит, что ли?
Скрытые мотивы – это был конек Гольдберга. Когда РА занималось ноутбуками, он целую лекцию сотрудникам прочел про скрытые комплексы, которые управляют человеком покруче секса и жажды удовольствий. О том, что человек покупает не товар, а черты собственного «я». Качества, которыми он очень хочет – даже не признаваясь самому себе – обладать. И, сделав покупку, словно получает возможность приблизиться к идеалу, который пропагандирует современная реклама. Если это мужчина, то он непременно должен быть удачлив в бизнесе, элегантен, целеустремлен, обладать престижными вещами и красивыми женщинами. То есть это герой и победитель. А женщина… ну, с женщиной все тоже понятно. Только ко всем прежним прибабахам сегодня следует добавить еще и честолюбие, неуемное, сокрушительное, а потому особенно ценное для профессионалов.
Повисла пауза, которую прервал Алик.
– Да, с колготками затык полный. Придется мою гениальную идею с компасом-родинкой брать.
– А кстати, неплохая идея, – выставив в направлении Алика указательный палец с отполированным до блеска ногтем, похвалил первого дизайнера Гольдберг. – И название «Изюминка» или «Родинка» вполне подходит. И то, и другое способно вызвать массу приятных ассоциаций, в том числе и сексуальных.
– Что касается «Изюминки», то я согласна, а вот «Родинка» – не знаю… – осмелилась возразить своему кумиру Агнесса Петровна. – Сейчас столько во всех изданиях про меланомы пишут, те же родинки, но со злокачественными клетками. Знаете, чем они опасны? Вообще не лечатся, даже если на ранней стадии выявить. Правда, в Израиле, на вашей, Михаил Иосифович, исторической родине, – заискивающе улыбнулась психологу бренд-менеджер, – изобрели одно лекарство…
– Стоп! – снова начал раздражаться Обухов. – Сменим пластинку. Все равно ничего умного сейчас не родим. Завтра в двенадцать ноль-ноль устраиваем последний мозговой штурм. Я постараюсь прежде связаться с Пригожиным, спрошу, во сколько обойдется участие Валерии в нашей «Изюминке». Грохотова занимается слоганом. Алик и Андрей, найдите в инете изображение домры и сделайте мне на ее основе логотип для «Джангра».
– Чего-о-о? – вытаращился на шефа Алик.
– Домра – инструмент музыкальный, – нарочито спокойно объяснил арт-директору Обухов. – Вроде балалайки, только она не треугольная, а как разрезанный пополам инжир. Ну чего ты на меня зыришь, будто я тут голый и с членом вместо башки перед тобой стою!!! – сорвался-таки Костик. – Мудак этот, заказчик, так захотел! Сергей, займись дамской водкой. Сходи к маркетологам за результатами исследований. Завтра вечером расскажешь своими словами. Этот заказ, между прочим, уже горит. Не таким синим пламенем, как колготки, но все же… Михаил Иосифович, вы пока подумайте – на тот случай, если с Валерией номер не прокатит, какую из моделек можно взять. Портфолио полистайте, параметры прикиньте…
– Конечно, конечно, с превеликим удовольствием, – закивал Гольдберг.
На самом деле с превеликим удовольствием он послал бы сейчас всех на три буквы и уехал куда-нибудь на природу. Побродил хотя бы по Битцевскому парку, мурлыкая под нос арии из любимых опер, на птичек, белочек полюбовался. Может, и выскочила бы тупая игла из сердца, отпустила бы тревога, что гложет с самого утра и каким-то непонятным для профессионала-психолога образом связана с Ольгой Уфимцевой. Но, вздохнув, Михаил Иосифович достал из шкафа огромные фотоальбомы с красотками в призывных позах и принялся их сосредоточенно разглядывать, время от времени внося в блокнот пометки.
Сон
Любовница
Скрытые мотивы – это был конек Гольдберга. Когда РА занималось ноутбуками, он целую лекцию сотрудникам прочел про скрытые комплексы, которые управляют человеком покруче секса и жажды удовольствий. О том, что человек покупает не товар, а черты собственного «я». Качества, которыми он очень хочет – даже не признаваясь самому себе – обладать. И, сделав покупку, словно получает возможность приблизиться к идеалу, который пропагандирует современная реклама. Если это мужчина, то он непременно должен быть удачлив в бизнесе, элегантен, целеустремлен, обладать престижными вещами и красивыми женщинами. То есть это герой и победитель. А женщина… ну, с женщиной все тоже понятно. Только ко всем прежним прибабахам сегодня следует добавить еще и честолюбие, неуемное, сокрушительное, а потому особенно ценное для профессионалов.
Повисла пауза, которую прервал Алик.
– Да, с колготками затык полный. Придется мою гениальную идею с компасом-родинкой брать.
– А кстати, неплохая идея, – выставив в направлении Алика указательный палец с отполированным до блеска ногтем, похвалил первого дизайнера Гольдберг. – И название «Изюминка» или «Родинка» вполне подходит. И то, и другое способно вызвать массу приятных ассоциаций, в том числе и сексуальных.
– Что касается «Изюминки», то я согласна, а вот «Родинка» – не знаю… – осмелилась возразить своему кумиру Агнесса Петровна. – Сейчас столько во всех изданиях про меланомы пишут, те же родинки, но со злокачественными клетками. Знаете, чем они опасны? Вообще не лечатся, даже если на ранней стадии выявить. Правда, в Израиле, на вашей, Михаил Иосифович, исторической родине, – заискивающе улыбнулась психологу бренд-менеджер, – изобрели одно лекарство…
– Стоп! – снова начал раздражаться Обухов. – Сменим пластинку. Все равно ничего умного сейчас не родим. Завтра в двенадцать ноль-ноль устраиваем последний мозговой штурм. Я постараюсь прежде связаться с Пригожиным, спрошу, во сколько обойдется участие Валерии в нашей «Изюминке». Грохотова занимается слоганом. Алик и Андрей, найдите в инете изображение домры и сделайте мне на ее основе логотип для «Джангра».
– Чего-о-о? – вытаращился на шефа Алик.
