Мазо Жак. Орлиный мост

   — Не имею понятия, — ответил Пьер, взяв несколько бумаг, лежавших на столе. Достав пачку сигарет, он закурил и выпустил длинную струйку дыма.
   Почувствовав его возрастающую напряженность, Мишель продолжил допрос нейтральным тоном:
   — Это странно… Если бы мне сказали, что Тома был избит или боролся до того, как броситься в бездну, я бы не удивился. Так же, как если бы мне сказали, что его одежду разложили вокруг него уже после падения…
   Пьер скорее жевал сигарету, нежели курил. Он оглядывался по сторонам, словно искал помощи. Зазвонил телефон. Он с облегчением поднял трубку:
   — Да… Нет… Да… Иду. — Он закончил разговор и встал. — Извините, инспектор, моей жене необходима помощь, чтобы решить проблему с клиентом.
   Он уже положил руку на ручку двери, но Мишель приказал ему остаться.
   — Это допрос, месье. Ваш клиент подождет. К тому же я не задержу вас надолго.
   Пьер заколебался, потом неохотно подчинился. Обшлагом рукава он вытер пот, струившийся по его лицу.
   — Среди ваших коллекций я увидел предметы, имеющие отношение к колдовству. Это ваше увлечение?
   — Да… То есть нет. Это случайно. Покупая разрозненные предметы у моих клиентов, я решил объединить их по определенным признакам. Есть любители, которые приобретают такие вещи.
   Мишель вспомнил, что Пьер убеждал его в обратном во время первой встречи.
   — Некоторые предметы попали к вам от колдунов, живущих в этих местах?
   — Не знаю. Я просто этого не помню.
   — Хорошо, а есть ли клиенты, которые называют себя колдунами и покупают эти предметы?
   — Вы думаете, что колдун так легко выдает себя?
   Мишель поднялся. Пьер, окончательно сбитый с толку, вздохнул с облегчением:
   — Это все?
   — Да. Как видите, ничего страшного. Но, вероятно, мне придется вернуться в ближайшие дни и задать вам еще пару вопросов… Вас это не затруднит?
   — Конечно, нет, — ответил Пьер. — Я в вашем распоряжении.
   По возвращении, пересекая выставочный зал, они снова столкнулись с Матильдой, которая изучала нормандский шкаф.
   — Ваш клиент ушел, ничего не купив? — с иронией спросил Мишель. — Искренне сожалею.
   Женщина удивленно посмотрела на него, потом нашлась с ответом:
   — Ах да, мне пришлось выкручиваться самой!
   — Пьеру тоже, — сказал Мишель.
   Затем, не оставляя Матильде времени для ответа, он вышел, насвистывая какую-то мелодию. Картина расследования принимала более конкретную форму.
   Мишеля мучило лишь одно: почему его не оставляло ощущение, что он заметил какую-то важную деталь в кабинете Пьера и не понял этого?

Глава 14

   После бесполезного блуждания по городу в поисках подходящего портного Мюрьель приехала в клинику довольно поздно, в конце первой половины дня.
   Она прошла в палату Вероники, полная решимости вступить в контакт с Тома. Она ждала от этих экспериментов ощутимых результатов, чтобы убедить Жерома в необходимости своей работы.
   Однако ее энтузиазм быстро улетучился. К ее величайшему удивлению, постель Вероники оказалась пуста, а ее аудио — и видеоаппаратура лежала сложенная в углу.
   Мюрьель обратилась к медсестрам и персоналу за разъяснениями, но все были немногословны: если ей необходимо получить более подробную информацию, стоит обратиться к заведующему отделением.
   В полном негодовании она устремилась в кабинет Жерома, но секретарь попросила подождать, и ей пришлось остаться в коридоре.
   Наблюдая за больными, врачами и вечно спешащими медсестрами, Мюрьель подумала, что несколько минут, проведенных в коридоре клиники, являются лучшей терапией против болезней.
   Через несколько минут секретарша Жерома пригласила ее в кабинет.
