Страница:
— Никогда. Мой брак действительно был ошибкой… — Она посмотрела на него с любопытством. — Слушай, предупреди, когда тебе надоест расспрашивать меня о личной жизни. Хорошо?
— Говоря о себе, ты, быть может, невольно подскажешь мне слова для этой дурацкой игры!
Несмотря на то что ей хотелось кое-что рассказать о себе, Мюрьель промолчала. Она сомневалась. Сколько раз ее обманывали мужчины, создавая иллюзию, что любят! Ни в коем случае она не хотела снова быть соблазненной и покинутой. Мюрьель довольно долго жила одна и теперь стремилась к крепким и искренним отношениям, не ограниченным плотским желанием…
— А если мы немного поговорим о тебе? — предложила она.
— Почему бы и нет? Но, думаю, это неинтересно. Я холостяк, и у меня вполне размеренная жизнь… — Он выложил свои жетоны на доску. — Каникулы, — сказал он, считая очки.
— Сколько получается?
— Двадцать четыре.
— У тебя кто-нибудь есть?
— Нет. Я никогда не имел сильных привязанностей, а может, меня никогда не любили. Честно говоря, я считаю, в моей жизни нет места женщинам. Сначала они восторгаются тем, что я полицейский, потом очень быстро устают от этого. Рядом со мной они не чувствуют себя уверенно, кроме того, я редко бываю дома…
— И ни одна к тебе не привязалась? — спросила Мюрьель, раскладывая свои буквы. — Вариация: шестнадцать очков!
— Одни остаются дольше, другие уходят быстрее, но никогда у меня не возникало мысли строить с кем-то совместную жизнь.
— А тебя не тяготит одиночество?
— Нет. К этому привыкаешь, а потом, есть даже преимущества: никакой скуки, никаких ссор…
— И никакой ответственности!
— Это верно! А как ты?
Мюрьель не решалась ответить. Казалось, это был безобидный вопрос, но он вызывал столько горьких чувств и неприятных воспоминаний!
— Я понемногу прихожу в себя после потрясения, — призналась она.
Почувствовав, что в ее последних словах сквозило страдание, Мишель не стал продолжать разговор. Чтобы понравиться человеку, надо было, как он считал, уважать его чувства.
Они словно заключили молчаливое соглашение не говорить больше о личном и сосредоточились на игре. Слова следовали за словами: круг, дом, роман, взгляд, дыхание, вагон. Благодаря последнему слову Мишель получил значительный перевес очков и выиграл.
— Видишь, — воскликнула Мюрьель, — тебе стоило только взяться за это! Еще несколько партий — и ты станешь непобедимым!
Внезапно они услышали мерное постукивание, похожее на то, что разбудило Мишеля ночью.
— На этот раз, — пробормотал он, — я так просто не сдамся!
Думая, что шум доносится из-за ставни, он вышел на террасу. Мюрьель последовала за ним. Все ставни фасада были закрыты. И все-таки стук продолжался.
Они поднялись на второй этаж: в конце коридора открытое окно хлопало из-за сильного ветра.
— Наверное, оно было плохо закрыто, — предположил Мишель, выглянув во двор.
Он закрывал ставни, когда Мюрьель заметила на ковровом покрытии несколько грязных следов, ведущих в ванную комнату. Они пошли туда. Мишель резко распахнул дверь и зажег свет. Там не было ни души.
После тщательного обыска им показалось, что все на своих местах и ничего не украдено.
— Ты думаешь, кто-то проник сюда? — обеспокоенно спросила Мюрьель.
— Похоже. Тем более что забраться на второй этаж по изгороди из дикого винограда совсем не трудно.
— Но что ему здесь было нужно?
— Не знаю.
Они спустились вниз и сели на диван.
— Мне становится страшно, — призналась Мюрьель. — Чем дольше я здесь живу, тем сильнее тревога. Тут не чувствуешь себя в безопасности.
Мишель разлил по рюмкам арманьяк 1978 года, который Жером хранил для особых случаев…
— Выпей! Это тебя взбодрит. И потом, не давай страху завладеть тобой. Когда происходит такое, начинаешь ломать голову над пустяками. Вдруг это Жером оставил следы или кто-то из нас? Мы же ходим здесь, чтобы пройти в туалетную комнату…
— Да, возможно, — неуверенно проговорила она. — Во всяком случае, сегодня вечером ты не будешь закрывать дверь своей комнаты и…
— И что, мне не спать?
— Да, я бы предпочла.
Они допили коньяк и решили не дожидаться Жерома, а разойтись по своим комнатам.
Мишель был уже в постели и собирался читать комиксы, как вдруг услышал возмущенный голос Мюрьель. Он резко вскочил и бросился к ней. Она оказалась в ванной комнате.
— Что случилось?
— Кто-то взял мою расческу!
— Ты уверена?
— Я всегда кладу ее в косметичку, а теперь ее там нет!
— Ты не могла положить расческу в другое место?
Она посмотрела на него с раздражением:
— Женщина никогда не бывает такой рассеянной!
— Хорошо! — согласился Мишель, оглядев все вокруг. — Но если кто-то действительно стащил у тебя расческу, то я не понимаю причины.
— Я тоже.
Желая снова оказаться в постели, хотя и немного обеспокоенный, он собрался уходить.
— Хочешь, возьми мою!
— Спасибо.
Причесываясь перед зеркалом, она задалась вопросом:
— Боже мой! Но что можно сделать с расческой?
В остальном ночь прошла спокойно. Как обычно, все трое встретились на террасе, чтобы позавтракать. Хотя было довольно тепло, природа еще не решила, как ей себя вести. На западе небо затянули облака, серые и неподвижные, а на востоке было совершенно ясно.
В то время как они гадали, будет ли хорошая погода, Жером объяснил, что все зависит от силы ветра из долины.
— Месье изобрел новую специальность, — пошутил Мишель, — врач-метеоролог!
— И к тому же кутила! — добавила Мюрьель, заметив, что Жером неважно выглядит.
— Нет-нет! — запротестовал тот. — Я просто плохо спал.
— Во всяком случае, ты бесшумный как мышь! — заметил Мишель. — Я даже не слышал, как ты вернулся!
— И я тоже, — добавила Мюрьель. — Кстати, ты не брал, случайно, мою расческу?
— Нет, зачем она мне?
Они рассказали ему о вчерашнем происшествии, утверждая, что кто-то определенно побывал в доме.
— Да вы ненормальные, — разозлился Жером, — у вас просто ум за разум заходит из-за ваших историй! Сюда невозможно пробраться незамеченным. А что касается пропажи расчески…
Мишель и Мюрьель не стали развивать эту тему, и разговор перешел на обсуждение предстоящего дня.