– Домра – инструмент музыкальный, – нарочито спокойно объяснил арт-директору Обухов. – Вроде балалайки, только она не треугольная, а как разрезанный пополам инжир. Ну чего ты на меня зыришь, будто я тут голый и с членом вместо башки перед тобой стою!!! – сорвался-таки Костик. – Мудак этот, заказчик, так захотел! Сергей, займись дамской водкой. Сходи к маркетологам за результатами исследований. Завтра вечером расскажешь своими словами. Этот заказ, между прочим, уже горит. Не таким синим пламенем, как колготки, но все же… Михаил Иосифович, вы пока подумайте – на тот случай, если с Валерией номер не прокатит, какую из моделек можно взять. Портфолио полистайте, параметры прикиньте…
– Конечно, конечно, с превеликим удовольствием, – закивал Гольдберг.
На самом деле с превеликим удовольствием он послал бы сейчас всех на три буквы и уехал куда-нибудь на природу. Побродил хотя бы по Битцевскому парку, мурлыкая под нос арии из любимых опер, на птичек, белочек полюбовался. Может, и выскочила бы тупая игла из сердца, отпустила бы тревога, что гложет с самого утра и каким-то непонятным для профессионала-психолога образом связана с Ольгой Уфимцевой. Но, вздохнув, Михаил Иосифович достал из шкафа огромные фотоальбомы с красотками в призывных позах и принялся их сосредоточенно разглядывать, время от времени внося в блокнот пометки.
Сон
Старшинов ждал Ольгу уже почти час. Утром, придя на работу, он намеревался, как бы между прочим, спросить у Таврина, на какое время у них назначена встреча, но тут же от этой идеи отказался: старому оперу подобное любопытство могло показаться подозрительным. Юрию же кровь из носу нужно было отловить Уфимцеву на улице, а потому, сказав шефу, что едет навестить загремевшего в больницу школьного приятеля, он сначала полчаса торился за углом здания, в котором располагалось детективное бюро, воровато отскакивая поглубже во двор, как только хлопала входная дверь (вдруг Таврин решит сгонять в магазин за сигаретами?), а потом переместился в кафе-стекляшку, откуда хорошо просматривались и трамвайная остановка, и площадка перед подъездом, куда могло подкатить такси. Готовая выложить несколько тонн баксов дама вполне могла воспользоваться и необщественным транспортом.
Ольга приехала на трамвае. Старшинов вылетел из кафе и бросился за ней следом. Когда до объекта осталось несколько метров, он перевел дух и радостно воскликнул:
– Здравствуйте, Ольга!
Уфимцева обернулась и удивленно вскинула брови.
– Вы меня не узнали? Я Юрий Старшинов из «Защиты». Игорь Владимирович поручил мне вас встретить и занять на время его отсутствия. Ему срочно потребовалось отбыть на полчаса. Предлагаю подождать возвращения Таврина не в пыльной конторе, а вот в этом, – он ткнул пальцем в сторону кафе, из которого выскочил минуту назад, – заведении.
Ольга взглянула в сторону стекляшки и нерешительно произнесла:
– Я бы лучше здесь подождала.
– Сжальтесь над язвенником! Мне вот велено вас занимать, а между тем с утра во рту маковой росинки не было…
– Ну хорошо, – нехотя согласилась Ольга и уныло побрела впереди что-то продолжавшего говорить Старшинова. Он был ей почему-то неприятен, да и чувство было такое, будто он заискивает перед ней. Противное чувство.
Между тем, усадив даму за столик, Старшинов спросил:
– Вы голодны? Нет? Тогда по чашечке кофе и пирожному?
– Лучше сок. Апельсиновый. А разве язвенникам можно пить кофе?
– Какая вы внимательная! – нервно хохотнул Старшинов. – Категорически нельзя, но если очень хочется, то можно.
Чем дальше, тем напряженнее становилась Ольга, и это не могло ускользнуть от внимательного взгляда вперившегося в нее Старшинова. Он решил больше не пытаться наводить мосты. Он встал и, сделав заказ, задержался у стойки, что-то набивая в записную книжку мобильного телефона. Но вот чашка кофе, бокал сока и тарелка с пирожными оказались на подносе. Взяв снедь, Старшинов с лучезарной улыбкой на крошечных губках уже направлялся к Ольге, когда зазвонил его мобильный. Ткнув поднос на ближайший свободный столик, Старшинов вытащил трубку из кармана пиджака и с полминуты с кем-то говорил. По напряженной спине Юрия и нервно дергавшимся локтям (стоя к Ольге спиной, он несколько раз во время беседы переложил сотовый из одной руки в другую) Уфимцева догадалась: разговор не из приятных. Однако когда, сунув трубку в карман, Старшинов обернулся, на его губах-вишенках снова играла улыбка.
«Умеет держать удар, – подумала Ольга. – Наверняка получил какое-то неприятное известие, но ведет себя как ни в чем не бывало».
Сок Ольга выпила залпом – когда нервничала, у нее всегда пересыхало во рту.
Юрий принялся рассказывать какую-то историю из своей частнодетективной практики, а на нее внезапно стал наваливаться тягуче-густой, как растопленный гудрон, сон.
– …себя плохо чувствуете?
Вопрос Старшинова Ольга едва расслышала: в голове все путалось и шумело так, будто рядом на большой скорости проходил товарняк.
– Мне… нехорошо… – с трудом выговорила она.
– Может, вам лучше сейчас домой? – Юрий поднялся со своего места и, обхватив Ольгу обеими руками за талию, помог подняться со стула. – Давайте посажу вас на трамвай, а Таврину все объясню… О новой встрече с ним по телефону договоритесь.
– Лучше на машине…
– Нет, давайте на трамвае, – настаивал Старшинов. – Все-таки люди рядом, а среди «бомбил», знаете, разные попадаются – еще завезут куда-нибудь, ограбят да и вообще. Смотрите, в каком вы состоянии, захочет какой-нибудь урод воспользоваться вашей беспомощностью… Давайте сумку и пакет, я до трамвая донесу.
Ноги Ольги налились страшной тяжестью, и последние метры до остановки, куда уже подходил трамвай, Старшинов ее почти волок. Втащив безвольно повисшую на его руках девушку на заднюю площадку почти пустого салона, он посадил ее на пластиковое сиденье и, одним прыжком соскочив на землю, быстрым шагом пошел прочь.
Ее высадили, точнее, вынесли на руках через две остановки водитель и мужчина-доброволец из числа пассажиров. Усадили на лавочку. Вызвали милицию и «скорую». Две одетые в шубы матроны раннепенсионного возраста, неохотно уступившие «то ли пьяной, то ли обкуренной девице» уголок скамейки, в ответ на просьбу водителя «присмотреть за девчонкой до приезда врачей», брезгливо поджали губы и отвернулись. Водитель укоризненно вздохнул, но дождаться помощи не имел ни возможности, ни права – сзади уже трезвонили коллеги.