   — Как я рад тебя видеть! — воскликнул он, обнимая ее.
   — Больше, чем я тебя! — сухо произнесла она.
   Он сел.
   — Да, я знаю, — начал он смущенно, — ты, наверное, удивилась, что Вероники здесь больше нет. Но, видишь ли, ее мать настояла, чтобы я отправил девушку домой, а у меня не было возможности отказать ей. У Вероники нет серьезной патологии, и ее жизнь не подвергается смертельной опасности…
   — Никакой возможности отказать? Ты понимаешь, что говоришь? В противовес твоим утверждениям у нее есть патология! И ты это знаешь! Твоим долгом было оставить девушку тут!
   — Это совершенно не так! Решение принималось коллективно, совместно с моими коллегами.
   В воздухе повисла тяжелая тишина. Они враждебно посмотрели друг на друга. Потом Мюрьель вновь заговорила:
   — Что происходит, Жером? Вот уже несколько дней я не узнаю тебя.
   — Хватит! Со мной все в порядке! — запротестовал он, отводя взгляд. — Вы с Мишелем все усложняете!
   — Я думала, мы хорошо знаем друг друга. Не надо рассказывать мне сказки! Твое поведение изменилось, и я бы очень хотела знать почему.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Все эти твои непредсказуемые вспышки, плохое настроение и непостоянство…
   — Умоляю тебя! Это лишь слова! И все это очень по-женски… Одни эмоции, и никаких фактов!
   — Согласна, у меня очень эмоциональная речь, но ты не отвечаешь на мои вопросы!
   — Задай их, и я отвечу!
   — Это не трудно! Например, почему, пригласив меня приехать, ты теперь отрицаешь важность моей работы?
   — Хватит паранойи! Я с уважением и интересом отношусь к твоей работе! Но в данном случае, я считаю, ты рискуешь нанести больше вреда Веронике…
   — Это пустая болтовня! Просмотрев кассеты, ты смог убедиться, что я продвигаюсь в моих исследованиях. Вероника заговорила, она упомянула о вещах, которые могли способствовать успешному ходу нашего расследования! Я уже почти установила контакт с духом, который в нее вселился…
   — Скажешь тоже! Даже Мишель был настроен скептически!
   Она пожала плечами:
   — Может быть, но не он пригласил меня приехать, и, даже если тебе это не нравится, он иногда руководствуется моими интуитивными выводами! Парадоксально, но он не такой упрямый, как ты!
   — У тебя есть другие вопросы?
   Мюрьель встала, едва сдерживая гнев.
   — Нет! — Открыв дверь, она обернулась. — Впрочем, один вопрос у меня все-таки есть! Когда у тебя хватит духу честно высказать свое мнение?
   Мюрьель покинула кабинет, хлопнув дверью. Со слезами на глазах она быстро вышла на улицу, стараясь, чтобы ее никто не заметил. Долгое время она шла наугад по улицам Алеса в самой гуще толпы. Ей хотелось видеть улыбающихся людей, счастливые пары, слышать обрывки разговоров и смех.
   В конце концов она успокоилась, и ей захотелось кому-то довериться. Подумав о Мишеле, она зашла в телефонную кабину и позвонила ему на мобильный.
   Приняв близко к сердцу ее огорчение, Мишель постарался ее утешить и предложил заехать за ней в клинику через полчаса.
   Мюрьель взяла себя в руки, вернулась и села на скамейку в сквере недалеко от клиники.
   Стояла прекрасная погода. В нескольких шагах от нее городской садовник поливал газон и цветочные клумбы. От земли и влажной травы исходил сладковатый запах. Чуть поодаль, в песочнице, дети строили замки из песка под внимательным взглядом матерей.
   Мюрьель поудобнее расположилась на скамейке и закурила сигарету, чтобы полнее прочувствовать миг безмятежности. Она так редко могла насладиться гармонией с окружающим миром! Вечно надо было бежать, действовать, размышлять. Она отдавала себе отчет, что жила не в своем естественном ритме, а в том, какого требовала ее работа… Это казалось странным и неправильным. Тем более что Эндрю страдал от этого больше всего. Придя в ужас при мысли, что недостаточно любит сына, она решила отныне больше времени уделять общению с малышом. Это немного успокоило Мюрьель, и совсем в другом настроении она направилась к месту встречи с Мишелем.