Мюрьель планировала повидать Веронику и предложила Жерому поехать в клинику вместе. Мишель же сказал, что нанесет визит доктору Полену, тот когда-то был семейным врачом Дювалей.
Жером удивился:
— Странная мысль! Мне кажется, ты от него ничего не добьешься.
— Почему?
— Ты поймешь, когда увидишь этого типа!
— Что ты имеешь в виду?
— Сам увидишь!
Поторопив Мюрьель, он пошел собираться в дорогу.
Машин на дорогах почти не было, поэтому Жером и Мюрьель быстро добрались до клиники. Они не стали разговаривать о серьезных вещах. Ссылаясь на сильную головную боль, Жером уклончиво отвечал почти на все вопросы Мюрьель. Он встрепенулся только тогда, когда та сообщила ему, что намерена теперь обращаться к Тома, а не к Веронике.
— Что за бредовая идея! — воскликнул он. — Это все равно как если бы я начал обращаться к Иисусу Христу, потому что один больной вообразил себя Всевышним.
— Послушай, — парировала она, — я не психиатр, и мои методы могут отличаться от твоих! Я утверждаю: моим собеседником является тот, кто вселился в Веронику, а она только медиум.
Жером не ответил, и они продолжали молчать весь остаток пути.
Войдя в палату, Мюрьель была обрадована, увидев Ноэми, которая суетилась у постели дочери.
— Все складывается удачно, я как раз хотела с вами поговорить.
— Прямо сейчас? — насторожилась Ноэми.
— Нет, в течение дня… Мы не могли бы встретиться в кафе?
— Нет, я бы предпочла принять вас дома. Там нам будет спокойнее… Но о чем вы хотите поговорить?
Ноэми произнесла эту фразу довольно агрессивно, чем вызвала удивление Мюрьель.
— Не беспокойтесь, мадам Майар, я просто собиралась побеседовать с вами о том, как работаю с Вероникой, и задать несколько вопросов о прошлом. Мне нужно хорошо ее знать, чтобы получить результат.
— В таком случае оставайтесь с ней. А мне нужно работать.
Ноэми, поцеловав дочь на прощание, бесшумно вышла. Это проявление материнской ласки взволновало Мюрьель до такой степени, что ей очень захотелось крепко обнять своего сына…
После ухода Ноэми Мюрьель попросила, чтобы никто в течение часа не заходил в палату, потом подготовила аудио — и видеоаппаратуру. Если ей повезет и удастся вступить в диалог с Тома, у нее останутся доказательства. Но особенно хотелось посмотреть на своих коллег, когда она предоставит им эти материалы.
Она приблизилась к Веронике. Девушка лежала без движения, ее взгляд также был неподвижен — это объяснялось воздействием успокоительных средств. Мюрьель спокойно сказала, что собирается делать, прежде чем включить видеомагнитофон.
Выждав несколько секунд и сконцентрировавшись, она взяла руку девушки и начала:
— Дух, вселившийся в Веронику! Я хотела бы поговорить с тобой.
Она повторила просьбу несколько раз, но ничего не произошло.
Мюрьель не отчаивалась. Уже не в первый раз она применяла этот способ и не ждала немедленного результата. Было необходимо, чтобы дух, медиум и тот, кто задает вопросы, настроились на одну волну.
Она подождала несколько минут и продолжила, стараясь не отвлекаться ни на что постороннее. Наступил решающий момент. Мюрьель нужно было достичь такого состояния «отстраненности», чтобы ни одна мысль не помешала силе и целенаправленному стремлению войти в контакт. Этому она научилась в Соединенных Штатах у китайского учителя.
Вдруг рука Вероники шевельнулась. Не знавшая, является ли это отношением причины и следствия, но преисполненная надежды, Мюрьель снова обратилась к духу. На этот раз Вероника задвигала головой, ее губы зашевелились, все тело задрожало. Более того, она кивнула головой в знак согласия. Окрыленная успехом, Мюрьель несколько раз спросила у духа его имя. Все напрасно.
Но Вероника продолжала двигаться в постели. Она била ногами по кровати, ее губы шевелились, хотя ни звука не было слышно.
Сознавая, что близка к цели, Мюрьель опять повторила вопрос.
— Томммма… — ответила Вероника с большим трудом.
Мюрьель постаралась сконцентрироваться еще больше и заговорила медленнее:
— Тома! Меня зовут Мюрьель… Я твой друг. Я хочу помочь тебе и Веронике. Но для этого нужно, чтобы ты что-нибудь рассказал.
Вероника начала говорить, и ее лицо покрылось испариной.
— Бежать… Мост… Дьявол… Завтра на заре… Шарль… Козыри — пики… Люблю… Люблю… Но… — Внезапно бессвязная речь прервалась.
— Кто такой Шарль? — спросила Мюрьель.
Она несколько раз повторяла вопрос, но Вероника не отвечала, и Мюрьель поняла, что сеанс закончен.
Тем не менее девушка продолжала метаться по постели еще сильнее, чем прежде, и тихо стонать. Движения ее рук и ног стали более размашистыми и беспорядочными.
Забеспокоившись, Мюрьель позвала медсестру, которая тут же сделала укол успокоительного бедняжке.
— Думаю, теперь ее нужно оставить в покое, — сказала медсестра с упреком.
Не обращая внимания на ее неодобрительный тон, Мюрьель встала, сложила кассеты в сумочку и вышла. Радость окрыляла ее. С такими документальными доказательствами она докажет свою правоту даже самым суровым скептикам!
В какой-то момент ей захотелось увидеть Жерома и рассказать ему о необычном эксперименте, но потом она отказалась от этой мысли. Она хотела, чтобы он ознакомился с записью одновременно с Мишелем и чтобы тот признал наконец эффективность ее методов.
Глава 10
— Говоря о себе, ты, быть может, невольно подскажешь мне слова для этой дурацкой игры!
Несмотря на то что ей хотелось кое-что рассказать о себе, Мюрьель промолчала. Она сомневалась. Сколько раз ее обманывали мужчины, создавая иллюзию, что любят! Ни в коем случае она не хотела снова быть соблазненной и покинутой. Мюрьель довольно долго жила одна и теперь стремилась к крепким и искренним отношениям, не ограниченным плотским желанием…
— А если мы немного поговорим о тебе? — предложила она.
— Почему бы и нет? Но, думаю, это неинтересно. Я холостяк, и у меня вполне размеренная жизнь… — Он выложил свои жетоны на доску. — Каникулы, — сказал он, считая очки.
— Сколько получается?
— Двадцать четыре.
— У тебя кто-нибудь есть?