Первой на место приехала машина ППС. Из нее выскочил молоденький сержант. Старшие товарищи, лейтенант и младший лейтенант, остались сидеть в салоне.
Сержант подошел к Ольге и пальцем потрогал лоб, потом тот же палец поднес к крыльям носа.
– Дышит! Живая!
С этим радостным воплем он обернулся к сослуживцам, но те были заняты каждый своим делом: младший лейтенант со скучающим видом жевал бублик, а старший по званию крутил настройку радио.
– Она живая, мужики! – распахнул дверцу сержант. – У нас нашатырь есть? Она в обмороке, сейчас дадим нашатырь понюхать, сразу в себя придет!
– Ты чего суетишься? – вяло огрызнулся лейтенант. – Живая – и хорошо. «Скорая» приедет, даст ей и нашатырь, и аспирин, и пурген, если потребуется.
– Давайте хотя бы в машину ее посадим, – растерялся сержант. – Холодно же, а при обмороке в организме все процессы замедляются, ей сейчас переохладиться легче легкого. Всю жизнь потом на лекарствах…
– Откуда ты такой умный взялся?! – всерьез разозлился лейтенант. – Мы загрузим ее в машину, а у нее отходняк начнется и облюет она нам тут все по самую крышу. Сказали: пусть там сидит – значит, пусть сидит.
Щеки у сержанта сделались пунцовыми:
– У меня мама фельдшер. Сколько раз рассказывала, как людей можно было спасти, если бы им вовремя кто-то помог. Если девушка умрет, мы же с вами виноваты будем!
Ища поддержки, он умоляюще посмотрел на младшего лейтенанта, но тот продолжал лениво катать со щеки на щеку плохо пропеченное тесто.
Тогда сержант встал на тротуаре и, заставляя двигавшуюся по нему людскую реку огибать себя с обеих сторон, крикнул:
– Товарищи, врачей нет?! Тут женщине плохо!
Большинство прохожих, уставившись на обледенелый асфальт, ускоряли шаг, кто-то кидал быстрый любопытный взгляд в сторону остановки…
– Человек умирает! Врач нужен! – В отчаянии милиционер замахал над головой зажатыми в руках перчатками и стал похож на корабельного сигнальщика, подающего сигнал SOS.
– Кому помощь-то нужна, сержант?
Милиционер оглянулся на голос и увидел мужчину лет тридцати пяти с усталым, недовольным лицом.
– А вы врач? – В голосе сержанта прозвучала надежда.
– Врач, врач.
Мужчина был явно чем-то раздражен, но милиционера его душевное состояние нисколько не волновало. Сержант схватил прохожего за локоть и потащил к остановке. Тот склонился над девушкой, посчитал, приложив пальцы к сонной артерии, пульс, прислушался к ды-ханию.
– Обморок. Причем глубокий. Давно она так?
– Не знаю, – почему-то почувствовав себя виноватым, ответил сержант. – Мы приехали минут десять назад, минут через пять после сигнала. Значит, пятнадцать минут или больше.
– Для обычного обморока слишком долго. А «скорую» вызвали?
– Да вызвали, а толку! – с досадой махнул рукой милиционер. – Вы ж сами знаете, какие сейчас пробки. Мороз после дождя ударил, кругом аварии, а по оставшимся полосам разве кто «скорую» вперед пропустит?!
– Тогда в нашем распоряжении нашатырь… Надеюсь, в твоей аптечке, – мужчина кивнул в сторону стоящей неподалеку ППС-ной машины, – есть?
Милиционер кинулся к «Форду» и через несколько секунд уже расстегивал кожаный футляр.
– Вот! – протянул он добровольному помощнику ампулу с нашатырем и кусок ваты.
– Ты давай, сержант, ладони ей изо всей силы три, а я сейчас нашу даму французскими духами попотчую. – Доктор ловко отломил головку ампулы и полил содержимым на ватный тампон. Не донеся до собственного носа сантиметров двадцать, передернулся: – Фу, гадость какая!
Через минуту после начала совместных медицинско-милицейских манипуляций Ольга открыла глаза.
– Ну вот и умница, – погладил ее по руке врач. – Вот и в себя пришла. Послушай, хорошая моя, а ты у нас, случайно, не беременная? А то знаешь, у женщин в таком положении, особенно на раннем сроке, и обмороки, и всякие другие неприятности очень даже часто случаются.
Ольге пришлось напрячься, чтобы понять, о чем ее спрашивает склонившийся к ней мужчина.
– Я не знаю… – еле слышно прошептала она.
– И такое тоже бывает, – поспешил успокоить ее незнакомец. – Где живешь-то? Тебе лучше дома врачей дожидаться, чем на холодной лавочке.
– Не помню… я не помню…
– Во-о-от так сюрприз, – озадаченно протянул доктор. – Ты хоть москвичка?
– Москвичка, – повторила, будто попробовав слово на вкус, Ольга. – Я не знаю.
– Ну а зовут тебя как?
Ольга зажмурила глаза и потерла ладонями виски и лоб. А когда отняла от лица руки, в ее полных страха и растерянности глазах стояли слезы. Она молча покачала головой.
– Ну все, приехали! Сержант, – обернулся доктор к продолжавшему стоять рядом милиционеру, – документы у нее при себе какие-нибудь есть? Где ее сумочка?
– Так не было при ней ничего, – растерянно захлопал ресницами милиционер. – Ни сумочки, ни пакета.
– Украли, что ли?
– Да не должны, – неуверенно отверг версию доктора сержант и бросил взгляд на дам в шубах, которые по-прежнему восседали на скамейке, однако уже не были заняты беседой, а обратились в зрение и слух.
– Надеюсь, вы не думаете, что это мы позарились на вещи этой наркоманки? – с вызовом вскинула голову та, шуба на которой была подороже. – Ничего при ней не было. Ее без всего из трамвая вынесли.
– Тогда, может, сумка в трамвае осталась? – куда-то в пространство обратился с вопросом сержант. – Надо связаться с трамвайным парком, установить фамилию водителя. Он, наверное, своему начальству о происшествии доложил. Может, и сумку в диспетчерскую сдал…
– Пока мы будем звонить-перезванивать, она тут концы отдаст, – прервал сержанта врач. – Нужно карманы проверить. Вдруг какой-нибудь документ там лежит: социальная карточка, студенческий билет…
– Девушка, дайте нам все, что у вас в карманах лежит, – для убедительности сержант похлопал по бокам своей форменной куртки.