   Оставив машину на стоянке, чтобы не ездить по центру города, Мишель пришел на свидание пешком. Мюрьель нашла его очень привлекательным. Ей импонировали его легкая походка, непринужденный стиль в одежде. Но больше всего ее волновала его улыбка. В ней было что-то трогательно-детское…
   Он властно взял ее под руку и повел в открытое кафе, расположенное неподалеку от рынка. Мюрьель нравилось подчиняться ему, и она была счастлива, что хоть один раз ей не придется самой принимать решение. Они выбрали столик в тени цветущей изгороди и заказали кофе и воду.
   После того как им принесли заказ, Мюрьель рассказала Мишелю в подробностях обо всем, что произошло в клинике. Слушая ее рассказ, он безуспешно пытался найти связь между этим и предшествующими событиями.
   — Еще одно препятствие, которое надо будет преодолеть, — заключил Мишель, когда она закончила.
   — Что ты хочешь сказать?
   — Что мне это кажется логичным…
   — Ты можешь выражаться яснее?
   — Скажем, это событие не является из ряда вон выходящим. В конфликтной ситуации это называется «стратегия выжженной земли». У противника изымается все, что может оказаться полезным. По здравом размышлении получается, что мы представляем угрозу для того или тех, кто замешан в этом деле. Поэтому Антонена нейтрализовали, Эмиля убили, Веронику увезли. В то же время на нас пытались воздействовать физически и морально.
   — Вероятно, это так, но мы наконец знаем, кто наши противники. Это семья Дюваль, Полен, скорее всего и Ноэми…
   — И еще Жером, — вставил Мишель, — даже если он это делает бессознательно.
   — Хватит, прошу тебя!
   — Знаю, что тебе это не нравится, но если хочешь идти до конца, надо быть честным с собой. Ты не можешь отрицать, что он лишил тебя всякой возможности продолжать исследования.
   Он был абсолютно прав, и Мюрьель промолчала.
   — При этом, — продолжил Мишель, — знать всех участников дела недостаточно… Это не дает нам права утверждать, что каждый из них виновен. Все может оказаться гораздо сложнее.
   — У тебя есть какая-то идея?
   — Нет. Но я пытаюсь докопаться до истины. Я полностью уверен лишь в том, что внешняя доброжелательность семьи Дюваль — это миф.
   Для доказательства своей теории Мишель пересказал ей разговор с Пьером.
   — Но здесь что-то не сходится, — подметила Мюрьель. — Никто из опрошенных нами людей не похож ни на колдуна, ни на любителя колдовства.
   — Это не всегда написано на лице!
   — Верно. Тем не менее уже можно исключить женщин. Трудно представить, чтобы какая-нибудь из них прогуливалась ночью по деревне или бродила по дому Жерома. Речь идет скорее о мужчине, которого я могу охарактеризовать следующим образом: загадочный, вероятно, грубоватый, но это не значит, что недалекий, сильный и очень чутко воспринимающий природу. Кто-то вроде Эмиля в пятьдесят лет. Во всяком случае, подозреваемый, о котором я думаю, не похож ни на Пьера, ни на Полена, не говоря уже о том, что Антонен нейтрализован.
   — Кстати, ты его навещала?
   — Я была настолько потрясена всем случившимся, что это вылетело у меня из головы… Но я вернусь туда забрать оборудование.
   К этому времени они проголодались и заказали фирменные сандвичи, потом стали говорить о другом, в частности об Эндрю, за которого беспокоилась Мюрьель.
   Она рассказала, что звонит сыну каждый день и начинает сильно по нему скучать. Мишель слушал ее с какой-то печалью, и она это заметила.
   — Ты, кажется, жалеешь, что у тебя нет детей?