— Нет. Я никогда не имел сильных привязанностей, а может, меня никогда не любили. Честно говоря, я считаю, в моей жизни нет места женщинам. Сначала они восторгаются тем, что я полицейский, потом очень быстро устают от этого. Рядом со мной они не чувствуют себя уверенно, кроме того, я редко бываю дома…
— И ни одна к тебе не привязалась? — спросила Мюрьель, раскладывая свои буквы. — Вариация: шестнадцать очков!
— Одни остаются дольше, другие уходят быстрее, но никогда у меня не возникало мысли строить с кем-то совместную жизнь.
— А тебя не тяготит одиночество?
— Нет. К этому привыкаешь, а потом, есть даже преимущества: никакой скуки, никаких ссор…
— И никакой ответственности!
— Это верно! А как ты?
Мюрьель не решалась ответить. Казалось, это был безобидный вопрос, но он вызывал столько горьких чувств и неприятных воспоминаний!
— Я понемногу прихожу в себя после потрясения, — призналась она.
Почувствовав, что в ее последних словах сквозило страдание, Мишель не стал продолжать разговор. Чтобы понравиться человеку, надо было, как он считал, уважать его чувства.
Они словно заключили молчаливое соглашение не говорить больше о личном и сосредоточились на игре. Слова следовали за словами: круг, дом, роман, взгляд, дыхание, вагон. Благодаря последнему слову Мишель получил значительный перевес очков и выиграл.
— Видишь, — воскликнула Мюрьель, — тебе стоило только взяться за это! Еще несколько партий — и ты станешь непобедимым!
Внезапно они услышали мерное постукивание, похожее на то, что разбудило Мишеля ночью.
— На этот раз, — пробормотал он, — я так просто не сдамся!
Думая, что шум доносится из-за ставни, он вышел на террасу. Мюрьель последовала за ним. Все ставни фасада были закрыты. И все-таки стук продолжался.
Они поднялись на второй этаж: в конце коридора открытое окно хлопало из-за сильного ветра.
— Наверное, оно было плохо закрыто, — предположил Мишель, выглянув во двор.
Он закрывал ставни, когда Мюрьель заметила на ковровом покрытии несколько грязных следов, ведущих в ванную комнату. Они пошли туда. Мишель резко распахнул дверь и зажег свет. Там не было ни души.
После тщательного обыска им показалось, что все на своих местах и ничего не украдено.
— Ты думаешь, кто-то проник сюда? — обеспокоенно спросила Мюрьель.
— Похоже. Тем более что забраться на второй этаж по изгороди из дикого винограда совсем не трудно.
— Но что ему здесь было нужно?
— Не знаю.
Они спустились вниз и сели на диван.
— Мне становится страшно, — призналась Мюрьель. — Чем дольше я здесь живу, тем сильнее тревога. Тут не чувствуешь себя в безопасности.
Мишель разлил по рюмкам арманьяк 1978 года, который Жером хранил для особых случаев…
— Выпей! Это тебя взбодрит. И потом, не давай страху завладеть тобой. Когда происходит такое, начинаешь ломать голову над пустяками. Вдруг это Жером оставил следы или кто-то из нас? Мы же ходим здесь, чтобы пройти в туалетную комнату…
— Да, возможно, — неуверенно проговорила она. — Во всяком случае, сегодня вечером ты не будешь закрывать дверь своей комнаты и…
— И что, мне не спать?
— Да, я бы предпочла.
Они допили коньяк и решили не дожидаться Жерома, а разойтись по своим комнатам.
Мишель был уже в постели и собирался читать комиксы, как вдруг услышал возмущенный голос Мюрьель. Он резко вскочил и бросился к ней. Она оказалась в ванной комнате.
— Что случилось?
— Кто-то взял мою расческу!
— Ты уверена?
— Я всегда кладу ее в косметичку, а теперь ее там нет!
— Ты не могла положить расческу в другое место?
Она посмотрела на него с раздражением:
— Женщина никогда не бывает такой рассеянной!
— Хорошо! — согласился Мишель, оглядев все вокруг. — Но если кто-то действительно стащил у тебя расческу, то я не понимаю причины.
— Я тоже.
Желая снова оказаться в постели, хотя и немного обеспокоенный, он собрался уходить.
— Хочешь, возьми мою!
— Спасибо.
Причесываясь перед зеркалом, она задалась вопросом:
— Боже мой! Но что можно сделать с расческой?
В остальном ночь прошла спокойно. Как обычно, все трое встретились на террасе, чтобы позавтракать. Хотя было довольно тепло, природа еще не решила, как ей себя вести. На западе небо затянули облака, серые и неподвижные, а на востоке было совершенно ясно.
В то время как они гадали, будет ли хорошая погода, Жером объяснил, что все зависит от силы ветра из долины.
— Месье изобрел новую специальность, — пошутил Мишель, — врач-метеоролог!
— И к тому же кутила! — добавила Мюрьель, заметив, что Жером неважно выглядит.
— Нет-нет! — запротестовал тот. — Я просто плохо спал.
— Во всяком случае, ты бесшумный как мышь! — заметил Мишель. — Я даже не слышал, как ты вернулся!
— И я тоже, — добавила Мюрьель. — Кстати, ты не брал, случайно, мою расческу?
— Нет, зачем она мне?
Они рассказали ему о вчерашнем происшествии, утверждая, что кто-то определенно побывал в доме.
— Да вы ненормальные, — разозлился Жером, — у вас просто ум за разум заходит из-за ваших историй! Сюда невозможно пробраться незамеченным. А что касается пропажи расчески…
Мишель и Мюрьель не стали развивать эту тему, и разговор перешел на обсуждение предстоящего дня.
Мюрьель планировала повидать Веронику и предложила Жерому поехать в клинику вместе. Мишель же сказал, что нанесет визит доктору Полену, тот когда-то был семейным врачом Дювалей.
Жером удивился:
— Странная мысль! Мне кажется, ты от него ничего не добьешься.
— Почему?
— Ты поймешь, когда увидишь этого типа!
— Что ты имеешь в виду?
— Сам увидишь!
Поторопив Мюрьель, он пошел собираться в дорогу.
Машин на дорогах почти не было, поэтому Жером и Мюрьель быстро добрались до клиники. Они не стали разговаривать о серьезных вещах. Ссылаясь на сильную головную боль, Жером уклончиво отвечал почти на все вопросы Мюрьель. Он встрепенулся только тогда, когда та сообщила ему, что намерена теперь обращаться к Тома, а не к Веронике.
— Что за бредовая идея! — воскликнул он. — Это все равно как если бы я начал обращаться к Иисусу Христу, потому что один больной вообразил себя Всевышним.
— Послушай, — парировала она, — я не психиатр, и мои методы могут отличаться от твоих! Я утверждаю: моим собеседником является тот, кто вселился в Веронику, а она только медиум.