Ольга медленно, будто каждое движение давалось ей с большим трудом, засунула ладошки в карманы куртки и извлекла оттуда обертку из-под жвачки, карточку на метро и бумажку с написанным от руки именем и адресом.
– Станислава Феоктистовна Завьялова, улица Ташкентская, 24… – прочел сержант. – Почерк старческий. Может, бабушка?
– Вряд ли, – помотал головой доктор. – Сам посуди: что это за внучка, которая имя-отчество и адрес родной бабушки не помнит и записку с такими данными с собой носит?
– Ну и что же делать?
– Ехать по этому адресу, поскольку это единственный шанс узнать, кто она и где живет.
Сержант замялся:
– Понимаете, если бы я тут был хозяин, обязательно бы отвез. Но у меня командиры…
– И что теперь? – снова впал в раздражение доктор. – Я только что с дежурства, устал как собака. Если ты на меня ее хочешь сбросить, не выйдет. У меня завтра операционный день и вообще… Вези ее в какую-нибудь неврологическую клинику.
– Да я бы отвез, но лейтенанты…
– Достал ты со своими лейтенантами-командирами! – вспылил врач, но тут же сбавил тон: – Извини. Ладно, давай отведем ее ко мне, я тут через два дома живу. А когда вернешься к своим, свяжешься с подстанцией «скорой» и вызов на мою квартиру переадресуешь.
Вдвоем они довели Ольгу до старой пятиэтажки, вошли в чистенький подъезд и одолели два лестничных пролета. Сержант, глянув на номер квартиры, пошевелил губами. Повторил про себя адрес.
Дверь открыла симпатичная женщина лет шестидесяти, с красиво уложенными каштановыми волосами, в светлых брюках и цветастой кофточке-разлетайке.
– Привет, мам, – чмокнул хозяйку в щеку «профессор». – Ты не пугайся, тут целая гоп-компания да еще и во главе с милиционером. Девчонку вот с сержантом на улице подобрали. Вернее, он подобрал, а я потом присоединился. «Скорую» вызвали, едет. Ты ее чаем, что ли, напои, а то она замерзла совсем. И с врачами уж как-нибудь без меня. А я спать пойду… Завтракать не буду – нет сил ложку ко рту нести. – Тут доктор обернулся к продолжавшему топтаться возле порога сержанту: – Ты только не забудь на подстанцию дозвониться, ладно? Ну все, бывай.
Когда за сержантом захлопнулась дверь, хозяйка провела нежданную гостью на кухню, налила ей чаю, подвинула блюдо с бутербродами и, велев не стесняться, пошла в комнату сына.
Тот вытаскивал из недр дивана постельное белье.
– Ты с ума сошел! Она же не в себе, ты что, не видишь?! А если ей вздумается дом поджечь? Или еще чего? Ножи я в дальний ящик убрала, но если она буйная, то и без ножей с нами справится! Я недавно передачу смотрела, так там говорили, что буйные во время приступа иногда такую силу обретают – железные прутья в узел могут завязать!
– Да ладно тебе, мам, – устало отмахнулся доктор. – Какая она буйная? Из трамвая в обмороке вынесли. Может, головой ударилась – такой гололед на улице… В трамвай-то села, а тут запоздалая реакция, обморок и временная потеря памяти. Мам, отстань, а? – жалобно попросил доктор и, улегшись на диван, натянул на голову одеяло.
– Ну как знаешь, – сердито проворчала женщина и ушла, тихо прикрыв за собой дверь.
Проснулся доктор в шестом часу вечера. Потягиваясь, в трусах и футболке вышел на кухню и застыл с открытым в позевоте ртом. За крошечным пластиковым столом, за которым доктор и его мама обычно завтракали, обедали и ужинали, сидела утренняя гостья и чистила лук.
– Не понял, – только и сумел вымолвить доктор и вопросительно посмотрел на мать, которая хлопотала возле плиты, – что-то мешала на сковороде.
– Иди оденься, – не поворачивая головы, скомандовала женщина. – И садись ешь, почти двое суток без горячего. Как же тут гастрит не заработать!
– А «скорая» не приезжала, что ли?
– Не приезжала.
– Так надо было самой вызвать.
– Вот сам сейчас и вызовешь. Только сначала поешь. – Женщина обернулась на продолжавшего стоять в дверях сына. – Нет, сначала ты наконец оденешься!
Ужин прошел в молчании. Только у каждого из троих сотрапезников это молчание было разным. У гостьи – сонно-равнодушным, у доктора – напряженно-озабоченным, а у его матери – упрекающим, нарочито назидательным.
По окончании трапезы Вероника Михайловна пристроила гостью к раковине, мыть посуду, а сама, поманив сына пальцем, прошла в дальнюю комнату, громко именовавшуюся гостиной.
– Нет, ты чего в «скорую»-то не позвонила? – Геннадий собрал лоб в вертикальные складки и уставился на мать припухшими после долгого сна глазами.
– А ты мне такого указания не давал! И не повышай на мать голос! – Лицо Вероники Михайловны приняло скорбное выражение. – Теперь я понимаю, почему Кристина от тебя ушла. Ты совершенно не способен думать о семье и близких! Привел в дом незнакомого человека, да еще в таком состоянии, и бросил на старую мать.
То, что неусыпно следящая за своей внешностью Вероника Михайловна назвала себя старой да еще и вступилась за бывшую сноху (чего допрежь – ни в «брачный период», ни после развода не случалось), произвело на Геннадия сильное впечатление.
– Ладно тебе, мам, не ругайся, – примирительно обнял «старушку» Геннадий. – Сейчас вызовем «скорую», лучше сразу психиатричку – и через полчаса-час ее увезут.