   — Да, немного. В моем возрасте мужчина не может не думать об этом. Но, полагаю, если бы мне суждено было их иметь, я бы давно стал счастливым отцом…
   Растрогавшись оттого, что его слушают, Мишель приподнял завесу своей личной жизни. Он снова вспомнил об отце, уехавшем сразу после его рождения. По нескольким фотографиям и тому, что рассказывала о нем мать, Мишель выдумал его сам. Это был мифический отец с замашками авантюриста, красивый, умный, потерявшийся не то во время бури, не то в непроходимых джунглях. Инспектор в который раз заговорил о матери, с которой прожил до восемнадцати лет, и вспомнил, что ему было крайне тяжело с ней расстаться. Потом Мишель заключил:
   — Вероятно, я должен быть тем, кто я есть: единственным избалованным сыном, не знающим реальных трудностей жизни.
   — Может, ты еще и немного капризный? — предположила Мюрьель, взволнованная его искренним рассказом.
   — Не думаю, скорее слишком независимый.
   — Независимости никогда не бывает слишком много.
   — Видимо, бывает. Иначе я бы привязался к какой-нибудь женщине…
   Мюрьель не стала продолжать. Говорить об отношениях между мужчиной и женщиной значило будить в себе слишком тягостные воспоминания и заставлять Мишеля произносить такие слова, которые могут оказаться неуместными…
   Немного помолчав и заметив ее смущение, инспектор решил сменить тему разговора.
   — Как зовут главного редактора, с которым ты встречалась несколько дней назад?
   — Грапелли. А почему ты спрашиваешь?
   — Просто так. Хотел его повидать, пока ты будешь забирать вещи из клиники.
   — Мне заехать за тобой?
   — Нет, жди меня здесь. Я ненадолго. Потом мы пойдем к Ноэми.
   На этом они расстались, сознавая, что в своих откровениях зашли не так далеко, как им того хотелось…
   Мишель шел легкой походкой. Излив душу Мюрьель, он успокоился. К тому же он не чувствовал, что ей не нравится его работа полицейского, а это для него было принципиально. В действительности, несмотря на некоторые сомнения, он жаждал признания своих профессиональных качеств — качеств, необходимых для его профессии, приносившей ему огромное удовлетворение, в частности, в ходе вот таких необычных расследований, когда приходилось демонстрировать незаурядные мыслительные способности, а также богатое воображение.
   Мишель добрался до редакции газеты и понял, что ему повезло: Грапелли принял его без промедления и стал еще более любезен, узнав, что инспектор приехал по рекомендации Мюрьель.
   — Если вы приехали по рекомендации этой милой девушки, то добро пожаловать! Боже мой, как она красива!
   — Я ей об этом скажу, думаю, ей будет приятно.
   Мишель объяснил главному редактору, в чем состоит цель его приезда. Тот выслушал его и отвел в помещение, где хранились архивы.
   — Будьте как дома, инспектор. Посмотрите номера, которые вас интересуют, если что — позовите меня!
   Мишель поблагодарил его и погрузился в поиски.
   Часом позже Мишель и Мюрьель уже сидели в кафе.
   — Послушай-ка, — шутливым тоном начал Мишель, — если бы ты собралась замуж, тебе бы не пришлось объехать полмира в поисках родственной души!
   — Почему?
   — Грапелли без ума от тебя!
   Мюрьель улыбнулась:
   — Да, я это заметила. Но этот мужчина не в моем вкусе.
   — Однако он не так уж плох, к тому же журналист — отличная партия.
   — Не настаивай. Он меня нисколько не привлекает, кроме того, я терпеть не могу журналистов.
   — Отчего же?
   — У них на любой вопрос готов ответ, и чаще всего они говорят, чтобы ничего не сказать… Нет, ты знаешь, я бы предпочла человека другой профессии…
   — Например?
   — Почему бы не полицейского?
   Удивленный Мишель не знал, что ответить. Мюрьель рассмеялась:
   — Ты видишь, я говорю то, что думаю. — Потом она добавила: — Довольно шутить. Ты нашел свое счастье?