Жером не ответил, и они продолжали молчать весь остаток пути.
Войдя в палату, Мюрьель была обрадована, увидев Ноэми, которая суетилась у постели дочери.
— Все складывается удачно, я как раз хотела с вами поговорить.
— Прямо сейчас? — насторожилась Ноэми.
— Нет, в течение дня… Мы не могли бы встретиться в кафе?
— Нет, я бы предпочла принять вас дома. Там нам будет спокойнее… Но о чем вы хотите поговорить?
Ноэми произнесла эту фразу довольно агрессивно, чем вызвала удивление Мюрьель.
— Не беспокойтесь, мадам Майар, я просто собиралась побеседовать с вами о том, как работаю с Вероникой, и задать несколько вопросов о прошлом. Мне нужно хорошо ее знать, чтобы получить результат.
— В таком случае оставайтесь с ней. А мне нужно работать.
Ноэми, поцеловав дочь на прощание, бесшумно вышла. Это проявление материнской ласки взволновало Мюрьель до такой степени, что ей очень захотелось крепко обнять своего сына…
После ухода Ноэми Мюрьель попросила, чтобы никто в течение часа не заходил в палату, потом подготовила аудио — и видеоаппаратуру. Если ей повезет и удастся вступить в диалог с Тома, у нее останутся доказательства. Но особенно хотелось посмотреть на своих коллег, когда она предоставит им эти материалы.
Она приблизилась к Веронике. Девушка лежала без движения, ее взгляд также был неподвижен — это объяснялось воздействием успокоительных средств. Мюрьель спокойно сказала, что собирается делать, прежде чем включить видеомагнитофон.
Выждав несколько секунд и сконцентрировавшись, она взяла руку девушки и начала:
— Дух, вселившийся в Веронику! Я хотела бы поговорить с тобой.
Она повторила просьбу несколько раз, но ничего не произошло.
Мюрьель не отчаивалась. Уже не в первый раз она применяла этот способ и не ждала немедленного результата. Было необходимо, чтобы дух, медиум и тот, кто задает вопросы, настроились на одну волну.
Она подождала несколько минут и продолжила, стараясь не отвлекаться ни на что постороннее. Наступил решающий момент. Мюрьель нужно было достичь такого состояния «отстраненности», чтобы ни одна мысль не помешала силе и целенаправленному стремлению войти в контакт. Этому она научилась в Соединенных Штатах у китайского учителя.
Вдруг рука Вероники шевельнулась. Не знавшая, является ли это отношением причины и следствия, но преисполненная надежды, Мюрьель снова обратилась к духу. На этот раз Вероника задвигала головой, ее губы зашевелились, все тело задрожало. Более того, она кивнула головой в знак согласия. Окрыленная успехом, Мюрьель несколько раз спросила у духа его имя. Все напрасно.
Но Вероника продолжала двигаться в постели. Она била ногами по кровати, ее губы шевелились, хотя ни звука не было слышно.
Сознавая, что близка к цели, Мюрьель опять повторила вопрос.
— Томммма… — ответила Вероника с большим трудом.
Мюрьель постаралась сконцентрироваться еще больше и заговорила медленнее:
— Тома! Меня зовут Мюрьель… Я твой друг. Я хочу помочь тебе и Веронике. Но для этого нужно, чтобы ты что-нибудь рассказал.
Вероника начала говорить, и ее лицо покрылось испариной.
— Бежать… Мост… Дьявол… Завтра на заре… Шарль… Козыри — пики… Люблю… Люблю… Но… — Внезапно бессвязная речь прервалась.
— Кто такой Шарль? — спросила Мюрьель.
Она несколько раз повторяла вопрос, но Вероника не отвечала, и Мюрьель поняла, что сеанс закончен.
Тем не менее девушка продолжала метаться по постели еще сильнее, чем прежде, и тихо стонать. Движения ее рук и ног стали более размашистыми и беспорядочными.
Забеспокоившись, Мюрьель позвала медсестру, которая тут же сделала укол успокоительного бедняжке.
— Думаю, теперь ее нужно оставить в покое, — сказала медсестра с упреком.
Не обращая внимания на ее неодобрительный тон, Мюрьель встала, сложила кассеты в сумочку и вышла. Радость окрыляла ее. С такими документальными доказательствами она докажет свою правоту даже самым суровым скептикам!
В какой-то момент ей захотелось увидеть Жерома и рассказать ему о необычном эксперименте, но потом она отказалась от этой мысли. Она хотела, чтобы он ознакомился с записью одновременно с Мишелем и чтобы тот признал наконец эффективность ее методов.
Глава 10
Мишель направлялся в Сен-Жан-дю-Гар, где жил доктор Полен. Верный тактике, он не предупредил его о своем приезде.
Забыв на какое-то время о делах, инспектор подумал о вчерашнем вечере, проведенном с Мюрьель. Он вспомнил о том, как хорошо ему было с ней, он будто помолодел на несколько лет. Однако в то же время Мишеля охватило чувство, похожее на беспокойство, это было знакомое ощущение. Он почти влюбился…
Мишель желал прогнать прочь это наваждение. О романе с Мюрьель не могло быть и речи! Он мысленно перечислил множество убедительных аргументов против: он закоренелый холостяк и слишком дорожит свободой; его любовные отношения всегда быстро оканчиваются; у этой женщины есть ребенок; она живет в Тулузе; он недавно порвал с Френсис, а жить с ней было не сладко… Ничто не помогало. Мюрьель прочно поселилась в его сознании… Полный решимости избавиться от наваждения, инспектор попытался сконцентрироваться на расследовании, особенно на вопросах, которые задаст собеседнику.
Мишель быстро добрался до имения доктора: за железными воротами в старинном стиле простирался обширный ухоженный парк, обнесенный каменной стеной. Все это позволяло предположить, что Полен был человеком весьма состоятельным.
Мишель свернул на аллею, засаженную платанами, кроны которых смыкались, образуя тенистый зеленый свод. Усадьба располагалась чуть дальше, на ротонде, посыпанной мелким гравием.
Он пересек ее и остановился у лестницы, ведущей к входу.
Как только инспектор вышел из машины, человек неопределенного возраста, но еще достаточно подвижный возник неизвестно откуда и внимательно посмотрел на него.
— Я никого не жду. Вы кто?
— Месье Полен?
Мужчина кивнул.
Мишель представился и объяснил:
— Полиция. Мне нужно поговорить с вами в связи с одним расследованием.
— Слушаю вас, — сказал доктор, не приглашая Мишеля войти в дом.
Инспектор уселся на ступеньки.