– Нет, какой ты все-таки бездушный! – вопреки всякой логике, вынесла вердикт Вероника Михайловна и дернула плечом, чтобы освободиться из сыновних объятий. – Профессия медика действительно накладывает отпечаток. Ты стал циником, и меня это как мать не может не тревожить! Ты что, не знаешь, какие у нас условия в бесплатных психиатрических больницах?! В той передаче, про которую я тебе рассказывала, был жуткий сюжет, просто жуткий! Там больных привязывали ремнями к кроватям, делали какие-то очень болезненные уколы, били и даже насиловали! И ты хочешь девочку в такой ад отдать? Конечно, оставлять ее у нас нельзя, но у нее же должны быть какие-то родственники…
– О! – Геннадий хлопнул себя по лбу. – Как это я забыл? Мы с сержантом у нее в кармане бумажку с адресом нашли. Если там даже и не родня живет, то уж наверняка люди, которые знают, кто она и откуда. Сейчас, сейчас, куда это я ее дел? – Доктор начал шарить по карманам куртки. – Там и телефон был. Чего я, дурак, сразу-то позвонить не догадался…
Написанный на самодельной визитке номер был занят. Таковым он оставался и через пятнадцать минут, и через полчаса, и через час.
– Сколько можно болтать?! – разозлился Геннадий, в очередной раз услышав в трубке короткие гудки. – Уже почти восемь. Ладно, пусть у нас переночует. Сегодня мы до родственничков дозвонимся, а завтра утром небось за ней и приедут.
– Когда это утром? – всплеснула руками Вероника Михайловна. – Ты что, забыл, у тебя дежурство внеплановое было, тебе к восьми на работу, у меня тоже день распланирован. Мы с Ларисой Андреевной еще неделю назад в сауну на первый сеанс записались. Утром, ты знаешь, дешевле… Нет, я никак тут с ней остаться не могу.
– Твои предложения?
– Иди прогревай машину и вези девушку по адресу, что на визитке. Если «занято», значит, они дома.
Геннадий недовольно сморщился, почесал сквозь майку начавший заплывать жирком живот. Он так хотел провести вечер дома, посмотреть пиратский диск с шестью фильмами, который ему недели две назад дал посмотреть приятель. Однако предложенный матерью выход оказался единственно возможным, и Геннадий, натянув куртку, пошел прогревать двигатель своей «кияшки».
Ольга приехала на трамвае. Старшинов вылетел из кафе и бросился за ней следом. Когда до объекта осталось несколько метров, он перевел дух и радостно воскликнул:
– Здравствуйте, Ольга!
Уфимцева обернулась и удивленно вскинула брови.
– Вы меня не узнали? Я Юрий Старшинов из «Защиты». Игорь Владимирович поручил мне вас встретить и занять на время его отсутствия. Ему срочно потребовалось отбыть на полчаса. Предлагаю подождать возвращения Таврина не в пыльной конторе, а вот в этом, – он ткнул пальцем в сторону кафе, из которого выскочил минуту назад, – заведении.
Ольга взглянула в сторону стекляшки и нерешительно произнесла:
– Я бы лучше здесь подождала.
– Сжальтесь над язвенником! Мне вот велено вас занимать, а между тем с утра во рту маковой росинки не было…
– Ну хорошо, – нехотя согласилась Ольга и уныло побрела впереди что-то продолжавшего говорить Старшинова. Он был ей почему-то неприятен, да и чувство было такое, будто он заискивает перед ней. Противное чувство.
Между тем, усадив даму за столик, Старшинов спросил:
– Вы голодны? Нет? Тогда по чашечке кофе и пирожному?
– Лучше сок. Апельсиновый. А разве язвенникам можно пить кофе?
– Какая вы внимательная! – нервно хохотнул Старшинов. – Категорически нельзя, но если очень хочется, то можно.
Чем дальше, тем напряженнее становилась Ольга, и это не могло ускользнуть от внимательного взгляда вперившегося в нее Старшинова. Он решил больше не пытаться наводить мосты. Он встал и, сделав заказ, задержался у стойки, что-то набивая в записную книжку мобильного телефона. Но вот чашка кофе, бокал сока и тарелка с пирожными оказались на подносе. Взяв снедь, Старшинов с лучезарной улыбкой на крошечных губках уже направлялся к Ольге, когда зазвонил его мобильный. Ткнув поднос на ближайший свободный столик, Старшинов вытащил трубку из кармана пиджака и с полминуты с кем-то говорил. По напряженной спине Юрия и нервно дергавшимся локтям (стоя к Ольге спиной, он несколько раз во время беседы переложил сотовый из одной руки в другую) Уфимцева догадалась: разговор не из приятных. Однако когда, сунув трубку в карман, Старшинов обернулся, на его губах-вишенках снова играла улыбка.
«Умеет держать удар, – подумала Ольга. – Наверняка получил какое-то неприятное известие, но ведет себя как ни в чем не бывало».
Сок Ольга выпила залпом – когда нервничала, у нее всегда пересыхало во рту.
Юрий принялся рассказывать какую-то историю из своей частнодетективной практики, а на нее внезапно стал наваливаться тягуче-густой, как растопленный гудрон, сон.
– …себя плохо чувствуете?
Вопрос Старшинова Ольга едва расслышала: в голове все путалось и шумело так, будто рядом на большой скорости проходил товарняк.
– Мне… нехорошо… – с трудом выговорила она.
– Может, вам лучше сейчас домой? – Юрий поднялся со своего места и, обхватив Ольгу обеими руками за талию, помог подняться со стула. – Давайте посажу вас на трамвай, а Таврину все объясню… О новой встрече с ним по телефону договоритесь.
– Лучше на машине…
– Нет, давайте на трамвае, – настаивал Старшинов. – Все-таки люди рядом, а среди «бомбил», знаете, разные попадаются – еще завезут куда-нибудь, ограбят да и вообще. Смотрите, в каком вы состоянии, захочет какой-нибудь урод воспользоваться вашей беспомощностью… Давайте сумку и пакет, я до трамвая донесу.
Ноги Ольги налились страшной тяжестью, и последние метры до остановки, куда уже подходил трамвай, Старшинов ее почти волок. Втащив безвольно повисшую на его руках девушку на заднюю площадку почти пустого салона, он посадил ее на пластиковое сиденье и, одним прыжком соскочив на землю, быстрым шагом пошел прочь.
Ее высадили, точнее, вынесли на руках через две остановки водитель и мужчина-доброволец из числа пассажиров. Усадили на лавочку. Вызвали милицию и «скорую». Две одетые в шубы матроны раннепенсионного возраста, неохотно уступившие «то ли пьяной, то ли обкуренной девице» уголок скамейки, в ответ на просьбу водителя «присмотреть за девчонкой до приезда врачей», брезгливо поджали губы и отвернулись. Водитель укоризненно вздохнул, но дождаться помощи не имел ни возможности, ни права – сзади уже трезвонили коллеги.