   — Не знаю, действительно ли это мое счастье, но кому-то это покажется несчастьем.
   — Ты можешь говорить яснее?
   — Не сейчас.
   — Я настолько глупа, что не в состоянии тебя понять?
   — Не сердись. Я хочу эффекта неожиданности. Подумай о встречах, что нам предстоят. Это очень важно.
   Выпив кофе за стойкой, они поехали к Ноэми на машине Мюрьель, где лежало оборудование, взятое из клиники.
   — Как прошло посещение клиники? — с беспокойством спросил Мишель.
   — Наилучшим образом. Все тут же начали мне улыбаться.
   — Да, теперь там многим станет спокойнее. Кстати, ты видела Антонена?
   — Видела, он все в том же состоянии. Вялый и похудевший. Если бы только ему удалось из этого выбраться…
   Они поставили машину перед домом семьи Майар и постучали. Ноэми открыла, оставив дверь на цепочке.
   — Что вы хотите? — спросила она еще более резко, чем обычно.
   — Извините за беспокойство, — начала Мюрьель, — но нам надо с вами поговорить.
   — В этом нет необходимости. Я не хочу, чтобы вы видели мою дочь.
   Мишель подошел ближе и заговорил тоном, не допускающим возражений:
   — Послушайте, мы не войдем, если вы не разрешите. Но хотел бы уточнить: отныне я веду официальное расследование и могу вызвать вас повесткой в любое удобное мне время или получить разрешение проникнуть в ваш дом. Мне не хотелось бы прибегать к крайним мерам, тем более что вам, очевидно, не в чем себя винить. Тем не менее, сознательно или нет, вы можете знать вещи, которые окажутся полезными в нашем расследовании.
   Ноэми продолжала смотреть в сторону других строений тупика, словно боялась быть застигнутой врасплох, разговаривая с ними.
   — Повторяю вам. Я не хочу, чтобы Вероника…
   — Хорошо! — согласился Мишель. — Мы не будем общаться с вашей дочерью, если вы этого не желаете, но вы сами могли бы принять нас.
   И все-таки Ноэми не решалась открыть дверь.
   — Пожалуйста, — попросила она, — оставьте меня в покое! Я ничего не знаю!
   — В таком случае, — пригрозил Мишель, — я не буду больше уговаривать вас. Я не только официально вызову вас в жандармерию, но и попрошу ордер на обыск.
   Инспектор не обратил внимания на неодобрительный взгляд Мюрьель. Он и так был достаточно терпелив, теперь надо закончить расследование и воздать должное невинным жертвам! Мишель подождал несколько мгновений и, видя, что Ноэми никак не может решиться, сделал вид, что уходит.
   — Хорошо! Во всяком случае, я вас предупредил…
   Мюрьель не двигалась, стараясь оценить ситуацию.
   И тут вдруг Ноэми открыла дверь.
   — Я согласна. Только, прошу вас, ненадолго…
   Они расположились на привычном диване, тогда как Ноэми села на пуфик. В этом было что-то трогательное — настолько беззащитной она казалась.
   Обменявшись взглядом с Мишелем, Мюрьель задала первый вопрос:
   — Мадам, скажите, Вероника, то есть голос Тома ничего не поведал вам, пока вы сидели с дочерью?
   — Нет.
   — Позволю себе повторить вопрос. Это очень важно. Вполне возможно, что именно в состоянии вашей дочери ключ к разгадке всего дела.
   — Нет! — раздраженно произнесла Ноэми.
   Мишель продолжил:
   — С самого начала расследования нам не дает покоя тот факт, что Вероника говорит голосом Тома…
   — Но как это возможно? — резко оборвала его Ноэми. — Если мне не изменяет память, ей было два года, когда То… Я хочу сказать, когда погиб этот бедный юноша!
   — Конечно, — подтвердила Мюрьель. — Но даже при вселении духа вероятность случайного совпадения слишком мала.
   — Вероятно, это случилось потому, что Вероника прошла по Орлиному мосту в день, когда не следовало этого делать? — предположила Ноэми.