— Извините, я не люблю кричать издалека. Я хотел бы расспросить вас о несчастном случае, произошедшем пятнадцать лет назад…
— Почему не о Всемирном потопе? — с презрением произнес Полен.
Мишель постарался сохранить спокойствие, но внутри у него все кипело. Еще несколько ответов такого рода, и ему, возможно, придется сменить тон.
— Понимаю ваше недовольство, доктор, но у меня не было времени вас предупредить о своем визите… Если хотите, я согласен вас принять в жандармерии Алеса.
Полен внимательно на него посмотрел.
— Я не склонен терять на это время. О чем пойдет речь?
— Я хочу, чтобы вы рассказали мне о Тома Дювале.
— О Тома? Но ведь он давно умер!
— Да, так говорят, но некоторые новые факты заставляют нас думать, что все было иначе.
— Странно!
— Мы могли бы об этом побеседовать? — предложил Мишель, жестом указав на вход в дом.
После некоторых колебаний доктор пригласил его войти.
Гостиная оказалась просторной комнатой, обставленной в старинном духе. По мнению Мишеля, здесь было слишком много мебели и безделушек, и из-за смешения различных стилей отсутствовала гармония. Комната скорее напоминала склад антиквариата, чем жилое помещение.
Он сел на диван XIX века с прямой спинкой, Полен расположился напротив в клубном кресле.
— Я вас слушаю, — высокомерно бросил доктор.
Мишель перечислил причины, которые повлияли на повторное возбуждение дела. В заключение он сделал вывод относительно возможной связи между убийством Эмиля и смертью Тома.
Полен слушал его внимательно, не перебивая. Он ни разу не отвел своих голубых глаз. Взгляд был очень ясный, но на удивление невыразительный. «Этот человек, — подумал Мишель, — несомненно, циничен, расчетлив и умеет скрывать эмоции».
— Это увлекательно, — заключил Полен, — но я думаю, ваши предположения — плод фантазии полицейского, а не отражение действительности. Я не понимаю, в чем может состоять связь, которую вы ищете между насильственной смертью старого человека в Лазале и гибелью Тома, произошедшей пятнадцать лет назад. Но, в конце концов, это ваши проблемы. Чтобы ответить на ваш вопрос, скажу: Тома действительно наложил на себя руки. В этом нет сомнения. Я сам осматривал его труп по просьбе Элен Дюваль.
— Скажите, как произошла трагедия?
— Люди, гулявшие в тех местах, нашли тело и, я думаю, сообщили жандармам. В то время как те осуществляли все необходимые формальности, я присоединился к ним по настойчивой просьбе Элен. Поскольку я был согласен с моим тогдашним коллегой из полиции относительно причины смерти, тело было увезено в Кальвиак для организации похорон.
— Где похоронен Тома?
— Нигде. Он был кремирован.
— А где урна?
— Об этом я ничего не знаю. Надо спросить у Элен.
— А вы не помните, были ли гематомы на теле Тома?
— Нет. Но, возможно, это записано в полицейском отчете.
— В том-то и дело, что нет. К тому же фотографии, находящиеся в деле, очень красноречивы. — Мишель вынул их из папки, которую привез с собой. Полен посмотрел на них не моргнув глазом и отдал Мишелю.
— Не знаю… Возможно, он катился по земле и оцарапался о камни…
Мишель протянул ему другой снимок, где был изображен лежащий под мостом Тома, а вокруг тела была разбросана одежда.
— Посмотрите внимательно. Вас ничто не удивляет?
Полен пристально посмотрел на фотографию.
— Нет!
— А расположение одежды?
— Да, ну и что?
— Вам не кажется странным, что одежда расположена вокруг трупа таким образом, будто кто-то положил ее туда после смерти Тома?
Полен вернул Мишелю снимки.
— Быть может, вы правы. Но это было так давно, что я не помню всех деталей.
— Вы знали жертву?
— Да, я часто обедал и ужинал у Дювалей.
— В таком случае вы тоже задавались вопросом вместе с другими членами семьи, почему парень совершил самоубийство?
— Вы знаете, Тома находился в депрессии, к тому же был очень чувствителен. В таких условиях достаточно пустяка…
— Хорошо. Но что оказалось этим пустяком?
Полен пожал плечами:
— Не имею понятия. Я был близким другом Элен и Бернара, а не их детей. Да я к этому и не стремился — дети меня раздражают.
— Предположим, Тома на самом деле совершил самоубийство. Но почему на Орлином мосту?
Доктор усмехнулся:
— Вы думаете, когда человек решает покончить с жизнью, он выбирает место?
— Да, возможно. Самоубийство — это своего рода спектакль, который необходим отчаявшемуся человеку, чтобы привлечь внимание. Кстати, преступление тоже…
Мишель встретился взглядом с Поленом. Тот казался удивленным и встревоженным одновременно.
— Я знаю Орлиный мост. Но я не в состоянии объяснить, почему Тома выбрал это место.
Мишель почувствовал, что Полен сознательно уходит от ответа. Скользкий как угорь! Мишель решил сменить тему:
— В то время когда вы еще работали, у вас был консультационный кабинет?
— Да. Здесь же.
— У вас были пациенты?
— Да.
— А в Лазале?
— Вероятно, тоже, но я не помню. Нужно просмотреть архив. Но я почти уверен, что нет.
— Жаль. А я думал, вашими пациентами были Эмиль Массар или Антонен Думерг, хозяин кафе в Лазале.
— Почему?
— Хотелось бы ознакомиться с историями их болезней.
— Для этого вам надо обратиться к другим докторам, которые здесь работают. В Лазале есть доктор Моруа, он должен знать, кто кого лечит… — Полен сделал акцент на этой фразе, и его лицо приняло лукавое выражение.
Мишель ответил ему улыбкой и продолжил:
— Вы по-прежнему близкий друг Элен Дюваль?
— Да, насколько это возможно. Элен восхитительная женщина.
— Через кого вы познакомились с семьей Дюваль, через нее или через Бернара?
Полен выпрямился. Казалось, ему все труднее было скрывать раздражение.
— Послушайте, инспектор, ваши вопросы меня не задевают, если они профессиональны и помогают вашему расследованию. Но теперь я вижу, что вы отклоняетесь от ваших прямых обязанностей, поскольку то, о чем вы спрашиваете, касается моей личной жизни. И я даже начинаю думать, не являюсь ли подозреваемым…
— Ну что вы, успокойтесь! Мне и в голову такое не приходило, просто иногда в начале расследования возникает небольшая путаница…
— Хорошо, я спокоен! В таком случае вы должны знать, что я познакомился с Элен раньше ее мужа. Наши семьи, издавна жившие в этих местах, всегда общались. Но, предугадывая ваш вопрос, скажу, что я никогда не был любовником Элен. Нас связывает другое.