Первой на место приехала машина ППС. Из нее выскочил молоденький сержант. Старшие товарищи, лейтенант и младший лейтенант, остались сидеть в салоне.
Сержант подошел к Ольге и пальцем потрогал лоб, потом тот же палец поднес к крыльям носа.
– Дышит! Живая!
С этим радостным воплем он обернулся к сослуживцам, но те были заняты каждый своим делом: младший лейтенант со скучающим видом жевал бублик, а старший по званию крутил настройку радио.
– Она живая, мужики! – распахнул дверцу сержант. – У нас нашатырь есть? Она в обмороке, сейчас дадим нашатырь понюхать, сразу в себя придет!
– Ты чего суетишься? – вяло огрызнулся лейтенант. – Живая – и хорошо. «Скорая» приедет, даст ей и нашатырь, и аспирин, и пурген, если потребуется.
– Давайте хотя бы в машину ее посадим, – растерялся сержант. – Холодно же, а при обмороке в организме все процессы замедляются, ей сейчас переохладиться легче легкого. Всю жизнь потом на лекарствах…
– Откуда ты такой умный взялся?! – всерьез разозлился лейтенант. – Мы загрузим ее в машину, а у нее отходняк начнется и облюет она нам тут все по самую крышу. Сказали: пусть там сидит – значит, пусть сидит.
Щеки у сержанта сделались пунцовыми:
– У меня мама фельдшер. Сколько раз рассказывала, как людей можно было спасти, если бы им вовремя кто-то помог. Если девушка умрет, мы же с вами виноваты будем!
Ища поддержки, он умоляюще посмотрел на младшего лейтенанта, но тот продолжал лениво катать со щеки на щеку плохо пропеченное тесто.
Тогда сержант встал на тротуаре и, заставляя двигавшуюся по нему людскую реку огибать себя с обеих сторон, крикнул:
– Товарищи, врачей нет?! Тут женщине плохо!
Большинство прохожих, уставившись на обледенелый асфальт, ускоряли шаг, кто-то кидал быстрый любопытный взгляд в сторону остановки…
– Человек умирает! Врач нужен! – В отчаянии милиционер замахал над головой зажатыми в руках перчатками и стал похож на корабельного сигнальщика, подающего сигнал SOS.
– Кому помощь-то нужна, сержант?
Милиционер оглянулся на голос и увидел мужчину лет тридцати пяти с усталым, недовольным лицом.
– А вы врач? – В голосе сержанта прозвучала надежда.
– Врач, врач.
Мужчина был явно чем-то раздражен, но милиционера его душевное состояние нисколько не волновало. Сержант схватил прохожего за локоть и потащил к остановке. Тот склонился над девушкой, посчитал, приложив пальцы к сонной артерии, пульс, прислушался к ды-ханию.
– Обморок. Причем глубокий. Давно она так?
– Не знаю, – почему-то почувствовав себя виноватым, ответил сержант. – Мы приехали минут десять назад, минут через пять после сигнала. Значит, пятнадцать минут или больше.
– Для обычного обморока слишком долго. А «скорую» вызвали?
– Да вызвали, а толку! – с досадой махнул рукой милиционер. – Вы ж сами знаете, какие сейчас пробки. Мороз после дождя ударил, кругом аварии, а по оставшимся полосам разве кто «скорую» вперед пропустит?!
– Тогда в нашем распоряжении нашатырь… Надеюсь, в твоей аптечке, – мужчина кивнул в сторону стоящей неподалеку ППС-ной машины, – есть?
Милиционер кинулся к «Форду» и через несколько секунд уже расстегивал кожаный футляр.
– Вот! – протянул он добровольному помощнику ампулу с нашатырем и кусок ваты.
– Ты давай, сержант, ладони ей изо всей силы три, а я сейчас нашу даму французскими духами попотчую. – Доктор ловко отломил головку ампулы и полил содержимым на ватный тампон. Не донеся до собственного носа сантиметров двадцать, передернулся: – Фу, гадость какая!
Через минуту после начала совместных медицинско-милицейских манипуляций Ольга открыла глаза.
– Ну вот и умница, – погладил ее по руке врач. – Вот и в себя пришла. Послушай, хорошая моя, а ты у нас, случайно, не беременная? А то знаешь, у женщин в таком положении, особенно на раннем сроке, и обмороки, и всякие другие неприятности очень даже часто случаются.
Ольге пришлось напрячься, чтобы понять, о чем ее спрашивает склонившийся к ней мужчина.
– Я не знаю… – еле слышно прошептала она.
– И такое тоже бывает, – поспешил успокоить ее незнакомец. – Где живешь-то? Тебе лучше дома врачей дожидаться, чем на холодной лавочке.
– Не помню… я не помню…
– Во-о-от так сюрприз, – озадаченно протянул доктор. – Ты хоть москвичка?
– Москвичка, – повторила, будто попробовав слово на вкус, Ольга. – Я не знаю.
– Ну а зовут тебя как?
Ольга зажмурила глаза и потерла ладонями виски и лоб. А когда отняла от лица руки, в ее полных страха и растерянности глазах стояли слезы. Она молча покачала головой.
– Ну все, приехали! Сержант, – обернулся доктор к продолжавшему стоять рядом милиционеру, – документы у нее при себе какие-нибудь есть? Где ее сумочка?
– Так не было при ней ничего, – растерянно захлопал ресницами милиционер. – Ни сумочки, ни пакета.
– Украли, что ли?
– Да не должны, – неуверенно отверг версию доктора сержант и бросил взгляд на дам в шубах, которые по-прежнему восседали на скамейке, однако уже не были заняты беседой, а обратились в зрение и слух.
– Надеюсь, вы не думаете, что это мы позарились на вещи этой наркоманки? – с вызовом вскинула голову та, шуба на которой была подороже. – Ничего при ней не было. Ее без всего из трамвая вынесли.
– Тогда, может, сумка в трамвае осталась? – куда-то в пространство обратился с вопросом сержант. – Надо связаться с трамвайным парком, установить фамилию водителя. Он, наверное, своему начальству о происшествии доложил. Может, и сумку в диспетчерскую сдал…
– Пока мы будем звонить-перезванивать, она тут концы отдаст, – прервал сержанта врач. – Нужно карманы проверить. Вдруг какой-нибудь документ там лежит: социальная карточка, студенческий билет…
– Девушка, дайте нам все, что у вас в карманах лежит, – для убедительности сержант похлопал по бокам своей форменной куртки.