   Ее нервозность выражалась в том, что ее руки беспрестанно двигались. Глаза Ноэми наполнились слезами. Еще мгновение — и она расплачется.
   Мюрьель окинула взглядом стены, избегая смотреть на мандалу. Потом она вновь заинтересовалась часами, висевшими над камином и показывавшими всегда 10 часов 20 минут. Это что-то ей напоминало, но она не могла понять, что именно.
   — Уверяю вас, — проговорила Ноэми, — я не могу сказать ничего важного для…
   Внезапно она остановилась на полуслове. Из соседней комнаты послышался голос Вероники:
   — Папа!.. Папа…
   Ноэми резко вскочила.
   — О нет! — воскликнула она, стремительно выходя из комнаты.
   Мишель и Мюрьель последовали за ней. Вероника пребывала в величайшем волнении и мотала головой из стороны в сторону. В то же время она била руками по матрацу. Девушка продолжала звать отца.
   — Не волнуйтесь! — воскликнула Мюрьель, выходя из комнаты. — Никакой опасности нет!
   Она вернулась с магнитофоном, взятым из машины, и включила его.
   — Прошу вас, нет! — умоляла Ноэми, стараясь успокоить дочь.
   Но все было напрасно, девушка продолжала метаться по постели. Пораженный увиденным, Мишель оттеснил Ноэми, а Мюрьель включила магнитофон и села у кровати.
   — Тома! Я Мюрьель. Ты со мной уже разговаривал!
   Вероника начала улыбаться как безумная.
   — Тома, — вновь заговорила Мюрьель, — послушай меня. Ты нам нужен!
   Теперь девушка смеялась. Содрогавшаяся от рыданий Ноэми оказалась в объятиях Мишеля.
   — Тома, помоги нам! — настаивала Мюрьель. — Говори! Мы здесь, чтобы ты обрел покой!
   При этих словах Вероника перестала смеяться, и судороги стали не такими сильными.
   — Шарль… — прозвучал загробный голос. — Шарль… Только не мост… Нет!
   Потом голос стал более приятным:
   — Я завтра на заре, когда светлеют дали, отправлюсь в путь.
   Ты ждешь, я знаю, ждешь меня!
   Пойду через леса, поникшие в печали…
   Вдруг Вероника пронзительно закричала, а потом продолжила мужским голосом:
   — Шарль… Я — Шарль…
   — Кто этот Шарль?
   Девушка застыла. Обливаясь потом, она, казалось, погрузилась в сон. Ноэми подошла поцеловать ее.
   — Бедняжка моя.
   Мишель подал знак Мюрьель, что пора уходить.
   — Мы уходим, — сказал он.
   Ноэми подняла голову и посмотрела на них ненавидящим взглядом:
   — Чтобы вы больше никогда не переступали порог этого дома!
   Мишель и Мюрьель вышли и направились к машине. Глубоко потрясенные, они не промолвили ни слова до выезда из тупика.
   — Куда теперь? — спросила Мюрьель.
   — К Элен. Думаю, это начало конца.
   — Могу я поехать с тобой?
   — Да. И перемотай пленку. Полагаю, то, что ты записала, должно сразить эту уважаемую даму.
 
   * * *
 
   Как только они припарковались перед имением Дювалей, Элен вышла на крыльцо.
   — Среди воспитанных людей принято предупреждать о приезде, — заметила она.
   — Вы правы, — ответил Мишель, поднимаясь по ступенькам. — Но это не визит вежливости, мадам.
   — Мне все равно.
   — Советую принять нас сейчас же, иначе я без промедления увезу вас в участок.
   Они посмотрели друг другу в глаза, и Элен уступила.
   — Это в последний раз!
   — Думаю, вы правы! — отозвался Мишель, входя в дом.
   Она приняла их в той же гостиной, что и прежде, но не предложила виски. Мадам Дюваль выжидала, глядя на них с презрением. Мишель сделал знак Мюрьель включить магнитофон.
   — Сначала мы хотели бы дать вам прослушать одну запись…
   Мюрьель увеличила громкость.