— И что же это?
— Определенное восприятие жизни, общие вкусы и интересы, типичные для нашего светского общества.
— То есть?
— Мы происходим из старинного рода протестантов этой провинции, и нас объединяет сама история.
— Интересно, ведь именно Эмиль…
— Кто это?
— Эмиль Массар, жертва…
— Ах да, я забыл!
— Он мне много рассказывал о тайном протестантском обществе, целые века существовавшем в этой провинции.
— Ничего не знаю об этом, но расскажите мне! — с иронией воскликнул Полен. — Мне интересно, куда может завести людей воображение.
— Эмиль говорил, что оно возникло в эпоху религиозных войн. Протестанты тогда боялись католиков и, чтобы защитить себя, якобы создали здесь тайное общество, причем его члены были в каждой деревне. По его словам, тайное общество брало на себя ответственность за исчезновения людей, убийства, доносы во время войн, в особенности во время последней. Он говорил о том, что после периода бездействия оно вновь появилось в восьмидесятых годах по неизвестной причине, и если в округе начинали твориться странные вещи, все приписывалось ему.
— Какая забавная история! А у тайного общества не было названия?
— Нет!
— Очевидно… Послушайте, инспектор! — сказал доктор, раздвинув ноги и облокотившись на ручки кресла. — Я думаю, мы уклонились от вашего дела. У этой истории нет ни конца, ни начала. Если бы такое общество существовало, я бы непременно об этом знал. — После этой реплики он встал. — Разрешите мне закончить наш разговор, полагаю, мы все сказали друг другу. Меня ждет работа.
Мишель тоже встал.
— А вы разве не на пенсии?
— Вы правы. Но я занимаюсь имением, а это требует очень много времени.
— Понимаю.
Полен проводил Мишеля до крыльца и пожал руку.
— Если вам будут необходимы другие сведения, я к вашим услугам.
— Спасибо, доктор. Кстати, забыл спросить у вас кое-что еще…
— Пожалуйста…
— А от чего умер Бернар Дюваль?
— От сердечного приступа.
— У себя дома?
— Да.
— Вас вызвала Элен?
— Верно, но, к сожалению, я приехал слишком поздно.
— Жаль…
— Да… Это был чудесный человек, — заключил Полен с напускной грустью.
Когда собеседник Мишеля скрылся в доме, он невольно залюбовался ротондой из гравия, которую окаймлял газон, а также платановой аллеей, расположенной как раз напротив. Весь ансамбль состоял из строгих геометрических форм. Все было ясно, четко, как ответы доктора на его вопросы. Но Мишель считал, что они были не совсем искренни и начисто лишены воображения.
Окинув взглядом в последний раз входную дверь дома, он сел в машину.
В 12 часов 30 минут Мюрьель уже стучала в дверь к Ноэми Майар. Ноэми открыла ей и пригласила войти. Судя по озабоченному виду и суетливым движениям, мадам Майар нервничала. Женщины расположились в гостиной. Сложив руки на коленях, Ноэми попыталась улыбнуться, но ее взгляд выражал одновременно недоверие и страх.
— Вы хотели меня видеть?
— Да. Прежде я хотела бы сообщить вам хорошую новость. Вероника… то есть Тома сегодня утром заговорил…
— И что она… то есть он сказал?
— Минуту, я все записала. — Она вынула небольшой блокнот из кармана. — «Бежать… Мост… Дьявол… Завтра на рассвете… Шарль… Козыри — пики… Люблю… Люблю… Но…».
— Боже мой! — воскликнула Ноэми.
— Что такое?
— Ничего, ничего! Просто я крайне удивлена, что кто-то говорит посредством моей дочери…
— И правда, это удивительно, — согласилась Мюрьель. — Пожалуй, даже страшновато. Признаюсь, когда я услышала этот голос, мне стало жутко…
Ноэми явно было не по себе, она то и дело смыкала и размыкала руки. Мюрьель продолжала:
— Интересно и то, что можно сравнить эти слова духа с тем, что он сказал несколько дней назад…
— Вот как? — удивилась Ноэми. — А разве он… она уже говорила?
— Да. Я об этом не упоминала, чтобы не беспокоить. — Она снова посмотрела в свои записи. — Он сказал: «Козыри — пики… Я — пас… Я завтра на заре, когда светлеют дали, отправлюсь в путь… Только не мост! Нет! Нет! Только не мост! Только не это…»
Ноэми вдруг резко поднялась.
— Извините, я сейчас приду.
Она исчезла в другой комнате.
Ее волнение не ускользнуло от Мюрьель. Это показалось ей любопытным.
Ожидая возвращения Ноэми, она стала рассматривать комнату. Тут было уютно, светло и чисто. Тем не менее почти полное отсутствие картин, ваз и прочих милых вещиц указывало на некую отстраненность от реальной жизни. Внезапно внимание Мюрьель привлекла мандала, висевшая на стене. Появилось странное ощущение, словно какая-то сила притягивала ее к центру картины. Мюрьель пыталась сопротивляться — напрасно! Чем больше она смотрела на рисунок, тем отчетливее становилось впечатление, что она теряет контроль над собой. Ее охватила смутная тревога, в сознании вдруг стали возникать бессвязные сцены насилия, будто она приняла вещество, вызывающее галлюцинации.
В то же время она почувствовала, как на нее накатила волна ненависти, неведомая ей прежде. Сердце учащенно забилось, и ее охватил панический страх.
Мюрьель старалась вернуть себе душевное равновесие, но поняла, что находится под воздействием кого-то или чего-то. Словно околдованная невидимой силой, она стала терять свое «я», но все-таки смогла поднести руку к глазам и перевести взгляд на букет сухих цветов, стоявших на камине.
Забыв на какое-то время о делах, инспектор подумал о вчерашнем вечере, проведенном с Мюрьель. Он вспомнил о том, как хорошо ему было с ней, он будто помолодел на несколько лет. Однако в то же время Мишеля охватило чувство, похожее на беспокойство, это было знакомое ощущение. Он почти влюбился…
Мишель желал прогнать прочь это наваждение. О романе с Мюрьель не могло быть и речи! Он мысленно перечислил множество убедительных аргументов против: он закоренелый холостяк и слишком дорожит свободой; его любовные отношения всегда быстро оканчиваются; у этой женщины есть ребенок; она живет в Тулузе; он недавно порвал с Френсис, а жить с ней было не сладко… Ничто не помогало. Мюрьель прочно поселилась в его сознании… Полный решимости избавиться от наваждения, инспектор попытался сконцентрироваться на расследовании, особенно на вопросах, которые задаст собеседнику.