Ольга медленно, будто каждое движение давалось ей с большим трудом, засунула ладошки в карманы куртки и извлекла оттуда обертку из-под жвачки, карточку на метро и бумажку с написанным от руки именем и адресом.
– Станислава Феоктистовна Завьялова, улица Ташкентская, 24… – прочел сержант. – Почерк старческий. Может, бабушка?
– Вряд ли, – помотал головой доктор. – Сам посуди: что это за внучка, которая имя-отчество и адрес родной бабушки не помнит и записку с такими данными с собой носит?
– Ну и что же делать?
– Ехать по этому адресу, поскольку это единственный шанс узнать, кто она и где живет.
Сержант замялся:
– Понимаете, если бы я тут был хозяин, обязательно бы отвез. Но у меня командиры…
– И что теперь? – снова впал в раздражение доктор. – Я только что с дежурства, устал как собака. Если ты на меня ее хочешь сбросить, не выйдет. У меня завтра операционный день и вообще… Вези ее в какую-нибудь неврологическую клинику.
– Да я бы отвез, но лейтенанты…
– Достал ты со своими лейтенантами-командирами! – вспылил врач, но тут же сбавил тон: – Извини. Ладно, давай отведем ее ко мне, я тут через два дома живу. А когда вернешься к своим, свяжешься с подстанцией «скорой» и вызов на мою квартиру переадресуешь.
Вдвоем они довели Ольгу до старой пятиэтажки, вошли в чистенький подъезд и одолели два лестничных пролета. Сержант, глянув на номер квартиры, пошевелил губами. Повторил про себя адрес.
Дверь открыла симпатичная женщина лет шестидесяти, с красиво уложенными каштановыми волосами, в светлых брюках и цветастой кофточке-разлетайке.
– Привет, мам, – чмокнул хозяйку в щеку «профессор». – Ты не пугайся, тут целая гоп-компания да еще и во главе с милиционером. Девчонку вот с сержантом на улице подобрали. Вернее, он подобрал, а я потом присоединился. «Скорую» вызвали, едет. Ты ее чаем, что ли, напои, а то она замерзла совсем. И с врачами уж как-нибудь без меня. А я спать пойду… Завтракать не буду – нет сил ложку ко рту нести. – Тут доктор обернулся к продолжавшему топтаться возле порога сержанту: – Ты только не забудь на подстанцию дозвониться, ладно? Ну все, бывай.
Когда за сержантом захлопнулась дверь, хозяйка провела нежданную гостью на кухню, налила ей чаю, подвинула блюдо с бутербродами и, велев не стесняться, пошла в комнату сына.
Тот вытаскивал из недр дивана постельное белье.
– Ты с ума сошел! Она же не в себе, ты что, не видишь?! А если ей вздумается дом поджечь? Или еще чего? Ножи я в дальний ящик убрала, но если она буйная, то и без ножей с нами справится! Я недавно передачу смотрела, так там говорили, что буйные во время приступа иногда такую силу обретают – железные прутья в узел могут завязать!
– Да ладно тебе, мам, – устало отмахнулся доктор. – Какая она буйная? Из трамвая в обмороке вынесли. Может, головой ударилась – такой гололед на улице… В трамвай-то села, а тут запоздалая реакция, обморок и временная потеря памяти. Мам, отстань, а? – жалобно попросил доктор и, улегшись на диван, натянул на голову одеяло.
– Ну как знаешь, – сердито проворчала женщина и ушла, тихо прикрыв за собой дверь.
Проснулся доктор в шестом часу вечера. Потягиваясь, в трусах и футболке вышел на кухню и застыл с открытым в позевоте ртом. За крошечным пластиковым столом, за которым доктор и его мама обычно завтракали, обедали и ужинали, сидела утренняя гостья и чистила лук.
– Не понял, – только и сумел вымолвить доктор и вопросительно посмотрел на мать, которая хлопотала возле плиты, – что-то мешала на сковороде.
– Иди оденься, – не поворачивая головы, скомандовала женщина. – И садись ешь, почти двое суток без горячего. Как же тут гастрит не заработать!
– А «скорая» не приезжала, что ли?
– Не приезжала.
– Так надо было самой вызвать.
– Вот сам сейчас и вызовешь. Только сначала поешь. – Женщина обернулась на продолжавшего стоять в дверях сына. – Нет, сначала ты наконец оденешься!
Ужин прошел в молчании. Только у каждого из троих сотрапезников это молчание было разным. У гостьи – сонно-равнодушным, у доктора – напряженно-озабоченным, а у его матери – упрекающим, нарочито назидательным.
По окончании трапезы Вероника Михайловна пристроила гостью к раковине, мыть посуду, а сама, поманив сына пальцем, прошла в дальнюю комнату, громко именовавшуюся гостиной.
– Нет, ты чего в «скорую»-то не позвонила? – Геннадий собрал лоб в вертикальные складки и уставился на мать припухшими после долгого сна глазами.
– А ты мне такого указания не давал! И не повышай на мать голос! – Лицо Вероники Михайловны приняло скорбное выражение. – Теперь я понимаю, почему Кристина от тебя ушла. Ты совершенно не способен думать о семье и близких! Привел в дом незнакомого человека, да еще в таком состоянии, и бросил на старую мать.
То, что неусыпно следящая за своей внешностью Вероника Михайловна назвала себя старой да еще и вступилась за бывшую сноху (чего допрежь – ни в «брачный период», ни после развода не случалось), произвело на Геннадия сильное впечатление.
– Ладно тебе, мам, не ругайся, – примирительно обнял «старушку» Геннадий. – Сейчас вызовем «скорую», лучше сразу психиатричку – и через полчаса-час ее увезут.