   Элен выслушала до конца с насмешливой улыбкой.
   — Да! Ну и что?
   — Вы узнали голос Тома? — поинтересовался Мишель.
   — Нет! — ответила Элен, пожав плечами. — Вообще все это очень странно…
   — Вы так считаете?
   — Без сомнения.
   — Хорошо! — не стал возражать Мишель, роясь у себя в карманах. — Но после музыки будет кино… — И он разложил на столе четыре фотографии из журналов, переснятые журналистом Грапелли. — Два первых снимка сделаны при захоронении вашего мужа Бернара. Два других — после несчастного случая с Натали, женой Жерома Моруа…
   Мадам Дюваль бросила беглый взгляд на фотографии и посмотрела на Мишеля.
   — Терпеть не могу снимки с похорон…
   — Понимаю, но вам придется ответить на один вопрос.
   Элен молчала. Мишель продолжил:
   — На этих фотографиях вы изображены рядом с одним и тем же мужчиной. Любопытно, не правда ли?
   Хозяйка дома слегка покраснела.
   — Я не знаю его, — произнесла она вяло. — Кто это?
   — Именно об этом я вас и спрашиваю!
   — Но, в конце концов, это глупо! Как вы можете от меня требовать вспомнить, кто стоял рядом со мной, после стольких лет?
   — Не принимайте меня за дурака, мадам. То, что вы стоите рядом с этим человеком сначала в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом, а потом в тысяча девятьсот девяностом году, не может быть случайностью. Вы это знаете. И очень хорошо, я полагаю!
   Протянув руку к бутылке виски, Элен налила себе глоток и выпила.
   — Повторяю, я не знаю этого человека, — твердо произнесла она.
   Мишель встал, а за ним поднялась и Мюрьель.
   — Это не важно, мадам. Я уже объявил розыск и гарантирую вам, что мы найдем его очень скоро.
   Он подал Мюрьель знак следовать за ним. Элен собралась было встать, чтобы их проводить, но Мишель остановил ее жестом:
   — Это не обязательно. Мы знаем дорогу так же хорошо, как и вы правду.
   Элен словно застыла, услышав эти слова.
   Прежде чем покинуть имение, Мюрьель попросила Мишеля остановить машину. Опушка леса, окружающая дом, очень заинтересовала ее.
   — Ты ничего не замечаешь?
   — Нет.
   — Обрати внимание на линию опушки, образованную деревьями. Смотри! Ведь это пентаграмма, не так ли?
   — Действительно, — согласился Мишель, посчитав стороны, — но, быть может, это случайность?
   — Может быть… а может, и нет, — пробормотала Мюрьель, когда Мишель тронул машину с места.
   Какое-то время они ехали молча, пока женщина не воскликнула:
   — Все сходится! Теперь я понимаю!
   — Рад за тебя, — с иронией произнес Мишель.
   — Ты помнишь, что-то не давало мне покоя после нашего прошлого визита к Элен?
   — Да.
   — Я поняла причину! Часы над камином в ее доме остановились и показывают десять часов двадцать минут или двадцать два часа двадцать минут, в точности как у Ноэми…
   — И как у Пьера! — добавил Мишель.
   — Что?
   — Да. И у него тоже есть часы, которые показывают это же время. Но чем это нам поможет?
   — У меня в голове полно всяких нелепых историй про часы, которые остановились в момент смерти их владельцев. В Германии есть даже такая песенка, в ней рассказывается о старом человеке, часы которого остановились и уже больше никогда не ходили, когда его не стало. Еще раньше то же самое заметил один парень: часы его брата остановились в момент кончины последнего, в семь часов десять минут. Когда пришло время справлять поминки, он пригласил всех членов семьи на завтрак. В какой-то момент кто-то из гостей спросил время. Парень посмотрел на часы, они показывали семь часов десять минут. А это был подарок от его умершего брата! Естественно, он подумал, что забыл их завести, но когда кто-то еще попробовал это сделать, оказалось, что часы уже заведены…