Мишель быстро добрался до имения доктора: за железными воротами в старинном стиле простирался обширный ухоженный парк, обнесенный каменной стеной. Все это позволяло предположить, что Полен был человеком весьма состоятельным.
Мишель свернул на аллею, засаженную платанами, кроны которых смыкались, образуя тенистый зеленый свод. Усадьба располагалась чуть дальше, на ротонде, посыпанной мелким гравием.
Он пересек ее и остановился у лестницы, ведущей к входу.
Как только инспектор вышел из машины, человек неопределенного возраста, но еще достаточно подвижный возник неизвестно откуда и внимательно посмотрел на него.
— Я никого не жду. Вы кто?
— Месье Полен?
Мужчина кивнул.
Мишель представился и объяснил:
— Полиция. Мне нужно поговорить с вами в связи с одним расследованием.
— Слушаю вас, — сказал доктор, не приглашая Мишеля войти в дом.
Инспектор уселся на ступеньки.
— Извините, я не люблю кричать издалека. Я хотел бы расспросить вас о несчастном случае, произошедшем пятнадцать лет назад…
— Почему не о Всемирном потопе? — с презрением произнес Полен.
Мишель постарался сохранить спокойствие, но внутри у него все кипело. Еще несколько ответов такого рода, и ему, возможно, придется сменить тон.
— Понимаю ваше недовольство, доктор, но у меня не было времени вас предупредить о своем визите… Если хотите, я согласен вас принять в жандармерии Алеса.
Полен внимательно на него посмотрел.
— Я не склонен терять на это время. О чем пойдет речь?
— Я хочу, чтобы вы рассказали мне о Тома Дювале.
— О Тома? Но ведь он давно умер!
— Да, так говорят, но некоторые новые факты заставляют нас думать, что все было иначе.
— Странно!
— Мы могли бы об этом побеседовать? — предложил Мишель, жестом указав на вход в дом.
После некоторых колебаний доктор пригласил его войти.
Гостиная оказалась просторной комнатой, обставленной в старинном духе. По мнению Мишеля, здесь было слишком много мебели и безделушек, и из-за смешения различных стилей отсутствовала гармония. Комната скорее напоминала склад антиквариата, чем жилое помещение.
Он сел на диван XIX века с прямой спинкой, Полен расположился напротив в клубном кресле.
— Я вас слушаю, — высокомерно бросил доктор.
Мишель перечислил причины, которые повлияли на повторное возбуждение дела. В заключение он сделал вывод относительно возможной связи между убийством Эмиля и смертью Тома.
Полен слушал его внимательно, не перебивая. Он ни разу не отвел своих голубых глаз. Взгляд был очень ясный, но на удивление невыразительный. «Этот человек, — подумал Мишель, — несомненно, циничен, расчетлив и умеет скрывать эмоции».
— Это увлекательно, — заключил Полен, — но я думаю, ваши предположения — плод фантазии полицейского, а не отражение действительности. Я не понимаю, в чем может состоять связь, которую вы ищете между насильственной смертью старого человека в Лазале и гибелью Тома, произошедшей пятнадцать лет назад. Но, в конце концов, это ваши проблемы. Чтобы ответить на ваш вопрос, скажу: Тома действительно наложил на себя руки. В этом нет сомнения. Я сам осматривал его труп по просьбе Элен Дюваль.
— Скажите, как произошла трагедия?
— Люди, гулявшие в тех местах, нашли тело и, я думаю, сообщили жандармам. В то время как те осуществляли все необходимые формальности, я присоединился к ним по настойчивой просьбе Элен. Поскольку я был согласен с моим тогдашним коллегой из полиции относительно причины смерти, тело было увезено в Кальвиак для организации похорон.
— Где похоронен Тома?
— Нигде. Он был кремирован.
— А где урна?
— Об этом я ничего не знаю. Надо спросить у Элен.
— А вы не помните, были ли гематомы на теле Тома?
— Нет. Но, возможно, это записано в полицейском отчете.
— В том-то и дело, что нет. К тому же фотографии, находящиеся в деле, очень красноречивы. — Мишель вынул их из папки, которую привез с собой. Полен посмотрел на них не моргнув глазом и отдал Мишелю.
— Не знаю… Возможно, он катился по земле и оцарапался о камни…
Мишель протянул ему другой снимок, где был изображен лежащий под мостом Тома, а вокруг тела была разбросана одежда.
— Посмотрите внимательно. Вас ничто не удивляет?
Полен пристально посмотрел на фотографию.
— Нет!
— А расположение одежды?
— Да, ну и что?
— Вам не кажется странным, что одежда расположена вокруг трупа таким образом, будто кто-то положил ее туда после смерти Тома?
Полен вернул Мишелю снимки.
— Быть может, вы правы. Но это было так давно, что я не помню всех деталей.
— Вы знали жертву?
— Да, я часто обедал и ужинал у Дювалей.
— В таком случае вы тоже задавались вопросом вместе с другими членами семьи, почему парень совершил самоубийство?
— Вы знаете, Тома находился в депрессии, к тому же был очень чувствителен. В таких условиях достаточно пустяка…
— Хорошо. Но что оказалось этим пустяком?
Полен пожал плечами:
— Не имею понятия. Я был близким другом Элен и Бернара, а не их детей. Да я к этому и не стремился — дети меня раздражают.
— Предположим, Тома на самом деле совершил самоубийство. Но почему на Орлином мосту?
Доктор усмехнулся:
— Вы думаете, когда человек решает покончить с жизнью, он выбирает место?
— Да, возможно. Самоубийство — это своего рода спектакль, который необходим отчаявшемуся человеку, чтобы привлечь внимание. Кстати, преступление тоже…
Мишель встретился взглядом с Поленом. Тот казался удивленным и встревоженным одновременно.
— Я знаю Орлиный мост. Но я не в состоянии объяснить, почему Тома выбрал это место.
Мишель почувствовал, что Полен сознательно уходит от ответа. Скользкий как угорь! Мишель решил сменить тему:
— В то время когда вы еще работали, у вас был консультационный кабинет?
— Да. Здесь же.
— У вас были пациенты?
— Да.
— А в Лазале?
— Вероятно, тоже, но я не помню. Нужно просмотреть архив. Но я почти уверен, что нет.
— Жаль. А я думал, вашими пациентами были Эмиль Массар или Антонен Думерг, хозяин кафе в Лазале.
— Почему?
— Хотелось бы ознакомиться с историями их болезней.
— Для этого вам надо обратиться к другим докторам, которые здесь работают. В Лазале есть доктор Моруа, он должен знать, кто кого лечит… — Полен сделал акцент на этой фразе, и его лицо приняло лукавое выражение.
Мишель ответил ему улыбкой и продолжил:
— Вы по-прежнему близкий друг Элен Дюваль?