– Нет, какой ты все-таки бездушный! – вопреки всякой логике, вынесла вердикт Вероника Михайловна и дернула плечом, чтобы освободиться из сыновних объятий. – Профессия медика действительно накладывает отпечаток. Ты стал циником, и меня это как мать не может не тревожить! Ты что, не знаешь, какие у нас условия в бесплатных психиатрических больницах?! В той передаче, про которую я тебе рассказывала, был жуткий сюжет, просто жуткий! Там больных привязывали ремнями к кроватям, делали какие-то очень болезненные уколы, били и даже насиловали! И ты хочешь девочку в такой ад отдать? Конечно, оставлять ее у нас нельзя, но у нее же должны быть какие-то родственники…
– О! – Геннадий хлопнул себя по лбу. – Как это я забыл? Мы с сержантом у нее в кармане бумажку с адресом нашли. Если там даже и не родня живет, то уж наверняка люди, которые знают, кто она и откуда. Сейчас, сейчас, куда это я ее дел? – Доктор начал шарить по карманам куртки. – Там и телефон был. Чего я, дурак, сразу-то позвонить не догадался…
Написанный на самодельной визитке номер был занят. Таковым он оставался и через пятнадцать минут, и через полчаса, и через час.
– Сколько можно болтать?! – разозлился Геннадий, в очередной раз услышав в трубке короткие гудки. – Уже почти восемь. Ладно, пусть у нас переночует. Сегодня мы до родственничков дозвонимся, а завтра утром небось за ней и приедут.
– Когда это утром? – всплеснула руками Вероника Михайловна. – Ты что, забыл, у тебя дежурство внеплановое было, тебе к восьми на работу, у меня тоже день распланирован. Мы с Ларисой Андреевной еще неделю назад в сауну на первый сеанс записались. Утром, ты знаешь, дешевле… Нет, я никак тут с ней остаться не могу.
– Твои предложения?
– Иди прогревай машину и вези девушку по адресу, что на визитке. Если «занято», значит, они дома.
Геннадий недовольно сморщился, почесал сквозь майку начавший заплывать жирком живот. Он так хотел провести вечер дома, посмотреть пиратский диск с шестью фильмами, который ему недели две назад дал посмотреть приятель. Однако предложенный матерью выход оказался единственно возможным, и Геннадий, натянув куртку, пошел прогревать двигатель своей «кияшки».
Любовница
Спустя месяц после того как Ненашев первый раз остался ночевать у Инги, случилось небывалое: Аркадий Сергеевич перевез любовницу в свою квартиру на Чистых прудах. Когда об этом стало известно Стасу (не от самого босса, а от Ольги), он ехидно поинтересовался:
– Слушай, Аркаш, так ты, может, женишься? А что? Она женщина приятная во всех отношениях: симпатичная, неглупая, одевается со вкусом…
– Может, и женюсь, – буркнул Ненашев.
– Женись-женись, а то в тусовке слухи про тебя нехорошие пошли: мужику под сорок, а еще ни разу под венец не сходил.
– А мне на твою тусовку наплевать, понял?!
Ненашев так неожиданно сорвался на крик, что Дегтярев попятился:
– Ну, плевать и плевать, чего разорался-то?
– А то, что ты со своими друзьями-уродами и их мнением у меня вот где! – не унимался Ненашев. – Больше я на все эти сраные вечеринки, файв-о-клоки и прочую мутотень – ни ногой! И Инге запрещу! И тебе не советую!
– Ты что же, на правах начальника запретишь мне проводить свободное время, как я хочу? – недобро прищурился Стас. – Не имеешь права, друг Аркаша. Да и Инга, думаю, вряд ли согласится отказаться от привычных удовольствий. У нее в этой, как ты выразился, сраной тусовке друзья, приятели, подруги.
Ненашев схватил Дегтярева за грудки:
– Ты на что, хрен моржовый, намекаешь?!
– Да ни на что… Совсем умом тронулся. Руки убери!
Разошлись они тогда мирно, даже выпили по рюмке арманьяка, но на душе и у того, и у другого было муторно. Это была их первая со времени знакомства на абитуре стычка, едва не закончившаяся мордобоем.
Новый год они встретили вчетвером: Аркадий, Стас, Инга и Ольга. В загородном доме Ненашева «квартет» провел веселую ночь. Они орали детские песни, водя хоровод вокруг наряженной в саду сосенки, переполошили всех окрестных собак, устроив настоящую канонаду из пиротехники, потом прямо там же, в саду, жарили на вертеле барашка, а под утро пили у камина французское вино и танцевали. Часов в пять Инга на правах хозяйки дома позвала подругу и ее кавалера посмотреть комнаты для гостей.
Подвыпивший Ненашев скрывать изумления даже не думал.
– Я не понял, —воззрился он на любовницу, – ты чего, в разных, что ли, постелила?
– Слушай, Аркаш, так ты, может, женишься? А что? Она женщина приятная во всех отношениях: симпатичная, неглупая, одевается со вкусом…
– Может, и женюсь, – буркнул Ненашев.
– Женись-женись, а то в тусовке слухи про тебя нехорошие пошли: мужику под сорок, а еще ни разу под венец не сходил.
– А мне на твою тусовку наплевать, понял?!
Ненашев так неожиданно сорвался на крик, что Дегтярев попятился:
– Ну, плевать и плевать, чего разорался-то?
– А то, что ты со своими друзьями-уродами и их мнением у меня вот где! – не унимался Ненашев. – Больше я на все эти сраные вечеринки, файв-о-клоки и прочую мутотень – ни ногой! И Инге запрещу! И тебе не советую!
– Ты что же, на правах начальника запретишь мне проводить свободное время, как я хочу? – недобро прищурился Стас. – Не имеешь права, друг Аркаша. Да и Инга, думаю, вряд ли согласится отказаться от привычных удовольствий. У нее в этой, как ты выразился, сраной тусовке друзья, приятели, подруги.
Ненашев схватил Дегтярева за грудки:
– Ты на что, хрен моржовый, намекаешь?!
– Да ни на что… Совсем умом тронулся. Руки убери!
Разошлись они тогда мирно, даже выпили по рюмке арманьяка, но на душе и у того, и у другого было муторно. Это была их первая со времени знакомства на абитуре стычка, едва не закончившаяся мордобоем.
Новый год они встретили вчетвером: Аркадий, Стас, Инга и Ольга. В загородном доме Ненашева «квартет» провел веселую ночь. Они орали детские песни, водя хоровод вокруг наряженной в саду сосенки, переполошили всех окрестных собак, устроив настоящую канонаду из пиротехники, потом прямо там же, в саду, жарили на вертеле барашка, а под утро пили у камина французское вино и танцевали. Часов в пять Инга на правах хозяйки дома позвала подругу и ее кавалера посмотреть комнаты для гостей.
Подвыпивший Ненашев скрывать изумления даже не думал.
– Я не понял, —воззрился он на любовницу, – ты чего, в разных, что ли, постелила?