— Да, насколько это возможно. Элен восхитительная женщина.
— Через кого вы познакомились с семьей Дюваль, через нее или через Бернара?
Полен выпрямился. Казалось, ему все труднее было скрывать раздражение.
— Послушайте, инспектор, ваши вопросы меня не задевают, если они профессиональны и помогают вашему расследованию. Но теперь я вижу, что вы отклоняетесь от ваших прямых обязанностей, поскольку то, о чем вы спрашиваете, касается моей личной жизни. И я даже начинаю думать, не являюсь ли подозреваемым…
— Ну что вы, успокойтесь! Мне и в голову такое не приходило, просто иногда в начале расследования возникает небольшая путаница…
— Хорошо, я спокоен! В таком случае вы должны знать, что я познакомился с Элен раньше ее мужа. Наши семьи, издавна жившие в этих местах, всегда общались. Но, предугадывая ваш вопрос, скажу, что я никогда не был любовником Элен. Нас связывает другое.
— И что же это?
— Определенное восприятие жизни, общие вкусы и интересы, типичные для нашего светского общества.
— То есть?
— Мы происходим из старинного рода протестантов этой провинции, и нас объединяет сама история.
— Интересно, ведь именно Эмиль…
— Кто это?
— Эмиль Массар, жертва…
— Ах да, я забыл!
— Он мне много рассказывал о тайном протестантском обществе, целые века существовавшем в этой провинции.
— Ничего не знаю об этом, но расскажите мне! — с иронией воскликнул Полен. — Мне интересно, куда может завести людей воображение.
— Эмиль говорил, что оно возникло в эпоху религиозных войн. Протестанты тогда боялись католиков и, чтобы защитить себя, якобы создали здесь тайное общество, причем его члены были в каждой деревне. По его словам, тайное общество брало на себя ответственность за исчезновения людей, убийства, доносы во время войн, в особенности во время последней. Он говорил о том, что после периода бездействия оно вновь появилось в восьмидесятых годах по неизвестной причине, и если в округе начинали твориться странные вещи, все приписывалось ему.
— Какая забавная история! А у тайного общества не было названия?
— Нет!
— Очевидно… Послушайте, инспектор! — сказал доктор, раздвинув ноги и облокотившись на ручки кресла. — Я думаю, мы уклонились от вашего дела. У этой истории нет ни конца, ни начала. Если бы такое общество существовало, я бы непременно об этом знал. — После этой реплики он встал. — Разрешите мне закончить наш разговор, полагаю, мы все сказали друг другу. Меня ждет работа.
Мишель тоже встал.
— А вы разве не на пенсии?
— Вы правы. Но я занимаюсь имением, а это требует очень много времени.
— Понимаю.
Полен проводил Мишеля до крыльца и пожал руку.
— Если вам будут необходимы другие сведения, я к вашим услугам.
— Спасибо, доктор. Кстати, забыл спросить у вас кое-что еще…
— Пожалуйста…
— А от чего умер Бернар Дюваль?
— От сердечного приступа.
— У себя дома?
— Да.
— Вас вызвала Элен?
— Верно, но, к сожалению, я приехал слишком поздно.
— Жаль…
— Да… Это был чудесный человек, — заключил Полен с напускной грустью.
Когда собеседник Мишеля скрылся в доме, он невольно залюбовался ротондой из гравия, которую окаймлял газон, а также платановой аллеей, расположенной как раз напротив. Весь ансамбль состоял из строгих геометрических форм. Все было ясно, четко, как ответы доктора на его вопросы. Но Мишель считал, что они были не совсем искренни и начисто лишены воображения.
Окинув взглядом в последний раз входную дверь дома, он сел в машину.
В 12 часов 30 минут Мюрьель уже стучала в дверь к Ноэми Майар. Ноэми открыла ей и пригласила войти. Судя по озабоченному виду и суетливым движениям, мадам Майар нервничала. Женщины расположились в гостиной. Сложив руки на коленях, Ноэми попыталась улыбнуться, но ее взгляд выражал одновременно недоверие и страх.
— Вы хотели меня видеть?
— Да. Прежде я хотела бы сообщить вам хорошую новость. Вероника… то есть Тома сегодня утром заговорил…
— И что она… то есть он сказал?
— Минуту, я все записала. — Она вынула небольшой блокнот из кармана. — «Бежать… Мост… Дьявол… Завтра на рассвете… Шарль… Козыри — пики… Люблю… Люблю… Но…».
— Боже мой! — воскликнула Ноэми.
— Что такое?
— Ничего, ничего! Просто я крайне удивлена, что кто-то говорит посредством моей дочери…
— И правда, это удивительно, — согласилась Мюрьель. — Пожалуй, даже страшновато. Признаюсь, когда я услышала этот голос, мне стало жутко…
Ноэми явно было не по себе, она то и дело смыкала и размыкала руки. Мюрьель продолжала:
— Интересно и то, что можно сравнить эти слова духа с тем, что он сказал несколько дней назад…
— Вот как? — удивилась Ноэми. — А разве он… она уже говорила?
— Да. Я об этом не упоминала, чтобы не беспокоить. — Она снова посмотрела в свои записи. — Он сказал: «Козыри — пики… Я — пас… Я завтра на заре, когда светлеют дали, отправлюсь в путь… Только не мост! Нет! Нет! Только не мост! Только не это…»
Ноэми вдруг резко поднялась.
— Извините, я сейчас приду.
Она исчезла в другой комнате.
Ее волнение не ускользнуло от Мюрьель. Это показалось ей любопытным.
Ожидая возвращения Ноэми, она стала рассматривать комнату. Тут было уютно, светло и чисто. Тем не менее почти полное отсутствие картин, ваз и прочих милых вещиц указывало на некую отстраненность от реальной жизни. Внезапно внимание Мюрьель привлекла мандала, висевшая на стене. Появилось странное ощущение, словно какая-то сила притягивала ее к центру картины. Мюрьель пыталась сопротивляться — напрасно! Чем больше она смотрела на рисунок, тем отчетливее становилось впечатление, что она теряет контроль над собой. Ее охватила смутная тревога, в сознании вдруг стали возникать бессвязные сцены насилия, будто она приняла вещество, вызывающее галлюцинации.
В то же время она почувствовала, как на нее накатила волна ненависти, неведомая ей прежде. Сердце учащенно забилось, и ее охватил панический страх.
Мюрьель старалась вернуть себе душевное равновесие, но поняла, что находится под воздействием кого-то или чего-то. Словно околдованная невидимой силой, она стала терять свое «я», но все-таки смогла поднести руку к глазам и перевести взгляд на букет сухих цветов, стоявших на камине.